Аллея Глициний (джен)

Анна стояла на слегка консервативной, но идеально вычищенной кухне в доме на Аллее Глициний, 18, вполуха слушая шумиху, создаваемую ее семьей. Ожидая зоркую свекровь, женщина чистила все попадающееся под руку, что имело хотя бы намек на пятно. Со второго этажа можно было услышать громкий, но беззаботный спор игравших в настольные игры Эйвери и Амелии, в то время как из подвала, где Дадли держал тренажеры, раздавались громкие звуки. Одна лишь Делайла сохраняла тишину, что не было чем-то необычным, ведь она, сидя в гостиной, была полностью погружена в недавно купленную книгу.

В какой-то момент Анна остановилась, закрыла глаза и, сделав два медленных глубоких вдоха, вновь вернулась к мытью посуды. Тут же из подвала прозвучал сначала финальный стук, а потом послышались тяжелые быстрые шаги по лестнице. Дадли, появившись в дверном проеме, склонил голову и мягко произнес:

— Хватит.

— Дадли, твоя мать...

— Не живет здесь, — твердым тоном закончил Дадли и, приблизившись, обхватил узкую талию жены своими огромными руками.

— Но сможет, если захочет.

— Знаю, — сверкнул глазами Дадли. — Однажды я куплю тебе замок далеко-далеко от матери. Обещаю.

Старая шутка заставила Анну хихикнуть.

— Лучше тебе принять душ и переодеться, пока они не приехали.

— Матери будет все равно, — хмыкнул Дадли, схватил морковку с подноса на буфете и пошел выполнять просьбу жены, проследовав вверх по лестнице. Наблюдая за Дадли, Анна в очередной раз удивилась своей удаче отхватить такого красавца. Этот блондин с широкими плечами запросто мог получить любую из тех девушек, на которых Анна всегда хотела походить. Глядя на свое отражение в стекле духовки, она заправила выбившийся локон волос пепельного цвета и вернулась к мытью посуды. Еще десять минут такого занятия, и ей самой придется идти переодеваться к ужину.

Анна вернулась на кухню, чтобы вытащить мясо, пока Дадли пошел открывать дверь. Она слышала запыхавшегося Вернона, ноющего во время передвижения по коридору.

— Клянусь, — хрипел он, — эта прогулка с каждым разом становится длиннее.

— Разве вы сегодня без машины, пап? — поинтересовался Дадли.

— С машиной, конечно. Я имел в виду прогулку от машины.

Зазвучал пронзительный голос Петунии:

— Кожа да кости, Дадли. Твоя женушка совсем тебя не кормит?

— Кормит столько, сколько мне нужно, мам, — ответил Дадли, провожая родителей прямо в обеденный зал.

С чего Петуния решила, что ее сын должен быть толще, когда он тщательно работал над собой, держа стабильный вес, Анне было неизвестно. Когда они только познакомились, муж рассказывал ей о своих трудностях с весом в детстве, и, к сожалению, двое старших детей Анны унаследовали те же проблемы. Но тут, без сомнения, не обошлось без услужливой руки их бабушки, так щедро кормящей внуков сладостями. К счастью, Дадли заставлял детей выполнять такое количество физических упражнений, чтобы те были хотя бы упитанными, а не такими невероятно толстыми, как Дадли на его на детских фотографиях.

Бросив беглый взгляд вокруг, чтобы убедиться, что ничего не забыто, Анна взяла мясо и с натянутой улыбкой последовала в обеденный зал. Родители Дадли уже сидели за столом, а сам Дадли разливал напитки. Всех троих детей тут же принесло в комнату, и Анна с облегчением выдохнула, убедившись, что за этот час никто из них не испачкался.

— Эйвери! — воскликнул Вернон, подзывая к себе внука. — Эйвери, мальчик мой, иди-ка, расскажи дедуле, как прошел твой первый год в Смелтингсе.

Взгляд Петунии скользнул по платью Анны, и свекровь фыркнула. Поместив ростбиф во главе стола, чтобы Дадли было удобнее разрезать его, Анна призадумалась, куда бы ей сесть.

— Мне очень понравилось, дедушка, — подойдя к Вернону, сообщил Эйвери. — Это очень хорошая школа! Я покажу вам свои оценки после обеда. Не пятерки, конечно, но и не двойки, а все преподаватели были мной довольны! Я бы показал вам и до обеда, но вы опоздали...

— Эйвери! — тихо одернула мальчика мать, осуждающе наклонив голову.

— Все в порядке, все в порядке. Мой внук говорит как есть. Только правду, — скрипнув стулом, заявил Вернон. — Мы опоздали и теперь голодны. Садись, мой мальчик, садись.

— В какую школу вы отправите Амелию в следующем году? — осведомилась Петуния, когда Дадли начал резать ростбиф, а дети расселись по местам.

Анна прекрасно знала, что это риторический вопрос, а Дадли улыбнулся.

— Она хочет ходить в местную школу и не уезжать из дома.

— Да, конечно, это замечательно, но моя внучка должна поехать в пансион для благородных девиц, — презрительно фыркнула Петуния. — Если бы у тебя была сестра, Дадли, мы бы отправили ее туда без капли сомнений, о плате за обучение и не задумывались бы.

Дадли поджал губы в ответ на намек:

— Если бы Амелия хотела в пансион для благородных девиц, мы бы отправили ее туда, мама. Но она не хочет.

— Я понимаю, что она сказала, что не хочет... — настойчиво продолжила гнуть свою линию Петуния и, откусив ростбифа, добавила, повернувшись к невестке: — О, дорогая, немного суховато получилось... — а затем продолжила мысль: — Но ты знаешь о моих предпочтениях, девочка должна получить правильное образование.

— Государственные школы обеспечивают надлежащее образование, мама.

— Что ж, возможно, но я взяла на себя смелость навести кое-какие справки о существующих пансионах в нашей стране и за границей, и заказала немного литературы оттуда, — с притворной нежностью в голосе сказала Петуния, наклонившись к тарелке. Затем она повернулась к внучке: — Ты же не прочь узнать об этих пансионах, солнышко? Можем взглянуть после обеда, только ты и я.

Амелия густо покраснела, чуть ли не опускаясь под стол, но кивнула бабушке. Свечи на столе вдруг потухли.

Поджатые губы Дадли теперь превратились в тонкую полоску, и Анна была уверена, что муж подбирал слова для вежливого отказа матери, но тем, кто первым выступил в защиту Амелии, стал Эйвери.

— А в какую школу ходил папин кузен Гарри?

Вернон тут же подавился ростбифом, а вскочивший мальчик начал дубасить его по спине. Петуния застыла с таким выражением лица, будто мимо пролетавшая птица только что сделала свои большие дела прямо ей на голову. Даже Дадли выглядел потрясенным, а Анна не могла понять, из-за чего весь сыр-бор.

— Где... где... где ты услышал... это имя? — задыхаясь, потребовал объяснений Вернон.

— Э-э, я сказал ему. Накануне Пасхи Эйвери спросил у меня, каково это — расти единственным ребенком в семье.

— И ты рассказал ему про...

Дадли неожиданно почувствовал себя увереннее.

— Ну, я же рос не единственным ребенком, не так ли?

Анна и представить не могла, что лицо Вернона может так сильно покраснеть, но оно, к удивлению, побагровело еще больше, а вот лицо Петунии, наоборот, можно было бы не заметить во время метели — настолько оно было бледным.

— Эйвери, — произнес Вернон тихим дрожащим голосом, которого Анна никогда не слышала от свекра, — будь любезен не упоминать это имя в присутствии меня или твоей бабушки.

— Хорошо, дедушка, — ответил Эйвери таким же едва слышным голосом.

— Так как ты спросил, я отвечу тебе. Но только на этот вопрос, — пробурчал Вернон, когда его голос пришел в норму. — Этот мальчик ходил в школу святого Брутуса для трудновоспитуемых подростков с криминальными наклонностями, а больше я ничего не скажу.

Анна шумно вдохнула от такой проникновенной речи и, взглянув на мужа, обнаружила, что тот с яростью уставился на отца. Остаток обеда прошел в молчании, лишь изредка проскальзывали просьбы передать соль. Петуния больше не фыркала в сторону невестки, а о послеобеденном времени с внучкой и вовсе будто позабыла.

Анна по своей природе была человеком застенчивым и не следила за своими соседями, как свекровь, но этот день оставил у нее навязчивое желание узнать больше о таинственном кузене Гарри.

Анна заперла все двери в доме и отправилась в последний раз проверить детскую спальню, прежде чем идти спать самой. Прислушавшись к дыханию детей, женщина с точностью определила, что ни Эйвери, ни Амелия не спали, но вмешиваться не стала. Семья вела себя неестественно тихо весь вечер, а дети разошлись по постелям без всякого сопротивления. Вполне возможно, что это было связано с детским страхом наказания, вызванным сохранявшимся весь вечер мрачным выражением лица Дадли, которое он безусловно перенял от своего отца.

Бесшумно скользнув в их с мужем спальню, Анна заметила, что Дадли неподвижно сидит у окна, не отрывая взгляд от ночного неба. Не желая беспокоить его, женщина осталась стоять у двери, наблюдая, как муж смотрит в пустоту. Однако через несколько мгновений Дадли сам повернулся к жене и, заметив ее, глубоко вздохнул.

— Ты не обязан мне рассказывать, — приблизившись, заверила его Анна и присела на краешек кровати, положив обе руки на колени мужа.

Уголки губ Дадли дрогнули, и он легонько похлопал жену по рукам.

— Я просто не могу поверить, что отец нес чепуху про честность, а сам вспомнил про эту многолетнюю ложь.

Анна мягко улыбнулась и попыталась поднять мужу настроение:

— Значит, твой кузен без криминальных наклонностей?

Легкая усмешка незаметно проскользнула по лицу Дадли.

— Именно.

Затем он схватил руки жены, которые та попыталась убрать.

— Прости, что пугаю тебя, — сказал Дадли угрюмо. — И детей тоже сегодня испугал. Родители раньше не доводили меня. Обычно я могу объяснить их поведение, объяснить, что они просто такие люди...

Пальцы Дадли слегка поиграли с обручальным кольцом Анны.

— Четырнадцать лет брака, и я никогда не упоминал Гарри? — невесело осведомился он, взглянув наконец в глаза жены.

— Не могу вспомнить ни одного случая, — ответила Анна как можно более непринужденно.

Тон Дадли оставался серьезным:

— Ну, тогда мне нужно рассказать тебе пару вещей о Гарри и обо мне. Лучше начать с самого начала, как мне кажется... Гарри оставили на пороге нашего дома, когда мне был всего год от роду. Его родители погибли, но его мать была сестрой моей матери, так что Гарри, естественно, принесли нам.

Мужчина сделал паузу на случай, если Анна захочет спросить, но та решила пропустить момент с гибелью тети и дяди мужа.

— Ты прожил с ним все детство?

— Да.

— Но я не видела его фотографий. Я прошерстила каждый альбом с фотографиями твоей матери, и поверь мне, у нее их достаточно. Она показывала мне фотографии твоих друзей и рассказала о каждом. Но никакого кузена никогда не упоминала.

— Ты бы запомнила его, если б увидела... У него есть шрам на лбу в виде молнии, трудно не запомнить. Но все же думаю, что детских фотографий Гарри нет.

— Почему?

— Потому что мои родители ненавидели его, — раздраженно ответил Дадли. — Всегда. Не выносили его родителей и сразу же невзлюбили их годовалого ребенка.

Под подозрительным взглядом жены он произнес:

— Ты мне не веришь.

— Я... — начала было Анна.

— Все в порядке, — перебил Дадли. — В это трудно поверить. Я ничего не могу сказать о Гарри, но есть пара вещей, которые тебе нужно знать.

— Я всегда тебе верю, — тихо произнесла Анна, наклоняясь ближе к мужу.

На его глаза навернулись слезы.

— Тогда ты должна поверить в то, что я ужасно относился к Гарри в детстве, — произнес Дадли, а затем с усмешкой добавил: — Я был отвратительным ребенком. Самым гадким хулиганом из всех, что видел белый свет, именно поэтому я никогда не позволю Эйвери вести себя подобным образом.

— Но ты чудесный человек...

— Но я был таким не всегда!

Дадли резко поднялся и отошел от Анны. Повернувшись к ней, он сказал:

— Я обвиняю в этом родителей, это они меня так воспитывали. Поощряли все, что я делал. Ты ведь знаешь, что в их доме четыре спальни? Так вот, одна спальня была для родителей, две другие для меня и последняя для гостей. А Гарри спал в чулане под лестницей. И если это не издевательство...

— Может, нам просто пойти спать? — смущенно предложила Анна.

Дадли покачал головой.

— Мне нужно выговориться, Анна, — почти умоляюще сказал он. — Пожалуйста, выслушай меня.

Она кивнула и слегка выпрямилась, готовая поддержать мужа.

— Я знаю, что родители говорили тебе, что я был восхитительным ребенком, но на самом деле я был полным болваном. Ты бы меня ненавидела, если бы знала в то время. И боялась бы, как и большинство ребят. Гарри тоже меня боялся, но не так, как остальные. Честно говоря, мне это было непонятно, ведь я задирал его больше, чем других.

— Братья и сестры часто не ладят, — предположила Анна.

Дадли фыркнул.

— Это было нечто большее, чем просто «не ладить». Я был самым отпетым хулиганом в округе. Думал, что смелый, бесстрашный, только потому, что бил детей помладше, — с издевкой сказал он. — Я был таким трусом.

Анна с трудом сопоставляла описанную картину с ее отважным и любящим мужем.

— Но ты храбрый человек. Все эти медали...

Дадли пожал плечами.

— Их я добился с честью и, по крайней мере, меня готовили к этому, когда я стал взрослым. Но в годы юности я был трусом и хулиганом. Правда, в пятнадцать я узнал, что такое храбрость, Гарри научил меня этому, — он заметно побледнел от воспоминаний, уставившись в пустоту. — На нас с ним напали. Я не скажу, что случилось, но Гарри освободился и смог бы убежать. Если бы он убежал, даже за помощью, я бы умер. Я был в ужасе и не мог двигаться, а Гарри спас меня. Он спас меня, а затем помог добраться домой. А я пошел к родителям и сказал, что это он напал на меня.

— Как... Как ты мог такое сказать? — недоверчиво спросила Анна.

— Сила привычки, — пожал плечами Дадли. — Я обвинял его во всем.

Чувствуя полное непонимание, Анна нерешительно поинтересовалась:

— Твои родители потом узнали правду?

— Да, конечно, — с легкостью ответил Дадли. — Правда раскрылась через несколько минут. Мои родители были слишком заняты заботой обо мне, поэтому меня никто не ругал, а вот Гарри досталось.

— За что?

Дадли снова пожал плечами.

— Как я сказал, Гарри был виноват во всем. Но та ночь изменила все для меня, я видел мужество и знал, что у меня его нет. Я вернулся в школу, обижал детей, как и всегда, но это было лишь привычкой. Я будто был мертв внутри и не понимал, что происходит.

— А потом ты понял?

— Да. Забавно, что учитель Гарри меня подтолкнул к этому. Он пришел, чтобы забрать его в школу, и сказал моим родителям, что они хотя бы не испортили Гарри так, как меня. Я помню, что он использовал именно это слово — «испорченный». Я не мог понять тогда весь смысл этого слова, но оно продолжало вертеться у меня в голове. Я хотел знать, как мои родители навредили мне, испортили меня... И я начал наблюдать, как другие родители относились к своим детям, особенно к тем спортсменам и заучкам, которых я обижал.

— Но ты тоже был спортсменом, — возразила Анна. — Ты был боксером.

— Именно — просто боксером, спортсменом я все же не был, — фыркнул Дадли. — У меня не было никакой цели, я просто любил бить кого-то и был в этом довольно хорош.

— Должно быть, ты получал высокие оценки, чтобы оставаться в команде...

— О, Анна, — мягко улыбнулся Дадли, — ты продолжаешь верить в меня... Правда в том, что я крал домашние работы ребят поумнее и списывал. Мои родители находили оправдания для всего, что я делал, так что я не думал, что делаю что-то неправильное. Но это было не так, а когда я осознал наконец, что ребята вокруг добивались успеха только потому, что их родители ожидали от них чего-то, я понял, что мне нужно найти место, где от меня тоже будут ожидать чего-то. Поэтому я решил пойти в армию. Я был уверен, что руководитель фирмы дрелей ничего мне не сделает, поэтому покинул дом своих родителей. Они были огорчены моим выбором стать пехотинцем.

Анна встала и приблизилась к мужу.

— Армия многому тебя научила.

Дадли пожал плечами.

— Ты права.

— Ты спас меня.

— Это был всего лишь пьяница, Анна.

— Тем не менее...

— Ну...

— И ты талантливый продавец.

Смешок вырвался из уст Дадли, когда он обнял жену.

— Я соглашусь, что я «талантливый» продавец, когда куплю тебе замок. Но это жизнь...

— Что было дальше? — спросила Анна, прислонив голову к груди Дадли. — Что случилось с твоим кузеном?

— Без понятия, — ответил мужчина, крепче прижимая жену. — Мои родители получили уведомление о свадьбе от него вскоре после того, как я вернулся. Уведомление, не приглашение. Не было даже обратного адреса. Это была последняя весточка о нем.

— Так почему ты рассказал Эйвери о нем? — насмешливо поинтересовалась Анна.

Дадли тяжело вздохнул.

— Пытался набраться мужества рассказать тебе, полагаю. Признать, в конце концов, детство, которого так стыжусь, — он поцеловал жену в макушку. — Я не хотел разочаровать тебя.

— Тот ребенок, которого ты стыдишься, не мужчина, которого я люблю, — прижалась к мужу Анна. — Но почему сейчас?

Этот вопрос заставил Дадли вздрогнуть.

— Кхм... У меня ощущение, что Гарри может появиться.

Подняв взгляд, Анна поинтересовалась:

— Почему ты так думаешь?

— Просто ощущение, — ответил Дадли и закрыл глаза, поглаживая Анну по волосам. — Я просто хочу, чтобы ты знала: неважно, что скажут мои родители, если Гарри вернется, ты все равно в полной безопасности, как и дети. Я верю ему.

Откинув голову, Анна сказала:

— А я верю тебе.

Крепче прижав жену к себе, Дадли ответил:

— Так и должно быть, дорогая.