Сторонник чётких правил (джен)

Резать к чёртовой матери,

не дожидаясь перитонитов!

(к/ф Покровские ворота)

Молодой гвардеец Джейме Ланнистер думал, что его любимыми караулами будут те, в которые он заступал со своим учителем Барристаном Селми: Джейме почти год был оруженосцем Барристана и запомнил своего учителя как благородного, спокойного и интересного человека. То ли это война изменила сэра Барристана: он долго оправлялся от своих тяжелых ран и вернулся в столицу мрачным и поседевшим, — то ли новая должность лорда-командующего Королевской гвардии давила на его плечи, а может, Барристан Селми и остался прежним, это Джейме перестал быть пареньком, с которым Барристан возится в минуты отдыха, и сделался братом Барристана по Королевской гвардии, видящим Барристана на службе, а не на отдыхе, — как бы то ни было, Барристан был теперь с Джейме вежлив и сух, а в караулах и вовсе был безмолвен. Джейме понимал, конечно, что караульные должны не просто торчать столбами в ночи у дверей королевских покоев, но и прислушиваться к ночной тишине, чтобы услышать возможного злоумышленника, крадущегося по крыше, или по коридору, или, упаси боги, уже проникшего в королевские покои, — но к чему хранить гробовую тишину, когда за дверями король хохочет, или скандалит, или пьет и сквернословит? Все равно, как ни прислушивайся, ничего, кроме громового голоса Роберта не услышишь, — и сэр Мерин Трант или сэр Борос Блаунт всегда были готовы поддержать тихую и приятную беседу, но сэр Барристан хранил молчание и неподвижность.

За два года службы под началом Барристана Селми Джейме почти забыл, каким был Барристан в бытность его учителем, и начал смотреть на Барристана как на идеальное оружие. Барристан Селми был всегда собран и строг, его действия всегда соответствовали уставу, а он сам был всегда готов к бою. Джейме даже перестал удивляться тому, что Барристан поступил на службу к новому королю, который убил его принца и против которого Барристан отважно сражался в одной из последних битв гражданской войны, — выглядело это так, будто Роберт подобрал на поле битвы великолепный смертоносный меч, называемый Барристан, а разве меч может отказаться повиноваться своему новому хозяину?

Вот и сейчас Барристан бесстрастно и неподвижно стоял у дверей королевских покоев, где Серсея, сестра Джейме, его королева и его тайная любовница, требовала от Роберта защитить ее честь и покарать слуг Аррена, распевавших про семью Ланнистеров грязные и похабные песни. В песнях, которые слышал издалека и Джейме, доставалось всей их семье: его отца лорда Тайвина честили бездушным живодером и припоминали ему резню, в которой сгинул весь род Рейнов из Кастамере, покойную мать Джейме ославили королевской шлюхой, а брата Джейме Тириона — уродливым бастардом безумного короля Эйриса.

— Уймись, женщина, — изредка отвечал Роберт все более пьяным голосом, и по его голосу было слышно, что свою жену он не ставит ни в грош и обращает на нее внимание не более, чем на жужжащую у его уха муху.

Сейчас Джейме был бы благодарен Барристану как никогда, если бы тот завел с ним негромкую беседу и отвлек его от безобразной семейной сцены, которая для Джейме была даже более тягостна, чем было бы рычание и довольный хрип Роберта, склонившего Серсею к исполнению супружеского долга. Джейме ревновал Серсею и как сестру, и как женщину, ему счастье побыть с ней, особенно в ее постели, выпадало урывками, но еще больше его злило, что недостойный пьяница и грубиян Роберт относился к Серсее так пренебрежительно, и то, что для Джейме было счастьем и мечтой, для него было чуть ли не работой коронованной шлюхи. Сам Джейме ради получаса счастья и близости был готов выполнить любую просьбу Серсеи, хоть и ругал себя порой за это: может, и недостойным мужчины было то, что Серсея так им крутила, но ведь она-то была достойна того, чтобы у нее был действительно любящий ее мужчина, который бы заботился о ней, берег ее сердце и выполнял ее капризы.

— А, заткнись, злобная дура, — отмахнулся Роберт от очередного требования Серсеи вырвать слугам Аррена языки за их песни, и Джейме испугался, что сестра не вытерпит и влепит пьяному Роберту пощечину. «Если он ударит ее в ответ, я ворвусь в спальню и убью его», — пообещал себе Джейме, он довольно часто думал о том, что расправится с Робертом, и это было весьма самонадеянно: Роберт был еще молод и действительно был самым страшным бойцом Вестероса, крещеным в непрерывных боях гражданской войны, что длилась больше года. Но Джейме презирал своего соперника, как свойственно счастливым любовникам — даже утром перед своей свадьбой Серсея кувыркалась в постели с Джейме, да и медовый месяц был скорее у него с ней, чем у Роберта: Серсея удивительно быстро рассорилась с нелюбимым мужем, которого выбрал для нее честолюбивый отец. К тому же во всем остальном, не связанном с войной и убийствами, Роберт был, с точки зрения Джейме, неотесан и бестолков: поведение Роберта не было ни рыцарственным, ни светским, обязанностями монарха он пренебрегал, частенько напивался до безобразия, сквернословил и буянил, да и вообще казался Джейме случайно попавшим на трон дураком.

За дверью Роберт наконец напился допьяна и захрапел, а Серсея разрыдалась, и Джейме не выдержал.

— Я войду к королеве, брат Барристан, — обратился Джейме к своему напарнику и командиру. — Я не могу оставить ее одну в таком состоянии, она моя сестра.

Джейме ожидал, что строгий и непреклонный Барристан снова ответит ему, что больше у него нет сестры, что его семья теперь братья по Королевской гвардии, а лордом и отцом для него теперь является король, но Барристан медленно склонил голову, и Джейме вошел в королевские покои. Роберт храпел на лежанке, выронив и разлив последнюю бутылку вина, а Серсея сидела на кровати, утирая злые слезы.

— Уложить в постель эту свинью? — тихо спросил Джейме, чтобы не слышал сэр Барристан за дверью.

— Лучше меня уложи, — лукаво сказала Серсея, поманив к себе Джейме, и уже через несколько минут, прошедших среди жадных поцелуев, Серсея бесшумно выскользнула из своего платья, а Джейме так же неслышно отстегнул нижнюю часть доспехов — до панциря он добраться не успел, потому что Серсея потянула его к себе, высвободив его еще и из бриджей и начав дразнить рукой.

— Пообещай мне, что вырвешь языки арреновским холопам, — потребовала с хитрой усмешкой Серсея, останавливаясь и не пуская Джейме к себе, и даже сквозь радость от того, что сестра утешилась, Джейме почувствовал какую-то горечь: она словно продает себя, будто не верит, что он выполнит любое ее желание и так, до секса она попросит или после.

— Я вырву их языки через горло, — пообещал Джейме, наваливаясь на сестру и пытаясь в нее войти, но Серсея не сдавалась, даже накинула на свою грудь простыню.

— Они тогда умрут, это неинтересно, — ответила юная и злая Серсея. — Я хочу, чтобы они жили и мучились за свои отвратительные песни, чтобы мычали, а мы бы над ними смеялись, зная, что они даже ответить не могут.

Наследственной жестокости, доставшейся от Тайвина, на близнецов Серсею и Джейме боги отпустили вдвойне, по справедливости, но большая часть жестокости почему-то досталась женщине, и Джейме сейчас стало немного неприятно от слов сестры — но желание было сильнее, и оправдания для Серсеи всегда находились: ее горько обижает грубый и нелюбимый муж, так мало ее желаний исполняется, и теперь она просит с запасом, как изголодавшийся по ласке ребенок, — так что Джейме легко сдался.

— Я отрублю им руки, — пообещал Джейме. — Пусть посмешат тебя своими культями. Вырывать языки слишком сложно.

— Ах, это еще и опасно, наверное, — насмешливо сказала Серсея и отодвинулась вглубь кровати. — И сейчас тоже очень опасно заниматься такими вещами, вдруг мой муженек проснется у тебя за спиной.

— Я тогда убью его на месте, — пообещал Джейме и потянул Серсею к себе. — Хорошо, любимая моя, мое солнце, я вырву им языки. Только скажи мне, что ты — хочешь…

— Хочу, — ответила Серсея, открываясь для Джейме и впуская его в себя, а Джейме подумал, что он-то просил сказать, что она хочет его, хочет любви, томится по его телу, а по голосу Серсеи ему показалось, что она просто подтверждает свое желание, чтобы у певших оскорбительные песни слуг Аррена были вырваны языки. — Хочу!

Если совесть в такие моменты еще могла бы укорять Джейме, уже несколько раз исполнявшего жестокие просьбы Серсеи, совесть могла бы спросить его, выкинул бы он по ее просьбе в окно невинного семилетнего мальчугана и отсек бы он руку девятилетней девочке, даже если бы Серсея, обвиняя ее, была неправа, — но и совесть, и боги уже не обращались к Джейме, потому что ответ его был ясен еще до вопроса: «Чего не сделаешь ради любви». И поэтому совесть не тревожила Джейме, когда он трахал собственную сестру на ее супружеском ложе, в нескольких футах от ее спящего супруга, которому и сам Джейме клялся в рыцарской верности, — а раз он не слышит голоса совести, за спиной у Джейме прошелестел вынимаемый из ножен меч.

— Я должен был убить тебя еще два года назад, — спокойно сказал Барристан, когда Серсея испуганно вскрикнула, а Джейме в ярости отпрянул от нее и обернулся. — За то, что ты нарушил обеты и убил короля, которого клялся защищать до последнего вздоха. Из всех братьев я тогда остался один, и мне не с кем делить вину за свое промедление.

— Когда я вошел к Эйрису с обагренным кровью мечом, зарубив его десницу Россарта-алхимика, он кричал: «Сожгите весь город! Жгите всех!» — напомнил Барристану Джейме, завязывая штаны.

— Я знаю об этом, — кивнул Барристан, который уже слышал оправдания Джейме. — Как рыцарь, ты должен был защищать народ и имел право препятствовать исполнению таких королевских приказов. Ты убил Россарта-алхимика — мог убить и остальных алхимиков, и солдат, которые попытались бы добраться до Дикого огня по приказу короля.

— Тогда убили бы и меня самого, — возразил Джейме.

— Да, — кивнул Барристан. — Но ты не запятнал бы своей и нашей чести нарушением своей клятвы и цареубийством, а погиб бы со славой. Впрочем, и мною, и нынешним королем тот твой поступок был найден достойным снисхождения. Я надеялся, что ты загладишь свою вину верной и беспорочной службой на протяжении всей своей долгой жизни, но сейчас ты нарушил другой обет: братья Королевской гвардии, надевая белый плащ, клянутся не знать женщины.

Это было, наконец, смешно: уставщина и формализм в такой ситуации, — Джейме ожидал этого меньше всего и был уверен, что даже Роберт, проснись он сейчас, посмеялся бы ослепительно честным и удивительно неуместным рассуждениям Барристана. Джейме пожал плечами и напомнил Барристану, что у их брата по Королевской гвардии Ливена Мартелла, погибшего на гражданской войне, была постоянная любовница и несколько детей.

— Поступок принца Мартелла был найден братьями заслуживающим снисхождения, и таковым же было суждение короля, которому лорд-командующий представил разобранное нами дело, — бесстрастно ответил Барристан, идеальный хранитель рыцарской чести и идеальное оружие. — Думаю, ты понимаешь, почему твоему поступку снисхождение оказано не будет.

— Вы угрожаете моему брату, сэр Барристан? — спросила Серсея, успевшая завернуться в простыню.

— Я не угрожаю, — ответил Барристан. — Я просто сейчас его убью. Возьми свой меч, мой бывший брат Джейме Ланнистер, и умри. Я, твой лорд-командующий, приговорил тебя к смерти.

— Может, ты все же разрешишь мне еще и надеть нижнюю часть моих лат? — насмешливо сказал Джейме, хотя положение его не было смешным: сорокалетнего Барристана, бывшего в полной силе, он бы в любом случае не одолел.

— Нет, — отозвался Барристан. — Если ты не понял, это не турнир и не судебный поединок. Ты обесчестил гвардию, мою единственную семью, которая была и твоей семьей. Ты предатель и бесчестный человек, и тебя просто нужно убить, чтобы смыть твоей кровью пятно с чести гвардии. А если ты думаешь, что в неполном доспехе я разрублю тебе ногу и потом добью, то в целом ты думаешь правильно.

— Убирайся отсюда! — закричала Серсея на сэра Барристана, вставая рядом с Джейме. — Я приказываю тебе как твоя королева!

— Ваше величество, если вы думаете, что название «Королевская гвардия» произошло от слова «королева», вы заблуждаетесь, — немного снисходительно пояснил сэр Барристан. — Я присягал королю, и приказы мне отдает только он. Роберт Баратеон хороший солдат: его сон не тревожат чужие голоса, но лязг мечей его сразу разбудит. Дальше я поступлю по его слову — если хотите, давайте разбудим его сейчас. Но казнь вашего брата — дело чести гвардии, и состоится независимо ни от чего. Относительно вас моя присяга только предписывает не допускать причинения вам физического вреда никем, кроме вашего господина и мужа.

— Только тронь моего брата, и наш отец порубит и тебя, и этого… короля на куски! — разъярилась Серсея, но Барристан по-прежнему оставался спокойным и по-прежнему держал меч наготове.

— На его последнем турнире лорд Тайвин не показался мне опасным противником, — заметил Барристан, возможно, давая своему бывшему ученику последний шанс покаяться и попросить о возможности смыть позор с чести гвардии другим способом, спасая своей смертью и сестру, и отца.

— Ты думаешь, отец будет с тобой драться? — рассмеялась Серсея, ей-то пока от Барристана ничего не угрожало, это Джейме начал уже понимать, что его жизнь окончена.

— Думаю, ему придется, если он хочет умереть с честью, — спокойно сообщил Барристан. — Я прошел в осажденный Сумеречный Дол и вернулся, неся короля Эйриса на плечах. Если король прикажет, мне нужно будет просто добраться до вашего отца, а возвращаться уже будет необязательно.

— Убирайся прочь! — вскричала Серсея, ей пришло в голову, что, если Барристан не вправе причинить ей вреда, она может попытаться выпихать его за дверь или хотя бы дать Джейме возможность сбежать и вернуться с солдатами Ланнистеров, которых их отец оставил в Королевской гавани несколько сотен. Но Барристан быстро сделал шаг в сторону, поймал наступавшую на него Серсею за горло латной рукавицей, и она осела на пол.

Джейме инстинктивно сделал движение к сестре, но меч Барристана остановил его, упершись острием под подбородок.

— Я не причинил ей вреда, — заметил бесстрастный Барристан. — Она очнется через несколько мгновений. Этого времени хватит.

И только тогда Джейме, по молодости лет думавший с юношеским цинизмом, что обетов на свете слишком много и язык устанет клясться, понял ценность рыцарской чести. Не уронивший своей чести умер бы в поединке с мечом в руке. А он дернуться за мечом уже не успеет.