Цветы и табак (гет)

Тёплый ветерок прогуливался по улицам весеннего Парижа. Взвиваясь то вверх, то вниз, путался в волосах случайных прохожих, трепал ветки цветущих белых яблонь и уносился вдаль, забирая с собой на память всё, до чего только мог дотянуться, будь то аромат душистых цветов или духов, смех или грусть, отрывки мимолётных, ничего не значащих фраз или старые, дорогие сердцу воспоминания — на самом деле, не важно, что именно. А ещё он любил весну. Весной все окна домов становились открытыми, и ничего больше не мешало залететь внутрь и подсмотреть за жизнью жильцов, весело кружась по комнате.

* * *

Геллерт сидел в постели и курил трубку. Дым облаком висел над ним, в ноздрях щипало, а табак разъедал лёгкие, но он продолжал курить, запрокинув голову на изголовье кровати. С улицы доносились звуки моторов магловских автомобилей и отдельно вырванные из разговоров слова, сказанные чуть громче остальных. Геллерт, отстранённо слушая повседневную симфонию города, прикрыл глаза. Лёгкая прохлада коснулась его обнажённой груди, дым развеялся, и, когда он глубоко вдохнул свежего воздуха, его обоняния достиг знакомый сладкий запах цветов. В Годриковой Лощине тоже росли яблони.

Он приезжал к тётушке Батильде на каждые весенние каникулы, но познакомился с ней только в последний год. Он тогда скучающе плёлся по улице, когда почувствовал на себе чей-то изучающий, пристальный взгляд. Он оглянулся, но вокруг было пусто. Геллерт продолжил свой путь, однако чувство, что за ним кто-то следит, не пропало. Охваченный любопытством узнать, кто же это был, он повторил прогулку и на следующий день, и ещё через день. На улице никого не было. И тут его осенило: а в домах?

Из окна дома, заслонённого большим, старым яблоневым деревом, виднелось маленькое, худое, бледное личико девчушки, на несколько лет младше его самого. Геллерт никогда до этого её не видел. Она, испугавшись, что её заметили, спряталась за занавеской и больше не выглянула.

Каждым следующим днём, оставшимся до окончания каникул, он проходил той дорогой и ловил её взгляд, а потом она убегала.

Через несколько месяцев его отчислили из Дурмстранга. Тогда для него семнадцатилетнего это казалось концом света, сейчас же, вспоминая об этом, он лишь усмехался. Скоро весь мир будет принадлежать ему, впрочем, как и Дары Смерти.

Летом он снова приехал в Англию. К тому времени он уже забыл о той девочке в окне, но в гостях у своего нового друга Альбуса Дамблдора он снова увидел её. Увидел совсем близко её худенькую фигурку, светлые тонкие косички и большие, как пуговки, глаза. Она была вся такая не-ве-со-мая и как будто не от мира сего.

— Это моя младшая сестра, Ариана, — сказал Альбус, когда она спустилась в гостиную, где они сидели.

Ариана — это имя было первым, о чём он думал, когда просыпался, и последним — когда засыпал. Ариана — это главная причина, почему он ненавидел маглов, когда узнал её историю. Ариана — ради неё он хотел покорить мир. Ариана — это когда юношеские мечты приобретают силу цели всей жизни. Авада Кедавра — два слова, сказанные собственными устами, два слова, которые забирают Ариану, но цели остаются. Запах яблонь — тоже.

За всё то недолгое время своего знакомства они едва ли перекинулись парой фраз, но в его голове проносится ураган вопросов.

Любил ли он её? Навряд ли.

Был влюблён в её образ? Возможно.

До сих пор влюблён?

Геллерт не успел ответить: Винда закинула на него ногу и прижалась своим обнажённым телом. У неё совсем другой запах. Порочный и горький, как табачный дым, который она выдыхала ему в рот, утягивая в страстный поцелуй. А он задыхался — от дыма, её поцелуев, её горячего тела и непристойностей, которые она по-французски шептала ему на ухо, — и не мог ей отказать, когда она требовала всё большего и большего.

Он начал свой путь ради одной, а остановиться не мог из-за другой, взлетая выше и выше. Когда-нибудь он упадёт, а приземление его убьёт.

* * *

Ветерок, равнодушно развернувшись, покинул наскучившее жилище и, на прощание снова колыхнув занавеску, продолжил движение к облакам. Ему ведь это не страшно: он умеет летать.