Последний глоток свободы (джен)

Горы... сколько помню, всегда мысленно сравнивала себя с ними. Их вершины не похожи на остриё кинжала или кончик иглы, совсем нет. Они гордо стремятся в облака, мягко протягивая к ним свои ладони. Для меня горы, как человек, наделены душой. В минуты радости или отчаяния я всегда приходила к ним, словно к своему второму дому, чтобы зарядиться свободой, надышаться тёплым и терпким от аромата трав воздухом.

Сегодня это особенно необходимо, ведь мне больше негде черпать силы.

Что, если ничего не получится? Что, если я, как всегда, всё испорчу?

Что, если мои братья правы?

Вопросы разъедают разум не хуже яда, но я не позволю отравить свои мечты, они только мои, пусть и кажутся моим родным недосягаемыми, ничто не заставит меня потерять себя. Я хочу быть свободна, как эти непреклонные вершины.

* * *

В нашем ветхом, но уютном доме всегда ощущалось тепло. Я росла в окружении четырёх братьев и любящей матери. Росла истинной принцессой, но отнюдь не нежной и грациозной, как хотели родители, судя по моему имени, а совсем другой. В детстве я, как и мои братья, вырезала из дерева мечи или клеила модели самолётов, с которыми потом опрометчиво играла, бегая босиком и воображая себя Сабихой Гёкчен⁽¹⁾, крича что-то вроде: «Сегодня небо ясное, скоро мы приземляемся!»

Мы были дружной семьёй, а смех звучал не только на празднествах. Братья поддерживали меня в проявлении фантазии, но не мама. Каждый раз, когда она понимала, что я сконструировала новую модель машины или написала новую пьесу в подарок ко дню её рождения, то в ответ на старания я слышала: «Брось свои выдумки, горный мой цветочек! Ты же не какой-нибудь своевольный мальчишка!»

В те моменты я не находила ничего лучшего, чем покорно опустить голову. Но простота решений — это самое глупое, что могло случиться. Сейчас я это понимаю.

* * *

— Я не желаю об этом слышать! — пылко возражала мама. — Одно дело мальчишечьи игры, а другое — настоящая жизнь. Разве ты сможешь выжить с профессией актрисы? Будет ли у тебя постоянный заработок?

— Мама, мне уже семнадцать. Кроме сбора табака, к которому ты, к слову, нас всех принуждаешь, я умею рисовать, играть на мандолине.

— Это всё дурное влияние Кемаля. Вечно твердил, что его сестра должна быть самостоятельной и смелой, но это сделало тебя взбалмошной и сумасбродной.

— Узнаю твои черты, — холодно парировала я.

— Но я никогда не позволяла себе забывать о своём предназначении.

— И каком же?

— Быть вашей мамой.

— Но разве предназначение женщины только в этом?

— Нет, но главный секрет в умении притворяться, а ты этого не умеешь. Ты говоришь обо всём, что в твоих мыслях. Разве такой человек сможет лицедействовать?

Всё сказанное было отговорками, за этим стояли руины старых традиций, которые закрепились в разумах людей со времён Османской империи очень надолго.

* * *

— Кемаль, не начинай снова! — упрямо возразила я брату.

Он же посмотрел на меня со снисхождением. Даже с жалостью. Он всегда любил меня и был единственным, кто втайне от родителей и остальных братьев потакал моим прихотям.

— Ты прекрасно знаешь, что я всегда на твоей стороне, но желание стать актрисой… — он нахмурился, тело его напряглось, было понятно, что есть что-то большее, чем влияние мамы на него.

— Постыдно, — я без труда закончила то, что хотел сказать мой старший брат.

— Не будь так жестока к себе, ты знаешь, что я не это имел в виду. — В его светло-карих глазах мелькнуло привычное мне тепло. В них утонул солнечный луч, не желая покидать город грёз, который когда-то Кемаль похоронил в себе ради семьи.

— Ты ведь знаешь, что я стал водителем, так?

— Да, знаю.

— Ты думаешь, что я очень этого хотел? Я ведь сделал так, потому что это единственное, чему научил меня отец, и единственное, чем я смог помочь, чтобы обеспечить семью после твоего рождения. Я покорно согласился, потому что хотел быть полезным своей семье.

— Но ты поступил так, потому что отец убедил тебя, что поступление в консерваторию и кочевой образ жизни не подходят для мужчины!⁽²⁾ — возразила я с бесконечной горячностью. — Привычная моим глазам смелость — где она? Ты хотел учить детей искусству, чем я хуже них в твоих глазах?

— Я не думаю, что ты захочешь знать ответ на этот вопрос, Назан. Пожалуйста, прекрати это сейчас же! Я никогда не желал тебе зла, я пытаюсь уберечь тебя!

— От чего уберечь? Что такого предосудительного в моих желаниях, и чем отличаются другие братья от меня? У них достойное образование, по стопам отца пошёл только ты!

Его лицо омрачилось, словно все трудности вселенной упали на плечи.

— Расскажи, что тебя тревожит? Мы ведь всегда делимся друг с другом.

— Раньше делились, но сейчас не уверен, что нужно что-то говорить, ведь ты могла догадаться обо всём сама.

— Догадаться о чём?

Я застыла после этого странного вопроса как вкопанная, может, действительно следует остановиться, когда рука тянется к огню?

— Заняв место главы семьи, я решил, что не только пойду по стопам отца, чтобы почтить его память, но и обеспечу своим братьям и тебе хорошее образование, потому что у меня такой возможности не осталось. Я работал сразу в пяти местах, в самых разных точках Манисы. Ни разу не жаловался и, поверь, мечтал, что ты будешь нашей гордостью. И мы будем гордиться не только твоей красотой, но и умом.

— Что же изменилось сейчас?

— Думаю, что в свои семнадцать лет ты не сможешь противостоять обществу. У тебя не хватит сил. Мы все боимся только этого.

Очевидно, что ему было горько в те мгновения, но я была слишком ошарашена, чтобы понять это.

Слёзы злости хлынули из моих глаз, словно взбунтовавшаяся река, вышедшая из берегов.

Самый дорогой человек считает меня слабой, мне больше неоткуда ждать любезно протянутую руку. Что ж, возможно, и к лучшему. Ладони уже и так тянутся к солнцу и ловят струящиеся лучики, словно последний глоток свободы.

— Братик, а что, если я докажу обратное?

— Буду счастлив. Ты достигнешь того, чего я не смог.

Он потрепал меня по тёмно-русым волосам, а затем ушёл. Повернулся спиной, как и все, но я знала, что в глубине сердца кроется нечто большее. Я знала, что достигну своей мечты за нас обоих, и брат начнёт поддерживать меня вновь. Я доберусь к вершине горы, и её мягкие склоны примут меня в свои объятия, и брат снова улыбнётся мне, и город его желаний заиграет новыми красками.

* * *

1) Сабиха Гёкчен — дочь Мустафы Кемаля Ататюрка, первого президента Турецкой республики, который боролся за права женщин, дал им избирательное право, а также позволил снять хиджаб. Профессия, которая была выбрана его дочерью, положила начало наиболее активной эмансипации со стороны женщин в стране.

Вернуться к тексту

2) Преподаватель в Турции вынужден каждые три года менять место работы, дабы повысить квалификацию, а также избежать возможных обвинений во взяточничестве.

Вернуться к тексту