Менеджер (джен)

Три сестры, три сестры черно-бело-рыжей масти

В том далеком краю, где не ходят поезда,

Три сестры, три сестры разорвут тебя на части:

Сердце вверх, ноги вниз, остальное — что куда.

Серый кот степенно шествовал через двор, высоко задрав свой толстый пушистый хвост. Снег, начавшийся ещё с ночи, так и сыпал, заметая дороги быстрее, чем их успевал чистить местный дворник-узбек. Но тот был упрям и как начал с утра, ещё затемно, так и чистил, то махая лопатой, то стуча ломом — как и всегда в снегопады.

Наблюдающему за всем этим из окна четвёртого этажа парню было немногим больше двадцати лет, но он уже год как считал, что жизнь его кончена, и существовал, скорей, по инерции. Да и чтобы покончить уже со всем, нужно было что-нибудь сделать, а для этого требовались усилия — и усилия, признаться, немалые. Жили бы они этаже на десятом! Но выпадать в окно четвёртого было неосторожно: гарантии, что он умрёт, не было, а переломаться ещё больше он не хотел. И так уже…

И ведь ладно бы был каким-нибудь альпинистом, или, скажем, в аварию угодил — нет! Упал просто — поскользнулся прошлой зимой и шлёпнулся навзничь. Тысячи так падают, а потом встают — и идут себе дальше, потирая ушибленную задницу, а вот он, кажется, стал единственным, перебившим себе таким образом позвоночник: то ли железка там торчала какая, то ли камень лежал, то ли просто кусок льда застыл пиком, теперь уже было не узнать. Он тогда ещё и головой приложился — крови было, словно его там насмерть зарезали. Сам он этого, правда, не помнил — увезли на скорой без сознания, и очнулся он уже больнице лишь на другой день.

И не сразу сумел понять, что не чувствует ни ног, ни вообще чего бы то ни было ниже лопаток.

Врачи тогда так и сказали: шансов нет. Травма сложная, разрыв позвоночного столба… или как-то так. В общем, не судьба тебе, парень, топтать землю — привыкай к коляске. Нет, конечно, всякое бывает — и попробовать бы терапию нужно, но мы, мол, обнадёживать вас не хотим.

Он и привыкал. Уже год. Коляску мать ему купила отличную — маневренную, удобную, лёгкую. Продала машину — и купила, а машину взяла другую, попроще. Потому что без машины им теперь вообще было никак: передвигаться даже в самой лучшей коляске по городу было, конечно, можно... но вот в то же метро попасть — триллер с элементами поножовщины. Хоть из дома не выходи, вернее не выезжай.

Хотя куда и зачем ему ездить? Мать что-то твердила про реабилитацию, шанс, ещё какую-то ерунду, но он точно знал — это всё, конец. Жалко, что он даже на бакалавра не успел выучиться — а, с другой стороны, менеджер-колясочник — это даже не смешно.

Большую часть своего времени Егор проводил у окна, благо, мимо окон дорога шла к магазинам и дальше, к метро, да и детская площадка во дворе дома имелась.

Новая. Так что люди там постоянно ходили — и он, чтобы убить время, изучал их. Многих Егор уже знал в лицо — и знал, в какое время и куда они направляются. На работу, в магазин, погулять с ребёнком или собакой… эх — а он ведь собирался, отучившись, завести себе пса. Хаски, или, может быть, овчарку. Хорошо, наверное, что не завёл: пришлось бы отдать, потому что мать гулять с ним подолгу не то что отказалась бы — просто не нашла времени. Да и не любила она их, собак…

Наблюдал он не только за людьми, но и за животными, коих в их дворе оказалось на удивление много — в том числе и диких, или, скорее, вольноживущих, как он называл их. Собак таких здесь не водилось — зато кошки обитали в количестве одиннадцати штук, не считая котят, конечно. И, как оказалось, жизнь у них была прелюбопытная.

Главным здесь был серый кот — огромный пушистый котяра с удивительно громким голосом, силу которого каждую весну могли оценить все жители окрестных домов. До недавних пор никого, претендующего на его главенство, здесь не было, но теперь…

Этим летом у одной из кошек — трёхцветной и почти столь же крупной, как и этот кот — родились котята. Пятеро — но трое постепенно куда-то сгинули, а вот два остались. Вернее две, потому что трёхцветных котов не бывает. Они выросли — и теперь вместе с матерью составляли настоящую банду, в которой почти невозможно было понять, кто есть кто, до того они были все друг на друга похожи, и бесстыдно отгоняли от приносимой сердобольными пенсионерками еды остальных дворовых котов и кошек.

Всех, кроме серого кота.

На него они пока что шипели, выгибая спины и вздыбив шерсть вдоль позвоночников ирокезами, но в драку вступать не решались — до сего дня.

Нехорошее движение Егор заметил, когда очередная пенсионерка, разложив по белым пластиковым подложкам содержимое фиолетовых пакетиков «Вискаса», не стала, как обычно, задерживаться, чтобы понаблюдать за трапезой своих подопечных, а ушла, ёжась и натягивая на шапку капюшон своего серого пуховика. Импровизированных кормушек было четыре, а кошек — одиннадцать, так что драка была неминуема.

И она, действительно, началась — с громким воем и даже каким-то рычанием, вздыбленной шерстью и растопыренными в ярости лапами и оскаленными зубами, и когда припозднившийся серый кот, игнорируя её, почти подошёл к одной из кормушек, на него вдруг накинулась разноцветная пятнистая троица. Накинулась яростно и молча — и когда наблюдающий за ними Егор увидел, как одна из них зубами вцепилась в его горло и буквально повисла на нём, он понял, что они пришли его убивать.

Глупость, но из-за этого дурацкого кота он вдруг ощутил себя беспомощней, чем когда-либо прежде. Год назад он сбежал бы вниз — да и шуганул всю ораву, может, даже пнул трёхцветок. Но теперь он мог лишь окно открыть да в него покричать — даже кидать что-то было бессмысленно: слишком уж далеко. Ему оставалось лишь смотреть — и он смотрел.

А снег рядом с Серым, между тем, постепенно окрашивался кровью.

Вот сейчас они его загрызут, порвут на куски — а он, человек, царь, чтоб её, природы и, как там? Венец чего-то — сидит на это и смотрит. Смотрит, мать его!

Потому что даже на коляске он один спуститься не может: попробуй, скатись сам от лифта по лестнице! Пандус там, конечно же, был: две ржавые рельсы, в которые, во-первых, просто не попадут колёса его коляски, а, во-вторых, он хотел бы посмотреть на того, кто способен скатиться по лежащим под углом градусов в сорок пять полозьям! Ну, пусть даже в сорок. Он тут заперт — и вот хоть разбейся, ни черта он не…

А хотя…

Чему его, собственно, успели научить? Тому, что главное — не уметь делать дело самому, а уметь находить и организовывать того, кто умеет.

Распахнув окно, Егор открыл рот, чтобы заорать — и только тут понял, что понятия не имеет, как зовут дворника, методично расчищавшего дорожку к детской площадке. Оставалось… оставалось, ощущая себя полнейшим ослом, орать просто:

— Дво-о-орни-и-ик!

Повторить это дичайшее обращение — словно барин из позапрошлого века, вот же — пришлось раз пять или шесть, но, в конце концов, тот услышал. Поглядел на окно, крикнул что-то — но звук до четвёртого этажа не долетал.

— Там коты! — да, так по-идиотски Егор себя не ощущал с пятого класса, когда потерял полученные в подарок на новый телефон деньги по дороге в магазин, умудрившись наитупейшим образом оставить свой рюкзак в автобусе на сиденье. — Ко-о-оты! — орал он, бешено жестикулируя. — Дерутся! — старался он выбирать слова почётче и попонятнее — и вдруг с ужасом подумал, а что, если этот узбек не знает русского? Если он его не поймёт? Спасение клятого кота стало вдруг едва ли не делом всей его жизни, и он заорал ещё отчаяннее: — Там коты! Драка!

Дворник, вроде, понял: огляделся — и почти бегом припустил к разноцветному меховому комку, катающемуся по снегу и оставляющему за собой красный след. Вот как раз лопата и пригодилась: ну не голыми же руками туда лезть!

Пятнистых девок дворник отогнал парой взмахов — и на снегу остался лежать только кот, похожий сверху на отстёгнутую опушку капюшона. Кусок серого меха на красно-белом снегу… Неужели не успели? Эти твари всё-таки загрызли его. Суки!

— Живой? — почти безнадёжно крикнул вниз Егор — и… нет, не подскочил, конечно, но ощущение было похожим, когда дворник закивал:

— Живой, живой…

— Поднимайся! — закричал он, замахав рукой. — В сто пятьдесят первую! Давай, давай! Кота бери! — добавил он, хотя, кажется, этого не требовалось: дворник уже подхватил кота на руки — нормально взял, не за хвост и не за лапы — и пошёл к двери подъездной двери и набрал номер квартиры на домофоне. — Сто — ключ — тысяча сто десять! — пришлось орать код на всю улицу. Да и наплевать — тоже мне, секрет!

Однако домофон домофоном, а дверь надо было открывать. Обе — и входную, и общую на этаже. Хорошо, коляска в проёмы проходила — ну а управляться с ней он вынужденно научился. Так что справился он быстро — и, открыв вторую дверь, увидел стоящего с котом на руках дворника.

— Ваш? — спросил тот понимающе.

— Мой, — соврал он, махнув рукой, чтобы тот положил кота ему на колени.

— К доктору бы надо, — сказал дворник.

— Отвезёшь…те нас? — решительно спросил он, гладя тяжело дышащего кота по лбу. Да, порвали его эти твари — смотреть страшно, но живой же! А ветеринарка у них во дворе, считай — только бы добраться по нынешним заледеневшим дорогам. Нет, он сам не справится. — Я заплачу! — горячо пообещал он. — Тут недалеко.

— Памагу, канэчно, — с характерным акцентом ответил дворник — и Егор резво отъехал в комнату — там, в комоде, в верхнем ящике, в конверте, лежали тщательно копимые на серию очередных реабилитационных сеансов деньги. Больше денег в доме не было, и Егор решительно схватил конверт и сунул во внутренний карман наспех натянутой куртки — кто их знает, сколько он сейчас потратит. Жизнь лохматого дворового кота вдруг стала для него очень важной — куда важнее всё равно бессмысленной, по мнению Егора, реабилитации. Нет, конечно, некоторые врачи чего-то мямлили о том, что, возможно, если очень уж постараться — но Егор считал всю эту болтовню разводом. Но не спорил: мало ли. А вдруг? Но теперь, сейчас «вдруг» осталось только для кота — а он сам справится, в конце концов, если шанс и правда есть, кто ему мешает заниматься дома? Боль, апатия и лень — но это ж ерунда! И какой он был дурак, что ныл тут сутками, что жизнь кончена — может быть, сейчас уже бы мог ну если не вставать совсем самостоятельно, то хотя бы на костылях прыгать. Ладно, всё потом… поехали!

Завернув кота в свой свитер — как-то не попалось под руку ничего другого — он махнул рукой узбеку, мол, поехали! — и они отправились в дорогу. Кот хрипел и иногда резко всем телом вздрагивал, и Егор каждый раз дёргался вместе с ним: никак помрёт сейчас, и… и что? Об этом думать не хотелось.

Коляска прыгала по наросшему на тротуары льду, узбек пыхтел, а Егор сжимал левой рукой один из подлокотников, а второй удерживал на трясущихся коленях кота — и тихо матерился на себя и свою тупость. У него был год! Целый год — да за год можно было бы хоть подрабатывать начать! Он же кто? Он управленец, менеджер, у него профессия такая — находить хороших исполнителей и организовывать процесс работы, так какая разница, сидит он или ходит? Да вон интернет есть — там вообще всем наплевать! Нет — надо было год нудить и тупить в окно. Нет, какой же он дегенерат, а?!

У дверей ветеринарной клиники Егор выматерился уже в голос. Лестница — всего-то сперва две, а после ещё пять ступеней, но высокие и, мать их всех, без пандуса! Он отчаянно обернулся было к своему узбеку — и почувствовал, как тот решительно разворачивает коляску. Неужели втянет?! Ну даёт мужик! Выглядел он маленьким, как все они, и хлипким, но какой был выбор у Егора? Никакого — и он только крепче вцепился в подлокотник и в лежащий на коленях свитер. А коляска, тем временем, уже преодолела первые ступеньки, и теперь узбек разворачивал её опять, ко второй лестнице.

И тут из подъехавшей к клинике Хонды вышел мужик в дорогом пальто с пластиковой переноской в руках — и вдруг чуть не подбежал к ним и, поставив свою ношу на землю, подхватил коляску спереди, и через несколько секунд она уже стояла наверху. Егор поблагодарил невнятно — мужик отмахнулся, а узбек уже ввозил коляску в дверь.

Стойка у администратора оказалась высока, но та вышла — и, услышав сбивчивый рассказ, закивала сочувственно, попросила подождать и убежала куда-то вниз по узкой крутой лестнице, а когда вернулась, решительно сказала:

— Давайте кота — и подождите здесь, у нас тут, к сожалению, вам не спуститься, — и, забрав того вместе со свитером, ушла.

И потянулось ожидание. Кресло откатили к стенке — коридор был узким, и оно едва влезло между двух обитых зелёным дерматином скамеек для ожидающих приёма, на одной из которых и сидел теперь узбек. Как его зовут хоть? Чёрт, как неудобно всё с ним вышло…

— Я Егор, — сказал он, протягивая ему руку. — Спасибо.

— Фархад, — ответил тот, коротко и крепко пожимая её. — А я думал, он ничэй.

— Ничей, — подтвердил Егор. — Был ничей, — добавил он сурово. — Выживет — я заберу.

— Хороший кот, — сказал Фархад — Егор только кивнул мрачно, и разговор оборвался.

Они просидели два часа — Егор наизусть уже заучил всё время повторяющиеся по «Россия24» новости и успел обдумать всё, что скажет матери, когда та придёт вечером. Даже в двух вариантах обдумать: если кот помрёт, платить-то всё равно придётся. Крика будет… выжил бы — не страшно, ну а если нет? И так будет тошно — да ещё и мать добавит.

Но он выжил — Серый. Молодая, кажется, едва ли старше самого Егора, врач, подойдя к нему, сказала, что кот постепенно уже от наркоза отходит — правда, левый глаз, как она выразилась, был под удаление: весь вытек. И ещё пришлось обрезать полностью разодранные кончики ушей — но это мелочи. А вот с горлом ему повезло: видно, шерсть спасла — кожу прокусили, но трахею и сосуды не задело. Но порвали его знатно, и кровопотеря была приличной — но теперь кота зашили, и ему, Егору, нужно будет раны просто обрабатывать, она сейчас расскажет, как. И спросила, сможет ли пока Егор подержать кота у себя дома? А когда он заявил, что не просто сможет, а оставит насовсем, заулыбалась — и вдруг спросила:

— А вы далеко живёте?

— Да тут, — махнул он рукой. — В двух шагах.

— Вам к нам добираться трудно, — сказала она неожиданно. — Если вы хотите, я могу к вам забежать после смены — дома капельницу поставлю, и коту спокойнее, и вы деньги сэкономите.

Он хотел.

Скидку ему сделали приличную, да ещё и часть лекарств вручили с собой бесплатно. Переноску на обратный путь он купил здесь же — и врач сама осторожно уложила в неё ещё очень вялого и наполовину обритого кота в специальном защитном воротнике, напомнившем ему воротник какого-нибудь средневекового испанского гранда.

Добираться домой было куда веселее — а когда Фархад ввёз коляску в дверь квартиры, Егор настойчиво позвал его на чай, отчаянно досадуя, что у них в доме совершенно нечего выпить, кроме материного валокордина. Даже кофе растворимого нет — дорого! Ничего — чай тоже хорошо, особенно с мороза. И капуста есть тушёная со шпикачками.

За едой они разговаривали. Фархад говорил, что кот дома — это правильно, у них в Ургуте почти все в домах котов держат. Говорил о том, что его средняя дочка вот-вот пойдёт в школу, а старший сын — умница и учится с одной только четвёркой, по английскому, который ну не даётся ему, хоть ты плачь. Что родители уже старые, и мать вот руку сломала ещё осенью, и она хоть срослась, но всё так и болит, и двигать ей теперь неудобно. Что в Ургуте — самые красивые чинары на свете, а какая у них там мечеть! Но работы нет — совсем нет, вот он и приехал сюда, и Москва ему нравится, и Россия нравится, но вот виза его рабочая скоро закончится, а ему говорят в управе, мол, без визы работы нет, и, наоборот, визу без работы ему не дают… а денег платить хоть тем, хоть другим у него нет, хотя он, может, ещё подкопит.

Проводил он Фархада уже под вечер, чуть не силой всучив ему материного яблочного варенья и обменявшись с ним сотовыми.

Мать, конечно же, обомлела — но, к огромному изумлению Егора, не орала, а про деньги вовсе не сказала ни полслова. Только немного поплакала — но он к этому привык. Она всегда плакала — с тех пор, как он обезножел. С другой стороны, а как ей не плакать? Он вон тоже над собою рыдал, придурок великовозрастный. Но баста, довольно сопли размазывать — завтра он посмотрит вакансии по удалёнке, а ещё, пожалуй, декану бы неплохо написать… бывшему декану, чего уж. Вдруг и он чем-нибудь да поможет? Доучиться-то ему тогда осталось лишь полгода — и защититься, конечно. О, он теперь знает, о чём будет диплом писать! Ну а нет — плевать, свет на корках вузовских же клином не сошёлся. Некоторым, вон, приходится и похуже, вспомнил он историю Фархада. А он — молодой здоровый, в общем, парень! Ну, без ног — так это мы ещё посмотрим.

Правда, Серый?

Тот лежал с ним рядом и ровно, с негромким сопением дышал — и этот тихий звук наполнял Егора гордостью и теплотой. Если он, безногий, сумел спасти целую жизнь — пусть звериную, не важно — что ему какая-то работа? Чушь — найдёт.

Жаль только, что не выйдет рассказать об этом случае в резюме. Вот это бы было подтверждение его организаторским способностям и умению находить выход во вроде бы безвыходной ситуации!

А хотя…

Почему нельзя? Есть же форумы!

Егор улыбнулся, сонно пробормотав:

— Ничего — мы с тобой ещё выиграем марафон! — а затем отключился, успев подумать о том, что, пожалуй, надо бы расспросить Фархада, что там у него за беда с рабочей визою приключилась — и неважно, что он не юрист.

Он же менеджер.

Он лучше.