Бессмертная партия (гет)

Мир я сравнил бы с шахматной доской —

То день, то ночь. А пешки? Мы с тобой.

Подвигают, притиснут и — побили.

И в тёмный ящик сунут на покой.

О. Хайам

Главное в шахматах это не то, на сколько ходов вперед ты думаешь,

а то, как ты анализируешь текущую ситуацию.

Г.К. Каспаров

* * *

Ты ловишь себя на мысли, что не согласна с некоторыми определениями в целом и со многими в частности. Эббот говорит: «Хостел», но ты поправляешь: «Больничные боксы». Конечно, будучи достаточно благоразумной, ты допускаешь замечание лишь в мыслях.

Что не спасает от крупных мурашек, бегущих вдоль позвоночника, когда ступаешь по коридору тренировочного крыла и по левую руку от тебя расположены те самые пять боксов.

Не нужно стучать — двери ровно на треть состоят из противоударного стекла и никогда не запираются. Но всё же ты трижды ударяешь костяшками в косяк, прежде чем переступить порог.

Он на тебя не смотрит. Никогда. За два месяца, что Борн провёл в тренировочном боксе, ты даже не узнала, какого цвета у него глаза. Хотя, конечно же, это враньё. Они серо-синие. Спокойно и строго взирающие на тебя с фотографии в личном деле.

— Добрый день, мисс Парсонс, — продолжая изучать швы между плитками, устилающими пол, говорит Борн.

— Но… как вы узнали, что это я? — а вот ты начисто забываешь о приветствии.

— Только вы стучите, перед тем как войти.

Ты переминаешься с ноги на ногу, ожидая вежливого приглашения присесть, хотя знаешь, что его не последует. Чувствуешь неловкость, размышляя, где тебе лучше разместиться — рядом с ним на не застеленной кровати — слишком фамильярно, а единственный в помещении стул занимает тренировочный костюм Борна.

— Я хотел бы закончить с этим как можно скорее, — нотка стали звучит в обыкновенно равнодушном голосе. Ты принимаешь решение в пользу стула, без разрешения перекладывая одежду Борна на тумбочку.

— Сегодня только стандартный опросник. Следует проставить галочки или какие-либо другие графические знаки в окнах ответов, кажущихся вам подходящими.

Он молча протягивает руку, когда ты всё ещё неловко возишься с папками, выискивая незаполненный бланк.

И несколько белых птиц-листов на миг замирают в воздухе между вами. В моменте заканчивается воздух, когда Борн впервые за всё время, что ты его знаешь, говорит что-то, не относящееся к обычным вопросам. Тем, что ты задаёшь.

— Я не сплю уже третьи сутки подряд…

«…ряд — …яд» многократным эхом отражается в мозгу, когда ты разыскиваешь среди многих алгоритмов действий единственно верный.

— С чем это связано?

— Очень болит голова. Обычные обезболивающие не помогают. Я перетряхнул всю аптечку.

Ты замолкаешь на минуту, снова путаясь в определениях. Есть понятие «инструкция», в противовес которой выступает «жалость». Вопрос заключается в том, насколько легко тебе дастся нарушение правил. И ты взвешиваешь на чашах внутренних весов целые конструкции: «заручиться доверием Борна» и «получить побочный эффект», когда рука уже тянется к полупустому блистеру, что всегда носишь в кармане.

— «Релпакс»*, — говоришь ты ему, протягивая упаковку. — Одна таблетка способна купировать приступ, но при условии, что причина спазма — мигрень. Проблема в том, что я не знаю, как препарат поведёт себя в сочетании с назначенным вам курсом.

— Что это? — в голосе фонит недоверие, но пальцы Борна уже тянутся к упаковке.

— Средство из группы триптанов.** Лично мне помогает. Ваше право — попробовать.

Он тянется за стаканом воды, а ты обводишь взглядом комнату, изученную вдоль и поперёк, абсолютно повторяющую ещё четыре, находящиеся за стеной.

Стоп.

Взгляд цепляется за странный предмет на кровати. Что-то чужеродное обстановке и заставляющее мозг включиться только тогда, когда вырвавшиеся изо рта слова опережают:

— Шахматы? Вы играете в шахматы, мистер Борн?

Он отставляет пустой стакан в сторону и косится на небольшую — дюймов шесть по стороне — доску с аккуратно расставленным чёрно-белым войском, готовым сойтись в вечном сражении.

— Эббот лично дал разрешение оставить шахматы, — коротко отвечает Борн и вдруг, совершенно неожиданно, поднимает на тебя взгляд.

Больше синие, чем серые, на бледнокожем, вспоротом оврагами преждевременных морщин лице глаза смотрят внимательно. Глубокая складка между бровями, такими же тёмными, как и волосы. Вот только причёска слегка разбавлена соляными разводами седины у висков. Личное дело говорит — ему двадцать семь, ощущения спорят — сорок.

— А вы? Вы, мисс Парсонс, играете в шахматы?

Он впервые смотрит, и во взгляде заинтересованность. Такая, что ты вынуждена подбирать слова, точно настройщик — верную ноту.

— Отец научил, затем несколько лет занималась в специализированной школе. Ничего необычного, но до сих пор люблю поиграть на досуге.

И Борн осторожно, точно бедняк великую драгоценность, пододвигает к тебе доску:

— Сыграем?

Пальцы тянутся к пешке «e», но упираются в барьер мужской ладони.

— Я не говорил, что готов уступить белые фигуры. Тяните жребий.

…

В итоге ты, как всегда, играешь чёрными. В дебет ты можешь записать, что впервые увидела улыбку на его лице. Ну, или, во всяком случае, её подобие. Кредит — «Королевский гамбит»* * *

, в котором ты откровенно слаба.

Вы делаете всего шесть ходов, когда он откладывает карандаш, которым выводит нотацию.* * *

1. e2-e4 e7-e5

2. f2-f4 e5:f4

3. Cf1-c4 Фd8-h4+

4. Kpe1-f1 b7-b5?

5. Cc4:b5 Kg8-f6

6. Kg1-f3 Фh4-h6

Почерк аккуратный, несколько угловатый. Психолог в тебе машинально отмечает, что Борн уравновешен, но не лишён эмоций, шахматист уже размышляет над ситуацией на доске, а человек видит, что щёки Борна побледнели ещё сильнее.

— Я просто не умею играть быстро, — оправдывается он, подразумевая — очевидно — совершенно иное.

— Мистер Борн, вам лучше прилечь. Лекарство подействует в течение часа. Попытайтесь расслабиться. А партия… мы можем закончить в следующий раз.

* * *

Ты готова сдаться и принять определение «день сурка», когда проверяешь список дел в заметках. Не доверяя увиденному, листаешь ежедневник, поворачивая время вспять. Твои рабочие обязанности больше напоминают алгоритм программы кофейного автомата или робота. Досадуя, прикусываешь карандаш и смотришь в открытое окно.

Шум дождя заглушает шаги визитёра, которому не назначено. Впрочем, Эбботу и не требуется записываться к тебе на приём.

Взгляд начальника серьёзен и остр так же, как и стрелки идеально наглаженных брюк, порезаться можно. Ты думаешь об образах и конкретике, когда, неловко выбираясь из-за стола, приветствуешь Эббота.

Фраза, брошенная вскользь, приводит тебя в чувство, но лишь вторая клеймит сознание, оставаясь в нём яркой вспышкой надолго.

— Борн готов к выполнению оперативных заданий, мисс Парсонс.

— Он смог?

— Он разрядил ему в голову полную обойму.

Ты снова опускаешься в рабочее кресло, впиваясь в подлокотники ногтями. В теории всё звучало лучше, получив результат — агента — машину для убийств, ты понимаешь, что границы применения подобного оружия грандиозны, но молчишь. Потому что это — разумное решение, а звёздно-полосатый флаг на столе перед тобой всегда вовремя напоминал о долге перед государством. Такой тебя воспитали.

— То есть моя роль в проекте завершена? По отношению к Борну?

— Напротив, всё только начинается. Вы, мисс Парсонс, знаете тех, с кем работали, лучше всех остальных. Высокий совет предполагает, что лучшего кандидата на роль куратора и логиста в проекте Тредстоун не найти. Уверен, что вы не станете возражать.

И ты не возражаешь. Подобная формулировка в ЦРУ тебе не по статусу. Особенно по отношению к Эбботу.

…

Ты почти не разговариваешь с Борном, исключая моменты, когда «ведёшь» его на задании. Это кажется дурным сном или компьютерной игрой, где в конечном итоге кто-то погибает. Чтобы сохранить рассудок, ты убеждаешь себя, что операция и есть игра.

Но ловишь себя на молитве, чтобы жертвой в конце оказался не Борн.

Аминь.

Да и времени на оценку собственных поступков, признаться, нет — в оставшиеся дни ты занимаешься подготовкой остальных агентов. Все они жалуются на бессонницу и головную боль, но ты вместе с ними чувствуешь себя балансирующей на грани.

Ты готова разрядить обойму. В собственный висок.

…

Ты грызёшь карандаш, отказавшись от идеи планировать завтрашний день. Ветер, врывающийся в открытое окно твоего кабинета, тревожит незаполненные листы ежедневника.

Стук в дверь заставляет вздрогнуть:

— Войдите, мистер Борн.

— Мисс Парсонс? Добрый день… но… как вы узнали, что это я?

— Здесь никому не пришло бы и в голову стучать, перед тем как войти.

— Дверь можно запереть?

— Да, — теряешься ты, но продолжаешь: — У вас ко мне вопрос, требующий конфиденциальности?

Вместо ответа звук, который бы ты не перепутала ни с чем на свете: так ударяются шахматные фигуры, запертые внутри доски.

— Продолжим нашу партию? — вопрос, ожидаем, и ответ не заставляет себя долго ждать.

— Я не против…

7. d2-d3 Kf6-h5

Ты рассматриваешь его лицо из-под полуопущенных ресниц так, чтобы он не заметил. Следует признать, что Борн выглядит намного свежее, чем в прошлую вашу встречу. Ты с сожалением констатируешь факт, что грубоватые черты его лица кажутся привлекательными.

Течение времени замедляется, и только ветер, тревожащий занавески, говорит, что оно не остановилось совсем.

— Я действительно способен обдумывать каждый ход часами, — будто извиняется Борн, а ты ловишь его взгляд чуть выше собственного подбородка.

При дневном освещении глаза больше голубые, чем серые.

— Успела заметить, — отзываешься ты, возвращаясь к позиции на доске. Досадно признавать, но играешь ты ещё медленнее Борна и те восхитительные комбинации, что ты придумала в прошлый раз, разбиваются о реальность, когда он ставит коня на поле «h4».

8. Kf3-h4 Фh6-g5

Отвечаешь, перемещая ферзя, сомневаясь в правильности хода, но по-другому уже не можешь. Пауза и так кажется слишком затянувшейся.

9. Kh4-f5 c7-c6

10. g2-g4 Kh5-f6

Ты едва не роняешь коня на поле «f6», когда слышишь:

— Прогуляемся по вечернему Парижу?

…

Звучит так же странно, как если бы он пригласил тебя на пробежку по кольцам Сатурна. Без скафандра.

* * *

Ты не даёшь ответа в тот же день, а он покидает тебя после десятого хода. Между вами не остаётся недосказанности — причина гораздо банальнее: Борна вызывает Конклин. Визит к нему означает только то, что впереди ночь или даже несколько ночей, когда тебе придётся стать глазами Борна, его интуицией, подсказывающей через наушник верный маршрут и препятствия.

«Конклин», «задание», «убийство». Слова звучат чужеродно, но для тебя они уже несколько месяцев являются синонимами.

Но на досуге ты не можешь отвлечься от мысли, что предпочла бы рельеф Монмартра любому другому месту. Стараешься не думать о встрече Борном вне стен конспиративной квартиры ЦРУ, но не можешь, слушая перешёптывания листьев на ветру, наблюдая за обнимающимися парами по дороге домой.

Ты понимаешь, что взгляд твой задерживается на подбородке Борна дольше, чем то дозволено правилами приличия.

Ты придумываешь оправдания, более или менее логичные поводы для встречи… и, в конце концов, вы не доиграли партию… что является уважительной причиной для неформального разговора…

И на повторное предложение увидеться ты отвечаешь короткое «да», не распространяясь.

…

Ты не можешь поверить глазам, когда перед вами возникает вывеска «Макдоналдс», и тут же понимаешь, что Борн неловок по части встреч. Во всяком случае, он всё время озирается, а ты только и способна, что улыбаться, терзаясь внутренним вопросом: «страсть ли это ко всему американскому, или полнейшая несостоятельность в плане соблазнения?». Ведь так сложно настроиться на романтический лад среди ужинающих мигрантов, столов, заваленных грязными подносами и упаковками от «Биг-Маков».

Но ты не просто смотришь, а уже откровенно пялишься, отмечая, что у Борна тяжёлый подбородок и улыбка на миллион вольт.

— На самом деле в толпе проще всего затеряться, — пожимает плечами он, озвучивая, наконец, причину сделанного выбора. — В хорошем ресторане мы привлекали бы к себе лишнее внимание.

Но он забывает о конспирации пару часов спустя, когда ведёт тебя — босую — за руку. Мраморный парапет приятно холодит раздражённую кожу ступней. Из чёрных глазниц Сены за вами подглядывают звёзды, а в твоей руке полупустая бутылка креплёного вина, большую часть которой выпил Борн.

— Туфли трут просто безбожно, — улыбаешься ты, когда он подхватывает тебя за талию, чтобы помочь спуститься.

Часть содержимого бутылки оказывается на мостовой, а вино твоих губ — на его губах. Борн становится слишком серьёзным. И речь уже не об одном моменте.

Ближе к полуночи ты понимаешь, что можешь нарушить ту часть Устава, которая воспрещает личное общение с другими сотрудниками. Но мысль звучит глухо, мажет чёрно-белым где-то на периферии сознания, а ты поглощена лишь тем, что Борн виртуозно танцует. Только знаешь об этом лишь ты, да трое уличных музыкантов, играющих вам за пару хрустящих банкнот.

Ты всё-таки забываешь где-то свои лучшие туфли.

И об осторожности забываешь, растворяясь в настойчивых поцелуях, можжевеловой нотке парфюма Борна, в тепле его кожи и темноте собственной квартиры, скрывшей от вас ночной шёпот Парижа.

* * *

Борн достаточно умён, чтобы не афишировать ваши встречи. Настолько даже, что ни один мускул не вздрагивает на его лице при встрече, а отчёты, которые составляются для тебя, подчёркнуто сухи и кратки.

Но всё же он достаточно безумен, чтобы оставлять на твоём столе свежесрезанные розы, какие можно купить только у René Veyrat* * *

самым ранним утром. И это действительно кажется тебе нерациональным, учитывая, что лавка флориста находится в противоположном от квартиры Борна конце города.

Вы встречаетесь часто, но времени на шахматы больше нет. Как и на определения. Тебя затягивает чёрное, не поддающееся контролю пламя, имя которому — страсть.

Но ты с удовольствием растворяешься и сгораешь в нём, за неимением лучших альтернатив.

…

Вы возвращаетесь к шахматам только несколько месяцев спустя, когда октябрь торопливо ткёт серебристо-серый ковер из нитей дождя, разбавляя его яркими пятнами опадающих листьев. Ветер милостиво осушает слёзы на твоих глазах. Ты отвечаешь «Аллергия» на его молчаливый вопрос.

— Я хотел бы доиграть нашу партию.

— Хочешь расстаться?

Отрицательно качает головой, не поднимая взгляда. Но отвечает как-то невнятно:

— Я боюсь подвергать тебя опасности, потому что становлюсь опасен сам. Не лучше ли играть по сети? Мы могли бы продолжить ту самую партию. Есть сайт, где не учитывается время, сколь долго бы мы ни играли.

Ты рассеянно киваешь, ощущая такое жжение в груди, что оно, кажется, способно растопить сердце даже подступающей зиме.

А вот сердце Борна колотится со скоростью пятьдесят девять ударов в минуту. Просмотр утреннего протокола медицинского осмотра — твоя обязанность, а не простое любопытство.

…

С тех пор, как он предложил, изменилось действительно мало. Ты всё так же являешься его глазами, ногами и ушами по первому требованию Конклина. Ты молишься за Борна скорее по привычке, пренебрегая заповедями, торопясь прошептать «Аминь». Да, и ты обновляешь страничку на сайте с вашей партией по нескольку раз в день, ожидая его следующего хода.

11. Лh1-g1 c6:b5

Борн отдаёт слона, но лишь после того, как ты берёшь, поддавшись минутному искушению, понимаешь, что это не выигрыш, а жертва, которой он добивается преимущества на доске.

12. h2-h4 Фg5-g6

Между операциями проходит две недели, а Борн за всё время не говорит тебе и пары слов.

13. h4-h5 Фg6-g5

За три дня он трахает тебя дважды и остаётся рядом на всю ночь. С той долей отчаяния, которую ты наблюдаешь в нём всё последнее время, не имея возможности поговорить о его состоянии.

14. Фd1-f3

Но на заданиях он проявляет силу воли. Давит и в партии.

14. …Kf6-g8

15. Cc1:f4 Фg5-f6

16. Kb1-c3 Cf8-c5

17. Kc3-d5 Фf6:b2

18. Cf4-d6 Cc5:g1

А потому тебе не остаётся ничего лучше, чем ожидать очередного ночного визита. Идея забрать у него ладью тоже кажется правильной. Если не вдаваться в подробности.

* * *

В день, когда Борн отправляется на очередное задание, ты понимаешь, что всё пойдёт через жопу, с самого утра. Стрелка на колготках, сломанный ноготь, и брызги из-под колёс чьего-то «Ситроена» оставляют на твоём новом пальто отвратительные пятна.

Ты показываешь вслед удаляющейся тачке известную конструкцию из пальцев и позволяешь крепкому словечку сорваться с губ.

Ты заканчиваешь вытирать расплывшуюся помаду, когда в комнате конспиративной квартиры появляется Борн. За плотными шторами — освещение здесь дерьмовое. Конклин настаивает на «режиме темноты» даже днём.

Вот потому ты не можешь понять: серые у него теперь глаза или синие. Ты косишься на доску — фигуры расставила ещё пару дней назад.

— Думаю, ты готов сделать следующий ход.

Он колеблется, но тянется к пешке…

19. e4-e5

…лишая твоего ферзя возможности помочь королю. Ты видишь это сразу и до боли закусываешь губу. «Всё пойдёт через задницу», — проносится в голове, но ты достаточно благоразумна, чтобы оставить мысль там, не озвучивая.

— Знаешь… я подумал, — начинает Борн, но тут же осекается. — Впрочем, забудь. Просто знай, несколько вариантов я просмотрел и за чёрные фигуры. Ходов остаётся колоссальное количество и всегда найдётся один, самый правильный.

Это, пожалуй, самая длинная фраза, которую он сказал тебе за всю историю знакомства. Но от неё сводит скулы и щиплет в глазах.

— Ты планируешь пробраться на яхту Вамбози и закончить со всем там? Не кажется ли это безумством?

— Это единственное место, где он остаётся уязвимым. Мы месяц готовились к операции, и систему безопасности устанавливал наш человек.

— Связи между мной и тобой не будет всё это время, Борн.

— Всего несколько часов. Меня перехватит лодка Управления, ты же знаешь.

— Будь осторожен, Джейсон, — вырывается у тебя, потому что совсем уже невозможно сдержаться.

Он наклоняется, заворачивает непослушную прядку за твоё ухо и касается губ.

— Всё будет хорошо, Никки.

…

Ты просишь покинуть своё рабочее место на несколько часов в самый разгар дня. Конклин даже не замечает твоего существования. Он поглощён нецензурным диалогом с начальником оперативного штаба, а ты, сочтя молчание за согласие, выходишь на улицу.

Бледный дневной свет самого обычного декабрьского вторника ударяет в глаза, забирается за шиворот холодный ветер. Ты не чувствуешь, но негнущиеся ноги сами несут тебя к берегу Сены.

Тебя полощет, выворачивает наружу — не слишком эстетичная сцена прощания, если, согласно сказанному в Библии, душа Борна теперь рядом с тобой. Ты можешь думать только об одном — он не видит этого грёбаного утра. И не увидит больше никакого, ни одного другого.

«Выстрел в спину», «за бортом», «Борн», «мёртв». Все эти слова и словосочетания никогда не станут синонимами или определениями. Они слились в один мутный, нескончаемый кошмар.

Ты не ешь и не пьёшь трое суток. Потом тебя тошнит даже от чая.

Зато на четвёртые сутки ты напиваешься в дешёвом кабаке, услышав от Конклина новость: «Мы пока не можем понять как, но Борн уцелел, мисс Парсонс. Его следы обнаружены в Цюрихе. Этот ублюдок провалил операцию, но не вышел на связь. Он ведёт себя странно, заставляя предположить, что слетел с катушек, либо… либо потерял память».

— Но…

На шестой день сердце твоё наполняется ликованием — у Борна действительно амнезия. К этому заключению приходит целая экспертная группа, собранная по такому случаю. Сердце наполняется, но камнем проваливается в желудок. На снимках, полученных ЦРУ с камер слежения, Борн не один.

Брюнетка. Не слишком и миловидная. Неуклюжая скорее. Зовут Мария. Скорее всего, немка, но, возможно, и русская.

Впервые за неделю ты начинаешь дышать ровнее. Мария, значит Мария. Главное — Борн жив. Да, и этот засранец отлично уходит от преследования и виртуозно заметает следы. Никому не удавалось сбить со следа ищеек ЦРУ. В этом смысле Борн — первый.

Ты ничего не пишешь в ежедневнике на следующий день. В Сочельник разрешает отдохнуть даже Конклин. Да, и ты искренне считаешь, что получила к Рождеству отличный подарок — известие о том, что Борн до сих пор жив.

* * *

На след Борна ЦРУ удаётся напасть лишь через пару недель. Но после того, как он расправляется с очередным наёмником, Конклин хочет возглавить операцию по зачистке лично.

Он привлекает к этому самого верного союзника — тебя. И ты с покорностью мартышки жмёшь на кнопки в импровизированном штабе во Франкфурте. Но если признаться честно, ты ищешь повод… нет, не встретиться, а помочь Борну уйти живым.

…

Ты понимаешь, что всё пойдёт через задницу, когда Борн убивает двух агентов, охраняющих лестницу перед квартирой, в которой укрываетесь вы с Конклином.

Но на один короткий миг ты ловишь взгляд серо-синих глаз, когда Борн нападает на Конклина.

Хочется закричать. Так, чтобы вылетели все стёкла и лопнули барабанные перепонки в ушах у Борна. Во взгляде Джейсона тень. Ты хочешь верить что это — искра узнавания. Но оцепенение не даёт тебе сдвинуться с места, хотя ты и должна броситься на помощь Конклину.

…

Ты присутствуешь на пышных похоронах своего бывшего начальника, но не чувствуешь и отголоска скорби в душе. Машинально отмечаешь, что зал украшен пионами, а речи больше торжественные и формальные, чем душераздирающие. Слов не находится даже у членов семьи.

Борн отмщён. Один из идейных вдохновителей проекта, сделавшего его наёмником, мёртв.

Но жива ли ты?

Ты хотела бы задать этот вопрос Джейсону Борну, но тот исчезает почти на два года.

* * *

В конце концов ты понимаешь, что не зря получала государственную стипендию и диплом с отличием. Ты выходишь на след Борна по своим каналам, и след этот ведёт на Гоа.

За две недели до ежегодного отпуска ты начинаешь улыбаться и с видимым удовольствием посещаешь магазины, покупая купальные костюмы, шорты и вьетнамки.

На вопросы коллег отвечаешь:

— Я уже давно планировала отпуск на море. Почему бы и не Индия?

Но ты не настолько глупа, чтобы очертя голову кинуться по адресу, записанному на пачке сигарет — предмета нового, но плотно обосновавшегося в твоей сумочке. Ты действительно путешествуешь вдоль всего побережья, чтобы выявить отсутствие слежки.

Это паранойя, но она — побочный эффект службы в ЦРУ.

Ты приходишь к дому Борна за двенадцать часов до вылета самолёта и останавливаешься за несколько ярдов от его бунгало, не в силах подойти ближе.

Джейсон и Мария отдыхают на террасе. Старые, продавленные шезлонги, полуденный зной и его пальцы, переплетённые с пальцами Марии.

Ты чувствуешь себя лишней. На всей планете.

* * *

Ты учишься жить заново и врёшь, что получилось. Даже самой себе.

На твоём столе георгины из Marché aux fleurs.* * *

Свидание, признаться, вышло крайне неудачным. Как и десяток других. Но ты настроена серьёзно.

В конце концов ты должна встретиться с Николя. Милым парнем — владельцем букмекерской конторы. Ты надеваешь кружевное бельё с твёрдым намерением, когда по телевизору начинаются «Новости».

В руках пульт, и ты готова выключить, потому что безбожно опаздываешь, но в следующий момент опускаешься на диван без желания двигаться с места, когда диктор сообщает: «Сегодня в девять утра по местному времени на мосту через реку Суари, что в Гоа, было совершено двойное покушение на туристов. Мужчине удалось бежать, его спутница убита выстрелом в голову. Личность погибшей установлена, ею является гражданка Германии — Мария Елена Кройц, объявленная в международный розыск около двух лет назад. Её спутнику удалось скрыться, но есть основания предполагать, что им является разыскиваемый по делу о государственной измене гражданин США Джейсон Борн».

Если Вселенная и образовалась в результате Большого взрыва, то он — ничто по сравнению с тем, что происходит в твоём сердце. Ты понимаешь, что теперь Борн вернётся. Чтобы отомстить ЦРУ. И ты… ты снова должна быть в деле.

* * *

Ты возвращаешься к практике и отчасти теории, вновь определяя неопределяемое. «Планы» и «реальность» не хотят становиться синонимами, несмотря на предпринятые попытки. И вместо того, чтобы приблизиться к Борну, ты вынуждена наблюдать, как новый оперативный начальник ЦРУ — Памела Лэнди — занимается его поимкой. Ты не сомневаешься в провале этого мероприятия, но держишь молитвенник под подушкой.

А ещё никак не можешь попасть в оперативную группу, занимающуюся Борном, хотя сам Эббот рекомендует тебя. Высшему руководству ты нужна в Новой Гвинее.

Но всё же однажды тебя будит полночный звонок с приказом вылететь в Германию первым же рейсом.

В противовес ожиданиям, вместо рабочего компьютера в координационном центре тебя ожидает разговор с несколькими мрачными людьми из руководства, которых ты не знаешь. Председательствует Лэнди.

Тебе задают, наверное, тысячи вопросов, на которые ты отвечаешь однозначно или просто коротко:

— Нет, он никогда не давал проникнуть в свою голову, психологам не доверял. Я работала с ним только потому, что приказывал Дэниелс.

— Мисс Парсонс, Борн — государственный изменник. Он опасен, но требует встречи с нашим представителем.

— Вы хотите, чтобы к нему пошла я?

— Мы не настаиваем, но…

— Я всегда являлась патриотом, — отвечаешь ты, склоняя голову, чтобы никто не заметил тени в твоих глазах. Слишком многие в Управлении являются неплохими психологами.

* * *

Александрштрассе наводнена людьми с плакатами и лозунгами. Мозг машинально отмечает, что встречу Борн организовывает в своём стиле. «В толпе легче всего затеряться», — когда-то говорил тебе он. Это понимает и Лэнди, отдающая приказания через наушник.

— Пожалуйста, не волнуйтесь, Никки, и старайтесь держаться мест с наименьшим скоплением людей. Так группа захвата сможет контролировать ситуацию.

— Да, мэм, — отвечаешь ты, сливаясь с толпой.

В наушнике растерянный гул голосов — всё идёт не по плану, а сердце трепещущей бабочкой взмывает к подбородку — твой локоть в стальном капкане пальцев Борна.

— Быстро в автобус, — командует он, едва разжимая губы. Это разумно — никто не слышит его через микрофон, который ты предусмотрительно накрываешь рукой.

Конечно, события следующих минут мало напоминают романтическое свидание, особенно учитывая тот факт, что он грубо подталкивает тебя, направляя.

Трех остановок достаточно, чтобы ты окончательно заблудилась и пришла в себя только на лестнице, ведущей в метро.

Он торопливо задаёт вопросы, на которые ты снова вынуждена отвечать однозначно, проклиная отсутствие возможности предупредить его — ЦРУ всё ещё слышит вас.

Для Лэнди у тебя всегда останется отговорка, что он угрожал тебе пистолетом, которая…

…воплощается в реальность, спустя всего несколько мгновений.

Комната, в которую он тебя толкает, похожа на дизельную или тяговую подстанцию. Шум механизмов заглушает, делает неразборчивой его речь.

Он кричит, прижимая оружие к твоему виску, и ты тоже кричишь и… рыдаешь.

Борн принимает это за испуг, что в известной степени верно, но чувство страха напополам перемешано с отчаянием — в день, когда Борн пристрелил Конклина, он не узнал тебя. Долгий взгляд был лишь тенью презрения, а не вспышкой в памяти.

Ты понимаешь это… и молчишь.

Не добившись ответов, он уходит, оставляя тебя стоящей на коленях, с размазавшейся от слёз тушью. Ты понимаешь, что осталась жива только потому, что Мария Кройц была против убийств. Но за это ты не благословляешь, а снова проклинаешь её имя.

Тебе действительно хочется умереть.

Но только не от рук Джейсона.

* * *

Дела принимают неожиданный оборот, когда через три дня Борн снова вытаскивает хвост из капкана, и след его исчезает на горизонте событий.

Ты понимаешь, что игра ещё не закончена, когда он убивает агента, лишившего жизни Марию, и добирается до Эббота, который собственноручно пускает пулю себе в висок, о чём свидетельствует диктофонная запись, оставленная Борном на месте происшествия. Под давлением Джейсона Эббот многое рассказывает о Тредстоун. Настолько многое, что ЦРУ на несколько дней забывает о Борне, объясняясь на бесконечных пресс-конференциях.

Лэнди получает повышение.

Ты садишься в самолёт.

Чёрные воды Сены выходят из-подо льда. Ты видишь это, перегнувшись через парапет, закуривая очередную сигарету.

Дома ты занимаешься генеральной уборкой, во время которой находишь рубашку Борна, забытую им у тебя. Она всё ещё хранит призрачную нотку его можжевелового парфюма.

Время снова почти останавливается.

Вечером ты садишься за компьютер и, среди прочих дел, открываешь вкладку с не доигранной партией. Таймер, ожидающий хода Борна показывает два года, четыре месяца, три дня, семь часов и сорок две минуты.

Ты понимаешь, что он никогда не вернётся и не доиграет.

Что-то с треском ломается внутри.

* * *

Паранойя — побочный эффект, развивающийся у служащего ЦРУ вне зависимости от стажа. Борн же становится паранойей для ЦРУ. Не проходит и нескольких дней, как Лэнди снова поднимает свой зад из кожаного кресла заместителя главы Управления и предлагает свою помощь в поимке Борна Ноа Воссену, прикрывающему отток информации, за которой охотился Борн. Данные касались одного из проектов, подобных Тредстоун.

Воссен кажется волком даже по сравнению с Эбботом. Ты не лезешь в дела, хотя предлагаешь свою кандидатуру в Вашингтоне. В стороннем проекте.

Лэнди подписывает бумаги.

Тебе мало известно о проекте Блэкбрайр — новом Граале для Борна, но сама того не замечая, ты оказываешься в самом водовороте событий. В Мадриде.

…

Новая встреча действительно застаёт тебя врасплох. В конспиративной квартире Борн обезвреживает четверых агентов, выставленных тебе в охрану. Он снова направляет пистолет тебе в лицо, но с невозмутимым видом ты отчитываешься Воссену, что кроме тебя в комнате никого нет, подтверждаешь это кодовым словом, которое следует произносить в отсутствие угрозы для жизни.

Воссен не дурак, но он ведётся. Говорит, что группа захвата будет на месте через две минуты.

Ты хладнокровно отключаешь микрофон и позволяешь себе:

— Моя машина внизу. Двух минут хватит, чтобы убраться.

И понимаешь, что подписываешь себе пролонгированный смертный приговор. В ЦРУ скоро обо всём догадаются. Но ты не думаешь о способе, которым тебя непременно казнят. Ты размышляешь только о том, чтобы как можно дольше водить всех за нос — твоя учётная запись в Системе ЦРУ должна помочь Борну в поиске ответов на его вопросы.

* * *

Кафе в пригороде Мадрида кажется жалкой пародией даже на Макдоналдс. И всё же в нём есть кое-какие преимущества. В зале почти темно, но панорамные окна пропускают свет неоновых вывесок с улицы. Он ложится разноцветными пятнами на лицо Борна, прибавившее новых шрамов и морщин, а ты… ты готова сойти с ума от нежности, с которой узнаёшь каждую его чёрточку.

И пока ты пересчитываешь новые штрихи седых волос на его голове, приводя вычисления к знаменателю «не так уж и много», он заказывает кофе.

— Что привело тебя сюда? — наконец, нарушаешь тишину ты. — Зачем тебе понадобился Дэниелс?

Вместо ответа Борн возится в кармане кожаной куртки, и между вами на столе появляется фотография, запечатлевшая двух мужчин в момент рукопожатия.

— Кто на этом фото? — он задаёт вопрос, впившись взглядом серых до бесцветности глаз в твоё лицо. Борн всё ещё ждёт подвоха, он готов столкнуться с любым проявлением агрессии.

— Это Дэниелс, — чтобы узнать руководителя отдела ЦРУ в Мадриде, тебе хватает и мимолётного взгляда на снимок. — А вот второго я не знаю. Кто это?

— Он был там с самого начала. Помню, что увидел его в первый же день, и привёл меня к нему именно Дэниелс. Так всё и началось. Со мной что-то произошло, и я обязан понять, что именно. Или мне никогда не стать свободным. Ты понимаешь, о чём я говорю, Никки?

Собственное имя, буднично сорвавшееся с его языка, заставляет тебя вздрогнуть. Ложечка, которую ты до сего момента теребишь в руках, падает на стол и вибрирует.

— Дэниелс упоминал о поведенческих экспериментах. Их проводили над оперативными агентами, чтобы сделать из них настоящих боевых роботов. Но чтобы сделать человека машиной для убийств, его приходилось сначала ломать. Дэниелс сказал, что ты был первым, Джейсон.

— Почему ты помогаешь мне?

Несмотря на то, что Джейсон задаёт вопрос вполголоса, внимательный его взгляд заставляет твои пальцы мелко дрожать. Чтобы найти опору, ты хватаешься за ручку чашки, сглатываешь подступивший к горлу ком. В других ситуациях ты по праву гордишься умением держать себя в руках. Владея психологическими приёмами, тебе ничего не стоит обмануть полиграф, но только Джейсону Борну врать ты не умеешь. И не хочешь.

Затянувшаяся пауза обозначает границы приемлемого посторонними звуками, проникающими с улицы. Где-то на полной скорости пронёсся мотоцикл, послышался обрывок песни. Ты тяжело выдыхаешь и, оставив злополучную чашку в покое, наконец, несмело, но прямо смотришь на Джейсона.

— Мне было тяжело… с тобой… Ты что, и правда ничего не помнишь?

— Нет, — отвечает он без тени сомнения, ни на миг не разорвав зрительного контакта.

За спиной твоей вновь звенят дверные колокольчики, и ты оборачиваешься, чтобы посмотреть, куда метнулся взгляд Джейсона. Но не успеваешь. Молниеносно подхватив тебя под локоть, Борн шепчет:

— Всё, уходим. Полиция.

* * *

Ты понимаешь, что являешься частью плана Борна, лишь оказавшись в Танжере. Джейсон просит тебя развернуть Дэша Буксани — наёмника, посланного к Дэниелсу.

— Ты думаешь остановить их? Джейсон, опомнись. Нейтрализуем Буксани, пошлют следующего. Если Управление взялось за Дэниелса, ничто его не спасёт.

— Мне просто нужно выиграть немного времени. К Дэниелсу осталась пара вопросов. Пока Буксани сделает круг по Танжеру, я успею.

Ты смотришь на проявившиеся глубже обычного носогубные складки Борна и понимаешь, что контраргументов не имеется.

Ты входишь в систему под своим именем, понимая — петля на твоей шее затягивается всё туже.

Когда спешишь к месту очередной встречи, назначенной Борном, ты думаешь о шахматах. О том, что накануне снова обновляла вкладку с начатой партией, хотя Борн спал в твоём номере, только отдельно. Улыбаешься горько идее, что внутренний гроссмейстер в нём ведёт постоянную игру, вот только вместо доски у него — прошлое, на котором среди прочих разменных фигур ты — пешка, не знающая следующего хода.

Ты понимаешь, что тебе никогда не достичь края доски и не стать ферзём* * *

в игре Борна, когда снова всё идёт не по плану. Буксани всё же подрывает автомобиль Дэниелса, опережая Борна на несколько секунд.

Ты предпочитаешь бежать с места происшествия, но ЦРУ, ведущее в партии со счётом «1:0» не в вашу с Борном пользу, уже понимает всё. Буксани отдан приказ следовать за тобой, чтобы устранить.

Ты теряешь Борна из виду.

Ты чувствуешь ледяное дыхание смерти на собственном затылке.

Но ты не готова сдаваться. Нет, не сейчас. По крайней мере, ты не умрешь до того момента, пока не расскажешь Джейсону Борну всей правды.

О вас.

…

Безумная мозаика из кровавых точек в глазах, перемешивающихся с чёрными пятнами, что остаются после солнечных лучей на сетчатке. Красные, жёлтые, оранжевые драпировки сохнущего белья на фоне синего неба, смеющегося в облаках — мир безобразно ярок.

А ты никогда не чувствовала подобного отчаяния и думаешь только о том, что день слишком хорош, чтобы уйти и не вернуться.

Тебя никогда нельзя было бы назвать трусихой, но ноги едва подчиняются, когда понимаешь — Дэш настигнет, это просто вопрос времени.

Путаешь следы в спальном квартале полутрущоб, а где-то на центральной площади туристы наверняка беззаботно фотографируются на фоне огромных часов. Ты думаешь, что в следующей жизни хотела бы встретиться с Борном под ними, а в этой… клонящейся к закату, желаешь только одного — чтобы если не ты, то хотя бы Джейсон Борн ушёл от Дэша живым.

Второе дыхание открывается, когда ты видишь незапертую дверь. Тенью ты просачиваешься за неё, загоняя себя в ловушку. Подъезд. И если закрыт люк, ведущий на чердак — всё закончится здесь.

Но следующий лабиринт гостеприимно приглашает тебя прятаться среди водостоков и баков для нагрева воды. Крыши раскалены и открыты — всё как на ладони. В отчаянии ты бежишь, прыгаешь с парапета на парапет, пока не оказываешься в одной из квартир, где… Дэш избивает Борна.

Сердце ликует, что Джейсон не оставил тебя, и… проваливается в печень, когда понимает — преимущество на стороне Буксани.

Ровно с десяток секунд — и вот уже Джейсон затягивает на шее наёмника удавку.

Хриплый звук, рвущийся из горла Дэша, приковывает тебя к полу. Ты не в силах сдвинуться с места и завороженно смотришь, как Борн отнимает у человека то, чего ему не давал — жизнь.

Ты впервые понимаешь чувства Марии Кройц, ведь то, что ты видела раньше, — Борна на задании — это совсем другое. Это вроде повествования от третьего лица.

И только закончив, Борн поднимает на тебя взгляд. Непогожий и серый, гораздо темнее обычного. Но смотрит, будто извиняясь, что тебе пришлось видеть это.

— Пойдём, — выходишь из оцепенения ты и тянешь его за рукав, — ребята из Управления будут здесь с минуты на минуту. Оставаться — плохая идея.

* * *

Номер гадкий, гостиница самая дешёвая — пригород Танжера, где бедность обнимается с нищетой. Окна вашей комнаты выходят на трущобы, разноцветной, нескладной мозайкой скрывающие горизонт.

Комната квадратная, шагов пять по стороне и большую её часть занимает старая, видавшая виды кровать, покрытая продавленным матрасом. Ты думаешь о том, что может заставить людей прийти сюда, и находишь ответ, глядя на Джейсона — похоть, сиюминутное желание перепихнуться.

Но когда ты задаешь этот вопрос себе, — конечно, не озвучивая — понимаешь, что впервые в жизни не хочешь к нему прикасаться.

И всё же мочишь застиранное, посеревшее полотенце, а потом оттираешь кровь Борна, перемешанную с кровью Буксани, с его разбитых костяшек. А после садишься рядом — бедро к бедру — и долго смотришь в глаза, накрыв ладонью его ладонь.

Его взгляд непроницаем.

Но большего тебе и не надо.

Чуть позже ты по совету Джейсона перекрашиваешь волосы, смывая краску прямо в раковину. Белое становится чёрным, а твои гладкие локоны отсечёнными прядями утекают в водосток.

Смотришь на своё отражение в зеркале и понимаешь, что тебя тошнит. В полумраке ванной комнаты ты здорово напоминаешь Марию Кройц, какой она запечатлена на фотографии в личном деле. Пытаясь стряхнуть наваждение, ты видишь через приоткрытую дверь Джейсона, безмолвно наблюдающего за тобой, и борешься с желанием задать ему вопрос: выбрал ли он Марию потому, что она на тебя похожа?

Но ты сдерживаешься отчасти из соображений логики, но ещё и потому, что он торопит:

— Пора. Тебе нужно идти.

Он провожает тебя до автобуса, следующего рейсом Танжер — Рим. Ты тихо-тихо говоришь, что задержишься, ведь всегда хотела посмотреть Колизей и Пантеон. Это как увидеть Париж и умереть. С той лишь разницей, что жить тебе очень хочется.

Впервые за долгое время.

Ты всё ещё надеешься на что-то, стоя на автобусной остановке, когда неловко переминаешься с ноги на ногу. Он держится в тени навеса так, что падающий свет разделяет его лицо почти пополам. И белое вновь становится чёрным, когда он коротко обещает:

— Тебе скоро станет легче. Вот увидишь. Со мной такое уже случалось. Сначала думаешь об этом постоянно, но вскоре забываешь. Почти.

И единственное, что требуется уточнить, — говорит он о новом времени или о воспоминаниях, связанных с Тредстоун. Открываешь рот, чтобы спросить, но видишь только удаляющуюся спину. Борн слегка припадает на правую ногу.

Ты садишься в автобус, чтобы поближе взглянуть на Рим. Это не твоё желание, скорее необходимость.

* * *

Проходит всего три дня с тех пор, как ты арендуешь номер с видом на море.

Слегка успокоившись, ты почти с уверенностью выходишь к людям и пьёшь зелёный чай на открытой террасе летнего кафе.

Белые камни, колонны-колонны-колонны, небо жадно глотает редкую сахарную вату облаков. Синий и белый — никакого чёрного. Мерный гул телепередачи и ноутбук перед тобой. Ты снова обновляешь вкладку с партией, где время обдумывания хода белыми превысило срок в два года и пять месяцев.

Голос диктора «Новостей» заставляет тебя оторваться от экрана ноутбука. Он звучит эмоционально. Так, что ты — не слишком хорошо владеющая итальянским — с трудом разбираешь слова. Но здорово помогает бегущая строка. На английском.

«Сегодня совет при Президенте провёл экстренное собрание по поводу набирающего обороты скандала, связанного с программой физического устранения неугодных, разработанной ЦРУ под кодовым названием Блэкбрайр. Директор ЦРУ Эзра Креймер находится под следствием. Он обвиняется в санкционировании программы, жертвами которой могли стать даже граждане США. Также арестованы доктор Альберт Хирш, предположительно занимавшийся разработкой программы, и заместитель директора ЦРУ Ноа Воссен, бывший её оперативным руководителем. Между тем нет никаких сведений о Дэвиде Уэббе, также известном под именем Джейсон Борн, который предположительно и предоставил информацию, позволившую разоблачить программу Блэкбрайр. Сообщается, что Борна застрелили и он упал в воды Ист-Ривер с крыши десятиэтажного здания. Однако трёхдневные поиски тела результатов не принесли…»

Последовавшая дальше информация тебя не интересует. Сердце вновь колотится в районе подбородка, и ты едва ли можешь скрыть улыбку. Борн — жив! В этом нет никакого сомнения. Ты оставляешь на столе мятую купюру и собираешься захлопнуть крышку ноутбука, но тут замечаешь, что белая пешка перемещается на поле «e5». Борн повторяет ход, сделанный им в день, когда он отбыл на яхту Вамбози.

А значит, он вспомнил…

Время перестаёт существовать, когда ты отвечаешь:

19. …Фb2:a1+

Ход, конечно, дерьмовый, но за два года и пять месяцев лучшего ты придумать не смогла. Ты понимаешь, что до капитуляции твоего короля остаётся три года, но радуешься поражению, как самой великой победе. Дух захватывает от того, как Борн сумел просчитать всё на двадцать ходов вперёд. И речь не только о партии.

20. Kpf1-e2 Кb8-a6

21. Kf5:g7+ Kpe8-d8

Ходы более чем ожидаемы.

22. Фf3-f6+!

Ты забираешь ферзя, понимая, что партия проиграна. Ты не мешаешь Джейсону насладиться триумфом.

22. …Kg8:f6

23. Cd6-e7#.

Конь g8 забирает ферзя и перестаёт защищать поле e7, на котором белые и дают мат.

Остаётся лишь вопрос о том, сколько ходов придётся сделать Борну, чтобы добиться твоей капитуляции.

Партия для тебя заведомо проигрышная. Ты никогда не могла даже толком разозлиться на него.

* * *

Он появляется спустя ещё три дня и оправдывается, что погода была нелётной, а потому пришлось добираться по железной дороге. Но слова, сказанные знакомым его голосом, остаются неопределяемым белым шумом, помехой случайной радиостанции, когда ты целуешь его прямо на пороге своего номера.

В просторной спальне стоит кровать. Но до неё, пожалуй, миллионы миль. Прогретые, деревянные доски пола кажутся тебе мягчайшей периной под его нежными руками.

Каждое касание остаётся на грани между экстазом и болью. Подушечки пальцев пересчитывают твои рёбра, будто стараясь удостовериться, всё ли на месте.

Нагота совершенна, и на атласе тела хочется обладать каждой впадинкой или возвышенностью.

Без условий ты доверяешь ему вновь. Ты впускаешь его в свою жизнь, своё тело с благодарностью, определяя «аминь» как запятую, после которой всё только начинается.

Когда вы отдыхаете, можно перебраться в кровать. Но до неё по-прежнему тысячи миль, а ты не в силах разомкнуть объятий и на секунду. Пятно солнечного света, в котором вы лежите на полу, кажется необитаемым островом. Спокойным и защищённым.

Рука Джейсона бродит в твоих волосах, твоя ладонь покоится на его груди. Ты не можешь отказать себе в удовольствии вдыхать можжевеловый аромат и осмелиться, наконец, задать самый важный вопрос:

— Когда ты вспомнил обо мне?

Пауза затягивается, и солнце прячет лицо за облаком. Борн чуть теснее прижимает тебя к себе. И ты слышишь, как всегда спокойное сердце колотится о рёбра, точно собирается выпрыгнуть наружу. Ты целуешь его в плечо.

— Никогда не забывал.

— Что?! Но…

— Нет… я выразился не совсем правильно. Понимаешь, Никки, можно забыть человека, образ, голос, его тело и лицо. Но чувство не забывается. Любовь жила внутри меня всегда. Только источника её я найти не мог.

— А Мария? — задаёшь неудобный вопрос, после которого он слегка отстраняется, всё же удерживая тебя за плечи. Джейсон приподнимается, опираясь на локоть, и долго изучает твоё лицо.

— Я был одинок. Когда я проснулся, она была единственным человеком, которого я знал. Я чувствовал любовь, но не знал источника, — повторил Борн и снова лёг, но тут же продолжил. — А ты? У тебя был кто-то?

— Когда мы начали встречаться, — начинаешь после паузы, понимая, что это звучит как оправдание, — ты взял с меня слово, что если с тобой что-то случится, я попытаюсь устроить свою жизнь. Ты неустанно повторял, что тебя может не стать в любой момент… но… когда по-настоящему исчез, а потом появился ни черта не помня из собственной жизни… я пыталась… но так и не смогла.

Он дышит ровно и, кажется, улыбается. Ты молчишь, не решаясь нарушить совершенство момента. Совершенно определённо, что ты снова проиграла ему в тактике и гораздо бездарнее, чем за двадцать три хода, как в партии.

* * *

Солнце жадно слизывает облака в синем-синем небе, растворяет их как конфеты за своей синей щекой. Взгляд Борна спорит с небом в синеве. Ты сидишь, прижимаясь к нему спиной, но видишь его глаза, стоит только чуть откинуть голову.

Перед вами перелистывает страницы пустого ежедневника дел море. Его страницы-волны требуют записи совсем другой истории. Ладони Джейсона покоятся на твоём округлившемся животе, и момент наполнен искренностью и нежностью.

Зима в краях, куда вы перебрались, суровая, и до неё нужно многое успеть: достроить дом, заготовить дрова, мясо и рыбу, ведь тут вам не поможет никто, люди — такие же отшельники как и вы — живут друг от друга за десятки километров.

Ты предлагала Аляску, но Джейсон выбрал другой край географии — берег Белого моря и Россию.

Ты понимаешь почему. Здесь Белое никогда не станет Чёрным, а «тут русские-то не живут, не то что агенты ЦРУ будут нас искать», — слетевшее как-то с губ Джейсона подарило надежду.

За три месяца, что вы здесь, действительно ничего не произошло. Только стены вашего нового дома выросли да вы с Джейсоном начали новую шахматную партию. Позиция и теперь расставлена на доске, но Джейсон тщательно обдумывает ход, пока Белое море переворачивает пустые страницы вашего ежедневника.

_____________________________________________________________________________

* «Релпакс» — Препарат с противомигренозной активностью.

** Триптаны — группа лекарственных средств, являющиеся препаратами первой линии для купирования головной боли в остром периоде при тяжёлых мигренях, средней степени тяжести, а также лёгких формах в случае неэффективности или противопоказаниях к приёму нестероидных противовоспалительных средств (НПВС).

* * *

«Королевский гамбит» — шахматный дебют, начинающийся ходами: e2-e4 e7-e5 2. f2-f4. Идея этого начала в устранении пешки е5, вскрытии вертикали «f», захвата центра ходом d4 и атаки на пункт «f7». Один из самых острых и сложных дебютов.

* * *

Нотация — (от лат. notatio — записывание, обозначение) — система условных обозначений, применяемых для записи шахматной партии или положения фигур на шахматной доске. В большинстве стран принята алгебраическая нотация.

* * *

René Veyrat — цветочный магазин в Париже.

* * *

Marché aux fleurs — название ещё одной парижской цветочной лавки.

* * *

 — в случае, когда пешке удаётся пройти через всю доску, она может стать любой фигурой на выбор игрока.