Мой волчонок (джен)

— Нед! — хрипло и пьяно проорал Роберт, словно ломиться в спальню своего старого друга и будущего десницы было хорошей идеей — Эддарду такая бесцеремонность не нравилась еще в Орлином гнезде, а теперь он был к тому же давно и счастливо женат.

— Нед, хорош шушукаться со своей бабой, — заявил Роберт достаточно громко, чтобы его нельзя было заподозрить в вежливости и чуткости. — Идем пить.

— Может, ты еще и скажешь мне, что это приказ короля? — осведомился Эддард, который только что закончил тяжелый разговор с женой: о странном письме Лизы Аррен, о смерти Джона Аррена, о необходимости стать десницей и тем самым разделить семью, которая Эддарду была даже дороже старого друга, — но Роберт уже успел увязнуть в неприятной ситуации, а в семье Эддарда все пока было хорошо.

— И скажу, — заявил Роберт. — Что тогда?

— Дам тебе по-дружески в рыло, — пообещал рассерженный Эддард. — Ты жирный и пьяный. Полежишь немного, отдохнешь.

Роберт и сам собирался почтить Эддарда за дерзость монаршей оплеухой, но, вероятно, делал он это слишком вальяжно, потому что в следующую минуту огромный король тяжело опрокинулся на спину — для своего веса Эддард Старк был очень силен, а для своего возраста очень быстр.

— Давай руку, — предложил Эддард королю, дав ему несколько секунд на осознание глубины своего падения как воина и как друга. — Мне вспоминается, ты предлагал выпить, только забыл сделать это по-человечески.

— Это как ты так? — заинтересовался Роберт, поднимаясь с помощью друга на ноги.

— Много интересных людей проезжает по Королевскому тракту даже в наших краях, — поведал Старк королю, провожая его в погреб — Роберт любил пить среди бочонков вина, вдыхая аромат дубовых бочек и томящихся в них вин. — Недавно, например, заезжал учитель танцев из Браавоса. А в том году заходил какой-то бродяга, которого наверняка выгнали за пьянство и разгильдяйство из рядов Безликих. Еле вытолкал его взашей, многому научился.

— А я видал в твоих краях еще и не такие чудеса, — поведал другу король, усаживаясь под рядом бочек и наливая себе вина покрепче. — Боги, Нед, как твоя младшая дочка стреляет из лука! Я, дурья башка, просватал у тебя не ту, да? Обещай мне, что возьмешь ее с собой в столицу.

— Я забыл, я уже принял твое приглашение? — насмешливо осведомился Эддард, который знал, что с Робертом надо быть настороже, чтобы он не сел тебе на шею.

— Неееед! — добродушно взревел король. — И ты ждешь, чтобы я поверил, будто ты не придешь на помощь своему старому другу?

— Если ты тоже пообещаешь помогать мне, — предупредил Эддард, и пьяный король поспешил чокнуться с ним кружками и обмыть его назначение, прежде чем Эддард сформулировал, какая ему нужна будет помощь.

В компании старого друга и за серьезным разговором Роберт пил медленнее, чем его могучий организм перерабатывал вино, и к середине ночи он стал заметно трезветь и хитреть, довольно удачно увиливая от обсуждения государственных дел.

— У меня тоже должна была быть сейчас такая же дочка, — говорил Роберт, замечая, что его серьезному другу нравятся разговоры о семье, и лицо Неда становится куда менее строгим, когда Роберт хвалит его детей. — Боги, если бы Лианна осталась жива, она подарила бы мне таких же сыновей и дочерей, как она: решительных, бесстрашных и упрямых. А не то крысиное дерьмо, которое у меня есть сейчас.

— Ты немного поздновато предупредил, — упрекнул друга Эддард — Эддард статью и особенно весом все же уступал королю и потому постепенно хмелел. — Или мы все-таки погодим объявлять о помолвке?

— Нед, — неожиданно для Эддарда спросил король, — ты не думал, что Лианна вернулась к тебе? Я не видел, как твоя Арья ездит верхом, но если так же — я возьму за грудки Верховного Септона и буду трясти его, пока он не объяснит мне, при каких условиях душа может вернуться назад.

— Лианна была прекрасна, — честно сказал Эддард, которого иногда беспокоило то, как он будет выдавать замуж свою младшую дочь, в которой своенравный дикарский характер не компенсировался заманчивой внешностью.

— Да, — так же честно сказал Роберт. — Но знаешь, чем дольше я живу, тем чаще думаю, что мне не хватает ее не поэтому. Черт, красоток в столице пруд пруди, и почти все они готовы раздвинуть перед тобой ноги, если ты король. Но вот то, что было у Лианны внутри, — она была единственной женщиной, с которой я бы выехал верхом на дорогу и скакал куда глаза глядят. А теперь не то что женщин, теперь и мужчин таких почти нет, словно их всех перебили в войнах.

— Тебе одиноко, Роб, — с сочувствием сказал Эддард, тронутый тем, что Роберт помнит не только внешность его сестры — откровенно говоря, до сегодняшнего дня Эддард был почти уверен, что в Лианне Роберт всегда видел только женскую красоту.

— Да, мне, черт возьми, одиноко, — заявил почти протрезвевший король и залил себе в глотку добрую пинту крепленого вина. — А ты, черт возьми, ставишь мне какие-то условия, вместо того, чтобы взять и приехать ко мне. Что ты за друг, язвить твою репку?

После ссоры у Трезубца, где Арья обезоружила заносчивого и жестокого принца, а волчица Арьи прокусила ему руку, Роберт вскоре исчез из замка Дарри. В исчезновении Роберта Эддард не видел ничего удивительного: Роберт мог уехать выпить, прослышав о хорошем погребке или встретив гостеприимного рыцаря, Роберт мог заняться симпатичными селянками или просто закатиться к шлюхам, да и разругаться с женой и ускакать Роберт тоже вполне мог. Эддард досадовал в основном на то, что Арья могла вернуться или быть поймана в любой момент, а королева могла и не захотеть ждать с разбирательством, в котором Эддард рассчитывал на своего друга: почему-то Эддард был уверен, что даже если ему самому не удастся убедить Роберта в правоте дочери, Роберт вступится за Арью и так.

Арья тем временем уходила все дальше на север: хотя она понимала, что пешая дорога до Винтерфелла займет недели, ей совсем не хотелось возвращаться. Ни Ланнистеров, ни принца, ни Сансу Арья видеть не хотела, она только скучала по отцу и решила послать ему ворона, как только доберется до замка Ридов. Но уже на второй день пути Арью поймали.

— Стой! — крикнул за ее спиной немного знакомый ей хриплый голос, и Арья пустилась бежать, пока всадник не догнал ее и с тяжелым вздохом, вызванным своей тучностью, не забросил Арью на коня.

— Ваше величество… — пробормотала Арья, увидев перед собой бородатое лицо Роберта, от которого разило сивухой, и попыталась удержаться на коне, хватаясь за упряжь и седло, — ни полагаться на то, что похмельный король ее удержит, ни обнимать его как родного Арья не хотела.

— Сможешь перебраться назад? — спросил Роберт, справедливо рассудив, что везти девочку в седле перед собой ему помешает его обширное брюхо.

— Смогу, — уверенно сказала Арья. — Поднимите руку, — и Арья нырнула Роберту под мышку, на скаку усевшись сзади него в седле и ухватив короля за пояс.

— Сидишь? — спросил Роберт и пустил коня побыстрее, а Арья вскоре заметила, что едут они куда-то на запад, словно король вовсе не хотел вернуть ее в замок Дарри.

— Ваше величество, — обратилась Арья к королю, решив, что лучше ему помочь — так или иначе, в замок Дарри они вернутся, и король хотя бы не будет сердит на нее и на весь белый свет за то, что они заплутали в дороге. — Замок Дарри в другой стороне.

— Хех, — весело ответил Роберт, который рос в семье Штормового лорда, а потом в войну намаялся с людьми, не умеющими отличить зюйд-вест от норд-норд-оста. — Неужели тебе так хочется увидеть нашу драгоценную королеву и моего крон-черт-его-принца? Мне вот их видеть совсем не хочется.

— Ваше величество… — снова начала Арья еще через минуту, ведь не зря ее дома иногда звали Арьей-надоедой.

— Тпру! — сказал Роберт, останавливая коня. — Всякий раз, когда я слышу за спиной свой титул, мне кажется, что мне опять будут докучать просьбами и сплетнями какие-нибудь придворные обалдуи. Твой отец — мой названый брат, почему бы тебе не называть меня Робертом? Так я хотя бы буду слышать, что ко мне обращается друг.

Роберт дал Арье достаточно времени подумать над своим предложением, снова пустив коня вскачь по бездорожью, потому что ему просто нравилось скакать неизвестно куда и чувствовать бьющий в лицо ветер. Возможно, другую девочку девяти лет такая скачка и растрясла бы в несколько минут, но Арья крепко держалась в седле, уцепившись коленями, так что Роберт постепенно даже стал о ней забывать.

— Роберт, — наконец окликнула его Арья из-за спины. — Отвезите меня в Сероводье.

— Мне казалось, что я наелся твоего Севера минимум на пару лет вперед, — проворчал король, но поворотил коня. — Впрочем, Запада я тоже уже наелся чуть ли не до конца жизни. И слушай, давай на ты, а то с такой куртуазностью я чувствую себя рыцарем из баллад.

От спины короля приятно пахло мокрой дубленой кожей, а совсем не сивухой, и Арья постепенно привыкла к королю, тем более что он оказался вовсе не неуклюжим — в седле он держался хорошо и, похоже, скачка его не утомляла.

— Роберт, — снова окликнула Арья. — А почему тебе не нравится быть королем?

— Тебе говорили, что ты весьма любопытный ребенок?

— Мне говорили, что я надоедливая.

— Ну, это немного чересчур, — добродушно хохотнул Роберт. — А тебе бы понравилось быть королевой?

Привычка обращаться к королю по имени сильно помогла Арье следующим утром, когда она проснулась первой, привалившись к стволу дерева и мягкому боку храпящего короля.

— Роберт, — тихо позвала Арья — это было и короче, чем титул, и намного скорее подняло Роберта на ноги, навстречу четверым выходящим на дорогу людям.

— Почему бы тебе не поделиться с нами парой монет, путник, раз ты проезжаешь по нашей дороге? — насмешливо предложил один из подошедших, потому что Роберт путешествовал без герба и доспехов, в дубленой коже, и был похож при этом на лесника или скорее купца.

— Нет у меня денег, — с вызовом ответил Роберт, и Арье показалось, что у него напружинилась шея и на затылке встали волосы, как у медведя. — Ступайте мимо.

Арье было страшно, она видела, что все подошедшие были вооружены, на троих были кольчуги, на четвертом панцирь, а Роберт стоял перед ними в кожаной куртке, даже меч свой оставив на земле рядом с Арьей.

— Хорошо, денег нет, — легко согласился тот, кто был в панцире. — Но есть девчонка, нам она тоже подойдет, мы свеженькое любим.

Арье всегда казалось, что бои в балладах неправдоподобно затянуты, потому что она видела, с каким трудом бьются даже деревянными мечами Робб и Джон, тяжело дыша и отплевываясь после схваток, но в этот раз все произошло удивительно быстро даже в сравнении с тренировочными боями: Роберт качнулся вправо, и вылетевший из-за его пояса кинжал буквально срезал лицо одному из разбойников. Второй, не успев достать меч, лишился кисти и получил удар клинком в пах, а третий, к ужасу Арьи, должен был отрубить руку самому Роберту, но его меч столкнулся с поднятым запястьем короля и отскочил, потому что под кожаной курткой у Роберта были боевые поручи. Роберт ударил нападавшего кинжалом в шею, выпустив на себя фонтан его крови, и быстрым движением, только что подсмотренным у Эддарда, сбил разбойника в панцире с ног.

— Ну здравствуй, — сказал король, упав на своего противника и схватив его левой рукой под нижнюю челюсть. — Я же говорил, из тебя рыцаря не выйдет, — и с этими словами огромный король сломал разбойнику лицо, словно вмяв его своей железной ручищей внутрь черепа.

Сила Роберта была в том, что на время схватки он всегда превращался в зверя: он не чувствовал боли и усталости, не знал ни сомнений, ни страха, ни пощады, и радовался дикой злой радостью, убивая врагов. «Когда я убиваю, я живу», — говорил суровый король, жадный до крови и битв, и в бою он действительно забывал себя и жил другой, быстрой и кровавой, жизнью.

О том, что, залитый чужой кровью, он может напугать девочку, Роберт подумал только тогда, когда подошел к Арье и увидел, что левой рукой она держит его меч, уперев ножны в землю и подперев их коленом, а рукоять словно протягивая ему.

— Молодец, — похвалил Роберт и, заметив, что Арья в бесчувствии начинает немного заваливаться вправо, подхватил ее окровавленной рукой.

Эддард нашел своего друга спустя три дня. Роберт, трезвый как стеклышко, лежал в заброшенной сторожке среди озер, и белки его прикрытых глаз горячечно двигались, а Арья сидела в углу комнаты и смотрела на Роберта неподвижным взглядом, словно заклинала его болезнь. Когда Эддард вошел в комнату, Арья бросилась отцу на шею, разрыдалась и тут же потащила его к королю.

— Арья, выйди, — распорядился Эддард, и его непослушная дочь покорно вышла из комнаты, глянув на отца умоляющими глазами.

Роберт не был ранен, но у него был жар и его трясло.

— Здравствуй, Нед, — сказал король, открывая глаза. — Ты единственное нормальное видение, которое посетило меня за последние сутки. И Арья — я говорил тебе, у меня должна была быть такая дочь... Я надеюсь, я не сильно ее напугал — она боится, а ведь не уходит... Да, маловато, маловато я видел последнее время таких людей, даже рыцарей, которые держатся, пока не свалятся с ног... Я просил ее, она к озеру ходила, даже ночью, потом воду мне кипятила, как мы во флоте кипятим тухлятину — мне постоянно пить хочется.

— Ну и что с тобой приключилось, Роб? — спросил Эддард. — Мейстера нет, будем сами как-нибудь.

— Про приключения я тебе потом расскажу, — пообещал Роберт. — А сейчас сам видишь, четыре дня вина не пил, а до этого пил, наверно, четыре года подряд, датый просыпался, пьяный засыпал. Вот, руки-ноги трясутся, гоняю чертей, не посылать же мне Арью в ближайшую деревню за самогоном. Она далеко, кстати, эта ближайшая деревня?

— Вот водички лучше попей, — предложил Эддард, подавая другу ковшик и замечая, что его с такой трясучкой надо пока поить, как это, наверно, без него делала Арья.

— Раз в четыре года — это немного, по-моему, — сказал Роберт, напившись и убедившись, что Эддард ему не мерещится. — Принеси-ка пожрать, может, я так скорее оклемаюсь. Веришь, Нед: четыре года назад валялся так же в Гавани, вот прям чувствовал, что все ждут, пока я сдохну. Я прошу тебя как брата — пусть Арья всегда будет в Гавани, при ней и умирать веселей, а то и выходите меня.

Выйдя из сторожки, Эддард заметил, что Арья спит в сенях, привалившись головой к стене, и решил ее не будить — как знать, не вторые ли сутки без перерыва она сидит с Робертом, поит его из ковшика и слушает его бред, жалобы и проклятия.

Поев, Роберт значительно посвежел, но мрачные мысли его так и не оставили.

— Это не мои дети, — сказал Роберт, с усилием садясь на кровати и смотря в одну точку, словно его опять томили видения. — Это дети Серсеи, а не мои. Черт его знает, белобрысые все какие-то, чистые Ланнистеры. Я все думал, вспоминал: они как будто с молоком Серсеи впитали нелюбовь ко мне, хотя она их сиськой и не кормила, кажется. Все мои дети, пусть и на стороне, всегда ко мне тянутся. А это не моя кровь. Государственное дело, между прочим: мне насрать на этот трон, но имей в виду: его унаследуют ублюдки.

— Ну а что ты будешь делать: лишишь их наследства? — наконец спросил Эддард, решив, что Роберт все-таки говорит всерьез, а не борется с галлюцинациями. — И чем обосновывать станешь?

— Вот ты и обоснуй, — сердито сказал Роберт. — Докажи, уличи — ты же десница, а не кошкин хвост. Заодно избавишь меня от Серсеи, это ж как валун с плеч.

— Двух междоусобных войн на твоем веку тебе мало, хочешь с Западом воевать? — спросил Эддард, постепенно понимая, насколько все всерьез и к чему все клонится.

— А что еще мне делать, воевать я хотя бы умею, — ответил мрачный король. — Вот давай, сгоняй в столицу, я здесь посижу. Вернись и скажи мне, умею ли я еще хоть что-нибудь.

— Умеешь, — твердо сказал Эддард. — Ошарашивать умеешь.

Арья проснулась уже на закате, когда приходящий в себя Роберт уснул, тихо похрапывая. Эддард сидел на берегу озера, чертя что-то на земле ножом, и Арья сначала сходила к Роберту, а потом, убедившись, что он спокойно спит, подошла к отцу.

— Он проклят? — тихо и серьезно спросила Арья.

— Да нет, — улыбнулся Эддард, и Арья с облегчением поняла, что с Робертом действительно ничего серьезного. — Просто пил слишком долго, а пока вы с ним путешествовали, резко бросил. Так бывает, это белая горячка называется. Ты только не пей, даже если он будет угощать.

— Принц Сансу угощал, — сказала Арья через три минуты, не то чтобы ябедничала, просто ей теперь хотелось считать, что Санса так вела себя у Трезубца только из-за этого, а потом она протрезвеет как Роберт. Пока его не разбила горячка, трезвый Роберт был интересный, умный и веселый, куда лучше пьяного, явившегося в Винтерфелл, не говоря уж о том, что от него не разило перегаром. Конечно, в бою на дороге он был страшный, Арья никогда не видела таких страшных людей, но тогда Арья сразу же решила, что волчицу свою она не боялась, и Роберта она бояться не будет — с нею он добрый, и дрался он за нее.

— Ну вот видишь, — согласился Эддард, который покинул замок Дарри через четыре дня после ссоры на Трезубце, и был вынужден про себя признать, что Санса по-прежнему ведет себя так, словно от угощения принца она так еще и не проспалась.

— А почему Роберту не нравится быть королем? — спросила Арья еще через пять минут. Она была любопытная и любила сопоставлять слова разных людей, к тому же Роберт в ответ на этот вопрос от нее отшутился, — а Эддард про себя подивился, как легко она называет короля по имени.

— Знаешь, быть лордом иногда тяжело, — ответил Эддард всерьез, словно разговаривал с сыном, да об Арье он и думал иногда, как о маленьком сынишке. — Ты отвечаешь за своих людей — и тех, кто в замке, и тех, кто в деревнях, и тех, кто в вассальных замках. Ты должен быть справедливым, а для этого приходится разбираться в самых неприятных вещах — вот когда вы с Сансой постоянно ссоритесь, мне тоже не очень нравится разбираться, кто из вас прав, мне было бы легче, если бы вы не ссорились.

— Я не буду больше, — пообещала Арья. — Я не хочу, чтобы ты был несчастным как Роберт.

— Трудно потому, что таких людей, чьи ссоры надо разбирать, очень много, — грустно улыбнулся Эддард. — Но я не жалуюсь. Люди, которые в деревнях, одинаковы везде — и они в целом хорошие. Лорд несчастен, когда неладно у него в замке, — в семье, в дружине, если у него воруют слуги, если у него плохой мейстер, плохой кастелян, плохой мастер над оружием. Роберт просто слишком долго ждал, что они у него исправятся сами, — и сам подавал им плохой пример.

— Пил, да? — понимающе сказала Арья, и Эддард почти рассмеялся, хотя это было не очень смешно.

— И это тоже, — вздохнул Эддард и почему-то подумал, что войну Роберт наверняка затеет. — Он тебе сам расскажет, меня же там не было.

К замку Дарри Роберт, Эддард и Арья подъехали втроем: Роберт, как оказалось, после драки на дороге купил где-то Арье небольшого ладного конька, чтобы в следующий раз она могла ускакать, и по дороге до замка Дарри постоянно гонялся за ней, как ни уговаривал его Эддард, что Арья так может когда-нибудь вылететь из седла.

— К тебе вернулась Лианна, неблагодарная ты свинья, — убежденно сказал Роберт, отпустив однажды Арью чуть подальше, так, что она начала на него оглядываться. — Видишь, какая посадка. Давай меняться: я выполню любое твое желание, если ты разрешишь Арье учиться драться, — Роберт коня-то Арье купил, но был убежден, что, если он опять будет драться насмерть, она никуда от него не ускачет. — Ну, что ты хочешь? Ну хочешь, Таргариенов пощажу?

Перед замком Дарри Роберт и Эддард стали мрачными, и Арья притихла, молча поехав между ними.

— Собирать знамена я пока не буду, — говорил Эддард. — Но Рида и Мандерли подниму.

— Я верну Стана, — пообещал Роберт. — И, пожалуй, отдам ему Штормовой предел. Стан невыносим, но он верный.

Эддард согласно кивнул и все-таки спросил себя, когда они с Робом стали говорить о таких вещах при Арье. Арья с чужими молчунья и дикарка, ей можно доверить любой секрет, не боясь, что она случайно проболтается — боялся Эддард только того, что кто-нибудь узнает, что Арья хранит секреты короля, и начнет за нею охотиться. Впрочем, Эддард уже понял, что и без того Роберт пометил своей судьбой и его, и Арью, и даже не имевшую с Робертом ничего общего Сансу, — и хорошо, что он, Эддард, понял это уже сейчас. Если погибать, то всем вместе, если победят — тогда будет общая радость.

— Езжайте к своим, — велел Роберт у ворот замка, и, когда Эддард с Арьей поехали в свой лагерь, на лицо Роберта легла темная тень.

Роберт вошел в свои покои трезвый, злой и подтянувшийся, как на войне.

— Нед и Арья вернулись, — коротко бросил он Серсее и посмотрел на нее выжидательно, словно выманивая медведя из берлоги.

— Эта девчонка здесь? — вспыхнула Серсея. — Роберт, я хочу, чтобы ее наказали! Жестоко наказали…

«Ей нужно отрубить руку за то, что она посмела ударить принца», — хотела добавить Серсея, но рухнула на пол от страшного удара.

— Вот тебе моя королевская справедливость! — четко и веско произнес Роберт, когда Серсея пришла в себя. — А теперь я найду этого белобрысого хорька, которого ты называешь нашим сыном, и отмеряю справедливости ему.

— Я обещала тебе! — в ярости крикнула с пола Серсея. — Если ты его тронешь, я подожду, когда ты заснешь!

И тогда Роберт начал смеяться. Он смеялся не добродушным хохотом простака, как в начале застолья, и не пьяным смешком, как в его конце, он смеялся страшно и зло, как, наверно, смеялся Грегор Клигейн перед тем, как выдавить глаза Элии Мартелл и раздавить ее череп.

— Многие хотели зарезать меня во сне, женщина, — с одержимым весельем сказал Роберт. — Я воевал полтора года, а потом еще полгода, бывал ранен, бывал разбит, проходил один за спинами врагов. Двум убийцам я, вовремя проснувшись, вырвал горло. Один вывалил свои кишки прямо на мое одеяло. А еще одному Нед отрубил руки.

Роберт легко подхватил Серсею и прижал ее к стене, но не так, как когда он по праву супруга требовал от нее опротивевших Серсее ласк, а так, что Серсея почувствовала, как начинают трещать ее ребра. В Серсее была только жестокость смотрящего на казни со стороны, а заглядывать смерти в глаза и идти по щиколотку в крови, наступая на теплые тела, — это совсем другое дело. Серсея впала бы в истерику даже от вида неприятельской армии под стенами города, а теперь смерть была в пяти сантиметрах от ее глаз и в паре сантиметров от ее сердца.

— Попробуй, — предложил Роберт, чьи злоба и жестокость ковались в непрерывных боях. — Очень обяжешь. Думаю, ты тогда даже выдашь своих сообщников — если Арья или Нед не умолят меня, клянусь богами, ты заговоришь.

А еще хуже было то, что, когда Серсея, не желая нарушать чтимый ею этикет, все же вышла к ужину, рядом с ней сидел Роберт, по правую руку от которого был Старк, больше похожий на телохранителя, чем на десницу, а между Робертом и Эддардом, словно в оскорбление и Серсее, и Джоффри, и другим врагам короля, сидела Арья, с которой король возился как с дочерью, а Арья таскала куски мяса у него из тарелки.

— Воля ваша, мейстер, но это ни на что не похоже, — я перевернул свиток, чтобы убедиться, что с другой стороны он пуст, и почувствовал досаду: стоило ради этого тащиться за Стену. А какие надежды я лелеял! Мне даже казалось, что мой путь отмечен знамениями, и я наверняка привезу в столицу что-то небывалое, так что на торжествах стопятидесятилетия правящей династии только обо мне и будут говорить. — Это не летопись, не баллада, здесь ни начала нет, ни конца.

— Это не летопись, — ответил мне древний мейстер. — Это просто правда.

Честно говоря, я даже не знаю, почему я называл его мейстером: на нем не было ни мейстерской цепи, ни каких-либо знаков отличия, просто в его пещере под чардревом пахло травами, какими-то отварами, что-то сушеное свисало под потолком, как в комнатах мейстера в замке моего деда. И сутулился старик так же, как тот мейстер, который лечил меня от моих детских хворей, только сидел он при этом не на стуле с высокой спинкой и не на скамейке у моей постели, а среди переплетающихся корней чардрева, и ноги у него были такие тонкие, что вряд ли бы он сумел на них встать, может, он и вовсе на них никогда не ходил.

«Как же он сюда попал? — подумал я. — И что это за мейстер, который не нужен ни одному замку?» Мне почему-то стало жалко безногого старика, словно новые хозяева замка выбросили его, старого и бесполезного, вон — бывает с мейстерами и такое, не от хорошей жизни они говорят, что мейстер служит замку, а не роду. А ведь старик был не глуп и не робок — после того, как нынешний король Баратеон пожелал считать своей прапрапрабабкой Лианну Старк, никогда не бывшую замужем за королем Робертом, фраза «не летопись, а правда» была бы острой политической шуткой, которую не каждый произнес бы перед рыцарем с оленем на доспехах. Может, в своем уединении старик и не знал об очередных изменениях в летописях, но мне казалось, на него глядя, что он все про это знал. Мне вообще много казалось в этой пещере: когда я читал рукопись, мне даже показалось, что старик в нескольких местах прирос к корням чардрева.

— Это, к сожалению, не оригинально, мейстер, — заметил я, возвращая рукопись и стараясь, несмотря на свое разочарование, сохранить светский тон. — Каждый бродячий септон расскажет вам душеспасительную историю о том, что Роберт Баратеон, первый своего имени, основатель правящей династии, в первые пятнадцать лет правления был ужасным пьяницей, распутником и обжорой, но потом очистил душу покаянием, круто изменил свою жизнь, принес обеты Воину и волею Семерых выиграл великую Войну с Иными.

— Это полуправда, как и всегда, — сказал старик, принимая рукопись. — Роберт на самом деле стал намного меньше пить за несколько лет перед Войной, да и женщин у него с тех пор было немного. Но никаких обетов он не приносил. Ты же читал: в гневе и в бою он был жесток, дрался как дикий зверь, и тем, кто хотел его предать, рыцарское обращение было не гарантировано.

В этот момент старик словно случайно поймал мой взгляд. Я до сих пор не знаю, что со мной тогда произошло, но с той минуты я ему во всем поверил.

— Про них много пишут и рассказывают, — сказал старик, вглядываясь мне в глаза. — И возвышенного, и пустого, и лживого. Но почему-то всегда по отдельности, то про короля, то про отца, то про Арью. А я помню их только втроем: два друга и маленькая девочка.

— Роберт любил Арью, мейстер? — спросил я почему-то.

— Ты же читал, — лукаво улыбнулся мне мой мейстер.

— Я имею в виду, через много лет, — поправился я. — Может, после Войны. Он любил ее как женщину?

— Ты Баратеон, — ответил мейстер. — Когда попадешь в чертоги богов, спросишь у Роберта сам.

В другое время я бы на такой ответ обиделся: я из побочной ветви, и, когда мой дед был жив, меня признавали Баратеоном даже в столице, но теперь положение мое было таким, что, не выиграй я пару больших турниров, меня бы уже за глаза называли Штормом, да и сейчас членом королевской фамилии меня могли бы назвать только в насмешку. Сам не знаю, что за откровения о Баратеонах я мечтал привезти в столицу, и чем бы они мне помогли.

— Вы напишете о них еще, мейстер? — спросил я, словно забыв, что, по моим же собственным словам, прочитанный мной рассказ был ни на что не похож.

— Может быть, — ответил старик. — Может быть, расскажу тебе. А может, ты и сам все увидишь. Все может быть.