Пока смерть не разлучит нас (гет)

Если бы у Драко спросили, каково это — умирать, то он с легкостью бы ответил — не сложнее, чем засыпать. Правда, никто его не предупреждал, что очнувшись, чувства будут ощущения — как раз наоборот. Складывается впечатление, словно несколько часов к ряду стая разъярённых оборотней буквально рвала его на куски. Плотоядно скалилась, а потом просто оставила подыхать, вдоволь наигравшись. А Драко, как бы ни старался собрать себя по кусочкам, понимал — это невозможно. Он сломлен. И репаро в этом случае — дохлый номер.

Последнее воспоминание, как долбанное клеймо, отпечаталось на подкорке глубокой раной.

И болит. Эта боль ощущается физически даже на кончиках волос. Ломает не только пальцы рук или ног. Чувства такие, будто разламывается душа. Твердеет сердце. Ему искренне хочется всё забыть, но…

Драко уверен: последние двадцать четыре часа он бы ни забыл никогда, даже если бы на него наложили мощнейший обливиэйт. Воспоминания неоформленные, расплывчатые, где-то скомканные, но они есть. Он помнит гостиную Поттера, патронус Уизли, голые стены Святого Мунго и снующие в панике лимонные мантии колдомедиков, свои трясущие руки и сердце, которое пробивало грудную клетку к херам.

Эти кадры сменяются другими: библиотека, в камине слегка потрескивали дрова; Поттер зарывался рукой в свои и без того растрёпанные волосы, пытаясь читать морали — у Грейнджер, видимо, нахватался; Уизли молча втыкал в стену, Луна складывала разбросанные Малфоем книги по местам, а Тео хрипло интересовался: уверен ли Драко в собственном решении.

Следующий кадр — неисправный уличный фонарь то освещает улицу слабым светом, то погружает всё вокруг в кромешную тьму. Ему кажется, что от кафе-мороженного Флориана Фортескью до лавки Оливандера он идёт, по меньшей мере, вечность. Малфой медленно вышагивает по извилистой улочке, только сейчас замечая, как много на маленьком отрезке дороги чёртовых фонарей. И все, мать его, неисправны.

Это стрёмно.

Это ненормально.

От этого становится жутко.

От этого пальцы дрожат, они реально ледяные.

Драко останавливается, когда слышит скрип старой вывески. Видит, как та медленно покачивается из стороны в сторону, хотя в воздухе нет даже слабого намека на ветер.

По телу проносится холодный озноб.

Здесь так же тихо, как в гробу, — думает он и нервно усмехается.

На мгновение ловит себя на мысли: это всё нереально. Он всё ещё спит на кресле в собственной библиотеке, а всё остальное — дурной сон.И стоит проснуться, как Гермиона зайдёт в комнату, как обычно отчитает его за то, что он снова работал допоздна.

Но есть одна проблема: Малфой не в своей библиотеке, он не спал нормально больше суток, а Гермиона — его Гермиона — больше никогда не зайдёт в их комнату.

Это «никогда» дерёт по воспалённому сознанию, как игла дерёт по исцарапанному стеклу.

Малфой делает шаг.

И декорации меняются.

Он в недоумении оглядывается по сторонам — на слишком знакомой улице виднеются слишком знакомые вывески. Хогсмид, как и Косой Переулок, этого мира окутан серо-красной дымкой. Деревня настолько пустынна, что до слуха не доносится ни шороха, а звуки шагов не разносятся по ней эхом, вместо этого тонут в тишине — мир будто застыл. Это напоминает вакуум. А ещё: липкое чувство страха, которым Малфой пропитывается насквозь. И пронизывающее с головы до ног ощущение — он здесь не один.

От паба «Три метлы» до кромки Запретного леса Драко доходит быстро, оглядываясь по сторонам скорее по привычке, чем в надежде встретить хоть кого-то. А зайдя в лес, видит, как в его сторону устремляются сотни — а может и тысячи — пар глаз, которые, Малфой уверен, смотрят на него с укором.

— Чужой, — повторяется снова и снова.

— Убирайся, — отчётливо слышится у самого уха, и Драко резко оборачивается.

Организм сплетается с тихой, истерической паникой. Затылок, будто прутьями стягивает. Дышать становится тяжело.

Сердце, кажется, превратилось в отбивную.

Малфой не может разглядеть очертания окруживших его существ, в лесу слишком темно, но он отчётливо видит, как горят их глаза: то ли от излишнего страха, то ли отчаяния, потому что Малфой здесь…

— Чужой!..

— Убирайся!..

Но он и не подумает!..

Драко слишком далеко зашёл. Слишком много стоит на кону, чтобы вот так взять и отказаться. Сама мысль об этом, заставляет его ускорить шаг. А затем он слышит слабый женский вскрик.

— Гермиона, — подсказывает сердце.

Драко несётся так быстро, как только может, не останавливаясь. Тропа, кажется, с каждым шагом становится всё тусклее, а дорога — всё непрогляднее. Туман сгущается, накрыв тяжелой плотной пеленой. Шипение теней становится всё настойчивей, а крик Гермионы — громче.

— Я уже здесь, родная. Осталось чуть-чуть, — убеждает вслух себя Драко, продолжая сбивать в кровь ноги.

Осталось действительно немного: уже виден край Запретного леса.

Уже почти!

Драко пересекает черту и сбавляет шаг, потому что…

— Это что ещё за чёрт?..

Лесная тропа сменяется ровной дорогой, а деревья — небольшими домами, расположенные вдоль неё.

Драко сразу узнаёт это место — магловская часть Лондона. Хэмпстэд Гарден. Он знает, потому что это то место, где Гермиона выросла в доме под номером девятнадцать — единственный, в котором сейчас горит свет.

Малфой чувствует, как с каждой секундой учащается сердцебиение.

Он не дурак — понимает: то что он ищет находится прямо за закрытой дверью. Только руку протяни, но…

Драко застывает прямо на выстеленной мистером Грейнджер гравийной дорожке, потому твари с красными горящими глазами громко шипят:

— Оста-а-авь...

— Оста-а-авь на-...

— На-адежду...

— Всяк сюда...

— Сюда-а входящ-щий.

А Драко пришёл сюда не просто с надеждой, а с непогрешимой уверенностью, что у него всё получится.

Малфой переводит дыхание и делает шаг. И ещё шаг. И ещё. Протягивает руку и поворачивает ручку двери.

Щёлк!..

Входит в мягкое облако света и ловит себя на мысли, что он не может оставить её.

Ни сегодня.

Ни завтра.

Никогда!..