I want the traitor (гет)

— Помни, нам нужна предательница, — Тот Лар не пытается скрыть в голосе дрожь предвкушения. Его рот наполняется слюной при одной мысли о полукровке — связанной и беззащитной, умоляющей о пощаде; и понимание, что Найтария скорее умрет, чем унизится перед ним, не останавливает теплую волну, властно-мучительно пронизывающую все тело — снизу вверх.

Так даже… интереснее.

Тоту Лару приходится напомнить себе, чтобы не потерять самообладание окончательно (Верховному Архонту не пристало так явно демонстрировать свои чувства, да еще перед этим сбродом) — мать не позволит ему коснуться Найтарии и пальцем, и если до ее прибытия с головы пленницы упадет хоть волос, в пыточную камеру отправится он сам.

Но мечтать ему Сорвина не запретит. И Тот Лар прячет усмешку под маской, представляя, как гладкой безупречной кожи полукровки касается его рука, а затем, так же медленно, почти нежно — свежевальный нож. Не тронет он только лица — прекрасного, несмотря на смешение темноэльфийских и человеческих черт, которое другие бы назвали порчей породы. Тот Лар же находил это сочетание — и чуть более пухлые, чем нужно, губы, и плавные, вместо резких и точеных, линии скул — притягательным, даже когда ненависть к полукровке доводила его до исступления. Ненависть, сама по себе превратившаяся в страсть — задолго до того, как Найтария убила Назшара, как бы Тот Лар ни убеждал себя в обратном. Безуспешно, за что ненавидел ее еще сильнее.

Однажды он увидел полукровку с отцом — те мирно разговаривали о чем-то, не обращая внимания на окружающих; Тот Лар следил за ними, незамеченный, наливаясь непонятной злобой. И осознал, в чем причина, лишь тогда, когда полукровка улыбнулась, а предатель мимолетно погладил ее по руке. Найтарию любили такой, какая она есть, ею даже гордились — и самое отвратительное, что она принимала это как должное и позволяла себе быть собой. Ему же, несмотря на безупречное происхождение и все попытки вылезть из кожи вон, лишь бы добиться признания, в том было отказано.

До войны им довелось повстречаться еще раз — в тесном душном людском городе. Найтария пела на рыночной площади, не брезгуя подаянием смертных; Тот Лар выслеживал ее, чтобы убить — это было бы блестящим началом воплощения планов его отца. Осуществить свой замысел он так и не смог. Тот Лар слушал пение Найтарии, разрываясь между желанием сдавить трепещущее напряженное горло, сломать одним усилием, как стебель, как тростниковую флейту, уничтожить, прекратить невыносимые звуки, захлестывавшие его, переполнявшие, словно сосуд — и заточить себя вместе с ней в ледяной глыбе, чтобы сама музыка застыла навеки, оставшись только между ними, только для них двоих.

Песня закончилась, и наваждение растаяло; на этот раз Найтария заметила врага. Она не сказала ничего, не схватилась за оружие, даже не метнула гневный взгляд — просто кивнула, как любому из тех, кто приходил ее слушать. Тот Лар бросил монету в чашу, стоявшую у ног Найтарии, надеясь унизить хотя бы этим, указать уличной певице ее место.

— Спасибо, — гордо сказала она. — Приятно видеть, что мой талант находит ценителей.

Он не ответил ничего, и никогда больше не приходил в тот город.

Тот Лар ударяет пятками в бока коня, вымещая вновь нахлынувшую с воспоминаниями злость, и спешит вперед. Если на этот раз им повезет, то мать разрешит ему присутствовать на пытке. Может быть, когда он увидит, как плоть Найтарии отделяется от костей, станет легче.