Что было после (джен)

"Невероятно, мы оба были молодыми, а теперь я старик, преисполненный сожалений, одиноко ждущий смерти."

Х/ф. “Начало”

Просыпаться каждую ночь в поту с лихорадочно дрожащими руками входит в привычку. После этого обязательно ещё одно привычное: куришь сигареты, одну за одной. Компания "Big Break Tobacco" процветает, а пять долларов за пачку — приемлемая цена, даже если курить только синие. Каждый раз, когда дым сизым клубком вырывается изо рта, мысли в голове навязчиво ведут только к одному чувству: сожалению. Лицо изрезанного острыми ножами Генри Томасино, грустная улыбка Марии — моей матери и слезы сестры; Джо Барбаро, такой довольный и уставший — друг, которого везут на казнь, о чем он тогда и не подозревал. Хотя, вероятно, подозревал. Только вот сделать уже ничего не мог.

Преследование воспоминаний — страшная штука. В голове постоянно крутятся обрывки фраз, которые были сказаны в последний момент, которые должны были быть озвучены, но не срослось. Не повезло.

— Прости, Вито. Джо в сделку не входил.

И взгляд Лео действительно сквозит сожалением, он бы и рад что-нибудь сделать, да не сможет. После всего того, что они натворили. Гнев просыпается, но сил уже нет. Гнев на самого себя, на эти грязные руки, по локоть в крови, на пальцы, жмущие на курок, и язык, который вовремя не остановить. Если бы не было этих фраз, если бы не тихий омут отчаяния, если бы не полная чаша проблем с терпким виски вперемешку, — все было бы по-другому. Но чему быть — того не миновать, как говорится. И все равно прокручиваешь каждый раз в голове мысль: "А что, если бы…" И тебя уносит, и на краснеющих глазах почти слезы, во рту прочно поселился неприятный вкус сигарет, таких мерзких, но потому и спасающих ситуацию. Спасение? Бред. Ещё шаг и пропасть. И уже ничто не поможет.

Никого не вернуть: друзей, родителей, любовь. И снова болью пронзает сердце, так ещё хуже. Если бы была вакцина от воспоминаний, но нет. Справляйся своими силами, Вито. Будь сильным — каким был, когда убивал, калечил, грабил. Не пророни ни слезинки о смерти Генри и Марти. Не говори ни слова о том, что ты чувствовал. Ни слова о прекрасной девушке с черными кудрями. Об изгибах ее тела, о чёрных глазах и мягком голосе. О непокорности и любви тоже ни слова. Ее не существовало, как и их всех. Если бы они были на самом деле, а потом исчезли, ты бы сошёл с ума. А может, так и есть?

Вот сидишь так и думаешь, а потом снова не пускаешь мысли в голову. Тушишь сигарету дрожащими руками, какую по счету? Как обычно, пятую? И всё снова по кругу. Лицо красивой девушки с родинкой на щеке, окровавленный пиджак Генри и последний взгляд в глаза Джо. О чём ты сожалеешь больше всего?

Тут есть выбор: продолжать корить себя — абсолютно оправданно, или забыть обо всем. Возможно ли? Еще как! Если не чувствуешь ничего. Но ты ведь чувствуешь. Чувствительный слишком. Не был бы таким, не натворил бы дел: не связался с наркотиками, не взорвался бы от гнева и чувства мести, не… В голову крадутся навязчивые мысли: все из-за Генри.

Каждый раз, когда он появлялся на пороге или назначал встречу в "Мальтийском соколе" или баре "У Фредди", — твои дела шли просто хреново. Сначала загремел в тюрьму из-за украденных талончиков на бензин, во время пребывания в которой умерла мама; следующая встреча, хоть и случайная, обошлась дороже: бомба, которая должна была подорвать дона Клементе, не взорвалась, а его люди убили Марти, молодого парня, который не должен был быть с вами в тот день. А после прибытия Генри Томасино к порогу твоего дома ты потерял все, да еще и с сестрой поссорился. Правда, встретил Софию, но и она ушла, как только узнала о связи с наркотиками. Генри убили люди из "Триады", а фраза "на волосок от смерти" — стала жизненным кредо.

На кухне горит тусклый жёлтый свет, и он только подталкивает тяжёлые мысли о том, что такая жизнь — самый жуткий кошмар. Что теперь делать здесь, в чужом городе, когда все дела налажены, когда тишина — частое явление, а сигаретный дым клубится под потолком каждую ночь? Когда мысли о прекрасной девушке постоянно лезут в голову, а её смех кажется самым желанным на планете. Она ведь жива, сидит сейчас где-то там, в Хилвуде, на своей вилле, в окружении детей и разглядывает Эмпайр-Бэй. Потерянный город и потерянные люди. Что светлого можно вспомнить из той жизни? Только кровь и смерть. Только дым от выстрела, звук ножей, разрезающих плоть, и голубые, такие ненавистные ему и печальные глаза Лео, который одновременно и дал ему выбор и оставил без него. А ведь ты был был готов стать ему сыном. А теперь ненавидишь всей душой.

Отражение в зеркале всё то же: упрямый взгляд чёрных глаз, чёрные волосы с проседью и шрам на щеке. Оно вдруг превращается в другое: строгое лицо с пронзительным взглядом карих глаз. Генри говорит:

— Я сам виноват.

Его лицо исчезает, и на его месте появляется Джо Барбаро. Он смотрит и усмехается:

— Ну, и кашу же мы заварили.

И тебя придавливает к полу. И виски нещадно давит, а сердце сжимается от боли, потому что уже никого не вернуть. "Это бизнес, и здесь нет места для дружбы!" Так ещё больнее, ещё хуже. Слишком тяжело, чтобы быть правдой.

На плечо ложится горячая рука, и резко перестает лихорадить. Стоит только поднять глаза — и видишь её, в черном шёлковом платье, лицо излучает доброту и заботу, а глаза смотрят с любовью и нежностью, и сердце словно перестаёт биться, гнев и ненависть исчезают. Ее голос успокаивает, а нежные руки касаются груди там, где сердце, и уже нет места боли. Остаётся только тихо дышать, бояться спугнуть лишним движением, лишним словом или взглядом. София улыбается и смотрит в сторону, туда, где вдруг слышатся шаги. Слышно, как распахивается входная дверь, и врывается сразу несколько человек, они хватают за руки и тянут на себя, ставят на колени. София сидит в том же положении и снова смотрит с улыбкой.

— Поразительно,— говоришь шёпотом, а люди в байкерских куртках удивлённо переглядываются. — Мы оба были молодыми.

— Ты и сейчас молод, — тихо отвечает она. — Не сдавайся.

Усталость могла бы взять своё, но никто не обещал, что смерть будет лёгкой. Если вообще будет. Именно поэтому по лестнице снова раздаются шаги, и на пороге возникает Линкольн Клей. Три выстрела из дробовика, и всё готово.

Софии уже нет рядом. Как и Генри, и Джо. Сожаления останутся на всю жизнь. Они будут терзать и калечить, но куда уж больше?

— Я бы хотел прожить до ста лет, — говорит Линкольн, но в ответ тишина. Сигарета снова медленно тлеет в дрожащих пальцах, но взгляд осмысленный. — А ты нет.

— Не хочу слишком долго терзаться жалостью к самому себе. И без того чувствую себя стариком.

София грустно улыбается и исчезает за дверью. Призрак? Скорее видение и галлюцинация. Пусть продолжается. Что может быть приятнее, чем снова чувствовать молодость и глупость, полные карманы проблем и ошибок, и медленно пожирать самого себя за все грехи? Для таких в аду, наверное, приготовлен отдельный котёл.

А пока остаётся держаться привычек и снова каждую ночь просыпаться в поту и с дрожащими руками. Такова твоя судьба, "сынок". До конца дней чувствовать боль.