Rock it, Weasley! (гет)

— Артур, дорогой, ты уверен, что мы правильно аппарировали? Может, у тебя неверный адрес?

Молодая рыжеволосая девушка, не старше двадцати на вид, низенькая и слегка полноватая, нервно поглядывала на горизонт, крутя на пальце ободок обручального кольца. Небо угрожающе хмурилось, грозя вот-вот разродиться очередным ливнем, и ей хотелось поскорее оказаться под крышей, подальше от маглов, слишком многочисленных для такого маленького городка, и высушить наконец с помощью магии насквозь отсыревшие туфельки и цветастую юбку. Ее спутник, тоже рыжеволосый, но, в отличие от нее, довольно высокий, достал из кармана сложенный в четыре раза пергамент.

— Да нет же, Моллипусенька, все правильно! Не думаю, что Арчи стал бы давать мне не тот адрес. Хоть мы с ним и не виделись с пятилетнего возраста, все же он — мой брат.

— Четвероюродный брат, — ехидно уточнила Молли.

— Пусть так, но в нем все равно течет кровь Уизли, а в нашей семье принято помогать друг другу. — Артур притянул ее к себе и невесомо чмокнул в макушку. — Смотри, тут рядом какое-то кафе. Давай спросим там, может, кто-нибудь знает Арчи.

Молли пожала плечами с недовольным видом, но все же двинулась вслед за мужем, продолжая приглушенно ворчать:

— Как глупо — копить деньги на эту поездку почти целый год, брать в долг у знакомых и в итоге поцеловать дверь! С чего вообще ты решил, что твой брат с радостью нас примет и покажет достопримечательности Америки? Да, не о таком свадебном путешествии я мечтала…

Артур тем временем уже зашел в забегаловку, ничем, кроме невероятно грязных витрин, не примечательную. Молли поспешно потянула на себя дверь и шагнула в тускло освещенное помещение, также забитое маглами под завязку.

— Простите, сэр, — Артур ухватил за плечо несущегося мимо с полным грязной посуды подносом хмурого вида мужчину. Тот резко остановился и окинул его злым взглядом.

— Что надо?

Широкая улыбка Артура, которая практически никогда не сходила с его веснушчатого лица, медленно померкла.

— Э-э-э… Я хотел спросить, не знаете ли вы Арчи Уильямсона? Он живет…

Хмурый официант перебил его, презрительно кривя губы:

— Я не обязан знать каждого чертового хиппи в округе. Небось, как и все — на этом проклятом фестивале. Вот там его и ищи, — он развернулся на каблуках и поспешил в сторону кухни, бормоча что-то про вонючих молокососов, запруженные дороги и невыносимую погоду.

Молли аккуратно потянула Артура за рукав.

— Дорогой, возможно, стоит поискать гостиницу и отправить Арчи, — она понизила голос, — сову?

— Хэй, детка, — окликнул Молли длинноволосый и, похоже, давно не причесывавшийся парень в круглых очках и плотных расклешенных синих брюках, сидевший за стойкой в паре шагов от них, — послушай старину Джонни, не суйтесь вы в гостиницы. В округе не найти ни одного свободного номера, да и зачем, когда совсем рядом творится настоящая магия? Такое нельзя пропускать!

— Магия? — встрепенулся Артур. — О чем это ты, приятель?

Он подвинулся к странному парню поближе, хотя Молли упорно тащила его в сторону двери — ей длинноволосый очень не понравился своим масляным и слегка расфокусированным взглядом и тем, как томно он растягивал слова — говорить с ним дальше она не желала.

— Да, чувак, магия! Магия музыки! Сегодня второй день фестиваля, и, готов спорить на последний косяк, он войдет в историю! — Джонни мечтательно закатил глаза. — Все классные ребята там: Донни, Фрэд, крошка Билл, может, и твой Арчи там же.

Джонни слез, вернее сказать — плавно стек, с красного пластикового барного стула и медленно направился к выходу, задевая по дороге других посетителей забегаловки плечами, так что бахрома, украшавшая рукава его жилетки, красиво взмывала вверх и снова опадала. Артур рванул следом за ним, утаскивая и сопротивляющуюся Молли.

— А куда идти-то?

— Следуй за толпой, не ошибешься!

— Артур! — протянула Молли так жалостно, как только могла. — Милый, ну пожалуйста, давай спрячемся и аппарируем куда-нибудь в другое место, где будет поменьше народа или хотя бы не так грязно! — Она с чавканьем вытащила из лужи ногу в туфельке, совершенно испорченной получасом ходьбы по превратившейся в сплошное месиво из грязи и мусора дороге.

Они шли по обочине в плотном потоке маглов, полуодетых или выряженных совершенно возмутительно, огибая гудящие и исходящие жаром металлические агрегаты — автомобили, как пояснил вполголоса Артур. Агрегаты эти, пугавшие Молли своей громкостью и монструозным видом, не могли сдвинуться с места, намертво застряв в многомильной пробке, буксовали в заполненных бурой жижей лужах, из их открытых окон неслись ругань, смех и песни. Небо стало еще темнее, но этого, похоже, никто не замечал. Даже Артур заразился всеобщим настроением и упрямо шагал своими длиннющими ногами, блестя глазами и задорно улыбаясь, навстречу этой «магии музыки».

— Артур! Ну постой же! Я совсем промокла! — взмолилась Молли снова, так как предыдущей жалобы ее муж, судя по всему, не услышал.

Артур остановился, взглянул на жену подозрительно хитро и быстро присел на корточки. Он приподнял подол ее юбки, заставив взвизгнуть и вызывая одобрительные комментарии проходящих мимо мужчин. В его руках мелькнула палочка, и в следующее мгновение Молли с удивлением разглядывала на своих ногах хорошенькие сапожки, сухие и крепкие, сменившие ее испорченные лодочки.

— Артур, ты что, — зашипела она, — а если бы кто-нибудь заметил? Тут же одни маглы вокруг!

— Расслабься, они и аппарацию вряд ли бы заметили, — Артур хмыкнул и протянул жене руку. — Только не забывай обновлять чары, ты же знаешь, я в трансфигурации не очень силен.

Молли вложила пухлые пальчики в широкую мозолистую ладонь и позволила увлечь себя дальше. Ей до сих пор не нравилась идея отправиться на какой-то магловский фестиваль, но теперь, по крайней мере, ее ноги были сухими, так что она решила потерпеть эту нелепую блажь Артура еще какое-то время.

Фестиваль обнаружился как-то внезапно. Вдруг стало очень шумно: музыка, смех и тысячи человеческих голосов смешались в одну непередаваемую какофонию. Молли огляделась и с ужасом осознала, что перед ней раскинулось целое человеческое море. Она никогда в жизни не видела такой толпы — сто, двести, а может быть, и все пятьсот тысяч человек стояли, сидели и даже лежали везде, куда ни кинь взгляд. Местами торчали крыши палаток, где-то далеко впереди возвышалась сцена и собранные из металлических прутьев подобия башен с закрепленными на них фонарями, и даже эти башни были облеплены людьми. Прямо в грязной луже, образовавшейся после вчерашнего дождя, чуть сбоку от застывших Молли и Артура, сидела безумного вида девушка: она зачерпывала ладошками грязную воду и выливала ее на свою некогда белую футболку, подпевая несущейся со сцены песне: «Да, да, нет, нет. Тебя не волнует, тебя просто не волнует, детка»[1]. Из толпы вылетел паренек в одних только шортах и сандалиях. Его лоб украшала сплетенная из разноцветных нитей косичка. Он бухнулся на колени в паре шагов от Молли, уперся руками в колени, и его вывернуло зеленоватой жижей.

— Артур, если ты думаешь, что я здесь останусь или, чего хуже, пойду туда — ты глубоко заблуждаешься!

— Моллипусенька, милая, тебе совершенно нечего бояться, — Артур слегка согнул колени, чтобы хоть немного сравняться с ней в росте, и умилительно округлил глаза — точь-в-точь рыжий кот, выпрашивающий подачку. — Давай хоть немного побудем! Послушай, какая музыка!

Музыка, на вкус Молли, была чересчур резкой и громкой, но выстукиваемый на барабанах и тарелках ритм все же странным образом заводил, заставляя ноги нет-нет да и притопывать в такт.

— Если тебе станет страшно или ты устанешь, мы тут же аппарируем! Клянусь, любимая, одно твое слово — и мы уходим.

Хохочущая компания качнулась в их сторону, выталкивая вперед тощего паренька в расстегнутой рубахе. Он, улыбаясь искренне и обезоруживающе, протянул Молли тряпичный мешочек, расшитый стеклянными бусинами, и подмигнул:

— Держи, крошка, для настроения.

Под улюлюканье своих друзей и смех Артура он втянулся обратно в гущу тел. Молли осторожно открыла мешочек — внутри задорно перекатывались круглые разноцветные конфетки. Их было совсем немного, и Молли тут же захотелось попробовать хоть одну, узнать, какая она — сладкая или кисловатая, и правда ли сумеет развеселить? Артур так и стоял на полусогнутых ногах, то заглядывая ей в глаза, то с любопытством рассматривая мешочек в ее руках. Весь его вид просто кричал о диком, еле сдерживаемом желании присоединиться к беснующейся под непривычную для их уха музыку толпе. Молли не понимала одержимости мужа маглами, но расстраивать его, так тяжело работавшего с самого дня их свадьбы, чтобы накопить на это коротенькое путешествие, ей отчаянно не хотелось. Она еще раз с сомнением взглянула на зажатый в руке подарок. Артур проследил за ее взглядом и тихо шепнул:

— Ну же, Молли, один ведь раз живем!

Она нахмурилась: и правда, на родине нарастало предчувствие беды, они могли только надеяться, что по возвращении не обнаружат начавшейся внезапно войны, свой дом в руинах, а друзей — мертвыми. Зато их точно ждали косые взгляды однокурсников и дальней родни, которой им приходились чуть ли не все волшебники Британии, горькие письма от отца Молли, трудная малооплачиваемая работа, долги и выматывающая необходимость экономить на всем. Неужели не заслужили они одного веселого вечера, пусть сумасшедшего, пусть необдуманного, но зато беззаботного, свободного? Две конфетки, сталкиваясь круглыми бочками, вылетели из льняного мешочка на пухлую ладошку.

— Одна тебе, одна мне, — сказала Молли, старательно пряча мысль о том, не яд ли им подсунули, в глубины сознания.

Молли чувствовала себя вол-шеб-но. Дождь-таки полил, но ей было тепло и комфортно. Тело буквально пело: оно ловило вибрации мелодий, доносящихся со сцены, приумножало и, казалось ей, выпускало обратно в воздух, делая его прозрачнее, ярче. Кончики пальцев покалывало, счастье переполняло ее до краев, она любила каждого человека в этой толпе, а особенно — лохматого очкастого парня, поющего со сцены «Моя дорогая скоро будет дома»[2] под мелодичный гитарный перебор. Его буквально вытолкнули на сцену[3], Молли видела это своими глазами: он был одним из толпы, и вот — он уже центр безумия, центр вселенского счастья. Она даже завидовала ему: он мог говорить со всеми этими чудесными людьми, поделиться тем, о чем думает. Молли и сама бы с удовольствием забралась на его место и спела бы что-нибудь проникновенное про котлы и про бурлящую любовь, а лучше — заводное, например песенку о веселых троллях, но вместо этого она вскинула руки в небо, подставила лицо дождевым каплям и принялась кружиться в ритме мелодии. Артур стоял рядом, он не танцевал, а только качался из стороны в сторону, нелепо размахивая своими длинными руками и мыча — подпевать у него не получалось.

Молли потеряла счет времени: ей казалось, что она кружится не на земле, а где-то в небесах, среди мириад звезд, то окутывавших ее мерцающим облаком, то осыпающихся пылью под ноги. Молли становилось все жарче, тонкая кофточка почти что душила ее, и она попыталась сорвать ее, стянуть через голову и танцевать дальше если не голышом, как делали многие тут, то хотя бы без этого надоедливого элемента ее наряда, но мокрая ткань липла к пышной груди и не спешила даровать вожделенную свободу. Она и не заметила, что уже играет новая группа. Люди вокруг заулюлюкали, и Молли бросила взгляд на сцену: из инструментов исполнителей летели голубоватые искры[4]. Кто-то у нее за спиной прокричал: «Да у них гитары коротит!» Молли не поняла, о чем шла речь, да ей было все равно, ведь она точно знала, что эти искры — магия, та самая магия музыки, о которой говорил странный Донни в забегаловке, та магия, что нестерпимо колола сейчас кончики ее пальцев. Она рассмеялась звонко и закружилась с новой силой, протянув ладони куда-то вперед. Народ вокруг изумленно ахнул, тут же чьи-то руки подхватили ее и повлекли куда-то прочь.

— Молли, ну ты даешь, я понимаю — весело, но нельзя же колдовать в такой толпе маглов! — слегка заторможенно попытался отчитать ее Артур. Она захохотала еще сильнее — в их паре именно она всегда исполняла обязанности голоса разума, но новая роль бесшабашной Молли была слишком хороша, чтобы отказываться от нее прямо сейчас. Ее сердце гулко стучало, ощущение силы и вседозволенности зашкаливало так, что воздух вокруг начал потрескивать.

— Дорогая! — взвыл Артур, заталкивая Молли в ближайшую палатку, темно-серую, грязную, но увешанную цветастыми платками, радужными флагами и разрисованную то ли мелками, то ли выгоревшей белой краской.

Внутри царил полумрак, в спертом воздухе витал странный аромат, неуловимо напомнивший Молли запахи кабинета Зельеварения в Хогвартсе. В дальнем углу на циновке сидела, сложив ноги замысловатым образом, бритая наголо женщина. Она нараспев произносила какие-то слова, плавно двигая руками в такт пению. Светлые одежды странной дамы были настолько тонкими, что Молли могла видеть темные окружности ее сосков.

— Как думаешь, она из наших? — громко спросила Молли мужа. Артур открыл было рот, чтобы вновь одернуть ее, но бритоголовая вдруг прервала свои напевы:

— Нет наших, и нет ваших. Мир един, и Великая Прародительница смотрит на нас из каждого своего творения, из камней и рек, смотрит глазами огромных животных и ничтожных насекомых. И если мы примем ее благодать с почтением, то мир откроет нам свои тайны. — Артур усмехнулся, но, увидев, как Молли завороженно следит за медленными движениями рук бритой женщины, решил не вмешиваться. — Подойди ко мне, сестра, сядь рядом, и я помогу тебе принять твою истинную природу.

Молли плюхнулась на циновку рядом с женщиной, та взяла ее за руки и заглянула девушке в глаза.

— Ты рвешься в бой, ты умна, но твоя главная чакра закрыта, — она ткнула пальцем с неровно остриженным, а может быть и обгрызенным, ногтем Молли в низ живота, чуть повыше лобка. — Не отрицай свое женское предназначение.

Бритоголовая снова затянула что-то неразборчивое, слегка закатив глаза, затем вдруг совсем другим голосом, из которого исчезло всякое потустороннее звучание, произнесла:

— Кстати, а ты умеешь вязать? — Молли отрицательно помотала головой. — Это отличная практика медитации! Солнечный свет, братец, принеси нам чаю!

Парень с копной длинных ярко-желтых волос, которые полностью оправдывали его странное имя, водрузил на циновку укутанный в объемный вязаный шарф видавший виды чайник. Он наполнил маленькие чашки без ручек почти прозрачным напитком, и по всей палатке разнесся горький травяной аромат и еще какой-то очень знакомый запах[5].

— Не забудь про новую порцию, нам понадобится еще, я думаю, это не последние гости на сегодня. — Парень послушно пошел в другой угол шатра, туда, где стояла маленькая плитка. Он уселся на циновку и сосредоточенно начал нарезать какие-то сухие полоски, что опять напомнило Молли уроки Зельеварения. А то, что странная леди явно была тут главной, ощущалось чем-то очень правильным и почему-то льстило Молли. Она обхватила предложенную чашку ладонями и сразу потянула ее к губам, но была остановлена:

— Не торопись, сестра. Сначала надо настроить тело на вибрации космоса.

Хозяйка палатки снова прикрыла веки так, что под белесыми ресницами виднелось немного белка глаза. Молли тоже зажмурилась, ее сознание начало кружиться, вокруг нее снова вспыхнули яркие созвездия, совсем как тогда, когда она плясала под гитарные переборы. Должно быть, это и была та самая необходимая ей энергия вселенной. Повинуясь командам бритоголовой, Молли в два глотка осушила чашку с горьким напитком. Вкус был омерзительным, ей захотелось отплеваться и даже вытереть язык. Но неприятный вкус вскоре забылся, зато начали происходить настоящие чудеса. Палатка постепенно приобрела новые краски: все цвета внутри стали ярче и глубже, чайник обзавелся ровным белым ореолом, так же мерцали в полумраке чашки, металлические подвески и пустые бутылки. Молли ощущала полную гармонию с собой и с миром, она будто смотрела вглубь себя, подмечая невидимые прежде детали, вспоминая самые незначительные события своей жизни. Стоило закрыть глаза, как под веками вспыхивали прихотливые узоры, которые до зуда в руках хотелось перенести на пергамент. Молли не могла точно сказать, сколько времени провела в этом ни с чем не сравнимом состоянии, но, когда она нехотя и с трудом вернулась в реальность, обнаружила у себя на коленях длинный шарф ярко-оранжевого цвета с узорами, смутно напоминавшими ее видения. В руках она сжимала костяные спицы, и на мгновение ее посетило чувство, что внутри ее души побывали большие, унизанные блестящими перстнями пальцы Великой Прародительницы, ласково пробежали по сокровенным струнам, извлекая из них нежную и теплую мелодию.

Бритоголовая — Молли так и не узнала ее имени — одобрительно поглаживала связанный шарф.

— Молодец, сестра, ты все поняла. Не забывай: фокусируй энергию в четвертой чакре и пропускай ее через спицы, благословляя пряжу. Такой шарф защитит не только от простуды, но и от недоброго глаза милостью Великой.

Молли накинула шарф на плечи и огляделась. Чрезвычайно довольный и расслабленный Артур сидел на полу рядом с Солнечным светом.

— Нет, братишка, — улыбался тот. — Надо говорить «чу-у-у-ва-а-а-а-а-к». Так ты как бы обнимаешь человека и признаешь его родство с тобой.

— Чва-а-а-а-а-к? — смешно вытягивая губы, попытался повторить Артур.

— Чу-у-у-у-у-ва-а-а-а-а-к... У вас, англичан, дикий акцент! Надо тянуть обе буквы, но «а» — сильнее. На вот, курни еще разок, и у тебя точно получится!

Артур взял явно скрученную вручную сигарету и с удовольствием затянулся. Молли отметила, что он даже не закашлялся, а ведь говорил, что никогда не курил...

— Чу-у-у-ва-а-а-а-а-к! — протянул Артур и радостно засмеялся.

На перепаханное тысячами ног поле опустилась ночь. Молли и Артур лежали в обнимку у входа в палатку на куске брезента, основательно забрызганном грязью, и лениво поглядывали на сцену. Ощущение непередаваемого покоя схлынуло, оставив внутри сосущую пустоту. Все те люди, которых Молли порывалась обнимать несколько часов назад, спали кто где, по большей мере прямо на земле, в грязи, прикрывшись одеждой или кусками картона. Исполнитель на сцене, кажется, выругался прямо в микрофон — ему совсем не понравилась идея выступать перед этим сонным царством. Солнечный свет — единственный из палаточной компании еще не уснувший — вдруг щелкнул зажигалкой и громко сказал, обращаясь, по-видимому, к парню на сцене:

— Не беспокойся, Джон! Мы с вами!

Молли подумала, что на таком расстоянии, а их место располагалось не меньше чем в четверти мили от сцены, певец точно ничего не услышит, но тот приветственно махнул рукой, развернулся в их сторону и продолжил петь[6]. Джон играл для них в течение почти что часа, и Молли и Артур слушали его, впав в подобие транса, боясь пошевелиться. Когда последний аккорд замер в воздухе и группа покинула сцену, в воцарившейся на время тишине где-то сбоку послышались стоны. Они были весьма красноречивы и не оставляли места для сомнений — где-то тут, в грязи, под открытым небом кто-то бесстыдно занимался любовью, не стесняясь тысяч других людей. К стонам добавилось пыхтение и неразборчивое, но довольно громкое мужское бормотание. Эти звуки будто прошлись жаркими поцелуями по коже Молли — она почувствовала, как кровь быстро прилила к ее щекам, губам, груди и низу живота. Артур, похоже, тоже возбудился — лихорадочно блестя глазами, он подвинулся к ней вплотную и запустил руку под подол ее цветастой юбки, быстро продвинулся выше, не задерживаясь ни на округлом колене, ни на мягкой коже бедра. Он явно не собирался медлить — его пальцы уверенно скользнули под белье и прошлись по чувствительной коже сверху вниз, от клитора ко входу во влагалище. Его движения рождали в теле Молли сладкую пульсацию, возбуждение многократно усиливалось от того, что рядом еще какая-та пара занималась любовью, а Солнечный свет курил в двух шагах от них, спокойно глядя на то, как Артур пристраивается к ней сбоку, лихорадочно задирает ее юбку. Со сцены зазвучал женский голос, первые слова песни сменившей предыдущих ребят певицы совпали с толчком Артура внутрь жены. Ни тени стыда не родилось в душе Молли: звезды качались совсем близко, и все происходящее казалось таким правильным, естественным продолжением атмосферы всеобъемлющей любви и свободы, царившей вокруг. Она подалась бедрами навстречу мужу, впиваясь ногтями в размокшую землю и вплетая свой стон в слова энергичной песни: «Я сказала, двигайся! Двигайся сейчас, двигайся, да!»[7] Музыка все убыстрялась, женщина на сцене пела с эротичным придыханием, и Молли тоже хотелось визжать, как она: «Подними руки, да!» Артур кончил первым, простонав ей над ухом почему-то «чу-у-у-ва-а-а-к», и снова потянулся пальцами к ее набухшему клитору — десяток нежных движений, и Молли зашлась в сладких судорогах оргазма. Солнечный свет с таким же бесстрастным лицом бросил им свое пончо.

— Правильно, чувачки, занимайтесь любовью, а не войной[8], — услышала утомленная этим нереальным днем Молли перед тем, как провалиться в сон, а хриплый голос женщины на сцене убаюкивал ее нежными словами: «Ты не знаешь, как это — любить»[9].

Молли резко проснулась через пару часов от разнесшегося над полем многократно усиленного колонками крика:

— Что, мы так и будем сидеть и слушать это говно, пока Джон Синклер гниет в тюрьме?[10]

Молли чувствовала себя так плохо, что даже не подняла головы посмотреть, как кричавшего стаскивали со сцены. Его судьба, как, впрочем, и судьба неизвестного Синклера, волновала ее в тот момент меньше всего — она снова провалилась в сон, но совсем ненадолго. Ее била мелкая дрожь. Молли все же заставила себя сесть — рука Артура соскользнула с ее груди — и огляделась. Поле вокруг все так же усеивали спящие в обнимку тела, кто-то, правда, так же, как и она, проснулся от крика и теперь сидел на земле, покуривая и глядя на сцену. Фестиваль и не думал завершаться: высокий кудрявый парень в расстегнутой рубахе с рукавами, украшенными длинной бахромой, как раз распутывал провод микрофона. Молли было не до музыки — она нашла рядом полупустую бутылку с (слава Мерлину!) водой, но как только кудрявый запел, девушка тут же забыла обо всем: высокий и немного срывающийся голос вывел первую музыкальную фразу — «Увидь меня, почувствуй меня»[11], и одновременно с этими словами взошло солнце. Это было так завораживающе, что Молли на ощупь нашла плечо мужа и потрясла его, желая разделить с ним момент волшебства. Она не могла оторвать глаз от сцены, проснувшиеся люди вокруг кричали в восторге. Артур огляделся и потормошил лежащего рядом Солнечного света.

— Эй, чувак, кто это поет?

— Кто! — буркнул тот.

— Что? Парниша, я спросил — кто это поет?

— КТО!!![12] — Солнечный свет повернулся к Артуру спиной, прерывая тем самым расспросы.

— Похоже, кто-то перебрал с чаем. Да и не только с ним, — шепнул Артур жене на ухо.

Молли пошевелила ногами и заметила, что трансфигурированные сапожки исчезли, на их место вернулись ее основательно испорченные отсыревшие туфли. Ноги замерзли и затекли.

— Артур, давай пройдемся немного, — она взяла мужа за руку.

— Может быть, пора уходить? Это был длинный день. Странный, но прекрасный.

Молли с сожалением посмотрела на сцену. Кудрявый парень продолжал петь, люди просыпались, обнимались и целовались. Да, Артур был прав: странно, но прекрасно.

— Да, давай. Я бы помылась и поспала. И во рту у меня будто гиппогриф нагадил... — Молли вымученно улыбнулась.

Они встали, отряхнулись и побрели прочь, погруженные каждый в свои мысли, немного смущенные, но сблизившиеся за прошедший день гораздо больше, чем за год супружеской жизни. Людей вокруг становилось все меньше, а припаркованных машин и мусора — больше, был здесь даже сложенный из пустых бутылок «пацифик» — Молли ухмыльнулась, до этого дня она и знать не знала, что это такое.

Молли и Артур вышли на дорогу — солнце золотило верхушки деревьев и бликовало в лужах. Весь этот пейзаж, несмотря на обилие сора и развороченную дорогу, выглядел вполне мирно, единственное, что нарушало покой — приглушенные крики. Молли вдруг стало совсем нехорошо, только недомогание было не физическим, а духовным — внутри нее будто разлилось ледяное озеро.

— Пойдем, Артур, скорее! — она рванула вперед, заглядывая в каждую встречную машину. Наконец ей повезло — в расписанном «пацификами» фургончике она обнаружила кричащую женщину. Та была ужасно, просто вопиюще беременна и, похоже, в этот самый момент рожала. Прислонившись к колесу машины, на земле сидели рыжеватый долговязый парень и еще растрепанный молодой мужчина в затемненных очках. Они оба курили одну и ту же сигарету, передавая ее друг другу дрожащими пальцами. Молли рванула внутрь фургона, не обращая внимания на этих двоих и решительным движением ладони преграждая вход Артуру:

— А ты останься здесь!

— Но, Моллипусенька…

— Я сказала, будь здесь, Артур Уизли!

Она решительно захлопнула дверь и шагнула к роженице. Та была белее мела, дышала часто-часто, держась за огромный живот, по ее лбу скатывались крупные капли пота. Молли глубоко вдохнула, вспомнила бритоголовую женщину и ее уроки, закрыла глаза и попыталась почувствовать энергию в районе солнечного сплетения.

— Не волнуйся, милая, я помогу, — прошептала она, бросая взгляд между разведенных бедер женщины.

— Артур? Артур Уизли? — спросил рыжеватый, медленно поднимаясь с земли и раскидывая руки для объятия. — Я Арчи!

— Арчи? Это действительно ты?

— Точно я! — Арчи даже крутанулся на месте, демонстрируя себя со всех сторон, но побледнел и снова прислонился к фургону, когда изнутри донесся душераздирающий вопль. — А я вчера вышел из дома по делам, вернулся, а соседка говорит, что меня искали двое каких-то рыжиков, ну я и подумал, что вы прибыли. Я-то только к вечеру вас ждал! Как стемнело, уж забеспокоился, пошел местных спрашивать, не видели ли кого похожего. Хмурый Тони сказал, вы с этими, — он кивнул в сторону так и сидящего на земле мужчины, — хиппи на фестиваль пошли. Так что я отправился сюда, мало ли что с вами среди маглов случиться могло.

— Да что с нами будет, — бодро ответил Артур. Еще один крик, больше похожий на вой раненного животного, заставил братьев съежиться и присесть рядом с растрепанным мужчиной — тот уткнулся лбом в сложенные руки и молчал, в пальцах его дотлевал косяк. Артур аккуратно вытащил самокрутку и затянулся. Арчи шепотом продолжил рассказ:

— Иду я, значит, а тут ко мне этот подбегает, говорит, мэн, помоги, моя герла рожает! А чем я помогу? Я ж не врач! Повели мы ее под руки вперед, думали, может, машину какую найдем, до больницы доехать. Но все стоят пустые, а она уж совсем разоралась — «рожу сейчас, рожу»! Ну, мы ее и затащили в этот брошенный фургон, а дальше что делать — не знаем. Тут даже магия не поможет, — заметил он, еще сильнее понижая голос.

Лохматый вдруг поднял голову и, глядя остекленевшими глазами перед собой и медленно шевеля губами, сказал:

— Вчера только на моих глазах какой-то чувачок сорвался с этой железной вышки. Хотел, наверное, получше видеть сцену. Шел ливень, и он был как большая птица... Только летел не вверх, а вниз. И разбился насмерть[13]. А теперь вот это. Новый человек, мой ребенок, рвется в этот мир. Круговорот жизни, что ни говори, братишка, колесо Сансары.

В этот момент Молли вышла из фургона, держа на руках синеватого сморщенного младенца[14], завернутого в ее оранжевый шарф. Она прижимала малыша к груди и смотрела на него каким-то особым нечитаемым взглядом. Трое мужчин встали. Артур чувствовал приступ иррациональной нежности — он обнял жену и поцеловал ее в макушку.

— Ты такая храбрая, Молли! И такая красивая, — шепнул он ей на ушко.

Она подняла глаза на мужа, глубоко вздохнула и сказала очень твердо и уверенно:

— Я, кажется, поняла, что такое благодать Матери Прародительницы. Я хочу ребенка, Артур.

Четырехлетний Чарли Уизли уже давно спал в отдельной комнате по соседству со спальней старшего брата. У него была красивая кроватка, выкрашенная папой в травянисто-зеленый цвет, подушка всегда пахла лавандой, а в баночке на столе мама зажигала крохотный волшебный огонек, чтобы ему не было страшно. Но иногда огонек не спасал, и Чарли, стуча пятками по полу, бежал к родителям. Однажды он проснулся после сна, достаточно страшного, чтобы разбудить его, но не настолько ужасного, чтобы заставить в панике бежать из спальни. Он полежал немного, размышляя, что делать дальше, и решил все же отправиться к маме и папе — их кровать была большой и мягкой, и спать между теплых родительских боков было очень приятно. Он медленно подошел к двери, с трудом держа глаза открытыми, и легонько толкнул ее. Чарли прислушался: спят ли родители? Внутри раздавалась какая-то возня, в воздухе клубился дымок с очень странным ароматом, такого запаха Чарли никогда еще не встречал. Вдруг из спальни донесся мамин голос. Она произнесла очень необычно и тягуче: «Чу-у-у-ва-а-а-а-а-к», и они с папой рассмеялись. Чарли подумал еще немного и тихонько направился обратно в свою комнату[15].

[1] Строки из песни Santana — You Just Don't Care. Santana выступал на Вудстоке 16 августа с 14:00 до 14:45.

[2] Джон Себастьян — «Darlin' Be Home Soon». Выступал на Вудстоке 16 августа с 15:30 до 15:55.

[3] Из воспоминаний Джона Себастьяна: «Возник такой момент, когда сцена была мокрой от воды, и поэтому было невозможно подключить электроинструменты. Тогда Чип Монк сказал мне: «Слушай, нам нужно, чтобы кто-то вышел на сцену с акустической гитарой и придержал [публику], пока мы очистим сцену от воды и высушим ее. Выбрали тебя». Так что я взял гитару у Тимми Хардина и вышел».

[4] На протяжении всего выступления участников группы Grateful Dead било током, а вокалист впоследствии заявил, что «из гитар вылетали синие искры».

[5] Мескалиновый кактус пейотль, самый популярный галлюциногенный кактус в США и Мексике. Вкус мескалинового экстракта отвратителен, поэтому чаще его употребляют в виде напитка, для чего части кактуса вываривают в течении нескольких часов.

[6] Из воспоминаний Джона Фогерти, фронтмена Creedence Clearwater Revival, выступавшего на Вудстоке ночью с 16 на 17 августа с 00:30 до 1:20: «Первой моей мыслью было: ого! — придется выступать за группой, которой удалось усыпить полмиллиона человек! Что ж, я играю, я кричу, через три песни вглядываюсь в пространство за юпитерами — три ряда переплетенных тел: все спят. Обдолбились и заснули… Как бы мы ни старались, полмиллиона находились в отключке. Это напоминало сцену из Данте: в преисподней полмиллиона сцепившихся тел, дрыхнут в грязи. А потом наступил момент, который остался в памяти моей на всю жизнь. Где-то за четверть мили от нас, на другой стороне поля, парень чиркает зажигалкой, и я слышу в ночи: „Не беспокойся, Джон! Мы с вами!“ Остаток шоу я отыграл для этого парня».

[7] Строки из песни Janis Joplin «Raise Your Hand», выступала на Вудстоке 17 августа с 2:00 до 3:00.

[8] Make love not war — один из лозунгов хиппи.

[9] Строка из песни Janis Joplin — «To Love Somebody».

[10] Во время небольшой паузы в выступлении группы The Who политический активист Эбби Хоффман выскочил на сцену и выкрикнул в микрофон: «Что, мы так и будем сидеть и слушать это говно, пока Джон Синклер гниет в тюрьме?», но был выдворен со сцены лидером группы. Джон Синклер — заметная фигура в среде политических радикалов и культурного авангарда — поэт-битник, известный в Детройте художник-радикал, руководитель местной коммуны хиппи, сотрудник многих «подпольных» периодических изданий и, наконец, создатель партии «Белые пантеры» и менеджер рок-группы «MC5». В 1969 году был арестован по обвинению в продаже двух сигарет с марихуаной переодетому агенту и приговорен к десяти годам тюрьмы.

[11] Строка из песни The Who — «See me, Feel me». The Who выступали на Вудстоке 17 августа с 5:00 до 6:05.

[12] Авторы пытаются в игру слов: The Who — кто.

[13] Во время проведения фестиваля умерло три человека: один от передозировки героина, второй был сбит трактором, третий упал с высоких конструкций.

[14] Во время проведения фестиваля произошло два неподтвержденных рождения ребенка.

[15] Авторы предполагают, что в эту ночь мог быть зачат главный зануда семьи Уизли — Перси.