Сквозь вселенную (джен)

Джеймс разливает Огденский виски по двум стаканам и садится на диван, протягивая один из них своему нежданному, но в каком-то смысле все-таки ожидаемому гостю.

Наверное, только так и можно поступить в подобных ситуациях. От алкоголя у Джеймса немного плывет перед глазами. Путешествие между измерениями. Молодой человек, называющий себя Гарри Поттером, который не верит в существование Джеймса и Лили. Их старший сын жив, несмотря на то что был убит на Хэллоуин в 1981 году. Хмурящийся Дамблдор. Изумление в блестящих глазах Лили. И надежда. Надежда на то, что их сын каким-то образом все же вернулся — чудом, не иначе.

Да вот только это совсем не его сын. Гарри — все-таки Гарри — с благодарностью принимает стакан виски и отпивает из него с видом человека, которому такое пить уже не впервой. У него такие же растрепанные волосы, как у Джеймса, зеленые глаза, как у Лили, но он совсем худой, и на лбу залегли преждевременные морщины. У него дурной характер. Взгляд из-за очков настороженный — слишком настороженный для парня своего возраста. Некоторые рефлексы срабатывают на автомате. Этот парень совсем не похож на Аарона — их с Лили четырнадцатилетнего сына. Они, безусловно, похожи внешне, хотя глаза у Аарона орехового цвета, но Аарон — своенравный, улыбчивый, беспечный и независимый. Такой, какими были в школе они с Сириусом. Если Гарри на кого-то и похож, то на Грозного Глаза Грюма.

Кто бы ни вырастил его вместо Джеймса, эти люди с задачей не справились.

Его сын — вернее, не его сын, но все-таки его — не торопится завести разговор, поэтому Джеймс думает, что сказать. Вопросы о жизни Гарри кажутся слегка бестактными, и неважно, является ли этот человек его старшим сыном Гарри или нет.

Сыном и наследником.

— Тебе ведь восемнадцать, верно? — спрашивает Джеймс, пытаясь начать с нейтрального вопроса.

Гарри просто кивает.

— Дамблдор говорит, наши реальности разошлись на Хэллоуин восемьдесят первого. В твоей хронологии мы с Лили… Просто в этой хронологии ты…

— Умер, — бесстрастно заканчивает Гарри — похоже, что разговоры о смерти ему привычны. — Возможно, оно и к лучшему.

— Да как ты!.. — восклицает Джеймс, задетый таким беспардонным подходом к теме, от которой — даже спустя годы — у них с женой на глаза наворачиваются слезы.

— Ваш мир счастливее моего, — спокойно признает Гарри. — Похоже, Невилл хорошо играет роль Мальчика, Который Выжил.

Его голос звучит слишком ровно.

— А ты нет? — спрашивает Джеймс.

Губы Гарри кривятся в ухмылке — такой противной, что кажется, будто вместо Гарри ухмыляется Снейп.

— В каком-то смысле я был великолепен.

Джеймс таращится на мальчика-мужчину напротив себя и вдруг осознает, что он ничего не понимает. Сам он не разговаривает с людьми вот так — рублеными фразами, перегруженными кучей подтекстов — и не подменяет одни слова другими, резкими и прямолинейными. Джеймс открыто показывает эмоции, но, как и положено, замалчивает разговоры о смерти, разрушениях и Волан-де-Морте. Не то чтобы Волан-де-Морт не вызывал у него никаких эмоций… Но такие разговоры были уместны в рядах Ордена, среди взрослых. Ему кажется, что они с этим мальчиком говорят на разных языках.

Он почти рад, когда Орден решает собраться, чтобы обсудить случившееся. Ему неловко находиться с мальчиком наедине. Он — Джеймс Поттер — мракоборец, профессионал, взрослый человек, но почему-то Джеймсу кажется, будто ему не хватает чего-то, когда он общается с этим странным мальчиком — его и не его сыном одновременно.

Как и следовало ожидать, наиболее скептически к Гарри относятся Грозный Глаз и Снейп, но Гарри, похоже, все равно. Его губы снова странно кривятся в подобии улыбки. Гарри постоянно избегает смотреть на Джеймса, Лили и Сириуса. Лили смущает такое поведение — Джеймс точно знает, но это не Лили провела час в одной комнате с этим мальчиком, пытаясь завести разговор. Займи она место Джеймса в той комнате, она бы поняла, что никакого счастливого конца, на который они все так рассчитывали, не будет. Джеймса возмущает такое открытое пренебрежение собственной матерью, и рад, что Гарри не притворяется, будто все будет хорошо.

С таким человеком, как Гарри, все просто не может стать хорошо по щелчку пальцев.

— Очередной Поттер, — ухмыляется Снейп. — Как будто имеющихся нам было мало.

— А мне говорят, что меня тут не хватало, сэр, — отвечает Гарри, не реагируя на колкость.

Джеймсу не нравится, что его сын называет Снейпа «сэр», хотя Сопливус и правда дослужился до преподавателя. Просто Поттеру не пристало признавать главенство Снейпа.

— Совсем как ваш отец. Так же высокомерны, — изрекает Снейп, и Джеймса это бесит.

— А вы ожидали чего-то еще, сэр? Признаюсь: оскорблен, — пожимает плечами Гарри, одаривая профессора неприятной ухмылкой.

Вдруг — буквально на миг — Джеймсу кажется, что Гарри и Снейп очень похожи. Даже больше, чем похожи между собой Гарри и Джеймс. Похожи вот этой будто бы привычной обоим словесной перепалкой, в которой юный Поттер и Снейп отбивают подачи друг друга с одинаковой — пугающей — успешностью. Впервые Джеймсу кажется, что Гарри может быть опасным противником.

Они прекращают обмен любезностями, и теперь встреча Ордена протекает уже серьезно. Невилл Долгопупс смотрит на Гарри с нескрываемым интересом, не сводя взгляда со шрама на лбу Гарри. Дамблдор сообщает Ордену о появлении Гарри в их измерении и о том, что он, Гарри, в своем мире носит имя Мальчика, Который Выжил. Видно, что Гарри неловко под взглядами присутствующих, хотя держится он хорошо. Возможно, думает Джеймс, он привык к этому вниманию, вспоминая, как всю жизнь таращились на Невилла. Представить только: его сыну пришлось пройти через то, что выпадает на долю Невилла… нет. Это не его сын, но мысль Джеймсу не помогает.

Судя по виду Лили, ей эта мысль тоже не помогает.

Гарри молчит, пока к нему не обратятся напрямую, отвечает лаконично. Нет, у него, бывшего Мальчика, Который Выжил, нет советов, которые он мог бы дать им. Да, в его измерении противостояние с Волан-де-Мортом закончено, но цена, которую им пришлось заплатить, того не стоит. Была война. А в этом измерении все по-другому, лучше. У Гарри нет для них подсказок или советов. Уже потом, позже, советы все-таки появятся. Все будет понятно по его реакции: шок («Невилл не учился окклюменции?!»), непонимание («Как это — даже не начинал искать крестражи?»). Из разу в раз он будет смотреть на них с удивлением, потому что малоизвестные «игры разума» и кошмарные темномагические объекты не стали неотъемлемой частью их жизни. Но сегодня об этом никто не узнает — все потом. Сегодня им только предстоит немного приоткрыть завесу, скрывающую разницу между их мирами.

Мир Гарри похож на гротескную версию того, что было бы, выиграй Невилл тогда, на четвертом курсе, Турнир Трех Волшебников. По всей видимости, Невилла раздирают противоречия, и Джеймс понимает, почему. С одной стороны, на протяжении всего Турнира и Невиллу, и Гарри помогал один и тот же человек, но даже с этой помощью Турнир он не выиграл. С другой, своим проигрышем он расстроил планы Волан-де-Морта и отсрочил его возвращение.

Джеймс видит, как Сириус все это время смотрит на Гарри — он будто пытается и не может разгадать какую-то сложную загадку. Будь Гарри жив, Сириус был бы его крестным отцом. Но вот Гарри здесь, и теперь Сириус будто бы примеривается к нему, пытаясь понять, на кого был бы похож его крестник. Но его усилия тщетны. Гарри — его Гарри — очень отличался бы от этого человека, так потрепанного войной, которая наградила его этим острым взглядом.

* * *

В течение нескольких следующих недель Джеймс понимает, что Гарри не нравится, когда к нему прикасаются, и однажды Лили чуть не разрыдалась, видя, как реагирует сын. Еще они узнают, что он ест слишком мало для своего возраста и что он не очень-то разговорчив. Он никогда не болтает о девчонках, квиддиче и — Мерлин знает, чем еще обычно забиты умы мальчишек. Он не скучает по дому — по крайней мере, он никогда об этом не говорит. Джеймс замечает шрамы на руках Гарри и хочет спросить, откуда они, но долгое время не решается, потому что между ними еще нет близости, а Гарри идет на контакт почти так же «легко», как Снейп. С другой стороны, думает Джеймс, кому, если не родителям, спрашивать об этом, поэтому однажды Джеймс решает во что бы то ни стало добиться от Гарри хотя бы одного ответа.

— Ты говорил, что тебя сюда перебросило Убивающее заклятие. Кто выпустил его?

Гарри хмурится.

— Это важно?

— Да, — отвечает Джеймс с нажимом, потому что «Авада Кедавра» убивает — окончательно и бесповоротно. В свое время оно не подействовало на Гарри и Невилла, поскольку их матери умерли, защищая сыновей, но с помощью этого заклятия в другие измерения не отправляют. Разве что в этот раз его применили иначе…

— Ладно, — закатывает глаза Гарри. — Я сам приложил себя «Авадой». Война закончилась, Волан-де-Морт умер в тот же день, я выполнил свою роль. Как ты понял?

— Логика, — сдавленным голосом отвечает Джеймс, — и еще твои запястья.

Гарри бросает взгляд вниз и проводит пальцем по неровной полоске шрама.

— Молодец, сообразил. Доволен?

— Нет, — шепчет Джеймс, потому что в противном случае он бы рявкнул, одергивая Гарри за такой тон — так, как он бы одернул Аарона, но ему кажется, что в данном случае он не имеет на это права.

Гарри больше не возвращается к этой теме. Джеймс тоже молчит. И он ничего не рассказывает Лили — и обнаруживает, что он вообще мало рассказывает Лили о Гарри. Но Джеймсу кажется, однако, что некоторые вещи Лили замечает раньше него. Она постоянно на балансирует на грани между безграничной радостью, вызванной возвращением сына, и грустью оттого, каким Гарри пришлось вырасти. Джеймс сочувствует ей — и говорит ей об этом, но знает, что этого недостаточно. И ему неприятно оттого, что его, Джеймса, и Аарона больше недостаточно, чтобы заставить Лили улыбаться… но и ему самому больше недостаточно Лили и Аарона, поэтому какое право он имеет возмущаться?

Кроме того, им так сложно вписать Гарри в рамки их семьи, не отталкивая Аарона. Младший сын, приехавший домой на Рождество, по-видимому, воспринимает присутствие Гарри как личное оскорбление. Одна только мысль о том, что у него теперь есть старший брат, задевает Аарона, и Джеймс не понимает, почему: Гарри даже не пытается посягнуть на место Аарона в семье, по максимуму отстраняясь, и потому поведение младшего сына выглядит еще более странным. Джеймс живет в вечном ожидании скандала в семье — Аарону никогда не нравилось, если ему в чем-то отказывали, и, когда скандал, наконец, назревает, инициатором становится, разумеется, Аарон.

— Я не хочу, чтобы ты тут был! — доносится как-то раз его крик из библиотеки, и Джеймс уже почти хочет вмешаться, стоя в дверях, но ему интересно, как поведет себя Гарри.

— Вот незадача, — сухо отвечает Гарри.

— Я ненавижу тебя! Все было хорошо, пока не появился ты! Убирайся!

— Даже не могу представить себе всю глубину твоих страданий, — отвечает Гарри, приподнимая бровь, снова становясь ужасно похожим на Снейпа.

Аарон опять пытается кричать на старшего брата, но видит, что его истерика Гарри абсолютно не впечатляет, и потому набрасывается на Гарри с кулаками.

— Уходи! Я хочу, чтобы ты убрался! Они больше не будут любить меня, раз ты здесь — ты не можешь вот так просто явиться сюда, ты умер! Я не хочу, чтобы ты был, хочу, чтобы все было как обычно!..

Гарри явно в замешательстве, и на секунду Джеймс боится, что сейчас он ударит младшего, но Гарри этого не делает — он просто удерживает Аарона на месте, чтобы тот перестал тузить Гарри. Вдруг плотину прорывает, и Аарон, к вящему удивлению Джеймса, уже рыдает на плече у Гарри, все еще бормоча проклятия. Гарри вздыхает и обнимает младшего — видно, как ему неловко.

— Не волнуйся, — говорит Гарри, как только ему кажется, что Аарон уже может воспринимать слова. — У меня и в мыслях не было красть твоих родителей.

— Так они ведь и твои родители? — спрашивает Аарон, икая.

— Ну… не совсем. Я никогда не знал родителей. Мне вообще тут нет места. Тебе нечего бояться.

Аарон отстраняется и хмурится.

— Ты не хочешь их узнать?

Джеймс задерживает дыхание, потому как теперь вся жизнь его зависит от того, что ответит Гарри.

Гарри медлит с ответом.

— Было время, когда я хотел этого больше всего на свете, — мягко отвечает Гарри. — Боюсь, теперь уже поздновато.

Сердце Джеймса сжимается от того, как обреченно звучит голос Гарри, но Аарон только сильнее хмурится.

— Теперь-то ты здесь. И можешь с ними познакомиться. Я знаю, что они этого хотят — а ты поступаешь с ними нечестно! Я не верю, что тебе на них наплевать — если бы я вырос сиротой… — Аарон сглатывает, и его кадык болезненно дергается. Похоже, такое развитие событий ему и представить сложно.

Гарри приподнимает бровь.

— Мне казалось, последние полчаса ты требовал, чтобы я проваливал отсюда.

Аарон краснеет, но не сдается.

— Я… но ты же уже тут, верно? Я просто… если бы ты… если бы им стало на меня наплевать… тогда одно дело, но ты же не можешь просто их игнорировать — это нечестно!

— Да ты, похоже, гриффиндорец, — пораженно говорит Гарри.

— Естественно, — кивает Аарон. — А ты нет?

— Я тоже, — отвечает Гарри, запуская пятерню в волосы — Джеймсу хорошо известен этот жест, потому что он сам, нервничая или расстраиваясь, делал то же самое… или — когда не знал, что сказать. Джеймс продолжает внимательно разглядывать сыновей — не зная, возможно ли это, но надеясь, все еще надеясь…

— Слышал, ты ловец в команде. Можешь со мной полетать. Или помочь с домашкой. Научить разным забавным заклинаниям. Рассказать мне… что-нибудь. — Аарон смотрит в пол, но затем, рвано вздыхая, поднимает глаза. — Знаешь, мне всегда было интересно, как это — когда ты жив, а у меня есть старший брат. А я расскажу тебе про маму с папой. Да не может тебе быть наплевать! Я заставлю тебя изменить мнение! Не хочу брата, которому плевать.

Гарри таращится на Аарона так, будто тот вдруг отрастил рога и копыта, не понимая, как реагировать. Джеймс тоже потрясен. Как странно: Аарон, который так яростно сопротивлялся одному только появлению Гарри в Годриковой Лощине, вдруг ломает барьер, который старший брат возвел между собой и миром. Аарон, который не знает, что значит терять близких, что значит «война», который не поймет причин, по которым Гарри попытался совершить самоубийство. Возможно, именно поэтому — из-за непонимания — Аарон находит в себе силы сломать лед, махнуть на попытки Гарри обороняться. Гриффиндорец в лице Аарона стоит перед задачей — и прекрасно справляется с ней. Он заставляет Гарри участвовать в беседе во время еды, даже если все участие Гарри сводится к невнятному бормотанию. Он тянет Гарри на задний двор с метлой. Он изводит Гарри вопросами о его измерении, домашней работе и заклинаниях — однажды Джеймс даже слышит смех Гарри. Про себя Джеймс думает, что этот случай многому научил и Аарона — теперь он понимает, что может сделать что-то важное, найти для себя новую роль в семье — роль, которая дает ему возможность творить добро, а не просто получать все на блюдечке с голубой каемочкой, как было раньше.

* * *

— Не хотел бы ты присоединиться к Ордену здесь, в этом мире, Гарри? — спрашивает Дамблдор на очередном собрании, глядя на молодого человека из-за своих очков-половинок.

Гарри смотрит настороженно.

— На мой век уже хватило войны, — говорит он, — но, если я вам нужен, я согласен. Не хочу показаться грубым, но у вас уже есть свой Мальчик, Который Выжил.

Невилл морщится.

— И правда, — закатывает глаза Снейп, — жизнь знаменитостей так опасна и трудна — не чета нам, простым смертным.

— Рад, что вы с этим согласны, профессор, — ухмыляется Гарри.

К счастью, для Гарри здесь не так много работы. Когда его спросили, чем он теперь будет заниматься, он удивляет всех, говоря, что хочет попробовать себя в целительстве. Лили довольна. Джеймс расстраивается, что Гарри не желает становиться мракоборцем, и вместе с тем понимает, почему. У Дамблдора в глазах загораются огоньки, и он радостно отвечает, что им в Ордене очень пригодился бы целитель — Поппи Помфри, конечно, оказывает помощь, но она больше предана Хогвартсу, нежели Ордену.

По пути домой Джеймс обсуждает эту идею с Гарри, получая странное удовольствие от того, что говорит со старшим сыном о его карьере.

— Можем зайти в Мунго в понедельник — как раз перед тем, как я поеду в Министерство, — предлагает Джеймс, втайне надеясь на согласие Гарри.

Джеймс хочет помочь ему — как может.

Гарри кивает.

— Спасибо…

Джеймс почти слышит, как Гарри говорит: «Спасибо, пап» — но эти слова так и не звучат. Чем больше времени проходит, тем желаннее для Джеймса становится услышать это «папа». Ему важно, чтобы его сын — сын, который никогда его не знал — захотел признать его отцом. Принять его. Не разочаруется в нем, встретив, наконец, вживую. Джеймс гадает, совпадают ли его мысли с мыслями Гарри. Волнует ли его, как сильно он отличается от Джеймса и Аарона. Гарри совершенно не похож на того человека, каким Джеймс представлял своего старшего сына, но он совсем не разочарован. Гарри, кажется, был одним из сильнейших людей, которых когда-либо встречал Джеймс — и со сложнейшим характером. Джеймс восхищается уверенностью Гарри в себе, его силой духа и одновременно чувством безысходности от осознания этого.

Ему всего восемнадцать. Иногда Джеймсу хочется просто схватить Гарри в объятия и разогнать все его печали и невзгоды, но он знает, что Гарри не позволит ему этого.

Кто-то взрастил в нем это чувство отчужденности.

— Кто тебя растил? — не сдержавшись, однажды вечером спрашивает Джеймс.

Плечи Гарри моментально напрягаются, но он не поворачивается и продолжает смотреть в окно.

— А что?

«Да то, что я твой отец, черт побери, — негодующе думает Джеймс, но молчит. — Потому что мне это важно. Потому что я хочу знать, кого винить».

— Пожалуйста, Гарри, — говорит Джеймс, и он знает, что его голос звучит устало. — Я не прошу больше ничего рассказывать, хотя я буду рад, если ты поделишься со мной — это твой выбор. Я спрашиваю только, кто тебя вырастил.

— Нормально меня вырастили, — защищаясь, отвечает Гарри — не поворачивается к Джеймсу и не расслабляется.

Если бы до сих пор Джеймс не осознавал, что там, в детстве Гарри, все было плохо, то сейчас бы он это точно понял — но ему и так уже было известно, что стоит за нежеланием Гарри идти на контакт, его удивлением от самых обычных добрых жестов со стороны окружающих… Как будто бы никто и никогда не готовил для него завтрак. Как будто все в его жизни — от мелочей до значительных событий — было одним сплошным мучением.

— Я не спрашиваю, хорошо ли, Гарри, я спрашиваю — кто?

Похоже, Гарри глубоко вздыхает.

— Вернон и Петунья Дурсль, — тихо говорит он.

Сердце Джеймса тут же останавливается. Больших трудов ему стоит не орать и не сыпать проклятиями — просто потому что он понимает, что Гарри не нужно сейчас этого слышать. Джеймс ждет, пока его дыхание выровняется, хотя все его нутро жаждет крови, и сжимает плечо Гарри.

— Спасибо, что рассказал.

Гарри кивает, все еще не глядя на него. Вдруг Джеймс прозревает — Гарри попросту стыдно. Как будто это он виноват в том, что… Ярость застилает взгляд, но Джеймсу удается погасить эмоции — пока что. Он поднимает лицо Гарри за подбородок и заставляет встретиться с ним глазами. Глаза Гарри — так похожие на глаза Лили и одновременно другие — затуманены.

— Знаешь, мы каждый год отмечали твой день рождения. — Джеймсу кажется, что сейчас Гарри очень нужно это услышать. — Конечно, это был невеселый праздник, но он всегда был для нас важен. Ты всегда был для нас важен. И всегда будешь.

Гарри опускает глаза и выглядит неожиданно беззащитным. Наконец-то он выглядит на свой возраст. Джеймс треплет Гарри по волосам — Гарри ниже ростом, поэтому им удается обойтись без неловкости — и снова делает шаг назад.

Джеймсу кажется, что они только что перешли огромный мост, хотя внешне, кажется, ничего не изменилось.

* * *

И постепенно глаза Лили снова наполняются надеждой — надеждой найти то, что однажды — нет, почти дважды — было потеряно.

Сириус особо не разговаривает с Гарри, но тот наконец перестает смотреть на своего крестного с болью.

Римус тоже мало говорит с Гарри, но теперь парень ему улыбается.

Между Гарри и Снейпом устанавливаются странные, полудружеские-полувражеские отношения, которых у Снейпа никогда не складывалось ни с одним из Мародеров, но Гарри отличается от них, и даже Снейпу приходится признать, что этот парень — другой, и Джеймс никогда не приходит на помощь Гарри, когда эти двое спорят, потому что они превращают перепалку в искусство отвечать быстро, остроумно и метко.

Невилл и Гарри делятся опытом, и выясняется, что их жизни складывались совершенно по-разному, но, в то же время, одинаково, и Невилл, похоже, наслаждается тем, что кто-то его по-настоящему понимает — и они, взрослые, члены Ордена, вдруг осознают, что никогда — насколько — до конца не понимали Невилла.

Разумеется, Гарри все еще такой же уставший, пресытившийся, болезненно циничный, и постоянно пытается отгородиться от всего мира. Разумеется, некоторые его раны им еще только предстоит обнаружить — или не обнаружить никогда, но теперь хотя бы какая-то его часть стоит на пути к исцелению, и Джеймс молится, и ждет, и жизнь продолжается.

И однажды Джеймс положит руку на плечо Гарри, и тот не вздрогнет, а улыбнется отцу. И Джеймсу кажется, что, по крайней мере, сейчас, все идет как надо.