Другой дом (джен)

В холле мать, усталая и сонная, о чем-то тихо беседует с Акулой. Лорд видит, что под глазами у нее синяки, пальто все в бусинах дорожной грязи, а волосы не мыты как минимум дня два, а то и больше. Для нее это почти опустившийся вид, и Лорд удивляется, что она вообще отважилась выйти на улицу. Видно, здорово на нее надавили. Ящики, далекие от понимания нюансов туалета лордовской семейки, откровенно жрут женщину глазами. Еще бы! Они такую красоту только по телевизору и видели! Смотреть в их сторону противно, но Лорд почему-то успокаивается. Он не знает, о чем они говорят, да и знать не хочет. Она приехала не для того, чтобы уговаривать Акулу оставить его в Доме, это ясно. Остальные варианты подсознание технично отметает голосом Слепого: “Это важно?”. Лорд старательно отворачивается, чтобы случайно не поймать ее взгляд, словно боится запачкаться.

Наконец они выходят — Наружу. Тут довольно ветрено и прохладно. Глаза начинают слезиться с непривычки — солнечный свет слишком ярок после полумрака домовских коридоров. Лорд сразу же понимает, что зря отказался вчера от таблеток, которые Табаки пихал ему в руки. Дурак! Понадеялся на свою выдержку. Чтобы не поддаться панике, Лорд старается отключить голову. Состояние заторможенное, как с похмелья — сказывается бессонная ночь — на этом фоне нервозность ощущается колючками где-то на кончиках пальцев и звоном в ушах.

У обочины их ждет Ниссан мужчины, с которым спит мать. Этот самый мужчина, высокий, черноволосый и чем-то похожий на Ральфа, сидит на водительском сидении. Он без стеснения разглядывает Лорда. Лорд понимает этот взгляд: мать наверняка постаралась убедить его, что “причина всех диагнозов мальчика в дурном нраве, неуживчивости и конфликтах с дирекцией, никакой шизофрении, что ты, дорогой!”. Она ведь еще не старая. Может даже мечтает о новом ребенке. Нормальном. Ей до дрожи страшно, что новый мужчина заподозрит ее в дурной наследственности. Лорд решает, что не станет облегчать ей задачу и неприятно, по-звериному скалится мужчине в лицо, когда тот выходит помочь, а протянутую руку грубо толкает и сам перетекает из коляски на заднее сидение. Мать с несчастным видом пытается забрать куртку Горбача и свитер Македонского, но Лорд резко дергается, прижимая свои сокровища к груди и зарывается в них носом, с шумом втягивая знакомый запах. Кажется, материн мужчина уже достаточно шокирован для тяжелого разговора — после того, как они вернутся в свою уютную квартиру, бросив Лорда где-то в Наружности, между жизнью и смертью. От этой мысли Лорду становится грустно, он перестает следить за лицом, которое не замедляет принять мечтательное и печальное выражение, и вскоре с недоумением ловит сочувственный взгляд водителя.

На заднем сидении ощущаешь себя непривычно здоровым. Последний раз Лорд ездил так еще когда был ходячим, и его все время преследует дежавю — кажется, что за рулем должен быть отец. От этой мысли не больно, она позволяет отвлечься от другой, более свежей потери. В окно смотреть не хочется, а от разглядывания собственных рук начинает мутить. Лорд закрывает глаза и проваливается в мутный, тяжелый сон.

Когда Ниссан останавливается перед воротами, Наружность больше не завлекает неверным солнечным светом, она темна, холодна и неприветлива. Мать и ее мужчина выходят, выгружают лордову коляску и лордову сумку, а потом долго о чем-то переговариваются. Лорд смотрит в окно. Над ним, закрывая полнеба, белесым привидением нависает восьмиэтажный дом. Он огорожен высокими забором из металлической сетки, его окна забраны решетками, вдоль его стен — гнездовища камер, чьи глазки горят недобрыми красными огоньками. Окна светятся белым мертвенным светом, как в Могильнике. По сути это все — один большой Могильник. Лорда передергивает. Хочется закурить, чтобы унять дрожь, и он судорожными движениями обшаривает карманы в поисках пачки сигарет, которую ему сунул Курильщик, а найдя, понимает, что у него нет зажигалки.

Все это похоже на сон. Как будто заснул, и проснулся как Сфинкс — в чужом теле через несколько лет, жалкий, потерянный и всеми забытый — Домом забытый. Или вообще не проснулся. Лорд кусает губы, пытаясь справиться с паникой, пока мать оформляет бумаги и говорит с местными пауками. Ему страшно. Очень страшно, как никогда еще не было. Он умолял бы мать передумать, если бы не знал, насколько это бессмысленно. Остатки самообладания уходят на то, чтобы не вцепиться ей в руки. Короткое прощание, знаменитый высокомерный кивок (вот за это его в первый же день и окрестили Лордом), досада на ее лице.

- Я заеду в субботу! Будь умницей! — и дальше, уже не смотря ему в глаза, — Будьте с ним помягче, пожалуйста. Мальчик не привык к строгому распорядку дня. Дайте ему адаптироваться. Да, да, конечно, я позвоню завтра. До встречи, веди себя хорошо!

Паучиха рассеянно кивает, пролистывая Лордовское личное дело. Светлое пальто в бисеринках застывшей серой грязи, так и не дождавшись ответа, исчезает в дверном проеме, помахав на прощание рукой. Наверное, она тоже не сильно довольна тем, что Лорд оказался в этих стенах. Еще одна сломанная судьба, а ведь у нее даже Дома не было...

Паучиха наконец отрывается от изучения вязи буковок на полосатой тетрадной бумаге.

- Давайте его пока наверх, наверное, в тридцать шестую. Мальчик, — она наконец поворачивается в сторону Лорда, — завтра утром тебя посмотрит доктор, а сейчас тебя отвезут в палату. Я приду через полчасика проверить. Ты же не будешь нервничать? — добавляет она строго.

Лорд медленно кивает. Конечно же, он не будет нервничать. Истерика подождет. Не хватало еще начать знакомство с новым обиталищем с местной клетки.

Два молодых ящика провожают его по коридору к лифту — и дальше, в ту самую тридцать шестую. Белые стены тут пахнут лекарствами, белые двери — болезнями, а белый свет режет глаза. Тут так много белого, что даже не верится, что в мире могут существовать какие-то другие цвета. Лорд думает, что будь он незрячим как вожак, ему было бы сейчас гораздо проще.

Палата оказывается совсем небольшой. Тут всего две койки. Если бы не вытянувшееся на одной из них тело, Лорд подумал бы, что палата необитаема. Тот, другой, скрытый одеялом под белой простыней, неподвижен и сливается со стенами. Лицо землистого цвета, чем-то отдаленно напоминает физиономию Слепого, но совершенно лишено его изменчивости и живости. Тени не играют с ним, вытянутые черты спят. Судя по всему, сном беспробудным, думает Лорд.

Ящики выгружают его на койку. Лорд не помогает, чтобы не оповещать заранее о своих способностях. Коляску, к его удивлению, увозят за дверь. Видимо, предполагается, что все свободное время он так и будет проводить лежа в постеле. Ящики уходят, предварительно проследив за тем, чтобы Лорд переоделся в белую больничную пижаму. Его вещи они увозят с собой, в том числе куртку Горбача, жилетку Табаки и свитер Македонского. Почему-то от этого Лорду хочется кричать. Через минут сорок ящики возвращаются: Сумка расстегнута и все в ней перевернуто вверх дном, сигарет, конечно нет, но остальное вроде бы на месте. Лорд немного успокаивается, хотя сейчас он продал бы душу за одну затяжку.

Больше его сегодня не трогают. Вскоре на всем этаже выключают свет и голоса смолкают. Спать совершенно не хочется, он выспался в машине, но делать тут больше нечего и Лорд честно закрывает глаза. Он успевает даже провалиться в вязкую дрему, как в лицо вдруг снова ударяет белый свет потолочных светильников. Шумная полная паучиха вползает в палату с грохотом и лязгом. У нее с собой шприцы и ампулы. Она не приветствует и не просит прощения за свое вторжение. Но Лорд не успевает возмутиться, он слишком напуган. Он видит себя как наяву, обколотого лекарствами, обездвиженного, со стекающей с подбородка слюной. Это так страшно, что ладони мгновенно становятся мокрыми и холодными от пота. Паучиха возится возле тумбочки с капельницей неразумного соседа, что-то настраивая и прилаживая. В его вену вставлен катетер, оба запястья в синих и красных пятнах. Паучиха ругается себе под нос, понося тонкие сосуды и толстые иголки. Наконец она заканчивает и поворачивается к Лорду.

- Давай руку!

- А… что это? — выдавливает из себя Лорд.

- Это чтобы спалось хорошо, — отвечает паучиха после паузы, смерив его взглядом и, видимо, признав за ним право на диалог.

- Я хорошо сплю, — Лорду неприятно, но он изо всех сил старается напустить на себя тот самый вид, который так хорошо влияет на пожилых преподавателей женского пола.

Паучиха замирает, что-то обдумывая, и Лорд почти слышит, как шевелятся шестеренки в ее голове.

- Ладно... Смотри у меня, не вздумай…! — она многозначительно грозит пальцем и уплывает в коридор.

Второй раз заснуть удается не скоро. В коридоре громко переговариваются паучихи и постоянно что-то гремит. К тому же начинают мерзнуть ноги. Так всегда бывает, когда Лорд нервничает. Неприятное чувство, и с ним ничего нельзя поделать, кроме как накинуть второе одеяло. Которого тут нет. Промучившись с час, он думает, не стоит ли выползти в коридор и попросить что-нибудь теплое? Рассмотрев эту мысль и так, и эдак, решает, что все-таки не стоит. Шанс получить в вену какую-то дрянь, от которой сознание уплывет в неведомые дали, выше, чем шанс согреться… Через некоторое время он незаметно для себя засыпает, сквозь уже сон слыша в коридоре крики и топот.

Этот сон похож на Прыжок. Из холодной пустой палаты — в жаркое лето в “том”, приморском Доме. Лорд был там только один раз, в свой первый год. Он тогда не сумел как следует насладиться этой поездкой, и позже сильно жалел об этом. То лето выдалось тяжелым. Месяц в Доме — не тот срок, за который можно полюбить Стаю и стать своим, так что Лорд тогда был больше озабочен своей тяжелой судьбой, нежели чем загаром и морскими купаниями. Но Тот Дом он хорошо помнил. И не удивился, когда попал в него во сне. А вот люди вокруг были незнакомыми. Высокий загорелый паренек с цепким взглядом и с какой-то смутно знакомой висюлькой на шее; изящная девушка, одетая в черный купальник и черную же широкополую шляпу, странно уместно на ней смотрящуюся в такую жару, другие ребята — тут были и колясники, и затянутые в корсеты купальщики — все были явно домовцы, все были незнакомы. Лорд не был любопытен, но по обрывкам чужих разговоров, по редким фотографиям, вываливающимся из чужих альбомов, имел представление о том, как выглядели Старшие — те, кого он не застал. И он готов был поспорить на блок сигарет, что фиолетовый колясник — знаменитый Мавр, несколькими годами позже укокошивший полдома, а загорелый паренек — Череп, активно ему в этом помогавший.

Лорд откуда-то знал, что этот Он был ходячим, умел быстро бегать и даже плавать. Настоящий Лорд, а не этот, сновиденческий, раньше был высоким — он смутно помнил, что уже в шестнадцать, до аварии, на большинство сверстников смотрел сверху вниз. Сейчас же, в этом странном сне, роста в нем было от силы метра полтора. Сначала это было непривычно, а потом он догадался, что попал в детство. Это было странно: он знал, что его никак не могло там быть, и все же это был он… На коленке у него была ссадина, которую он получил в одиннадцать лет во дворе, и которая до сих пор красовалась на том же месте белесым шрамом. Только тут она была совсем свежая… и, видимо, полученная при других обстоятельствах.

“Эй, Принц!” — Лорд развернулся и вздрогнул, уткнувшись взглядом в мелкого тощего жилистого мальчишку. Мальчишку с седой челкой. Сама челка была непричем: Волка нельзя было не признать, даже если бы тот выкрасил волосы в рыжий. “Принц, что застрял, погнали к беседкам!”. Лорд рассеянно кивнул и побежал вперед, стараясь не терять из виду Волка. Мимо проносились чужие лица, знакомые и незнакомые. Наконец они добежали до беседок. Тут, на уложенных в ряд покрывалах расположились ребята Хламовника: Кузнечик, который еще не успел стать Сфинксом, Слепой, в одиннадцать почти неотличимый от себя же восемнадцатилетнего, похожий на цыгана Горбач, неразлучные Рэкс и Макс, Фокусник, Слон… Незнакомый светловолосый мальчишка с сережкой в ухе.

Лорду замахали руками, подзывая, и он поспешил к ним. Ему освободили место на покрывалах, протянули арбузный ломоть, кто-то кинул в него полотенцем. Вокруг галдели, болтали, кричали и смеялись. Это было так привычно и незнакомо одновременно, что Лорд тоже улыбался, чувствуя как на глаза наворачиваются слезы. Перед ним был мир, которого он не знал, мир, где его, сегодняшнего Лорда, не было и не могло быть, но который он любил просто по факту его существования когда-то. Где-то…

- На одном из кругов, — весело произнес полуголый Шакал Табаки, по уши измазанный в мокром песке, черный, мелкий, худющий, похожий на ряженую обезьянку в своих широких плавках, с руками, увешанными фенечками, с бусами на шее. Невесть как оказавшийся так близко к Лорду, что касался его плечом и рукой. — Ты что-то заблудился, мой дорогой. Не пора ли тебе домой?

Лорд подумал было изобразить недоумение, но вместо этого прошептал так тихо, что услышать его мог только Табаки:

- Помоги мне...

Лицо Табаки начало меняться, из веселого и дурашливого стремительно превращаясь в грозное и даже мрачное, но Лорд знал, что бояться его не надо. Где бы он ни был, и в кого бы не переродился, он оставался собой, а значит, тем единственным, кто никогда не откажет в просьбе.

- Помоги, — прошептал Лорд еще раз, и Табаки, больше не похожий ни на мальчишку, ни на того себя, которого помнил Лорд, коснулся его руки, вкладывая в ладонь что-то твердое и теплое. — Что это?

- Дорога домой.

На ладони у Лорда лежал блестящий серебристо-синий, почти черный, камешек. Он сажал его в кулаке, обещая себе, что скорее умрет, нежели чем расстанется с ним и…

...Дверь с грохотом отворяется. Лорд просыпается и не сразу понимает, где находится. Он жмурится, считая про себя до пяти и открывает глаза. В дверном проеме маячит белесая фигура вчерашней паучихи. За окнами ночь.

- Подъем! — гаркает она, — Уже шесть утра! Через два часа обход!

Лорд подтягивается, приподнимаясь повыше. Сон все еще бродит в нем, не отступая до конца, и он борется с искушением разжать кулак и проверить, нет ли там и в самом деле черного камешка. Паучиха подплывает к неразумному соседу и начинает проводить какие-то манипуляции, судя по всему, довольно интимного характера. Лорд думает было отвернуться, но паучиха поправляет подушки на постели соседа, и теперь его становится видно лучше. Светловолосое безжизненное лицо Лорд разглядел еще вчера. А вот сережку в чужом ухе вчера он видеть никак не мог. Он видел ее во сне несколько минут назад. Ее хозяин, этот же парнишка, только несколькими годами моложе, во сне умел ходить, громко и весело хохотать, и, судя по всему, жил в Доме. Лорд с трудом отрывает от него глаза и разжимает руку. В потной ладони зажат камешек темно-синего цвета. Он блестит от пота, как несколькими минутами раньше блестел от соленой морской воды.