Сто двадцать пять лет (джен)

На девяностый день водоросли всем дали просраться и проблеваться от души, но главным везунчиком на этом празднике обмороков и зелёной жижи всё равно оказался Джон Мёрфи. Возможно, то вина его фамилии. «Закон Мёрфи» — если какое-то дерьмо может произойти, оно обязательно произойдёт.

Если кому-то суждено впасть в кому из-за токсичных водорослей, то это, конечно же, случится с Джоном Мёрфи.

Когда Эмори впервые упрашивает подежурить около своего коматозного бойфренда, внутри Рейвен нет отторжения. Казалось бы, вся её сущность — и особенно позвоночник с онемевшей ногой — должны злорадствовать, радостно кричать «так этому таракану и надо, хоть бы вообще не очнулся!». Так должно быть по всем законам логики и теории вероятности… Да только не злорадствовалось. Ни в первый, ни во второй, ни в двадцать пятый раз.

На свои дежурства Рейвен всегда притаскивает работу. Паяет микросхемы, чистит инструменты — да что угодно, лишь бы не глядеть, как потрескались губы Мёрфи, обострились его скулы и нос, не видеть глубокие тени под глазами и слегка подрагивающие ресницы. Она лишь слушает его дыхание. Поначалу тяжёлое, чуть ли не предсмертное, больно царапающее внутренности Рейвен. И каждая мысль «а если не очнётся?..» как бомба — оставляет глубокую воронку в её душевном спокойствии.

Кажется, это звоночек к тому, что она не только простила Мёрфи, а её отношение к нему усложнилось десятикратно. Вдобавок проворонила момент, когда начала считать его своим другом.

Она сама не понимает, как умудрилась завязнуть так глубоко, но помогает Эмори менять его простыни, обтирать губкой и делать растворы для внутривенного питания. Для полного комплекта оставалось говорить вслух «Мёрфи, возвращайся к нам, мудак, я скучаю по твоим тупым шуткам», но Рейвен оставляет эти слова при себе.

Она в очередной раз ковыряется отвёрткой в рации, сидя у его кровати, когда раздаётся невнятное:

— Рейес, я же сдох, а ты опять тут? Ты моя карма, что ли?

Мёрфи вяло хлопает ресницами, глядя на неё, и Рейвен от неожиданности роняет отвёртку. Руки дрожат. Она не расплачется от радости и облегчения, как дурочка, нет-нет-нет.

— Заткнись, а то ещё сбудется. Хочу хоть после смерти отдохнуть и не видеть твою рожу.

— О, так я жив… Счастье-то какое, — выдыхает он и пытается сесть. Безуспешно. И Рейвен бросается к нему, подтягивает подушку к изголовью и помогает Мёрфи чуть приподняться. Так, полулёжа, он смотрит на неё снизу вверх, и до него, кажется, наконец-то доходит.

— Погоди, ты присматривала за мной?

— Считай, что я вернула тебе долг, — говорит Рейвен и понимает, что это правда. Но не вся правда, а копать глубже она почему-то боится. — Ты же присматривал за мной в бункере.

Он только кивает в ответ, и она знает — это потому что сказать «спасибо» тут недостаточно.

Мёрфи запускает пятерню в свои грязные волосы и облизывает сухие губы.

— Знаешь что? Пиздец хочу пить.

* * *

Пить буро-зелёную жижу, со вкусом мочи сотни облезлых гиен, оказывается тем ещё «удовольствием». Зато на этом пойле едешь напрямик до станции «в хлам». Мёрфи и сам почти добрался до этой остановки.

Определённо, не зря Джон подкинул Монти идею сварганить из водорослей алкогольную бодягу. Хоть какое-то разнообразие удивительно захватывающих будней их космической семейки, так? Тысяча с гаком дней на «Кольце», шутка ли.

— Мне часто снится, что я снова оставил её умирать, — Беллами подпирает кулаком щёку и изливает душу Харпер, которая сочувственно кивает. — Снова и снова. Грёбанный кошмар.

— А прикинь, Кларк жива, — вполголоса говорит Джон для Рейвен, сидящей рядом. — И мы зря уже три года слушаем его нытье.

Рейвен пихает его в бок и осуждающе смотрит своими огромными карими глазами с длинными ресницами, но уголки её губ предательски дергаются. Он снова смешит её, и это приятное чувство.

Их славная вечеринка состояла из тех, у кого в желудке уже три года не гостил алкоголь, так что конец посиделок вышел скоропостижным. Охренительно повеселились, ничего не скажешь. В итоге, Харпер утащила Монти в каюту, Беллами и Эхо отправились что-то выяснять (или «помогать» друг другу с недотрахом, их отношения закручиваются, будто в слезливой мыльной опере). Эмори сморило в сон, и она свернулась калачиком на диване. Джон укрыл её одеялом и заботливо подоткнул края. Чуть не завалился рядом, но нет, он, блядь, не вырубится раньше чем Рейвен Рейес.

Рейвен сидит напротив иллюминатора и наливает очередную порцию пива в железную кружку. Он плюхается на пол и забирает у неё кастрюлю с напитком, обнимает, как будто любимую игрушку.

Они молчат. Смотрят вперёд, на звезды, и это походит на сеанс психотерапии, которую когда-то практиковали на «Ковчеге» для трудных подростков. Послушайте шум волн, записанный на диске, или пение птиц, или пяльтесь полчаса вдаль, переосмысливая свою грёбанную жизнь и прочий пиздец.

— Мы смотрим на трупы звёзд, — вдруг говорит Рейвен.

Мёрфи фыркает.

— Пиво сделало тебя ещё более депрессивной, чем обычно.

Он заглядывает в кастрюлю и решает, что вонючего пойла осталось совсем чуть, можно не пачкать кружку. Допьёт из этой посудины.

— Вся штука в скорости света. Мы видим только свет звёзд, а он отправился в путь, может, дохренилион лет назад, — продолжает она. — Пока свет достигает нашей галактики, та звезда, которая его испустила, уже могла погаснуть на самом деле. И получается, что мы смотрим в прошлое. Или на трупы.

— И откуда только в твоей красивой голове такие некрасивые мысли, — задумчиво изрекает Мёрфи и сам же себя осекает. Ну, блядь, какую ещё херню он сморозит?

— Ты не заболел? Красивой?.. — Рейвен сардонически изгибает бровь.

— О-о. Это всё Монти и его пиво. Забудь.

Рейвен смеётся и чокается кружкой с его кастрюлей. Они синхронно выпивают. И почти синхронно вытягиваются на полу, устраиваясь плечом к плечу. Лампы над головами светят приглушённо, почти как гаснущие звёзды где-то в соседней туманности Андромеды. Джон рассматривает Рейвен и думает, что она действительно красивая, любуется её пухлыми губами и румянцем на щеках. Она смотрит ему в глаза, и непонятно, что творится в её мыслях. Но видимо, что-то слишком пьяное и мудрёное, раз уж она выдаёт:

— Как так вышло, что мы стали друзьями?

— Мы в замкнутом пространстве уже три года, Рейес.

— Дурак, это и ежу понятно. И, кажется, это вот, между нами, началось раньше. Я имею ввиду… Мы ведь друзья, да?

— Лучшие друзья, возможно.

— Ты мог себе такое представить?

— В жизни слишком много неожиданных сюжетных поворотов.

— Это уж точно, — Рейвен зевает, прикрывая рот ладонью. — Самое забавное, что мы бы могли быть кем-то большим. В какой-нибудь параллельной реальности, в которую можно попасть через кротовую нору.

— Кем-то большим? — теперь его очередь смеяться.

— Ой, Мёрфи, ну, парень, девушка, любовь и всё такое. Что за хрень я несу? Это всё пиво и Монти, забудь.

— Ого, Рейвен, — веселится Джон. — Ночные бухие разговоры! Да это же классика.

Она что-то неразборчиво бурчит, про «друзей» и «большее». Засыпает на полуслове. Ну спасибо, Рейес, сама отрубилась, а ему теперь думать об этом. Рассматривал ли он Рейес в таком смысле, в смысле как девушку-девушку? Конечно, блин, да, что совсем херово, когда вроде как любишь другую. Всё это слишком сложно для его нетрезвого рассудка. Джон тоже закрывает глаза, собираясь полежать совсем чуть-чуть, а потом отправиться на диван к Эмори подальше от своих мыслей, но…

Просыпается через несколько часов, и Рейвен сопит рядом, прижавшись совсем тесно и закинув на него ногу. Джон Мёрфи не может сказать, что недоволен таким раскладом, даже несмотря на болящую спину и затёкшую шею.