Не всё Мародёрам малина (гет)

Кто кого точил, кто кого лепил,

Кто кого предал, кто кого любил,

Кто кому друзья, кто кому враги...

Ю.Лорес «Потому что время — точильный круг...»

Говорят, в жизни нет ничего случайного, просто причины некоторых событий нам не известны. А некоторых — известны. Например, если уже неделю собираешься заказать масло для ламп, а заклятие пополнения напрочь забыто сразу после экзамена — не удивительно, что последняя лампа гаснет вместе с последними лучами вечерней зари. И ни минутой позже.

Я глубоко задумалась. Читать при свете «Люмоса» — только глаза портить, удовольствие для второкурсников, ещё не наигравшихся в простейшие заклинания. Значит, варианта два: любоваться на звёзды или ложиться спать. Я выбрала оба — полчасика посидела на крылечке и отправилась умываться. Постель разбирала не зажигая света, благо почти полная луна светила прямо в окно. И уже начала раздеваться, когда услышала какой-то шум в прихожей. Мысль о не запертой на ночь двери удовольствия не доставила — в горах водилось всякое. Чуть-чуть подумав, я решила, что кто-нибудь слишком опасный не поместился бы в моей крошечной прихожей и отправилась взглянуть на незваного гостя. Входная дверь была открыта и света луны вполне хватало, чтобы понять: в прихожей, спиной ко мне (и лицом к кухне) стоит человек. И даже маг — судя по мантии, маглы такую одежду не носят. Я произнесла «Люмос». Человек стремительно повернулся, с огромным изумлением прохрипел: «Роксана? Ты?!» и рухнул к моим ногам. Я наклонилась взглянуть, благо упал он на бок, почти лицом вверх. И едва не упала рядом. Передо мной лежал мой бывший однокурсник, а ныне беглый преступник, только вчера объявленный в международный розыск. Сириус Блэк.

Решив всё же, что два бездыханных тела на три квадратных метра — это уже перебор, я перенесла не подававшего признаков жизни мужчину на постель, трансфигурировала бревно в трёхсвечник (мимоходом подивившись как это мне раньше в голову не пришло. А заодно — как это у меня с первого раза вышло) и приступила к осмотру. Пульс всё же наличествовал, что меня несколько удивило, но обрадовало. Выглядел он — краше в гроб кладут. А иногда краше и вынимают (был в моей жизни период — к счастью краткий — увлечения некромантией). С некоторым трудом стащив с него драную мантию (под ней оказалось только ещё более драное бельё), я убедилась, что ран и вообще каких-либо видимых повреждений не наблюдается и глубоко задумалась. Первую мысль — послать сову за врачом — пришлось отбросить, стоило взгляду упасть на пару часов назад доставленную газету. На первой странице — фотография во весь разворот (только благодаря ей я его и узнала), текст отсюда не читался, но смысл я помнила: «международный розыск», «особо опасен», «пятьсот галеонов за любые сведения»… в общем, помощь врача отменялась. Подлечить может и подлечат, но только для того, чтобы с большей помпой передать английской стороне.

Оставалось действовать самой. Знать бы ещё, как. Так, для начала стоит его согреть — руки и ноги совсем ледяные. Хотя ночь стоит тёплая, почти душная. Я наколдовала пару грелок (что-то у меня сегодня всё подозрительно хорошо получается!), укутала больного одеялом и приступила к изучению справочника по зельям. Компоненты-то у меня были почти для чего угодно, вот только приготовить… ох, где моя сознательность раньше была? Пришлось выбирать чего полегче.

Пока я терзалась сомнениями и разжигала огонь в лаборатории, состояние больного изменилось, причём не в лучшую сторону. Глубокий обморок сменился бредом, он метался в постели, бормотал что-то невнятное…. Больше всего меня напугало, что при этом он оставался холодным, как утопленник — до сих пор я была убеждена, что бред бывает только при высокой температуре. Однако предаваться панике было некогда. К счастью, мне на глаза почти сразу попался рецепт успокаивающего растирания — при наличии готовых настоев изготовление занимало не более получаса. Пока мазь загустевала на медленном огне, я принялась за второе зелье — несколько более длительное в приготовлении, зато обладающее (если верить справочнику и списку ингредиентов) общеукрепляющим действием.

Через обещанные полчаса я натёрла ещё тёплой мазью его виски и запястья и с трепетом стала ждать результата. Справочник не обманул — минут через десять бред прекратился, дыхание слегка выровнялось…. Ободрённая, я ложкой влила ему в рот рекомендованную дозу второго снадобья, искренне надеясь, что лечу, а не травлю. Вроде бы, не отравила — хуже выглядеть он не стал. Хотя хуже уже вроде бы и некуда, так что это ещё ничего не значило.

Впрочем, мне сегодня и вправду всё удавалось — после третьей (каждые полчаса, согласно рекомендации) дозы препарата у него даже губы вроде бы слегка порозовели. Убедившись, насколько это позволяли мои скромные познания в медицине, что обморок сменился чем-то похожим на нормальный сон я тихонечко прибралась в комнате, подвинула своё кресло к кровати (на всякий случай), уселась и не заметила, как сама задремала.

Проснулись мы одновременно. Я открыла глаза — и встретилась с его ещё слегка затуманенным, но явно узнающим взглядом. Хотела было спросить, как он себя чувствует, но мужчина заговорил сам:

— Роксана, это правда ты или твой призрак? Или у меня бред начинается?

Я сообщила, что бред у него скорее заканчивается, чем начинается, я определённо не призрак, а вот он имеет все шансы перейти в данную категорию, если в течение получаса не съест что-нибудь подходящее. При слове «еда» он только что не облизнулся, но поинтересовался, понимаю ли я, собственно, кого собираюсь кормить. Вместо ответа я сунула ему вчерашнюю газету и отправилась на кухню.

Что-нибудь подходящее в данном случае ограничивалось нелюбимой мною, но полезной овсянкой — оперативно приготовить что-то ещё я не смогла бы даже с помощью магии. Он, впрочем, не возражал и вообще, наверное, съел бы даже живую лягушку, причём вместе с тиной. Слаб он был чудовищно, но кормить себя не позволил — просто выпил полужидкое варево через край.

Выполнив таким образом хозяйский долг, то есть угостив гостя, я решила всё же поинтересоваться, как он здесь очутился. «Прилетел», — малоинформативно отозвался он. «На метле?», — рассеянно спросила я, собираясь задать более интересный вопрос — откуда именно. Ответ, однако, меня поразил: «Нет, на гиппогрифе. Вон он, во дворе.». Я глянула в окно и обомлела: там во плоти и крови (неужели, моих бентамок?!) пребывал двуцветный и двусущный красавец, подобных которому я до сих пор видела только на картинках. Я кинулась было к двери, но была остановлена его воплем: «Стой!», сопровождаемым почти удачной попыткой вскочить. Пришлось вернуться и помочь повисшему на спинке кровати мужчине снова занять горизонтальное положение. Бедняга дышал так, словно только что выиграл финальный забег на две тысячи метров, но через силу прохрипел: «Ты хоть помнишь, как с ними надо обращаться?». Я отмахнулась было, потом вспомнила соответствующий параграф из учебника и облилась холодным потом, поняв, в какие неприятности чуть не вляпалась. Пришлось сквозь зубы (обидно же!) благодарить, но он всё равно не отпустил моей руки, пока не заставил процитировать тот самый параграф близко к тексту и только потом позволил выйти.

Гиппогриф во дворе по-прежнему наличествовал. Я поклонилась ему, как положено — и даже с удовольствием, когда поняла, что валяющиеся рядом косточки принадлежат не моим лелеемым курочкам, а неимоверно расплодившимся кроликам. Не далее, как позавчера подгрызшим на моей делянке десяток кустов, безошибочно выбрав самые ценные и редкие. Зверь, видимо, оценил искренность моих чувств, потому что ответил на поклон без малейшей задержки и позволил почесать себя за отсутствующим (точнее, невидимым в перьях) ухом. Установив контакт с четверолапым гостем, я вернулась к двуногому, который при моём появлении вздохнул так, словно не дышал всё это время, откинулся на подушку и почти мгновенно отключился — хотелось бы верить, что уснул, а не снова потерял сознание.

Проспал он почти до темноты, так что я успела переделать кучу дел. А проснувшись немедленно заявил, что отлично себя чувствует и потребовал одежду. Я ему не поверила, да и никто в здравом рассудке не поверил бы. Когда он всё же стал настаивать, я поняла, наконец, в чём дело и пошла на компромисс: ткнула пальцем в соответствующую дверь, а сама отправилась на кухню. Вернувшись через полчаса, я застала его лежащим в постели (а не на полу в обмороке, как тайно опасалась) и даже слегка умытым. Сделав из увиденного вывод, что похороны откладываются на неопределённое время, я подала больному кружку как раз остывшего до приемлемой температуры бульона и с неожиданным для себя умилением стала наблюдать, как он пьёт. Впрочем, с таким наслаждением мою стряпню не поглощал ещё никто, включая меня саму.

— Спасибо, — проговорил он, убедившись, что в кружке ничего не осталось, — даже и не помню, когда последний раз ел что-то подобное.

Я не удержалась от замечания, что, судя по виду, он уже месяца два вообще ничего не ел.

— Да ну, не ел я дня два… кажется, — возразил он. — Или три…

— А до этого?

— Ел… всякое.

— Травку?

— Крыс. Одну вот только не успел сожрать. А жаль.

Я подумала, что он снова бредит. Видимо, эта мысль достаточно ясно нарисовалась на моём лице, потому что он криво усмехнулся и предложил:

— А давай я тебе всё расскажу. С самого начала. А ты уж потом станешь решать, кого сперва звать — санитаров или авроров.

Он рассказал мне всё. Начиная с событий двадцатилетней давности и до происшедшего в последние дни. Звучало это всё как страшноватая сказка, однако наличие передо мной одного из её героев, а на столе газеты, подтверждающей как минимум факт его побега из Азкабана, мешало перевести услышанное в разряд «ладно врать-то». Хотелось сразу начать задавать уточняющие вопросы, но к концу рассказа он и так едва шевелил языком, так что я выдала ему очередную порцию зелья и оставила в покое до утра. А сама устроилась спать на полу. Благо спальник у меня имелся. Со своей способностью к материализации я предпочитала в многодневные лазанья по горам брать вещи с собой, а не пытаться на ночь глядя сотворить что-то пригодное для сна.

Наутро мой пациент чувствовал себя ощутимо лучше, но одежды на этот раз требовать не стал, а потребовал завтрак в постель. Я настолько одичала в своём захолустье, что не придумала лучшего ответа, чем стандартное: «Может, лучше в тарелку?». Впрочем, тут же изобразила этакую горничную (передничек и наколка) и подала ему тарелку всё той же овсянки. На этот раз, правда, на молоке. И даже дала доесть, прежде чем начать задавать вопросы. И даже начала с практических:

— Скажи, ты это с голодухи в обморок грохнулся или есть ещё что-то?

— Потеря крови, наверное. Да и тесное общение с полусотней дементоров здоровья не прибавляет.

Он старался говорить небрежно, но на слове «дементор» всё же запнулся. Про дементоров я уже слышала вчера, так что больше заинтересовалась другим:

— Какая потеря крови? На тебе ни царапинки, я же смотрела.

— Рем меня здорово покарябал, — он слегка пожал плечами, — только я был в собачьем облике, при перекидывании травмы исчезают. Поверхностные во всяком случае. Мы этим часто пользовались.

Я, наверное, сильно побледнела, чем заработала недоумённый взгляд. Потом он сообразил, в чём дело и успокоил:

— Да не кусал он меня, когтями порвал. А яд в слюне, это я точно знаю, мы даже проверяли.

— Ты уверен? Что только когтями?

— Конечно. У меня, в конце-то концов, опыт в этом есть.

— Вы что, уже дрались? Ты же говорил, что для вас он был не опасен?

— Для нас, — ответил он таким тоном, что я решила пока что сменить тему:

— А дементоры?

Он снова слегка вздрогнул, но ответил ровно:

— Не знаю. Их кто-то прогнал. Не я, я почти сразу отключился. Может дети. Вряд ли, конечно, это для их возраста сложновато, но ребята способные, а если учесть, что их Рем учил…

— Он что, хороший преподаватель?

— Во всяком случае, большой спец в защитной магии. Насколько мне известно.

— А если не они?

— Не знаю. Может быть, твой приятель.

Я не поняла. Он, поморщившись, пояснил:

— Ну, Снейп. Конечно, вряд ли он меня защищал, а вот ребят мог.

— Никакой он мне не приятель! — почему-то возмутилась я. — Так, однокурсник…

— Ты же его в школе всегда защищала…

— Я?! Вот уж нет! Это ваша драгоценная Лили его защищала!

Не стоило этого говорить. Лицо у него свела судорога, словно от сильной боли, а глаза стали… лучше не видеть. Видимо, он тоже так считал, потому что прикрыл веки и долго молчал. Минуты две. Но когда заговорил, голос звучал совершенно спокойно:

— У тебя газеты английские есть? За последние дни?

Я протянула ему последние две газеты, за недостатком времени ещё не читанные, и поинтересовалась:

— Что ты хочешь там найти?

— Не хочу, а боюсь. Сообщение об аресте пособников убийцы Блэка.

— Детей?

— Это вряд ли. А вот Рем… Его могли и обвинить. С подачи того же Снейпа.

Я хотела было возмутиться (ну что он к Севе́ру прицепился!), но не стала и тоже взялась за газеты. Ни про каких пособников там не было (оно и к лучшему), зато говорилось о нерасторопности работников министерства, упустивших опасного преступника «…едва было не схваченного благодаря самоотверженности одного из профессоров Хогвартса…». На это он только хмыкнул. Я обозлилась:

— Что тут смешного, Фадж теперь будет носом землю рыть!

— Будто он раньше не рыл, — отмахнулся этот наглец. — А вот как бы с Ремом связаться?

— Пошли письмо. Хочешь, сову одолжу?

Он задумался. Потом покачал головой:

— А если за ним следят? Подкинуть такое шикарное доказательство нашей связи?

Это было так разумно, что даже не похоже на того Блэка, которого я знала (и терпеть не могла) в Школе. Впрочем, он вообще был вопиюще не похож на себя прежнего. И дело было не в спутанных волосах и даже не в лице, больше всего напоминающем сейчас обтянутый серой кожей череп (правда, идеальной формы). Но вот глаза… Я же хорошо помнила эти насмешливые синие звёзды, которые мне почти всё время хотелось пригасить с помощью чего-нибудь тяжёлого или хотя бы просто кулака! Нет, не зря говорят: «Бойтесь своих желаний. Они могут сбыться». Сейчас его глаза были чёрными. И мёртвыми. Но не пустыми, не остекленевшими (что обычно имеют в виду, говоря о «мёртвых» глазах), а… не знаю даже, как сказать. В общем, теперь я бы дорого дала, чтобы увидеть хоть искорку прежней синевы. И старалась пореже встречаться с ним взглядом.

Я постаралась отвлечься от воспоминаний и выдала конструктивную идею:

— А хочешь, я ему напишу? Однокурсники, как-никак. Расспрошу про жизнь, заодно намекну про тебя как-нибудь понезаметнее. Он парнем вроде умным был, поймёт. А и не поймёт — хоть убедимся, что у него всё в порядке.

На том и порешили. Я велела ему отдыхать, а сама села сочинять письмо. Провозилась не меньше часа, раз десять каждую фразу переделывала — хорошо, заклинание стирания выучила ещё на первом курсе. Одно из самых нужных в учёбе заклинаний, уйму пергамента сберегает! Мужчина мне не мешал — то ли дремал, то ли размышлял. Скорее второе, потому что, когда я окликнула тихонько — отозвался сразу. Я протянула ему готовый текст:

«Здравствуй, Ремус! Мне тут сказали, что ты преподаёшь в Хогвартсе. А место преподавателя травологии там, случайно, не свободно? А то мне ужасно надоело в той глуши, куда я сама себя сослала. Тоска тут редкостная, я уже с любой бродячей собакой беседовать готова. Хоть мы в школе и не дружили особенно, но и не враждовали — может, составишь протекцию? А ещё говорят, что у вас там какие-то интересные события происходят. Не поделишься сплетнями? Особенно о детях наших однокурсников, а то я уже сто лет ни с кем из наших не переписывалась. Надеюсь на ответ. Роксана Лейт.»

Сириус прочитал письмо очень внимательно и одобрительно хмыкнул:

— Даже лучше, чем ты сама думаешь.

— Почему?

— Потому что одно из моих школьных прозвищ — Бродяга.

— А почему Бродяга?

— Потому, что из дома сбежал.

Дальше расспрашивать я не стала. Забрала письмо и пошла звать сову.

На следующий день он уже более настойчиво потребовал вернуть одежду. Правда, и выглядел вроде бы получше, так что я не стала возражать. Вернула ему мантию, постиранную и слегка починенную. Он критически осмотрел результат моих стараний и вежливо попросил одолжить на пару минут палочку. Именно пара минут ему и потребовалась, чтобы превратить отстиранную половую тряпку в почти новую мантию. У меня так никогда не получалось. Правда, я знала, что заклинание придётся обновлять ежедневно, но всё равно было завидно. Нет, ну какого Моргота я в школе лентяйничала? Только своей любимой травологией и интересовалась, а остальное постольку-поскольку, лишь бы экзамен не завалить. Вот и мучаюсь теперь с простейшими (для других) бытовыми заклинаниями. Даже посуду мне проще помыть руками.

Правда, сегодня мыть посуду мне не пришлось — гость справился с этим за те же пару минут с помощью той же (моей!) палочки. После чего забрался в кресло с ногами и уткнулся в первую попавшуюся книгу («Немагические вредители магических растений и борьба с ними»). Я оставила его наслаждаться сомнительными красотами стиля миссис Райс, а сама занялась основательно заброшенной за последние дни оранжереей. В этот день мы практически не разговаривали. После обеда я загнала его в постель, для убедительности подлив в суп сонного зелья. А к дополнительным расспросам приступила только утром. Зато интенсивно.

В конце концов он решительно заявил, что я слишком много хочу от больного человека и если мне интересно в пятый раз слушать одну и ту же историю, так есть такое хорошее магловское изобретение — магнитофон. И вообще, не разрешу ли я ему воспользоваться моей ванной, а заодно и моей палочкой. А то он уже тринадцать лет не мылся по-человечески и желает остановиться на этом счастливом числе. До меня, наконец, дошло, что ему просто тяжело и больно столько раз пересказывать отнюдь не самые счастливые моменты своей жизни. Да и один раз, если на то пошло. Извиняться я всё же не стала (ещё чего!), но зато разрешила воспользоваться не только ванной, но любыми из имеющихся там косметических средств. И палочкой, разумеется. Проблему водоснабжения я разрешила с помощью трубы от ближайшего родника, но подогревать воду приходилось «вручную».

Из ванной он вылез часа через два — то ли действительно соскучился по тёплой воде, то ли просто от меня отдыхал. Чисто выбритый и довольно коротко подстриженный, что меня слегка даже огорчило — всегда любила у мужчин длинные волосы. Если это, конечно, волосы, а не эмбриональный пушок. Комментировать изменения во внешности гостя я, впрочем, не стала, а стала кормить его обедом. Повар из меня так себе, но, к счастью, гость попался не слишком привередливый. Видимо, по сравнению с тюремной баландой и свежепойманными крысами даже моя стряпня смотрелась шедевром кулинарного искусства.

За обедом я всё же не выдержала:

— Знаешь, никогда не видела живого анимага. То есть думала, что не видела…

Он чуть не поперхнулся:

— Здрасте! Позволь тебе напомнить, что вполне живой анимаг преподавал у нас трансфигурацию.

Я вспомнила, что он прав — МакГонагалл действительно была анимагом. Но при нас же она не перекидывалась!

— Перекидывалась, — возразил он. — На уроке. А, ну да, трансфигурация у нас же отдельно была…. В общем, Джеймс как-то под хорошее настроение выпросил. Нам как раз нужно было технику перекидывания изучить. Правда, номер не прошёл — всё происходит слишком быстро, не уследишь. Но эффектно.

— Покажешь?

Мужчина поднялся из-за стола, явно рисуясь провёл руками вдоль тела… и в неуловимый миг словно перетёк в громадного (я таких и не встречала) чёрного пса. Одновременно грозного и немыслимо обаятельного — я с трудом удержалась, чтобы тут же не кинуться его гладить. Ну люблю я собак! Значительно больше, чем людей.

Он вопросительно гавкнул, картинно прошёлся по комнате, цапнул со стола сухарь и столь же неуловимо-стремительно вновь обернулся человеком. Со вкусом дожёвывающим сухарь.

Больше всего меня поразило, что одежда тоже оказалась вовлечена в процесс обращения. Хотя могла бы и догадаться — вряд ли ММГ раздевалась прямо на уроке на глазах двух дюжин учеников.

— Понравилось? — небрежно поинтересовался он, опускаясь на прежнее место. Очень хотелось сказать «нет», но я не стала кривить душой:

— Здорово! А какая это порода?

— Никакая. Нечто среднее между волкодавом и тибетским мастиффом. Оно и к лучшему, чистокровности мне и в человеческом облике хватило. За глаза.

— Что плохого в чистокровности?

— Ничего. Ни плохого, ни хорошего. Если на этом не зацикливаться.

Спорить я не стала. Во-первых, он был ещё слаб, а избивать больного нечестно. А во-вторых, я была, в общем-то, с ним согласна. И спорить собиралась скорее по школьной привычке. Бесил он меня тогда до чрезвычайности, всё время хотелось то ли сказать что-нибудь ехидное (но ведь ответит!), то ли запустить чем-нибудь тяжёлым (но ведь увернётся!). Впрочем, нельзя сказать, что я совсем не пробовала. Пару раз даже почти удачно.

* * *

Следующие несколько дней мой гость делил время между отмоканием в ванне и чтением всего, что нашлось в доме, иногда сочетая два этих занятия. В перерывах помогая мне по дому. Уже на второй день я обнаглела настолько, что свалила на него всю уборку, тем более что он справлялся с ней за несколько минут и без видимого труда.

А потом прилетела сова с ответом от Люпина.

Письмо было длинное. И очень удачно составленное, я даже позавидовала. Он явно догадался о подтексте моего послания, но учёл и то, что мог догадаться неправильно. Написал, что уволился «по собственному желанию, хотя и возникшему не совсем добровольно». Описал своё участие в «охоте на крысу»: «…к сожалению, мои показания предпочли услышать лишь частично, а показания детей — не услышать вовсе …». Дальше шла затребованная мною информация о детях однокурсников: «…знаю только двоих: на третьем курсе сын моего друга Джеймса и на первом — дочка Линды Грейт, из Ровенкло, если ты её помнишь…». Затем поминалась «…легендарная Рыжая Молли, ставшая почтенной матерью большого семейства» и её младший сын «бывший владелец пресловутой крысы». Ну и так далее. В конце шёл адрес (окраина Лондона, если я правильно поняла) и «…буду рад письму от тебя, а также от любого из наших однокурсников». Дочитав, я передала письмо сгоравшему от нетерпения Блэку. Он перечитал всё раза три, не меньше, и, по-моему, не расцеловал пергамент только по причине моего присутствия. Зато прокомментировал весьма эмоционально:

— Нет, Рем всё же гений! Он всегда был самым умным из нас. А Джеймс самым талантливым.

— А ты?

— А я самым наглым. А Рем всё равно гений!

Почему-то мне стало ужасно обидно, и я не утерпела:

— Что же твой гений сразу не сообразил, что к чему, а только через двенадцать лет, да и то после подсказки?

— Не смей так говорить, — буркнул он. Но я уже не могла остановиться:

— А что, не так? Даже не попытался тебе помочь. И это называется лучший друг?

— Да как ты можешь! — взвился он, — Да что ты знаешь о нём! Да ты хоть представляешь, что он сам пережил?! А, да что там…

И он выскочил на улицу, громко хлопнув дверью.

Первые десять минут я злилась (ну я же права, разве нет?!). Следующие десять — обижалась (ну кто так с дамами разговаривает?!). Потом начала тревожиться. Потом сказала сама себе, что пора куриц кормить и вышла во двор. Там его не было. Я снова разозлилась (и где его тролли носят?!), потом обиделась (ну что я такого сказала?), потом… в общем, когда через три с четвертью часа (было уже практически темно) он, наконец, появился, я и сама не знала: бросаться ему на шею или бить по физиономии.

Дожидаться моего решения он не стал. Картинно пал на одно колено и с намеренно высокопарным: «Мадам, я вёл себя недопустимо грубо!» вручил мне пышный, хотя и весьма разнокалиберный букет. Это было так неожиданно, что я потеряла дар речи и, чтобы выиграть время, уткнулась носом в подарок, делая вид, что наслаждаюсь ароматом. При этом разглядела один из цветков и потеряла дар речи вторично. Ненадолго. Спустя полминуты я уже трясла перед носом ничего не понимающего мужчины невзрачным на вид семилистником (остальные цветы рассыпались по полу) и вопила: «Где ты это взял?!». Он пожал плечами: «Не помню. А в чём дело?». Я начала было объяснять, от избытка чувств запуталась, и просто сунула ему раскрытый на соответствующей странице справочник, где про этот самый цветок говорилось, помимо прочего, следующее: «…особо редкий. Встречается только в некоторых районах Пиренеев. Доступен исключительно во время цветения, в остальное время целиком уходит под землю». Ниже шёл список (на полстраницы) зелий, в которых данное растение использовалось (целиком или по частям) в качестве «обязательного» или «крайне желательного» компонента. Причём одно ценнее другого.

Он пробежал статью глазами, кивнул: «Теперь понятно. Не переживай, найдём. Только фонарь захвати, темно уже. И палочку не забудь» и мгновенно перекинулся в Пса. Деловито обнюхал всё ещё зажатый у меня в руке цветок, гавкнул нетерпеливо («Ну что же ты стоишь?») и направился к двери. Я постаралась собрать раздёрганные мысли в кучку (не слишком успешно), схватила в одну руку лампу, а во вторую — палочку, и кинулась следом.

Идти пришлось не слишком долго. Правда, по таким завалам, куда я в здравом рассудке и днём бы сто раз подумала сунуться ли. Сейчас не думала. А увидев целую полянку тускло поблёскивавших в свете фонаря семилисток — окончательно перестала думать о чём-то ещё. Пару лопаток и несколько ящиков я наколдовала сразу (благо дело привычное), попыталась придумать что-то с освещением — и едва не подожгла драгоценную растительность. Сириус, успевший принять более привычный облик, отобрал у меня палочку и в пять минут развесил над поляной с десяток ярких «солнышек» размером с детский кулачок каждое, давших в сумме почти дневное освещение. После чего покорно взялся за лопату.

Провозились мы всю ночь. Выкопали сперва всё, что увидели, потом он опять перекинулся и по запаху нашёл ещё шесть штук, успевших почти спрятаться под землю (цветёт Септема всего несколько часов). Потом вернулись домой (два ящика он тащил в руках, остальные я левитировала) и взялись за разбор добычи. Девять штук я посадила: по три в горшки, в теплицу и в открытый грунт, тщательно огородив места посадки. Остальные мы разделили на части (корень-стебель-цветок), корни промыли и всё разложили на специальных полках — сушиться. К утру всё было закончено, и только тут я с раскаяньем заметила, что Сириус едва держится на ногах. Свинство, конечно, с моей стороны: я и сама-то только что не шаталась, представляю, каково ему пришлось. Он ведь и так ещё не до конца оклемался! В порыве раскаяния я выдала ему последнюю кружку молока и сама расстелила постель. Он даже не возразил, хотя уже два дня назад настоял, что будет спать на кухне в спальнике («Во-первых, я уже здоров. Во-вторых, я мужчина, или как? В-третьих, ты хозяйка, а я гость, причём незваный»). И, уже засыпая, пробормотал: «Вот я и подарил тебе цветы. Третий раз в жизни». Так тихо, что я едва расслышала. А может, он и не хотел, чтобы я слышала?

Не смотря на усталость, спать не хотелось. Я заварила себе чаю, уютно устроилась в кресле и попыталась понять, что он имел в виду. Если считать вчерашний букет первым разом, тогда где второй? А если вторым, то когда был первый? Что? Так тогда это были всё же ОНИ?!

* * *

Когда мы учились на шестом курсе, в Школе вдруг возникла настоящая мода на День Святого Валентина. До тех пор этот сомнительный с моей точки зрения праздник отмечали тихо и локально, а тут все как с ума сошли. Почтовые совы летали стаями, девчонки и парни всех возрастов шушукались по углам и рылись в библиотеке в поисках какого-нибудь нетривиального поздравления, по всем коридорам и гостиным порхали розовые сердечки… в общем, кошмарный сон сексуального маньяка-теоретика. И я ничуть не удивилась, когда четырнадцатого меня разбудил изумлённо-восторженный вопль Альды. Я лениво потянулась, повернулась на бок… и ахнула! На тумбочке у моей кровати лежала живая роза, даже капли воды кое-где поблёскивали на лепестках. Роза совершенно невероятного цвета: бледно-бледно жёлтая, с зеленоватым отливом. Неизвестно как там оказавшаяся.

После десятиминутного коллективного аханья-оханья мы перешли к более осмысленным выражениям чувств. Розы получили все пятеро, это во-первых. Не смотря на ранее никем из нас не виданный цвет, цветы были самые настоящие, это во-вторых. А в-третьих (это выяснилось после многократных тщательных проверок) на них не было никаких магических следов. Что означало, что на них не только не накладывали заклятий, но и ни одно магическое существо к ним не прикасалось. В том числе и домовые эльфы, на которых мы сперва подумали, как на наиболее вероятных доставщиков загадочных подарков. Совы не могли сами попасть в комнату, так как и дверь, и окна были закрыты. А парням вход в девчоночьи спальни заказан, это мы уже давно знали. Пытаясь разрешить эту загадку, мы чуть не опоздали всей компанией на завтрак. И, как оказалось, не мы одни. Розы получили все девочки нашего курса. И все — столь же загадочным образом. Только цвета были разные: у хаффлпафок — нежно-розовый, у ровенкловок — тёмно-бордовый, почти чёрный, а грффиндоркам достались золотисто-розовые «Глории Дейл». Девочки поступили с подарками по-разному: одни оставили в спальнях, другие прикололи к одежде или к рюкзакам, третьи, как я, воткнули в волосы. И все, разумеется, не забыли про чары неувядаемости, тем более что мы их совсем недавно проходили. Так что наш курс щеголял оригинальными украшениями целый месяц, на зависть девичьей половине всех остальных, среди мужской половины которых не нашлось столь же галантных (или столь же изобретательных) кавалеров. Авторов идеи вычислить тогда так и не удалось. Сбивало с толку то, что подарки получили девочки всех четырёх факультетов. Правда, кто-то утверждал, что видел «Глорию Дейл» на столе МакГонагалл, но это ничего не значило: остальные деканы были мужчинами.

Нельзя сказать, что тогда словечко «Мародеры» не всплывало. Наоборот, они попали под подозрение в первую очередь — в чем-в чём, а в отсутствии выдумки эту компанию не упрекали даже злейшие враги. Но доказательств не было. И как, Моргот меня подери, они это проделали?!

С трудом сдержав порыв немедленно потребовать от Сириуса ответа на сей животрепещущий вопрос (меня удержало не столько человеколюбие, сколько боязнь, что разозлится и не расскажет), я налила себе ещё чаю и снова погрузилась в воспоминания юности. Решив разрешить загадку ещё одного его высказывания: что я, якобы, всегда защищала Снейпа. Я вообще редко кого-то защищала, а уж лезть между молотом и наковальней (то есть между Блэк-Поттером и Снейпом) — с чего бы это, спрашивается? На такое способна была только завзятая гриффиндорка Эванс, да и то я так и не поняла, ради кого из них она это делала. Да и не так уж нуждался он в защите, как это могло иногда показаться. Так всё же… о, Мерлин! Да. Было. Правда, не «всегда», а, строго говоря, всего однажды, зато уж от души. На пятом курсе, аккурат после экзамена по ЗОТИ.

Сперва всё было как обычно: Снейп и мародёристая парочка (Поттер лидирует, Блэк на подхвате) обмениваются заклятьями пополам с руганью, Лили на них рычит, народ развлекается… Причём до определённого момента я была скорее даже на стороне Мародёров: если уж ты не выучил до сих пор блокировку от суперпопулярного «Левикорпуса» — сам виноват, да и наносить противнику в подобной перепалке серьёзные ранения, как это сделал Снейп, — дурной тон. Потом он обозвал Лили «грязнокровкой» — утверждение, по сути, верное, но грубое, особенно по отношению к даме. Она, разумеется, обиделась и сбежала. Поттер, разумеется, обиделся тоже (за неё), снова подвесил Снейпа вниз головой и заявил, что сейчас снимет с него подштанники. Вот тут уже я решила, что это перебор и просто неприлично, в конце-то концов. О чём тут же и сообщила. Этот тип, разумеется, и не подумал прислушаться. Заявил с наглым видом:

— Он это заслужил! И получит!

Я всерьёз разозлилась:

— Кто что заслужил — в ведомости напишут. Отпусти его немедленно!

— Ещё чего!

— Отпусти, говорю!

— Не хочу!

Ах, так?! Ну ладно же, получай! Я направила на него палочку:

— Сейчас захочешь! Импе…

Договорить я не успела. Две короткие вспышки — и обе палочки (моя и Поттера) оказались в руках у Блэка, а сам он совсем не в своём стиле заорал на меня:

— Дура! В Азкабан захотела?!

И, уже в адрес открывшего было рот Поттера:

— А ты тоже заткнись! Хватит уже! Надоело!

Я не кинулась бить ему морду только потому, что окаменела от злости. Поттер, по-моему, тоже. Не знаю, чем бы всё закончилось, не вмешайся до сих пор молча смотревший на происходящее Люпин. Для начала он левитировал к себе валявшуюся на земле палочку Снейпа, потом освободил его от «Левикорпуса». Бедняга даже не попытался подняться — то ли сил не было, то ли ждал очередной гадости от очередного Мародёра. У Люпина, впрочем, были другие планы. Он повернулся к Блэку и мягко, но решительно, потребовал:

— Отдай мне их палочки. И свою тоже.

Блэк молча подчинился. Люпин выразительно постучал по значку старосты (мол, имею право) и сообщил приятелям:

— Ваши палочки верну в гостиной. А ваши (это уже относилось ко мне и Севе́ру) — кому-нибудь из ваших старост. Кого первого встречу. Джеймс, Сириус, идите к себе и приведите себя в порядок, а то смотреть на вас страшно.

К моему удивлению оба зарвавшихся придурка подчинились. Выглядели они, впрочем, и правда чёрте как: Поттер весь в крови, а Сириус бледный и какой-то встрепанный. Неужели так за друга испугался? С чего бы? Ничего его драгоценному Поттеру не грозило, слабо́ мне было тогда его заимперить. Да и кого другого вряд ли, во всяком случае, из ровесников. Это ведь только в простейших заклинаниях всё дело в словах и правильном движении палочки, а в более сложных важнее настрой.

Тогда я так ничего и не поняла. А вот сейчас до меня, кажется, дошло. Он что, за МЕНЯ тогда испугался?! А ведь похоже на то! Заклятье-то из Непростительных. Ну, Азкабан — не Азкабан, а вот вылететь из Школы могла ласточкой, узнай кто из профессуры. Да-а-а... Тут было о чём подумать. Но думать я уже не могла — заснула прямо в кресле.

* * *

Проснулась я оттого, что шея совсем затекла. И кто только придумал, что тридцать пять — вторая молодость? В крайнем случае, первая. Да и то сомнительно. Был уже вечер, есть хотелось страшно, я со скрипом поднялась и отправилась на кухню.

Сириус появился на запах яичницы, на удивление бодрый и даже причёсанный. И сразу спросил, как бы ему письмо Гарри отправить. Причём так, чтобы мальчик получил его непременно в поезде. Я невольно заинтересовалась: почему? Он объяснил, что в Хогвартсе могут следить, Дурсли, как он понял, способны выкинуть письмо из чистой вредности, да и Рем явно советовал, не зря же назвал число, когда дети домой поедут.

— А ещё я хочу пару слов для Рона приписать, — добавил он. — Я ему ногу сломал, в конце-то концов. Стоит хотя бы извиниться за невозможностью большего.

— И домашнего животного лишил…

— Да уж, — скривился он.

— Подари новое.

— Разве что Клювокрыла. Но, насколько я помню, для их дома он крупноват.

— Познакомлю тебя с семейством карликовых сычиков, если ответишь на пару вопросов.

— По-моему, я только это и делаю. Ладно, но только на пару!

— Первый: это ты нам розы на шестом курсе притащил? И второй: как?

— Мы. Забрались по стене, на окнах блок только от летающих предметов. Есть такое заклятье, Аглютинар. Не очень удобно, но довольно надёжно. Мы с Джеймсом лазали, а Рем нас страховал. А розы мы в одной маггловской теплице честно украли.

— «Честно украли» — это как?

— Взяли без спросу, но взамен кое-что оставили. Довольно ценное. И без магии, так что всё в рамках закона.

— А как вы в эту теплицу попали?

— Да там недалеко, на метле часа два, Джеймс один и быстрее бы смотался, да кто ж его одного отпустит…

— А из замка как выбрались?

— А также — по стене. Тут фокус был в том, что «липучка» тебя со стеной как бы соединяет, защита не срабатывает. Теперь-то этот номер не пройдёт.

— Почему?

— А мы о нём Дамблдору рассказали. Правда, уже после школы, мы же не самоубийцы. Но шутки шутками, а брешь в защите оставлять не годится. Вдруг не мы одни такие умные?

— Что я слышу?! Блэк и самокритика?

— Всего лишь признание возможности наличия разума в рядах противника. Ну, на вопросы я ответил, где обещанные сычики?

— Ты что, в темноте по горам не налазился? Никуда они до утра не денутся, можешь пока письмо написать. Да и Люпину своему тоже, волнуется ведь небось. Ему с моей совой пошлёшь.

Это было извинение и он, кажется, это понял. Хотя и проворчал:

— Не зови его по фамилии, особенно в лицо. Он её не любит. А за сову — спасибо.

Почему Люпин не любит свою фамилию я, честно говоря, не поняла. Но переспрашивать не стала. Велела прибраться на кухне (всё честно, я же готовила!), выложила на стол всё, нужное для письма, а сама пошла в лабораторию — полюбоваться ночной добычей и проверить режим сушки.

В кресле я не выспалась, поэтому легла почти сразу. Сириус ушёл на кухню — то ли спать, то ли письма писать. Проснулась я поздно и хотела было поваляться в постели (ну заслужила же!), но тут скрипнула дверь и в образовавшуюся щёлку просочился умопомрачительный запах. Превалировало в нём тушёное мясо, но с постели меня подняло даже не это, а идущие обертонами специи. Точнее, парочка трав, явно (для специалиста) присутствующих, но специями не являющихся. И как я только не выскочила на кухню в одной рубашке?! В последний момент удержалась.

На кухне аромат стал просто невыносим (как бы слюной не захлебнуться). Блэк, выглядевший совершенно потрясающе в передничке с оборочками (чей-то подарок на Рождество, я его и не носила, висел себе на гвоздике) священнодействовал у плиты. Вместо приветствия я поинтересовалась, понимает ли он, что в варево накидал. И в какое, собственно, варево. Он со своим фирменным, всю жизнь меня бесившим, видом (этакое аристократическое высокомерие) ответствовал, что поймал пару кроликов, а что касается травок, то зелья же не зря в специальных котлах варят и палочкой мешают. Без подобной активации многие компоненты и четвертью тех свойств не обладают. И ведь прав, гад, мы же это ещё на третьем курсе проходили! Нет, ну почему он всегда прав?!

Результат его кулинарных экспериментов я всё же пробовала с осторожностью. Первую порцию.

— И где ты так готовить научился? — поинтересовалась я между второй и (пропадай моя фигура!) третьей.

— У холостяка только два пути: научиться готовить или заработать гастрит. Он, конечно, лечится, но такой гадостью, что второй раз не захочешь. Я вообще-то вкусно поесть люблю, ребята меня Гурманчиком было обозвали, да, к счастью, не прижилось.

— По тебе не скажешь, — не удержалась я. Он хохотнул. Странно он смеялся, как лаял. По-моему, в школе было не так. Или это я забыла? Или на него так вторая ипостась влияет?

После завтрака я героически сама мыла посуду, одновременно рассуждая, что делать со свалившимся на меня богатством. Проще всего, конечно, отдать всё моему обычному скупщику, но он такие комиссионные сдерёт! Можно дать объявления в газеты и продавать понемногу, под заказ. Самое выгодное, конечно, было бы самой зелья с Септемой на заказ готовить, но они почти все сложные, мне не по зубам.

— А ты со Снейпом скооперируйся, — предложил Сириус. — Он-то как раз спец по зельям. И, видимо, из лучших. Дамблдор не стал бы плохого держать.

Вообще-то совет был хорош, вот только услышать его от Блэка…

— Ты же его ненавидишь! — вырвалось у меня. Он скривился:

— Ну, ненависть… Это когда желаешь кому-то смерти, по возможности долгой и мучительной. Снейпу я смерти не желаю, пожалуй, а вот морду бы набил, это точно. Со вкусом и удовольствием, без магии и до кровавых соплей.

— Да что он тебе сделал? — ляпнула я, уже на втором слове поняв глупость вопроса, но не сумев вовремя остановиться.

Мужчина иронически поднял бровь:

— Позволь напомнить, что он меня хотел дементорам отдать.

— Он тебя преступником считал! — я понимала, что добром эта дискуссия не кончится, но остановиться уже не могла. Да что ж это он меня сегодня так бесит?

— Преступником? — теперь уже и он разозлился, — между прочим, меня обвиняли в том, что я выдал ненавидимых им Поттеров его тогдашнему хозяину. А уж маглы, которых я якобы убил, всегда интересовали его значительно меньше, чем тараканы — из них ведь даже зелья готовить нельзя!

Он был опять прав, и именно это злило меня больше всего. А он продолжал, всё больше распаляясь:

— Ну ладно я, ко мне у него счёт особый, но Рема-то за что, он его в жизни пальцем не тронул, ещё и нас останавливал, защищал этого типа!

— Тебя послушать, так все его защищали!

— А что, не так? Нашли себе невинную овечку!

— Он, по крайней мере, на вас «двое на одного» не нападал!

— Ага, они для этого как минимум втроём собирались!

— Что?! Это кто «они»?

Он хотел что-то ответить, но только махнул рукой и сбежал — на этот раз, к счастью, всего лишь в комнату. Я злобно домыла посуду (чуть не перебив половину), с отвращением взяла себя в руки и пошла извиняться за несдержанность, то есть звать его за сычиком.

* * *

Остаток лета мы прожили душа в душу, то есть ругались не чаще раза в неделю. Я вернулась к своим обычным занятиям, он или помогал мне (без особого восторга, но добросовестно), или читал, или перекидывался и гонялся по окрестным альпийским лугам за кроликами. Или готовил этих самых кроликов, которых они на пару с Клювокрылом основательно «проредили» на радость моим драгоценным кустикам. По вечерам мы болтали, чаще всего вполне мирно. Выбор тем я предоставляла ему: как-то никак не понимала, о чём с ним говорить можно, а о чём — нет. Например, упоминание о Джеймсе могло вызвать как ностальгическую улыбку, так и гримасу боли и я никак не могла понять, от чего это зависит. То ли от контекста, то ли просто от его настроения в данный момент. Во всяком случае, причинять ему боль я не хотела. И даже не из гуманности — просто в такие моменты я его боялась. Или за него... в общем, не нравилось мне это. Вообще-то за это время он основательно изменился в лучшую сторону: отмылся, отъелся и даже помолодел, вот только глаза остались прежними. Вернее, не прежними. А жаль!

В конце лета Гарри прислал письмо, сильно его встревожившее. Настолько, что он собрался было в Англию, но мальчик, видимо, одумался и написал, чтобы он ни в коем случае не приезжал и «...у меня всё нормально, мне просто почудилось...». А «почудилось» парню, что у него резко заболел его пресловутый шрам — риддлово наследство. (Вслух говорить «Волдеморт» я не то, чтобы боялась, но предпочитала этого не делать, Тёмным Лордом, по словам Сириуса, его только Пожиратели называли, а принятое в широких магических кругах обозначение «Тот-кого-нельзя-называть» всегда казалось мне довольно нелепым. Так что мы сошлись на его настоящем имени — Том Риддл. «Откуда ты его имя знаешь?» — удивилась я. «С ним же Хагрид вместе учился!» — удивился он). В «почудилось» Сириус не поверил, но лететь в Лондон раздумал, сказав: «Куда я там Клювокрыла дену?» — куда сам денется он, похоже, не задумывался. Зато спросил, не могу ли я достать некоторые книги. Достать я могла. В библиотеке Барселонского Университета у меня был роскошный блат, основанный на поставках эксклюзивного порошка от книжных паразитов. Если бы они знали, что основной ингредиент этого порошка можно надрать в любой магической теплице, да тебе ещё и спасибо скажут, так как это один из самых злостных сорняков... но они этого пока не знали, и не мне их просвещать. Так что я была почти уверена, что книги мне разрешат взять домой (если только они не из Раздела Редких Рукописей или Закрытого Раздела). У меня даже был многоразовый портключ, настроенный прямо на вестибюль Библиотеки.

Я оказалась права: весь поход за книгами занял не больше двух часов, да и то львиную долю этого времени я посвятила магазинам, пока библиотекарь заказ подбирал. Сириус, которому наверняка наскучили мои гербологические справочники, вцепился в принесённые книги, как голодающий в бифштекс. Целых две недели мне пришлось самой готовить и мыть посуду, от чего я, признаюсь, успела порядком отвыкнуть. Вот и делай после этого добро людям!

Ничего нужного он в книгах не нашёл и затребовал новую порцию. На вопрос: «Что ты там хочешь, собственно, разыскать?» только пожал плечами. Я хотела было послать его подальше, но не только к сердцу мужчины путь лежит через желудок. К моему тоже. Тем более, что на этот раз он вместо кроликов умудрился отловить молоденькую горную козочку. Вернее, они, с Клювокрылом. Эта парочка замечательно спелась.

— И как ты с ним так ладить научился? — спросила я, наблюдая процесс абсолютно немагического превращения куска мяса в изысканное блюдо, достойное дорогого ресторана.

— Я же анимаг. Могу разговаривать с животными.

— А они умеют говорить?

— Умеют. Правда, это не совсем разговор в нашем понимании. Скорее чувства, чем мысли. Но для взаимопонимания хватает. А для совместной охоты — тем более.

Я ему позавидовала. Наверное, это здорово — быть анимагом. Тут мне в голову пришла блестящая идея:

— А ты не мог бы научить меня стать анимагом?

— Нет!

— Почему?

— Во-первых, это очень опасно...

— Но вы же стали! — Он что, трусихой меня считает?!

— Мы были подростками, в этом возрасте организм вообще ещё очень мобилен. А ты — взрослая, сложившаяся женщина. И это во-вторых. А в-третьих — никто не знает, кем станет. Превратишься в гадюку, а обратно не сможешь — так и будешь всю оставшуюся жизнь под камнями прятаться.

— Это почему это в гадюку?!

— Ну, в ласточку. Мошек на лету ловить. Хотя нет, знаю — в крота... (он увернулся от картофелины и продолжил) ...или в землеройку... (он увернулся от второй картофелины) ...или в мышку-сеноставку... а если перекидаешь в меня всю картошку, то ещё и без обеда завтра останешься! Ой! И без ужина!

Ну не наглец, а?

— Как ты всё же научился так здорово готовить? Не каждая женщина так может.

— Понимаешь, у вас, женщин, домашняя работа в крови. У вас некий уровень чистоты и комфорта просто задан и ни одна женщина, если она не окончательно опустилась, не станет жить в грязи или питаться всухомятку без крайней необходимости. А у мужчин — крайности. Либо слой пыли в палец толщиной, месяц не стираная одежда и столько же не мытая посуда в лице единственного стакана и вилки, либо в доме не пылинки и далее по тексту. То же самое и с едой. Либо всякие изыски, либо подгорелая яичница. А я уже говорил, кажется, что поесть люблю. Вкусно. По ресторанам бегать — никаких денег не хватит. А слуг у меня нет, не было и не надо.

— Почему не было? Наверняка в вашей семье домовые эльфы были...

— Не напоминай! Был один, а как же! Уж и не знаю, кто из нас кого больше не любил. Каких только почтительных гадостей я от него не наслушался!

— А что-нибудь хорошее у тебя в детстве было?

— А как же! Друзья.

— Нет, я имею в виду — до Школы.

— Я понял. Ты что думаешь, у меня раньше друзей не было? Только мне с ними общаться запрещали.

— Маглы? — догадалась я

— Ага. Из соседних домов. Мать когда узнала — полгода меня вообще на улицу не выпускала. Только она не сразу узнала. Сам виноват — надо было быть осторожнее и не разбрасывать книги где попало.

— Какие ещё книги?

— «Следопыт». Приключения всякие. Про индейцев и завоевание Америки. Отличная вещь, мне до сих пор нравится.

— Ты что, магловские книги читаешь?!

Вместо ответа он прикрыл глаза и начал декламировать стихи. На французском. Этот язык я знала так себе, но всё же поняла, что речь там шла о любви. И героиню звали Роксаной. С этого момента я слушала очень внимательно. Читал он хорошо. Да и стихи были хорошие. Очень.

— Ну как? — поинтересовался он закончив читать и не дождавшись моей реакции.

— Чьи это стихи?!

— Эдмон Ростан. Был такой поэт веке, кажется, в девятнадцатом. Это вообще-то пьеса. Называется «Сирано де Бержерак».

— И что, героиню и правда зовут как меня?

— Правда. Только это не настоящее имя. Настоящее — Мадлен, но оно ей показалось неромантичным.

— А чем Роксана романтичнее Мадлен? — искренне удивилась я.

— Ну-у-у... Для француза, возможно, романтичнее... А вообще-то так звали ещё и жену одного исторического персонажа, был такой Александр, царь Македонский, пол-Азии завоевал и в тридцать три года помер. Не слышала? Любопытная личность. С идеалами. Самые худшие завоеватели — это те, что с идеалами.

— Почему?

— Те, что просто алчные, они в жизнь не лезут. Отхватят кусок пожирней и успокоятся. Большинству людей в общем-то всё равно, кому налоги платить. А вот такие, как этот Александр, начинают жизнь переделывать. Может быть даже и к лучшему, но насильно, а, как говорится в чьей-то пословице, «Силой любим не станешь». И не успокаиваются они никогда, весь мир желают осчастливить. В результате — реки крови и все несчастны. Но спустя пару тысячелетий всё выглядит очень романтишно.

— А у тебя что, идеалов нет?

— А я не завоеватель. Это вот Риддл у нас — завоеватель. С идеалами. И эти идеалы мне лично напрочь не нравятся. А идея силой внедрять их в жизнь — ещё того менее.

— Он же погиб!

— Как же, погиб он. Человеческого тела лишился, это да. Да одна история с Квиррелом чего стоит! Нет, мы с ним ещё навоюемся. И хорошо ещё, если только мы. Я же говорю — такие не останавливаются. Пока не остановят.

— И ты хочешь остановить?

— Во всяком случае, постараюсь приложить руку к этому процессу. Так ты книги принесёшь?

— А ты мне этого Ростана ещё почитаешь?

Да-а-а... никогда не подозревала себя в сентиментальности! А вот надо же!

* * *

В новой порции литературы он тоже не нашёл того, что искал. Зато нашёл кое-что полезное. Полезное называлось «Вестник» и выглядело как птица, но сотворённая с помощью магии. Её можно было использовать для доставки писем, причём конфиденциальной — при попытке перехвата Вестник развеивался вместе с посланием. Я удивилась, почему их не применяют широко, да и вообще не применяют: вот я, например, о таком даже не слышала. Он, как оказалось, слышал и даже видел, но как делать до сих пор не знал.

— Почему? — удивилась я. — Ты же его играючи сотворил!

— Я сотворил только облик. Пока.

— А в чём разница?

— Мисс Лейт, чем вы на двух старших курсах занимались, позвольте спросить?

— Во-первых, миссис. Я вообще-то замужем. Была.

— Да-а-а? И долго?

— Не очень. Год.

— Оно и понятно...

Оскорбиться, а тем более залепить ему по физиономии, я не успела. Он патетическим тоном продолжил:

— Ни один мужчина не смеет рассчитывать на более длительное внимание к своей недостойной персоне со стороны столь прекрасной сеньоры!

Пришлось ограничиться возмущённым хмыканьем. Которое он нагло проигнорировал и продолжил:

— А во-вторых: сколько держится стандартное заклинание материализации?

— От трёх минут до суток в зависимости от...

— Это предметное. А квазиживое?

— Да не помню я, объясни толком!

— Созданное магией «квазисущество» без дополнительной стабилизации может функционировать не более часа. Да и то только у очень умелого мага. Стабилизация имеет разную форму, но во всех вариантах замешана на крови. Конечно, крови надо всего ничего, но всё равно это только для особых случаев, согласись. Для доставки ежедневных газет как-то слишком шикарно.

Вот с этим я была полностью согласна. Конечно, капля крови — вроде бы пустяк, но капля крови с наложенным на неё заклятьем — совсем другое дело. Ещё я подумала, что это всё несколько похоже на некромантию, только там временно давали жизнь ранее жившему, а здесь — фактически не существующему.

— А кровь нужна своя или чужая?

— Своя. Иначе ничего не выйдет.

— И ты хочешь это использовать? Что, мою сову нельзя послать?

— Можно. Но не нужно. Да чего ты боишься, это ведь не каждый день!

И как прикажете спорить с подобной логикой?

* * *

Про планируемый в Хогвартсе Тримудрый турнир мы прочитали в «Пророке» и отреагировали хором: «Вот повезло!» (это он, имея в виду нынешних) — «Вот не повезло!» (это я, имея в виду ранешних). Подумав, мы столь же дружно согласились с высказываниями друг друга и остаток дня пускали слюни на тему «Вот если бы Турнир проводили в наше время...!» На некоторое время это занятие стало для нас традиционным, равно как и гадание, удастся ли Близнецам Уизли, которым, по подсчётам Сириуса, чуть-чуть не хватало до «зачётного» возраста, обмануть Чашу. А потом пришла очередная газета с сенсационным сообщением, что Чаша выбрала не троих, а четверых участников, причём четвёртый вообще не должен был принимать участие в выборе, так как учился только на четвёртом курсе. Имя можно было уже не читать.

Произошедшее Сириуса сильно встревожило. Мягко говоря. Причём, как выяснилось, совсем не потому, что мальчишке придётся участвовать в Турнире. Это его как раз волновало меньше всего.

— Почему? — удивилась я. — Там ведь и поставили ограничения по возрасту потому, что задания опасны!

— Ерунда! — отмахнулся он. — Во-первых, никто не допустит гибели детей, даже и формально совершеннолетних, так что наверняка будут страховать. Во-вторых, при подготовке к заданиям помощь друзей не запрещена, а у Гарри есть Гермиона, которая, если я правильно понял Рема, сойдёт за приличную магическую библиотеку с функцией самопоиска.

— Это та, что спит с «Нумерологией» вместо подушки? — хихикнула я, вспомнив письмо Люпина.

— Она самая. В-третьих, кто-нибудь из преподавателей парню наверняка немножко подыграет, зуб даю. Если учесть, что он на три года и на три курса младше остальных, то это даже не сможет считаться нарушением, так, уравнивание шансов. А в-четвёртых, он невероятно везуч.

— Ты так об этом говоришь, словно это цвет глаз! Везение — вещь непостоянная.

— Ошибаешься. Везение — вещь достаточно постоянная. Иногда. Есть такие люди, это действительно от природы. Или от Судьбы, Мерлин его знает. Я же знаю одно: способность Гарри влипать в неприятности уступает только его способности из них выпутываться. В данном случае он в неприятность уже влип, так что осталось выпутаться. Вот помяни моё слово, он этот Турнир ещё и выиграет!

— Чего же ты тогда боишься?

— Не чего, а кого. Того, кто его в это впутал, Моргот его знает зачем.

— А может они сами контрольное заклинание обманули. Кто только что его подружку хвалил?

— Не думаю. Если бы они обманули контроль, Гарри мог бы стать участником от Хогвартса. Одним из Троих. Но не четвёртым! Но ты права, надо уточнить.

— Напишешь Гарри?

— Напишу Дамблдору. А с Малышом неплохо бы поговорить. Жаль, у тебя Камина нет. Найти бы домик, где есть. На полчасика. Не поспособствуешь?

— Подумаю. А кстати, в лицо ты его тоже Малышом называешь?

— С ума сошла? Да не в жизнь! Это так, вырвалось. Не говори ему, ладно?

Интересно, как бы я могла это сделать?