Честность (джен)

Стук каблуков осторожным эхом отражался от мраморного пола. Фазилет привыкла идти мягким и неслышным ни единой душе шагом, но сегодня всё было совсем не так. Она бежала, не заметив, что сломала каблук. Ей было всё равно, что кудри растрепались на ветру. Возможно, впервые в жизни она не думала о том, как сейчас выглядит.

«Только бы успеть… Только бы… Нет, я не могла опоздать, не могла». — Женщина отгоняла материнское чутьё от себя всеми силами, ведь нужно было собраться с мыслями. Вдруг она ошибается? В случае с Хазан она ошибалась сотни и тысячи раз, и ей очень хотелось сделать это и сейчас. Она подошла к ресепшену и сказала:

— Сынок, моя дочь Хазан Чамкыран живёт здесь. Есть запасные ключи? Можешь дать?

— Госпожа Хазан ушла. — Эти слова прозвучали как-то глухо, но вовсе не от того, что были сказаны шёпотом, они прозвучали так, потому что женщина не хотела их слышать.

— Как ушла? Ещё рано же…

— Госпожа Хазан ушла с багажом и оставила это вам. — Парень протянул два конверта, на которых было написано: «Моей маме» и «Моей Эдже».

Слёзы уже жгли глаза, но мозг отказывался понимать происходящее. «Не может быть, нет, дочка не могла уехать, не попрощавшись».

— Как, с багажом вышла? До посадки ещё есть время?

Ответов она не получила, и непрошенные слёзы всё-таки вырвались из глаз нестерпимой и жгучей болью. Голова закружилась.

«Всё-таки ушла, как и все они. Судьба моя такая: видеть, как все, кого я люблю, уходят».

Дрожа от несправедливости, она открыла конверт. У Хазан был до раздражения аккуратный почерк с мелкими и хрупкими буквами. Сейчас Фазилет даже в почерке своей дочери видела её беззащитность и отчуждённость. В этом, безусловно, была её вина, как и в том, что Хазан из-за неё приходилось жить в маске рыцаря, а не принцессы, которую стоит спасать из её прочно выстроенной башни. Ей было страшно читать это письмо, вдруг это прощание навсегда? Но отступать уже некуда…

* * *

Здравствуй!

Я постараюсь быть краткой, потому что мне тяжело говорить с тобой даже на бумаге. Не волнуйся, я не упрекаю тебя в том, что произошло, а лишь честно говорю, что чувствую. Сама того не осознавая, ты научила меня честности и исполнила мою детскую мечту. Ты знаешь, о чём я мечтала, мама? Я всегда хотела быть похожей на тебя.

Начнём с того, что когда я была маленькой, то бесконечно восхищалась твоей красотой. Мне было года три, когда я впервые увидела, как ты надела на себя платье, которое купил отец. В тебе было столько изящества, статности… Белый цвет льняной ткани красиво оттенял медовую кожу, но, когда ты смотрела в зеркало, я не видела сияния в твоих глазах в качестве реакции на подарок отца. Украдкой я тогда наблюдала за тобой, и меня это огорчало. Мне хотелось придать твоей красоте живости.

Разумеется, в три года я понимала только лишь то, что твои улыбка и благодарность были фальшивы. Это изумляло меня, потому что в остальное время ты была по-настоящему честна с людьми, но с годами стала понимать, что ты не любила отца, поэтому и не была честна с ним, а со мной — была. И эта честность делала тебя такой прекрасной!

Позже, после этого наблюдения за тобой, я вошла к тебе в комнату и тогда твои глаза засияли по-настоящему. По крайней мере, я хочу в это верить.

«Покружись со мной!»

«Что за глупости, Хазан!»

«Ну покружи-и-сь, пожа-а-а-луйста!»

Ты вняла моим просьбам, и твой звонкий смех лёгкой солнечной волной отражался от стен.

Я так люблю тебя, так благодарна за твою честность со мной тогда, что готова простить тебе бесчестность со мной сейчас. Я знаю, что ты терпеть не можешь Ягыза за то, какую боль он мне причинил. Но поверь, он стал тем, кто сумел залечить мои раны. Когда ты попала в больницу, он был первым, кто помог мне. Когда я осталась брошенной Синаном и даже тогда, когда меня предала Эдже, он был рядом.

Знаю, что отец тоже не смог быть рядом с тобой всегда, да ты и не хотела этого, но я хотела. И поэтому я уезжаю в Берлин. Знаю, что его холодные улицы не примут меня в объятия, но я и не хочу этого, потому что буду безумно скучать по родному Стамбулу, по тебе и по Эдже.

Но больше по тебе, мамочка.

Мне так не хватало возможности называть тебя мамой, прости, что не делала этого чаще. Прости, что не смогла навсегда остаться той маленькой трёхлетней девочкой, но я навсегда сохраню воспоминания о твоих тёплых руках, о том, как мы вместе кружились, и жизнь готова была распахнуть перед нами все двери. Стамбул захлопнул двери передо мной, но перед тобой ещё откроет.

Я буду скучать по твоей неуклюжести, будь, пожалуйста, осторожна, не носи очень высокие каблуки и не обжигайся, готовая завтрак по утрам. Не ссорься с Эдже. Постарайся чаще дарить ей нежность, ведь теперь меня не будет рядом, а сейчас она особенно нуждается в поддержке, потому что скоро она и сама станет мамой.

Милая мама, я верю, что и ты старалась быть для нас хорошей матерью, и именно поэтому предостерегала меня от Ягыза, а сестру — от Ясина. Не зря, пусть и не они разбили нам сердце, а обстоятельства.

Постарайся простить меня за то, что не попрощалась лично, ведь после смерти папы прощание ассоциируется с опустошённостью, а я не хочу ехать в другую страну, будучи пустой.

Пусть поеду из родных мест с грустью и болью, но зато я останусь собой…

* * *

Закончив читать письмо, Фазилет осталась шокированной. Она и не думала, что может заслужить любовь дочери, но, видимо, её молитвы были услышаны.

Но что теперь делать? Когда она увидит свою старшую дочь снова? Сердце словно горело в адском пламени, как вдруг:

— Мама, сестра не уехала! — В двери «Умного дома» вбежала Эдже. — С Синаном произошло кое-что…

«Что ж, что бы ни случилось, отныне мы будем бороться вместе…»