Дети лейтенанта Гриндевальда (джен)

28 июля 1930, Годрикова впадина, Великобритания

Этот летний вечер, равно как и ту самую жаркую грозу, Альбус будет помнить всю свою жизнь, даже если ему суждено будет встретить ещё пятьдесят июлей и полностью ощутить на своей старой шкуре ещё сто штук таких июльских гроз, внезапных, продолжительных и изнуряющих.

Прямо как появление Геллерта Гриндевальда у него на крыльце. Да не одного, а с двумя маленькими детьми — бледная девчушка с золотыми волосами спала у него на груди, точно такой же мальчишка держался за ноги Геллерта, смотря на Альбуса испуганным сонным взглядом и отчаянно пытаясь не упасть на слабых ножках.

Геллерт прекрасно знал, что делает: такой мощной манипуляции, как маленькие дети, Альбус вынести не смог и впустил его в дом.

— Альбус, я... — тихо начал Геллерт, опасливо косясь на детей, которых он отлевитировал на кресло в гостиную.

Он растерянно моргал, не зная, что сказать. Волосы Геллерта, в которых уже начала пробиваться проседь, мокрой мочалкой лежали у него на плечах, с латаного-перелатаного походного плаща струилась ледяная вода — вид его был настолько жалок, что все слова обвинений и ярости, которые Альбус тщательно готовил все эти годы, вдруг выпали из головы.

— Где Ариана, Геллерт? — тихо спросил Альбус, складывая руки на груди. — Где моя сестра?

Геллерт молчал, опустив руку с палочкой вниз, и Альбус почувствовал запоздалый приступ ярости, к которому предательски примешивалась жалость.

«Всё же только-только начало налаживаться», — думал Альбус чуть ли не с отчаянием. Он только-только начал вновь разговаривать с братом, Диппет всего лишь три дня назад отдал ему место преподавателя Трансфигурации...

Всё начало приходить в относительную норму, и тут появился Геллерт. С детьми.

— Так что тебе нужно от меня, Гриндевальд? — холодно спросил Дамблдор, с брезгливым видом взмахивая палочкой и высушивая Геллертов латаный плащ: не хватало ещё, чтобы вода попортила персидский ковер, который, кажется, привез дед.

Геллерт со вздохом уселся на кресло — в этой гостиной они часто коротали жаркие летние вечера — и палочкой приманил к себе чайник, который Альбус ставил заваривать и о котором в гуще событий просто-напросто забыл.

— Мне нужна помощь, Альбус, — хрипло каркнул Геллерт.

Альбус с некоторой ехидцей подметил, что с того самого предательства, разрушившего их дружбу, Геллерт слегка пообносился.

— Ты ведь сбежал с моей сестрой, Геллерт, — ответил Альбус. — С маленькой наивной четырнадцатилетней девочкой. Ты предал меня и теперь ждёшь от меня помощи?

— Альбус, прошу тебя, — выдохнул Геллерт.

Альбус прекрасно знал, что если бы не спящие дети (неужели Геллерт вопреки своим высказываниям все-таки стал отцом?), тот не был бы так сдержан: наверняка стал бы кричать, крушить всё вокруг, а то и вовсе устроил бы дуэль.

— Почти тридцать лет ты не давал о себе знать, сбежал с моей маленькой сестрой, оставил меня разгребать всё то дерьмо, которое ты натворил...

— Ариана сама хотела этого! Я никогда не удерживал её и не заставлял...

— И теперь ты ждёшь, что я помогу тебе?

Перед глазами Альбуса вновь предстала пустая спальня Арианы: короткая, полная невыносимых наивных грез и надежд записка и веревка, сделанная из простыни.

— Если бы всё зависело от меня, поверь, я бы даже не подумал сунуться в эту, с позволения сказать, лачугу, — прошипел Геллерт, к которому снова возвращалась его природная наглость. — Это в первую очередь касается Арианы.

Альбус побледнел. Если бывший друг и решил дать о себе знать, то у него должна быть причина первостатейной важности. А если это связано с Арианой... Он даже не хотел пока думать об этом, но воображение рисовало картины всё мрачнее и мрачнее.

К счастью, Геллерт не начал ехидничать или отмалчиваться. Он лишь сцепил руки в замок (на безымянном пальце Альбус заметил кольцо) и устремил на них взгляд.

Ох, черт, кажется, положение действительно серьезное.

— Я в очередной раз отрабатывал фамильное проклятие, которым дед моей матери отваживал воришек. В сущности, оно не было тёмным, даже по твоим меркам, Альбус, просто от него появлялись неубираемые гнойные кровавые нарывы по всему телу. И Ари... увидела это. Конечно, она далеко не та наивная девочка, но... Мы сильно повздорили, и у неё случился мощнейший выброс магии.

Гриндевальд замолчал, грустно вертя между пальцев тонкое золотое кольцо. Альбус не замечал его, полностью погрузившись в свои невеселые мысли.

Приступ у Арианы. Альбус не знал, случались ли у неё приступы неконтролируемых выбросов магии в компании Геллерта до этого, но это никак его не успокаивало. Последний, на его памяти, случился, когда ей было четырнадцать.

Именно этот приступ и убил его мать.

— Что с Арианой? Она в порядке? — Альбус знал, что нет, конечно же, нет — будь все хорошо, разве Геллерт переборол бы гордость и возник бы в грозу у него на пороге с двумя маленькими детьми?

Конечно же, нет.

— Это... я не знаю, что это, Альбус, — в голосе Геллерта слышалось неприкрытое отчаяние, — вокруг летала мебель, я раза три впечатывался в стену... Она сама не понимала, что происходит, она так кричала, просила остановить это, просила помочь. И я не выдержал.

Теперь не выдержал уже Альбус. С яростным криком он вскочил с кресла и схватил Геллерта за отворот плаща.

— Ты, что, применил к моей сестре Тёмную магию? Какого Мордреда, Геллерт?!

Геллерт с хрипом закатил глаза, не делая попыток помешать Альбусу, и когда тот, остыв, опомнившись, разжал руки, упал в кресло, с отсутствующим видом держась за краснеющую шею. Он это заслужил.

— Не всё так плохо, как ты думаешь, Альбус, — прокаркал он, — Ариана жива, но этот выброс... сильно истощил её. Моя жена больна, и никакая магия всего мира ей уже не поможет. Кроме тех сил, что находятся за Гранью.

— Что тебе нужно от меня, Геллерт? — прервал Альбус его бренные размышления. — Ты прекрасно знаешь, что я не некромант и никогда им не был.

Голос его дрогнул и безнадёжно сорвался. Ариана, его милая маленькая сестра. Что с ней сделал этот человек — назвать Геллерта другом уже не поворачивался язык. Он запудрил ей голову своими лживыми речами о добре и зле, очаровал её своей красотой — и наивная девчонка пошла за ним. Сбежала посреди ночи, бросив братьев ради того, кого и знала-то всего два месяца. И эта записка с неуклюжими извинениями.

А теперь с Арианой случилось что-то ужасное, и только Геллерт сможет ей помочь.

— Что тебе от меня нужно? — вновь напомнил о себе Альбус.

Геллерт тяжело вздохнул и налил себе чаю.

— Дело в том, что Ариана не мертва. Её душа навечно заблудилась в нашем замке, и сейчас она там бродит, испуганная и в полном одиночестве. Я хочу вернуть её и поэтому собираюсь открыть проход между нашим миром и Вечностью — переступить Грань. Но для этого потребуется время, много времени, быть может, и годы... — Геллерт глухо прокашлялся. — Прошу тебя, спаси моих детей, Альбус. За ними и так охотятся, а теперь, когда меня не будет рядом, чтобы их защитить...

Альбус задумчиво смотрел на маленьких, тощих, оборванных детей, которые спали в кресле, обняв друг друга. Плоды любви его бывшего лучшего друга и любимой сестры. Те, кто вечно будут напоминать ему о том, как Дамблдор был слеп летом 1899 — самым лучшим и самым ужасным летом в его жизни.

Геллерт пил, кажется, уже пятую чашку чая и пристально смотрел на него. Ждет. Или выжидает? Или, быть может, просчитывает все варианты?

— Хорошо, Геллерт, — процедил Альбус. — Я позабочусь о твоих отпрысках. Но имей в виду — я делаю это исключительно ради Арианы Дамблдор.

— Гриндевальд, — усмехнулся Геллерт. — Она стала Арианой Гриндевальд в 1901 году.

— Ты дождался возраста согласия и запудрил ребенку мозги, да, чертов повеса? — рявкнул Альбус. — И после этого ты ещё смеешь просить меня о помощи?

Геллерт пожал плечами.

— Она знала, что делала, — ни капли раскаяния в голосе. — И это она хотела детей.

Геллерт поднялся с кресла и подошел к детям. Мгновение он стоял рядом с ними в полном замешательстве. Рука его потянулась было пригладить вихор спящему мальчишке, но затем Геллерт развернулся.

— Их зовут Зигмунд и Зильке, — произнес он и быстрым шагом направился к выходу.

От громкого хлопка аппарации дети проснулись и заплакали.