Терзание (джен)

— Я начинаю думать, что «эмпатия» — не совсем подходящее название для вашего дара, — сказал ему Ганнибал одним дождливым вечером.

Уилл облокотился на перила. Он столько раз слышал подобное начало разговора, что был слегка разочарован услышать его снова, на этот раз от Ганнибала.

— А я не думаю, что «дар» — подходящее, — отозвался Уилл.

Ганнибал сидел за своим письменным столом. Уилл не в первый раз предпочёл расхаживать поверху во время их сеанса, и обычно доктор оставался стоять внизу, лицом к нему, неизменно терпеливый и внимательный. Сегодня же тот уделял всё своё внимание чаю, периодически записывая что-то в записную книжку. Не поднимая взгляда, Ганнибал продолжил.

— Говорят, ваш талант предполагает, что вы можете ощущать эмоции других людей. Их страсти, побуждения, страхи. Вы резонируете с ними, чувствуете то, что чувствуют они.

Уилл смотрел на грозу за окном. Дождь начался, когда он подъезжал к дому; волосы всё ещё были влажными, крохотные капельки ползли по коже головы.

— Разве это не определение эмпатии? — спросил он.

— Да. Но можно ли определить этим словом вас?

Одна из капель скользнула Уиллу под воротник, и он вздрогнул.

— Это терапия или препарирование?

Тихое поскрипывание ручки прекратилось, через секунду возобновившись снова.

— Я знаю, что вы не любите ни то, ни другое, — произнёс Ганнибал. — Но если бы перед вами стоял такой выбор, что бы вы предпочли?

Уилл смотрел доктору в затылок, прекрасно зная, что, даже не поворачивая головы, тот был осведомлён о его раздражении.

— Обе процедуры на мне не работают.

— Вы уже это говорили. И тем не менее, вы здесь.

Ухватившись за перила кончиками пальцев, Уилл качнулся назад. Он представил, как разворачивается и падает спиной вниз, в мягкую тёплую постель, полную пышных подушек; в воздухе кружат перья... словно кадр из рекламы какого-нибудь снотворного. Боже, он устал. За последние три дня он спал всего часов шесть.

— Я здесь, — пробормотал Уилл, сам неуверенный, правда ли это.

— Хотя мне кажется, в вашем случае, психотерапевты проводят терапию одновременно с препарированием, — задумчиво отметил Ганнибал. — Ваше расстройство, если можно его так назвать, очень необычно. Сложно назначить какое-либо лечение, не разобравшись сначала в природе заболевания.

Поднявшись с места, он направился к одному из шкафов у стены.

— Поэтому сперва происходит вскрытие, — проговорил он, доставая что-то из его глубин, — которое не помогает ни им, ни вам. Вам даже вредит. Ох уж эти затупленные скальпели, снова и снова терзающие ваш бедный мозг. — Ганнибал повернул голову, и Уилл заметил его улыбку. — Я прав?

Уилл посмотрел в окно. Ливень стал сильнее, бился в стекло крупными каплями. Вокруг вольера собрались дети; игнорируя предупреждения родителей, они шумели, толкались, стучали по стеклу. Всем не терпелось посмотреть, как ест лев.

— Почти, — откликнулся Уилл.

— Так же и с терапией, — продолжал Ганнибал. — Вы сказали, что знаете все уловки. У вас богатый опыт, поэтому я уверен, что, придя сюда, вы заранее спланировали наши разговоры. Вы знаете, что я могу сказать, чтобы заставить вас говорить. Как подтолкну вас к ответу, который хочу, чтобы вы приняли. Знаете обо всех психических расстройствах и ярлыках, в рамки которых вас можно загнать.

Уилл прошёлся вдоль полок к лестнице, по пути задевая кончиками пальцев корешки книг.

— Поначалу, возможно. — Он двинул плечами под грузом их прошлой встречи. — Но иногда вам удаётся меня удивить.

Ганнибал выглядел довольным. Он отнёс к столу пару чашек с блюдцами.

— Могу я узнать, чем именно?

Уилл надолго задержал ответ внутри, перекатывая на языке его горькую сладость. Он хотел сказать. Но не желал признаваться. Ему хотелось, чтобы Ганнибал вышёл из комнаты, и тогда Уилл прошептал бы слова, выпустив их в полёт с мезонина, и дал им затеряться в дожде.

— Вы не осуждаете, — сказал он.

— Для вас это впервые?

— Возможно.

Ганнибал поцокал языком.

— Так редко в нашей жизни представляется возможность давать точный ответ, — заметил он. — Когда появляется такой шанс, следует им пользоваться.

Вздохнув, Уилл принялся обводить пальцем орнамент на перилах.

— Да, для меня это впервые. — И раз он уже честно ответил, то можно было и пояснить подробнее. — Те психотерапевты которых вы назвали тупыми скальпелями... Поначалу они всегда очень любопытные, а под конец у них такой вид, — он осознал, что сам состроил выражение лица, о котором говорил, — словно за улыбкой они скрывают желание скривиться.

— Терапия не работает, потому что вы ей сопротивляетесь, — сказал Ганнибал. — Вы боитесь, что если будете честны, они увидят вас настоящего и почувствуют отвращение.

Он разлил чай по чашкам, и по комнате поплыл нежный аромат свежей мяты. Это означало, что Уиллу пора было спускаться, но он стоял у лестницы, как приклеенный, рассматривая чашки, дымящиеся, будто ружейные стволы.

— Меня настоящего, — повторил он.

— Какой же вы на самом деле, Уилл?

— Вы начали этот разговор, — проговорил он, сжав перила побелевшими пальцами. — Вот и скажите. Какое вы дадите мне определение? Только не зовите опять грызуном.

Губы Ганнибала дрогнули, будто сдержав возражение.

— Это был теоретический вопрос, — сказал он. — Мне неинтересно определять или судить вас; но бывает любопытна ваша способность реконструировать мысли безумцев, а точнее, любопытен конкретный вопрос: имеет ли это отношение к самим безумцам?

Уилл, нахмурившись, смотрел на него сверху. Вдалеке грянул гром, и где-то там дети стучали, окружив вольер со всех сторон.

— Продолжайте.

— Когда вы только взялись за дело с пропавшими девочками, Гаррета Джейкоба Хоббса ещё не существовало. Не было ничего, — пояснил Ганнибал. — Только белый лист, образно выражаясь, который ваше воображение желало заполнить. Оно всегда так работает, верно? Заполняет пустоты. Даже сейчас.

Уилл неотрывно глядел на чай в чашках — лишь бы не смотреть в окна.

— Я ничего не придумываю, находясь на месте преступления, — раздражённо возразил он. — Я вижу... и чувствую.

— Может, вы видите и чувствуете, как раз потому что сами это воображаете? — предположил Ганнибал.

— Но я оказался прав. — Чтобы спуститься с мезонина, пришлось повернуться к собеседнику спиной, чем Уилл и воспользовался. — Я угадал почти всё. Я знал Хоббса. Даже сейчас я...

— Мистер Хоббс подарил вам превосходную площадку для игр, снабдив всеми необходимыми инструментами, чтобы вы могли нафантазировать что-нибудь изуверское. И, как принято выражаться в психиатрии, результаты гораздо больше говорят о вас, нежели о нём.

Достигнув пола и повернувшись, Уилл вздрогнул: Ганнибал стоял настолько близко, что ещё один шаг, и они бы столкнулись.

— Возможно, вы использовали его, — сказал тот, не сдвинувшись ни на сантиметр. Он пристально смотрел на Уилла, глаза поблёскивали в тусклом, тёплом свете комнаты. — Может быть, Гаррет Джейкоб Хоббс — просто предлог для того, чтобы вы могли поиграть со своим гиперактивным воображением? В таком случае, это не «эмпатия». Более правильным определением будет «присвоение».

С трудом сглотнув, Уилл попытался отодвинуться, но лишь упёрся спиной в лестницу.

— Думаете, я этим наслаждаюсь? — зло произнёс он. — Что я играю с убийцами в переодевания ради какого-то... катарсиса?

— Уверен, что я не первый, кто это предположил, — мягко ответил Ганнибал.

— Верно. — Уилл окаменел под немигающим взглядом. — Но вы первый, кто сказал мне это в лицо.

— Поэтому Гаррет Джейкоб Хоббс так на вас повлиял? — спросил его Ганнибал, и Уилл ощутил, как к каждому нервному окончанию липнет острый, мучительный страх. — Потому что он сломал ваши игрушки?

— Что-то повеяло осуждением, — проговорил Уилл, ощущая горькое разочарование. Он попытался обойти Ганнибала, но не сделал и пары шагов, как оказался схвачен сильными пальцами за локоть. И хотя хватка была не очень крепкой, Уилл напрягся и замер, словно по заклинанию. Всё его существо кричало о желании освободиться, но ноги будто приросли к полу.

— Потому что, — продолжал Ганнибал, подведя Уилла к креслу, — в конечном счёте, это просто творческая, вполне безобидная игра воображения. Вы примеряете личины преступников и ловите их, а когда наступает пора поздравлений и аплодисментов, выбрасываете использованную маску.

— Ну да, совсем безобидная, — огрызнулся Уилл. — Если забыть про бессонницу, ухудшающееся психическое здоровье и сильное, абсолютно неуместное чувство вины... Все те причины, по которым я нахожусь здесь, на приёме у психотерапевта.

Ганнибал подтолкнул его к креслу, и Уиллу пришлось сесть... вернее сказать, упасть туда. Удивлённо моргнув, он уставился на Ганнибала. Он не помнил, чтобы тот часто прикасался к нему, и уж точно никогда не делал этого грубо. Уилл напрягся, ожидая... чего? Присев на корточки, Ганнибал положил руку на подлокотник. Он сосредоточенно и задумчиво смотрел на Уилла, и было очень странно, почему-то пугающе, видеть его под таким углом. Разум Уилла кружил в той пустоте, где должны были быть мотивы подобного поведения.

— Ваша вина — это то, что делает игру безобидной, — сказал ему Ганнибал. — Как собственное дыхание, которое вы чувствуете на лице, надевая чужую маску. Настоящий убийца не ощущает вину, раскаяние, сострадание. А вы ощущаете. — Он скользнул рукой по подлокотнику и, найдя руку Уилла, сжал её. — Пока вас мучает чувство вины, вы не можете быть одним из них. Поэтому вы позволили эмоции вас поглотить.

Уилл съёжился в кресле. Он знал, к чему ведёт Ганнибал, чувствуя, как в черепе мечется правда со своей матово-красной мордой.

— И вот появляется мистер Хоббс, человек, который не имеет права на существование. — Ганнибал добавил сверху вторую руку. — Сумасшедший, как все другие вместе взятые, но с одним очень важным отличием: он, как и вы, чувствует вину. Он почитает своих жертв, даже по-своему любит. Оплакивает бессмысленную смерть. Стена между вами неожиданно оказывается очень тонкой.

— Вы говорите так, будто он ещё жив, — с беспокойством сказал Уилл.

— Именно это пугает вас на самом деле, так? — Ганнибал понизил голос. — Если он способен чувствовать то же, что и вы, разве это не означает, что вы способны делать то, что делает он?

Уилл уставился на него в ответ. Он думал об ужасе и отвращении. Ждал, что Ганнибал улыбнётся так, как улыбались другие, но в то же время знал, что этого не будет: Ганнибал был не таким, как все. Своими тёплыми, жёсткими ладонями он коснулся профессиональных границ; увидел у него в сердце пропасть и не отпрянул. Не осудил. И не судит сейчас. От этого Уилл чувствовал странную невесомую безысходность и никак не мог вырвать руку из чужой хватки. Как психотерапевт может быть таким сильным?

— Когда это случилось в первый раз? — спросил Ганнибал. — Сколько вам было, когда вы впервые поняли, на что способны?

— Мне было... — у Уилла пересохло во рту; он облизнул губы, но это не помогло. Из горла вырывались беспомощные рваные вздохи, как у рыбы, выброшенной на берег моря. Ему в голову пришла мысль, что Ганнибал принял позу, которую используют взрослые, когда хотят успокоить ребёнка. Это и дало выход детским воспоминаниям. — Мне было где-то двенадцать. На общественном пляже. Одноклассник окунул меня головой в воду и держал. — Ганнибал склонил голову набок, и Уилл поморщился, испытав желание начать сначала. — Обычная драка. Ничего серьёзного. Его звали... не помню как.

— Имя неважно, — сказал Ганнибал, поощряя продолжать.

— Я знал, что он это сделает, — проговорил Уилл. — Просто был ужасно раздосадован. Я даже не чувствовал страха, потому что знал, что хорошо плаваю... не то чтобы он собирался топить меня. — Уилл потряс головой, заново переживая то скручивающееся внутри раздражение. Оно оборачивало сухожилия вокруг костей как в часах вращаются шестерёнки. — Наверное, я мог бы сказать, что боялся умереть, это было бы хорошим оправданием. Но я просто хотел, чтобы он перестал. И я помню, как думал: «Пожалуйста, пожалуйста, только не дай мне сделать ему больно».

Ганнибал, всё ещё сидя на корточках, отклонился назад.

— И что вы сделали?

— Ничего. — Уилл выдохнул нервный смешок. — Я практически не сопротивлялся. Он отпустил меня, и всё обернулось шуткой. Но всего на один миг... — он потёр лицо свободной рукой. — Не знаю, что бы я сделал, но мне было страшно. Ещё долго после этого я думал о его смерти. Я старался никогда больше с ним не пересекаться. Боже, поверить не могу, что не помню, как его звали...

Ганнибал поднялся на ноги, и рука Уилла непроизвольно сжалась. Только что ему хотелось убежать куда подальше, а теперь он вдруг отчаянно нуждался в якоре. Едва Ганнибал отошёл, звук дождя заполнил окружающее пространство, и Уилл смутился своего детского желания.

— Вы ведь понимаете, — начал Ганнибал, отвернувшись, — что это довольно обыденное происшествие. Любой ребёнок на вашем месте мог рассказать такую же историю. А многие дали бы сдачи. — Он взял чашки. — Как я.

Уилл нахмурился, разглядывая широкие плечи Ганнибала, затянутые в дорогой костюм, явно сшитый на заказ и стоивший владельцу не менее тысячи долларов. Он невольно отметил, с какой непринуждённой ловкостью руки Ганнибала управлялись с чашками, как твёрдо он держал их, пока нёс через комнату. Уилл не мог представить его ребёнком.

Ганнибал протянул ему чай.

— Так в чём же дело? Почему вас так взволновало это происшествие?

— Потому что... — Оставив блюдце на коленях, Уилл обхватил чашку обеими руками, с удовольствием ощущая исходящее от неё тепло. — К тому времени я уже знал, что был не таким, как все.

— Что с вами было что-то не так? — предположил Ганнибал.

Уилл поморщился.

— Я не знал, на что способен, — сказал он. — Может, я воспринимал всё это слишком серьёзно, а может, и нет. Не знаю. — Он покачал головой. — Я был ещё маленьким и сам не знал, что происходит у меня в голове.

Ганнибал сел напротив, непринуждённо положив ногу на ногу, и отпил из своей чашки.

— Поэтому вы решили изучать психологию? — усмехнувшись, спросил он, придавая их беседе шутливый тон.

Это сработало: Уилл не смог не улыбнуться.

— Тот самый стереотип, да? Что в итоге все мы изучаем сами себя.

— Часть стереотипов основана на правде, — возразил Ганнибал. Он склонил голову набок. — Некоторые юноши мечтают стать пожарниками, потому что чувствуют в себе героя. Но есть и те, кто становятся пожарниками, потому что чувствуют в себе пламя.

Уилл всё ещё улыбался в чашку, когда, наконец, сделал первый глоток. Чай обладал простым, крепким вкусом, он слегка пах мятой и чем-то ещё, похоже, лимоном. Было в этом что-то знакомое, но Уилл не мог понять, что именно. Пока он пил, у него в груди медленно распространялось тепло; лучась языками оранжевого цвета, оно лизало его изнутри. Наверное, это всё из-за яркости использованной метафоры, подумал Уилл. Наверное, Ганнибал вложил этот образ в его мысли.

— А к какому типу относитесь вы?

Ганнибал улыбнулся поверх чашки.

— Ко второму, — ответил он.

Может быть, доктор Лектер сам не подозревал, какую ужасную вещь он сейчас сделал. А может быть, так он и планировал с самого начала. Подняв глаза, Уилл увидел в человеке напротив вспышку света: просвечивающий изнутри огонь. Он попытался представить Ганнибала ребёнком, типичным сиротой из Восточной Европы. Вообразил его совсем юношей во французской школе-интернате, молодым студентом, затем уже взрослым человеком, возводящим своё собственное королевство. Впервые шестерёнки ума Уилла завертелись, анализируя Ганнибала Лектера, впервые он рассматривал его как человека с жизненным опытом, который жил и развивался, пока не превратился именно в это соединение беспристрастности, интеллигентности и хорошего вкуса. У Уилла перед глазами мелькнула живая картинка: ясноглазый мальчишка, окунающий своего обидчика в воду.

Уиллу захотелось узнать Ганнибала Лектера. Ощутить на коже собственное дыхание, застревающее под слоем выпуклых черт чужого лица. Он встретил спокойный взгляд карих глаз и представил себя ребёнком, прижавшимся носом к стеклу, за которым находится доктор Лектер. Уилл почувствовал, что это новое любопытство останется с ним надолго, если не навсегда.

Ему захотелось спросить, сколько Ганнибалу было лет, когда тот осознал свою силу.

Уилл заставил себя отвлечься и сделал глоток чая. Вкус был очень приятным; чтобы вернуть контроль над своей усталой головой, он сконцентрировался на его оттенках.

— Что бы я ни сказал, вас ничто не удивит, да? — спросил он тихо. — Никакие мои действия, ни одна из ассоциаций. Никогда не станет слишком странно.

Ганнибал поставил чашку на блюдце.

— Этого я обещать не могу, — сказал он. — Но в одном вы правы: я никогда не стану вас осуждать. — Он сделал паузу. — И я прошу прощения, если вам показалось обратное. Порой я могу увлечься.

— Нет, всё... Я знаю. — Уилл опустил взгляд. — Нельзя сказать, что вы совсем неправы. Хоббс... отличался от остальных. Отличается. Я не знал, что бывают такие как он. Вы были правы — меня это пугает. — Он потёр лицо, отгоняя неожиданное чувство сильной усталости. — Насчёт остального не знаю.

— Остальное может подождать. — Ганнибал сделал последний глоток и поднялся налить себе ещё. — Допивайте, Уилл. Попытайтесь расслабиться. Может, вам даже удастся поспать.

Уилл поднёс чашку к губам, но остановился.

— Что это за чай такой?

— Из кошачьей мяты, — ответил Ганнибал. — Знаете, он содержит непеталактон. Может помочь вам с бессонницей.

Уилл посмотрел на дно чашки.

— Это ещё и мочегонное.

— Рядом есть ванная комната, если нужно.

Ещё секунду Уилл хмурился в чай, а потом, наконец, допил его — быстро, но, как можно вежливее, ради Ганнибала. Когда тот вопросительно приподнял чайник, Уилл кивнул и протянул чашку, пытаясь держать её твёрдо и аккуратно, пока она наполнялась чаем.

— Спасибо, — пробормотал Уилл.

— Всегда пожалуйста.

— Можно я... — он поёрзал в кресле. — Не возражаете, если я минутку подремлю?

— Конечно не возражаю. — Поставив чайник на место, Ганнибал облокотился на стол, предоставив Уилла самому себе. — В конце концов, бюро платит мне за сеанс, а не по часам.

Уилл слабо улыбнулся. Какое-то время он пил чай, позволяя себе верить в заявленные свойства. Пока жидкость дымилась в чашке, его воображение работало на всю катушку, мелькая картинками, которые он не мог остановить или объяснить: молодой Ганнибал влюблён во француженку, тупые скальпели ржавеют в футлярах, оперённый олень убегает от хищника, дыхание Ганнибала клубится в морозном воздухе. Но как только чай закончился, на Уилла снизошёл покой. Один за другим все огни погасли, пока не остался только дождь. Уилл отпустил детей с их липкими руками, скребущими по стеклу.

Вместо этого он думал о тихом летнем шторме. Превратив дождь в волны, разливающиеся по мелководью, Уилл засыпал, мягко покачиваясь в маленькой лодке — туда-сюда — на тёмных водах океана. Он чувствовал себя почти в безопасности. Доски поскрипывали при малейшем движении и крене, паруса трепетали на ветру.

Но подсознательно Уилл знал, что это всего лишь Ганнибал — это его шаги поскрипывали по мезонину, и кончики его пальцев трепетали, касаясь корешков книг.