Не всё Мародёрам малина (гет)

Кто кого точил, кто кого лепил,

Кто кого предал, кто кого любил,

Кто кому друзья, кто кому враги...

Ю.Лорес «Потому что время — точильный круг...»

Говорят, в жизни нет ничего случайного, просто причины некоторых событий нам не известны. А некоторых — известны. Например, если уже неделю собираешься заказать масло для ламп, а заклятие пополнения напрочь забыто сразу после экзамена — не удивительно, что последняя лампа гаснет вместе с последними лучами вечерней зари. И ни минутой позже.

Я глубоко задумалась. Читать при свете «Люмоса» — только глаза портить, удовольствие для второкурсников, ещё не наигравшихся в простейшие заклинания. Значит, варианта два: любоваться на звёзды или ложиться спать. Я выбрала оба — полчасика посидела на крылечке и отправилась умываться. Постель разбирала не зажигая света, благо почти полная луна светила прямо в окно. И уже начала раздеваться, когда услышала какой-то шум в прихожей. Мысль о не запертой на ночь двери удовольствия не доставила — в горах водилось всякое. Чуть-чуть подумав, я решила, что кто-нибудь слишком опасный не поместился бы в моей крошечной прихожей и отправилась взглянуть на незваного гостя. Входная дверь была открыта и света луны вполне хватало, чтобы понять: в прихожей, спиной ко мне (и лицом к кухне) стоит человек. И даже маг — судя по мантии, маглы такую одежду не носят. Я произнесла «Люмос». Человек стремительно повернулся, с огромным изумлением прохрипел: «Роксана? Ты?!» и рухнул к моим ногам. Я наклонилась взглянуть, благо упал он на бок, почти лицом вверх. И едва не упала рядом. Передо мной лежал мой бывший однокурсник, а ныне беглый преступник, только вчера объявленный в международный розыск. Сириус Блэк.

Решив всё же, что два бездыханных тела на три квадратных метра — это уже перебор, я перенесла не подававшего признаков жизни мужчину на постель, трансфигурировала бревно в трёхсвечник (мимоходом подивившись как это мне раньше в голову не пришло. А заодно — как это у меня с первого раза вышло) и приступила к осмотру. Пульс всё же наличествовал, что меня несколько удивило, но обрадовало. Выглядел он — краше в гроб кладут. А иногда краше и вынимают (был в моей жизни период — к счастью краткий — увлечения некромантией). С некоторым трудом стащив с него драную мантию (под ней оказалось только ещё более драное бельё), я убедилась, что ран и вообще каких-либо видимых повреждений не наблюдается и глубоко задумалась. Первую мысль — послать сову за врачом — пришлось отбросить, стоило взгляду упасть на пару часов назад доставленную газету. На первой странице — фотография во весь разворот (только благодаря ей я его и узнала), текст отсюда не читался, но смысл я помнила: «международный розыск», «особо опасен», «пятьсот галеонов за любые сведения»… в общем, помощь врача отменялась. Подлечить может и подлечат, но только для того, чтобы с большей помпой передать английской стороне.

Оставалось действовать самой. Знать бы ещё, как. Так, для начала стоит его согреть — руки и ноги совсем ледяные. Хотя ночь стоит тёплая, почти душная. Я наколдовала пару грелок (что-то у меня сегодня всё подозрительно хорошо получается!), укутала больного одеялом и приступила к изучению справочника по зельям. Компоненты-то у меня были почти для чего угодно, вот только приготовить… ох, где моя сознательность раньше была? Пришлось выбирать чего полегче.

Пока я терзалась сомнениями и разжигала огонь в лаборатории, состояние больного изменилось, причём не в лучшую сторону. Глубокий обморок сменился бредом, он метался в постели, бормотал что-то невнятное…. Больше всего меня напугало, что при этом он оставался холодным, как утопленник — до сих пор я была убеждена, что бред бывает только при высокой температуре. Однако предаваться панике было некогда. К счастью, мне на глаза почти сразу попался рецепт успокаивающего растирания — при наличии готовых настоев изготовление занимало не более получаса. Пока мазь загустевала на медленном огне, я принялась за второе зелье — несколько более длительное в приготовлении, зато обладающее (если верить справочнику и списку ингредиентов) общеукрепляющим действием.

Через обещанные полчаса я натёрла ещё тёплой мазью его виски и запястья и с трепетом стала ждать результата. Справочник не обманул — минут через десять бред прекратился, дыхание слегка выровнялось…. Ободрённая, я ложкой влила ему в рот рекомендованную дозу второго снадобья, искренне надеясь, что лечу, а не травлю. Вроде бы, не отравила — хуже выглядеть он не стал. Хотя хуже уже вроде бы и некуда, так что это ещё ничего не значило.

Впрочем, мне сегодня и вправду всё удавалось — после третьей (каждые полчаса, согласно рекомендации) дозы препарата у него даже губы вроде бы слегка порозовели. Убедившись, насколько это позволяли мои скромные познания в медицине, что обморок сменился чем-то похожим на нормальный сон я тихонечко прибралась в комнате, подвинула своё кресло к кровати (на всякий случай), уселась и не заметила, как сама задремала.

Проснулись мы одновременно. Я открыла глаза — и встретилась с его ещё слегка затуманенным, но явно узнающим взглядом. Хотела было спросить, как он себя чувствует, но мужчина заговорил сам:

— Роксана, это правда ты или твой призрак? Или у меня бред начинается?

Я сообщила, что бред у него скорее заканчивается, чем начинается, я определённо не призрак, а вот он имеет все шансы перейти в данную категорию, если в течение получаса не съест что-нибудь подходящее. При слове «еда» он только что не облизнулся, но поинтересовался, понимаю ли я, собственно, кого собираюсь кормить. Вместо ответа я сунула ему вчерашнюю газету и отправилась на кухню.

Что-нибудь подходящее в данном случае ограничивалось нелюбимой мною, но полезной овсянкой — оперативно приготовить что-то ещё я не смогла бы даже с помощью магии. Он, впрочем, не возражал и вообще, наверное, съел бы даже живую лягушку, причём вместе с тиной. Слаб он был чудовищно, но кормить себя не позволил — просто выпил полужидкое варево через край.

Выполнив таким образом хозяйский долг, то есть угостив гостя, я решила всё же поинтересоваться, как он здесь очутился. «Прилетел», — малоинформативно отозвался он. «На метле?», — рассеянно спросила я, собираясь задать более интересный вопрос — откуда именно. Ответ, однако, меня поразил: «Нет, на гиппогрифе. Вон он, во дворе.». Я глянула в окно и обомлела: там во плоти и крови (неужели, моих бентамок?!) пребывал двуцветный и двусущный красавец, подобных которому я до сих пор видела только на картинках. Я кинулась было к двери, но была остановлена его воплем: «Стой!», сопровождаемым почти удачной попыткой вскочить. Пришлось вернуться и помочь повисшему на спинке кровати мужчине снова занять горизонтальное положение. Бедняга дышал так, словно только что выиграл финальный забег на две тысячи метров, но через силу прохрипел: «Ты хоть помнишь, как с ними надо обращаться?». Я отмахнулась было, потом вспомнила соответствующий параграф из учебника и облилась холодным потом, поняв, в какие неприятности чуть не вляпалась. Пришлось сквозь зубы (обидно же!) благодарить, но он всё равно не отпустил моей руки, пока не заставил процитировать тот самый параграф близко к тексту и только потом позволил выйти.

Гиппогриф во дворе по-прежнему наличествовал. Я поклонилась ему, как положено — и даже с удовольствием, когда поняла, что валяющиеся рядом косточки принадлежат не моим лелеемым курочкам, а неимоверно расплодившимся кроликам. Не далее, как позавчера подгрызшим на моей делянке десяток кустов, безошибочно выбрав самые ценные и редкие. Зверь, видимо, оценил искренность моих чувств, потому что ответил на поклон без малейшей задержки и позволил почесать себя за отсутствующим (точнее, невидимым в перьях) ухом. Установив контакт с четверолапым гостем, я вернулась к двуногому, который при моём появлении вздохнул так, словно не дышал всё это время, откинулся на подушку и почти мгновенно отключился — хотелось бы верить, что уснул, а не снова потерял сознание.

Проспал он почти до темноты, так что я успела переделать кучу дел. А проснувшись немедленно заявил, что отлично себя чувствует и потребовал одежду. Я ему не поверила, да и никто в здравом рассудке не поверил бы. Когда он всё же стал настаивать, я поняла, наконец, в чём дело и пошла на компромисс: ткнула пальцем в соответствующую дверь, а сама отправилась на кухню. Вернувшись через полчаса, я застала его лежащим в постели (а не на полу в обмороке, как тайно опасалась) и даже слегка умытым. Сделав из увиденного вывод, что похороны откладываются на неопределённое время, я подала больному кружку как раз остывшего до приемлемой температуры бульона и с неожиданным для себя умилением стала наблюдать, как он пьёт. Впрочем, с таким наслаждением мою стряпню не поглощал ещё никто, включая меня саму.

— Спасибо, — проговорил он, убедившись, что в кружке ничего не осталось, — даже и не помню, когда последний раз ел что-то подобное.

Я не удержалась от замечания, что, судя по виду, он уже месяца два вообще ничего не ел.

— Да ну, не ел я дня два… кажется, — возразил он. — Или три…

— А до этого?

— Ел… всякое.

— Травку?

— Крыс. Одну вот только не успел сожрать. А жаль.

Я подумала, что он снова бредит. Видимо, эта мысль достаточно ясно нарисовалась на моём лице, потому что он криво усмехнулся и предложил:

— А давай я тебе всё расскажу. С самого начала. А ты уж потом станешь решать, кого сперва звать — санитаров или авроров.

Он рассказал мне всё. Начиная с событий двадцатилетней давности и до происшедшего в последние дни. Звучало это всё как страшноватая сказка, однако наличие передо мной одного из её героев, а на столе газеты, подтверждающей как минимум факт его побега из Азкабана, мешало перевести услышанное в разряд «ладно врать-то». Хотелось сразу начать задавать уточняющие вопросы, но к концу рассказа он и так едва шевелил языком, так что я выдала ему очередную порцию зелья и оставила в покое до утра. А сама устроилась спать на полу. Благо спальник у меня имелся. Со своей способностью к материализации я предпочитала в многодневные лазанья по горам брать вещи с собой, а не пытаться на ночь глядя сотворить что-то пригодное для сна.

Наутро мой пациент чувствовал себя ощутимо лучше, но одежды на этот раз требовать не стал, а потребовал завтрак в постель. Я настолько одичала в своём захолустье, что не придумала лучшего ответа, чем стандартное: «Может, лучше в тарелку?». Впрочем, тут же изобразила этакую горничную (передничек и наколка) и подала ему тарелку всё той же овсянки. На этот раз, правда, на молоке. И даже дала доесть, прежде чем начать задавать вопросы. И даже начала с практических:

— Скажи, ты это с голодухи в обморок грохнулся или есть ещё что-то?

— Потеря крови, наверное. Да и тесное общение с полусотней дементоров здоровья не прибавляет.

Он старался говорить небрежно, но на слове «дементор» всё же запнулся. Про дементоров я уже слышала вчера, так что больше заинтересовалась другим:

— Какая потеря крови? На тебе ни царапинки, я же смотрела.

— Рем меня здорово покарябал, — он слегка пожал плечами, — только я был в собачьем облике, при перекидывании травмы исчезают. Поверхностные во всяком случае. Мы этим часто пользовались.

Я, наверное, сильно побледнела, чем заработала недоумённый взгляд. Потом он сообразил, в чём дело и успокоил:

— Да не кусал он меня, когтями порвал. А яд в слюне, это я точно знаю, мы даже проверяли.

— Ты уверен? Что только когтями?

— Конечно. У меня, в конце-то концов, опыт в этом есть.

— Вы что, уже дрались? Ты же говорил, что для вас он был не опасен?

— Для нас, — ответил он таким тоном, что я решила пока что сменить тему:

— А дементоры?

Он снова слегка вздрогнул, но ответил ровно:

— Не знаю. Их кто-то прогнал. Не я, я почти сразу отключился. Может дети. Вряд ли, конечно, это для их возраста сложновато, но ребята способные, а если учесть, что их Рем учил…

— Он что, хороший преподаватель?

— Во всяком случае, большой спец в защитной магии. Насколько мне известно.

— А если не они?

— Не знаю. Может быть, твой приятель.

Я не поняла. Он, поморщившись, пояснил:

— Ну, Снейп. Конечно, вряд ли он меня защищал, а вот ребят мог.

— Никакой он мне не приятель! — почему-то возмутилась я. — Так, однокурсник…

— Ты же его в школе всегда защищала…

— Я?! Вот уж нет! Это ваша драгоценная Лили его защищала!

Не стоило этого говорить. Лицо у него свела судорога, словно от сильной боли, а глаза стали… лучше не видеть. Видимо, он тоже так считал, потому что прикрыл веки и долго молчал. Минуты две. Но когда заговорил, голос звучал совершенно спокойно:

— У тебя газеты английские есть? За последние дни?

Я протянула ему последние две газеты, за недостатком времени ещё не читанные, и поинтересовалась:

— Что ты хочешь там найти?

— Не хочу, а боюсь. Сообщение об аресте пособников убийцы Блэка.

— Детей?

— Это вряд ли. А вот Рем… Его могли и обвинить. С подачи того же Снейпа.

Я хотела было возмутиться (ну что он к Севе́ру прицепился!), но не стала и тоже взялась за газеты. Ни про каких пособников там не было (оно и к лучшему), зато говорилось о нерасторопности работников министерства, упустивших опасного преступника «…едва было не схваченного благодаря самоотверженности одного из профессоров Хогвартса…». На это он только хмыкнул. Я обозлилась:

— Что тут смешного, Фадж теперь будет носом землю рыть!

— Будто он раньше не рыл, — отмахнулся этот наглец. — А вот как бы с Ремом связаться?

— Пошли письмо. Хочешь, сову одолжу?

Он задумался. Потом покачал головой:

— А если за ним следят? Подкинуть такое шикарное доказательство нашей связи?

Это было так разумно, что даже не похоже на того Блэка, которого я знала (и терпеть не могла) в Школе. Впрочем, он вообще был вопиюще не похож на себя прежнего. И дело было не в спутанных волосах и даже не в лице, больше всего напоминающем сейчас обтянутый серой кожей череп (правда, идеальной формы). Но вот глаза… Я же хорошо помнила эти насмешливые синие звёзды, которые мне почти всё время хотелось пригасить с помощью чего-нибудь тяжёлого или хотя бы просто кулака! Нет, не зря говорят: «Бойтесь своих желаний. Они могут сбыться». Сейчас его глаза были чёрными. И мёртвыми. Но не пустыми, не остекленевшими (что обычно имеют в виду, говоря о «мёртвых» глазах), а… не знаю даже, как сказать. В общем, теперь я бы дорого дала, чтобы увидеть хоть искорку прежней синевы. И старалась пореже встречаться с ним взглядом.

Я постаралась отвлечься от воспоминаний и выдала конструктивную идею:

— А хочешь, я ему напишу? Однокурсники, как-никак. Расспрошу про жизнь, заодно намекну про тебя как-нибудь понезаметнее. Он парнем вроде умным был, поймёт. А и не поймёт — хоть убедимся, что у него всё в порядке.

На том и порешили. Я велела ему отдыхать, а сама села сочинять письмо. Провозилась не меньше часа, раз десять каждую фразу переделывала — хорошо, заклинание стирания выучила ещё на первом курсе. Одно из самых нужных в учёбе заклинаний, уйму пергамента сберегает! Мужчина мне не мешал — то ли дремал, то ли размышлял. Скорее второе, потому что, когда я окликнула тихонько — отозвался сразу. Я протянула ему готовый текст:

«Здравствуй, Ремус! Мне тут сказали, что ты преподаёшь в Хогвартсе. А место преподавателя травологии там, случайно, не свободно? А то мне ужасно надоело в той глуши, куда я сама себя сослала. Тоска тут редкостная, я уже с любой бродячей собакой беседовать готова. Хоть мы в школе и не дружили особенно, но и не враждовали — может, составишь протекцию? А ещё говорят, что у вас там какие-то интересные события происходят. Не поделишься сплетнями? Особенно о детях наших однокурсников, а то я уже сто лет ни с кем из наших не переписывалась. Надеюсь на ответ. Роксана Лейт.»

Сириус прочитал письмо очень внимательно и одобрительно хмыкнул:

— Даже лучше, чем ты сама думаешь.

— Почему?

— Потому что одно из моих школьных прозвищ — Бродяга.

— А почему Бродяга?

— Потому, что из дома сбежал.

Дальше расспрашивать я не стала. Забрала письмо и пошла звать сову.

На следующий день он уже более настойчиво потребовал вернуть одежду. Правда, и выглядел вроде бы получше, так что я не стала возражать. Вернула ему мантию, постиранную и слегка починенную. Он критически осмотрел результат моих стараний и вежливо попросил одолжить на пару минут палочку. Именно пара минут ему и потребовалась, чтобы превратить отстиранную половую тряпку в почти новую мантию. У меня так никогда не получалось. Правда, я знала, что заклинание придётся обновлять ежедневно, но всё равно было завидно. Нет, ну какого Моргота я в школе лентяйничала? Только своей любимой травологией и интересовалась, а остальное постольку-поскольку, лишь бы экзамен не завалить. Вот и мучаюсь теперь с простейшими (для других) бытовыми заклинаниями. Даже посуду мне проще помыть руками.

Правда, сегодня мыть посуду мне не пришлось — гость справился с этим за те же пару минут с помощью той же (моей!) палочки. После чего забрался в кресло с ногами и уткнулся в первую попавшуюся книгу («Немагические вредители магических растений и борьба с ними»). Я оставила его наслаждаться сомнительными красотами стиля миссис Райс, а сама занялась основательно заброшенной за последние дни оранжереей. В этот день мы практически не разговаривали. После обеда я загнала его в постель, для убедительности подлив в суп сонного зелья. А к дополнительным расспросам приступила только утром. Зато интенсивно.

В конце концов он решительно заявил, что я слишком много хочу от больного человека и если мне интересно в пятый раз слушать одну и ту же историю, так есть такое хорошее магловское изобретение — магнитофон. И вообще, не разрешу ли я ему воспользоваться моей ванной, а заодно и моей палочкой. А то он уже тринадцать лет не мылся по-человечески и желает остановиться на этом счастливом числе. До меня, наконец, дошло, что ему просто тяжело и больно столько раз пересказывать отнюдь не самые счастливые моменты своей жизни. Да и один раз, если на то пошло. Извиняться я всё же не стала (ещё чего!), но зато разрешила воспользоваться не только ванной, но любыми из имеющихся там косметических средств. И палочкой, разумеется. Проблему водоснабжения я разрешила с помощью трубы от ближайшего родника, но подогревать воду приходилось «вручную».

Из ванной он вылез часа через два — то ли действительно соскучился по тёплой воде, то ли просто от меня отдыхал. Чисто выбритый и довольно коротко подстриженный, что меня слегка даже огорчило — всегда любила у мужчин длинные волосы. Если это, конечно, волосы, а не эмбриональный пушок. Комментировать изменения во внешности гостя я, впрочем, не стала, а стала кормить его обедом. Повар из меня так себе, но, к счастью, гость попался не слишком привередливый. Видимо, по сравнению с тюремной баландой и свежепойманными крысами даже моя стряпня смотрелась шедевром кулинарного искусства.

За обедом я всё же не выдержала:

— Знаешь, никогда не видела живого анимага. То есть думала, что не видела…

Он чуть не поперхнулся:

— Здрасте! Позволь тебе напомнить, что вполне живой анимаг преподавал у нас трансфигурацию.

Я вспомнила, что он прав — МакГонагалл действительно была анимагом. Но при нас же она не перекидывалась!

— Перекидывалась, — возразил он. — На уроке. А, ну да, трансфигурация у нас же отдельно была…. В общем, Джеймс как-то под хорошее настроение выпросил. Нам как раз нужно было технику перекидывания изучить. Правда, номер не прошёл — всё происходит слишком быстро, не уследишь. Но эффектно.

— Покажешь?

Мужчина поднялся из-за стола, явно рисуясь провёл руками вдоль тела… и в неуловимый миг словно перетёк в громадного (я таких и не встречала) чёрного пса. Одновременно грозного и немыслимо обаятельного — я с трудом удержалась, чтобы тут же не кинуться его гладить. Ну люблю я собак! Значительно больше, чем людей.

Он вопросительно гавкнул, картинно прошёлся по комнате, цапнул со стола сухарь и столь же неуловимо-стремительно вновь обернулся человеком. Со вкусом дожёвывающим сухарь.

Больше всего меня поразило, что одежда тоже оказалась вовлечена в процесс обращения. Хотя могла бы и догадаться — вряд ли ММГ раздевалась прямо на уроке на глазах двух дюжин учеников.

— Понравилось? — небрежно поинтересовался он, опускаясь на прежнее место. Очень хотелось сказать «нет», но я не стала кривить душой:

— Здорово! А какая это порода?

— Никакая. Нечто среднее между волкодавом и тибетским мастиффом. Оно и к лучшему, чистокровности мне и в человеческом облике хватило. За глаза.

— Что плохого в чистокровности?

— Ничего. Ни плохого, ни хорошего. Если на этом не зацикливаться.

Спорить я не стала. Во-первых, он был ещё слаб, а избивать больного нечестно. А во-вторых, я была, в общем-то, с ним согласна. И спорить собиралась скорее по школьной привычке. Бесил он меня тогда до чрезвычайности, всё время хотелось то ли сказать что-нибудь ехидное (но ведь ответит!), то ли запустить чем-нибудь тяжёлым (но ведь увернётся!). Впрочем, нельзя сказать, что я совсем не пробовала. Пару раз даже почти удачно.

* * *

Следующие несколько дней мой гость делил время между отмоканием в ванне и чтением всего, что нашлось в доме, иногда сочетая два этих занятия. В перерывах помогая мне по дому. Уже на второй день я обнаглела настолько, что свалила на него всю уборку, тем более что он справлялся с ней за несколько минут и без видимого труда.

А потом прилетела сова с ответом от Люпина.

Письмо было длинное. И очень удачно составленное, я даже позавидовала. Он явно догадался о подтексте моего послания, но учёл и то, что мог догадаться неправильно. Написал, что уволился «по собственному желанию, хотя и возникшему не совсем добровольно». Описал своё участие в «охоте на крысу»: «…к сожалению, мои показания предпочли услышать лишь частично, а показания детей — не услышать вовсе …». Дальше шла затребованная мною информация о детях однокурсников: «…знаю только двоих: на третьем курсе сын моего друга Джеймса и на первом — дочка Линды Грейт, из Ровенкло, если ты её помнишь…». Затем поминалась «…легендарная Рыжая Молли, ставшая почтенной матерью большого семейства» и её младший сын «бывший владелец пресловутой крысы». Ну и так далее. В конце шёл адрес (окраина Лондона, если я правильно поняла) и «…буду рад письму от тебя, а также от любого из наших однокурсников». Дочитав, я передала письмо сгоравшему от нетерпения Блэку. Он перечитал всё раза три, не меньше, и, по-моему, не расцеловал пергамент только по причине моего присутствия. Зато прокомментировал весьма эмоционально:

— Нет, Рем всё же гений! Он всегда был самым умным из нас. А Джеймс самым талантливым.

— А ты?

— А я самым наглым. А Рем всё равно гений!

Почему-то мне стало ужасно обидно, и я не утерпела:

— Что же твой гений сразу не сообразил, что к чему, а только через двенадцать лет, да и то после подсказки?

— Не смей так говорить, — буркнул он. Но я уже не могла остановиться:

— А что, не так? Даже не попытался тебе помочь. И это называется лучший друг?

— Да как ты можешь! — взвился он, — Да что ты знаешь о нём! Да ты хоть представляешь, что он сам пережил?! А, да что там…

И он выскочил на улицу, громко хлопнув дверью.

Первые десять минут я злилась (ну я же права, разве нет?!). Следующие десять — обижалась (ну кто так с дамами разговаривает?!). Потом начала тревожиться. Потом сказала сама себе, что пора куриц кормить и вышла во двор. Там его не было. Я снова разозлилась (и где его тролли носят?!), потом обиделась (ну что я такого сказала?), потом… в общем, когда через три с четвертью часа (было уже практически темно) он, наконец, появился, я и сама не знала: бросаться ему на шею или бить по физиономии.

Дожидаться моего решения он не стал. Картинно пал на одно колено и с намеренно высокопарным: «Мадам, я вёл себя недопустимо грубо!» вручил мне пышный, хотя и весьма разнокалиберный букет. Это было так неожиданно, что я потеряла дар речи и, чтобы выиграть время, уткнулась носом в подарок, делая вид, что наслаждаюсь ароматом. При этом разглядела один из цветков и потеряла дар речи вторично. Ненадолго. Спустя полминуты я уже трясла перед носом ничего не понимающего мужчины невзрачным на вид семилистником (остальные цветы рассыпались по полу) и вопила: «Где ты это взял?!». Он пожал плечами: «Не помню. А в чём дело?». Я начала было объяснять, от избытка чувств запуталась, и просто сунула ему раскрытый на соответствующей странице справочник, где про этот самый цветок говорилось, помимо прочего, следующее: «…особо редкий. Встречается только в некоторых районах Пиренеев. Доступен исключительно во время цветения, в остальное время целиком уходит под землю». Ниже шёл список (на полстраницы) зелий, в которых данное растение использовалось (целиком или по частям) в качестве «обязательного» или «крайне желательного» компонента. Причём одно ценнее другого.

Он пробежал статью глазами, кивнул: «Теперь понятно. Не переживай, найдём. Только фонарь захвати, темно уже. И палочку не забудь» и мгновенно перекинулся в Пса. Деловито обнюхал всё ещё зажатый у меня в руке цветок, гавкнул нетерпеливо («Ну что же ты стоишь?») и направился к двери. Я постаралась собрать раздёрганные мысли в кучку (не слишком успешно), схватила в одну руку лампу, а во вторую — палочку, и кинулась следом.

Идти пришлось не слишком долго. Правда, по таким завалам, куда я в здравом рассудке и днём бы сто раз подумала сунуться ли. Сейчас не думала. А увидев целую полянку тускло поблёскивавших в свете фонаря семилисток — окончательно перестала думать о чём-то ещё. Пару лопаток и несколько ящиков я наколдовала сразу (благо дело привычное), попыталась придумать что-то с освещением — и едва не подожгла драгоценную растительность. Сириус, успевший принять более привычный облик, отобрал у меня палочку и в пять минут развесил над поляной с десяток ярких «солнышек» размером с детский кулачок каждое, давших в сумме почти дневное освещение. После чего покорно взялся за лопату.

Провозились мы всю ночь. Выкопали сперва всё, что увидели, потом он опять перекинулся и по запаху нашёл ещё шесть штук, успевших почти спрятаться под землю (цветёт Септема всего несколько часов). Потом вернулись домой (два ящика он тащил в руках, остальные я левитировала) и взялись за разбор добычи. Девять штук я посадила: по три в горшки, в теплицу и в открытый грунт, тщательно огородив места посадки. Остальные мы разделили на части (корень-стебель-цветок), корни промыли и всё разложили на специальных полках — сушиться. К утру всё было закончено, и только тут я с раскаяньем заметила, что Сириус едва держится на ногах. Свинство, конечно, с моей стороны: я и сама-то только что не шаталась, представляю, каково ему пришлось. Он ведь и так ещё не до конца оклемался! В порыве раскаяния я выдала ему последнюю кружку молока и сама расстелила постель. Он даже не возразил, хотя уже два дня назад настоял, что будет спать на кухне в спальнике («Во-первых, я уже здоров. Во-вторых, я мужчина, или как? В-третьих, ты хозяйка, а я гость, причём незваный»). И, уже засыпая, пробормотал: «Вот я и подарил тебе цветы. Третий раз в жизни». Так тихо, что я едва расслышала. А может, он и не хотел, чтобы я слышала?

Не смотря на усталость, спать не хотелось. Я заварила себе чаю, уютно устроилась в кресле и попыталась понять, что он имел в виду. Если считать вчерашний букет первым разом, тогда где второй? А если вторым, то когда был первый? Что? Так тогда это были всё же ОНИ?!

* * *

Когда мы учились на шестом курсе, в Школе вдруг возникла настоящая мода на День Святого Валентина. До тех пор этот сомнительный с моей точки зрения праздник отмечали тихо и локально, а тут все как с ума сошли. Почтовые совы летали стаями, девчонки и парни всех возрастов шушукались по углам и рылись в библиотеке в поисках какого-нибудь нетривиального поздравления, по всем коридорам и гостиным порхали розовые сердечки… в общем, кошмарный сон сексуального маньяка-теоретика. И я ничуть не удивилась, когда четырнадцатого меня разбудил изумлённо-восторженный вопль Альды. Я лениво потянулась, повернулась на бок… и ахнула! На тумбочке у моей кровати лежала живая роза, даже капли воды кое-где поблёскивали на лепестках. Роза совершенно невероятного цвета: бледно-бледно жёлтая, с зеленоватым отливом. Неизвестно как там оказавшаяся.

После десятиминутного коллективного аханья-оханья мы перешли к более осмысленным выражениям чувств. Розы получили все пятеро, это во-первых. Не смотря на ранее никем из нас не виданный цвет, цветы были самые настоящие, это во-вторых. А в-третьих (это выяснилось после многократных тщательных проверок) на них не было никаких магических следов. Что означало, что на них не только не накладывали заклятий, но и ни одно магическое существо к ним не прикасалось. В том числе и домовые эльфы, на которых мы сперва подумали, как на наиболее вероятных доставщиков загадочных подарков. Совы не могли сами попасть в комнату, так как и дверь, и окна были закрыты. А парням вход в девчоночьи спальни заказан, это мы уже давно знали. Пытаясь разрешить эту загадку, мы чуть не опоздали всей компанией на завтрак. И, как оказалось, не мы одни. Розы получили все девочки нашего курса. И все — столь же загадочным образом. Только цвета были разные: у хаффлпафок — нежно-розовый, у ровенкловок — тёмно-бордовый, почти чёрный, а грффиндоркам достались золотисто-розовые «Глории Дейл». Девочки поступили с подарками по-разному: одни оставили в спальнях, другие прикололи к одежде или к рюкзакам, третьи, как я, воткнули в волосы. И все, разумеется, не забыли про чары неувядаемости, тем более что мы их совсем недавно проходили. Так что наш курс щеголял оригинальными украшениями целый месяц, на зависть девичьей половине всех остальных, среди мужской половины которых не нашлось столь же галантных (или столь же изобретательных) кавалеров. Авторов идеи вычислить тогда так и не удалось. Сбивало с толку то, что подарки получили девочки всех четырёх факультетов. Правда, кто-то утверждал, что видел «Глорию Дейл» на столе МакГонагалл, но это ничего не значило: остальные деканы были мужчинами.

Нельзя сказать, что тогда словечко «Мародеры» не всплывало. Наоборот, они попали под подозрение в первую очередь — в чем-в чём, а в отсутствии выдумки эту компанию не упрекали даже злейшие враги. Но доказательств не было. И как, Моргот меня подери, они это проделали?!

С трудом сдержав порыв немедленно потребовать от Сириуса ответа на сей животрепещущий вопрос (меня удержало не столько человеколюбие, сколько боязнь, что разозлится и не расскажет), я налила себе ещё чаю и снова погрузилась в воспоминания юности. Решив разрешить загадку ещё одного его высказывания: что я, якобы, всегда защищала Снейпа. Я вообще редко кого-то защищала, а уж лезть между молотом и наковальней (то есть между Блэк-Поттером и Снейпом) — с чего бы это, спрашивается? На такое способна была только завзятая гриффиндорка Эванс, да и то я так и не поняла, ради кого из них она это делала. Да и не так уж нуждался он в защите, как это могло иногда показаться. Так всё же… о, Мерлин! Да. Было. Правда, не «всегда», а, строго говоря, всего однажды, зато уж от души. На пятом курсе, аккурат после экзамена по ЗОТИ.

Сперва всё было как обычно: Снейп и мародёристая парочка (Поттер лидирует, Блэк на подхвате) обмениваются заклятьями пополам с руганью, Лили на них рычит, народ развлекается… Причём до определённого момента я была скорее даже на стороне Мародёров: если уж ты не выучил до сих пор блокировку от суперпопулярного «Левикорпуса» — сам виноват, да и наносить противнику в подобной перепалке серьёзные ранения, как это сделал Снейп, — дурной тон. Потом он обозвал Лили «грязнокровкой» — утверждение, по сути, верное, но грубое, особенно по отношению к даме. Она, разумеется, обиделась и сбежала. Поттер, разумеется, обиделся тоже (за неё), снова подвесил Снейпа вниз головой и заявил, что сейчас снимет с него подштанники. Вот тут уже я решила, что это перебор и просто неприлично, в конце-то концов. О чём тут же и сообщила. Этот тип, разумеется, и не подумал прислушаться. Заявил с наглым видом:

— Он это заслужил! И получит!

Я всерьёз разозлилась:

— Кто что заслужил — в ведомости напишут. Отпусти его немедленно!

— Ещё чего!

— Отпусти, говорю!

— Не хочу!

Ах, так?! Ну ладно же, получай! Я направила на него палочку:

— Сейчас захочешь! Импе…

Договорить я не успела. Две короткие вспышки — и обе палочки (моя и Поттера) оказались в руках у Блэка, а сам он совсем не в своём стиле заорал на меня:

— Дура! В Азкабан захотела?!

И, уже в адрес открывшего было рот Поттера:

— А ты тоже заткнись! Хватит уже! Надоело!

Я не кинулась бить ему морду только потому, что окаменела от злости. Поттер, по-моему, тоже. Не знаю, чем бы всё закончилось, не вмешайся до сих пор молча смотревший на происходящее Люпин. Для начала он левитировал к себе валявшуюся на земле палочку Снейпа, потом освободил его от «Левикорпуса». Бедняга даже не попытался подняться — то ли сил не было, то ли ждал очередной гадости от очередного Мародёра. У Люпина, впрочем, были другие планы. Он повернулся к Блэку и мягко, но решительно, потребовал:

— Отдай мне их палочки. И свою тоже.

Блэк молча подчинился. Люпин выразительно постучал по значку старосты (мол, имею право) и сообщил приятелям:

— Ваши палочки верну в гостиной. А ваши (это уже относилось ко мне и Севе́ру) — кому-нибудь из ваших старост. Кого первого встречу. Джеймс, Сириус, идите к себе и приведите себя в порядок, а то смотреть на вас страшно.

К моему удивлению оба зарвавшихся придурка подчинились. Выглядели они, впрочем, и правда чёрте как: Поттер весь в крови, а Сириус бледный и какой-то встрепанный. Неужели так за друга испугался? С чего бы? Ничего его драгоценному Поттеру не грозило, слабо́ мне было тогда его заимперить. Да и кого другого вряд ли, во всяком случае, из ровесников. Это ведь только в простейших заклинаниях всё дело в словах и правильном движении палочки, а в более сложных важнее настрой.

Тогда я так ничего и не поняла. А вот сейчас до меня, кажется, дошло. Он что, за МЕНЯ тогда испугался?! А ведь похоже на то! Заклятье-то из Непростительных. Ну, Азкабан — не Азкабан, а вот вылететь из Школы могла ласточкой, узнай кто из профессуры. Да-а-а... Тут было о чём подумать. Но думать я уже не могла — заснула прямо в кресле.

* * *

Проснулась я оттого, что шея совсем затекла. И кто только придумал, что тридцать пять — вторая молодость? В крайнем случае, первая. Да и то сомнительно. Был уже вечер, есть хотелось страшно, я со скрипом поднялась и отправилась на кухню.

Сириус появился на запах яичницы, на удивление бодрый и даже причёсанный. И сразу спросил, как бы ему письмо Гарри отправить. Причём так, чтобы мальчик получил его непременно в поезде. Я невольно заинтересовалась: почему? Он объяснил, что в Хогвартсе могут следить, Дурсли, как он понял, способны выкинуть письмо из чистой вредности, да и Рем явно советовал, не зря же назвал число, когда дети домой поедут.

— А ещё я хочу пару слов для Рона приписать, — добавил он. — Я ему ногу сломал, в конце-то концов. Стоит хотя бы извиниться за невозможностью большего.

— И домашнего животного лишил…

— Да уж, — скривился он.

— Подари новое.

— Разве что Клювокрыла. Но, насколько я помню, для их дома он крупноват.

— Познакомлю тебя с семейством карликовых сычиков, если ответишь на пару вопросов.

— По-моему, я только это и делаю. Ладно, но только на пару!

— Первый: это ты нам розы на шестом курсе притащил? И второй: как?

— Мы. Забрались по стене, на окнах блок только от летающих предметов. Есть такое заклятье, Аглютинар. Не очень удобно, но довольно надёжно. Мы с Джеймсом лазали, а Рем нас страховал. А розы мы в одной маггловской теплице честно украли.

— «Честно украли» — это как?

— Взяли без спросу, но взамен кое-что оставили. Довольно ценное. И без магии, так что всё в рамках закона.

— А как вы в эту теплицу попали?

— Да там недалеко, на метле часа два, Джеймс один и быстрее бы смотался, да кто ж его одного отпустит…

— А из замка как выбрались?

— А также — по стене. Тут фокус был в том, что «липучка» тебя со стеной как бы соединяет, защита не срабатывает. Теперь-то этот номер не пройдёт.

— Почему?

— А мы о нём Дамблдору рассказали. Правда, уже после школы, мы же не самоубийцы. Но шутки шутками, а брешь в защите оставлять не годится. Вдруг не мы одни такие умные?

— Что я слышу?! Блэк и самокритика?

— Всего лишь признание возможности наличия разума в рядах противника. Ну, на вопросы я ответил, где обещанные сычики?

— Ты что, в темноте по горам не налазился? Никуда они до утра не денутся, можешь пока письмо написать. Да и Люпину своему тоже, волнуется ведь небось. Ему с моей совой пошлёшь.

Это было извинение и он, кажется, это понял. Хотя и проворчал:

— Не зови его по фамилии, особенно в лицо. Он её не любит. А за сову — спасибо.

Почему Люпин не любит свою фамилию я, честно говоря, не поняла. Но переспрашивать не стала. Велела прибраться на кухне (всё честно, я же готовила!), выложила на стол всё, нужное для письма, а сама пошла в лабораторию — полюбоваться ночной добычей и проверить режим сушки.

В кресле я не выспалась, поэтому легла почти сразу. Сириус ушёл на кухню — то ли спать, то ли письма писать. Проснулась я поздно и хотела было поваляться в постели (ну заслужила же!), но тут скрипнула дверь и в образовавшуюся щёлку просочился умопомрачительный запах. Превалировало в нём тушёное мясо, но с постели меня подняло даже не это, а идущие обертонами специи. Точнее, парочка трав, явно (для специалиста) присутствующих, но специями не являющихся. И как я только не выскочила на кухню в одной рубашке?! В последний момент удержалась.

На кухне аромат стал просто невыносим (как бы слюной не захлебнуться). Блэк, выглядевший совершенно потрясающе в передничке с оборочками (чей-то подарок на Рождество, я его и не носила, висел себе на гвоздике) священнодействовал у плиты. Вместо приветствия я поинтересовалась, понимает ли он, что в варево накидал. И в какое, собственно, варево. Он со своим фирменным, всю жизнь меня бесившим, видом (этакое аристократическое высокомерие) ответствовал, что поймал пару кроликов, а что касается травок, то зелья же не зря в специальных котлах варят и палочкой мешают. Без подобной активации многие компоненты и четвертью тех свойств не обладают. И ведь прав, гад, мы же это ещё на третьем курсе проходили! Нет, ну почему он всегда прав?!

Результат его кулинарных экспериментов я всё же пробовала с осторожностью. Первую порцию.

— И где ты так готовить научился? — поинтересовалась я между второй и (пропадай моя фигура!) третьей.

— У холостяка только два пути: научиться готовить или заработать гастрит. Он, конечно, лечится, но такой гадостью, что второй раз не захочешь. Я вообще-то вкусно поесть люблю, ребята меня Гурманчиком было обозвали, да, к счастью, не прижилось.

— По тебе не скажешь, — не удержалась я. Он хохотнул. Странно он смеялся, как лаял. По-моему, в школе было не так. Или это я забыла? Или на него так вторая ипостась влияет?

После завтрака я героически сама мыла посуду, одновременно рассуждая, что делать со свалившимся на меня богатством. Проще всего, конечно, отдать всё моему обычному скупщику, но он такие комиссионные сдерёт! Можно дать объявления в газеты и продавать понемногу, под заказ. Самое выгодное, конечно, было бы самой зелья с Септемой на заказ готовить, но они почти все сложные, мне не по зубам.

— А ты со Снейпом скооперируйся, — предложил Сириус. — Он-то как раз спец по зельям. И, видимо, из лучших. Дамблдор не стал бы плохого держать.

Вообще-то совет был хорош, вот только услышать его от Блэка…

— Ты же его ненавидишь! — вырвалось у меня. Он скривился:

— Ну, ненависть… Это когда желаешь кому-то смерти, по возможности долгой и мучительной. Снейпу я смерти не желаю, пожалуй, а вот морду бы набил, это точно. Со вкусом и удовольствием, без магии и до кровавых соплей.

— Да что он тебе сделал? — ляпнула я, уже на втором слове поняв глупость вопроса, но не сумев вовремя остановиться.

Мужчина иронически поднял бровь:

— Позволь напомнить, что он меня хотел дементорам отдать.

— Он тебя преступником считал! — я понимала, что добром эта дискуссия не кончится, но остановиться уже не могла. Да что ж это он меня сегодня так бесит?

— Преступником? — теперь уже и он разозлился, — между прочим, меня обвиняли в том, что я выдал ненавидимых им Поттеров его тогдашнему хозяину. А уж маглы, которых я якобы убил, всегда интересовали его значительно меньше, чем тараканы — из них ведь даже зелья готовить нельзя!

Он был опять прав, и именно это злило меня больше всего. А он продолжал, всё больше распаляясь:

— Ну ладно я, ко мне у него счёт особый, но Рема-то за что, он его в жизни пальцем не тронул, ещё и нас останавливал, защищал этого типа!

— Тебя послушать, так все его защищали!

— А что, не так? Нашли себе невинную овечку!

— Он, по крайней мере, на вас «двое на одного» не нападал!

— Ага, они для этого как минимум втроём собирались!

— Что?! Это кто «они»?

Он хотел что-то ответить, но только махнул рукой и сбежал — на этот раз, к счастью, всего лишь в комнату. Я злобно домыла посуду (чуть не перебив половину), с отвращением взяла себя в руки и пошла извиняться за несдержанность, то есть звать его за сычиком.

* * *

Остаток лета мы прожили душа в душу, то есть ругались не чаще раза в неделю. Я вернулась к своим обычным занятиям, он или помогал мне (без особого восторга, но добросовестно), или читал, или перекидывался и гонялся по окрестным альпийским лугам за кроликами. Или готовил этих самых кроликов, которых они на пару с Клювокрылом основательно «проредили» на радость моим драгоценным кустикам. По вечерам мы болтали, чаще всего вполне мирно. Выбор тем я предоставляла ему: как-то никак не понимала, о чём с ним говорить можно, а о чём — нет. Например, упоминание о Джеймсе могло вызвать как ностальгическую улыбку, так и гримасу боли и я никак не могла понять, от чего это зависит. То ли от контекста, то ли просто от его настроения в данный момент. Во всяком случае, причинять ему боль я не хотела. И даже не из гуманности — просто в такие моменты я его боялась. Или за него... в общем, не нравилось мне это. Вообще-то за это время он основательно изменился в лучшую сторону: отмылся, отъелся и даже помолодел, вот только глаза остались прежними. Вернее, не прежними. А жаль!

В конце лета Гарри прислал письмо, сильно его встревожившее. Настолько, что он собрался было в Англию, но мальчик, видимо, одумался и написал, чтобы он ни в коем случае не приезжал и «...у меня всё нормально, мне просто почудилось...». А «почудилось» парню, что у него резко заболел его пресловутый шрам — риддлово наследство. (Вслух говорить «Волдеморт» я не то, чтобы боялась, но предпочитала этого не делать, Тёмным Лордом, по словам Сириуса, его только Пожиратели называли, а принятое в широких магических кругах обозначение «Тот-кого-нельзя-называть» всегда казалось мне довольно нелепым. Так что мы сошлись на его настоящем имени — Том Риддл. «Откуда ты его имя знаешь?» — удивилась я. «С ним же Хагрид вместе учился!» — удивился он). В «почудилось» Сириус не поверил, но лететь в Лондон раздумал, сказав: «Куда я там Клювокрыла дену?» — куда сам денется он, похоже, не задумывался. Зато спросил, не могу ли я достать некоторые книги. Достать я могла. В библиотеке Барселонского Университета у меня был роскошный блат, основанный на поставках эксклюзивного порошка от книжных паразитов. Если бы они знали, что основной ингредиент этого порошка можно надрать в любой магической теплице, да тебе ещё и спасибо скажут, так как это один из самых злостных сорняков... но они этого пока не знали, и не мне их просвещать. Так что я была почти уверена, что книги мне разрешат взять домой (если только они не из Раздела Редких Рукописей или Закрытого Раздела). У меня даже был многоразовый портключ, настроенный прямо на вестибюль Библиотеки.

Я оказалась права: весь поход за книгами занял не больше двух часов, да и то львиную долю этого времени я посвятила магазинам, пока библиотекарь заказ подбирал. Сириус, которому наверняка наскучили мои гербологические справочники, вцепился в принесённые книги, как голодающий в бифштекс. Целых две недели мне пришлось самой готовить и мыть посуду, от чего я, признаюсь, успела порядком отвыкнуть. Вот и делай после этого добро людям!

Ничего нужного он в книгах не нашёл и затребовал новую порцию. На вопрос: «Что ты там хочешь, собственно, разыскать?» только пожал плечами. Я хотела было послать его подальше, но не только к сердцу мужчины путь лежит через желудок. К моему тоже. Тем более, что на этот раз он вместо кроликов умудрился отловить молоденькую горную козочку. Вернее, они, с Клювокрылом. Эта парочка замечательно спелась.

— И как ты с ним так ладить научился? — спросила я, наблюдая процесс абсолютно немагического превращения куска мяса в изысканное блюдо, достойное дорогого ресторана.

— Я же анимаг. Могу разговаривать с животными.

— А они умеют говорить?

— Умеют. Правда, это не совсем разговор в нашем понимании. Скорее чувства, чем мысли. Но для взаимопонимания хватает. А для совместной охоты — тем более.

Я ему позавидовала. Наверное, это здорово — быть анимагом. Тут мне в голову пришла блестящая идея:

— А ты не мог бы научить меня стать анимагом?

— Нет!

— Почему?

— Во-первых, это очень опасно...

— Но вы же стали! — Он что, трусихой меня считает?!

— Мы были подростками, в этом возрасте организм вообще ещё очень мобилен. А ты — взрослая, сложившаяся женщина. И это во-вторых. А в-третьих — никто не знает, кем станет. Превратишься в гадюку, а обратно не сможешь — так и будешь всю оставшуюся жизнь под камнями прятаться.

— Это почему это в гадюку?!

— Ну, в ласточку. Мошек на лету ловить. Хотя нет, знаю — в крота... (он увернулся от картофелины и продолжил) ...или в землеройку... (он увернулся от второй картофелины) ...или в мышку-сеноставку... а если перекидаешь в меня всю картошку, то ещё и без обеда завтра останешься! Ой! И без ужина!

Ну не наглец, а?

— Как ты всё же научился так здорово готовить? Не каждая женщина так может.

— Понимаешь, у вас, женщин, домашняя работа в крови. У вас некий уровень чистоты и комфорта просто задан и ни одна женщина, если она не окончательно опустилась, не станет жить в грязи или питаться всухомятку без крайней необходимости. А у мужчин — крайности. Либо слой пыли в палец толщиной, месяц не стираная одежда и столько же не мытая посуда в лице единственного стакана и вилки, либо в доме не пылинки и далее по тексту. То же самое и с едой. Либо всякие изыски, либо подгорелая яичница. А я уже говорил, кажется, что поесть люблю. Вкусно. По ресторанам бегать — никаких денег не хватит. А слуг у меня нет, не было и не надо.

— Почему не было? Наверняка в вашей семье домовые эльфы были...

— Не напоминай! Был один, а как же! Уж и не знаю, кто из нас кого больше не любил. Каких только почтительных гадостей я от него не наслушался!

— А что-нибудь хорошее у тебя в детстве было?

— А как же! Друзья.

— Нет, я имею в виду — до Школы.

— Я понял. Ты что думаешь, у меня раньше друзей не было? Только мне с ними общаться запрещали.

— Маглы? — догадалась я

— Ага. Из соседних домов. Мать когда узнала — полгода меня вообще на улицу не выпускала. Только она не сразу узнала. Сам виноват — надо было быть осторожнее и не разбрасывать книги где попало.

— Какие ещё книги?

— «Следопыт». Приключения всякие. Про индейцев и завоевание Америки. Отличная вещь, мне до сих пор нравится.

— Ты что, магловские книги читаешь?!

Вместо ответа он прикрыл глаза и начал декламировать стихи. На французском. Этот язык я знала так себе, но всё же поняла, что речь там шла о любви. И героиню звали Роксаной. С этого момента я слушала очень внимательно. Читал он хорошо. Да и стихи были хорошие. Очень.

— Ну как? — поинтересовался он закончив читать и не дождавшись моей реакции.

— Чьи это стихи?!

— Эдмон Ростан. Был такой поэт веке, кажется, в девятнадцатом. Это вообще-то пьеса. Называется «Сирано де Бержерак».

— И что, героиню и правда зовут как меня?

— Правда. Только это не настоящее имя. Настоящее — Мадлен, но оно ей показалось неромантичным.

— А чем Роксана романтичнее Мадлен? — искренне удивилась я.

— Ну-у-у... Для француза, возможно, романтичнее... А вообще-то так звали ещё и жену одного исторического персонажа, был такой Александр, царь Македонский, пол-Азии завоевал и в тридцать три года помер. Не слышала? Любопытная личность. С идеалами. Самые худшие завоеватели — это те, что с идеалами.

— Почему?

— Те, что просто алчные, они в жизнь не лезут. Отхватят кусок пожирней и успокоятся. Большинству людей в общем-то всё равно, кому налоги платить. А вот такие, как этот Александр, начинают жизнь переделывать. Может быть даже и к лучшему, но насильно, а, как говорится в чьей-то пословице, «Силой любим не станешь». И не успокаиваются они никогда, весь мир желают осчастливить. В результате — реки крови и все несчастны. Но спустя пару тысячелетий всё выглядит очень романтишно.

— А у тебя что, идеалов нет?

— А я не завоеватель. Это вот Риддл у нас — завоеватель. С идеалами. И эти идеалы мне лично напрочь не нравятся. А идея силой внедрять их в жизнь — ещё того менее.

— Он же погиб!

— Как же, погиб он. Человеческого тела лишился, это да. Да одна история с Квиррелом чего стоит! Нет, мы с ним ещё навоюемся. И хорошо ещё, если только мы. Я же говорю — такие не останавливаются. Пока не остановят.

— И ты хочешь остановить?

— Во всяком случае, постараюсь приложить руку к этому процессу. Так ты книги принесёшь?

— А ты мне этого Ростана ещё почитаешь?

Да-а-а... никогда не подозревала себя в сентиментальности! А вот надо же!

* * *

В новой порции литературы он тоже не нашёл того, что искал. Зато нашёл кое-что полезное. Полезное называлось «Вестник» и выглядело как птица, но сотворённая с помощью магии. Её можно было использовать для доставки писем, причём конфиденциальной — при попытке перехвата Вестник развеивался вместе с посланием. Я удивилась, почему их не применяют широко, да и вообще не применяют: вот я, например, о таком даже не слышала. Он, как оказалось, слышал и даже видел, но как делать до сих пор не знал.

— Почему? — удивилась я. — Ты же его играючи сотворил!

— Я сотворил только облик. Пока.

— А в чём разница?

— Мисс Лейт, чем вы на двух старших курсах занимались, позвольте спросить?

— Во-первых, миссис. Я вообще-то замужем. Была.

— Да-а-а? И долго?

— Не очень. Год.

— Оно и понятно...

Оскорбиться, а тем более залепить ему по физиономии, я не успела. Он патетическим тоном продолжил:

— Ни один мужчина не смеет рассчитывать на более длительное внимание к своей недостойной персоне со стороны столь прекрасной сеньоры!

Пришлось ограничиться возмущённым хмыканьем. Которое он нагло проигнорировал и продолжил:

— А во-вторых: сколько держится стандартное заклинание материализации?

— От трёх минут до суток в зависимости от...

— Это предметное. А квазиживое?

— Да не помню я, объясни толком!

— Созданное магией «квазисущество» без дополнительной стабилизации может функционировать не более часа. Да и то только у очень умелого мага. Стабилизация имеет разную форму, но во всех вариантах замешана на крови. Конечно, крови надо всего ничего, но всё равно это только для особых случаев, согласись. Для доставки ежедневных газет как-то слишком шикарно.

Вот с этим я была полностью согласна. Конечно, капля крови — вроде бы пустяк, но капля крови с наложенным на неё заклятьем — совсем другое дело. Ещё я подумала, что это всё несколько похоже на некромантию, только там временно давали жизнь ранее жившему, а здесь — фактически не существующему.

— А кровь нужна своя или чужая?

— Своя. Иначе ничего не выйдет.

— И ты хочешь это использовать? Что, мою сову нельзя послать?

— Можно. Но не нужно. Да чего ты боишься, это ведь не каждый день!

И как прикажете спорить с подобной логикой?

* * *

Про планируемый в Хогвартсе Тримудрый турнир мы прочитали в «Пророке» и отреагировали хором: «Вот повезло!» (это он, имея в виду нынешних) — «Вот не повезло!» (это я, имея в виду ранешних). Подумав, мы столь же дружно согласились с высказываниями друг друга и остаток дня пускали слюни на тему «Вот если бы Турнир проводили в наше время...!» На некоторое время это занятие стало для нас традиционным, равно как и гадание, удастся ли Близнецам Уизли, которым, по подсчётам Сириуса, чуть-чуть не хватало до «зачётного» возраста, обмануть Чашу. А потом пришла очередная газета с сенсационным сообщением, что Чаша выбрала не троих, а четверых участников, причём четвёртый вообще не должен был принимать участие в выборе, так как учился только на четвёртом курсе. Имя можно было уже не читать.

Произошедшее Сириуса сильно встревожило. Мягко говоря. Причём, как выяснилось, совсем не потому, что мальчишке придётся участвовать в Турнире. Это его как раз волновало меньше всего.

— Почему? — удивилась я. — Там ведь и поставили ограничения по возрасту потому, что задания опасны!

— Ерунда! — отмахнулся он. — Во-первых, никто не допустит гибели детей, даже и формально совершеннолетних, так что наверняка будут страховать. Во-вторых, при подготовке к заданиям помощь друзей не запрещена, а у Гарри есть Гермиона, которая, если я правильно понял Рема, сойдёт за приличную магическую библиотеку с функцией самопоиска.

— Это та, что спит с «Нумерологией» вместо подушки? — хихикнула я, вспомнив письмо Люпина.

— Она самая. В-третьих, кто-нибудь из преподавателей парню наверняка немножко подыграет, зуб даю. Если учесть, что он на три года и на три курса младше остальных, то это даже не сможет считаться нарушением, так, уравнивание шансов. А в-четвёртых, он невероятно везуч.

— Ты так об этом говоришь, словно это цвет глаз! Везение — вещь непостоянная.

— Ошибаешься. Везение — вещь достаточно постоянная. Иногда. Есть такие люди, это действительно от природы. Или от Судьбы, Мерлин его знает. Я же знаю одно: способность Гарри влипать в неприятности уступает только его способности из них выпутываться. В данном случае он в неприятность уже влип, так что осталось выпутаться. Вот помяни моё слово, он этот Турнир ещё и выиграет!

— Чего же ты тогда боишься?

— Не чего, а кого. Того, кто его в это впутал, Моргот его знает зачем.

— А может они сами контрольное заклинание обманули. Кто только что его подружку хвалил?

— Не думаю. Если бы они обманули контроль, Гарри мог бы стать участником от Хогвартса. Одним из Троих. Но не четвёртым! Но ты права, надо уточнить.

— Напишешь Гарри?

— Напишу Дамблдору. А с Малышом неплохо бы поговорить. Жаль, у тебя Камина нет. Найти бы домик, где есть. На полчасика. Не поспособствуешь?

— Подумаю. А кстати, в лицо ты его тоже Малышом называешь?

— С ума сошла? Да не в жизнь! Это так, вырвалось. Не говори ему, ладно?

Интересно, как бы я могла это сделать?

Этот тип всё же сбежал. И даже не попрощался. Считал, наверное, что я стану его отговаривать и не хотел спорить. Правильно, кстати, считал. Стала бы. Ну ведь глупо же! И ведь сам понимает, что глупо! Так ведь и написал в своей записке. Оставленной на кухонном столе и придавленной краешком кастрюльки с очередным кроликом, потушенным в сметане с невообразимым сочетанием трав.

«Мадлен! Я должен уехать. Не знаю, чем я смогу помочь Малышу, скорее всего ничем, но, если что-то случится, должен быть рядом. Может, что-нибудь умное посоветую. Или просто буду рядом. А что-то должно произойти, я это кожей чувствую. Нюхом. Так что ты тоже будь осторожна. Спасибо тебе за всё! Без тебя я бы не выжил. Ещё раз: будь осторожна! И, пожалуйста, не сообщай Р., что я возвращаюсь. Ему и без меня забот хватает, только зря тревожиться станет. И не говори, что поступаю глупо, сам знаю. Но так надо! Ещё тысячу раз спасибо! За всё!

Твой верный Пёс»

Рядом лежала моя волшебная палочка. И роза. Светло-светло жёлтая, с зеленоватым отливом. Точно как та. Только наколдованная.

* * *

Я всегда любила смотреть на звёзды. Но последнее время — чем дальше, тем чаще — стала ловить себя на том, что смотрю не на звёзды, а на звезду. На яркую голубую звезду, которую почти не увидишь у нас в Англии. А вот здесь, на юге, она сверкала ярко и нахально. Словно насмешливо прищуренный глаз.

Сначала я ещё пыталась обманывать себя. Красивое созвездие, красивая звезда... красивых звёзд много... вот Вега, например... тоже голубая... тоже?! Да что же это такое?! Да сколько можно?! Нет, я его всё же убью! Когда увижу... Если это раньше кто-то другой не сделает... Мерлин, да что это со мной?!

Потом я сдалась. Почти. Настолько, что начала искать повод связаться с кем-нибудь в Хогвартсе и хотя бы узнать новости. Надо сказать, что долго искать мне не пришлось. «Повод», тщательно высушенный и аккуратно упакованный, лежал на полке в моей кладовой. Септема, чудо-цветок, его дар. Он же сам мне советовал обратиться к Снейпу, почему бы и нет? Совет в любом случае неплох: Севе́р ещё в школе был лучшим по Зельям, а сейчас, наверное, и впрямь достиг выдающегося мастерства. Давно надо было ему написать! Что я и сделала. Разумеется, ни слово мне упомянув, каким образом мне досталось это богатство.

Снейп моим предложением заинтересовался, даже очень. Как оказалось, его контракт с Хогвартсом предусматривал возможность использования лаборатории в личных (и даже коммерческих) целях, при двух условиях: это не должно нести опасность и препятствовать учебному процессу. Очень удобно. Я написала, что заеду к нему сама и мы обговорим условия подробно — это будет быстрее, чем гонять сов туда-сюда.

Внешне Севе́р практически не изменился, только морщин прибавилось. Вот по поведению... он стал высокомерен и ироничен, правда, и то, и другое показалось мне несколько натянутым, но всё же лучше, чем было. А вот в практичности ему точно было не отказать, что раньше, что теперь. Мне тоже, так что торговались мы долго и со вкусом, но всё же пришли к взаимоприемлемому распределению грядущих прибылей. Чему немало поспособствовал то, что он ещё в письме обмолвился: Септема очень пригодилась бы ему для одного нового и перспективного зелья, которое он сейчас пытается разработать. Это с одной стороны, а с другой — мне нужна была информация, так что я готова была слегка поступиться принципами (в их денежном эквиваленте), но привести его в хорошее расположение духа. Чего и добилась, так как была приглашена на чашечку чая. За чаем разговор вполне естественно зашёл о самой животрепещущей теме — о Турнире. Севе́р, впрочем, относился к этому мероприятию без малейшего энтузиазма. Возможно, на это повлиял тот факт, что Кубок выбрал не из его подопечных. А уж про загадочное (и для него тоже) участие в этом Гарри он просто-таки шипел, что живо напомнило мне школьные годы.

— И чего это ты его так не любишь — только из-за фамилии? — подначила я. Или выгонит, или что-нибудь расскажет. Повезло. Не выгнал. Правда, вся новоприобретённая ирония слетела, как листья в ноябре — ну точно, как в Школе, когда он на одно упоминание о Блэк-Поттере начинал шипеть и плеваться.

— Этот мальчишка ничуть не лучше своего папаши, с первого курса только и делает, что всем нервы портит и правила нарушает! А в прошлом году до прямого преступления докатился, и всё ему с рук сходит...

— Ну, не преувеличивай! Какое ещё преступление?

— Ты что, газет не читаешь? Не в курсе, что лучший дружок его папаши из тюрьмы сбежал и здесь ошивался?

— Ну а Гарри причём? — изобразила я недоумение.

— При том, что он ему сбежать помог. Или его дружки!

— Из Азкабана?!

— Отсюда. Мы ведь его поймали тогда.

«Мы»! Какая скромность! А почему не «Я»?

— И что, есть доказательства? Как же тогда их не наказали? — продолжала я разыгрывать неинформированную.

— В том-то и дело, что доказательств нет! Но они это, больше некому! Или оборотень их обожаемый.

— Кто?

— Люпин. А ты не знала, что он оборотень?

— Нет, конечно! — почти не соврала я. Раньше-то и вправду не знала!

— Ну так знай на всякий случай — вдруг свидеться приведётся?

А может и правда не мудрствуя лукаво к Люпину смотаться? Мерлин, нельзя! Сириус же просил не говорить, что вернулся, так что Ремус, скорее всего, до сих пор считает, что он у меня.

— Нет, ну с чего ты взял, что он оборотень? Он что, сам тебе рассказал?

— Да он меня чуть не сожрал! Давно, ещё в школе!

Та-а-а-ак... этого мне не рассказывали!

— Врёшь!

Он, кажется, уже пожалел, что проговорился. Но отступать было некуда.

— Он в полнолуния в Визжащей хижине прятался. А я заметил. И полез посмотреть.

— Зачем?

— Да так. По молодости.

— И что?

— Посмотрел. А что мне с ним было, драться? А потом с Директором объясняться?

— И то верно...

Да... любопытная информация. Не актуальная, правда, но оч-ч-ч-ень любопытная! «...Только когтями... У меня опыт есть...». Уж не тогда ли этот «опыт» и был приобретён? А ведь похоже... Очень похоже! Но тогда Снейп должен был знать, что Сириус анимаг? А мог и не знать. Мог и сам не понять, каким это чудом ему удалось от оборотня сбежать. Если дело было в помещении...

Мне вдруг стало жалко Севе́ра. Если уж он вздумал делиться подобными воспоминаниями с практически чужим человеком (ну кто я ему? так, однокурсница...), значит бедняга совсем одинок. Жениться ему надо, вот что! И лучше всего на ровеснице...

Я поймала себя на том, что мысленно перебираю незамужних знакомых. Да-а-а-а! Правильно говорят: любовь зла! Безжалостна и нахальна! Своего ещё не заполучила, а уже других сватать собираюсь! Хотя где он, свой? И какой он свой... Полгода считай в одной комнате прожили как брат и сестра, даже обидно. Взрослые люди! Кому сказать — не поверит. А с другой стороны... С другой стороны была только роза. Наколдованная роза, которая не исчезла ни через час, ни через сутки. А он сам мне объяснил, что это значит. Кроме всего прочего, имея чью-то кровь можно много что этому человеку сделать. И отнюдь не только хорошее. Чаще всего — наоборот. Значит, он мне, как минимум, доверяет. Безгранично. Но, с другой стороны — это я и раньше знала. Не мешал же он мне в Барселону мотаться, наоборот, сам просил... Хотя, с другой стороны... я почувствовала, что запуталась в сторонах. А также прослушала изрядную часть монолога Снейпа, посвящённого общему несовершенству мира, в котором преступников не ловят, а всяким Поттерам постоянно помогают и — очевидно же — подсказывают. Похоже, Сириус и в этом оказался прав. Ну почему он всегда прав, а?!

В общем, от Севе́ра я узнала немного, если не считать воспоминаний юности. Подумала, даже: а не разыскать ли мне Гарри? Но, во-первых, сделать это конспиративно не удастся, а во-вторых — он мне, скорее всего, не поверит. Да и с чего бы? Разве что Сириус с ним виделся и про меня рассказал, но это вряд ли. То есть вряд ли рассказал. А мог и не видеться. Возможно, парень, как и Ремус, пребывает в блаженной уверенности, что его крёстный в безопасности где-то далеко на юге. Ну и пусть дальше пребывает, но мне-то что делать? Моргот! Надо было хоть уговорить его взять мою волшебную палочку. Я ведь предлагала! То есть предлагала или мою взять насовсем, а я новую куплю, или купить ему по описанию. Только он сказал, что моя ему всё равно не подходит (а при этом пользовался беззастенчиво!), а специально покупать — опасно. И на кой я его послушалась! Надо было уговорить. Ну что тут опасного? В крайнем случае сказала бы, что потеряла. Ну кто докажет обратное?

* * *

В конце марта я получила он него весточку. Вернее, Вестника. Красивая яркая птица порхнула мне прямо в руки, позволила отвязать письмо и тут же уселась на крышу теплицы. Письмо было коротким:

«Мадлен! Пользуюсь случаем написать тебе. У меня всё в порядке. И вообще пока всё вроде бы в порядке, но полно мелких странностей, которые я не знаю, как объяснить. Только чую, что не к добру всё это. А сделать ничего не могу, потому что ничего этакого пока не происходит. Мерзостное ощущение! Но это я так, в порядке нытья. Надеюсь, у тебя тоже всё хорошо? Договорилась с нашим общим другом? Напиши с Вестником, только не тяни — если он в течение часа не получит нового письма, то рассыпится. Напиши обязательно, хоть пару строк, ладно? А если что-то у тебя случится экстренное — пиши Р., адрес ты знаешь.

Я»

Нет, он в своём репертуаре! Ну и что я узнала? Что он жив? Это и так понятно — вестник, похоже, штука индивидуальная, почти как Патронус. Я подавила желание ответить в том же стиле и взялась за перо. Интересно, почему он называет меня в письмах Мадлен? Из конспирации? Или ему просто это имя нравится? Или... да ладно, размечталась! Его всё же не Сирано зовут. Хотя и на ту же букву...

* * *

По вечерам я сидела на крыльце и смотрела на звёзды. На Звезду. Ясную синюю звезду, которая всё ниже клонилась к горизонту. Скоро её не станет видно даже здесь...

Где-то я слышала, что звёзды на самом деле чудовищно далеки. Настолько, что свет от них идёт к нам годы и даже столетия. И мы видим их такими, какими они были много лет назад. Так и наша память — как свет далёких звёзд. Теперь я словно бы заново видела его — таким, каким он был тогда, в юности. И совсем не таким, каким я его тогда видела.

Про некоторых людей говорят: «Он полон жизни». Таким был Джеймс Поттер. Он был просто переполнен жизненной энергией, она перехлёстывала через край, била фонтаном, затягивая в свой водоворот всех, кто оказывался рядом... А Сириус был другим. Он не был «полон жизнью», он был — сама Жизнь. Был. И остался. Потому что жизнь — это жизнь. Её можно уничтожить — и ничего больше с ней сделать нельзя. Она или есть, или нет, третьего не дано. Поэтому пока он жив — он останется собой. Всегда. Что бы ни случилось. Даже если его глаза стали чёрными и мёртвыми. Ведь смерть — это всего лишь часть жизни. Крохотная её часть. Поэтому он и не боится смерти. Как можно бояться собственной частицы?

А ещё я поняла, почему Ремус тогда поверил в его предательство. И почему Сириус не обижен на него за это — вон как от меня защищать кинулся! Просто есть моменты, когда легче всего поверить в самое худшее. А что могло быть хуже? Что вообще может быть хуже, чем мир, в котором Сириус Блэк способен предать лучшего друга? Да... и вправду, не скажешь так вот сразу, кому из них было тяжелее все эти годы.

Странно это всё. Странно читать душу человека, который так далеко от тебя. Странно, что я полюбила его теперь. Не тогда, в Школе, когда в него были тайно влюблены треть девчонок моего факультета и с разной степенью открытости — две трети остальных. А я вот нет. Может быть потому и нет? Терпеть не могу конкуренции! Впрочем, с чего я взяла, что сейчас конкуренции не будет? Что изменилось-то? Он всё тот же. И я совершенно уверена: захочет — любая будет у его ног. Другое дело, что тогда ему и «хотеть» не требовалось. Сами на шею вешались. Было в нём что-то ещё, кроме красоты, элегантности и прочих очевидных достоинств (не говоря уже о потенциальном богатстве). Некое неуловимое обаяние, дававшее ему неоспоримое преимущество перед всеми остальными парнями, включая школьных квиддичных «звёзд». Впрочем, самой яркой звездой школьных команд был Джеймс Поттер, а в него влюбляться — себя не уважать. Ну разве что пособлазнять из чисто спортивного интереса... да и то без особых шансов на успех. Впрочем, что касается шансов, то с Блэком получалось ничуть не лучше. Никому так и не удалось пойти дальше лёгкого флирта. Тогда. А потом? Моргот, я ведь ничегошеньки не знаю о его жизни после Школы! Может у него жена и трое детей где-нибудь в Девоншире! Впрочем, нет. Нет у него никакой жены. Нет и не было. Я почему-то была в этом уверена. А может быть мне просто хотелось в это верить.

* * *

Второй Вестник появился только летом. Письмо было столь же коротким, как и предыдущее. Впрочем, написанного хватило за глаза:

«Мадлен! Волдеморт вернул себе тело и снова собрал Пожирателей. Не знаю, что он задумал, но уж ничего хорошего — точно. Несколько человек уже погибли, Гарри уцелел чудом. Министерство решило делать вид, что ничего не происходит, идиоты! Как хорошо, что ты далеко! Но всё равно, будь осторожна. И если можешь — прекрати все контакты с СС. Он теперь стал далеко не безопасным знакомым. О себе вообще не говорю. Впрочем, обо мне не волнуйся, правда. По крайней мере в ближайшем будущем мне ничто не грозит. Ещё раз: будь крайне осторожна! Пожалуйста! Если будет возможность — напишу.

Я»

«Не волнуйся», значит! «Ничего не грозит»! Так я и поверила! Нет, я его сама убью! Для надёжности. Когда встречу. Если встречу...

Я хлюпнула носом (благо рядом никого, не куриц же стесняться) и пошла писать ответ.

Сириус появился в своём стиле — неожиданно. И даже вполне конспиративно, не позвонив, а поцарапав в дверь когтями. Я бы может и не пошёл проверять, что там такое, если бы царапанье не сложилось слишком уж явно в мотивчик «Весёлого гиппогрифа» — песенки, весьма популярной во времена нашей молодости. Громадный чёрный пёс проскользнул в приоткрытую дверь — а через пару секунд мой потерянный и вновь обретённый друг уже обнимал меня, сверкая своей неповторимой улыбкой и повторяя: «Рем, как же я по тебе соскучился!» Однако стоило мне разглядеть его, как моя радость основательно померкла. Выглядел он едва ли не хуже, чем в прошлом году, улыбка только казалась прежней… и какого Моргота он в Лондоне?!

— Бродяга, что случилось?

Он тут же перестал улыбаться. Медленно присел на стул, сцепил руки на колене…

— Ничего хорошего. И очень много плохого.

— Гарри?!

— Жив. И почти невредим. Но уцелел буквально чудом. Зато погиб другой мальчик. Ты должен его помнить — Седрик Диггори.

Седрика я помнил. Очень серьёзный и весьма талантливый мальчик из Хаффлпафа. Который, судя по газетам, участвовал в этом… прилично выражаясь, Турнире.

— Но что произошло? Турнир?

— Волдеморт. Сядь, я расскажу всё по порядку.

И он начал рассказывать. Чётко, лаконично, ровным, неестественно спокойным голосом. Запнувшись всего дважды: когда Гарри надрезали руку, чтобы взять кровь и когда из сцепившихся палочек стали возникать тени убитых Лордом людей. И лишь закончив, на миг закрыл лицо руками, словно пытаясь стереть с губ ужас и боль только что прозвучавших фраз.

Молчание длилось долго. Мне понадобилось время, чтобы осмыслить сказанное. И поверить. Причём труднее всего было поверить не в воскрешение Лорда — к этому явно шло. И не в то, что под видом нашего старого соратника в Хогвартсе целый год действовал беглый преступник, к тому же считавшийся мёртвым — после «воскрешения» Питегрю меня таким было уже не удивить. А вот действия Министра, Моргот его побери, Фаджа...

— И Фадж действительно заявил, что всё это бред? И угробил единственного свидетеля?

— Да. Причём качественно угробил, после «поцелуя» его даже некромант допросить не сумеет.

— Он что, служит Волдеморту? Или просто рехнулся?

— Не знаю. Хотелось бы верить, что последнее. В любом случае, на Министерство рассчитывать не придётся — они в лучшем случае не станут слишком мешать. Или станут. Дамблдор решил восстановить Орден Феникса. Он меня, собственно, с этим к тебе и послал. Ты в деле?

— Конечно! Что нужно делать?

— Прежде всего, собрать прежних членов. Кого найдём. Прямо сейчас. Разъяснить им ситуацию и заручиться поддержкой. Сможешь?

— Давай составим список.

В списке оказалось семеро — те, про кого я точно знал, что они живы и надеялся, что им можно доверять. Девять, включая супругов Уизли, но они, как сказал Сириус, были уже в курсе. Адреса я знал только троих, ещё двоих, как ни странно, назвал он (откуда этот невозможный человек умудряется добывать сведения?). Координаты остальных мы понадеялись выяснить у тех, кого могли найти. Договорились, что я сообщу только о возрождении Волдеморта (и Ордена), а подробности Сириус расскажет потом всем сразу. И я шагнул в камин.

Вернулся я через полчаса — практически одновременно с первыми гостями. За это время мой друг успел не только заварить чай на всех, но и приготовить из моих скудных запасов нечто вроде угощения. Вот только сам, кажется, ни крошки не проглотил. Да и у меня после его рассказа кусок в горло не лез. Первые гости расселись на стульях (числом два) и на моей кровати, остальным пришлось устраиваться на полу, на спешно наколдованном ковре. С Сириусом здоровались по-разному: кто радостно, кто сдержанно, но все — смущённо, явно не зная, что сказать. Я, разумеется, всех поставил в известность об истинном положении дел, но сразу перестроиться оказалось трудно. Я мысленно упрекнул себя: стоило бы ещё год назад навестить прежних товарищей и рассказать им правду. Ну да что теперь… Сириус, впрочем, делал вид, что всё так и должно быть. А может и не делал — его не поймёшь. Во всяком случае, из всех нас он вёл себя наиболее естественно.

Когда все слова приветствий были произнесены (кое-кто, как и я, не видели друг друга по нескольку лет), а весь чай выпит, Сириус встал так, чтобы его всем было видно и начал говорить. И теперь не позволил голосу дрогнуть ни разу.

Несколько минут ошеломлённого молчания — а потом все заговорили разом. К чести наших товарищей: слова типа «бред» и «не может быть» даже не прозвучали. Всех интересовали подробности и планы, причём вторые больше. Предложений, как обычно, высказывались (и тут же отвергались) десятки. Нашлось и несколько дельных, в основном касательно вербовки новых членов. Именно тогда Сириус спросил:

— Кингсли, Нимфадора Тонкс, кажется, с тобой работает?

— Да. А ты её откуда знаешь?

— Здрасте! Она же моя двоюродная племянница, ты не знал?

— Не знал. Думаешь, её стоит привлечь?

— Ты думаешь иначе?

— Нет. Я, собственно, только что сам хотел её предложить. Разве что, молода слишком…

— Мы были ещё моложе.

На это возразить было нечего. И впрямь — были. А малышку Тонкс я хорошо помнил, не раз заходили к ним всей компанией. Её мать, Андромеда (в девичестве — Блэк) была единственным членом рода, с которым у Сириуса всегда сохранялись хорошие отношения. И наоборот. После брака с маглорождённым Андромеду фактически изгнали из семьи, даже родные сёстры, насколько я знал, упоминали о ней не иначе как с презрением. Мне же Меди всегда нравилась, как и её муж, Тед. Единственным их явным недостатком был выбор имени для дочери, действительно дурацкого. Сама малышка его отвергала категорически, сокращение «Дора» терпела только от родителей, а от остальных требовала звать её исключительно по фамилии. А ещё она была врождённым метаморфом — свойство редчайшее и, в её исполнении, совершенно очаровательное.

— Тонкс — аврор? — изумился я, — Она же вечно всё роняла и на каждый предмет в доме по три раза натыкалась…

— И сейчас так же, но только в быту, — усмехнулся Кингсли, — ни один преступник ещё не пожаловался.

— Значит, решено — ты с ней поговоришь, — заключил Сириус.

Проговорили мы несколько часов. В конце возник вопрос о времени и (главное!) месте следующей встречи. Моё более чем скромное жилище едва вместило сегодняшнее количество гостей, а ведь членов Ордена уже сейчас было больше. И тем более нельзя было встречаться у кого-то, работающего в официальных структурах Министерства. В тот раз мы так ничего и не решили, договорились только о способах связи и что каждый обдумает проблему, а если что-то придумает — сообщит. Пока что мы с Сириусом оказывались в роли координаторов и «почтового ящика».

Когда очередная зелёная вспышка ознаменовала отбытие последнего из гостей, Сириус шагнул к столу и не присел даже, а просто упал на ближайший стул. До меня внезапно дошло, что он вторые сутки на ногах и даже в его жизни это были далеко не самые лучшие сутки. Я коснулся его плеча — и с тревогой почувствовал, что оно мелко дрожит, словно в лихорадке.

— Тебе плохо?

Он медленно покачал головой:

— Всё в порядке, не волнуйся. Это так, нервы. Сейчас пройдёт.

— У тебя всегда всё в порядке, а как же. Ну-ка быстро в постель! Я тебе сейчас чайку организую…

— Да брось ты суетится, лучше сам ложись, устал ведь…

Ладно, пусть ворчит, лишь бы лег... Так, воду нагреть магией, это быстрее… заварка… где, Мерлин меня побери, сахар? А, вот… положить побольше… три ложки, а лучше — четыре… коньячку бы добавить… ага, французского! Когда ты, друг мой Ремус, его видел-то последний раз, коньяк этот? Ну ладно коньяк, а вот какую-никакую аптечку в доме держать стоило бы…

Пока я заваривал чай, Бродяга всё же разделся и лёг, сразу сжавшись под одеялом в комок. Трясло его ещё сильнее, теперь это уже было видно на глаз и пугало меня до чрезвычайности. Хорошо если впрямь только нервы, а если что-то серьёзное? Выглядел он ужасно…

Я напоил его чаем, потом прилёг рядом, обнял. Мне хотелось согреть его, успокоить… наверное, это и было как раз то, что ему сейчас требовалось. Во всяком случае, так напугавшая меня дрожь постепенно утихла, и он уснул, почти по-детски уткнувшись мне в плечо.

Рука почти сразу затекла, но я не двигался, боясь потревожить его сон. Хм… увидел бы нас сейчас кто-нибудь! Мы оба прекрасно знали, что болтали о нас в Школе некоторые злые языки (принадлежавшие, в основном, отвергнутым поклонницам красавца Блэка). Ну, ещё бы: два закадычных приятеля, один из которых старательно избегает женского общества, а другой ограничивается лёгким флиртом сразу с дюжиной девчонок, ни одной не давая надежды на углубление отношений! Эти сплетни смешили нас (его — особенно) до чрезвычайности. А вот Джеймс сердился и грозил набить сплетникам морды не взирая на пол и возраст. А Питер, разумеется, его поддерживал. Питер, Питер… вот странность: пока я считал предателем Сириуса, мне было невыносимо больно, а теперь… ну, пожалуй, просто противно. Как если бы я обнаружил, что много лет носил грязную одежду… или хранил в шкафу дохлую крысу. Крысу… да уж! Похоже, анимагические формы больше отражают сущность человека, чем нам тогда казалось. Как сказал Сириус, крыса из Питера получилась лучше, чем человек. Если бы я не подвёл их всех в ту ночь… как же я виноват перед ними! И перед Сириусом, несколько месяцев рисковавшим жизнью, чтобы обезвредить предателя, и перед Гарри… впрочем, Сириус наверняка скажет, что не сбеги Хвост — обряд для Лорда провёл бы кто-то другой. Тот же Крауч. И будет отчасти прав, но мне от этого не легче. Тем более, что перед ним я виноват не только за ту ночь, но и за двенадцать предыдущих лет, когда я считал его предателем и убийцей. Его! То, что это мнение разделяли все остальные, меня не оправдывает. Я-то знал его лучше других и должен, должен, должен был верить ему вопреки любым доказательствам вины! Ведь именно в этом и состоит дружба. А я оказался плохим другом. Недостойным. Я упивался своим горем вместо того, чтобы пораскинуть мозгами. Как всегда, думал только о себе. Как тогда, в детстве, когда позволил друзьям рискнуть жизнями (не говоря уже о перспективе вылететь из Школы) только ради того, чтобы развлекать меня в полнолуния. Как весь этот год, даже не подумав по-настоящему поинтересоваться, где и как живёт мой лучший друг. Поверил его заявлениям, что у него всё в порядке. Будто я его не знаю! Будто не знаю, что у него всегда всё в порядке, пока в обморок не грохнется! Сириус, Бродяга, друг мой, брат мой, как же мучительно мне тебя не хватало! И как хорошо, что ты снова рядом!

Наверно, я и вправду здорово вымотался, потому что даже не заметил, как уснул. И проснулся уже заполдень. Сириус ещё спал и не проснулся, когда я осторожно высвободил руку и поднялся. Вчера мне кусок в горло не лез, но организм не желал считаться с эмоциями своего обладателя и теперь требовал наверстать упущенное. Я оценил остатки пищевых запасов (вернее, констатировал их полное отсутствие), быстренько накинул одежду и отправился в соседний магазинчик, к счастью, расположенный всего через два дома.

Вернувшись, Сириуса я в комнате не обнаружил. Но не успел встревожиться, как он появился из помещения, которое я в припадках мании величия называл ванной комнатой. Видимо, скрылся там, услышав звук отпираемой двери. Что меня порадовало и огорчило одновременно: я-то забыл о безопасности, оставив его одного спящим.

— Как ты себя чувствуешь?

— Умираю, — он сделал картинную паузу, — от голода. Там что-нибудь съедобное осталось?

— Нет, но я купил.

— Рем, тебе кто-нибудь уже говорил, что ты гений?

— Говорил. Ты. Раз сто, не меньше. Хочешь завтрак в постель?

— Хочу душ. Горячий. А то я стал до безобразия похож на нашего дорогого друга Северуса.

— Вы что, действительно помирились или ты так шутишь?

— Ну, не друга. Соратника. У Директора на него, похоже, большие планы.

— И ты даже знаешь какие?

— Догадываюсь. Он же Пожиратель.

— Бывший.

— Бывших Пожирателей не бывает. Бывают действующие и мёртвые. На мёртвого Снейп похож всё же не до конца. Во всяком случае, ни у одного покойника я не видел такого выражения лица, как у него в ту минуту, когда он пожимал мне руку.

— Подозреваю, у тебя было не лучше…

— А я так уверен. Но если я прав на счёт планов Дамблдора, мне его даже жаль. Двойной агент… не завидую!

— Завидуешь.

— Честно говоря, ещё как! Может, мне к Волдеморту податься? Типа двенадцать лет в тюрьме, никто мне не верит, никто меня не любит…

— С ума сошёл?! Ты что, не понимаешь, что у тебя потребуют в качестве вступительного взноса? Вернее, кого?

— Ну и пусть требуют. Мне же к нему не попасть. И не связаться. Кстати, это правда. Ты не мог бы поговорить с Директором? Отчитаешься, а заодно узнаешь, как там Малыш…

— Попробую, если ты поклянёшься, что пошутил.

— Да пошутил, конечно. Ничего бы из этого не вышло. Принять то примут, но доверять не будут, а кровью повяжут, причём по самые уши.

— Ладно, иди, отмывайся, а я попробую связаться с Хогвартсом.

Мне повезло: Дамблдор оказался в своём кабинете и тут же разрешил войти. Внимательно выслушал мой доклад, всё одобрил и пообещал заглянуть через пару дней. На вопрос о Гарри сказал, что мальчик практически в порядке, хотя переживает, конечно. Я поколебался, но всё же спросил:

— Может быть, вы позволите Гарри провести хотя бы часть каникул с Сириусом? Можно у меня, я был бы рад.

— Это тебя Сириус просил?

— Он просил только узнать, как мальчик. Но…

— Но Гарри должен провести каникулы в доме своей тёти. Хотя бы первый месяц. А с Сириусом я сам поговорю. И не обижайся, потом ты поймёшь, что так было нужно.

Возразить на это было нечего.

Сообщение, что с Гарри всё в порядке разом улучшило Сириусу настроение. За завтраком он болтал о всяких пустяках: рассказал, например, как подарил Роксане букет («Мы поругались, должен же я был извиниться…»), и в нём оказался какой-то сверхредкий цветок, который можно найти только во время цветения, а цветёт он одну ночь в году. И как он потом в собачьем обличии по запаху отыскал целую поляну этих цветов, и они всю ночь их выкапывали. Я слушал, в нужных местах смеялся, а сам не мог отделаться от вчерашних мыслей. И Сириус, конечно, не мог этого не заметить.

— Рем, ты что-то от меня скрыл?

— Нет, что ты!

— Ну я же вижу, тебя что-то беспокоит!

— Нет, я... То есть да, но это… (А, ладно, лучше уж сказать, всё равно ведь не отстанет!) Бродяга, ты сильно на меня обижен?

— Я?! Рем, ты о чём? — он искренне удивился. Я попытался объяснить:

— Ну я же поверил тогда в твою вину. И даже не попытался встретиться, выяснить…

— Интересно, как бы тебе это удалось? В смысле встретиться?

— Всё равно! Я должен был хотя бы попытаться.

— Ерунду ты болтаешь, — вздохнул он. — Ну, предположим, добился бы ты свидания. Фантастика, конечно, но пусть... И я бы тебе сказал, что виноват. Это ведь так и есть, а я был тогда основательно не в себе и вряд ли смог бы объясняться разумно.

— Это ты ерунду болтаешь! Что значит «так и есть»?!

— А то и значит. Идея-то моя была. Сделали бы как собирались…

— И Хвост сдал бы тебя вместо Джеймса. Кроме пыток много чего можно придумать. Империус, например. Или «Веритасерум». («Ерунда, — вставил он. — Под магическим давлением не сработает»). Ну, ещё что-нибудь. Оборотное зелье... Нет, твоя идея на самом деле была гениальной, а предательство — на то и предательство, что его не предусмотришь. Зря вы только Дамблдору не сказали.

— Да мы хотели. Только связаться с ним не смогли.

— А, кстати, как там Хагрид оказался, да ещё сразу? Я всё хотел спросить, да как-то случая не было…

— Я и сам толком не знаю, так, догадки. Понимаешь, мы Защиту ставили не только на дом, но и на них самих…

— Стоп! — перебил я. — Это разве возможно?

— Почти всё возможно, если хорошо мозгами пораскинуть. От визуального контакта такая Защита не спасает, а вот от магического Поиска... Почему, ты думаешь, меня поймать не могут?

— Думаю потому, что у них твоей крови не оказалось.

— А вот и нет. Поиск можно и не на крови строить, сложнее и погрешность больше, но можно. Как, по-твоему, я Хвоста нашёл? Просто на меня мы тоже Защиту поставили. И замкнули на Джеймса. Так что теперь её и снять-то нельзя... А вот про личную Защиту Дамблдор знал, сам помогал её настраивать и сказал, что запустит Поиск на кого-то из них, чтобы проверить, получилось ли. Наверное, запустил и не снял, а когда Защита исчезла — Поиск сработал вот он и понял, что беда случилась.

Объяснение было разумным. Во всяком случае, более правдоподобным, чем всё, что я сам смог измыслить. Я решил после обсудить это всё подробнее, а сейчас вернуться к прежней теме — раз уж решился заговорить об этом, второй раз ведь духу не хватит.

— Ну вот, вы всё, что можно, предусмотрели, а ты говоришь — виноват. А я в твоё предательство поверил. И все эти годы верил. И ты знал об этом. Ведь знал? Иначе бы связался со мной после побега. Разве нет?

— Разве нет, — он шагнул ко мне, взял за плечи. — Рем, дурачок, я просто не знал, что ты в Хогвартсе! А когда узнал… ну не мог я тебя подставлять! Я и так потом чуть с ума не сошёл от страха, что тебе от соучастия отвертеться не удастся! Тот же Снейп за тобой, небось, весь год в четыре глаза шпионил! Попытайся я с тобой связаться — и сам бы влип, и тебя подставил!

— Так ты, — у меня перехватило горло, но я всё же закончил. — Ты правда не сердишься на меня?

— Ну конечно нет, за что? Скорее уж я перед тобой виноват, что не сказал тогда. Заставил столько лет мучиться.

Это выглядело, наверное, патетично, да и просто глупо, но я разревелся как ребёнок. Он обнял меня, его руки были холодными, но излучали тепло, и оно без следа растопило весь лёд, скопившийся в моей душе за эти бесконечные годы.

Не знаю, сколько это продолжалось. Наконец я поднял голову, взглянул ему в лицо. Он улыбался, но глаза из-под полуопущенных ресниц блестели как-то очень подозрительно, и я едва снова не расплакался. Надо же! Последний раз я плакал, кажется, четверть века назад. Если не больше.

— Сириус, тебе кто-нибудь уже говорил, что ты лучший друг на свете?

— Говорил. Ты. Раз сто, не меньше. Иди, умойся, а то сейчас как пить дать кто-нибудь заявится.

Я рассмеялся так легко, как не смеялся уже не помню сколько лет, и пошёл приводить себя в порядок.

Сириус оказался прав. И как это он с такой-то интуицией умудрялся на прорицании из «неудов» не вылезать? Едва мы прибрались в комнате, как в камине обнаружилась голова Кингсли.

— Ребята, к вам можно? Только я не один.

— Можно, — разрешил я на правах хозяина. И в тот же миг в комнату ворвался разноцветный вихрь, смёл по дороге два стула из двух возможных и повис на шее Сириуса в виде невысокой стройной девушки с волосами невообразимо фиолетового цвета. Не узнать это постоянное в своей изменчивости существо было просто невозможно.

— Сириус!!! Я знала! Я никогда не верила! Я так скучала!

— Я тоже, девочка моя. Ох, пусти, задушишь!

— И задушу! Мог бы зайти! Шляешься незнамо где, на человека не похож стал!

— Это я не похож?! Нимфа — Нимфадора, цвета помидора!

— Нет, я тебя сейчас точно убью!

— А может, не сейчас? Может, сперва с Ремом поздороваешься? Вместе умирать веселее…

— Его не за что, он не дразнится… Ой! Здравствуйте, Люпин!

— Ну и с чего так официально?

— Ну… Он столько лет у нас не был… Я подумала…

Я с невольным смущением протянул ей руку:

— Здравствуй, Тонкс. И прости меня, пожалуйста, что столько лет не появлялся. Поверь, это не от недостатка дружеских чувств, просто так получилось.

— Прощаю, — она церемонно пожала протянутую руку, потом рассмеялась и чмокнула меня в щёку, — значит, как раньше?

— Конечно! — я тоже облегчённо рассмеялся и вернул поцелуй. — Так не сердишься?

— Ещё как! Мы скучали по тебе. Теперь-то зайдёшь? Мои будут рады. Да, пока не забыла, — она снова повернулась к Сириусу и протянула ему волшебную палочку. — Держи, пригодится.

— Откуда? — изумился и встревожился он.

— Не бойся, не из магазина. Конфискат, не оформленный. Как раз вчера у одного мелкого жулика забрала, наверняка стибрил где-то.

Потом мы решали, что стоит предпринять в первую очередь («Информация, информация и ещё раз информация! И пока воздержаться от активных действий…»), а я тайком разглядывал Тонкс. Знакомая мне забавная девчушка превратилась в очаровательную молодую женщину, в которой органично сочетались аристократическая красота матери и простоватое обаяние отца. Я даже чуть-чуть позавидовал Сириусу: приятно иметь такую родственницу. На прощание она снова потребовала с нас обещание непременно зайти, чмокнула обоих в щёку, в третий раз уронила стул и исчезла в камине.

— Совсем не изменилась, — констатировал Сириус, ставя стул на место.

— А, по-моему, так очень…

— Красавица, да? — с демонстративным самодовольством ухмыльнулся мой друг. — Нет, что ни говори, а и в нашей семье попадаются приличные люди. Сходим в гости?

— Тебе нельзя выходить…

— А через камин?

— А ты уверен, что каминная сеть не контролируется?

— Вообще-то её можно контролировать. И даже несложно. Но вряд ли меня будут по каминам ловить. Ну кому придёт в голову, что я в Лондоне?

— Всё же лучше бы тебе не рисковать.

Он вздохнул, потом тряхнул головой:

— Ладно, буду послушным мальчиком. Но ты забеги к ним обязательно, а то Нида обидится.

— Кто?

— Ну, это я для неё такое имя придумал. Давно ещё. НИмфаДорА — Нида. Ты ей только не говори, что знаешь, а то я тогда ляпнул, что это будет наш секрет, а ей по малолетству понравилось в тайны играть.

— По-моему, и сейчас нравится.

— Нравится, — вздохнул он. — Только это уже совсем не игра. Ну да ладно, что теперь… Помнишь, как Джеймс говорил: «Бладжеров бояться — в квиддич не играть»?

Он улыбнулся — так, как улыбался только друзьям. И я улыбнулся в ответ, а про себя подумал, что в этот «квиддич» лучше бы нам играть без юных девушек. И что действительно надо навестить Тонксов, иначе это будет уже окончательным свинством по отношению к ним.

Тогда я ещё не понимал, что погиб. Окончательно и бесповоротно.

* * *

Дамблдор зашёл, как и обещал, через два дня. Был он непривычно деловит, но новостей почти не принёс — разве что подтверждение, что Министерство решило игнорировать произошедшее. О Гарри сообщил, не дожидаясь вопросов, примерно то же, что уже говорил мне. Сириус даже не скрывал огорчения, но спорить не стал: то ли решил, что это бесполезно, то ли согласился с существованием неведомых нам, но веских причин. Вместо этого он спросил:

— Вы не в курсе, профессор, я могу пользоваться родительским наследством? Насколько мне известно, оно уже лет десять меня ждёт.

— А что за наследство?

— Дом. И, видимо, деньги.

Дамблдор задумался. А Сириус продолжал:

— Счета могли и передать кому-то, кузинам, например, но дом имеет статус майората, его, как я понимаю, не передашь, пока существует законный наследник. А после гибели брата я такой один. Дом большой, его можно было бы использовать в качестве штаба. Тем более что он неплохо защищён. Мой отец был просто помешан на безопасности, почти параноик.

— Скорее всего, дом твой, — согласился Дамблдор. — Думаю, даже, что ты автоматически стал владельцем сразу после смерти деда, майорат же передаётся по мужской линии. А вот счета, даже если их не передали по завещанию, могут быть заблокированы. Впрочем, надо попросить Билла Уизли узнать, он в банке работает. А дом... у вас домовые эльфы были?

— Один во всяком случае. Если он ещё жив, он и тогда был немолод, а в нашей семье не принято держать бесполезных слуг.

— Попробуй позвать его, — предложил Директор. — Если твоё право собственности на дом действует, то оно распространяется и на эльфа. Он обязан будет явиться и слушаться тебя.

Сириус вздохнул так, словно собирался шагнуть в ледяную воду и, взмахнув дарёной палочкой (он уже опробовал её и признал «ограниченно годной»), рявкнул: «Кричер!». С минуту ничего не происходило. Я уже было решил, что не получилось, но тут посреди комнаты возник домовой эльф весьма неприятного вида, пожилой и исключительно неопрятный.

— К услугам молодого хозяина, — пропищал он, кланяясь до земли с явно преувеличенным почтением, и продолжил очень тихо, но вполне различимо. — Хотя Кричер предпочёл бы не дожить до этого дня, да предпочёл бы умереть с настоящей хозяйкой, а не служить теперь её недостойному сыну...

— Заткнись, — буркнул Сириус. На лице его при виде эльфа появилось какое-то обречённое выражение. — Скажи лучше, в доме всё в порядке? Посторонние не появлялись?

— Никто не был в доме после смерти Хозяйки, — ответил тот и начал было что-то опять бормотать тихонько, но Сириус прервал его:

— А в моей бывшей комнате кто-нибудь жил?

— Нет, кто же стал бы...

— Тогда возвращайся домой и приведи мою комнату в жилой вид, — снова прервал его Сириус. — И кухню, и ванную комнату не забудь. Камин на кухне в порядке? К сети подключён?

— Да, всё к услугам молодого господина, хоть он...

— Отправляйся! Немедленно!

Честно говоря, я прекрасно понимал Сириуса. Даже мне эти политые сахарным сиропом оскорбления уже начали действовать на нервы, и я ощутил облегчение, когда эльф с громким хлопком исчез.

— Ну вот, всё и выяснилось, — с довольно кислым видом констатировал мой друг. — Значит, вопрос со штабом можно считать решённым?

— Да, — в отличие от него Дамблдор явно был доволен. — Ты говорил, дом защищён?

— Ещё как! Тот, кто не включён в Доступ, его и увидеть не смогут. Для всех два соседних дома стоят вплотную друг к другу.

— Отлично! Но надо будет обновить защиту, мы же не знаем, кто был в неё включён. Ты позволишь?

— Да хоть сейчас!

— Пожалуй что и впрямь не стоит тянуть. Пройдём через камин?

— Да. Только дайте руку, вы ведь пока не в Доступе. Рем, не скучай и не волнуйся, мы можем задержаться.

И они шагнули в камин.

Вернулись они часа через четыре — Сириус мрачный, Дамблдор усталый, но довольный. Директор тут же распрощался, а Бродяга со вздохом опустился на стул и потребовал чаю. За чаем он рассказал, что они не только переключили всю защиту дома на нового хозяина (тут он поморщился), но и дополнили обрядом Хранителя, замкнув его на Дамблдора. Сириус показал мне записку с адресом, написанную рукой Директора.

— Это для наших, — пояснил он. — Иначе никто туда теперь не попадёт. А я обещал переселиться не позже завтрашнего дня.

— Тебя что, не радует, что всё получилось? — спросил я, удивлённый его мрачным видом. — Ты же сам предложил!

— Ты этот дом не видел, — уныло ответил он. И тут же загорелся:

— А может, поживёшь со мной пару дней? Поможешь хоть что-то в жилой вид привести, на Кричера надежды мало, его представления об уюте с общепринятыми как-то не совпадают.

— Охотно! — согласился я. У Поттеров-старших мы гостили неоднократно, а вот о родном доме Сириуса даже речи никогда не заходило и теперь меня грызло любопытство. Он хмыкнул скептически, но от комментариев воздержался.

* * *

За обещанную «пару дней» я в полной мере понял, почему Сириус с таким кислым видом говорил о родном доме. А также — почему он сбежал оттуда, как только обрёл надежду, что его не вернут силой. И почему проводил в Школе рождественские каникулы. И почему... в общем, я теперь не понимал только одного: как он-то сам в этом доме умудрился вырасти таким, каким вырос? Я бы точно озверел...

На третий день Бродяга прогнал меня домой под предлогом необходимости исполнять роль координатора, что, собственно, не было предлогом. Я ушёл со смешанным чувством облегчения (за себя) и тревоги (за него). Впрочем, скоро в новоявленном Штабе начали появляться сотрудники и проводиться совещания, так что Сириусу стало там не так тоскливо. Наверное.

Гарри появился в Блэк-холле чертовски на нас всех обиженным. Это было видно, хотя мне он, конечно, ничего не сказал. А уж тем более остальным, практически незнакомым. Зато уж ребятам наверняка высказал всё! Честно говоря, я его понимал. После всего случившегося с ним (и вообще случившегося) целый месяц прожить без всякого намёка на информацию, не получая от друзей ответа на письма — такое кого угодно доведёт до белого каления. Понимать-то понимал, но помочь ничем не мог. Так было нужно. Так действительно было нужно и если детям Дамблдор просто приказал по праву директора, то нам ещё и разъяснил (чего обычно предпочитал не делать). И правильно сделал, между прочим. Я-то подчинился бы и так, а вот Сириус... у него с Директором с некоторых пор были свои, достаточно сложные, отношения, не предполагающие слепого подчинения. И вовсе не из-за прошлого, Сириус действительно был убеждён, что пострадал заслуженно и не держал зла на кого-то из старых друзей за веру в его измену. Даже на меня. И, хотя я по-прежнему считал, что виноват перед ним, его прощение-без-обиды грело душу. Так что и на Дамблдора он вряд ли обижался за прошлое. Другое дело — настоящее. Бродяга очень трепетно относился ко всему, что касалось Гарри. И считал, что даже наш мудрейший и почти всеведущий Директор не вправе играть судьбой мальчика без ведома и согласия его самого. Так что во всём, что касалось Малыша, Сириус склонен был выполнять только обоснованные приказы.

Приказ ничего не рассказывать детям о делах Ордена он обоснованным явно не считал. О чём и заявил в первый же день появления Гарри в Блэк-холле. Молли, конечно, тут же встала на дыбы. Уж ей-то не нужно было приказывать держать своих «крошек» (в число коих она уже давно включила Гарри и Гермиону) подальше от наших дел! Я был бы с ней полностью солидарен — будь это возможным. Так что на этот раз поддержал Сириуса. До определённого предела, разумеется.

Потом взбешённая миссис Уизли погнала детей спать, а её муж, в течение всего разговора старавшийся прикинуться деталью интерьера, нерешительно проговорил:

— Сириус, ты не сердись на неё. Сам знаешь, она тебя очень уважает, но за детей боится, да и Дамблдор не советовал...

— И даже запретил, не так ли? — Сириус взглянул на расстроенного Артура и примирительно хлопнул его по плечу. — Да не сержусь я, с чего ты взял? На Молли просто невозможно сердиться. У тебя чудесная жена, даже завидно!

— Отбей, — предложил тот.

Я невольно хихикнул. Сразу видно, что Артур с нами не учился! На старших курсах Сириус просто обожал подобные рискованные заявления. Нет, он не шёл отбивать девушку («А куда её потом девать?»), он просто подробно и аргументировано рассказывал, как именно он стал бы это делать. Причём у всех слушателей, включая излишне самоуверенного ухажёра, возникала твёрдая уверенность, что девушка окажется в его объятиях не позже конца недели. А количество тех, кто пытался там оказаться и без специальных усилий с его стороны, придавало рассказу особую убедительность.

Сириус подозрительно взглянул на меня, но потом, видимо, тоже вспомнил свои школьные экзерсисы и усмехнулся в ответ. Однако развивать тему не стал, а вернулся к прежней:

— Ну ладно Молли, материнская любовь слепа, но ты-то неужто так плохо знаешь своих сыновей, что полагаешь, будто я сообщил им нечто новое и доселе неизвестное?

— Почему ты так решил?!

— Просто сужу по аналогии. Мне неоднократно говорили, что близнецы Уизли — вылитые Мародеры, а мы в своё время, если помнишь, вообще сами узнали про Орден и пришли к Дамблдору проситься в него.

— Но приняли нас только после окончания Школы, — уточнил я в целях сохранения исторической правды. А также душевного здоровья Артура, который, кстати, не мог это помнить. Так что я повторно (специально для его спокойствия) заявил, что ни близнецы, ни, тем более, Рон, в Орден в ближайшее время приняты не будут. Как бы им этого не хотелось.

Успокоенный Артур отправился успокаивать жену, а Сириус принялся за уборку посуды. Получалось это у него ловко, но я всё же поинтересовался:

— На кой, скажи пожалуйста, у тебя Кричер?

— На беду мою, — ответил он, не прекращая своего занятия. — Такое специальное устройство для доведения Сириусов до ручки.

— Злишься, — констатировал я.

— Да нет, — он поморщился. — Так, надоело. Надо было его сразу освободить и не мучаться, а теперь уже поздно.

Я подумал, что Сириус всё же глубоко кокетничает, когда говорит: «Я злой, это у нас фамильное!». Злой на его месте — в роли основной мишени произносимых полушёпотом кричеровых сентенций — задумался бы не об освобождении эльфа, а об осуществлении его мечты. То есть приобщении к коллекции голов на лестнице.

— Из-за Молли расстроился?

— С Молли мы помиримся, — усмехнулся он. — Она действительно чудесная женщина, а что за детей боится — так я тоже боюсь. Вот только они уже увязли во всех этих делах по уши и вытащить всё равно не удастся.

— Ты действительно считаешь, что не сообщил им ничего нового?

— Что-то может и сообщил, но вряд ли принципиальное. Зря ты меня остановил.

— Не зря.

— Зря. Или надо было раньше. Теперь они насочиняют себе всякого...

— Думаешь, правда была бы невиннее того, что они могут сочинить?

— И даже уверен. А, кстати, правду мы с тобой и сами не знаем.

— Как это?

— А так. Вот ты знаешь, что в этом самом пресловутом Пророчестве? Дословно?

— Не знаю и знать не хочу!

— А я вот хочу. Очень, — он с таким остервенением принялся сушить вымытую посуду, что чуть не поджёг стол.

— Да что с тобой сегодня? Ты так ждал встречи с Гарри, а теперь словно бы и не рад...

Сириус оставил наконец возню с посудой и устало опустился на стул.

— Да я-то рад, конечно, — проговорил он совсем не радостным тоном. — А вот Малыш на меня в обиде. Ты же видел — он ждал совсем другого приёма.

Скорее всего он был прав. Тем более, что я и сам ожидал от их встречи больше... тепла, что ли? Во всяком случае, больше эмоций. Это было совсем не похоже на Сириуса. Мальчик явно нуждался в поддержке и от кого же ему её ждать, как не от крёстного?

— Ты разговаривал с Директором, — догадался я.

— Это он разговаривал со мной, — мрачно уточнил мой друг. — «Будь с ним посдержаннее, мальчику нужно учиться самому справляться с эмоциями...»

Сымитировал он Дамблдора так похоже, что я едва подавил желание оглянуться. Вот теперь всё стало ясно. Сириус выполнял приказ. Один из тех, который посчитал обоснованным, но который при этом ему страшно не нравился. Похоже, что и просьба ко мне «не давать увлечься» возникла не на пустом месте.

— Бродяга, но он же прав...

— Да знаю я! — отмахнулся Сириус и принялся, не вставая, расставлять посуду в шкаф. — Это всё так, пена. Не обращай внимания. Ты домой или здесь останешься?

В его тоне мне почудилась тщательно замаскированная просьба.

— Останусь, если у тебя ещё найдётся место.

— Ну, если ты не против разделить со мной комнату...

— Да хоть постель!

— Мужчина, как вам не стыдно — делать такие предложения юному невинному существу! — тоненько пропищал он, жеманно хлопая ресницами. Шуточка была, честно говоря, так себе, но в этот момент нам хватило. Уже поднимаясь по лестнице, мы всё ещё не могли успокоиться — стоило поглядеть друг на друга (он при этом каждый раз корчил рожу «святая невинность») как нас снова разбирал несколько нервный смех. Как только портреты не перебудили! Уже в спальне Сириус наконец прекратил хихикать и неожиданно спокойно заявил:

— А суда этого дурацкого парень зря боится. Как бы там ни было, но у Директора ещё вполне достаточно влияния, чтобы не позволить его осудить. Тем более, что по закону он прав. А выгнать его из Школы Дамблдор не даст, тут и в Хрустальный шар не смотри.

* * *

Сириус оказался прав. В чём, впрочем, я и не сомневался, так как сам считал точно так же. Директору даже не пришлось употреблять упомянутое «влияние» — он просто представил суду свидетеля происшествия. Ну и сам всё же явился. Воспитание воспитанием, но полный состав Визенгамота Гарри был ещё явно не по зубам. Я и сам предпочёл бы двух разъяренных гиппогрифов одной сахарной жабе Амбридж. Другое дело, что я-то, наверное, отбрехался бы — многолетнее близкое общение с парочкой Блэк-Поттер просто не может не научить хоть чему-нибудь. Причём не только на чужом примере. Ребята меня, конечно, нежно любили и к тому же втайне (то есть это им казалось, что в тайне) жалели, но слишком откровенно подставляться всё же не стоило. Впрочем, ответные подначки, буде такие случались, они воспринимали не то, что без обид, а просто-таки с восторгом. В чём, кстати, Гарри до отца далеко. К сожалению.

Малыш был счастлив. А вот Сириус — нет. По-моему, он просто не знал, как себя вести, чтобы и указания Дамблдора выполнить и мальчика не слишком обидеть. Поэтому предпочитал никак не вести, сбегая от общества (особенно от общества Гарри), благо в этом доме было куда. А когда сбежать не удавалось периодически всё же не выдерживал и принимался утешать парня в каком-то очередном огорчении, как это было с назначением старост. И всего-то сообщил, что ни ему, ни Джеймсу быть старостами никогда не грозило, не смотря на их выдающиеся успехи в учёбе. Что было абсолютной правдой и вот их-то как раз нисколько не задевало, скорее наоборот. Да и моё назначение они тогда восприняли с искренним восторгом («Ну хоть от парочки взысканий может быть избавимся! Ты ведь не станешь с нас баллы снимать, правда? Ты ведь до-о-о-обрый...»). Не знаю уж, что в этом всём больше подействовало на Гарри: что его папа не был старостой или что я при этом был, но парень просто расцвёл и наконец-то поздравил друзей с назначением не сквозь зубы, а от души. А я подумал, что в Сириусе пропадает ни то психолог, ни то воспитатель. Впрочем, озвучивать свои мысли не стал — он бы меня скорее всего высмеял.

* * *

На вокзал Сириус всё же пошёл, плюнув на все запреты. Молли, разумеется, взбесилась, но удержать его не сумела. Зато потом явилась ко мне с претензиями («Поговори хоть ты с ним, тебя он хоть как-то слушается...!!!»). По-моему, именно это обижало её больше всего — будучи матерью большого семейства она привыкла всех, кто был младше неё хотя бы на пару-тройку лет считать чем-то вроде приёмных детей и, естественно, ждала от них послушания. Впрочем, в данном случае, я с ней был совершенно согласен. Что за ребячество в конце-то концов?

Сириуса я нашёл в комнате Клювокрыла. Он сидел на полу, прислонившись спиной к боку зверя и выглядел таким измученным, что мне сразу расхотелось его упрекать. Я нерешительно начал:

— Бродяга, послушай...

— Ругать пришёл, — констатировал он, не поднимая головы. — Ну, начинай.

— Ты нездоров? — невольно вырвалось у меня. Ну что он с собой творит, Моргот меня побери! Голос совсем больной...

— Ага, на голову. Присоединился к общему мнению?

Это было обидно. Тем более, что ничего подобного я не имел в виду. Я уже открыл было рот, чтобы это высказать, но не успел. Он поднял голову и все слова застряли у меня в горле (прежде я считал, что это просто метафора. Оказалось, нет). Я вдруг понял, что после возвращения ни разу не видел его глаз. И дело даже не в том, что они поменяли цвет, хотя я и не представлял, что такое возможно. Подобного выражения глаз я раньше тоже не представлял. Лучше бы не представлял и дальше.

Наверное, моё лицо было в этот момент излишне выразительным, потому что он как-то криво усмехнулся и встал. Я уже приготовился оправдываться (хотя и не знал в чём. А, главное, как), но он ничего не сказал. Зато сделал. Одним стремительным движением встал на руки. Мантия (совершенно не предназначенная для такого рода упражнений) тут же упала до полу, но он умудрился, не запутавшись, вернуться в нормальное положение. Поправил одежду и невозмутимо поинтересовался:

— Убедился?

— В чём?

— В том, что я совершенно здоров? Ну, тогда пошли чай пить.

И что на это можно было сказать? Я молча пошёл за ним. Пить чай.

За чаем с оставленными Молли пирожками я всё же поинтересовался:

— Так зачем ты на вокзал пошёл? Ведь не просто так прогуляться.

Он хмыкнул:

— Прогуляться я мог и так. Только не говори, что меня могли узнать.

— Но ведь могли!

— И даже наверняка узнали. К примеру, мой дорогой родственник. В смысле, Люциус.

— Он же в Министерстве днюет и ночует!

— Плевать! Ну, предположим, донесёт он что видел в Лондоне беглого преступника Блэка. И что с того? Получит Кингсли новые указания. В крайнем случае — выговор по службе.

— Во-первых, он может донести не просто что видел тебя, а что видел тебя в компании Гарри. А во-вторых, Кингсли могут и отстранить, передать дело кому-то другому.

— Ну, во-первых, для этого ему придётся рассказать о моей второй ипостаси. А заодно — откуда он о ней знает. Даже если Фаджа он купил с потрохами, в Аврорате захотят узнать источник столь сенсационной информации. А во-вторых, если Кингсли отстранят — и что с того? Проваленное начальником задание обычно передают кому-то из подчинённых...

Я искренне понадеялся, что не покраснел.

— Думаешь, там не знают, что Тонкс твоя родственница?

— Знают, наверное. Но именно это может показаться Скримджеру хорошей идеей.

— И всё же, зачем было так подставляться?

Он задумчиво побарабанил пальцами по столу:

— Да как тебе объяснить... Вы все, конечно, заботитесь о ребятах и, если что, постараетесь их защитить. Только вот действовать вам приходится в рамках закона. Всем, включая Директора. Впрочем, ему в первую очередь. А вот меня за эти рамки давно и прочно выкинули. Что в какой-то мере развязывает руки. Во всяком случае, в представлении Люциуса это должно выглядеть именно так. А уж то, что при виде его мне крайне хочется оправдать репутацию маньяка-убийцы — в этом он, думаю, ни минуты не сомневается. И правильно делает. Возможно, моё близкое присутствие заставит его чуть-чуть задуматься прежде, чем делать очередную гадость, как думаешь?

Вопрос явно был риторическим. Он помолчал немного, а потом добавил каким-то безнадёжным тоном:

— Глупость, конечно. Наверное. Ну а что я ещё могу сделать?

Ответить на это было нечего.

* * *

Всю осень и начало зимы я почти не виделся с Сириусом. Только во время совещаний, но это не в счёт. Правда, пару раз оставался у него ночевать. Он, надо сказать, не просил об этом, но и не скрывал радости. Тоскливо ему было, наверное — одному в этом огромном мрачном доме. Вся компания — Клювокрыл да Кричер. Причём первый тосковал взаперти не меньше хозяина, а второй при всяком удобном случае изводил его оскорбительным бормотанием вполголоса. Да ещё и с Гарри связь стала практически невозможна. Навязанная Фаджем в Хогвартс в качестве сперва преподавателя, а потом ещё и Инспектора с особыми полномочиями Амбридж резвилась вовсю, проверяя все письма и в придачу заблокировав в Хогвартсе каминную сеть. Так что каждое совещание Бродяга воспринимал как подарок судьбы, тем более что они стали куда как реже, чем летом. Противник затаился и нам поневоле тоже приходилось выжидать. Конечно, нельзя сказать, что мы просто ждали событий — мы к ним готовились. Но, как это обычно и бывает, оказались всё-таки не готовы.

В тот вечер я решил зайти к Тонксам. Тогда, в июне, я отправился к ним в первый же свободный день и был встречен так, словно и не было этих почти тринадцати лет разлуки. Меня накормили домашним печеньем и взяли обещание заходить, как только будет возможность. Об Ордене они знали (Нида с разрешения руководства рассказала) но, будучи исключительно мирными по натуре, предпочли пока не вмешиваться. Хотя и заверили, что целиком и полностью на нашей стороне. Похоже, в этой семье вся воинственность досталась дочери напрямую, минуя родителей. Впрочем, ей они не мешали и даже гордились.

Ниды дома не было (я, как и просил Сириус, не называл её так вслух. Но про себя-то можно?). Впрочем, оно может и к лучшему. Последнее время (и чем дальше, тем больше) я испытывал в её присутствии какое-то странное смущение. Будто и не знал её почти что с пелёнок. Впору начать заикаться и краснеть. До такого пока, к счастью, не доходило (а может я просто не замечал?), но всё равно с некоторых пор я старался без нужды с ней не встречаться. Хотя и очень хотелось.

Мы очень мило поболтали, и я уже собрался уходить, когда хлопок двери и грохот чего-то падающего в прихожей ознаменовал появление младшей Тонкс. Она влетела в комнату, устало плюхнулась на диван, заметила меня и явно обрадовалась:

— О, Рем, как удачно, а я как раз собиралась к тебе, пошептаться надо.

Я начал было вставать, но хозяева решительно пресекли эту попытку и тактично удалились на кухню готовить ужин заработавшейся дочери.

Рассказанное Нидой меня не порадовало. Более чем. По её словам, прошедшей ночью на Артура Уизли, нёсшего караул у входа в Отдел Тайн, напала огромная змея и основательно его порвала. К счастью, какой-то из висящих этажом выше портретов то ли что-то увидел, то ли что-то услышал... в общем, поднял шум и Артура нашли прежде, чем он истёк кровью. Ещё к счастью, тот же (или другой) портрет сообщил о происшедшем Дамблдору, так что Директор, во-первых, смог придумать правдоподобное объяснение присутствию Артура в этом месте в это время, а во-вторых, переправил Рона, Джинни и близнецов на Гримо прежде, чем «эта жаба» узнала о происшествии. А то бы точно запретила им отлучаться из Школы. Из чистой вредности.

— Сейчас жизнь Артура вне опасности, завтра ребятам разрешат его навестить. Они пока поживут у Сириуса. Кстати, Гарри тоже с ними. И правильно! А то эта жаба на него ещё с лета зуб нарисовала и теперь, говорят, вовсю отыгрывается. Пусть парень отдохнёт, всё равно скоро каникулы, правда?

Я охотно согласился — да, конечно, но про себя подумал, что не всё так просто. Каким-то боком Гарри в эту историю замешан. Интересно, каким. Может, навестить их прямо сейчас? Поздновато, правда, для светских визитов... ну да ладно, стучаться мне не надо, если спят — просто вернусь домой. Я попрощался с Тонксами и с их разрешения воспользовался камином — не пешком же идти через весь Лондон!

На кухне никого не было, да и весь дом казался погружённым в сон. Я запоздало сообразил, что для возвращения придётся разжечь в камине огонь. Можно, конечно... а стоит ли? Раз уж я здесь, не лучше ли пойти к Сириусу и напроситься ночевать? Даже если разбужу — он не обидится.

Он не спал. Сидел на разобранной постели скрестив ноги по-турецки и накинув на плечи одеяло. У меня больно и сладко сжалось сердце. Вот так же он сидел в нашей школьной спальне, когда мы поздно вечером обсуждали прошедший день и строили планы на завтра. Я растягивался на соседней (своей) кровати, Питер присаживался у меня в ногах, а Джеймс расхаживал по комнате и играл со снитчем. Сперва это был обычный игрушечный мячик на резинке, а в конце пятого курса он где-то стащил настоящий снитч (которые частным лицам не продавались) и с тех пор с ним не расставался. Джеймсу вечно не сиделось на месте, слишком много в нём было энергии. А Сириус всегда усаживался вот так, по-турецки и так же заворачивался в одеяло на манер плаща. Вот только тогда у него в руке не было початой бутылки Огневиски.

Он словно бы и не удивился моему появлению. Отхлебнул прямо из горлышка, протянул мне:

— Будешь?

Я забрал у него бутылку, но пить, разумеется, не стал.

— Сириус, ну что ты творишь?!

— Пытаюсь надраться.

— Успешно?

— Не-а. Но голова утром болеть будет...

Это я и так знал. Он обладал счастливым (или несчастным, как посмотреть) организмом: пил, практически не хмелея, но потом получал похмелье по полной программе.

— И зачем, позволь спросить?

— Так. Вдруг повезёт. Ребята спят, я им пока не нужен, так что до утра могу распоряжаться собой, как вздумается.

— Лучше бы тоже спать лёг!

— Я бы лёг. Да не спится. Ты, как я понимаю, уже в курсе?

— Насколько я понимаю — частично. Нида рассказала (ну с ним-то наедине можно?).

— Тогда расскажи, что она тебе рассказала. А я дополню.

Я рассказал. Он хмыкнул:

— Версия для широкого распространения в узких кругах. Вполне правдоподобно.

— А мне ты можешь сказать, при чём тут Гарри?

— По обыкновению — при всём. Это он поднял тревогу, портреты Директор потом задействовал. Для конспиративности.

— Но откуда он...?

— Увидел. Во сне.

— Вещий сон? Не верю.

— Правильно не веришь. Да и не вещий. Судя по всему, он видел всё «в режиме реального времени». Теперь нервничает и придумывает Мерлин знает что. Дурачок.

— А ты...

Он кинул в меня смятой запиской. Почерк Дамблдора... да-а-а-а. Теперь понятно, с чего Бродяга за бутылку схватился. Только чему это поможет?

— Сириус, но ведь он же...

— Прав. Сам знаю. Да я бы может и плюнул на все его «рекомендации», да сказать Малышу мне всё равно особо нечего. Во всяком случае, утешительного.

— А неутешительного? Что ты вообще об этом думаешь?

— Думаю, что нападение было ему показано. Намеренно. Причём в особо извращённой форме.

— Это как?

— Это — глазами змеи. Только этого я тебе не говорил. Это кроме меня только Директор знает. И правильно.

— И зачем, как ты думаешь?

— Тут много «зачем». И ещё больше «как». Зачем змея напала на Артура? Зачем это показано Гарри? Зачем показано именно так, а не иначе? Каким образом показано? Как она попала в Министерство?

— Как обнаружила Артура, он ведь был под мантией... Впрочем, нет. Это как раз понятно. По теплу, они, кажется, так ориентируются. А как смогла напасть?

— Ну, тут он сам виноват — задремал на посту. Правда, почему вдруг задремал... Впрочем, меня другое больше интересует: как, а главное зачем Волдеморт показал это Гарри? Уж точно не из гуманных соображений, хотя для Артура получилось именно так. Задержись помощь ещё на полчаса — было бы уже, скорее всего, поздно. Не говоря уже о том, что было бы, найди его там кто-то утром. Для Ордена. Для него-то уже ничего бы не было...

— Ясно, что не из гуманных. А из каких? Власть продемонстрировать? Напугать?

— Это ты меня спрашиваешь? Я тебе что, Волдеморт? Или его полномочный представитель по связям с общественностью? Бутылку отдай!

— И не подумаю. Кстати, с чего это ты такой дрянью надираться вздумал? И зачем это тебе вообще, если даже заснуть не помогает?

— Зато потом головная боль отлично отвлекает. Ладно, шучу. А ничего другого здесь просто нет. У моего отца был исключительно плебейский вкус в этом вопросе.

— Отлично, значит не жалко будет. Потому что я завтра же всё спиртное в этом доме уничтожу.

— Ну, к чему такое расточительство? Отдай, не стану пить.

Я отдал ему бутылку. Он задумчиво поманипулировал палочкой. Бутылка сперва слегка изменила форму, потом — этикетку, потом наполнилась и наконец просто исчезла с характерным хлопком.

— И куда ты её?

— Да есть тут один бар, неподалёку. Магловский. Будет кому-то подарок на Рождество. Завтра все туда переправлю — не пропадать же добру.

— А если ты промахнулся и кому-то по голове своим «подарком» попал?

— Значит, будет драка. Они там всё равно каждый день.

— И откуда ты всё это так хорошо знаешь?

— Так тому бару уже лет сто. Причём за это время там изменились только наряды посетителей, и то не очень. Кстати, о Рождестве. Надо бы всем подарки купить, тем более что они все здесь останутся. И Гермиона, скорее всего, приедет.

— Ну конечно! Я как раз на днях собирался…

— Я так и подумал. А раз мне нельзя выходить, то у меня к тебе предложение: сделаем общие подарки. Ты покупаешь — я плачу.

— Давай общие, согласен, но почему платишь ты? Справедливо будет пополам.

— Здрасте! Ты выбираешь, ты покупаешь, да ещё и платишь? Получится, от тебя полтора подарка, а от меня только половина!

— Нет, что-то тут не так… И откуда у тебя деньги?

— А я тебе разве не говорил? То, что оставил дядя Альфард, лежит на анонимном счёте, доступ по паролю. Откуда, ты думаешь, я Гарри на метлу взял?

— И много там осталось?

— Много, мало… На подарки хватит!

— Нет, что-то ты всё же не то придумал….

— Ну, Рем, ну пожалуйста, ну хочешь, я на колени встану?

— Да ни за что! Я ещё пожить хочу!

Он вопросительно изогнул бровь.

— Сириус Блэк на коленях? Кто увидит такое — долго не проживёт!

— О! Ирония?! Эдак ты годам к пятидесяти и ехидничать научишься!

— Эдак я годов до пятидесяти просто не доживу — с такими-то друзьями. Ладно, говори пароль.

— Запоминай. И не экономь особенно, ладно? Надо же ребят хоть чем-то порадовать, раз сказать толком нечего. Кстати, Гарри можно подарить какое-нибудь хорошее пособие по Защите. Ты ведь специалист, выбери подходящее.

— Так эта их идея не заглохла?

— Не только не заглохла, но и вовсю реализуется. Так что как бывший преподаватель можешь Гарри проконсультировать при случае. Впрочем, у него, кажется, и так неплохо получается. Ты только при Молли не говори об этом, а то она опять ругаться начнёт.

— Она по-прежнему считает эту затею вредной? Может, я с ней поговорю?

— Да всё она понимает, просто за ребят боится...

— Когда ты успел всё узнать?

— Ну, надо же было поговорить хоть о чём-то приятном... они собой чрезвычайно гордятся. И правильно делают.

— И где они устроились?

Мы проболтали почти до утра. Сириус словно бы ожил, и я дал себе слово почаще заглядывать к нему несмотря на любую занятость. В конце-то концов! Нельзя же думать обо всех людях сразу и совсем не думать о том, который тебе наиболее дорог! Тем более, что ему и надо-то всего ничего: капельку дружеского участия.

— Ты велел не экономить. Ну, я и разошёлся немного...

— Правильно сделал. Демонстрируй.

В изобретательности Рема я не сомневался — просто мне самому было интересно.

— Ну, Гарри — как договорились. Вот, трёхтомник. Дорогой, но своих денег стоит, всё очень доступно и с подвижными иллюстрациями. Гермионе я хотел тоже книгу купить, но подумал — книг ей и так надарят, а девочка уже почти взрослая...

Гермионе предназначался элегантный серебряный кулончик с камнем, меняющим цвет в зависимости от настроения владелицы. Я невольно рассмеялся:

— Очень в тему. При умении её приятелей разбираться в женской психологии — вещь просто незаменимая!

Рем кивнул:

— Вот-вот. Ну, Рону набор для метлы, пусть не думает, что кто-то забыл о его квиддичных достижениях, даже если они пока скромные. Молли — набор специй, это я слегка из эгоизма, в расчёте на праздничный ужин. Тут есть очень редкие — думаю, ей понравится.

— А Артуру — к его увлечению?

Все знали, что Артур Уизли обожает всякие магловские штучки, особенно электрические.

— Да нет, что я в этом понимаю? Это ему пусть Гарри с Гермионой дарят. Ему — вот.

«Вот» оказалось роскошным офисным набором: чернильница, стакан для перьев, набор самих перьев (включая самопишущие), пачка пергамента в специальном футляре и десяток прочих необязательных, но удобных мелочей.

— Я подумал, что неплохо немного позлить некоторых его сослуживцев, как считаешь? И вообще, вещь нужная.

Я считал точно так же. Некоторым в Министерстве стоило слегка щёлкнуть по слишком задранному носу. Пусть задумаются: откуда у не берущего взяток Уизли такая роскошь?

— Сложнее всего было с Джинни, но потом я наткнулся вот на это...

Туфельки. Элегантные светлые «лодочки» на невысоком каблучке. В приложенном к ним сертификате значилось: «Незаменимая вещь для экономных или слишком рассеянных родителей. Вы не знаете, какой размер у Вашей дочери? Ваш ребёнок слишком быстро растёт? Эти туфли придутся точно по ноге любой девочке и станут расти вместе с ней! Гарантия пять лет, возможность использования при аккуратном ношении — до десяти лет. Амулет для временного (до шести часов) изменения цвета и инструкция к нему прилагаются».

— Ты уж прости, стоят они запредельно, но...

— Но вещь изящная и практичная, правда? Молодец, что купил, девочка будет в восторге! А для близнецов что?

Рем тихонько хихикнул:

— Очень полезный подарок. Новый котёл, принадлежности к нему и набор реактивов. Правда, несколько специфического свойства...

Я прочитал список и тоже рассмеялся:

— Надеюсь, рассказывая маме о подарках, они ограничатся общим описанием, без подробностей...

Некоторое время мы дружно хихикали, представляя, что с нами сделает Молли, если узнает, что мы материально поощряем изобретательский пыл близнецов. Потом он стал серьёзен, как двоечник перед экзаменом и несколько излишне «нейтральным» тоном закончил:

— И ещё я для Ниды подарок купил. Мы, правда, про неё не договаривались, но ты же сказал, что пригласишь её, вот я и подумал...

— Правильно подумал, показывай!

Это было зеркальце. В серебряной оправе и с ручкой. Этакое... сказочное. Невольно хотелось произнести перед ним что-то вроде «Кто на свете лучше всех?» Я не удержался — произнёс. Поверхность на миг затуманилась — и вместо моей потрепанной физиономии возник некто лощёный с улыбкой в 48 зубов. Совершенно мне не знакомый.

— Однако, — ошеломлённо пробормотал я. Изображение снова мигнуло и вернулось к обычному отражению. Рем довольно захихикал. Что-то он сегодня подозрительно весёлый. К чему бы это, а? И как бы так придумать, чтобы почаще?

— И что сиё значит? — изобразил я возмущение.

— Такое простенькое заклятье. Люди, как объяснил мне продавец, довольно однообразны в своих реакциях. Каждого тянет сказать ключевую фразу. Она, кстати, может быть любой и на любом языке, лишь бы по смыслу подходило.

— А что показывает?

— Мужчинам — какого-нибудь признанного красавца. Например, победителя последнего чемпионата по бодибилдингу. Или актёра. Женщинам — «Мисс мира» или ещё что-нибудь в этом духе. Изображение пропадает после первого сказанного слова.

— Забавно.

— Как ты думаешь, ей понравится?

Ох, что-то многовато равнодушия в голосе!

— Думаю, очень. И само по себе зеркальце, и забава тоже. Вполне в её духе. Вообще все подарки отличные. Тебе уже кто-нибудь говорил, что ты гений?

— Говорил. Ты. Скажешь ещё раз — решу, что издеваешься!

Вот и пытайся быть искренним после этого!

Я задумчиво повертел в руке зеркальце. Несложное заклинание, значит? А если более сложное... что-то я такое читал... вот только где? Хотя... кажется, помню!

— Нет, ты всё-таки точно гений! — убеждённо заявил я. Однако Рем, кажется, даже не услышал. Он тоже смотрел на зеркальце. Эдак отрешённо. И улыбался.

* * *

Близнецы поймали меня на лестнице.

— Сириус, нам надо поговорить, можно?

Это Джордж. Кажется. Вообще-то Молли для удобства окружающих вяжет им свитера с инициалами. Только они, по-моему, ими меняются. Иногда.

В своей комнате я уселся на стул и выжидающе посмотрел на близнецов. Джордж, столь же выжидающе взглянул на брата, а тот — на собственные ботинки. Ботинки взгляд нагло проигнорировали, так что пришлось Фреду заговорить самому:

— Сириус, я хочу попросить у тебя прощения.

— Проси.

Ну имею я право немножко повредничать, нет?

— Сириус, прости меня пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть.

— Ты меня не обидел.

— Я тебя оскорбил.

Ого! Мальчик понимает разницу? Отрадно! Всё-таки Молли — замечательная мать. Правильная.

— И что ж мне теперь, на дуэль тебя вызвать?

— Ну-у-у-у, если ты считаешь...

А глазки-то как заблестели! Ну, конечно: парень умный, понял, разумеется, что всерьёз я с ним драться не стану, а испытать свои таланты на хотя бы условно-настоящем противнике...

— Не считаю. Дом жалко. Он Ордену ещё пригодится. Впрочем, если ты настаиваешь... попросим завтра Рема ограничения на палочки поставить...

— Зачем?! — в два голоса. Ага, братец тоже надеется приобщиться. Вообще-то не лишено... Боевой опыт парням не повредит, не всё же друг с другом драться.

— Затем! Говорю же — дом жалко. С нашим-то азартом разнесём всё по кирпичику. Да ты не переживай — я тебя и с блокировками по стенке размажу.

— Это как это?

Да, парень, гонор с тебя сбивать пора!

— Например вот так...

Захват, надо сказать был вполне примитивный. Но действенный. В детстве меня изрядно перекормили мыслями об исключительном пр-р-р-ревосходстве магии над всем остальным, так что мне всё время хотелось чего-то немагического. Но не электрически-механического, что так привлекает Артура, а попроще. Всерьёз заняться чем-то подобным ни времени, ни возможности не случилось, но азы я освоил. Конечно, в бою это вряд ли поможет, а вот один на один, да ещё если противник такого не ожидает, бывает очень действенно.

— Ну я всё понял, отпусти! Слушай, а как ты это сделал? Покажешь?

— Понравилось?

— Здорово!

Здорово, а как же. Где, интересно, эти мои навыки были, когда я в Визжащей хижине с ребятами дрался? Впрочем, вернее было бы спросить, где вообще моя голова была в тот вечер. И в тот год. Нет, не попадайте в Азкабан, господа! Исключительно отрицательно влияет на мыслительные способности.

— Ладно, пошалили и будет. Если действительно хотите — тут в подвале есть вполне подходящий зал для тренировок. Он, собственно, для них и предназначался. Только давайте завтра, ладно? И на счёт ограничений — это обязательное условие. Мне, знаете ли, жизнь дорога как память. А так если не вы покалечите, так ваша мама потом убьёт.

— Ну-у-у-у... а, ладно, как скажешь. А я тебя правда не очень обидел?

Ты меня совсем не обидел, мальчик. Сделал больно, да. Очень. Но этого я тебе не скажу.

— Поверь мне, Фредди, нет ничего глупее, чем обижаться на человека в подобном состоянии. Это во-первых. И, по сути, ты сказал правду — это во-вторых.

— Да как же правду?!

— Я сказал — по сути. Это не моё решение и не моё желание, но что есть — то есть. А в-третьих, мне жизнь вашего отца тоже совсем не безразлична.

— Да мы знаем! Папа рассказывал, как вы с отцом Гарри его и ещё троих ваших друзей спасали.

— Трепач ваш папа! Рассказывал он! А как он сам нас чуть ли не с того света вытащил — не рассказывал?

— Нет... А как?

Я рассказываю. У парней уже не только глаза горят — веснушки от азарта светятся. Ох, узнает Молли — будут мне «преданья старины» скалкой по всем местам! Близнецы и так удержу не знают, их бы придерживать, а не соблазнять отцовскими подвигами. Ну да ладно, раз уж к слову пришлось... Будем считать, что это подарок на Рождество. Они-то мне сделали роскошный подарок, когда пришли извиняться. Нет, мне не извинения их нужны, конечно. А вот внимание к моим чувствам — это приятно. Это очень приятно, Мерлин меня побери, и если я не прошу сочувствия — это не значит, что оно мне не нравится. Уже много лет мне подобные подарки перепадали не часто. Разве что Рем — но он всегда так переживает, что его самого хочется начать утешать. Тоже метод, конечно... Кстати, я ещё ему подарка не придумал. Надо поискать по закромам. Должно же даже в этом доме что-нибудь полезное найтись! Кстати, о полезном...

— Между прочим, признайтесь, вы же сделали копию с нашей Карты, прежде чем отдать её Гарри?

— С какой Карты? — хором. И физиономии такие невинные-невинные...

— Ну не сам же он её стянул у Филча! То есть я знаю, что не сам. А кто — догадаться не трудно.

Молчат. Ай, ладно, если уж их Молли не остановила...

— Для тех, кто не понял: это был комплимент.

— Ну, скопировали. Не совсем. Исчезать и появляться она умеет, а вот показывает только тех, на кого настроишь. А для этого надо что-то от человека добыть, волос там или ещё что... да и то не всегда получается.

— Насколько я понимаю — модификация заклинания Поиска? Конечно, не всегда — всегда он только на крови работает. Нужно по-другому. С собой её у вас, разумеется, нет? Ладно, придётся показывать «на пальцах»...

Вот так. Рождество так Рождество. Правда, если Молли узнает, чем мы тут занимаемся — я до него просто не доживу.

«Любовь, любовь, извечная загадка...» — не помню, кто это сказал, но сказано верно. Можно сколько угодно наблюдать счастье или муки друзей-приятелей, сочувствовать или насмешничать, прочитать десятки книг от Шекспира до «Камасутры», но стоит влипнуть самому — и всё это мгновенно окажется ненужным и не имеющим никакого отношения к реальности. Когда вдруг понимаешь, что не можешь слова сказать не покраснев девушке, которую знаешь больше двадцати лет, которую в два года (в её два года) носил на руках — никакой Шекспир не поможет. Потому что это уже диагноз, причём с весьма неутешительным прогнозом. Медики в подобных случаях обычно прячут глаза и говорят, что «сделают всё возможное». А если ты при этом немолодой полунищий безработный оборотень влезший в очень большую и очень грязную политику... впору сразу в морг.

* * *

На втором курсе Сириус заявил, что поедет домой на Рождественские каникулы только под конвоем. Неделю мы терзались выбором: бросить его одного в Школе или пожертвовать поездкой домой. Победила дружба. Мы явились к нему и сообщили коллективное решение: остаться всем. На что он помахал свежеполученным письмом и заявил с невообразимо снисходительным видом:

— Дети мои, это всё не актуально, потому что я сам не остаюсь. Сестрёнка приглашение прислала.

Он часто к нам таким образом обращался (справедливости ради: он действительно старше нас троих, правда разница колеблется от месяца до пяти с половиной). Повыпендриваться он любил ещё почище Джеймса, только совсем в другом ключе. И всегда умел вовремя остановиться. Не успел я обидеться, как он уже другим тоном добавил:

— Но всё равно я вам ужасно благодарен! — после чего попытался обнять всех троих сразу. Разумеется, вышла «куча мала» и минут пять мы барахтались на полу пытаясь разобраться, где чьи конечности. После чего расселись на кроватях и перешли к обсуждению новости.

Сестёр (вернее, кузин) у Сириуса было три: Нарцисса, на тот момент шестикурсница, Беллатрикс и Андромеда, три года назад вышедшая замуж за маглорождённого и по этому поводу вычеркнутая из числа родственников всеми Блэками, кроме Сириуса. Он как раз только её и называл «сестрой», двух других демонстративно (и взаимно) игнорируя.

— А тебе разрешат? — озвучил общее опасение Джеймс.

— Меди пишет, что послала ходатайство Директору. Она моя родственница и совершеннолетняя, почему нет? Кстати, она и вас всех приглашает. Не на все каникулы, а на пару дней перед возвращением. Пишет, что хочет познакомиться с моими друзьями. Приедете?

— Конечно! — опять за всех ответил Джеймс.

Отпустил его Дамблдор под личную ответственность и с условием: вести себя тише воды, в чём Сириус торжественно и поклялся. Мы договорились встретиться за два дня до окончания каникул в «Дырявом котле». Сириус появился там в сопровождении мужа Андромеды, Теда Тонкса, оказавшегося совсем молодым (даже по нашим тогдашним меркам) и ужасно обаятельным. В гости мы поехали на автобусе, что усилило ощущение приключения — для всех троих это была первая поездка на маггловском транспорте. Андромеда нам тоже сразу понравилась — красивая, элегантная и без малейших признаков высокомерия. Она сразу велела нам звать её по имени, а потом не без гордости познакомила с дочерью. Двухлетняя Дора (тогда ещё ввиду малолетства не возмущавшаяся выбранным родителями именем) оказалась существом обаятельнейшим, хоть и несколько неуклюжим. С нами она тотчас подружилась, охотно залезала на колени с требованием «игать» — и послушно отставала, если просили, что было нами оценено особенно высоко. Нас всех поразили её волосы, меняющие цвет по десять раз на дню в зависимости от настроения, причём оттенки получались самые невообразимые, от тёмно-болотного до ярко-малинового. Сириус, чрезвычайно гордый такой неординарной племянницей (и статусом дядюшки как таковым) пояснил:

— Врождённые способности метаморфа, такие дети рождаются в среднем раз в десять лет — это во всём мире между прочим! Это она ещё маленькая, потом научится управлять трансформацией. У неё и физиономия иногда меняется, особенно когда злится.

Два дня мы объедались вкуснейшим домашним печеньем, спали прямо на ковре (дабы не загромождать единственную гостевую комнату), болтали с Тедом о маггловской жизни и играли с Дорой. Причём любимой игрой (придуманной, разумеется, Джеймсом) стала игра «в мяч», где «мячом» была сама малышка. Мы перекидывали её друг другу к ужасу матери и восторгу всех остальных. Девчуха, по-моему, была лишена страха с рожденья и только визжала от восторга, а нам ужасно нравилось чувствовать себя большими и сильными. В общем, мы замечательно провели конец каникул и уехали с огромным сожалением и приглашением приезжать на следующий год.

* * *

На следующий год мы никуда не поехали. То есть не поехали к Тонксам. Родители Сириуса устроили скандал (и, кажется, не только ему, но и Директору), а в наказание за самоуправство лишили его разрешения на посещение Хогсмида. На что он ещё в поезде, где нам удалось занять отдельное купе, заявил:

— Ну и ладно, сам выберусь, без спроса.

— Зачем? — спросил я.

— Как? — заинтересовался Джеймс.

— А если поймают? — поёжился Питер.

— Отвечаю по пунктам: из принципа. По подземному ходу. Пусть сперва поймают.

— А в Хогвартсе разве есть подземный ход? — выразил общее недоумение Джеймс.

— Конечно есть! Это же замок!

— И что? — удивился я.

— Слушай, Лунатик, ты что — только учебники читаешь? В каждом замке есть подземный ход на всякий случай. А иногда и не один. Так во всех книгах написано. Поможете искать?

Аргумент показался мне не слишком убедительным, но спорить я не стал. Хотя бы потому, что в таком настроении спорить с ним было совершенно бесполезно. Кстати, Сириус (в отличие от Джеймса) крайне редко называл меня Лунатиком. Только когда сердился. Чувствовал, наверное, что это прозвище мне не нравится. Он вообще всегда был более чуток к нюансам, чем Джеймс — тот своих комплексов не имел, а чужих в упор не видел. Таков уж он был: прозрачный и искрящийся, как горный хрусталь. Я бы сказал «как алмаз» — но алмазы холодны, а Джеймс всегда излучал тепло. А вот Сириус скорее напоминает агат: никогда не знаешь, какой узор окажется на следующем срезе, а в глубину можно заглянуть только при яркой подсветке, если сумеешь и если позволят. Зато тогда видна вся красота этого камня — яркая и неожиданная.

Сириус, как обычно, оказался прав. Мы нашли-таки подземный ход — сперва один, потом ещё... Правда, доступны они были не всегда: например, ночью перекрывались общей защитой замка. Но нам и того, что есть, хватало. Именно тогда мы начали составлять свою Карту. Первый вариант умел только «прятать» изображение, второй — показывать разные этажи и части Замка по желанию, а окончательный сложился к середине шестого курса по коей причине и оказался подписан нашими тогдашними прозвищами. Это ведь только я как был, так и остался Лунатиком. Джеймс на первом курсе звался Джем (скорее по созвучию с именем, чем из-за любви к сладкому), на втором — Помело (за вечную лохматость и экстраординарные успехи в полётах на метле), а с третьего по пятый — Ромео. Сириуса сперва прозвали Аристократ (за происхождение и внешность), потом — Звездочёт (за имя), потом прозвищ сменилось пять или шесть, но ни одно не прижилось, пока он не стал Бродягой. Питера же иногда называли то Пуфиком (по похожести), то Скелетом (по контрасту), но не часто, потому что он обижался на оба варианта.

* * *

Домой Сириус на Рождество всё же не поехал — остался в Школе, раз уж другие варианты оказались недоступны. А наши попытки самопожертвования пресёк на корню, заявив, что хочет отдохнуть от общества. Мы ему не то, чтобы поверили, но попробуй спорить при таком подходе! То же самое повторялось ещё два года, а перед шестым курсом он сбежал-таки из дома и поселился у Поттеров. Меня они тоже пригласили на пару недель, а потом мы втроём неделю гостили у Тонксов. За эти три года Тонкс-младшая основательно подросла, частично научилась управлять своими способностями и начала возмущаться по поводу имени, по коей причине мы стали звать её Эн. Сириусу, впрочем, чрезвычайно нравилось дразнить племянницу — они ссорились по сто раз на день и тут же мирились, так что неделя пролетела весело и незаметно.

Сириус опасался, что взбешённые побегом родители потребуют его исключения из Школы, но обошлось — видимо, они всё же решили избежать публичного скандала. Кстати, из тех же соображений «соблюдения приличий» его всегда одевали «с иголочки» и снабжали дорогими принадлежностями, но при этом не давали ни кната карманных денег.

К окончанию шестого курса мы, во-первых, стали совершеннолетними, а во-вторых, с первого раза получили лицензию на трансгрессию — все, даже Питер. Так что лето прошло увлекательно: мы мотались друг к другу в гости, по поводу и без оного меняя «дислокацию», творили с помощью магии что не попадя (включая чистку зубов и завязывание шнурков) и вообще вовсю пользовались новооткрывшимися возможностями, как и большинство в этом возрасте. И уж конечно не забыли приглашения Тонксов, побывав у них за лето раз десять и всегда с неизменным удовольствием.

Пожалуй, это было самое счастливое лето в моей жизни. Даже полнолуния приносили только радость: мы вчетвером забирались в какое-нибудь безлюдное местечко вроде глухих горных ущелий и с наслаждением «сбрасывали путы разума» (как выражался всё тот же Сириус). Правда, сам процесс трансформации оставался крайне мучительным, ну да чего не стерпишь ради экстравагантных развлечений!

Лето кончилось — а с ним кончилась и безоблачная полоса. Осенью погиб мой отец. Скорее всего, просто случайно «попал под раздачу», так как был чрезвычайно мирным человеком. Я тоже человек довольно мирный, но всякому пацифизму есть предел, а уж о боевитой парочке Блэк-Поттер и говорить нечего. Нет, мы всё же были достаточно разумны, чтобы не кидаться немедленно разыскивать Волдеморта и его присных, мы стали искать способ. И нашли — в «лице» «Ордена Феникса». Правда, нас туда действительно не приняли до окончания Школы, но позволили выполнять кое-какие несложные поручения, да и перспектива грела душу. Тем более, что лично мне беречь себя стало особо не для кого — мама пережила отца всего на два месяца. Что бы я тогда делал, не будь рядом ребят — не знаю.

На Рождество влюблённый Джеймс отправился знакомить потенциальную невесту («Имей в виду, я ещё ничего не решила!») с родителями. Вообще-то нас тоже звали, но Сириус категорически велел «не отсвечивать» и «не портить другу малину», так что мы отказались, что было встречено с показной обидой и достаточно читаемой благодарностью. Питер отправился домой, я собирался остаться в Школе — не тут-то было! Бродяга заявил, что мы приглашены к Тонксам на все каникулы, непременно вдвоём, его одного просто-таки на порог не пустят и не хочу же я испортить ему последнее школьные каникулы! И как тут спорить? Я поехал, хотя и опасался, что меня начнут жалеть — худшее, что можно было бы придумать. Ничего подобного: мне, разумеется, выразили официальные соболезнования, но этим всё и ограничилось к моему огромному облегчению. Только малышка Эн однажды, когда мы оказались в комнате одни, залезла ко мне на колени, обняла за шею и зашептала в ухо:

— Рем, тебе очень грустно, да? Ты не плачь, мы тебя тоже очень любим! — от чего мне и впрямь захотелось плакать, но на душе стало как-то легче.

Она и сейчас осталась такой же — доброй и непосредственной, вот только ей уже далеко не шесть лет, увы. И я больше не могу общаться с ней как с ребёнком несмотря на то, что разница в возрасте никуда не делась. Да и хорошо, что не делась, по крайней мере я достаточно взрослый и разумный человек, умеющий держать себя в руках. Хотелось бы думать, что умеющий. Проклятье, ну что за судьба такая! Столько лет успешно избегать сердечных ран и влюбиться как раз в ту девушку, от которой ну никак не сбежишь! Во-первых, соратница, во-вторых — родственница лучшего друга, в-третьих — сама, можно сказать, друг детства... Разве что объясниться? Ну нет! До такого безумия я пока не дошёл.

* * *

Сириус, собака этакая, всё, по-моему, про меня понял. Вот только ещё не решил, насмешничать или сочувствовать. Правда, эти два действия у него часто совмещаются, что, впрочем, бывает куда действеннее сочувствия в чистом виде, которое он страшно не любил и по отношению к себе старался не допускать. Как это было после окончания Хогвартса. Джеймс тогда сразу поступил в Школу Авроров, нам с Питером туда и соваться не стоило: мне по «анкете», а ему — по оценкам, а вот почему не взяли Сириуса никто из нас не понял. Не понял и Дамблдор и стал наводить справки. Окольными путями выяснилось, что родители Бродяги решили-таки наказать блудного сына и подключили всё своё немалое влияние, чтобы он не нашёл не только престижной, но и вообще какой-нибудь работы. От предложенной Директором помощи Сириус отказался категорически:

— Во-первых, драться я и без Аврората могу, а что не могу — научат. Джеймс вон и займётся, известно же — нет лучшего способа что-то изучить, чем научить другого. А во-вторых, так даже лучше — больше времени останется на дела Ордена.

— А жить на что будешь?

— На наследство дядюшки, оно вполне приличное, на несколько лет хватит, а потом придумаю что-нибудь.

На том и порешили.

На счёт «драться» — это он, пожалуй, несколько преувеличил. Схватки как таковые случались в тот год не слишком часто, больше было других дел. Которыми мы с Бродягой и занимались, благо на работу ходить не требовалось — я её тоже не нашёл. Что очень скоро могло стать критичным, так как от родителей мне почти ничего не досталось: они не бедствовали, но и особых накоплений не имели. Что же касается собственно «драк», то судьба так распорядилась или начальство, но мне не разу не пришлось сразиться с людьми. Ни тогда, ни после. Нельзя сказать, что меня это огорчало, тем более что и всяческой нечисти среди наших противников хватало. На мою долю во всяком случае. Наверно, всё-таки начальство ворожило. Наш «жутко тактичный» Джеймс как-то по этому поводу сказал:

— И правильно, тебе же первый Пожиратель голыми руками голову открутит, пока ты будешь решать, имеешь ли моральное право на него напасть!

Может, он и прав был, но на кого другого я бы обиделся.

Однажды, в период затишья в «боевых действиях», я отправился на пару дней домой. Впрочем, весьма условно «домой» — в нашем крохотном домике в предместье Йорка я не появлялся неделями, да и сейчас отправился скорее выбрать что-нибудь, что можно продать, ибо безденежье начало становиться заметным. Как раз в разгар раздумий дверь (запертая между прочим!) открылась и на пороге появился Сириус, которого я не видел около месяца. Больше всего меня поразила его одежда — до тех пор он в этом вопросе был более консервативен.

— Это что, маглы сейчас такое носят? — спросил я вместо «здрасте».

— Носят. Некоторые. Они ещё и не такое носят, — он прошёл в гостиную и плюхнулся на диван одним плавным движением забросив ноги на подлокотник. — Ох, устал!

— Ты откуда и на чём?

— Из Лондона. На мотоцикле.

— Чего-о-о?

— Мотоцикл. Такой велосипед с мотором. Тебе объяснить, что такое велосипед?

— Да знаю я, что это такое! Откуда он у тебя?

— Купил.

— Ты что, разбогател?

— Ну, как считать... во всяком случае, заработал. И не смотри на меня так, словно видишь в первый раз в жизни.

— В качестве работающего человека — первый. Где и как?

Он состроил загадочную физиономию и начал конфиденциальным полушепотом, хотя подслушивать было некому:

— Приятель Теда Тонкса работает в банке. Маггловском. А любому банку нужна охрана. Вот я им её и усовершенствовал.

— Ты с ума сошёл?

— Ну за кого ты меня принимаешь?! Разумеется, не звучало даже слово «магия». Речь шла о новейших электронных анализаторах запаха, разработанных под эгидой военного министерства и ещё не запатентованных, поэтому строго секретных. Небольшой такой блок, который при попытке несанкционированного проникновения превратится в набор бессмысленных микросхем. Которым изначально и является.

Из его объяснения я понял не более половины. Причём слов. Ясно было одно: как-то он задурил руководству банка головы путём, так сказать, чисто вербальным, на что всегда был мастер.

— Откуда ты слова-то такие знаешь?

— Здрасте! А на что существуют родственники? Что-то Тед подсказал, что-то сам почитал... Тут главное — врать с умным видом и напирать на секретность. По принципу: «Что вам, собственно, нужно: иметь эту вещь или знать, как она работает?»

— А что ты им на самом деле поставил?

— Стационарное заклинание распознавания на основе крови, разумеется, это проще всего. С возможностью введения в допуск новых людей и изъятия уже введённых просто путём добавления или изъятия пробирок с каплей крови в специальный контейнер. Стабилизированное амулетом, которым на самом деле и является тот самый блок. Ну и где тут состав преступления? Всё секретно и совершенно безопасно, заклинание всего лишь включает сигнал на пульте охраны при попытке проникновения в хранилище.

— А мотоцикл тебе зачем?

— Так на нём летать удобнее, чем на метле. И ездить можно вполне открыто.

— Летать?

— А что тебя удивляет? Добавил несколько заклинаний да пару амулетов, всё вполне стандартное. Разрешение у меня есть — обаял одну даму из Министерства. Магловские права, кстати, тоже есть. Меди мне их получила, почти что легально. Я вообще-то за тобой приехал, так что имеешь шанс оценить обновку. Сохатый, наконец, уломал подругу, свадьба через месяц, а сейчас он хочет что-то с нами обсудить. Едешь?

Езда на преображённом мотоцикле и вправду оказалась достаточно комфортной, тем более что Сириус использовал функцию полёта не только напрямую (что требовало применения камуфляжа, особенно в людных местах), но и для «сглаживания» неровностей дороги при «обычной» езде. Джеймс, как выяснилось, никак не мог решить: кого из нас взять шафером так, чтобы остальные не обиделись, и посему с лёгким сердцем переложил выбор на нас. После того, как каждый вполне предсказуемо отказался в пользу другого, Бродяга сотворил обычный игральный кубик, вручил его Джеймсу и предложил:

— Бросим жребий. Как раз по две грани на каждого. Выбирайте!

Я выбрал один и шесть, за что был немедленно обозван «любителем крайностей», Пит, кажется, два и четыре. Выпала тройка.

Домой я возвращаться не стал, поехал с Сириусом в Лондон. Он затащил меня к себе ночевать под предлогом «необходимости кое-что обсудить». «Кое-что» оказалось всё той же авантюрой по модернизации системы охраны. Он собирался сделать им ещё «планшет наблюдения за клиентами» — вроде нашей Карты, только попроще и в более «технизированном» виде и ему зачем-то была нужна моя санкция. На вопрос «Зачем?» он ответил удивлённо:

— Ну это же была твоя разработка, со слежением — и заклинания нужные ты нашёл и переделывал их в основном ты, мы только накладывать помогали. Я тебе кто — на чужих идеях зарабатывать?!

Кончилось тем, что я увлёкся. Вместе с ним модифицировал заклинания и создавал этот самый «планшет»: широкий ящик с низкими бортами, закрытый матовым стеклом с планом операционного зала, по которому перемещались точки-люди. Распознавание имён мы убрали, решив, что это слишком, зато ввели цветную маркировку: работники банка светились синим, обычные посетители — зелёным, а если у кого-то было припрятано что-то опасное (оружие, например), то точка вспыхивала красным и начинала мигать. Мы исходили из того, что с голыми руками грабить никто не пойдёт, а если оружие легальное — проверят и извинятся. Сам ящик (на самом деле ненужный) Сириус забил какими-то штуками под названием «микросхемы» и ещё чем-то столь же непонятым, добавил для камуфляжа несколько «камер слежения» и через несколько дней притащил мне изрядную кучу денег, уже поменянных на галеоны. По-моему, это была не только моя доля, а весь гонорар — уж больно много, — но проверить я не мог. Не у Теда же спрашивать! Тед, кстати, был в восторге (к тому же ему тоже кое-что перепало в качестве комиссионных), а Меди потребовала от нас подробности заклинаний, после чего тоже пришла в восторг. Это было приятно. Нида, разумеется, ничего по малолетству не поняла, но поверила маме на слово и с тех пор считает меня (Сириус нагло приписал мне львиную долю заслуг, и как я не отнекивался — поверили, как всегда, ему) исключительно умным. До сих пор, по-моему. Что тоже приятно, но... лучше бы не считала. Или не лучше. Моргот меня побери, интересно, это все влюблённые так глупы или я особенно? В собственных желаниях не могу разобраться.

* * *

В начале лета произошло то, чего я давно ждал и опасался: Сириус решил сообщить мне своё мнение о влюблённых оборотнях. Правда, мнение это оказалось совсем не таким, как я ожидал. Однажды утром (я последнюю неделю ночевал в Блэк-холле) Нида заскочила на минутку перед дежурством узнать новости как она частенько, оказывается, делала. После её ухода Сириус решительно уселся напротив меня (верхом на стул, уткнувшись подбородком в сложенные на спинке руки) и сердито спросил, глядя мне прямо в глаза:

— И долго ещё ты будешь измываться над моей племянницей?

Я потерял дар речи и смог только изумлённо моргнуть. А он продолжал ещё более раздражённым тоном:

— И не изображай из себя невинную овечку! Будто не видишь, что девчонка в тебя влюблена!

— Ты сошёл с ума! — это всё, что я смог сказать. Причём на этот раз с полной убеждённостью. Это ж надо такое придумать!

Сириус разозлился окончательно:

— Ага, я, значит, сошёл. А ты, значит, нормальный! Девка по нему сохнет, а он делает вид, что ни при чём! А сам тоже втрескался по самые уши! Тоже мне, Поттер-Эванс номер два! Тоже станете пять лет отношения выяснять? Так имейте в виду, вам далеко не по тринадцать! И даже не по шестнадцать.

До меня, наконец, дошло, что он это всерьёз.

— Ты не шутишь? — на всякий случай уточнил я.

— Придурок, — констатировал он. — Все влюблённые — придурки. Я, конечно, большой шутник, но не настолько. Нет, ты правда ничего не видишь?

— Но это же ужасно! Бродяга, пожалуйста, скажи, что ты пошутил! Ну не может такого быть, чтобы я ей нравился!

— Здрасте! С чего это «не может»? И что в этом ужасного, скажи на милость? Ладно бы я сообщил, что она в кого другого влюблена. Нет, ну вы посмотрите на этого придурка! Вместо того, чтобы плясать от радости, сидит тут с кислым видом и говорит «ужасно».

— Не делай вид, что не понимаешь! — я тоже, наконец, разозлился. — Кто она и кто я!

— И кто же ты? — сердито прищурился он.

— Оборотень, если ты забыл. Немолодой и почти нищий.

— Дурак ты. Немолодой и закомплексованный.

— Ну, знаешь!

И я сбежал, только по привычке не хлопнув дверью. Никогда себе этого не прощу! Останься я тогда в доме — всё могло повернуться по-другому.

А через несколько часов пришёл сигнал экстренного сбора. У Министерства.

Следующее письмо Сириус прислал только в ноябре, когда я уже была готова плюнуть на конспирацию и написать Люпину, ибо в его «ничего не грозит» не поверила ни на кнат. Впрочем, в этом письме (ещё более коротком) он утверждал то же самое.

«Здравствуй, Мадлен! У меня всё в порядке. Все общие знакомые живы и здоровы. Напиши, как ты. Пожалуйста!

Я»

Нет, если краткость — сестра таланта, то это уже тянуло на гениальность. Честное слово, так и хотелось ответить в том же стиле. Тем более, что о чём мне писать? Живу скучно и незамысловато. Вот об этом я ему и сообщила.

Односторонность наших контактов начинала меня бесить. Послать ему письмо иначе, чем с его Вестником не получалось. Я однажды попробовала, только сова никуда не полетела — покружилась над домом и вернулась ко мне с недоуменно-обиженным видом. Похоже, на нём стояла какая-то защита, только я не могла понять, какая. Гарри-то ему писал, и Люпин, и Дамблдор. Может, тогда блокировки не было? Хотя, скорее всего, была. Ведь авроры не могли его найти, а у них уж наверняка есть выдающиеся мастера и по поисковым и по следящим заклинаниям. Вероятно, он сам может управлять этим блоком, давая допуск тем, кому считает нужным. Мне, значит, не считает. И за что это прикажете принимать — за комплимент или за оскорбление?

Очередное письмо пришло точно на Рождество. Помимо стандартных поздравлений-пожеланий оно содержало и менее праздничные сведения. Похоже, Риддл решил-таки начать активные действия. Правда, Сириус утверждал, что сам он никаким боком и прочими частями организма не рискует «к сожалению». Вот только надолго ли?

На обратной стороне пергамента была нарисована я в виде землеройки, подкапывающей цветок септемы. Не очень похоже, но довольно ехидно. Я хотела было обидеться, потом вспомнила, как мы собирали эту самую септему, потом — как он перечислял мои потенциальные анимагические формы, а я кидалась в него картошкой... и чуть не разревелась от умиления. Нет, ну что он со мной делает, соб-б-бака! Сама на себя не похожа стала...

В промежутках между письмами я пыталась выуживать информацию из газет, благо ещё с прошлого года (по просьбе Сириуса, собиравшего сведенья о Турнире) была подписана не только на всегдашний «Пророк», но и на пару-тройку куда менее официозных газет и журналов. Всё хотела отменить подписку, да так и не собралась. И хорошо, поскольку из «Пророка» можно было понять только одно: Министерство и впрямь решило поиграть в страусов, да ещё и занималось активной дискредитацией не только Гарри, но и Дамблдора. Видимо, как возможных распространителей нежелательной информации. Придурки! Впрочем, большинство магов экономны и консервативны, читают только официоз. А зря! Даже в испанском «Друге инквизитора» (ехидном еженедельнике, критикующем всё и вся в магическом мире) можно было найти больше реальной информации об английских делах. Впрочем, я сильно подозревала, что это касается любой страны мира, не только Англии. И не только магической.

Сириус прислал мне ещё два письма: первое было выдержано всё в том же «гениальном» стиле, второе было более информативно, зато менее утешительно: «...в Хогвартсе творится Моргот знает что, Директор вынужден был бежать, а на деятельность Министерства в целом приличных не то что слов, а и букв уже не хватает...» и под конец: «Какое счастье, что ты далеко от этого бардака!». И опять-таки не понятно: это он обо мне заботится или обидеть хочет? Нет, вряд ли хочет, с чего ему хотеть меня обижать? Значит, заботится? В гробу я видала такую заботу! Лучше бы адрес прислал!

А в июне в «Пророке» появилась, наконец, вполне конкретная информация по интересующему меня вопросу. Нет, господа, бойтесь своих желаний! Уж лучше бы они никогда не сбывались! Лучше бы их совсем не было, желаний!

Роксана ворвалась ко мне, не утруждая себя стуком в дверь. И правильно, так как я, скорее всего, не стал бы открывать. Она практически не изменилась со школы, разве что стала ещё красивее. Даже в таком виде, как сейчас.

— Это правда?! — вместо приветствия вопросила она, швыряя на стол «Ежедневный пророк».

Можно было бы потянуть время дурацкими вопросами вроде «Что именно?», но я и так прекрасно понял — что.

— Да.

— Это невозможно! — она схватила меня за руку и умоляюще заглянула в глаза. — Нет, ну этого же быть не может! Ты уверен? Ты сам видел? Понимаешь, этого просто не может быть! Я знаю!

— Я видел. Сам.

Она медленно опустилась на стул. Попросила тихо:

— Расскажи.

Я начал рассказывать. Подробно. Слишком подробно. Наверное, мне хотелось как можно дальше отодвинуть конец рассказа. Нет, мне даже не было больно. Только холодно. Холодно и серо, как будто из жизни вместе с ним ушли все краски. Так холодно, что немели губы и мне всё время казалось, что я говорю невнятно. Может, так оно и было.

Роксана выслушала меня не перебивая, за что я был ей необыкновенно благодарен. И лишь когда я закончил, проговорила как-то жалобно:

— Рем, но ведь он просто исчез. Исчез, а не погиб. Эта Арка... никто ведь не знает, что там. Может, он жив, просто не может выбраться?

— Оттуда никто не выбирался. Никогда.

— Ну и что? Из Азкабана тоже никто не убегал. До него.

— Это всё же разные вещи...

— Почему? Рем, ты не понимаешь, я просто знаю. Понимаешь, знаю!

— Откуда? — безумная тень надежды — а вдруг и правда она что-то такое знает?

— Вот! — женщина осторожно вынула спрятанную на груди розу. Бледно-зеленоватую розу, которую я помнил ещё со школы. Мерлин, неужели?..

— Ты что, с тех пор её хранишь?

— Если ты о шестом курсе — нет. Это другая. Магическая, понимаешь? Сириус мне её оставил, когда уехал. Теперь понял?

В общем-то я понял, что она имела в виду. Существовало распространенное мнение, что всё, созданное магом на основе собственной крови, распадается после его смерти. К сожалению, я точно знал, что это верно далеко не во всех случаях. О чём ей и сообщил. Она упрямо замотала головой:

— Исключения только подтверждают правило. И вообще, есть такой принцип: нет тела — нет преступления.

— Где?

— В криминалистике. Ты что, только сборники заклинаний читаешь?

«Ты что, только учебники читаешь?» — словно наяву услышал я. Какого Моргота в конце то концов! Однажды я уже поверил в очевидные факты, которые на поверку оказались ложью от начала до конца. Может, не стоит повторять собственных ошибок? Даже самая призрачная надежда лучше, чем её полное отсутствие.

— Пойдём! — решил я и принялся разводить огонь в камине.

— Куда?

— К Тонксам.

— Это ещё кто?

— Неужели Нарцисса не жаловалась на свою бессовестную сестру, опозорившую семью браком с маглорождённым?

— А-а-а-а... жаловалась, да. Только фамилию не называла. Или я не помню. А почему к ним?

— Потому что они — родственники и друзья Сириуса. А младшая Тонкс была с нами в Министерстве. И себя винит в случившемся с ним. Кстати, её зовут Нимфадора, но она не любит ни это имя, ни любые его вариации. Предпочитает, чтобы её звали по фамилии. Ты так и делай, ладно?

— Ладно. А почему себя?

— Потому что она дралась с Беллатрикс и не смогла с ней справиться. Говорит, что окажись она более умелой...

— Глупо!

— Глупо, тем более что она и сама чуть не погибла. Но она его очень любит и страшно переживает.

— Любит?! И что, взаимно?

О, Мерлин! Вот только сцен ревности сейчас не хватало!

— Ага, взаимно. Она у него любимая племянница. А он у неё любимый дядюшка.

А между прочим, правду я говорю или нет? Нет, что Сириус её воспринимал только как родственницу — в этом я уверен. А вот она... правда, он тогда сказал... но мог ведь и ошибаться? Ремус, ты сумасшедший! Прав был Сириус, ох, прав! Придурок, точно.

* * *

К Дамблдору мы явились уже втроём, с четвёртой попытки застав его в кабинете и испросив аудиенции. Роксана, кажется, слегка оробела, невольно вновь почувствовав себя школьницей, но тем не менее изложила свои соображения кратко и связно. Директор выслушал внимательно, вежливо попросил разрешения взглянуть на розу, бережно взял её в руки и глубоко задумался. Пару минут длилось молчание. Первой не выдержала Нида:

— Профессор!

Он вернул Роксане цветок и сказал как раз то, что я и ожидал:

— Друзья мои, я понимаю, вам очень не хочется верить в его гибель, мне, поверьте, тоже. Но всё это... как бы сказать...

— Притянуто за уши, — буркнула Нида. — Ну и что? Проверить-то можно?!

Кажется, он просто понял, что отвязаться от нас не удастся. Велел подождать, вышел минут на десять и вернулся с Гарри — бледным и ужасно несчастным.

Постепенно вырисовалась следующая картина: судя по всему, личная Защита, о которой Сириус мне поминал, действовала. Во всяком случае, Нида точно знала, что ещё сразу после побега в Аврорате пытались нащупать его с помощью Поиска, но не сумели. Дамблдор признался, что тоже сделал такую попытку, когда Сириус в первый раз проник в Хогвартс, и с тем же результатом. И вообще, писал ему сам, оказывается, только Гарри: я посылал письма на адрес Роксаны (и с её совой, кстати), а она и Дамблдор получали Вестника и ответ посылали с ним. Видимо, ставя Защиту Джеймс из каких-то соображений сделал допуск на сына. Скорее всего, просто потому, что малыш был рядом. Сам Гарри, разумеется, ничего не помнил, но это роли не играло. Пришлось учить парня запускать Поиск — дело непростое, но под нашим коллективным руководством он справился вполне грамотно. Только бесполезно. Результат был нулевым. Вообще. Хотя Поиск должен срабатывать и после смерти, как минимум в течение месяца, и уж однозначно — через пару дней (попутно выяснилось, что Сириус опять был прав — Директор узнал о беде с Поттерами по сработавшему Поиску. Только Защита исчезла не в результате их смерти, а в результате того, что в этой смерти был виноват Хранитель, не исполнивший свой долг и тем разрушивший заклинание). Для контроля Нида вернулась домой, а Гарри запустил поиск на неё — на этот раз всё сработало как надо. Что всё это означало никто из нас не понял. Даже Дамблдор. Что уж он там про себя подумал — не знаю, но лично я решил, что буду придерживаться правила: любое сомнение трактуется в пользу обвиняемого. По законам криминалистики.

* * *

Лето прошло в какой-то постоянной и маловнятной суете, причём это касалось как магического сообщества вообще, так и Ордена в частности. От использования Блэк-холла в качестве штаба пришлось временно отказаться: официально Сириус был мёртв, и судьба его имущества пока оставалась неясной. Директора лично я за всё лето не видел ни разу, только дважды получал от него короткие записки с заданиями и поэтому был несколько удивлён, когда в конце августа он неожиданно появился у меня. Удивлён и встревожен — когда заметил, что произошло с его рукой. На вопрос он только отмахнулся:

— Просто неосторожность. Пройдёт. Скажи лучше, ты знал, что Сириус оставил завещание?

— Сейчас?

— Нет. Ещё до ареста.

— А-а-а... тогда да, знал. Только не подозревал, что оно сохранилось.

— Сохранилось. И скорее всего действует. Вот только Гарри не хочет его принимать. Может, ты с ним поговоришь?

В его тоне мне ясно послышалось: «Задурили парню голову, теперь сами расхлёбывайте». Впрочем, я был совсем не против, хотя понимал, что разговор предстоит тяжёлый.

* * *

Для визита я постарался выбрать момент, когда Гарри был один. Увидев меня, парень обрадовался, но поняв, что новостей не будет, тут же скис.

— Вас Дамблдор послал, — уныло сказал он с несвойственной ему проницательностью.

— Может, всё же пригласишь меня в дом?

— Да, конечно! Простите, профессор. Проходите.

Вот интересно: Сириуса ребята практически сразу стали звать по имени. Наверное, сказалось то, что я у них преподавал. И не профессор давно уже, а никак отвыкнуть не могут. Я их, между прочим, понимаю. Сам с трудом научился называть МакГонагалл Минервой хотя бы во время педсоветов, как этого требует Хогвартская традиция.

— Спасибо. Может, и чаю нальёшь?

— Да, конечно. Проходите на кухню, я сейчас приготовлю. Чайник как раз почти закипел.

Получалось у него ловко — видимо, практика была большая. Я заговорил только тогда, когда чай был заварен и разлит по чашкам:

— Ты сам понял, зачем я пришёл, так что обойдёмся без преамбул.

— Ну... да. Понял. Но ведь это... если я соглашусь... получится, что я верю... то есть не верю... то есть... ну, это как приговор подписать!

— Ты просто не понимаешь ситуацию.

Парень посмотрел удивлённо: чего это он не понимает?

— Во-первых, при чём тут приговор? Тебе не всё равно, как именно называется этот документ? Считай, что это дарственная! Ты же знаешь, Сириус всегда терпеть не мог этот дом и давно бы его кому-нибудь из нас передал, будь то возможным.

— А почему невозможно?

— Во-первых, он вне закона. А во-вторых, точнее, всё же, во-первых, дом является майоратом, он передаётся по старшей мужской линии рода и не может быть продан или подарен. Пока жив хоть один представитель этой самой линии. И вот это важно. Пойми: официально Сириус мёртв (парень вздрогнул, как от удара. Я тоже — внутренне, надеюсь). Повторяю: официально. Если ты откажешься принять наследство — на него будут иметь право претендовать кровные родственники. Тебе напомнить, кто именно? Нарцисса Малфой, например. Или...

— Не надо. Я помню.

— Именно. Ты этого хочешь?

Он передёрнулся с таким отвращением, словно в собственной чашке вместо чая обнаружил по меньшей мере полуразложившуюся крысу.

— Не-е-ет... нет, конечно!

— Тогда кончай дурить и подпиши!

— Я... ну, да, ладно. Потом верну, правда?

— Если захочешь. И если он согласится. (И если... ладно, не будем об этом. Даже мысленно).

— Ну... да. А почему он на меня завещание написал?

— Так не только он — мы все. Когда ты родился. Хотя затея была его, кажется. А твои родители согласились с условием, что, когда у кого-нибудь из нас троих родится ребёнок, завещания перепишут. В общем, всем нашим детям поровну. Но так уж сложилось, что ты оказался единственным. Так что ты и мой наследник, хотя на моём наследстве особо не разбогатеешь.

— Не смейте так говорить! Даже будь вы богатейшим человеком в Англии... нет, в мире, я всё равно не хочу! Даже если сам нищим стану!

Спасибо, малыш! Даже на душе потеплело немного.

— Спасибо, Гарри, но все мы смертны и глупо делать вид, что это не так. В конце концов, я элементарно старше.

— Всё равно, не надо! — он задумался и вдруг выпалил с глубочайшим отвращением — Но если все, то ведь и этот... ну, Хвост? Я что, и его наследник?

— Нет, если это тебя волнует. На момент его официальной смерти у него практически не было своего имущества — разве что личные вещи. Его родители на тот момент были ещё живы, а сам он ничего не успел заработать.

— А! Это хорошо, а то противно.

Несколько минут мы пили чай в молчании. Гарри заговорил первым:

— Можно задать вопрос? Такой... не совсем тактичный.

— Задавай.

Интересно, о чём это он?

— А ваши родители — они живы?

— Нет, — я подумал и решил всё же уточнить. — Отца Пожиратели убили. Случайно, скорее всего. В смысле — не за что-то, а так, под палочку подвернулся. А мама умерла вскоре после этого. Читал ведь в сказках — «они жили долго и счастливо и умерли в один день»? Так это не на пустом месте придумали. При так называемом «полном» магическом браке супруги со временем становятся всё теснее связаны друг с другом.

— А разве браки разные бывают?

Да, заметно, что парень рос вдали от магического мира!

— Можно жениться по обычаям той страны, где живёшь. Со всеми вытекающими: например, если ты венчался по католическому обряду, то с разводом будут большие проблемы. Есть формы чисто магических браков: «словесный», «документальный» и «полный». В первом случае люди просто объявляют публично, что отныне они муж и жена. Такая форма брака, собственно, никого ни к чему не обязывает и может быть легко расторгнута тем же способом. «Документальный», насколько я знаю, похож на современный магловский: факт брака фиксируется специальным чиновником с подписанием брачного контракта. Расторгается он тем же чиновником после рассмотрения заявления и при согласии обоих супругов или арбитражем — если есть спорные вопросы, не предусмотренные контрактом. И есть «полный», его ещё называют «обрядовым», так как при этом проводится особый магический обряд, связывающий супругов. Такой вид брака даёт немалые преимущества, но и накладывает немалую ответственность, расторгнуть его почти невозможно, поэтому многие сперва заключают «документальный» брак, и лишь проверив себя решаются на «полный». Некоторые и вовсе не решаются. А вот твои родители сразу заключили именно такой брак. Они вообще были очень... цельные, что ли. Не признавали полумер.

Да уж! Помнится, Лили заявляла, что раз уж она вообще решилась выйти за «этого типа», так что уж теперь — снявши голову по волосам не плачут! Причём таким тоном, что Джеймс бледнел от счастья, а мы — от зависти.

— А папины родители? Что с ними случилось?

О, Мерлин! Ну почему бы ему не выбрать какие-нибудь другие темы для расспросов, а? То свадьбы, то смерти...

— Они умерли в тот год, когда ты родился.

— Их убили?

— Нет. Просто умерли. Они, знаешь ли, были весьма немолоды. К сожалению.

Гарри нахмурился и некоторое время сосредоточенно думал — видимо, искал подвох в моих словах. А я пил чай и мысленно готовился к очередной лекции, которой явно было не избежать. Ну вот, пожалуйста:

— Но ведь волшебники могут жить очень долго! Дамблдору уж точно больше ста лет, а к нам на экзамены приезжала волшебница, которая у него экзамен принимала!

— Да, это так. Волшебники могут жить гораздо дольше маглов. Все эти дикие пляски вокруг чистоты крови тоже ведь не на пустом месте возникли. Различия присутствуют, причём действительно зависят от количества поколений волшебников в роду. Вот только касаются они исключительно самого человека и его близких, а с какой радости должны других волновать — лично мне не понятно. Маги — и мужчины, и женщины — могут жить очень долго, но только в том случае, если не имеют детей. После рождения ребёнка его родители начинают стареть гораздо быстрее и к моменту его совершеннолетия становятся почти такими же, как маглы их возраста. А так как способность к зачатию мы тоже сохраняем существенно дольше маглов, то в результате можно иметь восемнадцатилетнего сына и быть столетним стариком. Чаще всего так и выходит, люди ведь стремятся продлить молодость. Так что в магическом мире немногие доживают до внуков — родных, во всяком случае. Хотя и исключений немало. Считается, что ранние дети более талантливы, но точной статистики нет. Твой отец, например, был очень талантлив, хотя родился очень поздно. Собственно говоря, его рожденье было почти чудом.

— Из-за того, что его родители хотели продлить молодость?

Обиделся. И зря, между прочим. Может и хорошо, что именно мне выпало его просвещать — я хоть знаю, в чём дело.

— Да нет, не более других во всяком случае. Просто их старший сын погиб. В тринадцать лет. Случайно погиб, глупо. В магическом мире это тоже случается. И они решились родить второго ребёнка, хотя были уже в более чем солидном возрасте. Как им удалось не избаловать его до потери человеческого облика — до сих пор не понимаю. Мудрые они были люди.

Снова воцарилось молчание. Некоторое время Гарри переваривал полученную информацию, затем заговорил недоумённо:

— Но мои родители, они ведь совсем молодыми были, так? И родители Рона... — и, немного помолчав, добавил. — А у Невилла даже бабушка есть!

— Всё так, Гарри, всё так. Каждый всегда решает за себя. Отец Невилла, сколько я знаю, был очень ранним ребёнком по магическим меркам, возможно, его родители всерьёз приняли то самое мнение — о талантливости ранних детей. А что касается вашего поколения... шла война, а в такое время жизнь ценится совсем иначе, потому что может оборваться в любой миг. Твои родители, например, трижды оказывались лицом к лицу с самим Волдемортом, последний раз они уцелели просто чудом, если считать таковым сочетание невероятной находчивости и такого же везения. Но любое везение когда-нибудь да кончается, и они решили больше не тянуть с рождением наследника. Ну, или наследницы — как получится. Вот и получился — ты. Многие из наших так же думали: мол, в случае чего пусть хоть ребёнок останется. А от Пожирателей, как я слышал, сам Волдеморт требовал наследников: ему нужны были преданные слуги, с детства воспитанные в покорности его воле.

Гарри снова задумался. Сейчас опять о чём-нибудь спросит... этаком.

— А вы... ой, нет, ничего!

— У нас, кажется, вечер нетактичных вопросов, нет?

— Ну-у-у…

— Ты хотел спросить, почему я выгляжу так... хм... потрёпано?

— Вообще-то да...

— Я же оборотень. Волки живут гораздо меньше людей, даже маглов. Проживу-то я достаточно долго — если не убьют — но на внешности сказывается. Правда, у тех, кто родился оборотнем, это несколько иначе.

— А... ну, если...

— Если бы нашлась женщина достаточно безумная, чтобы родить ребёнка от оборотня, то есть меня? Вероятность один к одному: быть такому ребёнку нормальным человеком или оборотнем. Лично я предпочитаю не экспериментировать — при таких-то шансах.

Кажется, он собирался ляпнуть ещё что-то на ту же тему, но передумал и ляпнул-таки, но на другую:

— А Роксана — она Сириусу кто?

Да, умеет парень вопрос задать, ничего не скажешь!

— Однокурсница — это единственное, что я знаю наверняка.

— Так они что, ещё со школы... ну, дружат?

— Ну что ты! В школе они друг друга терпеть не могли.

— Почему?

— А Мерлин их знает! Может быть, межфакультетские традиции соблюдали.

— Какие ещё традиции?

— Традиции вражды Гриффиндора и Слизерина.

— Причём тут... она что, слизеринка?

— А что тебя так удивляет?

— Ну...

— Гарри, по факультетам распределяют отнюдь не по моральным качествам, а по складу ума. Если тебя достаёт один слизеринец, это ещё не значит, что все они там сволочи. Разные есть. Можно подумать, на нашем факультете только приличные люди учатся! Ну, есть у них такая традиция: не любить маглорождённых. И опять же, далеко не все проявляют в этом вопросе излишнюю активность. И вражда между нашими факультетами тоже традиция, не более того. Во всяком случае, стоит смотреть на это как на некую условность и не принимать слишком уж всерьёз.

— А если они всерьёз!

— А если другие дураки — это не повод самому таким становиться!

Обидится. Ну и пусть. А может и нет. Вообще-то он далеко не дурак. Только вот не всегда умеет пользоваться своим разумом. Вот и пусть учится.

— А почему он к ней полетел тогда? Ну, если они раньше не дружили?

— Он к ней чисто случайно попал, насколько я понял. И вообще не очень представлял, куда летит. И сколько времени. Потом увидел дом без света и решил заглянуть — вдруг что-то поесть найдётся. Случайность, в общем. Или судьба.

— А...

— Гарри, пощади! Поверь, Сириус отнюдь не откровенничал со мной на эту тему. А Роксана тем более. Не знаю я, что там между ними было, а чего не было!

Парень густо покраснел и опустил глаза:

— Профессор, я вовсе не хотел...

— А кстати, почему ты всё время зовёшь меня профессором? Я давно уже не преподаю и вряд ли ещё когда-нибудь буду.

— Почему? Когда мы победим...

— Я не перестану быть оборотнем. И отношение к этому факту в обществе тоже вряд ли изменится.

— Но это нечестно! Вы же самый лучший преподаватель из всех, что у нас были!

— Да-а-а? Ладно, я при случае поделюсь твоим мнением с Минервой.

— С кем?

— С профессором МакГонагалл.

Бедняга покраснел ещё сильнее. Совсем шуток не понимает! Или это я шутить разучился...

— Ладно, давай так: я ничего не говорю, а ты не называешь меня профессором.

— Ну... ладно, я постараюсь.

— Вот и договорились!

* * *

Когда мы смогли снова использовать Блэк-холл я первым делом зашёл в спальню Сириуса. И сразу увидел то, что искал: небольшое круглое зеркальце, парное тому, которое он дал Гарри и про которое парень напрочь забыл, за что теперь страшно казнил себя, причём вполне справедливо. Зеркальце лежало на кровати, явно брошенное второпях: похоже, после получения сигнала тревоги Сириус пытался сам связаться с крестником. Я попробовал активировать связь, но результат был нулевым, чего я, собственно, и ожидал: скорее всего настройка делалась только на одного человека. Интересно, это обязательное условие? И вообще, что он такое сделал? Я о подобном способе связи только слышал, но встречать не приходилось. Попытался определить наложенные на зеркальце заклинания, но сходу не вышло, а на долгие исследования времени не было — нужно было выполнять очередное задание и это грозило затянуться на многие месяцы. Пришлось послать вещицу Роксане. Пусть попробует и в этом разобраться. Заодно.

К великой битве за Хогвартс я опоздала. И ведь просила мальчишку сообщить, если что случится! Впрочем, он, возможно, и сообщил, только я, как последняя склерозница, оставила Сквозное зеркальце в сумочке, а сумочку пришлось сдать в камеру хранения — в Отдел Редких Рукописей с вещами не пускали. Однако что-то меня беспокоило (не иначе от Сириуса интуицией заразилась, раньше за собой такого не замечала) и, выйдя из библиотеки, я сразу попыталась с ним связаться. Не получилось. Через полчаса попыталась снова. И опять без толку. Само по себе это ровно ничего не значило, но беспокойство не только не отпускало — становилось невыносимым. Наконец я решила, что проверить (хоть и не ближний свет) будет всё же проще, чем так мучиться и отправилась на Центральную станцию каминной сети. А уж трансгрессировать из Лондона в окрестности Хогвартса было совсем просто. Потому что за два последних года стало привычным.

Вот только открывшийся взору пейзаж привычным не был. И самым непривычным элементом был Гарри (почему-то я сразу узнала его даже со спины, хотя не видела довольно давно), стоящий на коленях над чьим-то неподвижным телом всего в трёх шагах от меня. То есть то, что я оказалась рядом с ним, было не удивительно — Зеркальце, помимо прочего, работало как маяк, я на него и ориентировалась. А вот остальное…

— Гарри, что здесь произошло?

Он обернулся, и я чуть не вскрикнула — так его лицо вдруг напомнило мне Сириуса в те, первые дни после нашей встречи. Совершенно то же выражение… Ох, нет! Не хочу!

— Волдеморт мёртв, — голос парня звучал глухо и бесцветно. — К сожалению, не он один.

Кто, во имя Мерлина?! Я сделала шаг, другой… и, наконец, увидела лицо. Вернее, лица. Люпин и Тонкс лежали рядом и было в этом что-то такое… естественное и, потому, особенно неправильное. Люпин… проклятье! До меня вдруг (вот уж ко времени!) дошло, почему он всегда так не любил собственную фамилию. Люпус... Волк... Но это же…

— Как они погибли?!

Я почти кричу. Парень смотрит на меня и на бесцветном лице проступает намёк на эмоции. Видимо, что-то было в моём голосе этакое…

— Это важно?

— Очень! Это было оружие? Или заклятье?

— Заклятье. Не знаю, какое…

— Раны есть?

На его лице всё более явно проступает растерянность, а сквозь неё пробивается робкая тень надежды. Ну конечно, так о смерти друзей не расспрашивают.

— Не знаю… Видимых нет… Я не проверял…

Я отталкиваю его и падаю на колени. Быстрый осмотр. Ран нет и это хорошо. Это даёт надежду.

— Сколько времени прошло?

— Не знаю… Немного. Ты думаешь, они не умерли?!!

— Умерли. Только… не совсем. Он же оборотень, двоесущец… а, это вы не проходили! Тех, у кого две сущности, можно вернуть по-настоящему, если только тело не разрушено. Поэтому оборотням обязательно отрубают голову или ещё как-нибудь разрушают плоть…

Я говорю, а сама пытаюсь руками (в таких делах палочка только мешает) уловить остаточные токи, те тонкие нити, что ещё должны держать их здесь. По крайней мере, его. На счёт метаморфов я совсем не уверена. Да и с ним всё не так уж радужно как, похоже, уже представляется парню.

— И ты можешь…?

— Ещё не знаю, — не так уж много у меня опыта в этих делах, да и тот, что есть почти позабылся, так что получается плохо и я злюсь. — Отойди, не мешай!

Он не то действительно отходит (что вряд ли), не то просто замолкает, и я полностью сосредотачиваюсь на своих ощущениях.

Вернувшись чувствами во внешний мир, я обнаруживаю Гарри сидящим прямо на земле с совершенно обалдевшим видом. Что не удивительно: рядом приплясывает Джинни с восторженными воплями. Не успеваю я подняться, как девочка повисает у меня на шее и повторяет сбивчиво-радостно: «Фред, понимаешь?! Мы думали, он мёртвый! А он живой!» Ей, похоже, глубоко безразлично, кого сейчас обнимать и на кого выплеснуть радость. Которую я не могу разделить в полной мере: во-первых, я и не знала, что с Фредом что-то случилось, а во-вторых, просто нет времени. Одной рукой я по возможности мягко отстраняю Джинни, другой — беру за плечо Гарри и говорю очень медленно и раздельно:

— Мне нужно двенадцать человек. Здоровых. Не раненых. Возраст не имеет значения. Сможете?

С полминуты, наверное, они пытаются сообразить, что к чему, затем переглядываются и кивают.

— Тогда за дело. У вас не более получаса!

Мой тон действует. Гарри вскакивает, бросает подруге: «Позови родителей!» и трансгрессирует. Джинни мчится в сторону леса. А я выдёргиваю из волос заколку-стилет (не иначе по наитию именно сегодня воткнула!) и начинаю подготовку обряда, в перерывах между заклинаниями трусливо призывая на помощь всех богов и полубогов, о которых слышала в жизни и в существование которых ни на кнат не верю. Я же только один раз это делала, да и то под руководством…! И это было не истинное воскрешение, а всего лишь временный призыв! Нет, техника одна и та же, но мне страшно даже подумать, что будет, ошибись я хоть в едином слове. В лучшем случае — парочка свеженьких зомби. А зомби-оборотень — это, скажу я вам, не для слабонервных. Но выхода нет, я не могу не попытаться. Ради них. И ради него. Он не колебался бы — и я не стану. Что я, трусливее, что ли? Злость придаёт мне силы и собирающихся помощников я встречаю почти что спокойно. Их, кстати, больше двадцати, есть из кого выбирать. И все, кроме семейства Уизли, дети-старшекурсники. Это хорошо, это я только так сказала, что возраст не имеет значения — очень даже имеет. Но не требовать же детей, в самом-то деле! Я отбираю тех, на ком нет тени, это повышает вероятность успеха. К счастью, таких находится даже тринадцать. Совсем хорошо! Теперь последнее: я отвожу в сторону Гарри (при наличии выбора я сочла за лучшее не использовать его, уж слишком много на нём навешано всякого) и старших Уизли и говорю то, что обязана сказать:

— Слушайте внимательно. Те, в ком более одной сущности, не сразу уходят, любое заклятье или даже не слишком травматичное ранение убивает их только частично. Вернуть их я смогу почти наверняка. Но не знаю, какими именно. И никто не знает. Ремус может воскреснуть в волчьем облике — и это будет уже навсегда, человеческий не вернётся. А у метаморфов сущности настолько слиты и перемешаны, что я вообще не знаю, что выйдет. Так что будьте готовы к любому исходу и, если поймёте, что это не люди — действуйте твёрдо, иначе плохо будет и им, и всем остальным.

Артур и Молли молча кивают и отходят на указанные мной места. Я уверена — в случае беды они сделают всё как надо. Потом, конечно, будут переживать, но сейчас рука не дрогнет, ведь рядом дети, их надо защитить. Гарри чуть задерживается и говорит очень тихо, так, что слышу я одна:

— У тебя получится. Она так сказала. И что не станет мешать.

Как ни странно, я сразу понимаю, кто эта Она — и мне становится легче. Когда это он успел? И как? А, ладно, потом… Я смотрю на детей: бледные лица, многие кусают губы, но руки крепко сжимают друг друга, глубоко вздыхаю, шёпотом зову: «Помоги, ладно?» — и вхожу в круг.

«Иди, не мешай». Я послушно иду. Куда? Не знаю. Нет ни мыслей, ни чувств. И вокруг словно бы ничего нет… Только заступившая мне путь высокая фигура. Странно: я сразу понимаю, кто это, но страха нет и в помине.

— Ты пришла за мной?

— Нет. Я пришла за тем, что принадлежало мне когда-то.

И снова я сразу понимаю, о чём идёт речь.

— Возьми, — я протягиваю палочку, — а камня у меня с собой нет.

— Это не важно. Я возьму сама, мне нужно только слово.

— Возьми, — повторяю я

— Что ты хочешь взамен?

У меня замирает всё внутри. Неужели?! От сумасшедшей надежды сводит горло, я с трудом выталкиваю слова:

— Верни тех, кто в твоей власти.

— Хорошо. Один дар — одна жизнь.

Я уже готов сказать о родителях, но тут перед глазами возникает крохотная мордашка Тэда. Я уже взрослый, а он…

— Люпин и Тонкс.

Чуть приметный смешок. Или мне показалось?

— Смерть не обманывает — слышал такую поговорку? Их вполне сможет вернуть твоя подруга, плата ей по средствам… Я не стану мешать.

Неужели всё же?

— Мои папа и мама.

— Невозможно, — мне чудится в бесцветном голосе нечто, похожее на сочувствие — Слишком много лет прошло. Они уже далеко.

От острого разочарования мне хочется завыть, но ведь есть и другие? Нужно спешить, пока Она не передумала.

— Сириус Блэк.

— Он вне моей юрисдикции.

— Что?!

— Он вне моей юрисдикции. Не тяни время, его у тебя не так много.

— Дамблдор

— О, нет! — вот теперь в голосе эмоции проступают достаточно явно. Знать бы ещё, какие… — С ним у нас свои счёты. Сложные.

— Фред Уизли, — я почти готов заплакать.

— Принято, — Ну наконец-то!!! — Кто второй?

— Седрик Диггори.

— Поздно.

Нет, ну сколько можно!

— Аластор Хмури.

— Он жив.

Что?! На этот раз я всё же не переспрашиваю. Хотя не понимаю, как это может быть. Но кого назвать следующим? Сказать «Добби» я не успеваю.

— Вернуть можно только тех, кто умер сегодня.

— Почему ты сразу не сказала?!

— Мне было любопытно, кого ты назовёшь. И в какой последовательности, — снова тень усмешки. Обидеться бы, да некогда. Я начинаю лихорадочно перебирать в памяти день, запомнившийся слишком фрагментарно (а время уходит) и называю первого же, кого вспоминаю:

— Колин Криви.

— Принято.

Она уже поворачивается ко мне спиной, когда… Как я мог забыть! Про этого человека! Что же делать?

— Постой!

Она останавливается. Ждёт.

— Есть ещё один… Может быть, ты… Ну, что-нибудь…

— У тебя есть ещё Мантия. Та, что досталась от отца.

Удивляться мне некогда.

— Возьми!

— Ты уверен?

— Да!

— Я имею в виду — что он захочет жить?

Меня вдруг охватывает ярость. Она что, издевается?

— Ты его верни, а там пусть хоть в конюшне на вожжах вешается! — интересно, откуда эти вожжи взялись? А, всё равно…

— Что ж, — теперь насмешка в голосе абсолютно явственная — дважды увидеть смерть врага — за это стоит заплатить.

Интересно, можно ли убить Смерть? Я не говорю это вслух, но она отвечает:

— Можно. Но сделавший это встанет на моё место. Хочешь?

— Нет, — мои губы произносят это раньше, чем я успеваю осознать вопрос.

— Подумай! Такое могущество…

— Нет! — на этот раз совершенно сознательно.

— Как хочешь. Договор заключён. Она исчезает. И странный пейзаж вокруг исчезает тоже. Никуда я, оказывается, не ушёл. Роксана всё ещё стоит на коленях возле Тонкс и кажется столь же неподвижной. Неужели мне всё привиделось?

Я не успеваю додумать эту мысль до конца. В уши врывается восторженный визг. Через поле к нам несётся Джинни — так стремительно, что я готов заподозрить её в умении летать без метлы.

— Гарри, Фред! Он жив! Жив!!! — вопит она ещё издали.

Значит, всё правда?! Я пытаюсь представить себе встречу с воскресшим Снейпом, потом — комментарии этой встречи в исполнении воскресшего Фреда (ни то, ни другое мне не удаётся) и без сил опускаюсь на землю.

Здесь всегда темно. Темнота и боль. Раньше я даже не мог себе представить, что такая боль может существовать. Болит душа. Болит так, словно с неё как кожу содрали тело и теперь любое прикосновение вызывает боль. Что там Азкабан! Теперь все тамошние ужасы кажутся детскими сказками. Как синяк на коленке по сравнению с двойным переломом, который я однажды заработал, решив посостязаться с Джимми в полётах. Дурак, конечно — в этом-то он всегда был выше на голову. Но кто же признается в таком в двенадцать-то лет! Вот и нарвался, хорошо ещё ногу сломал, а не шею. Шее, впрочем, тоже досталось — потом. А тогда я кусал губы, стараясь не заплакать от боли, и Джимми тоже чуть не плакал и кричал, что он во всём виноват. Джимми… Он терпеть не мог, когда его так называли. Говорил, что это имя для малыша. Из-за этого мы даже подрались — ещё на вокзале. Он сказал — ещё раз назовёшь меня так — получишь в ухо. Я, разумеется, ответил: «Попробуй!». А он, разумеется, попробовал. Потом мы вместе набили морду какому-то третьекурснику (слизеринцу, конечно!), который заявил, что мы дерёмся как маглы. После чего моё отношение к этому милому факультету стало ещё «нежнее», и я решил, что если распределят в Слизерин — сбегу из школы, живут же люди и без магического образования. Потм мы обсуждали факультеты и снова чуть не подрались — со Снейпом. Проклятье! Вот о ком вспоминать не стану. Здесь — не стану. В Азкабане я довольно быстро научился сортировать мысли и воспоминания, пряча счастливые в глубины памяти — я представлял при этом шкатулку, почему-то чёрную с золотом — чтобы дементоры не могли похитить их, но и самые болезненные прогонял тоже, иначе сошёл бы с ума, как многие там. И здесь тоже. Только здесь никакая шкатулка не поможет, здесь боль причиняют любые мысли, счастливые, горькие, злые — всё равно. Хорошо бы научится совсем не думать, но не получается. Не здесь. Может, я уже немножко сумасшедший? Или не немножко.… Говорят, ни один безумец не признаёт, что он безумен. Интересно, верно ли обратное? Как больно… Раньше я не знал, что может быть так больно. Впрочем, там — не может. Там от такого теряют сознание. Или умирают. А здесь… Можно ли умереть здесь? Можно, наверное… Иначе бы их было намного больше — тех, кто рядом со мной, в темноте. А может и нет. Может быть просто мало тех, кто отважился пойти на Зов. Шагнуть за Порог — куда как проще. Вот он, всегда в одном шаге. Здесь вообще словно бы нет пространства — можно идти час, два — и не сдвинуться с места. Только второй раз я не стану это проверять. Потому что тело болит тоже. Так, как положено болеть телу, свалившемуся с Мерлин знает, какой высоты. Хотя его нет. Тела. Как пространства. Нет — и есть. Можно встать и пойти — и нельзя, например, потрогать себя за нос. А вот идти — можно. Один шаг за Порог — или неизвестно сколько по Дороге Зова. Где я вычитал эту дурацкую шуточку: «Даже если вас съели — у вас есть как минимум два выхода»? Помню, мы хохотали до колик, представляя это в подробностях. А Лили ругалась и называла нас грубиянами и пошляками. Лили… тогда, в поезде, я на неё вообще не обратил внимания, а вот Джимми, как потом выяснилось, сразу решил, что эта девчонка ему нужна. Вот нужна — и всё. А она… Где-то на седьмом курсе она однажды спросила — из-за чего мы дрались на вокзале. А я взял, да и рассказал. Джеймс, конечно, заорал: «Убью гада!» или что-то в этом роде, но тут же пришёл в восторг («Ты и это помнишь!») и казнь была отложена ввиду более срочных дел. А мне осталось только стоять у двери (с наружной стороны) и объяснять всем желающим, что в этот кабинет входить нельзя — там только что взорвался котёл с крайне токсичным зельем. Что, в сущности, было практически правдой. Было, было, было… Уже четырнадцать лет — было. И нет. И в этом моя вина и моя беда, и поэтому я не могу позволить себе шагнуть за Порог. Я должен попытаться вернуться. Должен. Чтобы защитить Малыша. Ох, что было бы, узнай он это прозвище! Взорвался бы, наверное. Не хуже того мифического котла. А может и нет. Впрочем, пусть. Пусть бы даже морду набил в лучших традициях своего отца… Мерлин, как же они похожи! Я должен его защитить! Может быть, и не смогу — только больше-то всё равно некому. Ну не Рем же — его самого впору защищать. И главным образом от самого себя. Вот уж кто никогда не умел спорить. И всех старался помирить. Если бы это было возможно! В бой его пускать нельзя — погибнет. Если только… но нет. Он жив. Вот его нить в Дороге Зова — тусклое серебро, печаль и вина. Бедный Рем! Он до сих пор чувствует себя виноватым передо мной. Он вообще перед всеми чувствует себя виноватым — за что, только? За свою испорченную жизнь? Вот перед Нидой он, пожалуй, действительно виноват. Девочка его любит, а он… нет, если вернусь, если сумею — запру их в одной комнате и не выпущу, пока… в общем, пока не объявят о помолвке. Нида, Нида, племяшка моя маленькая… как она забавно обижалась на своё дурацкое имя. До слёз. А меня это смешило безумно — чуть всерьёз не поссорились. Причём с Меди. Малышку-то я легко утешил, придумав это самое «Нида», да ещё сказав, что это будет наш секрет. Слёзы мигом высохли! Недавно она сама смеялась над той давней обидой — а вот теперь эта мимолётная, давно прощёная вина жжет меня едва ли не больнее, чем смерть Джимми и Лили. Может быть потому, что к той вине-беде я привык. Привычная боль притупляется… Нида, девочка-радуга, даже в серой тоске её Зова мелькают разноцветные блики… Гермиона и Рон, ум и отвага, они славные, преданные, они всегда будут рядом с Гарри — только вот опыта у них… Они тоже вспоминают меня — иногда. Впрочем, я не в обиде, скорее наоборот. Не хватало только ещё их затянуть в эту карусель всеобщей виноватости! Не в обиде — но больно. Ещё две капли раскалённого свинца. Впрочем, если бы они тосковали сильнее — было бы, наверное, ещё больнее. Ещё? Нет, об этом лучше не думать. Лучше вообще не думать. Просто решиться. Но я боюсь. Здесь не перед кем «держать лицо» (те, во тьме, не в счёт), а себе-то я могу в этом признаться. Впервые в жизни (в жизни?!) я по-настоящему боюсь за себя. И поэтому тяну, хотя время дорого как никогда. Боль отнимает силы… А там время, кажется, идёт гораздо быстрее, чем здесь. Каждая минута моих раздумий-воспоминаний-колебаний — сколько это там? День? Неделя? Месяц? Как больно! И как страшно… И как легко ступить за Порог. Туда, где нет страха. И боли. Наверное, там совсем ничего нет, но это не важно. Так легко — один шаг. Но возврата уже не будет. Вернее — не будет той призрачной надежды на возврат, что есть сейчас. И я снова перебираю имена. Молли? Для неё есть один способ защиты: обложить ватой и спрятать подальше. А это совсем не тот случай. Директор? Он мудр… вот только мне всё больше кажется, что «мудрость» и «ум» — не совсем одно и то же. Нет, он любит Малыша и бережёт — только по-своему. Как гуся к Рождеству… проклятье, ну нет же! Я, наверное, несправедлив к нему — но что-то всё же в этом есть. Любовь великих штука сложная и непредсказуемая. Надо решаться… Малыш тоскует без меня, его Зов — широкая полоса, совсем чёрная. Широкая… пока. Он ведь и вправду совсем ребёнок. В этом возрасте время летит быстро. Горе забудется… Кто я ему? Крёстный… друг отца… ну и что? Мы ведь почти не были вместе. И он наверняка считает, что я мёртв. Это не так, не совсем так, только вот никто об этом не знает там. Никто… или, по крайней мере, не Гарри. Может, кто-то где-то и знает — ведь не может быть, чтобы за все столетия (или тысячелетия?) существования этой проклятой Арки из неё не выбрался никто?! А если выбрался — не мог не оставить записей. Ну хоть похвастаться должен был? Может быть, Гермиона-книгочейка что-то такое и раскопает? Призрачная надежда. Но всё же.… Решайся же! Решайся, пока они зовут. Потому что если Зов оборвётся, если хоть на миг там никто не будет думать о тебе и звать — Дорога растает, и ты сорвёшься обратно. Сюда, во тьму и боль. Только уже не будет Порога. Уже навсегда. Я не знаю, сколько это — здешнее всегда, но узнать совсем не хочется. То же будет, если, ступив на Дорогу, сам промедлишь хоть миг. Остановишься. Засомневаешься. Захочешь отдохнуть. Сейчас я могу позволить себе сомнения, ступив на Дорогу — нет. Один неверный шаг, минутное колебание… Не знаю, откуда у меня это Знание — но оно несомненно. Те, что вокруг меня, в этой тьме-без-пространства — они когда-то решились ступить на Дорогу Зова. И не прошли. Не знаю, кто был в этом виноват — они сами или те, то ждал и звал, ждал — не имея ни тени надежды. Наверное, по-разному. А итог один — тьма и боль. Боюсь. Но не могу не идти. Вот моя Дорога: чёрное, радужно-серое, серебряное… временами вплетаются нити-память других, кто знает меня и любит, кому плохо без меня. Их не так уж и мало! И потому я должен идти. И должен дойти. И я дойду. Это очень красиво — чернь и серебро… и ещё одна лента — алая. Я не знаю, кто это. Но я должен узнать. Обязательно должен! Я встаю — и делаю первый шаг.

В Отдел Тайн мы попали неожиданно легко. Хорошо иметь в друзьях Героя Магического Мира! Ещё лучше — работников Министерства. Поскольку у нас имелось и то, и другое, проблем практически не возникло. Во всяком случае, на этом этапе.

И вот мы стоим в той самой комнате. Я здесь впервые, но так часто представляла себе, как всё произошло, что теперь кажется: я сама при этом присутствовала. И Арка кажется знакомой. Она точно такая, как мне рассказывали и за два года ничуть не изменилась. Впрочем, что такое два года для артефакта, насчитывающего как минимум четыре тысячелетия! Она совсем не выглядит ни зловещей, ни даже загадочной. Просто каменная арка, завешенная пыльной не то тканью, не то паутиной. Только это не ткань. А если и паутина, то не паук её плёл. Сейчас мы проведём Обряд, и она исчезнет. Во всяком случае, так должно случиться, если я не ошиблась. А ошибки быть не должно. Всё проверено и перепроверено сто раз, вот только всего лишь в теории. А на практике у нас будет только одна попытка. И нам так и не удалось узнать, что же мы увидим, когда Завеса исчезнет. Впрочем, это не так уж и важно. Важно, что можно будет войти. И вернуться назад.

Мы невольно медлим. Нет, я боюсь не того, что может ждать за Завесой. Я боюсь, что там нет ничего. Что шепчущие голоса — всего лишь иллюзия. Я боюсь растерять ту призрачную надежду, что до сих пор живёт в сердце. Не стану врать: я не умру и без этой надежды. Жила же я без него раньше! Вот только раньше я не знала, как можно по-другому. А теперь знаю. И не хочу возвращаться к прежнему, даже если пока что не получила от свалившейся на меня любви ничего, кроме боли. Раньше я только посмеялась бы над подобными сентенциями, посчитав их глупыми и надуманными. Впрочем, я и сейчас не стану произносить что-то подобное вслух. Но перед собой-то что выпендриваться?

Я ловлю себя на том, что отчаянно тяну время. И не я одна. Видимо, эта мысль приходит в голову всем одновременно, потому что мы смущённо переглядываемся и... Тонкс вдруг бледнеет (что при её способностях выглядит просто устрашающе) и, беззвучно раскрывая рот, машет рукой в сторону Арки. Я смотрю туда же — и едва успеваю подхватить собственную челюсть. Перед Аркой стоит Сириус. Точно такой же, каким я увидела его в своей прихожей четыре года назад, разве что сейчас он абсолютно обнажён. «Роксана? Ты?!», — хрипит он и ничком падает на пол. Люпин, Тонкс и Гарри одновременно выходят из ступора и сталкиваются лбами над бесчувственным телом, просто чудом сами не угодив в Арку. А я всё стою столбом и не могу отделаться от сильнейшего ощущения Дежа вю. Впрочем, именно оно помогает мне сохранить относительное хладнокровие. Ведь в прошлый раз всё обошлось!

— Вы добьёте его со своей гриффиндорской эмоциональностью, — говорю я почти спокойно и даже иронично. Правда, независимый наблюдатель услышал бы в этой «иронии» изрядную долю истерики, но независимых наблюдателей здесь нет, так что мне нечего опасаться. Более того, мой тон действует слегка отрезвляюще.

— Куда теперь? — спрашивает Тонкс, — на Гримо?

Прежде, чем я успеваю хотя бы обдумать предложение, Гарри и Ремус дружно кричат «Нет!» и мальчишка добавляет:

— Он этот дом всегда ненавидел, он там..., — и замолкает, не желая озвучивать свои опасения, и так слишком очевидные.

— У меня Порт-ключ на мой дом, так о чём мы спорим, — говорю я. Хотя никто, собственно, и не спорит. Гарри только спрашивает:

— А он потянет пятерых?

— Да хоть десяток, — отвечаю я и беру Тонкс за руку. Рем подхватывает бесчувственного друга на руки, Тонкс крепко обнимает его свободной рукой, Гарри делает то же самое и я активирую Ключ.

Дальше всё снова происходит по тому же, четырёхлетней давности, сценарию, разве что теперь нас четверо, что не так уж помогает, ибо создаёт ненужную суету. Поэтому я, на правах хозяйки, отправляю Гарри на кухню греть воду (в любом случае пригодится), Тонкс велю сидеть в уголке и не путаться под ногами (на что она даже не обижается), после чего мы с Ремом приступаем к осмотру. Прежде всего убеждаемся, что наш пациент жив. Исходя из состояния стоило бы сказать «пока жив», но говорить так мне не хочется даже мысленно. И если прошлый раз на нём не было ни царапинки, то теперь, наоборот, живого места нет: сплошь синяки и ссадины. Правда, выглядят они не свежими, а словно бы слегка подсохшими, но от этого не легче. И истощён, пожалуй, ещё сильнее, чем тогда — просто-таки скелет, обтянутый сильно попорченной кожей. Я прошу Рема заняться травмами, а сама отправляюсь варить зелье, так прилично подействовавшее в прошлый раз. Можно, конечно, найти и что-то более эффективное, но это стоит оставить на потом, а пока что воспользоваться проверенным в деле рецептом.

Вечер и ночь не принесли никаких изменений к лучшему. К сожалению. К счастью — и к худшему тоже. Рем магией подзатянул ссадины (некоторые из них были довольно глубокими) и, предположительно, снял боль, на полное излечение его умения не хватило, а уж моего — и подавно. Мы по очереди поили больного укрепляющим зельем, но эффекта пока не видели, если не считать того факта, что он был всё ещё жив. К утру (мы поочерёдно гнали друг друга спать, но заснуть так никому и не удалось) мне пришла в голову мысль воспользоваться-таки услугами профессионала. Благо деньги у нас теперь водились в количестве достаточном, чтобы оплатить не только сами услуги, но и их конфиденциальность. Почему-то мы, не сговариваясь, решили пока не предавать происшедшее огласке. Видимо, из опасения проснуться. Не знаю, как другие, а я примерно раз в полчаса украдкой щипала себя за не слишком заметные места. К утру перестала — незаметные места кончились. Подозреваю, что синяков на мне к этому моменту было не меньше, чем на Сириусе, да и болели они вполне достаточно, чтобы поддержать ощущение реальности.

Доставленный мною (с помощью Портала, разумеется) пожилой медик если и узнал героя газетных публикаций четырёхлетней давности, то вида не подал. После тщательного осмотра он констатировал полное истощение и отсутствие существенных внутренних повреждений (последнее нас несколько успокоило), а затем занялся повреждениями внешними. К моему удивлению, это заняло не менее часа. Рем (более опытный в таких делах) был не только удивлён, но и не постеснялся это удивление высказать. Сеньор Корте объяснил, что обычно при лечении мелких (да и крупных, в общем-то, тоже) травм просто подстёгиваются естественные процессы регенерации, но ускоренная регенерация требует от больного много сил, а они у него и так на пределе. Тут медик в свою очередь не смог не задать вопрос: как его пациент дошёл до жизни такой. Заранее придумать мы ничего не догадались, а правда была слишком невероятна. К моему глубоком облегчению, Тонкс без малейшей задержки изложила душер-р-р-раздирающую историю о злобном враге, много месяцев державшем беднягу в заточении. Похоже, способность к мифотворчеству была у них семейной чертой (Помнится, курсе эдак на четвёртом Мелисент заключила с Бартом пари, что Блэк ни разу до конца учёбы не повторится, объясняя коллективные опоздания Мародёров на уроки и нахождения в неположенное время в неположенном месте. И выиграла). То ли история вышла правдивая (во всяком случае, изложено было эмоционально), то ли Корте решил, что это не его дело, но переспрашивать он не стал. Одобрил в целом моё зелье, но предложил более эффективное «если сеньора не сочтёт за труд заглянуть ко мне завтра после полудня». Я не только подтвердила согласие «заглянуть», но и предложила воспользоваться моими запасами трав и «полуфабрикатов» из них. Он осмотрел указанные запасы, пришёл в восторг (пустячок, а приятно!) и спросил, нельзя ли получить гонорар натурой. На том к общему удовольствию и порешили.

* * *

Очнулся он только на третьи сутки. Я как раз прогнала-таки Гарри спать, впервые за всё это время (объяснив, что если нам придётся возиться с двумя полутрупами, ни одному из них от этого легче не станет). Уйти из комнаты мальчишка отказался наотрез — улёгся прямо на полу в моём верном спальнике. Чета Люпинов пребывала в лаборатории — теоретически они наблюдали за приготовлением очередного зелья, а практически — целовались. Впрочем, одно другому не мешало, если только Тонкс к котлу близко не подпускать. Рем (когда жена не слышала) говорил, что в его семейной жизни самое полезное заклинание — «Репаро». И при этом у него становилось такое счастливое лицо, что даже завидно. Подумать только, этот придурок целых полтора года бегал от собственного счастья, на основании того, что он, дескать, старый, бедный и опасный для окружающих! Как будто это имеет какое-то значение! Вот мой бывший был молодой, богатый и опасность представлял только для тараканов. И выдержала я с ним ровно год, почти что день в день. А последней каплей (что символично) послужила та самая роза, завалявшаяся в учебнике по травологии. Муж её обнаружил и тут же бросил в камин. Вообще-то я про неё напрочь забыла, но всё равно обиделась и заявила, что настоящие мужчины свои цветы дарят, а не чужие жгут. Что тут началось! На развод мы подали одновременно, благо детей не было. К счастью. Не дай Судьба были бы на него похожи! И какого Моргота я за него вообще вышла? И ведь никто за язык не тянул, сама согласилась. Надо будет Сириусу сказать, что он помог моему счастью. Или не надо, а то зазнается...

Занятая такими мыслями я даже не сразу почувствовала его взгляд. А может быть и сразу. Во всяком случае, когда подняла глаза от книги (в которой за два часа прочла ровно три слова) его глаза были открыты и вполне осмысленны. И снова (как тогда) он заговорил первым:

— Роксана, скажи, эти два года были или просто приснились? Драка в Министерстве, Арка... и всё остальное...

Я только сейчас поняла какой тяжеленный камень лежал до сих пор на душе. Я ведь даже думать боялась... его появление было таким невероятным... ох, да что это со мной? Совсем расклеилась! Даже сказать ничего не смогла — только кивнула, но он понял. Слабо улыбнулся:

— Не плачь, тебе не идёт... Сердитая ты как-то привычнее!

Только после этих слов я поняла, что и впрямь плачу. Да что же это такое! Я тряхнула головой и постаралась рассердиться — хотя бы на себя. Нашла время раскисать!

— Ты как? Болит что-нибудь?

— Нет, только слабость. А Гарри... он мне тоже не привиделся? Он ведь был там, с тобой?

— Он здесь, только спит сейчас. Разбудить?

— Не надо. А... мне показалось, там был ещё кто-то?

— Ремус и Тонкс. Кстати, они поженились.

И с чего мне пришло в голову это сказать? Впрочем, хорошо, что пришло. Он явно обрадовался:

— Здорово! Хватило-таки у девочки настойчивости...

Я уже раскрыла было рот, чтобы развить тему, тем более что была она (тема «О мужской глупости») неисчерпаемой, но поняла, что время для перемывания косточек неподходящее. Посему велела ему не тратить сил на болтовню, напоила очередной порцией лекарства и приказала спать немедленно. Не думаю, что он меня послушался — просто был ещё так слаб, что устал даже от такого короткого разговора.

* * *

Рем и Тонкс, как я и предполагала, совмещали приготовление зелья с поцелуями. По их реакции на мой рассказ я поняла, что не одну меня мучили сомнения относительно, корректно выражаясь, полноты памяти так волшебно появившегося из загадочного «нечто» друга. Теперь с этими страхами было почти что покончено, и вообще самое страшное вроде бы осталось позади. Во всяком случае, так нам хотелось думать.

Всё же я так и не смогла заставить себя уйти спать, хоть Рем и уговаривал, прозрачно намекая на «двойные стандарты». Наглая ложь! Я целых пять часов вчера проспала! Так что дождалась всё же повторного пробуждения нашего пациента. Хотя на этот раз тактично отошла в сторонку, дав ему пару минут (на большее моей тактичности не хватило) пообщаться с остальными. Всем нам хотелось его расспросить, но он был ещё так слаб, что ни у кого язык не повернулся. Ограничились вопросами о самочувствии. Могли бы обойтись и без этого, ответ в его исполнении был почти очевиден.

А расспрашивать начали только на следующий день.

Оказалось, он и сам не знает, чем его Белла шарахнула. И был ли он жив в строгом смысле слова, когда влетел в Арку. Скорее да, чем нет, потому что падение он помнил. А потом — темнота и голоса. И маняще-близкий Порог, за которым покой и небытие. И самое удивительное: уходящая вверх Дорога, свитая из тоски и боли тех, кому ты был дорог в жизни. Кому ты дорог и после смерти. Кому не хватает тебя. Можно пойти по ней, но только раз. А если Зов оборвётся хоть на миг... Второй попытки не будет.

По-моему, он рассказал всё же не всё. Иначе непонятно, чем же грозит неудачная попытка. Ну, сорвёшься — хуже-то не станет! Но, похоже, станет. Причём настолько, что даже бесстрашный Блэк не сразу решился ступить на Дорогу. Потом, обдумав его рассказ, я пришла к выводу, что неудачная попытка вырваться грозила вечным заточением в этом «нигде и никогда». Или, по крайней мере, длительным. Ведь был же там кто-то, чьи голоса он слышал, да и снаружи они слышны, следовательно — не бред. Так что скорее всего он, по обыкновению, постарался смягчить собственные беды. Зато расхвалил нашу верность и преданность так, что даже я почти покраснела. И дальше бы расхваливал, да слабость не позволила.

Следующие два дня мы все прилагали невероятные усилия, чтобы торчать у постели больного по очереди, а не всем вместе и, в придачу, не пытаться сразу пересказать в подробностях все события двух последних лет. Правда, основные рассказать всё же пришлось — он ведь не остался в долгу и сам стал задавать вопросы. Причём проявлял при этом такую настойчивость и проницательность, что я заподозрила: врал, когда говорил, что читать мысли не умеет. На прямой вопрос он только пожал плечами: «Умею, когда они на лице крупными буквами написаны». Так что, кроме приятной новости об окончательной победе над Волдемортом, пришлось сообщить и несколько менее приятных. Например, про смерть Дамблдора. И про то, что он здесь не единственный воскресший покойник. Последнее, впрочем, его скорее позабавило. Особенно, когда Люпин уточнил, что смерть пошла ему на пользу, избавив от «болезни полнолуния». На это Сириус помянул поговорку «горбатого могила исправит», но потом перестал придуриваться и от души порадовался за друга. Он, пожалуй, лучше нас всех понимал, что это значило для Ремуса.

* * *

Это произошло на пятый день с момента его первого «пробуждения». Мы оказались в комнате одни: Гарри спал, а молодожёны пытались приготовить обед, не перебив при этом половину посуды. Впрочем, если Тонкс ограничит своё участие периодическим чмоканьем мужа в щёчку... и, желательно, не в тот момент, когда у него в руках окажется горячая сковородка... в общем, мы уже привычно похихикали на эту тему, а потом он вдруг стал страшно серьёзным и сказал:

— Знаешь, а ведь это ты спасла меня.

— Почему я? — удивилась я, — Ты себя сам спас. Ну, на крайний случай, мы все вместе.

— Ты, — возразил он, — они ведь были мертвы какое-то время. А Звать могут только живые. Я ещё тогда понял, что с ними что-то случилось. Слишком резко оборвался Зов. Так не забывают. И я... в общем, я едва не остановился. А этого делать нельзя. Остановка — поражение. Но твой Зов остался, и я понял, что должен дойти. Должен узнать... я же не знал, что это ты, понимаешь?

Я не поняла. Остальных знал, а меня — нет? Это было обидно. Так обидно, что я не удержалась:

— Что, вокруг тебя столько влюблённых дурочек крутится, что даже выбрать не мог?

— Влюблённых?

Я ещё сильнее разозлилась. Он что, издевается?

— А то не видно?!

— Роксана, дурочка...

Вот это было уже совсем лишнее. Я залепила ему пощёчину от всей души, без скидок на болезненное состояние, вложив в неё весь страх и боль этих двух лет. У него даже голова дёрнулась. И нет бы хоть вскрикнул или там выругался — нет, молча взялся за челюсть и демонстративно подвигал туда-сюда, мол, не вывихнута ли? Невозможный человек!

— Гриффиндорская эмоциональность, значит? — прозвучало за моей спиной, — И слизеринская сдержанность...

Я обернулась и повторила упражнение. Особо не целилась, но попала. Пощёчина вышла звонкая, как только Тонкс не прибежала мужа защищать? Вот только женской драки здесь ещё не хватало...

Никогда не видела, чтоб два побитых мужика так весело хохотали! Ну что с ними станешь делать? Я обозвала обоих «окончательными гриффиндорцами» и двинулась было к двери, но обернулась — словно позвал кто. И замерла, ослеплённая сиянием двух синих звёзд. Ох, бойтесь, бойтесь своих желаний! Мечтала увидеть тот, прежний, взгляд? Теперь всё. Пропала ты, Роксана. Окончательно и бесповоротно.

Он вдруг перестал смеяться и проговорил очень серьёзно:

— Если б я хотя бы понадеялся, что ты сможешь полюбить меня, я в тот же миг пал бы на колени и просил твоей руки. И не встал бы, пока не получил согласие.

И вот тут я разревелась по-настоящему!

О своей беседе со Смертью Гарри рассказал мне примерно через неделю. К этому времени я чувствовал себя вполне прилично и продолжал валяться в постели только по настоянию Роксаны. Ей, по-моему, просто нравилось за мной ухаживать. Мне это тоже нравилось, поэтому я не спорил. Так я и сказал Рему, Ниде и Гарри. Рем не поверил (беда с этими старыми друзьями, насквозь тебя видят!), а Нида и Малыш — поверили, во всяком случае, перестали смотреть на меня так, будто я мороженое на солнцепёке и в любой момент могу растаять. Тогда Гарри и сказал:

— Знаешь, а я ведь разговаривал со Смертью. По-настоящему, как с человеком.

Пару лет назад меня это заявление повергло бы в шок, а сейчас я только заинтересовался подробностями. Малыш сперва путался, но постепенно разговорился и описал всё довольно подробно: странный пейзаж, фигуру в балахоне, не имеющем цвета («Ну, ты понимаешь, он не был бесцветным, просто не имел цвета… Ну не знаю я, как это объяснить!») Вот это я как раз понимал, сам многого не мог рассказать так, чтобы другие поняли. Есть вещи, которые надо видеть. Или не надо. Он обрадовался и перешёл к собственно беседе.

— И тогда она сказала, что может выкупить у меня свои Дары — одна жизнь за один Дар. И я сразу подумал про Люпина и Тонкс. Ну, ты понимаешь, я сам рос без родителей… Вот я и подумал… А она сказала, что их Роксана вернёт... Тогда я сказал про маму с папой, но оказалось, что нельзя, что они уже давно ушли. Совсем. Потом я тебя назвал…

— А про меня что? — мне было по-настоящему интересно.

— Она сказала: «Он вне моей юрисдикции».

Я киваю. Наверное, именно так и было. Вот шагни я за Порог. Хотя кто знает, что было бы тогда. А так — ни там, ни здесь. Именно «вне юрисдикции» …

— И тогда ты назвал Дамблдора, — говорю я. Мальчик искренне изумлён:

— Откуда ты знаешь?

— Тоже мне, тройная трансфигурация с оживлением! Могу поспорить, что следующим был Диггори.

— Фред, — он уже не удивляется, — на него Она согласилась, а про Седрика сказала, что тоже поздно. А про Хмури — что он жив.

Про Хмури я ещё не слышал, но решаю расспросить позже.

— А потом Она сказала, что можно выкупить только тех, кто умер сегодня. Ну, то есть тогда. В тот день. Что Ей было интересно, кого я стану называть, представляешь?

Я представлял. Всегда считал, что у Смерти есть чувство юмора, вот только больно уж чёрного. Это я и говорю мальчику, а потом спрашиваю:

— И кто же был вторым?

— Колин Криви. А третьим — Снейп.

— Третьим? А третий откуда?

— Я папину мантию отдал, — слегка виновато говорит он. Я искренне изумляюсь. Вот это да! Выходит, мы зря смеялись над Джимми, когда он утверждал, что именно его Мантия — настоящая, а все остальные просто магические копии! Малыш понимает моё изумление неправильно и начинает оправдываться:

— Ну, он же за нас был. И погиб как герой! А я его всё время подозревал... Ненавидел... Я подумал, что папа бы не обиделся... А ты обиделся, да?

Нет, ну как парень почти восемнадцати лет, переживший столько, что десятерым на всю жизнь хватит, может оставаться таким ребёнком?!

— Обиделся. Только что.

— Ну, Си-и-и-ириус…

— Мальчик мой, если я не люблю этого человека, то это не значит, что желаю ему смерти. Надо будет — сам убью. Выкупил и выкупил, правильно сделал. Отец бы тебя одобрил.

Он только что не подпрыгивает от радости — видимо, вовсе не был в этом уверен. Но на этот раз я совершенно искренен — малыш не знал Джеймса, но я-то знаю и убеждён — он поступил бы так же. А может быть и я тоже. Хотя я гораздо более злой человек, наверное. У нас это фамильное.

Малыш искренне счастлив, похоже, он и затеял сейчас этот разговор только ради последнего эпизода. Мнение Рема его вряд ли устроило бы — наш всеобщий примиритель наверняка бы одобрил даже воскрешение Волдемортовой змейки на том основании, что животное не виновато. А мне он поверил. И тут же сменил тему:

— Раньше ты не называл меня «мой мальчик».

Нет, ну какой он всё-таки ребёнок!

— А тебе бы это понравилось? Раньше?

Он надолго задумывается. Потом честно отвечает:

— Нет, наверное…

— Не «наверное», а «наверняка». Знаешь, из-за чего мы с твоим папой подрались ещё на вокзале, перед первым курсом?

— С тобой?! А разве не со Снейпом?

Та-а-ак... Откуда он это знает?!

На этот раз мальчик понимает моё изумление правильно.

— Мне Снейп рассказал. Вернее, показал.… Ну, он же думал, что умирает… Вернее, он и вправду умирал... Слушай, я теперь боюсь ему на глаза показаться! Если он подумает, что я хоть кому-то рассказал… Он ведь много что показывал... Убьёт ведь!

Вид смертельно напуганного героя магического мира так забавен, что я не могу удержаться. Он, конечно, обижается:

— Тебе смешно! А мне что делать?

— И что же такого крамольного он тебе сообщил?

— Ну, он... Нет, ты уж извини, я не могу... Даже тебе. Особенно тебе! Не сердись, ладно?

Я не сержусь. Я даже догадываюсь, что именно сообщил ему Снейп перед смертью. Это, кстати, тоже забавно — говорить так о вполне живом и здравствующем человеке. Прямо хоть переименовывай Орден Феникса в Орден Бывших Покойников! Не зря считается, что имя влияет на судьбу. Назвался Фениксом — изволь возрождаться. Из пепла. Или как получится.

— Ну пойди к нему и поклянись, что никому не расскажешь. Особенно мне. Или предложи устроить тебе локальное стирание памяти. Уверяю тебя, он это очень даже может.

— Я подумаю, — серьёзно отвечает Гарри. И тут же азартно спрашивает:

— А вы и правда дрались? С папой? А из-за чего? И кто победил?

Нет, он всё-таки ребёнок! Я ловлю себя на том, что повторяю это (про себя, разумеется) уже третий раз за десять минут и принимаюсь рассказывать историю нашего с Джеймсом знакомства. Хотя, честно говоря, предпочёл бы отдохнуть. И подумать. Рассказ мальчика о предсмертных откровениях Северуса напомнил мне кое-что, про что я за всеми событиями прочно забыл. Может и правильно, что забыл. А может и нет.

* * *

Борьба с собственной паранойей — дело безнадёжное. Поэтому стоит поручить его кому-то другому. Лучше всего для этой цели годятся лучшие друзья: они сразу решают, что с сумасшедшими спорить опасно и делают, что попросишь. Остальные решат так же, но разница в том, что «остальные» только пообещают, а друг сделает. Очень удобно, хотя и наглость, конечно.

— Рем, где остальные?

— В теплице, Роксана их к делу приставила. Позвать?

— Наоборот, я хотел с тобой конфиденциально поговорить. О Гарри. Насколько я понял, он был живым хоркрустом. Хранителем частицы души Волдеморта. Так?

— Так. Был. Раньше.

Честно говоря, что-то такое я и подозревал. Слишком уж прочной была их связь. Вот только о хоркрустах ничего не знал. А жаль.

— Раньше... Слушай, давай я тебе сперва всё до конца изложу, а ты уже потом скажешь, что я сошёл с ума?

— Не скажу.

— Ну, подумаешь. Только потом, ладно?

— Да в чём дело?

— Понимаешь, я пропустил удар Беллы тогда не просто так. Я её мысли прочитал. Вернее, не мысли, а кое-что из воспоминаний. Скорее всего, она это сделала нарочно, чтобы ошеломить и убить. В изобретательности сестрёнке не откажешь. А может и случайность, при такой насыщенности боевой магией в закрытом помещении всё может быть. Как бы там не было, я такое увидел, что просто остолбенел. Всего на пару мгновений, но ей хватило. Сейчас важнее не почему, а что. А увидел я следующее. Во-первых, Белла была в Лорда влюблена и даже не по уши, а по самую макушку. Что не удивительно: девушка она страстная, замуж вышла по указке, а Риддл во времена её молодости был очень даже импозантен. И как раз в её вкусе. Вначале она вполне надеялась на взаимность — ну, ты же её видел, умница-красавица, но не тут-то было. Правда, в постель она его, кажется, затащила, но не более того. А ей хотелось большего. Постепенно девка настолько обезумела, что начала пробовать на нём приворотные зелья и заклинания, вот только они не действовали.

— Он сам был зачат под влиянием такого зелья, потому и любить не умеет, — вставляет Рем. Я даже не спрашиваю, откуда ему известны столь интимные подробности. Раз уж Дамблдор о хоркрустах узнал, значит, копался в прошлом Риддла оч-ч-ч-ень внимательно. И выводами успел поделиться. Впрочем, что значит «успел»? Он свою смерть подготовил тщательно, так что не «успел», а «счёл нужным». Оно и хорошо.

— Как бы там ни было, но от неудач Бэлла окончательно сбрендила и решила так или иначе, но привязать его к себе. И именно что привязала. Не знаю, что это за штука, я ведь всего лишь ухватил кусочек памяти. Но, по-моему, гадость порядочная. Даже не знаю, заклинание это или обряд, или ещё что-то. Называется «Цепь». Насколько я понял, тот, на кого она наложена, физически не может жить без того, к кому привязан. Ты про такое слышал?

— Нет. Но, судя по описанию, и правда гадость. А «физически» — это как?

— Буквально. Мучается, болеет, если долго — то умирает. Жаль, мы раньше не знали: можно было бы не за Волдемортом охотиться, а просто Бэллу прикончить. А он сам бы помер.

— Но её же с ним рядом много лет не было!

— Вот тут самое интересное. У неё, видимо, был один из хоркрустов. В её мыслях это звучало как «его частица». Может, и не хоркруст, конечно, а что-то другое, заговоренная кровь, например. Не знаю. Что-то, что их связывало. И что она могла выкинуть или уничтожить, если бы он повёл себя с ней не так, как ей хотелось.

— Всё это очень интересно, но при чём здесь Гарри?

Вот за что ещё я люблю Рема — это за умение не упускать главного!

— Гарри был хоркрустом. Носителем частицы души. А Цепь накладывается именно на душу. Если эта дрянь хотя бы частично перешла на него…

— Бродяга, у тебя жара нет, случаем?

— Паранойя у меня есть. Наследственная, от папочки. По-моему, есть вещи, где лучше перебдеть, чем наоборот.

— Но она мертва, а с Гарри всё в порядке!

— Во-первых, кто его знает, насколько в порядке. Во-вторых, он влюблён, а это влияет. В-третьих, это может проявиться не сразу. В общем, я хочу знать об этой гадости как можно больше. Поможешь?

— Да, но…

— Рем, ну пожа-а-алуйста... Ну ради моего спокойствия... Покопайся в библиотеке…

— Да в какой?

— Для начала — в Блэк-холле. Только осторожно… впрочем, что я тебе буду рассказывать, ты с этим домом уже знаком.

— Вообще-то, — задумчиво говорит он (и я понимаю, что победил), — за последние пару лет там стало значительно уютнее. И твой «любимый» гобелен со стены сняли. Вместе с портретами. Кричер, кстати, они с Гарри всё же нашли общий язык.

Я демонстративно хватаюсь за голову. Именно в этот момент (вот счастье-то, что не раньше!) в комнате объявляется вся компания — девушки и Гарри. Моя поза вызывает у них закономерное удивление, пополам с тревогой. Приходится признаваться: однажды я в порыве отчаянья ляпнул, что если кто-то снимет этот проклятый гобелен, то я на всё готов, даже самое героическое. Например, публично и стоя на коленях попросить у Снейпа прощения за все обиды с подробным перечислением оных. Причём ляпнул в присутствии свидетелей (Молли и Билла), так что теперь не отвертишься. Роксана первая начинает хохотать, Рем пытается выразить сочувствие, но не выдерживает и десяти секунд, Нида присоединяется к нему… а Гарри тоже хватается за голову, причём его ужас куда искреннее моего. Вот дурачок! Я ведь и правда это сделаю, если удастся. И удовольствие получу я, а не Снейп. То есть он, может быть, тоже, но я наверняка. Особенно от «подробного перечисления».

* * *

Разговор с Ремом мы заканчиваем уже поздним вечером, когда остальные ложатся. Он соглашается покопаться в библиотеке моего бывшего (бывшего!!!) дома, а если там ничего не найдётся, то ещё где-нибудь. И придумать какую-нибудь сказочку для Гарри на тему «что ему там понадобилось». Я предлагаю просто попросить разрешения пожить там немного с женой и сыном, раз уж там стало «уютно». Рем смотрит на меня подозрительно (вот ведь беда с этими старыми друзьями!), но, видимо, выводы делает правильные только наполовину. На ту, что домик Роксаны совершенно не предназначен для длительного проживания пяти человек, причём не однополых. Причём двое из них супруги, переживающие второй медовый месяц, а остальные им звер-р-рски завидуют. Придя, видимо, к таким выводам, Рем обещает прямо с утра поговорить с Гарри, а потом с Нидой. Что мне и требовалось. Как бы теперь ещё Малыша спровадить?

Гарри облегчает мне задачу, сам начав разговор:

— А правда, что Люпины хотят уехать?

— Интересно, почему ты меня спрашиваешь? Подозреваешь, что они тайно останутся и будут подглядывать в окошко?

Фразочка получилась с вполне двусмысленным подтекстом, так что я решаю ковать железо, пока горячо:

— Кстати, не хочешь последовать примеру старших и умных товарищей?

Сначала мальчишка явно не понимает. Потом понимает и краснеет. Потом недоумённо бормочет:

— Да, но... я думал... ты ведь...

— Старый дедушка, — подсказываю я.

— Я... да нет... Почему дедушка?!

— Потому, что некая Нимфадора Люпин, в девичестве Тонкс — моя двоюродная племянница. И, следовательно, её сын — мой троюродный внук. А ты что подумал?

— Да ничего я не подумал! — окончательно смущается он, — просто ты ещё слаб, вот я и подумал...

— Так подумал или нет?

— Да ну тебя! — он машет рукой и готов уже сбежать, но я удерживаю его:

— Гарри, я серьёзно. Я вам всем очень благодарен и, поверь, всегда рад видеть, но надо же и пожалеть Роксану. Думаешь, ей мало одного мужика в доме? Девушке переодеться спокойно негде, не говоря уж о прочем. Я бы и сам на время сбежал, да не отпустит.

Гарри глубоко задумывается. Крыть ему нечем, так как я кругом прав. В доме, не считая лаборатории, всего одна комната, и ванна, между прочим, тоже одна, что создаёт определённые жизненные сложности. Уже почти сдавшись, он жалобно спрашивает:

— А ты правда уже хорошо себя чувствуешь?

— Во всяком случае достаточно хорошо, чтобы не нуждаться в постоянном присмотре, — вполне искренне отвечаю я. Это правда. На данный момент. А о моих предположениях ему знать не обязательно.

На следующий день они все втроём отбывают в Англию. На прощание я ещё беру с Гарри клятву, что он прекратит валять дурака и сдаст официально выпускные экзамены. К которым ещё надо подготовиться — опыт опытом, но и теория ещё никому не мешала. Так что на ближайшее время у мальчика будет более полезное занятие, чем беспокоится о моём самочувствии. А чтобы и Нида не скучала, я намекаю, что не возражал бы против официальной реабилитации — а то бедной Роксане придётся выходить замуж ни то за преступника, ни то за покойника. Как всякая молодая жена, Нида готова на голову встать, чтобы окольцевать всех друзей мужа, так что охотно обещает сделать всё возможное и невозможное. В общем, все будут при деле. Оно и к лучшему!

И вот, наконец, мы остались вдвоём. Не то, чтобы мне ребята мешали или ещё там что... Нет, я, конечно, надеялась на «ещё что», но не прямо же сейчас! Всё же он был ещё слишком слаб. Хотелось просто побыть наедине. Хотелось... сколько раз я уже повторяла «бойтесь своих желаний»? Десять? Сто? Почему-то мои желания всегда сбываются не так и те в ту сторону.

Проводив ребят (для простоты я их отправила порталом в Барселону, там уже доберутся без проблем) Сириус долго молчал, а когда заговорил — сказал совсем не то, чего я ожидала:

— Мадлен, у меня к тебе одна просьба. Только ты не обижайся, ладно?

Подобное начало не сулило ничего хорошего. Да ещё и подлизывается... И как он догадался, что мне это имя (из его, разумеется, уст) так нравится? А ещё врёт, что мысли читать не умеет! Всё он умеет, соб-б-бака!

— Непременно обижусь!

— Ты же ещё не знаешь, в чём дело!

— Раз уж ты заранее прощения просишь... Ладно, говори уж! Всё равно ведь не отвяжешься.

— Да я как раз и хотел отвязаться! В смысле, попросить тебя несколько дней держаться от меня подальше.

— То есть как это — подальше?!

Он тяжело вздохнул:

— Буквально. Не подходить без крайней необходимости. И не прикасаться. Вообще.

Я была не то, чтобы обижена — скорее ошарашена. Он снова тяжело вздохнул:

— Радость моя, ну поверь, мне это просто необходимо! Просто поверь, ладно? Я тебе потом всё объясню. Лучше всего было бы, если бы ты вообще куда-нибудь уехала на несколько дней.

— А кормить тебя кто будет?

— Ну, оставишь чего-нибудь... да я и сам уже могу приготовить...

Ну не придурок, а?

— Никуда я не уеду! Буду жить на кухне, это тебя устроит?

Он снова вздохнул — совсем уже жалобно. Сразу захотелось погладить его по головке и почесать за ушком. Только он, кажется, пять минут назад просил этого не делать, верно?

— Мадлен, ну я сам знаю, что свинья! Ну всего недельку, ладно? Или чуть больше...

— Ты не свинья. Ты собака. Наглый чёрный пёс!

И я демонстративно удалилась. На кухню. Готовить ужин.

* * *

Хуже ему стало не третий день. Вернее, на третий день он настолько ослабел, что уже не смог это от меня скрыть. На мои вопросы попытался было отмахнуться — мол это так, усталость, пройдёт, но я решительно потребовала объяснений, пригрозив в противном случае зазвать сюда всю компанию «и можешь Ремусу своему китайскую лапшу на уши вешать!». Он уже привычно вздохнул:

— Ладно, не буду вешать. Только ты поклянись, что выполнишь мою просьбу.

— Какую?

— Любую. Поклянись, а то ничего не скажу, хоть Рема зови, хоть Круциатусом пытай.

— Я тебя не Круциатусом, я тебя Империусом!

— А может, сразу Авадой для верности?

— Ага, чтобы не мучаться! Ладно, клянусь. Рассказывай.

Из его рассказа (несколько путанного) я поняла, что он каким-то непонятным образом забирает у нас энергию. Во всяком случае, ему так кажется. Вернее, раньше казалось, а теперь он в этом уверен. Я как-то вначале не сообразила, что его так беспокоит. Ну забирает и забирает, не так уж много, видимо, если мы этого никак не почувствовали. И зачем тогда было всех разгонять, если ему без нас хуже? Он рассердился:

— Ну как же ты не понимаешь? Получается, что я живу за ваш счёт. Не просто беру немного, а живу постоянно, раз стало настолько хуже, как только подпитка исчезла. Как вампир, только тем нужна чужая кровь, а мне — энергия. И я даже не знаю, любая или только ваша.

— Всё равно не понимаю, — я действительно пока не понимала, в чём проблема. — Нам же это не мешает! Живи пожалуйста!

— Постоянно? Всей компанией жить будем?

— Ну-у-у... — да, это действительно могло стать проблемой! — Не всей, конечно, но меня-то зачем гнать? Я, если ты вдруг забыл, за тебя замуж собираюсь. Так что со мной тебе всё равно жить. Или ты против?

— Против. В смысле — против, чтобы быть к тебе привязанным подобными узами. Ну, ты только представь: муж, который без тебя жить не может физически. То есть совсем. Любит, нет, любишь ли ты его или уже надоел хуже овсянки... Муж, с которым нельзя расстаться даже на несколько дней... Это уже не любовь, это каторга! Обречь тебя на такое? Да я лучше сразу утоплюсь.

Я постаралась представить. Да-а-а... В чём-то он прав, конечно... Но всё равно!

— Всё равно, не стоило сейчас экспериментировать! Может, оно само пройдёт, когда поправишься? Ты просто очень слаб, вот организм и ищет помощи на стороне...

— Радость моя, ты ведь сама понимаешь, что это не так!

— И всё же — зачем было так торопиться? Встал бы сначала на ноги...

— Я испугался, — признался он. — Я ведь не могу это контролировать. Никак, я пробовал. И кто может дать гарантию, что эта гадость не идёт по нарастающей? Что не возникает привыкания, как к наркотикам? И вообще... Эта Дорога Зова — никто ведь не знает, как она связывает людей. И я не знаю. Я уже вообще ничего не знаю, даже кто я такой на самом деле. Человек? Призрак, которому только ваша привязанность дарит плоть? Вампир, способный жить только за чужой счёт? Я боюсь, Мадлен, понимаешь? Боюсь! Ведь не может такого быть, чтобы за — сколько там ты говорила, четыре тысячелетия? — никто, понимаешь: ни один человек! из этой Арки не смог выбраться! Что я первый! Не может, и всё тут!

— Может, просто сведенья не сохранились? — робко вставила я.

— А почему? Может, потому и не сохранились, что хвастаться нечем?

Он замолчал, прикрыл глаза — похоже, этот разговор его совсем вымотал. Я тоже молчала — просто не знала, что сказать. Что мне всё равно, кто он и что он? Что я останусь с ним, кем бы он не был? Это правда — сейчас. А через год? Через десять лет? Да и он сам — сможет ли он принять такую любовь? Такую верность? Я инстинктивно потянулась взять его за руку, но он почувствовал моё движение — и отшатнулся, словно обжегшись. Проговорил умоляюще:

— Не прикасайся, не надо. Даже рядом сидеть не надо бы, но когда касаешься — всё в сотню раз сильнее.

— Но почему же я ничего не чувствовала? И остальные тоже...

— Да вы просто не придавали значения тому, что чувствовали! Вы хотели мне помочь, поддержать и радовались, когда это получалось!

— Так может, дело именно в этом, а ты напридумывал всяких ужасов!

— Нет, Мадлен, не стоит себя обманывать. Будь всё так невинно — мне не стало бы хуже, стоило только остаться одному. И я очень тебя прошу — оставь меня на некоторое время. Лучше всего совсем. Я должен научиться жить сам — или не жить вообще, потому что за чужой счёт я жить не стану. Просто не смогу! А за ваш — тем более.

— Но ты не сможешь один! Ты слишком слаб! Умрёшь просто от голода!

— Хорошо. Тогда найми кого-нибудь. Какую-нибудь бабку из деревни. Злую и равнодушную.

— Почему такую?

— Потому что я не знаю, как эта гадость действует! Может, она за счёт добрых чувств активируется. Лучше подстраховаться. И проинструктируй её, чтобы без необходимости близко не подходила! В моём присутствии проинструктируй, чтобы я слышал.

— Да что ты поймёшь, по-испански?

— А ты переводящие чары наложи. Мадлен, ты же поклялась!

Я сжала зубы так, что они ощутимо хрустнули. И кивнула.

* * *

Никакую бабку я нанимать, конечно, не стала, а привезла из соседнего городка опытную сиделку. Неординарные инструкции объяснила просто: больной слегка не в себе и не стоит с ним спорить, а то хуже будет. Сиделка, кстати, не удивилась ни капли — видимо, и не такое в своей практике встречала. Необычные лекарства удивили её гораздо больше. Чтобы уж совсем исключить собственное влияние, я даже зелья сама варить не стала, а купила в Барселоне. И даже на кухне спать не осталась, а перебралась в маленькую пристройку к теплице, где обычно хранила инвентарь. Честно говоря, меня вовсе не клятва на всё это подвигла (плевала я на все клятвы, тем более вымогнутые угрозами!), а его обещание сбежать, если я подойду ближе трёх метров. «На одну трансгрессию у меня сил хватит...» И ведь так и сделает, придурок! Ищи его потом... причём без всякой надежды на успех.

Выслушав мои инструкции сиделке он удовлетворённо кивнул и сказал (разумеется, по-английски):

— Я там, в «Немагических вредителях» несколько писем для ребят положил, отправишь, если наш эксперимент затянется, ладно? Чтобы не волновались... И сама тоже не волнуйся! Всё будет хорошо, обещаю!

«Не волнуйся», ага! Сам бы попробовал...

Следующие несколько недель были самыми мерзкими в моей жизни — в прошлой и, очень надеюсь, в будущей. Я целые дни возилась с посадками — только чтобы хоть чем-нибудь себя занять, или уходила бродить по горам в надежде добродиться до смертельной усталости и, наконец, нормально уснуть. Получалось плохо. Всё время тянуло хотя бы под окошком подслушать, хотя слушать как раз было нечего. По отчётам сиделки он почти всё время находился в каком-то полусне-полузабытьи, а когда приходил в себя — только жаловался на холод и гнал её из комнаты. Так продолжалось достаточно долго — вообще-то около трёх недель, но мне они показались годами. Сколько раз я встречала подобный оборот речи в книгах, и вот теперь поняла: никакой это не оборот речи, а самая что ни на есть правда! Во всяком случае, состарилась я за эти недели лет на двадцать. Причём сильно подозревала, что и внешне тоже. Вот увидит меня такой и сбежит сломя голову!

Ещё я подозревала, что он как-то сумел всё же сговориться с сиделкой и я получала отчёты в сильно отредактированном виде. Во всяком случае о том, что в один из дней ему стало совсем плохо, узнала уже постфактум. И хорошо, а то я бы за себя не ручалась! Зато потом началось, наконец, улучшение, во что я едва поверила. Но пришлось, когда спустя ещё неделю сиделка передала мне его записку:

«Радость моя, я же говорил, что всё будет хорошо! А ты боялась!»

Десять дней я прожила уже даже не на остатках терпения, а вообще не знаю на чём. Периодически доходила до того, что жалела: почему не прибила этого типа сразу, как увидела? Тогда, четыре года назад. Жила бы теперь без проблем... Только разве же это жизнь?

Я всё ждала, что он позовёт меня. Но он не позвал — сам явился. Я вяло ковырялась в теплице, пытаясь придать своим действиям хотя бы видимость осмысленности, обернулась — он стоял у входа, прислонившись плечом к стойке и смотрел на меня. Так смотрел... У меня подкосились ноги, но красиво упасть в обморок не удалось — он тут же оказался рядом, подхватил, прижал к себе:

— Ну что ты, радость моя, ну не надо, ну всё же в порядке...

— Ты всё-таки врал, что не знаешь испанского, — только и смогла сказать я.

— Не врал, я вообще редко вру. Просто твои переводящие чары оказались на редкость удачными... Эй, это уже не оригинально!

— Зато действенно! — возразила я. Полюбовалась отпечатком грязной ладони на его щеке и принялась стаскивать перчатки.

За два месяца Сириус написал мне два письма, и я как-то вдруг понял, почему Роксана жаловалась на его «гениальный» эпистолярный стиль. Правда, раньше он мне писал гораздо длиннее, но те письма состояли на восемьдесят процентов из вопросов. Впрочем, ответов и в этих было не много: «... всё хорошо, всё в порядке, загляну к вам как только, так сразу...». Информации — ноль, поскольку слова «всё в порядке» в его устах информацией не являлись. А я уже зверски по нему соскучился. Впрочем, скучать по нему было даже приятно — после двух-то лет почти безнадёжной тоски! И всё же... То ли у них там медовый месяц, то ли мой драгоценный друг опять умудрился во что-то влезть... с него станется!

К его внезапным появлениям я давно привык, но на этот раз он превзошёл сам себя. Явился прямо в библиотеку Блэк-холла. Это притом, что с тех пор, как дом перешёл к Гарри, защита менялась дважды. Правда, второй раз обошлись без Хранителя, но посторонние дом по-прежнему не видели: мы решили, что столь резкая смена архитектуры площади вызовет излишнее недоумение. На мой вопрос, последовавший практически сразу, после первых приветствий-объятий он поморщился с глубоким (хотя, по-моему, несколько наигранным) отвращением:

— Майорат, тролль его раздери! Уж не знаю, как это всё работает, но дом по-прежнему воспринимает меня как хозяина.

— А Гарри?

— Ну, я же ему опекун и в придачу крёстный — в общем, почти отец. Он так и так наследник первой очереди. Видимо, пока меня не было на этом свете (на том тоже, но это как раз не важно) — завещание действовало. Теперь — не знаю. Я ведь и сам удивился. Просто не подумал, что вы должны были защиту сменить, только тогда и вспомнил, когда на площадь выходил.

— И что?

— Сперва и вправду ничего не увидел. Но даже разозлиться как следует не успел, что придётся теперь тащиться на почту и записку тебе посылать — дом стал словно бы проявляться. Не как обычно, а так... ну, словно он раздумывал: показываться или нет? И, видимо, решил этот вопрос положительно, поскольку дверь открылась сразу. Я сперва на кухню заглянул, но там никого не было, вот и решил тебя сначала здесь поискать, а потом уже по комнатам лазать.

— Значит, сестру ты ещё не видел?

— Меди здесь?!

— И даже дома сейчас, кажется. Ниду неделю назад назначили начальником следственной группы, так она теперь домой, считай, и не появляется. А разве можно надолго оставить ребёнка на беспутного отца?

— И Тедди здесь? И ты до сих пор молчал?! Сейчас же веди знакомить! А, кстати, почему «беспутного»?

— Ну что, по мнению что ни говори бабушки, мужчина может понимать в уходе за детьми? Хоть бы и своими?

— Ну, я и сам что ни говори дедушка...

— Ага, ты это Молли скажи!

— Непременно! Только надо будет рядом кого-нибудь с фотоаппаратом поставить... А кстати, они в курсе?

— А ты сам как думаешь? Угадай с трёх раз, на какой минуте встречи Малыш всё выложил Джинни?

— На первой — если вопрос был задан в форме: «Где тебя тролли носят столько времени?». И на десятой — если не был. Угадал?

— Честно говоря, я при этом не присутствовал. Но, думаю, если и ошибся, то на пару секунд.

— А кто ещё знает?

— Наши — в смысле фениксовцы — все. А больше никто. Но это всё равно ненадолго, так что готовься: как только журналисты пронюхают, они тебя на сувениры разберут!

— А тебя не разобрали?

— Ох, не напоминай! С Пожирателями драться легче, право слово. И это при том, что тогда у них имелся более интересный объект. Кстати, мы уже пришли.

Как раз в этот момент на площадке лестницы появилась моя самая очаровательная в мире (кто думает иначе — пусть первый бросит в меня камень!) тёща и я поспешил скрыться в детской, давая родственникам спокойно (хм!) поздороваться. Не люблю такие сцены, со стороны они всегда выглядят патетично и несколько наиграно.

Тедди пребывал в самом благодушном настроении, как и положено малышу сладко выспавшемуся и вкусно пополдничавшему. Появление в своей жизни в придачу к молодой бабушке ещё более молодого дедушки он воспринял вполне благосклонно, особенно когда Сириус после первых же охов-ахов подбросил его почти под потолок (четыре ярда, между прочим!). Меди тут же закричала: «Прекрати немедленно!», а я едва не прослезился от нахлынувших воспоминаний, тем более что, поймав визжащего от восторга малыша, Бродяга тут же с криком: «Лунатик, лови!» кинул его мне. Андромеда отобрала у меня обиженного столь быстрым прекращением забавы внука и вздохнула:

— Какие вы мальчишки, право слово! За четверть века ни на кнат не изменились. Есть хотите, обормоты?

Мы хором согласились и всей компанией проследовали на кухню. Там уже во всю хозяйничал Кричер. Появление Сириуса заставило беднягу остолбенеть и выронить целую стопку посуды, которую я привычно успел подхватить. Впрочем, он тут же опомнился, извинился (перед Меди) и продолжал накрывать на стол. Демонстративно не замечая бывшего хозяина, что оный воспринял с нескрываемым удовольствием, не смотря даже на то, что ему пришлось самому доставать для себя прибор.

После еды мы вернули возмущённого Теда бабушке (ещё бы ему не возмущаться, если добрый дедушка Сириус не только вешает его на шею в виде горжетки, но и разрешает дёргать себя за волосы), а сами вернулись в библиотеку. Первым делом Сириус потребовал отчёта. Я признался, что нашёл в одном малоприятном сборнике упоминание обряда «Цепь», но только в самом общем виде, без подробностей. В общем, ничего сверх того, что он сам мне рассказал. А потом перешёл в наступление:

— Бродяга, давай-ка уже признавайся, что выдумал всё это, а на самом деле тебе нужен был предлог, чтобы нас отослать. И рассказывай, зачем тебе это понадобилось.

— Ну что ты, такого даже мне не выдумать! Всё правда, до последнего слова. Но мне действительно требовалось, чтобы вы уехали и как можно скорее.

— Так зачем?

— Ну-у-у... Тебе в подробностях? Так это уже эротика...

— Не заговаривай мне зубы! Всё равно не поверю, что всё это время вы потратили на медовый месяц. Хотя бы потому, что в этом случае ты и писал бы подробнее, и отчёта потребовал раньше.

Он обречённо вздохнул и принялся рассказывать. Предварительно взяв с меня клятву, что никто больше этих подробностей не узнает. Впрочем, мог бы и не брать. Рассказать о его экспериментах над собой Ниде, а тем более Гарри у меня просто язык бы не повернулся. Зато ему я высказал всё, что думал по этому поводу. В очень эмоциональной форме. Он только плечами пожал:

— Ну а ты что бы сделал на моём месте?

Я задумался... и вынужден был признать, что то же самое. Если бы решился, конечно.

* * *

К ужину явился Гарри — словно почувствовал что-то, потому что собирался вернуться только послезавтра. Увидев Сириуса, парень тут же позабыл, что он взрослый, серьёзный и почти женатый и повёл себя как мальчишка (которым, в сущности, до сих пор и являлся). Не успел Сириус отдышаться, как на пороге возникла Нида, а у меня возникли серьёзные опасения, что предполагаемым журналистам сувениров не достанется — беднягу значительно раньше задушат в объятьях.

Впрочем, радость Ниды объяснялась не только свиданием с любимым дядюшкой. Едва покончив с объятьями, она выхватила слегка помятый пергамент:

— Ты как чувствовал! Вот, держи!

Это была копия постановления Визенгамота о полном и безоговорочном оправдании Сириуса Блэка «в связи с отсутствием состава преступления» и признании неправомочными «всех ранее предъявленных обвинений» «в свете вновь открывшихся фактов». Теперь уже сам Сириус горячо обнял племянницу, а я с удовольствием присоединился. Гарри возмущённо завопил: «А где же компенсация ущерба? Хотя бы морального?!», но Сириус только рукой махнул, а Меди предположила, что в качестве такового вполне сойдут рожи некоторых членов суда, когда они узнают, что снимали судимость отнюдь не посмертно и выставила на стол бутылку коллекционного Бордо. Уже за ужином Нида сказала с упреком:

— Вредина ты всё-таки, мог бы хоть писать побольше. Я так соскучилась, ты мне уже мерещиться стал!

Сириус со смехом возразил, что мерещатся в основном те, кто до смерти надоел, а Гарри неожиданно горячо потребовал подробностей. Нида пожала плечами:

— Вчера уже к дому подходила, вижу — человек стоит. Я только стала решать: то ли подождать, то ли чары невидимости наложить, тут он повернулся, и я едва к нему не кинулась — показалось, что это ты. Потом смотрю — нет, не ты, но похож ужасно. Правда, темно уже было... может, мне просто показалось.

— И что дальше? — заинтересовался Сириус.

— Да ничего, повернулся и ушёл, а я домой пошла. Гарри, а ты чего так смотришь?

— Ну... — парень замялся. — Я в Хогвартсе пару раз на одного парня натыкался, с пятого, кажется, курса — так мне тоже показалось, что вылитый Сириус в молодости, если по фотографиям судить.

— Какой-нибудь дальний родственник, — пожал плечами Сириус. — Все чистокровные в родстве.

— Так я тоже так подумал, а потом случайно узнал, что парень маглорождённый.

Сириус снова пожал плечами:

— Ну, тогда случайное сходство. Или ты и впрямь слишком много обо мне думаешь, что лестно, конечно, но не слишком разумно. И вообще, давайте лучше за моё оправдание выпьем! И за грядущую помолвку!

Мы с удовольствием поддержали тост.

О «священном обете» мне первыми напомнили Близнецы. Я мысленно пообещал сказать Биллу «пару ласковых»: ну от кого ещё они могли узнать?! Нет, я от своих слов, даже произнесённых в момент чернейшей ипохондрии, не отказываюсь, но каяться перед Снейпом в присутствии рыжих братцев?! Не люблю его, но не настолько. На что им тонко и намекнул. Зря, пожалуй. Теперь уж точно не отвяжутся!

Вторым, как ни странно, стал Рем. Впрочем, ничего странного. Он с одной стороны, как всегда, мечтал всех помирить, а с другой — неплохо представлял реакцию Северуса на мои извинения в предполагаемой форме. Обижать Рема мне хотелось меньше всего, поэтому я пообещал проделать всё максимально тактично. Насколько это возможно в рамках произнесённого. Рем только вздохнул. В мою тактичность (в отношении Снейпа по крайней мере) он, кажется, верил слабо.

Третьим был Гарри. Явился ко мне в комнату и жалобно спросил:

— Ты что, правда собираешься со Снейпом... ну, прощения просить?

— Разумеется.

— Я думал, ты пошутил!

— Мальчик мой, ты за кого из нас боишься? И, кстати, сам то ты с ним поговорил?

— Я хотел. То есть... ну, собирался. Только он меня, кажется, избегает.

— Что ни чуточки не удивительно, ты не находишь? Кстати, а где именно он тебя избегает? В Хогвартсе?

— Да. Ну, его же практически сразу реабилитировали...

— Ты постарался?

— Ну... понимаешь...

— Понимаю: ты вбил себе в голову что я Северусу зла желаю. Так вот: не желаю. Во всяком случае, от других. Наоборот, в моих интересах чтобы он был жив и здоров, а то с кем же я цапаться буду?

— Ты всё шутишь...

— Ни в малейшей степени! Ты что, «Трёх мушкетёров» не читал?

— А ты что, читал?!

— Я вообще много чего читал. И тебе советую. Так что там Снейп?

— Ничего. То есть всё как раньше. Зелья преподаёт. Только ещё нелюдимее стал, говорят. Даже есть в Большой зал не ходит, только на уроках и появляется. А корреспондента «Пророка», по слухам, то ли в окно выкинул, то ли заколдовал — в общем, тот неделю в Мунго провалялся.

— Хм... отличная идея, как ты думаешь? Стоит взять на вооружение. У тебя, как я понимаю, на подобное рука не поднялась?

При воспоминании о свободной (и, особенно, правительственной) прессе физиономия у парня становится тоскливее некуда. Я уже знаю, что журналисты его по сю пору не оставляют вниманием, а сразу после Победы и вовсе проходу не давали. А если добавить ту травлю, которую ему устроили на пятом курсе... В общем, методы Снейпа в этой области ему, наверное, глубоко импонируют, но и вправду рука не поднимается. И хорошо, кстати. Впрочем, развивать тему журналистов Гарри не желает:

— А если он и тебя...

— Ну, тогда посмотрим, у кого реакция лучше. Да не бойся ты, всё будет в порядке! И с ним тоже.

Гарри вздыхает. Совсем как Рем. Абсолютно с той же интонацией.

* * *

В Хогвартс я явился вполне официально, предварительно испросив согласия нового директора, хотя было сильное искушение обойтись без оного. Сугубо для поддержания репутации. Остановило меня только то, что проверенный Аглютинар скорее всего до сих пор заблокирован, а придумать что-то свеженькое я пока не сподобился. Как-то всё не до того было. Так что пришлось изображать порядочного и воспитанного выпускника, пожелавшего проведать Alma Mater.

Встреча с МакГонагол вышла как раз такой, как я и ожидал. «Стальная леди» пыталась быть сдержанной, я тоже, но в конце концов роли не выдержали оба. Потом мы разошлись — она на урок, я — якобы «побродить по Школе». Впрочем, это был не совсем предлог. Или совсем не предлог. Мерлин меня побери, я ведь с выпускных экзаменов здесь не был! Нет, что не говори, а с возрастом все мы становимся сентиментальными...

Я поймал себя на этой сверхзатёртой сентенции, встряхнулся и решительно направился в сторону подземелий.

Достигнув заветной двери, я, для начала, задумался: стучать или нет? Решил всё же побыть вежливым. Постучал, услышал в ответ «Войдите!» — судя по тону, продолжение фразы было: «...если вам жить надоело». Вошёл. Мой «лучший враг» стоял у доски, на которой красовался какой-то сложный рецепт — как мне навскидку показалось, пресловутое Оборотное зелье. Увидев меня, бедняга заметно переменился в лице, а на моё вежливое: «Приветствую, профессор» ответил со всем доступным ему в данный момент спокойствием:

— У тебя исключительная способность появляться где не надо и когда не следует.

— Что поделать, горбатого могила исправит! — со всей доступной мне в данный момент беспечностью ответствовал я и, подойдя поближе, торжественно опустился на колени.

— Блэк, прекрати паясничать! — зашипел он, отшатываясь.

— Не мешай, я выполняю священный обет, данный во исполнение хрустальной мечты моего детства! Итак: Северус Снейп, я торжественно прошу у Вас прощения за все нанесённые Вам мною обиды и причинённые неприятности!

— Эй, а перечисление? — слышится от двери. Мор-р-ргот! Стареешь ты, Сириус, точно стареешь! Ну как эти обормоты здесь очутились?! Незаметно?

— Перечисление — вот, — я выкладываю на стол перед остолбеневшим от моей наглости Снейпом объёмистый свиток. — Про форму перечисления я ничего не говорил! И, кстати, сказано было «просить прощения», а не «получить». Так что обет исполнен. Я пойду, если не возражаешь?

— Могила, говоришь? Исправит? — довольно-таки зловеще произносит он. И начинает смеяться. Сперва тихонько и словно бы неуверенно, а через несколько секунд — уже во весь голос, едва не сгибаясь пополам.

Близнецы в дверях каменеют. Я тоже. За четверть века (даже больше!) нашего знакомства я ни разу не видел Снейпа весело смеющимся. Даже представить не мог такого. О школьниках за моей спиной и говорить нечего: они, похоже, дружно решили, что спят и видят особо фантастичный сон.

Отсмеявшись, Снейп принимает привычный высокомерный вид и для начала небрежным движением палочки захлопывает дверь, едва не прищемив братцам Уизли любопытные носы. Затем обращается к классу:

— Вы можете начать первый этап работы. И предупреждаю, — голос его приобретает температуру горных вершин холодной зимой. — Если по школе поползут какие-то слухи, я буду знать, кого благодарить за это! У вас около часа.

Класс торопливо принимается разжигать огонь под котлами. Как мне кажется, с облегчением: такой профессор им как-то привычнее. А он тем временем поворачивается ко мне и предлагает с прежней холодностью, указывая на заднюю дверь:

— Пройдём туда, если не возражаешь.

Я не возражаю.

* * *

За дверью оказывается нечто среднее между складом ингредиентов и комнатой отдыха. Некоторое время мы оба молчим. Потом он неожиданно мирным тоном предлагает:

— Садись. И объясни всё же, что за представление ты тут устроил?

— Ты не поверишь, но действительно исполнил Обет. Обещание, данное Судьбе.

— А тебе не приходило в голову, что дурацкие обещания выполнять не стоит?

— Обещания выполнять стоит всегда и любые. Тем более, данные Судьбе. Она дама капризная, ещё обидится... Тем более, что ко мне она всегда была исключительно благосклонна.

— Да-а-а? — Он скептически заламывает бровь. — Ну, ладно. А Уизлей зачем притащил?

— Ты не поверишь, но я даже не подозревал об их присутствии. Старею, не иначе!

— Заметно. Раньше ты меньше повторялся. Что ещё интересного скажешь?

— Да ничего, собственно. Впрочем, нет, скажу. Поговорил бы ты с Гарри, а то парень сам не свой.

— Что он тебе наговорил?! — шипит Снейп, разом переставая быть мирным, зато становясь привычным.

— Да ничего, собственно. Ляпнул к слову про вашу с Джеймсом ругань в поезде. А на резонный вопрос: откуда он это знает? — ответил, что ты ему что-то там наговорил. В предсмертном бреду. А что именно — он никому не скажет. Особенно мне.

— Про бред — это его формулировка?

— Ну что ты! Моя, конечно. Больше он ничего не сказал. Впрочем, догадаться не трудно.

— И о чём ты... догадался? — он без особого успеха пытается быть ироничным.

— Ну, во-первых... Слушай, у тебя Веритасерума нет, случайно? А то ты же мне не веришь...

— Я тебе и с Веритасерумом не поверю!

— Ты уж поверь, сделай над собой усилие. Во-первых, ты рассказал, что вы с Директором договорились. Иначе с чего бы это тебя так быстро реабилитировали, а?

— Завидуешь, — цедит он.

— Уже нет, меня тоже реабилитировали, можешь поздравлять.

— Я тебя сейчас так поздравлю! О чём ещё ты... догадался?

Ох, зря я этот разговор затеял! А может и нет. Стоит расставить, наконец, все точки над всеми буквами.

— Ещё ты, видимо, какого-то Моргота решил сообщить парню, что был влюблён в его маму. Только я ещё не знаю: был это припадок садизма или всё же мазохизма.

Привычно-бледная физиономия Снейпа приобретает сперва цвет молодого салата, а затем, без перехода — зрелой свёклы.

— Это она вам сказала? — выдаёт он самую идиотскую версию, какую только можно придумать. «Она», да ещё и «вам»! Кому это «вам», интересно? Всем четверым?

В первый момент я с огромным трудом удерживаюсь от того, чтобы дать ему в морду. Кулаком, безо всякой магии, как, между прочим, давно мечтал. Потом вдруг живо представляю, как мы катаемся по полу, вцепившись друг другу в волосы и сбивая полки, а сверху на нас летят все эти заспиртованные жабы, копчёные тараканы и сушёный помёт беременной гарпии — и с ещё большим трудом сдерживаю смех. Нервный, правда. Истерический.

— Ты не поверишь, но по моему глубокому убеждению Джеймс как раз был единственным человеком, который так и не догадался об этом факте. Ой, да что ты так переживаешь? Мало ли кто в кого был влюблён? Вот я например — в Роксану. С третьего курса. Кстати, если она об этом узнает — тебе не жить!

Выражение лица Снейпа в этот момент заслуживает кисти живописца. Леонардо да Винчи, поскольку мастеру меньшего масштаба такого не передать. Жаль, что он давно умер, бедняга.

Молчание растягивается, как резина. Прервать его я откровенно боюсь, так как совершенно не представляю последствий. Но, на всякий случай, прикидываю, смогу ли быстро выхватить палочку. Вроде бы да...

Потом он медленно опускается на стул (и я только тут осознаю, что мы оба в какой-то момент вскочили) и бормочет:

— Как я от вас от всех устал, если б вы знали...

Лицо у него сейчас действительно бесконечно усталое и все наши сорок лет написаны на нём крупными буквами. Мне очень хочется сказать что-нибудь сочувственное, но как раз в этом случае я хорошо представляю последствия — и молчу. Через некоторое время он с заметным усилием берёт себя в руки и говорит почти нормальным тоном:

— Можешь передать своему драгоценному крестничку, чтобы жил спокойно. Не для того я его столько лет защищал...

— Ну, положим, защищал ты его исключительно по просьбе Дамблдора, — вставляю я. Нет, ну кто меня за язык тянет, а?

— Блэк, ещё одно слово...!

— И ты меня прибьёшь. А Роксана обидится и перестанет тебе Септему поставлять. И останешься ты на старости лет без куска хлеба над головой, с одним профессорским жалованьем...

— Шут ты, Блэк, — обречённо говорит он. — Паяц аристократический!

— Нашёл аристократа! Я ведь позор семьи, забыл? Осквернитель чистоты рода, как любила говаривать моя дорогая маман.

— Как я её понимаю!

— А уж я-то как понимаю! — поддакиваю я. — Ты вот лучше скажи: на свадьбу придёшь?

— К тебе?!

— К Роксане! Меня можешь не замечать. Ладно, ты подумай, время ещё есть.

— А чего тянете? — неожиданно интересуется он.

— Ну, во-первых, я только что официально реабилитирован. Посмертно, кстати. Так что мне надо ещё официально «воскреснуть». И неплохо бы получить потом законное разрешение на проживание в Испании, а то нелегально жить ужасно надоело.

— Вы у неё жить собираетесь?

— Мне пока всё равно, я ещё не знаю, чем стану заниматься, а Роксане жалко свои насаждения бросать. И то сказать: единственная в мире теплица, где Септема растёт!

— Между прочим, такие попытки уже были. Максимум через пять лет или исчезает, или вырождается.

— Вот к концу года и посмотрим. Так тебе приглашение посылать?

— Я подумаю.

— Ладно, думай! — разрешаю я. И сбегаю, пока снова ругаться не начали. И пока урок не кончился.

Дверь за Блэком давно захлопнулась, а я всё сижу, не в силах даже пошевелиться. В голове полная каша, ни одной связной мысли. Потом таковая всё же возникает: о том, что до конца урока осталось никак не более десяти минут. Я делаю над собой невероятное усилие (увы, почти привычное!) и выхожу в класс. Там мгновенно воцаряется гробовая тишина. Интересно, что они болтали тут весь этот час? Впрочем, мне почему-то не интересно. Пусть болтают, что хотят. Хоть здесь, хоть где угодно. Плевать. Как ни странно — действительно плевать. Я вяло удивляюсь этому обстоятельству и начинаю проверять работы. Около четверти годятся только на выброс, что я и проделываю, не снисходя до комментариев. Остальные пока не безнадёжны, что странно — я ожидал гораздо больший процент «отсева». Впрочем, всё равно. Я бросаю: «Все свободны!» (благо все объяснения и задания догадался выдать ещё в начале урока) и класс с рекордной скоростью пустеет.

Проклятье, ведь ещё урок впереди! Может, попросить об отмене? Пока я решаю, каким образом это удобнее сделать, в классе очень кстати появляется МакГонагалл. Я даже не задумываюсь, что её сюда привело, хотя подобные визиты в мои владения вряд ли можно назвать традицией. Вяло жалуюсь на мигрень. Видимо, вид у меня соответствующий, поскольку она тут же соглашается на замену («Я сама займу ребят, у меня как раз свободная пара...») и интересуется, не стоит ли позвать врача. Я заверяю, что нет, не стоит, у меня есть всё необходимое. Автоматически проверяю, всё ли в порядке в классе (только взрыва какого-нибудь мне сейчас не хватало!). Потом иду к себе и не раздеваясь падаю на кровать. Лицом в подушку.

В голове по-прежнему полная каша. Кажется, я должен чувствовать себя польщённым. Или униженным. Ничего подобного я не чувствую. Только боль. Болит то, что я считал давно и прочно не существующим. Вернее, окаменевшим. Вернее, умершим. Болит душа, с каждой минутой боль всё сильнее — умирать, кажется, было и то приятнее. Правда, зачем я тогда показывал всё это Гарри? Сам ведь теперь не знаю. Тогда знал, наверное. И впрямь — предсмертный бред. Зачем, а? И не было бы сегодняшнего разговора... А может, ничего бы вообще тогда не было? И меня тоже? Я ведь так и не знаю, как умудрился не только выжить, но и фантастическим образом исцелиться. Я ведь умер! По-настоящему. И даже успел обрадоваться этому обстоятельству. И какая сволочь меня воскресила, а?! Впрочем, при такой постановке вопроса ответ напрашивается сам собой. Одна сволочь воскресила, другая теперь измывается...

Как ни странно, именно в этот момент я понимаю, что не прав. На счёт «измывается». Ничего подобного Блэк не имел в виду. Наоборот, он действительно пришёл мириться! И действительно хотел помочь! И... и действительно помог! Это невероятно, этого быть просто не может, но этот... этот... этот Блэк одним небрежным движением выдернул отравленный клинок, убивший много лет назад мою душу. Клинок, свитый из любви и ненависти. И теперь открытая рана невыносимо болит и истекает кровью, но это живая кровь и живая боль. Она пройдёт, зарубцуется рана, шрам, наверное, тоже будет болеть, может быть — сильно, но уже по-другому. Сейчас, именно сейчас я воскресаю по-настоящему. Или рождаюсь. Он сам-то хоть понимал, что делает?! Вряд ли. Я ведь и сам не понимаю. Интуитивист, так его! И так, и эдак! А я ведь его чуть не убил в какой-то момент. Вернее, чуть не попытался убить. Потому что вряд ли получилось бы. Реакция у этого типа всегда была лучше.

От осознания происходящего боль не становится меньше — но теперь она почти приятна. Как он там говорил — приступ мазохизма? Похоже. Ну и пусть! Это невероятное, давно забытое ощущение: быть живым. Такое острое, что становится страшно. Но пусть страх, пусть боль, пусть что угодно... Теперь я хочу жить. Когда-то я испугался боли и убил свою душу. Сам, и не надо искать виноватых! Кто же знал, что мёртвая душа тоже может болеть? Впрочем, это тоже не важно. Больше я не совершу подобной глупости. Нет, не глупости — преступления. И никому не позволю. Просто теперь мне есть с чем сравнивать.

Сегодня на уроке я осознал, почему меня уже года этак три (а то и все четыре) так раздражает один вроде бы ничем не примечательный ровенкловец. Парень как парень: в меру умный, в меру красивый, в меру хулиганистый... и, как я вдруг понял, совершенно не в меру похожий на одного наглого синеглазого типа. В молодости. Нет, нельзя сказать, чтобы во время нашей последней встречи Блэк выглядел как двадцать лет назад. Не так уж и хорошо он выглядел, честно говоря. Худой, бледный... но вот глаза стали совершенно прежними, а от этого и весь облик как-то сразу изменился. А оттого, что он уже не был таким аристократичным красавчиком, как прежде, сходство с ним юного Нейла стало ещё разительнее. С одной стороны, это могло быть случайностью. Мало ли в мире двойников, где-то я слышал, что даже конкурсы проводят. Но с другой... в общем, после уроков я отправился в канцелярию, благо деканы имели свободный доступ к личным делам учеников любых факультетов, не только своего.

Итак: мать, Хелена Сэтби, в девичестве Нейл... уже интересно!.. погибла полтора года назад в автомобильной катастрофе... отец, Гай Нортон, развёлся с женой за три месяца до рождения ребёнка и с тех пор не принимал в их судьбе никакого участия... проживает в настоящее время с отчимом, Робертом Сэтби. Все трое и родители, и отчим — маглы. Ну, дальше неинтересно.

На мой непросвещённый взгляд существовала только одна причина, по которой человек может, называя вещи своими именами, бросить жену за три месяца до рождения первенца. Не знаю, что меня толкало: банальное любопытство или желание впервые в жизни совершить доброе дело по собственной инициативе, но я решил выяснить всё до конца.

Гай Нортон, бизнесмен средней руки, оказался довольно красивым, но при этом на удивление неприятным типом. Или у меня просто аллергия на черноволосых и синеглазых? Впрочем, стоило ему заговорить и сразу стало ясно: внешность тут роли не играет. Нет, меня тоже иногда заносит... но рядом с этим типом я почувствовал себя вежливым и корректным до невозможности. В таких выражениях говорить с практически незнакомым человеком о своей (пусть и бывшей) жене? А тем более о собственных (покойных, кстати) родителях?!

Тянуть из Нортона информацию, как я опасался, не пришлось — стоило упомянуть, что я представитель школы, где учится его сын и она полилась рекой. Для начала он сообщил (совершенно не стесняясь в выражениях), что «этот пащенок» от него ни гроша не получит, пусть даже и не надеется. А затем практически по собственной инициативе выложил мне всю историю от начала и до конца.

В приличном изложении выглядела она следующим образом: они прожили с женой четыре года, а детей не было. Его родители, очень хотевшие внука, проявляли всё большую настойчивость. Нортон знал, что бесплоден именно он (обследовался тайком от жены), но сообщать ей об этом не собирался. И, как я понял из нескольких случайных оговорок, и он, и его родители откровенно третировали несчастную женщину. Кончилось тем, что она тоже тайно прошла обследование (сделать это открыто муж ей всячески препятствовал), убедилась, что как раз с ней всё в порядке и выбрала, должен признать, весьма странный выход из положения. А именно: решила тайно забеременеть от какого-нибудь человека, внешне похожего на мужа. То ли покойная Хелен была не слишком умна, то ли её просто, что называется, довели до ручки. В общем, забеременеть-то ей удалось и даже вполне конспиративно (Нортона особенно бесило, что поймать жену с любовником так и не удалось), но прекрасно знающий о своём бесплодии муж тут же обвинил её в измене и даже не постеснялся на суде привести результаты своего обследования в качестве доказательства, чтобы при разводе оставить неверную буквально без гроша. Такая вот жертва женского коварства.

* * *

Второй муж Хелен Нейл оказался полной противоположностью первому. Едва услышав слово «школа» он тут же встревожился:

— Что-нибудь с Саем?

Я заверил, что с его пасынком всё в порядке, а затем представился — слегка запнувшись, поскольку смутно представлял его реакцию. Он, кажется, это заметил и улыбнулся:

— А я догадался. Сай о вас много рассказывал.

— Хорошего? — попытался сыронизировать я.

— Интересного. Но что же мы на пороге стоим, проходите. Чай, кофе? Или, может, чего-нибудь покрепче? У меня есть неплохой коньяк.

На кухне он включил какой-то устрашающего вида агрегат, оказавшийся машинкой для приготовления кофе, и открыл коньяк — судя по запаху действительно неплохой, хотя я в этом отнюдь не знаток. И даже не сказать, чтобы любитель.

— У меня к вам разговор несколько щекотливого свойства... — начал я, не очень представляя, как перейти к сути дела. Обижать этого любезного человека не хотелось.

— Если вы на счёт оплаты, так я на всякий случай положил на имя Сайруса нужную сумму и даже с запасом — всё ведь дорожает, правда? В ваш банк, Гринготс, кажется? — уточнил он с некоторым смущением.

Пришлось пояснить, что финансовые вопросы меня не касаются ни в коей мере — во всяком случае, финансовые вопросы чужих факультетов.

— Кроме денег, — снова пришёл он мне на помощь, — мне приходит в голову только одна «щекотливая» тема. А поскольку Сай вряд ли успел что-то натворить в этой области, нет? — то речь, видимо, о его происхождении, верно?

— Вам что-то об этом известно?

— Ещё бы! — он поморщился. — За неделю до нашей с Нелли свадьбы — Саю тогда девять было — этот... хм... мистер Нортон встретил нас на улице и не слишком стесняясь в выражениях просветил меня на счёт морального облика моей невесты. При ребёнке, представляете?

Я задумался: не зря ли при расставании с упомянутым господином подавил желание рискнуть свежеобретённой репутацией законопослушного волшебника? Потом вдруг вспомнил несколько собственных монологов... и мысленно заткнулся. Надолго. А вслух спросил:

— И как вы отреагировали на эти откровения?

— А для меня они не были откровениями, — пожал плечами Сэтби. — Нелли мне всё рассказала, как только поняла, что я собираюсь сделать ей предложение. А Сай — представляете? — послушал-послушал, да и говорит: «Мам, а я и правда не его сын?» — «Да» — «Вот здорово! А то я уж испугался!». Тут даже Нортон заткнулся и свалил от греха. Не то платить бы мне штраф за телесные повреждения. Очень, признаюсь, хотелось. А вы, как я понимаю, с ним тоже побеседовали?

— Если это можно назвать «беседой», — в свою очередь поморщился я. — И что, его история — правда?

— В целом да, — Сэтби задумчиво покачал в пальцах едва пригубленный бокал. — Только вы не подумайте... Нелли ведь была очень чистая и честная женщина. Она действительно хотела как лучше. И была совершенно убеждена, что муж не знает о своей... хм... особенности. А тут ещё его родители... они её просто замучили своими упрёками. Сейчас можно было бы прибегнуть к искусственному оплодотворению, но тогда это было как-то не распространено, да и безумно дорого.

Что такое «искусственное оплодотворение» я не знал, но догадаться было не трудно. Интересно, кстати, а у нас что-нибудь подобное практикуется? Ладно, не об этом сейчас речь.

— А жена не рассказала вам какие-нибудь подробности?

— Рассказывала, — теперь он улыбался. Почти мечтательно. — Решившись, она выбрала вечер, когда муж уехал на несколько дней и отправилась в молодёжный бар. Довольно приличный, неприятностей ей не хотелось, хотя в любом случае она рисковала больше, чем догадывалась, верно? Этот человек сам к ней подошёл. Молодой, лет двадцать — двадцать пять, так Нелли показалось. Немного похож на её муженька, только гораздо красивее. Спросил, не согласится ли леди составить ему компанию на этот вечер. Нелли говорила, что она как-то сразу перестала бояться, хотя до того трусила ужасно. Согласилась, разумеется — он ведь выглядел именно так, как ей было нужно. Из бара они сразу ушли — поужинали в открытом кафе, потом гуляли... Он был галантен и на удивление тактичен. Ну... вы же знаете, как это считается в молодости: раз девушка с тобой пошла, значит отказать уже не вправе, да? А тут... В общем, Нелли была уверена, что в любой момент может повернуться и уйти, и он не обидится и не станет задерживать. Вообще, она говорила, что в этот вечер всё было необыкновенно. Волшебно. Парк, куст сирени, сомкнувший над ними ветви, пушистый ковёр травы... тёплый. И пенье флейты вдалеке. Настоящее волшебство, правда? Кстати, — он с интересом посмотрел на меня. — Я вот сейчас подумал — может, действительно волшебство, а? Вы ведь не просто так заинтересовались происхождением Сая? Вы что-то знаете?

— Подозреваю, — не стал скрывать я. — Мальчик очень похож на одного моего... знакомого. Но это ведь может быть случайностью, верно? Он ей не представился?

— Он назвался Сайрусом — Нелли поэтому и назвала так сына — но не скрывал, что это не настоящее имя. Впрочем, она тоже назвалась как-то по-другому.

— И чем всё кончилось?

— Он посадил её в такси и посоветовал больше не ввязываться в подобные приключения: мол, люди всякие бывают, могут ведь и обидеть. Нелли призналась, что уже после развода спрашивала о нём в том баре, где они познакомились, но так ничего и не узнала — видимо, он тоже оказался там случайно.

— А как вы думаете, мальчик будет рад знакомству с отцом? Если, конечно, мои предположения верны.

— Думаю, да. Прямо мы об этом не говорили, но, по-моему, Сай и сам был бы не прочь разыскать его, если бы знал — как. Разумеется, если это достойный человек, — Сэтби посмотрел на меня вопросительно.

— Во всяком случае — неординарный, — заверил я. Слово «достойный» с образом Блэка у меня лично как-то не монтировалось. Хотя смотря чего именно достойный...

— И если он сам будет рад, — торопливо добавил мой собеседник. — Не каждый ведь обрадуется внезапному появлению взрослого сына от случайной знакомой. В конце концов, для тех, кто не знает Нелли, вся эта история должна выглядеть... ну, по меньшей мере авантюрой. Да и вообще... всякое бывает. Вы только поймите: в материальном плане нам ничего не нужно, пока я жив, Сай будет обеспечен всем необходимым... Но отчим — это одно, а родной отец — нечто совсем другое, вы согласны? Тем более, что мальчик остался без матери.

Честно говоря, я понятия не имел, как может Блэк отреагировать на подобное известие. Даже не представлял, как сам бы отреагировал. Покойная Хелен, сама того не зная, изрядно его подставила. Хотя, с другой стороны: он ведь, кажется, жениться собрался? Насколько я знаю Роксану — она дама решительная и полумер не признающая. Так что терять ему всё равно особо нечего.

— У вас не найдётся фотографии жены? — спросил я вместо ответа. — Желательно, давней?

— Хотите показать своему знакомому? Правильно, имя ведь ему не известно, и лучше подстраховаться. Подождите меня здесь, пожалуйста.

Минут через пять он вернулся даже с несколькими фотографиями. Судя по ним, Хелен Нейл была внешне довольно ординарной девицей, хотя её мужу я, разумеется, этого говорить не стал. Интересно, что в ней Блэк нашёл? Если это он, конечно.

— А вы ведь его не любите, этого человека, — вдруг сказал Сэтби. Проклятье, ему-то что за дело? Он словно прочитал мою мысль:

— Не сердитесь, это не моё дело, конечно... Просто мне страшно за Сая. Он очень переживал смерть мамы, а потом ещё все эти события... ну, в вашем мире... он не всё мне рассказывал, но как я понял, там был настоящий бой, многие погибли... в том числе и дети. Это правда?

— Правда, — буркнул я. Мальчишка успел поучаствовать, вот как? Странно, мне казалось, что там были только старшекурсники. Хотя мало ли что мне казалось. Да и вообще... было бы, чему удивляться.

— Ну вот, вы же понимаете...

— Наши отношения — это действительно не ваше дело, — прервал я его извинения. Ну, Северус, попробуй быть для разнообразия непредвзятым, а? — Но я вас уверяю: если я не ошибся — а похоже, что нет — то мальчику повезло. Очень.

— Но вы сказали... вернее, я так понял, что вы не уверены в реакции... этого человека. Кстати, вы не скажете его имя?

— Я вас познакомлю, — довольно мрачно пообещал я. — Потом, если всё подтвердится. И я действительно не уверен в его реакции на сам факт, но и только. Тут, понимаете ли, есть некие привходящие обстоятельства. Специфика магического мира. Даже этот... несколько неосторожный человек и даже в молодости вряд ли был так беспечен, что не принимал мер предосторожности. И я даже догадываюсь, почему они не сработали.

— Ему что-то грозит за это? — тревожится Сэтби. — У вас это запрещено?

— Нет, конечно! — читать ему лекции по физиологии я совершенно не собирался. — И вас это не должно волновать ни в коей мере. Потому что как бы он не отнёсся к факту — к мальчику он отнесётся хорошо. Насколько я его знаю, а знаю я его... давно во всяком случае.

Мой собеседник вздохнул, но предпочёл прекратить расспросы, так что расстались мы вполне мирно. И я задумался: что теперь? До Блэк-холла отсюда рукой подать, но я не знаю, там ли Блэк. Зато, с высокой долей вероятности, там наличествовал Поттер, с которым мне встречаться всё же не хотелось. Совсем. Да ещё и Люпин может оказаться... искренняя доброжелательность этого блаженненького вервольфа раздражала меня ещё больше, чем ехидство Блэка. Хотя он уже не вервольф, кажется? Впрочем, всё равно...

Очнувшись от размышлений, я обнаружил, что уже практически пришёл. Ну ладно, пусть так... и тут я понял, что сегодня мне везёт. На площадь, почти одновременно со мной, но с другой стороны, вышел тот, кто мне нужен. Он меня тоже заметил и остановился, явно удивлённый. С минуту мы так и стояли в противоположных концах площади, словно раздумывая: а не сбежать ли? Впрочем, в любом случае это было бы глупо. Даже если бы я сам не шёл сейчас именно к нему. Похоже, эта мысль возникла у нас одновременно и встретились мы прямиком в центре, словно соблюдая некий протокол.

— Нам надо поговорить, — сообщил я, не размениваясь на формальные приветствия. Он пожал плечами:

— Почему бы нет? Тут, неподалёку, один бар есть, если не возражаешь.

Я не возражал.

* * *

Бар оказался шумным, грязным и битком набитым, но Блэк что-то шепнул на ухо бармену и через минуту нас довольно вежливо проводили какую-то комнатушку — тесную, зато без посторонних. Да ещё и выставили на стол бутылку какого-то сомнительного пойла и тарелку с не менее сомнительной закуской.

— Что ты ему сказал? — не удержался я от вопроса.

— Что мы — агенты Интеллидженс Сервис.

— Чего?

— Внешней разведки, — хладнокровно пояснил он. И, конечно, не удержался от шпильки. — Стоило бы лучше знать страну, в которой живёшь. Тем более, что я почти не соврал, а?

— Трепач! — я, на удивление, даже не злюсь. — Кто бы говорил! Я, может, чего и не знаю, что ко мне не относится, а вот ты, похоже, не знаешь того, что к тебе относится непосредственно. Например, про некоего студента, похожего на тебя как две капли воды.

— Слышал, — морщится он. Да-а-а? Интересно... — Есть какой-то парень на пятом курсе. Только ко мне-то он какое может иметь отношение, а? Ты считать умеешь?

— Умею, — подтвердил я, начиная получать удовольствие от разговора. — Никакого, разумеется. Если бы он был на пятом курсе. Только он на шестом.

Смотреть на растерянную физиономию Блэка было необычайно приято. Ибо немногим это удавалось. Кажется, я начал понимать библейское изречение насчёт того, что добрые дела несут награду в себе самих. Несут, а как же!

— Ты что-то знаешь?! — вышел из ступора Блэк, в запале хватая меня за руку. А я мысленно вычеркнул парочку пунктов из так любезно составленного им списка. Который сжёг не читая. Может, зря?

— Тебе имя Сайрус ни о чём не говорит?

— Говорит. Назывался я так. Иногда.

— Для случайных подружек?

— И что? — Блэк явно начал злиться. — Я что, обидел кого? Обманул? В любви клялся? Жениться обещал?

— Технику безопасности не соблюдал... — предположил я с самым невинным видом.

— Соблюдал. Понимаю, что тебе в это трудно поверить, но я всё же не совсем идиот!

— И что ты использовал? «Геру», не так ли?

— Да, — он сбавил тон. — А что?

— А инструкцию читал?

— Могу даже процитировать: «Надёжное средство от нежелательной беременности. Незначительный мятный привкус. Совместим с любыми видами алкоголя...». Я что-то пропустил?

Да, память у него всегда была хорошая! Аж завидно.

— Блэк, а тебя не учили, что в магических формулах каждое — подчеркиваю: каждое — слово следует понимать буквально?

— Да, и что? — вид у него исключительно недоумённый. Аж приятно.

— А то, что «Гера» предохраняет именно от нежелательной беременности! А если хотя бы у одного из партнёров другие планы, то действие становится обратным. То есть существенно повышается вероятность зачатия даже при однократном контакте.

Пожалуй, пора вычеркнуть из списка ещё парочку пунктов. Нет, пожалуй что даже троечку...

— Ты хочешь сказать, — Вид у Блэка уже не недоумённый, а откровенно обалделый, — что нашлась девица, возжелавшая ребёнка от парня, которого видела первый и последний раз в жизни?

Я молча выложил на стол фотографии.

— Маргарет. — Да, память у него и вправду отличная! — Так она назвалась, хотя ясно было, что это не её имя. Да и не подходило оно ей... Слушай, а ты меня не разыгрываешь? И откуда у тебя её фото?

— От её второго мужа. Вернее, вдовца.

— Вдовца, значит... Слушай, будь так добр, расскажи мне всё по порядку, а? А то я уже ничего не понимаю!

Ну что ж, можно для разнообразия и добрым побыть, почему нет? Я рассказал «по порядку». Блэк слушал молча и по его физиономии, обычно достаточно выразительной, понять что-либо было решительно невозможно.

— Сын, значит, — проговорил он, когда я замолчал. Странным каким-то тоном. — Знаешь, Северус... А хочешь, я перед тобой ещё раз на колени встану?

И оказался на полу прежде, чем я успел отказаться.

Шёл второй день полнолуния, и я наслаждался жизнью. В первый — не мог, до сих пор мучил страх, что всё вернётся. Поэтому я старался забраться куда-нибудь подальше от людей и от неба тоже — в библиотеку, окон не имеющую или вовсе в подвал, где был, помимо прочего, неплохо оборудованный зал для тренировок. Нида посмеивалась, но не возражала. Кстати, уехать из Блэк-холла нам пока что не удавалось: владельцы в два голоса заявляли, что без нас им тут холодно и одиноко, а Сириус ещё и обвинял в попытке разлучить с любимым внуком. Хотя сам проводил дома хорошо если один день в неделю. Часть времени обретался у Роксаны, а часть — вообще неизвестно где. Скорее всего, просто сбегал от нас, проверяя, до конца ли освободился.

Сегодня вечер выдался уникальный: дома оказались сразу и Нида (дневавшая и ночевавшая на работе) и Сириус, а посему мы отправились гулять. Впрочем, к ночи ощутимо похолодало и, покрутившись с полчасика в ближайшем сквере мы постановили считать план по свежему воздуху на сегодня выполненным. К тому же Нида решила побыть правильной мамой и объявила, что ребёнку давно пора спать. Тедди её мнения не разделял, бодро крутясь на руках то у Сириуса (заявлявшего, что ему надо тренироваться), то у меня, резонно считавшего, что он мне сына вконец избалует. Впрочем, в данный момент речь шла о его собственном сыне.

— Ты всё же у меня уникум, дядюшка, — щебетала Нида. — Единственный и неповторимый. Ну с кем ещё такое могло произойти, а? Ни с кем и никогда! Первый случай в истории.

— Так уж и первый! — возражал он. — Ты что, романов никогда не читала?

— Так я же говорю «в истории», а не «в литературе»! Нет, надо будет Магде рассказать, она такие книжки просто обожала, тоннами проглатывала.

— Я тебе расскажу! — всерьёз испугался Сириус, — Что ещё за Магда такая?

— Однокурсница моя, мы с ней переписываемся.

— Погоди, — удивился я. — Магда или нет, но ты что, собираешься всё это в секрете держать? Так ведь не получится.

— Смотря что «всё», — возразил Бродяга. — Если то, что Сайрус — мой сын, то нет, конечно. А вот без подробностей общественность вполне обойдётся. Пусть считают, что у нас была большая и светлая любовь.

— А Роксана на это как посмотрит?

— А она тоже считает, что так будет лучше. Собственно, она это первая предложила.

— А кто ещё в курсе?

— Вы. Роксана. Снейп. Отчим Сая. Ну и этот... Нортон. Но с ним я сам поговорю.

— Сириус!!! — возопили мы в два голоса.

— Я же сказал «поговорю», а не «в жабу превращу»! Хотя и стоило бы. Есть ещё материалы дела о разводе, но вряд ли кто-то из магической общественности догадается залезть в магловские судебные архивы. Думаю, на такое даже у нашей драгоценнейшей Скиттер фантазии не хватит.

— А если хватит?

— Ну и что? Женщина пыталась защититься на суде, чтобы не оставить ребёнка без средств к существованию, большое дело! Я в тот момент уже сидел, если помнишь. Пожизненно.

— А Сай? Ну, про то, что его маме от тебя понадобилось он, как я понимаю, знает, да?

— Да. К сожалению.

— А тебе от неё? Что ты ему сказал?

— Нида, ну что за извращённое любопытство! Правду сказал. Почти.

— Про большую и светлую любовь?

— Детка, ты сегодня цинична до невозможности! Сказал, что она мне понравилась. Что я поступил так, как она хотела. А потом попал в тюрьму на двенадцать лет и посему не смог продолжить знакомство. По техническим причинам.

— Прости, — вздохнула Нида. — Знаешь, наша работа очень интересная, но иногда тошно становится, вот и начинаю на всех отрываться. Но вообще-то — ты только не обижайся, ладно? — мне действительно любопытно, почему ты именно эту девушку выбрал. Там что, никого красивее не было? Ой, меня опять заносит, кажется...

— В красивых следует либо пылко и безнадёжно влюбляться, либо вешать на стену в виде постеров. А развлекаться с ними пошло и неинтересно — голая физиология.

— И кто после этого циник? С некрасивыми, выходит, интереснее?

— Ну, представь, — вздохнул Бродяга, понявший, что просто так отвязаться от неё не удастся. — Живёт на свете девочка. Такая... серая мышка. В школе её даже и не дразнят, а просто не замечают, дома нудят про девичью честь, на которую отродясь никто не покушался... Потом кто-то берёт её замуж. Берёт, заметь. И не забывает ей об этом напоминать. Ты, мол, должна мне всю жизнь благодарна быть, что я на тебя, такую, польстился... Или просто воспринимает как прислугу. Предмет обстановки. Представила?

Судя по выражению лица, Нида явно представила. Довольно живо.

— И вот, однажды, — продолжал Сириус, — эта несчастная женщина приходит к выводу, что в жизни надо попробовать что-то другое. Что-то такое, чтобы было, о чём вспоминать в беспросветной старости. А поскольку представления о «чём-то другом» она почерпнула из тех самых романчиков, то одевается она, как ей кажется, вызывающе, а на самом деле безвкусно, и идёт... куда-нибудь. В бар или просто по ночным улицам бродить.

— И, разумеется, нарывается, — вставил я.

— Именно, — согласился мой друг. — Нарывается. Если очень повезёт — то просто на насмешки. Ну и вплоть до. Вот таких я и искал. Чистых и отчаявшихся.

— И дарил им любовь...

— Да ни в коем разе! Не бывает любви на один вечер! Нет, в том-то и смысл, чтобы никакой любви. Ну... разве что... по желанию клиента...

— А что тогда?

— Волшебство. Тайну. Приключение. Чтобы было о чём вспомнить. В старости и не только.

— Спасал, да? Благотворительностью занимался?

— Ну что ты, какая благотворительность? Это же безумно увлекательно! Я просто отдыхал. Душой и телом. Иногда.

— Стихи он им читал, — снова вмешался я. — Цветы дарил...

— Подснежники, — мечтательно вздохнул Сириус. — В январе... И радугу... И соловьи пели в унисон осеннему дождю...

— А главное, — закончил я. — Очень убедительно объяснял, что каждая женщина — богиня, ей следует поклоняться просто потому, что она женщина, а те представители сильного пола, которые этого не понимают — несчастные, обделённые судьбой люди, и заслуживают только жалости. И был прав, между прочим.

— Да-а-а?! А почему мне это никто не объясняет?

— А то ты сама это не понимаешь!

— Мало ли, что я сама понимаю! Мне, может, комплиментов хочется! Волшебства! Приключения! Подснежников! И вообще, откуда это ты, муженёк, всё так хорошо знаешь, а? Признавайся, участвовал?

— Ну что ты, я так и не умею!

— Не верь ему, всё он умеет... Эй, деритесь тише, ребёнка разбудите!

— Ну вот, догулялись, любители свежего воздуха! Будете теперь сами его раздевать и укладывать. И укачивать, если проснётся.

— А мы не будем раздевать, пусть так спит. Откроем окно...

— Собака ты, дядюшка! Циник. Единственный в мире циник-романтик.

— Ну что ты, большинство самых завзятых циников — романтики в душе, только стесняются. Оттого и циничны. А мне по штату положено.

— Это почему ещё?

— Я же собака, сама сказала. А слово «циник», собственно, и значит «собака». По-гречески.

— Полигло-о-от... — не закончив фразы она быстро взмахнула палочкой, окружая нас «льдинкой». Собственно, ничего ледяного в этом заклинании не было, просто оно заставляло посторонний взгляд и слух словно бы скользить мимо — довольно эффективная маскировка, особенно при неважной видимости и если тебя не ищут специально. Мы как раз выходили на площадь, и Нида первая увидела, что там стоит человек. Вернее, первая на него среагировала.

— Нет, надо что-то делать с этой секретностью, надоело, — заворчал (уже не в первый раз) Сириус. — Договориться с владельцами соседних домов, изобразить стройку... пусть потом, кому интересно, фасады рулеткой...

Он вдруг резко замолчал. Я удивлённо повернулся к нему — и торопливо обнял за плечи:

— Нида, возьми ребёнка!

Реакция у моей жены всегда была отличная — она тут же подхватила даже не проснувшегося малыша. Бродяга отдал его без возражений, только поморщился:

— Не бойся, в обморок я падать не собираюсь.

Голос у него был почти спокойный. Только какой-то странный.

— Что с тобой? Голова закружилась?

— Так, ничего, — ага, у него всегда «ничего»! — Видишь того человека на площади?

— А ведь я его уже встречала здесь, — задумчиво сообщила Нида. — Помните, я рассказывала? Правда ведь, он на тебя похож?

— Он не на меня похож, — тем же странным голосом проговорил Сириус. — Он на моего брата похож. Собственно, это он и есть. Даже почти не изменился.

Он что, всерьёз? В первый момент я удивился. В следующий — впервые по-настоящему испугался за его рассудок. Этот странный тон... И взгляд... И убеждённость в голосе...

— Бродяга, успокойся... — нерешительно начал я и замолчал, не придумав, что сказать дальше. Он взглянул на меня и криво усмехнулся:

— Ну и чего ты так испугался? Решил, что у меня крыша поехала на почве родственников? А хоть бы и так, чего бояться? Сумасшествие — заболевание не смертельное. И даже не заразное.

У меня немного отлегло от сердца. Настоящие безумцы над собой не иронизируют. Во всяком случае, по поводу своего безумия. Но всё-таки что-то с ним творилось не то...

— Ну посмотри же! — настойчиво потребовал он. — Ты же должен помнить Регулуса!

— Плохо я его помню, — признался я искренне. — Мы ведь практически не общались.

Тем не менее, я постарался присмотреться к человеку на площади повнимательнее, благо полная луна и фонари вкупе давали света вполне достаточно. На вид ему было лет тридцать. И действительно похож на Сириуса. Или на его брата... Мерлин его знает! Вроде бы ростом пониже Бродяги, черты лица попроще... Цвет глаз не разобрать, да и не помню я, какой был у Регулуса. Не синие — точно. Может, серые? Или чёрные...

— Смотри, он уходит! — прошептал Сириус, в свою очередь хватая меня за руку. Хотя никакой необходимости говорить шёпотом не было. — Рем, сделай что-нибудь! Поговори! Следящее заклинание навесь! Рем, пожалуйста, я не могу сам...

— Спокойно, мальчики! — Нида сунула мне в руки на этот раз недовольно вякнувшего Теда и одним движением палочки превратила свою одежду во что-то явно казённого вида. Я даже не успел заметить, трансфигурировала или просто морок наложила. Вышла из-под защиты и деловым шагом направилась к действительно уже повернувшемуся мужчине.

— Так вот, — доложила она вернувшись (её собеседник удалился в противоположном направлении), — зовут его Джон Смит, я документы видела и адрес тоже запомнила. И маячок подвесила на всякий случай. Он не маг, я просканировала. А вот теперь — самое интересное: он видит наш дом. Иногда.

* * *

Ребёнком Нида всё же занялась сама. Вид любимого дядюшки явно нравился ей ничуть не больше, чем мне, а мне он не нравился абсолютно. Я осторожно коснулся его плеча:

— Пойдём, тебе надо выпить чего-нибудь горячего и лечь, а утром всё обсудим...

Он с неожиданной злобой стряхнул мою руку:

— С сумасшедшими не спорят, да? А к утру, глядишь, само пройдёт?

Ну что с ним таким делать? Разве что пощёчин надавать по методу любимой невесты...

— Сириус, кончай дурить, — устало вздохнул я. — А то и правда санитаров из Святого Мунго вызову.

Он хмыкнул, сильно растёр обеими руками лицо, разом став больше похож на самого себя:

— Ладно, прости, что-то со мной действительно неладно. На людей бросаюсь... Точно, пёс. Цепной. Что ты там говорил насчёт «выпить»?

— Я вообще-то чай имел в виду...

— Чай, ага... слушай, погоди с чаем! Ребята, кажется, в комнате Регулуса шерудили, не знаешь, они ничего не выбрасывали? Впрочем, вряд ли... в этом доме «вечное приклеивание» использовали все, кому не лень, а не лень было никому... Ну-ка пошли!

И он потащил меня вверх по лестнице.

В этой комнате я был впервые. Впрочем, рассматривать обстановку мне Сириус не позволил, сразу подтащив к висящим на стене фотографиям:

— Вот, смотри, эта, кажется, самая поздняя...

Он сделал палочкой какое-то замысловатое движение, отчего одна из фигур на групповой фотографии словно отделилась и выдвинулась вперёд, укрупнившись раза в три, так что можно было хорошо разглядеть каждую чёрточку. Однако! Если ввести поправку на возраст...

— Ну что, убедился? — спросил мой друг, внимательно наблюдавший за процессом разглядывания. Впрочем, вопроса в его голосе как раз почти не было. Я только пожал плечами. Что тут скажешь?

Пока мы заваривали чай, на кухне появилась Нида, успевшая уложить всё же не проснувшегося малыша. Услышав мой вердикт, тут же побежала проверять (она-то Регулуса совсем не знала) и вернулась совершенно растерянная:

— И что это такое, как вы думаете, мальчики?

— Коллективный бред, — буркнул Сириус. — Наведённая галлюцинация. Оборотное зелье. Или Кричер всё наврал — тогда всё равно непонятно, но зато более реалистично.

— Ему же приказали говорить правду, как он мог соврать?

— Всё он мог! Впрочем, это почти ничего не объясняет. Рем, пожалуйста, сходи завтра к этому человеку! Поговори. Расспроси. Ладно? Ещё имя это дурацкое...

— А что имя? Обычное.

— Вот именно. Слишком обычное. Так не бывает.

— Погодите! — азартно воскликнула Нида. — Есть ведь замечательный метод, «сродство крови» называется, не слышали? Всё сразу и проверишь. А если родство подтвердиться, вот тогда и будем разбираться, что бывает, а что нет.

Бродяга оживился — явно понял, о чём речь. Я — нет. Меня тут же обозвали неучем, но всё же снизошли до объяснений. Опознание происходило так: готовилось специальное зелье, в которое добавлялось несколько капель крови. Впрочем, зелье было простенькое, насколько я понял оно служило скорее просто разбавителем, а главным было налагаемое на готовый продукт заклятье. Затем капельку раствора наносили на кожу испытуемого, лучше всего — в районе пульса. Если существовало близкое родство с донором — зелье вспыхивало красным, дальнее — розовым (тем бледнее чем дальше родство), просто дружеские отношения — зелёным, а на коже врага по идее должно было почернеть. Правда, последнее практического значения не имело, поскольку какой тайный враг в здравом уме позволит тебе капать ему что-то на руку?

Через час мы приступили к контрольному опыту. На запястье Ниды зелье довольно ярко порозовело, у меня окрасилось в травянисто-зелёный цвет — в общем, всё работало как положено. Оставалось дождаться утра.

Нам всем — двум безработным и одной обладательнице ненормированного рабочего дня — как-то не пришло в голову, что с утра обычный человек вряд ли окажется дома. Однако, он оказался. Я поздоровался и представился. Он спросил (как мне показалось — неприветливо):

— Вы иностранец?

— Нет. А почему вы так решили?

— Не знаю. Странное имя.

Я пожал плечами. Собственное имя никогда не казалось мне странным. Фамилия — да, больно уж к случаю пришлась. Да и то это не более, чем совпадение, в конце концов до меня её носили как минимум восемь поколений — тех, что я могу назвать по именам.

— Мне надо поговорить с вами. Только не на пороге, разговор не на пять минут. Если не хотите приглашать меня в дом — можем куда-нибудь пойти. Поверьте, это важно. Для меня и, возможно, для вас.

— А о чём пойдёт речь, можно узнать?

— О прошлом. Возможно, о вашем.

— Вы что-то о нём знаете?! — совсем другим тоном воскликнул он.

— Возможно. И даже вероятно, — я поймал себя на частом повторении слова «возможно». А куда денешься?

— В таком случае проходите. Только у меня здесь бедлам порядочный... Давайте на кухню, что ли...

Бедлам у него был и впрямь порядочный — типичное жилище холостяка.

— Прошу, садитесь, — он подвинул мне табуретку. — И если вы что-то знаете о моём прошлом — с удовольствием послушаю. Потому что сам ничего не знаю.

— Совсем?

— Не считая последних восемнадцати лет — да. Или уже девятнадцати?.. В общем, однажды меня подобрали на ступеньках одной частной клиники на окраине Лондона — без сознания и без каких-либо документов, зато с приличной суммой денег в кармане, поэтому они и решили оказать помощь, раз у клиента есть, чем её оплатить. У меня запястье было сильно порезано, хотя кровь почти не текла. И на затылке шишка. А когда я очнулся, выяснилось, что ничего о себе не знаю: ни имени, ни возраста, ни профессии, ни места жительства...

Что ж, это многое объясняло. Или хотя бы кое-что.

— И что сказали врачи?

— Выборочная амнезия, вот как они это назвали. Говорил я нормально, даже писать не разучился, ну и там зубы чистить или шнурки завязывать... А вот телефоном пользоваться не умел. И во всём остальном так: что-то помню, что-то нет. А вот про себя так ничего и не вспомнил.

— А чем это обусловлено, они не сказали?

— Сказали, что травма головы. А по-моему, они решили, что я пытался покончить с собой. Только этого я тоже не помню. Эй, вы хотели мне что-то рассказать, а сами всё время спрашиваете!

— Расскажу, только ещё один вопрос: сколько вам лет?

— По документам — тридцать восемь. Врачи решили тогда, что мне должно быть около двадцати. По каким-то там биологическим признакам. Или чуть меньше.

Возраст сходился. Почти. А ведь выглядел он лет на тридцать, не больше. На магловские тридцать.

— Ну, хорошо, — решился я. — Дело в том, что вы необычайно похожи на брата моего близкого друга. На человека, который считался погибшим. Как раз девятнадцать лет назад.

— А... а как вы меня нашли?

— Как ни странно просто случайно увидел на улице. Вчера. Та женщина, что говорила с вами — это моя жена.

— Она в полиции работает?

— Ну... в общем да. В особом отделе.

Он, похоже, сделал для себя какие-то выводы. Но делиться ими не стал.

— И что же теперь?

— Теперь... Скажите, а вы не пытались разыскать родственников или знакомых?

— Из клиники сделали запрос в полицию, но ни на одного из числящихся пропавшими без вести я не походил. Даже отдалённо. Потом несколько раз публиковал объявления в разных газетах, но тоже никто не откликнулся.

— Хорошо, — решился я. — Есть способ точно определить степень родства. Если вы не против.

— Генетический анализ?

— Нечто вроде, — я не знал, что такое «генетический анализ», но догадаться было не трудно. — В этом сосуде — кровь моего друга, соответствующим образом обработанная. Стоит нанести её на вашу кожу... если мы не ошиблись, жидкость станет ярко-красной.

— Так просто? Я слышал, что это долгая и сложная процедура. И дорогая.

Я мысленно выругался. Ну кто же знал, что у маглов тоже есть подобные технологии! А вслух сказал:

— Бывают разные случаи.

— А это... не опасно?

— Ни в коей мере, — заверил я. — И даже не больно.

— А ваш друг... Почему он вас послал, а не сам пришёл, а? Он ведь в курсе, раз дал кровь для анализа!

Да, в логике ему не откажешь! Придётся сказать правду. Впрочем, я и не собирался её скрывать.

— Он, разумеется, в курсе. Просто не был уверен, что сможет разговаривать спокойно. Вернее, был уверен, что не сможет. Поэтому и попросил меня.

— Ну, хорошо, — он, наконец, решился. — Что нужно делать?

— Просто дайте руку. Левую.

Он протянул руку, слегка поддёрнув рукав домашней рубашки. На запястье виднелся давний шрам. А выше... да, кажется, надобность в проверке отпала. И как мы могли забыть? Таких совпадений уж точно не бывает!

— Что это у вас?

— Это? Татуировка, видимо. А что?

«Это» и правда выглядело как обычная татуировка. Только слишком уж знакомая. Правда, гораздо бледнее, чем те, что мне довелось видеть у других. Зато рисунок... нет, наверное, череп со змеёй довольно распространённый мотив, но чтобы так, до последней чёрточки?!

— Она у вас была прежде или сделана уже после... происшествия?

— Была, — он поморщился. — Честно говоря, я её не люблю. Даже думать о ней не люблю. Похоже, с ней связано в моей жизни что-то плохое. Только я не знаю, что.

Ну, ещё бы! Хорошим это точно не назовёшь.

— Собственно, — задумчиво проговорил я, — можно уже ничего не проверять. И всё же... Для надёжности...

Я наклонил флакон и зелье закапало прямо на шрам. Моя рука дрогнула, жидкости пролилось гораздо больше, чем требовалось, она стекала по запястью, мгновенно налившись огненно-алым цветом. Словно старая рана открылась.

* * *

Сириус ждал в кафе неподалёку. Увидев нас, вскочил, шагнул навстречу... и тут же пошатнулся, тяжело опёрся о спинку удачно подвернувшегося стула. Я кинулся к нему, но он уже взял себя в руки, выпрямился, улыбнулся виновато:

— Простите, ребята, всё в порядке. Ну, здравствуй, братец!

— З-дравствуй, — слегка с запинкой проговорил тот. — Только, я не помню ничего. И тебя, ты уж прости! Хотя... лицо вот... вроде как видел где-то.

— В зеркале! — Сириус схватил его за плечи, развернул к зеркальной витрине. Сейчас, когда братья стояли рядом, сходство стало особенно очевидным. — Рем, ты ему что-нибудь рассказал?

— Только сам факт вашего родства.

— «Вашего»? А ты, значит, ни при чём?

— А ведь и правда! — рассмеялся я. Как-то я всё время забывал, что с некоторых пор мы родственники. Видимо потому, что на наши отношения это никак не повлияло.

— Видишь ли, братец, — Сириус, по-прежнему обнимая брата за плечи, усадил его за столик, сам плюхнулся напротив. — Этот скрытный тип приходится нам... а кем, кстати? В общем, он женат на нашей двоюродной племяннице. Ты её вчера видел. Только не говори, что её ты тоже не помнишь, потому что её ты и не знал.

— Да? А почему?

— Понимаешь ли, в нашей семье всегда существовали непростые отношения... Впрочем, это разговор надолго. У тебя как со временем?

— Вообще-то мне через пару часов на смену, я шофёром работаю в одной фирме...

— А отпроситься нельзя?

— Если с напарником договорюсь.

Он отправился звонить, а я тем временем пересказал другу наш разговор. Бродяга тяжело вздохнул:

— Не нравится мне всё это! И амнезия тут, похоже, ни при чём.

— Думаешь, он притворяется?

— Ни в коем случае. Невозможно так притворяться, да и зачем? Выгнал бы тебя, да и дело с концом!

— А что тебя смущает? Предположим, ему удалось выбраться из пещеры. Он же пил это зелье, откуда мы знаем, как оно влияет на человека?

— Его и Кричер пил. И Дамблдор. Ладно, домовик — не человек, а Директор не так долго прожил после этого, чтобы можно было делать выводы. Но вот о чём подумай: его нашли, во-первых, на пороге магловской клиники, во-вторых — в магловской одежде... ладно, это ещё можно как-то списать на случайность, хотя такой одежды Рег отродясь не носил. А вот полный карман денег откуда? Магловских, заметь? И это я ещё о рассказе Кричера не упоминаю. Он ведь утверждал, что сам видел, как Рега инферналы утащили?

— И что ты предполагаешь?

— Чистку памяти. Непрофессиональную, иначе наложили бы ложные воспоминания. Впрочем, Кричеру, похоже, наложили...

— Но кто и зачем?

— Знаешь, — мрачно сказал мой друг, — мне на эту тему как-то даже думать не хочется. Хотя и придётся. Как-то выводы напрашиваются... такие, что хочется ошибиться. При всей моей нелюбви к семье.

— Ты считаешь, что... родители? Но зачем, Моргот меня побери?

— Он пошёл против Волдеморта. И потерял магию. Не знаю, как это могло произойти, я о таком раньше не слышал.

— Я слышал, — вспомнил я. — Вернее, читал. Только так, ничего конкретного. Кто-то где-то что-то кому-то вроде бы говорил... Сказки в общем. Легенды и предания.

Продолжить разговор мы не смогли: вернулся Регулус, сообщивший, что до завтра совершенно свободен. Сириус тут же вскочил, заявил с чуть наигранной весёлостью:

— Тогда пошли-ка домой, чего тянуть? А по дороге мы тебе много интересного расскажем. У тебя как с нервами, в порядке? Потому что рассказ будет не из тривиальных, предупреждаю!

— Ну-у-у... пока не жаловался.

— Так это у тебя всё впереди! Ещё пожалуешься. Этот бессовестный тип тебе хотя бы сказал, как меня зовут? И тебя, кстати?

— Не-е-ет...

— Почему сразу бессовестный? Может, я человека заранее пугать не хотел!

— Я же говорю, бессовестный! Подумаешь, семейная страсть к астрономии! — он вдруг остановился и, отбросив ерничанье, спросил:

— А ты сам-то хочешь вспомнить? Я имею в виду, не заново познакомиться — от этого не отвертишься, так и знай, а по-настоящему вспомнить, что с тобой произошло?

— А это возможно? И, потом, я подумал, вы знаете...

— Мы знаем начало истории. И что знаем — расскажем. А вот конец похоже, из ныне живущих знаешь только ты сам.

— Но, если воспоминания стёрты, разве их можно восстановить? — удивился я.

— Если стёрты — нет, наверное. А вот если заблокированы... А это, скорее всего, именно так и есть. Полностью уничтожить воспоминания, насколько я знаю, очень трудно. Если вообще возможно.

— Предлагаешь обратиться в Мунго?

— Предлагаю обратиться к одному крупному специалисту по легилименции. Который всё равно уже посвящён в мои семейные дела — дальше некуда.

— Вы это о чём? — вмешался Регулус.

— Я тебе всё объясню, только сперва скажи: хочешь попробовать вернуть воспоминания? Если да — я попрошу одного своего... хм... знакомого.

— Он что, гипнотизер?

— Что-то вроде, — Сириус не стал вдаваться в терминологию. — Ну, хочешь?

— Да, разумеется... А это что, опасно?

— Да Мерлин его знает! То есть сама процедура не опасна, хотя, может, и не очень приятна, а вот что ты при этом вспомнишь... если вспомнишь. Вдруг без этих воспоминаний тебе жить спокойнее?

Регулус глубоко задумался, потом решительно тряхнул головой:

— Что бы ни было... я согласен!

А я подумал, что они всё же очень похожи. И не только внешне.

* * *

По дороге к дому — благо идти было около часа — мы успели ознакомить Регулуса с общими сведениями о магическом мире и его к этому миру бывшей принадлежности. В первый момент он, кажется, решил, что мы его разыгрываем, но Сириус тут же напомнил о таинственном доме на площади Гримо, который Регулус то видел, то нет, а другие не видели вовсе.

— С этим домом вообще история тёмная, — рассуждал он. — Когда я попал в Арку — Рег, я тебе про это потом расскажу, но суть в том, что я какое-то время отсутствовал в мире живых, но и мёртв при этом не был — получилось, что существуют три человека, имеющие права на дом, в равной степени законные. Или в равной степени незаконные. Ну, во-первых, ты — но ты лишился магии, а значит части своей сущности, а ведь наследование в магическом мире на магии и замешано. Во-вторых — мой сын, но он рождён вне брака, а по законам наследования бастард должен быть официально признан отцом, иначе прав на имя и наследство не получает. Ну, и Гарри: он не кровный родственник, зато крестник и опекаемый. Плюс на него было завещание. Так что скорее всего наследство получил тот, кто первым предъявил на него права. Но и твоё право дом как бы частично признаёт, потому и показывался вопреки защите. А вот интересно, войти ты смог бы сам или нет? И... да, кстати, надо же Ниду предупредить! Рем, ты продолжи лекцию, а я быстренько.

И он трансгрессировал, не дожидаясь возражений, благо мы как раз шли по безлюдному в этот момент переулку. Регулус только головой помотал ошеломлённо, а я подумал, что не Ниду он собрался предупреждать, иначе меня бы послал. Впрочем, вернулся он и правда довольно быстро и продолжил рассказ, плавно перейдя к нынешнему составу семьи и изящно обходя наиболее одиозные моменты, вроде того, что был практически убит одной из кузин. Ныне, впрочем, покойной.

Дома нас ждала не только Нида, но и Снейп которого, оказывается, Бродяга успел очень удачно отловить через камин во время перемены и попросил зайти, пообещав встречу со старым знакомым. Оказывается, наш суровый профессор был не лишён простого человеческого любопытства, поскольку явился через десять минут. Правда, остался в своём репертуаре:

— Имей в виду, Блэк, по твоей милости я уже второй раз вынужден просить заменить меня на уроке!

— Я глубоко польщён! — Сириус тоже был в своём репертуаре. — Ещё раз-другой и ученики мне памятник поставят! Рег, этого мрачного господина зовут Северус Снейп, и вы с ним были знакомы, не знаю, правда, насколько близко.

— Если ты думаешь, что у меня было огромное желание общаться с твоим братом...

— С сестрами, однако, ты общался, не так ли? Ты не обращай внимания, Рег, он просто меня сильно не любит, а вообще-то человек не злой, если приглядеться. Если очень внимательно приглядеться!

— Сириус!!! — возопили мы. В три голоса.

Спелись, а? И как быстро! Мало мне было одного «защитника» ... Сразу захотелось повернуться и уйти. Впрочем, от этого уйдёшь… тут же заступил дорогу, я и шагу сделать не успел:

— Ладно, не злись, горбатого… впрочем, это я уже говорил. В общем, меня можно или сразу убить, или терпеть какой есть. Пара-тройка шансов у тебя была, не воспользовался — сам виноват!

Я только рукой махнул. Пара шансов, значит? Какая самокритичность! Совершенно, кстати, не оправданная. Перед собой-то что комедию ломать? Как боец он меня всегда превосходил — и в реакции, и в изобретательности. Впрочем, один шанс всё-таки, верно, был. И почему я им не воспользовался, а? Не захотелось убивать безоружного? Или, наоборот, захотелось помучить? Сам теперь не знаю.

Регулус в свою очередь шагнул ко мне, заговорил просительно:

— Мистер Снейп, не знаю, какие у вас отношения были с моим братом... да и со мной, но, если вы и правда можете вернуть мне память... прошу вас, не отказывайтесь!

— Может — могу, может — нет, — отрезал я. — Заранее что-то обещать точно не могу!

— И всё же, я был бы вам крайне благодарен за попытку! Даже неудачную.

— Я тоже прошу, — тихо и очень серьёзно проговорил Блэк. И всё же не утерпел: — Ну хочешь я опять на колени встану?

— Ну уж нет! — этого ещё мне не хватало! — Ладно, попробую, но учтите: я не медик в конце-то концов! Что смогу — сделаю.

— Отлично! Давай тогда так: мы подумаем, где тебе будет удобнее этим заняться, а ребята пусть пока, чтобы не скучать, сыном похвастаются.

Чета Люпинов охотно отправилась демонстрировать новоявленному родственнику отпрыска. Как только за ними закрылась дверь, с Блэка всю весёлость как ветром сдуло.

— Скажи, — спросил он напряжённым тоном. — Ты сможешь прочитать его воспоминания так, чтобы он сам их не увидел?

Вопрос меня ошеломил. Они же только что говорили о восстановлении памяти, нет?

— Ты сперва расскажи, откуда он вообще взялся? Он же, вроде, погибшим числился?

Рассказ занял минут пять и оказался ещё более невероятным, чем я ожидал. От Регулуса, во всяком случае. А мне ещё казалось, что я его неплохо знаю! Знал то бишь...

— Знаешь, Блэк, — начал я — есть такая пословица «В семье не без урода». Так вот к вашей семье...

— … она не относится! — закончил он мою мысль. — Все хороши, это ты хотел сказать?

— Именно. А кстати, где главный свидетель? Кричер, я имею в виду. Может, стоило бы начать с него?

— Я его отослал, — неохотно признался Блэк. — К Гарри. С запиской, где прошу занять его чем-нибудь денёк вне дома. Он, правда, меня старательно «не замечает», но прямой приказ вынужден был исполнить.

— Зачем?

— Ну... он же действительно убеждён, что присутствовал при гибели Регулуса. Увидит его живым так вот, без подготовки — ещё сбрендит окончательно. И так, знаешь, не больно нормальный. А то ещё помрёт от потрясения — так мне потом Гермиона самому голову открутит.

— Ну хорошо. А почему ты не хочешь, чтобы Регулус по-настоящему всё вспомнил? Он-то, кажется, именно этого и хочет.

— Я ещё не знаю — хочу или нет. Скажи лучше, это в принципе возможно?

— Откуда я знаю?! Если память заблокирована — можно попробовать считать её, не снимая блок. Сложно, но можно. Если это настоящая амнезия...

— Если настоящая — можешь делать всё, что сможешь. А вот если блок — постарайся его сразу не снимать, ладно?

— Ладно, — неохотно согласился я. Не люблю делать то, смысла чего не понимаю. — Пойдём комнату подберём. Впрочем, любая спальня сойдёт.

— Пойдём! — обрадовался он. Вот ведь позёр! Пытается казаться спокойным, а самого едва ли не трясёт... а ведь в детстве они с Регулусом ох как не ладили! Может, потому и не хочет братцу воспоминания возвращать? Нет, тут что-то другое... А что?

* * *

Выбрать комнату и правда труда не составило, но подготовка всё же затянулась: мне пришлось вернуться к себе за парочкой подходящих к случаю зелий. Само действо, как потом выяснилось, заняло около часа. Всего-то! Вымотался я так, словно камни таскал всё это время. Тяжёлые и без применения магии. Так что на кухню спустился, едва ли не шатаясь, и поспешил присесть на первый же подвернувшийся стул. Всё семейство было в сборе, даже младенец. И даже он выглядел встревоженным — видимо, чувствовал напряжение родителей.

— Что с Регом? — нетерпеливо спросил Сириус.

— Дрыхнет твой братец, — буркнул я. Прикрыл глаза, помассировал. Помогло слабо. Под веками как песка насыпано, словно сутки не спал. Как же я устал! И голова болит, виски просто разламываются. Впрочем, что я хотел: связался с Блэками...

«...Готовься к неожиданностям» закончил я свою мысль, открыв глаза и обнаружив на столе перед собой чашку крепкого чая, бокал с коньяком и флакончик старого, но надёжного зелья от головной боли, чьё длинное латинское название ещё лет сто назад осталось только в учебниках по зельеварению, а в быту употреблялось не столь научное, зато точное «Друг учителя».

— Сам варил? — на всякий случай спросил я, раздумывая, в который из предложенных напитков накапать зелья.

— Невеста подарила, — ухмыльнулся Блэк. — Да ты не сомневайся, она на мне натренировалась!

Уточнение было кстати: в школе, насколько я помнил, Роксана особыми талантами в зельеварении не блистала. Я сделал выбор в пользу коньяка и залпом выпил полученную смесь. Хотя пить коньяк залпом — варварство, конечно. Начал прихлёбывать чай, с наслаждением ощущая, как медленно растворяется боль. Они молча ждали, а я думал: с чего начать? Теперь-то я, пожалуй, понимал, почему Сириус просил не снимать блок. Догадывался, наверное, кто его поставил. Проклятье, я ему почти сочувствовал! А Регулусу — без «почти». Оказывается, я зря так не любил собственных родителей. Милейшие были люди! Во всяком случае не обсуждали, сразу угробить нарвавшегося на неприятности сына, Лорду сдать или, так уж и быть, отпустить, пусть побарахтается. При нём ведь обсуждали, Моргот их обоих так!

— Знаешь, Блэк, — начал я наконец. — Твой братец — такой же придурок, как и ты. Такой же наглый, везучий, талантливый придурок.

Последнее (точнее, предпоследнее) слово вырвалось практически помимо моей воли. Этот тип, впрочем, на комплимент никак не прореагировал — его больше заинтересовал другой эпитет:

— Почему «везучий»?

— По многим причинам. Во-первых, он полез в эту самую пещеру не наобум, а довольно точно зная, что его там ждёт. Даже зелье из Чаши проанализировал. И даже аналог состряпал.

— Подожди, — пробормотал Блэк. — Как он его проанализировал? Впрочем... ну, да... можно и в крови... а если он за это сразу взялся...

— Похоже, что сразу, — уточнил я. — Малоэстетично, зато эффективно. Он не только воспроизвёл зелье, но и попытался приготовить противоядье. Говорю «попытался», поскольку оно сработало, но не совсем так, как он, видимо, рассчитывал. Всё же как ни крути, а неспециалист есть неспециалист.

— Ты вот специалист, — не выдержала Тонкс. — И что, можешь сказать, что это было?

— Могу предположить некоторые компоненты, — ну не обижаться же на наглую девчонку! — Ты что же думаешь, я мог считать у него в памяти точный рецепт? Тем более, что, насколько я понимаю, дело не только в рецепте, зелье дозревает в самой Чаше, активно взаимодействуя с её магией. А вот этого, похоже, он и не учёл, готовя противоядье. Или ещё чего-то. В общем, основные эффекты зелья он нейтрализовал довольно удачно, хотя и не полностью, зато вызвал побочный: угасание магической силы.

— Угасание? — вставил Люпин.

— Именно. Не мгновенное, но довольно быстрое. Выбраться из пещеры он ещё сумел. И даже добраться до дому.

— И сдуру всё рассказал родителям, — вставил Блэк. Тоном, который ему хотелось, наверное, считать небрежным. — И они решили, что одного «позора семьи» на их век хватит. И что мёртвого предателя им Волдеморт ещё может простить, а вот живого — вряд ли. И вообще — Блэк, ставший маглом! Да это ещё хуже, чем предатель!

— Примерно так всё и было, — неохотно признал я. Не пересказывать же ему подробности! От некоторых даже мне тошно становилось. Блэк как-то помянул в расстроенных чувствах про «наследственную паранойю», но я и не подозревал, до какой степени он не шутит.

Впрочем, хватило и без подробностей. Нервы у Блэка всё же оказались не железные. Я не заметил, чем именно он запустил в стену, но грохота и осколков было вполне достаточно. «Любимчик родительский!!!» прорычал он и добавил парочку эпитетов, возможно и относящихся к любви, но уж точно — не к родительской. Потом покосился на испуганного внука — и продолжил монолог мысленно, только губы шевелились. Тонкс, кажется, одной разбитой посудиной бы не ограничилась, не будь у неё руки ребёнком заняты, разве что свои мысли и чувства с самого начала высказывала в беззвучном режиме. А у её мужа физиономия стала совершенно несчастная. В общем, у меня сложилось впечатление, что они с самого начала всё поняли, но надеялись ошибиться.

В этот момент (очень кстати) в разговор вмешался Тедди. Едва начавший осваивать простейшие слова ребёнок вряд ли понял хоть что-то из нашего диалога, зато настроение старших уловил прекрасно и с азартом присоединился наиболее доступным ему образом. Пока все трое успокаивали малыша, по ходу дела успокаиваясь сами, я потянулся было за коньяком, но обнаружил, что именно он стал жертвой сыновних чувств Сириуса. Пару минут я раздумывал: не попробовать ли восстановить бутылку с помощью Репаро, а потом её содержимое — заклинанием пополнения (хоть пара капель на осколках должна была остаться), но потом отказался от этой идеи и взамен заварил свежего чаю. Что было воспринято с молчаливой, но искренней благодарностью.

Некоторое время мы сосредоточенно пили чай. Потом Блэк поинтересовался:

— И кому же из них пришла в голову эта замечательная идея? Отцу?

И этот человек ещё меня обвинял в мазохизме!

— Нет, — буркнул я, не вдаваясь в подробности.

— Значит, он предлагал более радикальный метод решения проблемы, — вопроса в голосе практически не было. — А маман заступилась. Да не смотри ты на меня так, у меня на их счёт лет с десяти особых иллюзий не возникало. А с шестнадцати — и неособых тоже. В отличие от Рега — он-то был примерным сыном. И пользовался взаимностью. Пока был примерным.

— Сириус, прошу тебя... — начал было Люпин, но тот только рукой махнул:

— Ладно, проехали! Так в чём Рег ещё «везучий»?

— Подождите! — Вмешалась Тонкс. — Я двух вещей не понимаю: почему они не отняли у Кричера медальон и зачем меняли ему память? Вернее, почему не стёрли совсем?

— Именно затем, чтобы в случае допроса он рассказал о гибели хозяина, — ответил Сириус. — Начни Кричер отнекиваться — явно бы в память ему полезли. А так — зачем? Всё «честно» и логично. А вот почему медальон не отняли? И даже память о нём не стёрли?

— Регулус сказал им, что отдал медальон Кричеру с приказом немедленно уничтожить, — пояснил я. — Им, видимо, не пришло в голову, что домовик может не выполнить приказ.

— Он пытался, да не сумел, — уточнил Люпин.

— Что и спасло Регулусу жизнь. Я же говорю — везунчик! Это, да ещё тот факт, что Лорд всегда был излишне самоуверен. Если бы он поставил в своём тайнике сигнализатор проникновения... А уж уничтожение хоркруста не почувствовать просто не мог. Вход в пещеру открывается живой кровью, угадайте с одного раза, много ли понадобилось бы ему времени, чтобы найти похитителя?

— И что, он свой тайник так-таки не разу и не навестил?

— Может и навестил, да толку-то. Даже если понял, что там кто-то был. Даже если вычислил Регулуса — он к этому моменту был убеждён, что парень мёртв.

— Почему? — удивилась Тонкс.

— Метка, — вместо меня ответил её муж. — Регулус уверен, что это просто татуировка, следовательно, она не активна, так? А вот почему не активна — не знаю.

Я этого тоже не знал, но вывод поддержал. Если бы метка работала, не почувствовать Вызов было бы абсолютно невозможно. Сириус задумчиво предположил:

— Возможно, она питается собственной магией носителя? И когда магия угасла — метка тоже «умерла».

— Возможно, — согласился я. — Возможно даже, что Лорд мог ощутить «смерть» метки и посчитать её смертью носителя. Поскольку я лично не знаю случая, чтобы кому-то удалось её дезактивировать или уничтожить (я поймал себя на том, что непроизвольно потираю левое запястье и поспешил сменить тему). Мне другое интересно: почему Регулусу липовые воспоминания не наложили? Кричеру же сумели?

— Это-то как раз ясно, — возразила Тонкс. — Я хоть сама и не умею, но технику знаю. Когда накладывают ложные воспоминания, то задают только... как бы это сказать? общую схему. «Матрица», так это называется. Подробности сознание достраивает само. А что могло знать сознание Регулуса о магловской жизни?

— Ничего, — поддержал Сириус. — Даже со мной бы не получилось, наверное. Да и их знаний об этом предмете на толковую матрицу не хватало. Так что счастье, что пытаться не стали, а то свели бы парня с ума и только.

Тедди, которому уже надоело сидеть тихо и слушать взрослые разговоры, выбрал именно этот момент, чтобы сбежать. Родители тут же устроили перепалку: стоит ли его ловить или пусть разоряет низ буфета в своё удовольствие — всё равно там только металлическая посуда, не разобьёт, а грохот можно и заклинанием заглушить. Я воспользовался паузой, чтобы налить себе ещё чаю. Не помогло. Отступившие было усталость и головная боль начали наваливаться с новой силой. Как я там сказал: непрофессионал есть непрофессионал? Золотые слова. Запомнить их надо. На камне высечь. И в другой раз не лезть не в своё дело.

— Пойдём-ка я тебя спать уложу, — прервал мои мысли Сириус. — Подремлешь пару часов до обеда...

Я даже не удивился, только довольно вяло возразил, что лучше вернусь к себе. И поймал себя на том, что мысленно начал звать этого типа по имени. Раньше звал только по фамилии, причём употребляемой в качестве ругательства. А что прикажете делать? Блэки размножаются, как тараканы! Разве что прозвище какое придумать, как он мне когда-то...

— Ну уж нет! — усмехнулся этот наглец. — Никуда ты не пойдёшь! А то кто-нибудь увидит и посадят меня за попытку отравления. Как рецидивиста — лет на пятьсот. С конфискацией.

— Какая ещё попытка отравления? — от удивления у меня даже голова болеть перестала.

— А здоровые люди такого нежно-зелёного цвета не бывают!

Нежно-зелёного, значит? Впрочем, возможно...

— Ты лучше реши, что мы твоему брату говорить станем, а что нет.

Он пожал плечами:

— Думать надо. А ты можешь снять не весь блок, а часть?

— Да я и весь-то не уверен, что смогу! А уж часть... Так ты всё же хочешь оставить его в счастливом неведении?

— Понимаешь... Рег, в отличие от меня, действительно любил родителей. И был уверен в их любви, иначе не стал бы искать у них помощи в подобной щекотливой ситуации. А вместо помощи получил... то, что получил. Лично мне кажется, что ему будет гораздо легче жить, сохраняя на этот счёт некоторые иллюзии.

— А мне кажется, — добавил Люпин. — Что ему будет легче жить вообще без воспоминаний. Одно дело знать, что ты был магом, другое — помнить, как это было.

— Давайте так, — решил я. — Скажем, что мне удалось считать кое-какие отрывки воспоминаний, но можно ли восстановить память и как — частично или целиком, я пока не знаю. А то ещё надумает к другому специалисту обратиться! А я поищу литературу по теме, может быть и придумаем что-нибудь. Например, блок снять, но так скорректировать воспоминания, чтобы убрать эмоциональную составляющую — одни голые факты. Что-то такое я вроде бы слышал...

— Снейп, ты прелесть! — взвизгнула Тонкс и повисла у меня на шее. Я обалдело покосился на её мужа, но этот мерзкий экс-оборотень только улыбался — кажется, одобрительно. А уж ждать сочувствия от Сириуса... впрочем, своё слово он всё же сказал:

— Детка, осторожнее: он еле на ногах стоит, если вы начнёте в обнимку кататься по полу...

— Собака ты, дядюшка! — явно привычно фыркнула девчонка, но объятья разомкнула. Напоследок демонстративно чмокнув меня в щёку. И что мне было делать? Только страдальчески закатить глаза и отправится спать, пока эта сумасбродная семейка ещё что-нибудь не выкинула!

Надежда на добропорядочное бракосочетание наследников двух древних и почтенных родов отсутствовала изначально. Учитывая, что за организацию торжества взялись Близнецы Уизли, ввиду военного времени и большого количества родственников не сумевшие по-настоящему оторваться на свадьбе родного брата... Что украшением дома занялись Джинни (достойная сестра своих братьев) и Гермиона (только и искавшая случая использовать на практике невесть где вычитанные заклинания)... Что я из вредности послал приглашение Нарциссе с сыном, а они — видимо, тоже из вредности — его приняли... Что наряд невесты создавала она сама, органически сочетая богатую фантазию со слабым владением бытовыми заклинаниями... В общем, единственным, за что не стоило волноваться, был праздничный стол: им занималась лично Молли Уизли, а значит гостям в этой области грозило только одно — смерть от обжорства.

Однако действительность превзошла худшие мои ожидания. Лучшие, впрочем, тоже. Собственно Обряд нареканий не вызвал — как и любое магическое действо он требовал точного соблюдения и не допускал вариаций. Зато после! Как, впрочем, и «до» ...

Роксана в платье, сплетённом из живых цветов, выглядела просто потрясающе, вот только я всё время боялся, что оно рассыплется прямо во время обряда. Нет, я-то был не против, но гости могли бы понять неправильно...

Молли хорошо заметным усилием воли подавила желание устроить скандал Нарциссе, зато потом улучила момент и устроила его мне («... Что за детские выходки! Солидный человек, муж и отец..!» «Кто муж? Я? Все претензии через час, не раньше!» «Бедная Роксана! Может, ещё не поздно удержать её от столь опрометчивого шага?»).

МакГонагалл, которую мы в общем не очень и ждали ввиду её патологической занятости, всё же появилась. Правда, едва выразив будущим новобрачным не то поздравления, не то соболезнования, она тут же накинулась на шафера с жалобами на нехватку квалифицированных преподавательских кадров. В результате добрый Рем не успел опомниться, как уже дал согласие с сентября занять свою прежнюю должность в Хогвартсе. Оказавшийся поблизости Рон с непонятным мне ехидством поинтересовался: «Что у вас было в школе по прорицаниям, профессор?», на что будущий преподаватель показал кулак (почему-то не Рону, а Гарри) и объявил: если его ещё раз так назовут в неформальной обстановке он даст клятву никогда в жизни не переступать порог любого учебного заведения. Гермиона резонно заметила, что преддверие свадебного магического Обряда неформальной обстановкой никак не назовёшь, за что заработала страдальческий взгляд «И ты, Брут!».

Близнецы где-то раздобыли магловскую книжку «Свадебные обряды народов мира» и активно ею воспользовались. В дело пошли обычаи всех времён и народов: от восточных славян до индейцев Амазонки и австралийских аборигенов. Родные английские также не были забыты, равно как шотландские, ирландские и древнекаледонские. Так что досталось не только новобрачным в нашем с Роксаной лице, но и всем остальным, вне зависимости от пола, возраста и желания.

После второго бокала шампанского Джинни проговорилась, что книжку близнецам притащил мой братец. Нет, ну ведь взрослый, серьёзный человек вроде бы! Был. Не иначе моё дурное влияние!

Все попытки украсть башмачок невесты кончились ничем — туфельки были предусмотрительно закреплены заклятием Вечного приклеивания, а его, как известно, может снять только тот, кто накладывал. Тогда неугомонные братцы попытались украсть невесту целиком, но это тоже входило в число известных мне свадебных развлечений: с момента окончания Обряда всякий, кто её касался (кроме меня, разумеется) испытывал малоприятные ощущения человека, сунувшего пальцы в маггловскую электрическую розетку. Впрочем, они не слишком огорчились — книжка была толстая.

Дополнительный сумбур вносило присутствие восхитительной Габриэль Делакур, как раз гостившей у сестры и, разумеется, также получившей приглашение. Эта прелестная внучка вейлы, только что разменявшая чёртову дюжину, уже прекрасно осознавала силу своего обаяния, а вот его последствия — нет. И посему откровенно развлекалась.

Для начала она принялась рассказывать всем, кто соглашался слушать, что никогда не забудет, как Гарри во время Турнира спасал её, рискуя жизнью и зачётными баллами. Сам парень воспринял эти ностальгические восторги на удивление индифферентно, зато Джинни стала ярче собственных волос и немедленно потребовала от него решить: пойдёт ли ей такой же свадебный венок, как у Роксаны?

Габриель тут же понятливо отстала от Гарри, зато принялась подчёркивать (явно преувеличивая) роль в этом спасении польщено зардевшегося Рона, некоторое время игнорируя предостерегающие взгляды Гермионы и «заметив» их только тогда, когда та явно стала раздумывать: а очень ли испортит отношения с будущими родственниками перейдя от взглядов к руко— (вернее, магие-) прикладству?

Следующей жертвой стал Малфой-младший, которому было сообщено, что он здесь «самый галантный кавалер, не считая жениха» (конец фразы заставил невесту грозно нахмуриться и украдкой показать мне кулак). Что галантного можно было найти в изрядно надутом и явно жалеющем о своём приходе сюда Драко лично я так и не понял, но Цисси всерьёз перепугалась и поспешила под благовидным предлогом утащить сына подальше от сетей коварной француженки. Непонятно, что её больше пугало: возраст юной прелестницы, её иностранное происхождение или родство с семейством Уизли.

Позже я с восторгом обнаружил неугомонную девчонку с очаровательной «наивностью» сообщающей Снейпу, что он «совсем не такой мрачный тип, как ей показалось в детстве» (выражение его физиономии при этом не смог бы описать даже Шекспир). А ещё чуть позже (с гораздо меньшим восторгом) — что-то втолковывающей покрасневшему до корней волос Саю. Тут уж я почувствовал себя обязанным вмешаться и вежливо порекомендовал обольстительнице потренироваться на Тедди. Малыш уже целый час восторженно изображал Купидона, порхая под потолком с помощью какого-то хитроумного устройства (предварительно восемь раз проверенного Ремом и Андромедой на предмет надёжности и безопасности) и осыпая гостей то цветами, то мелкими серебряными монетами из подвешенных прямо в воздухе корзин. Габриель, впрочем, на совет не обиделась, а приняла к сведению и уже через десять минут носилась над головами на одолженной у Гарри метле (благо высота потолков позволяла) к дополнительному восторгу Тедди (тут же попытавшемуся повторить все её кульбиты) и коллективному ужасу Меди и Флёр.

В общем, было весело.

Однако, когда всем надоело кричать «горько», когда активность Близнецов окончательно переключилась на гостей и праздник вошёл в ту стадию, на которой про виновников торжества временно забывают, когда Роксана тихонечко сбежала в свою комнату, запретив мне следовать за ней, зато прихватив Гермиону — в общем, когда у меня появилась возможность оглядеться я обнаружил, что весело было не всем. Гарри сидел за столом, сосредоточенно делая вид, что увлечён содержимым своей тарелки, но на самом деле не проглотив ни куска. И выражение его лица мне совсем не понравилось. Я вдруг осознал, что последний месяц мы виделись только мельком и каждый раз мне казалось, что парень чем-то озабочен, но на вопросы он отмахивался или что-то бормотал про сложности с экзаменами. А я был слишком занят преодолением бюрократических барьеров и личными переживаниями, чтобы обратить на это должное внимание. Зря, кажется.

Теперь я решил не тратить время на вопросы — просто взял его за руку и, не обращая внимание на вялое сопротивление, утащил в первую же попавшуюся пустую комнату, оказавшуюся чьей-то спальней. Решительно запер дверь и только тогда спросил:

— А теперь скажи-ка, мальчик мой, что за кислый вид в столь торжественный день?

— Вид как вид, с чего ты взял? — мрачно буркнул он, пряча глаза. — Голова болит. И вообще, шёл бы ты к гостям, а то искать начнут...

Мне стало совсем нехорошо. Разом ожили все прежние страхи и предположения, вроде бы прочно переведённые в разряд пароноидального бреда. Или он во что-то новое влипнуть успел? С него станется...

— Гарри, или ты мне немедленно говоришь, в чём дело, или я... Моргот меня побери, да я просто не выпущу тебя отсюда, пока не скажешь!

Видимо, голос у меня был достаточно решительный. Или достаточно панический.

— Ну, понимаешь, — промямлил он. — Я вот всё думаю... У тебя теперь брат есть... И сын...

— И скоро ещё один будет, — не удержавшись вставил я. — Или дочка. Дочка обязательно!

— Вот видишь! — он, наконец, поднял глаза. Совершенно несчастные. — Так что я тебе теперь... ну, вроде бы... ну, ни при чём...

Сперва я ничего не понимал. Потом, наконец, понял — и от невероятного облегчения просто подкосились ноги. Физически. Так, что пришлось опереться о стену.

— Дурак ты, Малыш, — только и смог вымолвить я, впервые называя его так в лицо.

— Дурак! — согласился он, расплываясь в счастливой улыбке.

С полминуты мы молча смотрели друг на друга (вид при этом был исключительно дурацкий — видимо, у обоих), потом дружно расхохотались и не сговариваясь двинулись к двери. Праздновать.

Регулус Блэк

Память Регулусу всё же пришлось вернуть в полном объёме: при тесном общении со знакомыми прежде людьми и вещами не слишком умело наложенный блок начал трещать по швам и плохоуловимые обрывки воспоминаний оказались крайне мучительны. А снять блок частично оказалось невозможно.

Впрочем, предательство родителей стало для него гораздо менее болезненным ударом, чем опасался Сириус — видимо, юноша всё же успел в основном пережить этот факт прежде, чем лишился памяти. Зато выяснилось, что он всегда сожалел о конфликте с братом, хотя и считал его вслед за родителями «предателем рода». Теперь со своей новой, «магловской» точки зрения он не мог не оценить насколько прав был Сириус в этом конфликте — и вдвойне радовался примирению.

Воспоминания об утраченных способностях тоже оказались не столь уж мучительны, Регулусу нравилась его работа шофёра и он совсем не хотел бы менять её на что-то «магическое». Самой болезненной оказалась память о полётах, их-то заменить было вроде бы нечем… пока Гермиона не вспомнила про дельтапланеризм. Которым Регулус в свободное от работы время и занялся, благо деньги на постройку дорогой игрушки в семье имелись (Гарри вернул Сириусу всю сумму, полученную по завещанию, причём согласия не стал даже спрашивать, а просто перевёл деньги на счёт крёстного).

В лётном клубе Регулус (документы он, кстати, переделал на подлинное имя и фамилию) познакомился с очаровательной двадцатичетырёхлетней медсестрой Джоанной Мейсон и вскоре женился на ней (это произошло через три года после свадьбы Сириуса и Роксаны). Из их двоих детей старший — Джон — магическими способностями не обладал, а вот младшая, Элизабет, оказалась волшебницей и весьма талантливой.

Сайрус Блэк (Нейл)

Папу-Сириуса не зря беспокоила «юная обольстительница» Габриэль — она-таки вполне всерьёз «положила глаз» на симпатичного голубоглазого брюнета, причём проявила завидное терпение и настойчивость: через пять лет они с Сайрусом поженились. К этому времени юноша учился на юриста сразу в магическом и магловском вузах — «для более полного понимания общих закономерностей и тенденций». Выбор профессии он обосновал тем, что его родители — причём оба! — пострадали от судебных ошибок. Стоит заметить, что в магическом мире он стал зваться фамилией Блэк, а магловские документы оставил прежними — частично чтобы избежать лишних сложностей, но в большей мере в память о матери. Их с Габриэль сын, названный Робертом (в честь отчима Сайруса, которому юноша считал себя многим обязанным — и совершенно справедливо считал) носил двойную фамилию Блэк-Делакур, по просьбе родителей Габриэль, не имевших наследников мужского пола.

Ремус и Нимфадора Люпин

То ли пресловутое проклятие на должности преподавателя ЗОТИ было чистым мифом, то ли исчезло вместе со своим автором, но Ремус занимал эту должность в течение тридцати с лишним лет, успешно совмещая преподавание с научной работой (разумеется, по теме «оборотни»). За это время он при помощи нескольких помощников-энтузиастов сумел разработать весьма опасный, но единственно эффективный способ полного избавления от «второй ипостаси», основанный, фактически, на введении клиента в состояние клинической смерти, причём непременно в волчьем облике.

По ходу исследований выяснилось, что сам Ремус, принявший смертельный удар в облике человеческом должен был если и возродиться, то обязательно волком. Видимо, Сумеречная Дама (не иначе проникшаяся особым к Гарри расположением) всё же не только «не мешала» Роксане, но и несколько подкорректировала результат её усилий.

Нимфадора (для родных — Нида, для прочих — Тонкс) много лет проработала в Аврорате, но выше начальника следственной группы так и не поднялась, не смотря на общепризнанный высокий профессионализм — ввиду полного неумения ладить с начальством и идти на компромиссы. Вышла в отставку после рождения внуков — детей в основном растила Андромеда.

Их дочь (младше брата Теда на четыре года) назвали Кариной в честь матери Ремуса.

Гарри и Джинни Поттеры

Гарри, как и собирался, закончил школу Авроров и некоторое время проработал по специальности (около двух лет в группе Тонкс, потом был переведён в другой отдел).

В ходе одного из расследований он столкнулся с ситуацией, живо напомнившей его собственную судьбу: девочка из смешанной магической семьи (отец — маглорождённый), оставшись в три года сиротой, воспитывалась своей тётей-маглой, причём женщина даже не подозревала, что её брат был магом (после развода родителей они росли отдельно, он в семье отца, она — матери). Это заставило молодого человека задуматься о проблемах сосуществования детей-магов и взрослых-маглов в рамках одной семьи, а также адаптации маглорождённых волшебников в магическом мире.

Результатом этих размышлений явилось созданное на спонсорские деньги учреждение, совмещавшее приют для детей волшебников, оставшихся без родителей и не имевших близких родственников-магов со школой первой ступени для маглорождённых волшебников с рано выявленными магическими способностями (с возможностью постоянного проживания). Собственно магии там не обучали (волшебную палочку ребёнок получал не ранее поступления в Хогвартс), но давали теоретические знания, необходимые для «комфортного» и относительно безопасного существования в магическом мире (как в мире обычном учат, например, переходить улицу на красный свет или не оставлять незажжённой открытую газовую горелку). Плюс, разумеется, обычный комплекс знаний, изучаемых в младшей школе: чтение, письмо, арифметика, основы географии и т.д.

Со временем школу пришлось расширить и реорганизовать, поскольку туда всё чаще стали обращаться волшебники, не имевшие по различным причинам возможности обеспечить своим отпрыскам качественное дошкольное образование.

Джинни всю жизнь занималась детьми — своими и чужими — и делала это с удовольствием.

Сириус и Роксана Блэк

Роксане всё же удалось сохранить в своей теплице Септему, так что семья осталась жить в Пиренеях, правда домик перестроили и к тому же создали стационарный двухсторонний порт-ключ, настроенный на Блэк-холл. Сотрудничество Роксаны со Снейпом продолжилось и приносило обоим неплохие дивиденды, особенно продажа двух эксклюзивных высокоэффективных зелий на основе Септемы, продававшихся в очень небольших количествах, зато по баснословной цене. Так что в деньгах семья не нуждалась.

Сириуса (как и предсказывал Рем) журналисты едва не разобрали на сувениры, причём, как это обычно и бывает, в публикациях правда и вымысел соотносились примерно 1:10. В конце концов даже Сириусова чувства юмора перестало хватать на весь этот бред, и он начал отругиваться в письменной форме, причём столь удачно, что и сам не заметил, как оказался внештатным корреспондентом сразу пяти изданий в трёх странах. Когда два из них предложили ему постоянный (и весьма выгодный) контракт пришлось покоряться судьбе. Писал он в основном аналитические обзоры, а также циклы статей в жанре журналистского расследования.

Помимо журналистики Сириус занимался самыми разными, в основном экзотическими вещами: например, подрабатывал в Скотланд-Ярде в качестве «эксперта-криминалиста, специализирующегося по идентификации запахов». Втравил его в это дело брат Роберта Сэтби, Брайан, работавший следователем. Братья были очень дружны, так что о магическом мире, к которому оказался причастен его приёмный племянник Брайан знал с момента поступления Сайруса в Хогвартс. Теперь же оба брата быстро подружились и с Сириусом, и с его роднёй, а с Тонкс Брайан мгновенно нашёл общий профессиональный язык, и они активно делились методиками расследований. Однажды в разговоре Брайан посетовал: почему у человека нет собачьего нюха, а собака не может рассказать о своих ощущениях? Не вдаваясь в подробности, проводимое им расследование существенно продвинулось бы вперёд, если бы удалось установить какой именно из нескольких однотипных предметов принадлежал убитому и держал ли его в руках подозреваемый (разумеется, отпечатков пальцев не было!). Тонкс, конечно, не удержалась: «Смотри, дядюшка, прямо для тебя работёнка!». Вообще-то она пошутила, но введённый в курс дела Брайан воспринял идею совершенно серьёзно и упросил Сириуса попробовать. Опыт оказался успешным и был впоследствии неоднократно повторён (начальству по старой памяти показали приборчик — «...он ещё не запатентован, и вообще вам нужна схема или результат?» — переделанный из стандартного осциллографа).

Детей у Сириуса и Роксаны было двое. Старшая, Мадлен, в семнадцать лет вышла замуж за Теда Люпина. Забегая ещё дальше вперёд можно упомянуть, что их сыновья-близнецы Лик и Кин совершив какую-нибудь глупость непременно называли себя «жертвами инцеста», а в остальное время — жертвами дедушкиного чувства юмора.

Северус Снейп

Все, знавшие Снейпа, постепенно начали замечать, что он сильно изменился, хотя долгое время никто не мог сформулировать, в чём именно эти перемены заключаются. Он по-прежнему был бледным худым и язвительным, по-прежнему жил замкнуто (хотя и не настолько, как в первые месяцы после Победы), по-прежнему зверствовал на уроках, снимая баллы направо и налево... но что-то всё же изменилось.

Формулировка сути изменений принадлежала Сириусу: «Разбогател человек и купил себе чувство юмора». Тот факт, что за подобное высказывание Блэк получил не Сектумсемпру или чай с цианистым калием, а всего лишь обещание (!) «в качестве доказательства справедливости этого утверждения напоить его при случае смесью снотворного со слабительным» явно её (справедливость) подтверждал. Эта парочка, кстати, по-прежнему не упускала случая поцапаться при каждой встрече. Но теперь это доставляло искреннее (тщательно скрываемое) удовольствие обоим, так что встречались они часто — каждый раз, разумеется, «совершенно случайно» или «сугубо по делу».

Где-то к концу третьего учебного года Снейп с огромным изумлением осознал, что хотя ученики его по-прежнему бояться до дрожи в коленках, но теперь ещё и любят — не все, конечно, но многие и (что удивило его ещё больше) слушаются гораздо охотнее, чем раньше. К тому же заметно повысилась реальная (а не выраженная в отметках) успеваемость...

Жил Снейп по-прежнему в Хогвартсе — до того момента, когда собрался-таки жениться... но это уже совсем другая история!

Два Джеймса

Рождение первого ребёнка в семье Поттеров и второго — в семье Блэков разделяло три дня. Счастливые отцы (по обычаю всех счастливых отцов) решили распить по этому случаю бутылочку чего покрепче сливочного пива. В ходе сего мероприятия выяснился вполне предсказуемый, в общем-то, факт: имена для сыновей они припасли одинаковые. Некоторое время поуступав друг другу, они наконец пришли к консенсусу: пусть так и будет, а если что — станут зваться по вторым именам.

Однако, вторые имена (Сириус и Гарольд соответственно) не потребовались: поскольку Джеймс Поттер уродился цветом в маму, а Джеймс Блэк — в папу, они с лёгкой руки дяди Джорджа стали зваться Джимми-дей и Джимми-найт. Под каковыми именами и вошли в семейную историю. И в историю Хогвартса тоже, ибо унаследовали не только цвет волос, а посему не имели не малейшего шанса затеряться в общей массе. Впрочем, в Школе их обычно называли просто «эти Джеймсы», поскольку парочка была неразлучна и разобрать, кому из них принадлежит авторство очередной проказы не представлялось возможным в принципе.

О Блэк-холле

Устав от бесконечных выяснений кому именно теперь должен принадлежать Блэк-холл, Сириус решил вопрос радикально. Он скупил оба соседних дома, провёл основательную реконструкцию, в ходе которой один из домов был разделён на два жилых пространства (заодно сняв с родного дома скрывающие чары, что давно планировал) и в результате получил три просторные, но уютные «трехуровневые» квартиры. Которые затем подарил Гарри, Регулусу и Ремусу (первым двум — на свадьбы, третьему — на рождение дочери). На это ушла большая часть родительского наследства, чему Сириус только обрадовался — эти деньги явно жгли ему руки. Сам Блэк-холл несколько лет использовался исключительно для проведения семейных торжеств, а после женитьбы там поселился Сайрус с семьёй.

Впоследствии Гарри арендовал (а затем и приобрёл в собственность) ещё несколько соседних домов, в которых и разместилась его школа-интернат, существовавшая, кстати, вполне легально в магловском мире (правда, в Уставе были опущены несколько существенных пунктов).

Аластер Хмури

Жизненным кредо Хмури был афоризм: «Если у вас паранойя, это ещё не значит, что на вас не охотятся». Ввиду чего комплекс действий для хотя бы одного выхода из безвыходной ситуации у него был наготове, причём именно в виде комплекса, который мог быть инициирован, что называется, «одним движением палочки». Однако, когда дошло до дела, всё получилось несколько не так, как планировалось: правда, «обманка» сработала очень удачно, уверив в его гибели не только врагов, но и друзей, но во-первых Хмури потерял свой пресловутый Глаз, а во-вторых занесло его отнюдь не туда, куда он собирался. Причём глобально: это «не туда» на поверку оказалось Южной Америкой.

Нельзя сказать, что его не искали — у Гарри не было оснований не верить своему «информатору». Вот только защита от Поиска у него была отнюдь не хуже, чем у Сириуса, которого весь Аврорат найти не смог.

Так что выбираться ему пришлось самостоятельно. Выбрался, однако. Но это тоже отдельная история...

О Малфоях

А что о них скажешь? Только одно: такие не тонут! В остальном — читайте Канон.