Пусть лучше поет (джен)

— Ну чего там, где Михалыч?

Компания из четырех работяг, засевшая вечерочком в любимом месте, сокрытом кустами, готовилась отметить заслуженный конец рабочего дня. На земле уже была аккуратно расстелена свежая газета, на которой художественно красовался натюрморт, представляющий изящное сочетание душистой закуски и соблазнительной выпивки.

Колбасу из родного холодильника героически и втайне от жены притащил Ваныч. Компаньоны слушали его рассказ о блестяще проведенной операции по хитроумному изъятию продукта у сердитой супруги и тихо посмеивались. Все знали, что маленький, щуплый Ваныч подкаблучник и совершить нечто подобное для него просто геройство.

Хлеб с собой принес Михалыч. Жены у него не было, зато была черная окладистая борода, умение выдавать тосты и раскладной нож с массой нужных инструментов. Не менее ценными считались прилагавшиеся к ножу штопор и открывашка.

Сейчас предмет уважения, дающий Михалычу авторитет среди своих друзей, находился в руках Корнеича, который вскрывал им консервы с котлетами. Откуда он их каждый раз доставал, никто не спрашивал, но легко догадывались. Корнеич, которого все звали просто Корнем, работал при продуктовом магазине. Консервы по порядку выставляли свое содержимое, наполняя окрестности приятным запахом, который забивался в нос и пробуждал желание поскорее приступить к священнодействию, ради которого все они и собрались.

Рюмки традиционно достал Валентиныч — наполовину интеллигент, наполовину известное в узких кругах лицо без особого места жительства. На самом деле жилье у него было, но все привыкли видеть его проводящим свое время на лоне городских достопримечательностей и рыночно-магазинных галерей.

Выпивка была общая. Все складывались на одну бутылку портвейна, которую и водружали торжественно в центр импровизированного стола.

— Да щас разольем и понеслась! — Михалыч то и дело отвешивал благодарственные поклоны газете с закуской, разливая принесенный душевный бальзам по рюмкам. — А что, Пахомыча нет сегодня?

— Неа. Он в ночную, — Ваныч отбросил цигарку и потянулся к своей доле спиртного.

— Ну и хрен с ним. Дрогнули! Как говориться, «кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет»!

— Эк ты загнул, Корень! — заржал Михалыч. Затем поднял рюмку и залпом вылил содержимое в рот. Его примеру последовали и остальные.

— Эх, хорошо пошла! — блаженно прокомментировал Корень. — Еще по одной?

— Ну давай. Между первой и второй...

Компания снова подняла рюмки и поднесла к губам...

Неожиданно священнодействие было прервано чьим-то неуместным пением. Кто-то шел по дороге мимо кустов и, не смущаясь окружающих, нагло напевал вслух репертуар из эстрады еще восьмидесятых годов прошлого века:

— Без меня тебе, меня тебе любимый мой, земля мала как о-о-стров.

Без меня тебе, меня тебе любимый мой, лететь с одним крылом!

Корень чуть не поперхнулся:

— Опять поёт! Кхыркхыров недоделаный!

— Мыкола Фасков! — добавил Валентиныч, который на дух не переносил современную эстраду, благодаря жене и ее страсти к телевизору. — Поворотти, мать его!

— Ну никакого отдыха рабочему человеку после работы! — возмутился Ваныч. — Доколе?!

— Мужики, это же не дело! — принял на себя руководство народным негодованием Михалыч. — Он чего, человеческих слов не понимает? Ну-ка пошли еще раз его уму-разуму поучим!

Компания вывалилась из кустов прямо перед ошарашенным пареньком в куртке с капюшоном. Тот в страхе остановился, оборвав песню на полуслове.

— Слушай, ты чего орешь, как не в себе? Куцупником укушенный, чи шо? — начал Валентиныч.

— Будь ты уже мужиком порядочным, как все, — подхватил Корень. — А то идет по улице и вопит, словно его режут. Люди тут отдыхают после работы, между прочим!

— Веди себя по человечески, — вставил свои пять копеек Михалыч. — Заведи себе бабу, в конце концов! А то ходишь как оборванец!

— Культурней надо быть, б*я! — подытожил Валентиныч.

— И вообще, завязывай с этим делом, а то по шее получишь!

— Я не буду больше, — на парня было больно смотреть. Весь вид его показывал «Оставьте вы все меня в покое». В глазах неожиданно мелькнули слезы.

— Ну чего встал, как подорванный, — рявкнул Корень. — Вали давай, певец недоделанный! Последний раз прощаем!

— Простите...

Парень натянул капюшон, опустил голову, скрывая лицо и постарался побыстрее уйти прочь.

— Вали, вали! — донеслось ему вслед. — Краля Куклачева!

Компания вернулась к своему месту. Накатив очередную стопочку, Михалыч потер свою бороду и задумчиво произнес:

— Мужики, а вы видели, что у него с глазами? Там же тоска смертная…

— Брось, Михалыч. Лучше закусывай, — ответил Корень, протягивая аппетитный бутерброд с колбасой.

На следующий день в это же время и в том же месте компания собралась снова. На столе дополнительно появились огурчики и пара свежих помидоров. Корень нарезал колбасу, Ваныч фигурно расставлял стопки. А Валентиныч сиротливо поглядывал на пузатую бутылку посреди стола.

— Михалыч, да наливай уже! — не выдержал он.

— Да сейчас, сейчас! — Михалыч бережно взял бутылку за горлышко и принялся отмерять каждому положенную норму.

— Погода что-то нелетная, — заметил Ваныч. — Как бы дождь не случился.

— Ничего, сейчас выпьем по маленькой и полетим! — успокоил его Корень. — Нам погода не беда, коли выпить есть всегда!

В ответ прозвучал дружный смех.

— Ну, поехали! — Валентиныч поднял рюмку.

— За настоящих мужиков! — прозвучал тост от Ваныча.

— Во, правильно! За нас!

— За нас!

Первая часть мероприятия была успешно освоена и все дружно принялись за терпеливо ожидающую их вкусно пахнущую закуску.

— Корень, а Пахомыча опять нет? — спросил Михалыч, уплетая кусок бутерброда.

— Нету.

— Оторвался от коллектива Пахомыч, — заметил Ваныч. — Завтра будет.

Компания отмечала очередное воссоединение и заслуженный конец рабочего дня, не задумываясь о том, что происходит в округе. И, разумеется, не могли и не хотели знать, что тот парень, который так надоел им своим пением, в это время проходил через подворотню.

На душе у него было тяжело. Видеть никого не хотелось. Разговаривать с кем-либо — тоже. Такое состояние стало частым гостем в последнее время. Нет, он нашел способ бороться с этим, выводить себя на нормальное настроение и не показывать того, что внутри. Но для этого нужно было петь… А петь было нельзя. Поэтому он медленно пробирался через сумрачную и подворотню и всеми силами старался молчать. Нельзя тоске давать завладеть собой.

— Слышь, парень, — неожиданно раздалось со стороны. — Одолжи дедушке несколько рубликов. Плохо мне. На лекарство нужно.

Бомжеватого вида старик вынырнул из полутьмы и протянул узловатую грязную руку. Отекшее лицо и запах перегара ясно давало понять на какое «лекарство», ему нужны были деньги.

— На молочко, для дедушки, — хрипло повторил он.

Парень отшатнулся в сторону и молча покачал головой. Дед не отставал.

— Спаси дедушку. Ты же добрый мальчик. Плохо дедушке.

Старик резким движением вцепился в рукав парня.

— Ну на одну бутылочку… молочка.

Парень вырвал рукав и ускоренным шагом направился к выходу из подворотни. Вслед ему понеслись ругательства обиженного «дедушки»

— Развелось вас! Никакого уважения к старости! Такого как ты ни одна баба не полюбит! Небось еще из этих… самых. Каз-з-зел! Оставил дедушку без лекарства! Совести у тебя нет!

— Оссставьте меня все в покое… — прошептал парень, вырываясь на свет. Тьма заволакивала разум, а вслед продолжали нестись ругательства:

— Грабь, грабь дедушку! Последнюю копейку забирай. Зас...нец. Сели нам на голову. Житья нету от эти пид...ов. Продали совесть за тридцать серебряников, ироды! Давай, давай! Заплачь еще! А мы еще кровь за этих тварей неблагодарных проливали! Да ты меня бесплатно кормить должен, сволочь буржуйская! Дармоед!

Компания в кустах поднимала рюмки с очередным тостом, когда до них долетели отзвуки ругательств. Они бы не обратили на это внимание, но затем стало происходить что-то странное.

Сперва они услышали медленно нарастающий вой. Не собачий, не тигриный. Не обезьяний. Черт знает какой.

В полном непонимании они выскочили из кустов.

Знакомый им парень стоял, запрокинув голову и выл куда-то в сереющие небеса. Капюшон свалился с головы, обнажив взлохмаченные серые волосы. Из подворотни к тому же послышался повторный вой.

То, что случилось потом, каждый описывал по-своему.

Сперва им показалось, что на них с небес упала тьма.

Набросилась и стала терзать на разные голоса, но в одной тональности. Потеряв друг друга из виду, каждый пытался справиться с этим самостоятельно.

Затем начались видения.

Страшные существа спрыгнули с небес и заплясали вокруг. Несмолкающий вой заставил зажать уши и опуститься на землю.

Существа обратились в чертей, среди которых появились демоны. Они скакали вокруг, стараясь дотянуться своими вилами до перепуганных людей. Запахло огнем и серой.

Сидя на корточках и стараясь покрепче сжать уши, чтобы не слышать этого воя, Михалыч молился. Может быть впервые в жизни, но зато искренне и с настоящим чувством:

— Матерь пресвятая Богородица! Прости меня грешного, спаси и сохрани! Вот клянусь — ни рюмки не выпью больше. В монастырь уйду — хоть мужской, хоть женский, куда скажешь! Только спаси мою душу окаянную!

А вой все нарастал и нарастал. В мир готовилось прийти нечто более ужасное. Нечто, означающее конец всему.

— Не-на-а-а-а-а-адо!!

Неожиданно стало тихо. Михалычу сперва даже показалось, что он либо оглох, либо умер и попал в рай. Вечерний свет, свежесть лета и нормальные звуки обычного двора снова вернулись в мир.

— Простите, — донеслись до них слова быстро убегающего парня.

На следующий день маленький клуб по интересам, наконец, дождался Пахомыча.

— О, честная компания! Дадите выпить честному труженику сохи и орала?

— Дадим, дадим. Но с тебя тост! — Корень деловито раскладывал кильку в томате по нарезанным ломтикам хлеба.

— Ну тост, так тост. Как говориться, будем жить! Погнали?

Начавшееся было священнодействие неожиданно снова было прервано самодеятельным исполнением. Кто-то проходил мимо и старательно вытягивал куплет песни:

— Зависит все, что в мире есть

от поднебесной выси.

Но наша честь, но наша честь,

от нас самих зависит!

Пахомыч аж крякнул.

— Это что ж, опять он песни поет, стервец. Чего ему не живется как всем людям?

— Ну, не так уж плохо получается, — высказал свое мнение Корень, чем изрядно удивил Пахомыча.

— Ну нет, мужики. Куда это годится, — удивленный Пахомыч пытался расшевелить друзей. — Ну никакого же уважения к окружающим. Пусть заткнется, или я за себя не ручаюсь!

Михалыч блаженно закрыл глаза, осваивая выпитую им амброзию. Вспоминать пережитый ужас еще раз не хотелось. Одной рукой он погладил свою бороду и произнес:

— Пусть лучше поет.