Не я. Не мы (джен)

Примечание к части

Настроенческий арт и песня https://vk.com/groups?w=wall-145265042_3159_r3163

— Зайдешь? — по телефону в голосе Стива — севшем, охрипшем, Господи, как бы привыкнуть?! — звучит робкая надежда.

Баки останавливается посреди тротуара. Солнце бьёт в глаза, простая просьба — в самое сердце, и он на несколько секунд смыкает веки. Он со Стивом не виделся уже почти месяц с тех пор, как… Баки всё ещё не может об этом думать. И видеть Стива таким не может. На языке вертятся десятки отговорок. Баки хочется ухватиться за любую из них, но тихая просьба в голосе Стива ещё звучит в голове, и всё это кажется таким несправедливым. Баки обречённо выдыхает:

— Зайду.

Через час они сидят за круглым столиком на балконе дома в Вест-Виллидж. С высоты четвёртого этажа открывается вид на зелёную парковую зону. Здесь куда тише, чем в родном суетливом Рэд-Хуке в Бруклине. Даже в этом Стив предпочёл покой.

Баки нервно размешивает сахар в чае, замечает, как дрожит чашка в руках Стива — дряблых, высохших, потерявших былую силу — и всё ещё не может поверить. В Стиве только глаза и остались прежними — голубыми и тёплыми, как чистое летнее небо. И это ранит ещё сильнее, вызывает желание неважно как вытащить из почти незнакомого немощного старика мужчину, каким знал его ещё кажется вчера. Баки мысленно раз за разом, как заведённый, напоминает себе: у Стива была очень долгая, прекрасная жизнь, это для всех остальных прошли секунды. Он заслуживал счастья и покоя, всё произошедшее — правильно. Вот только Баки всё так же упорно кажется, что время украло у него Стива. Раз — и здравствуй пропасть в десятки лет с тем, с кем раньше разделял какой-то год. Теперь Баки знает, каково было Стиву проснуться в чужом двадцать первом веке и найти любимую женщину увядающей от старости, когда сам — всё так же молод, а ставшее ужасающе далёким прошлое всё ещё кажется близким, как вчерашний день. Беда в том, что Баки никогда и ни за что не хотел это узнать.

Чашка в руках Стива всё так же дрожит и Баки не выдерживает, накрывает тыльную сторону его ладони живой рукой. Чашка застывает, Стив замолкает на полуслове. И смотрит — растерянно, с затаённой нежностью, как раньше смотрел, как всегда — и от этого только больнее, но Баки прикосновение не обрывает. А затем во взгляде Стива появляется и не уходит сожаление, и до того, как он открывает рот, Баки успевает понять, что чтобы там ни было, он не хочет этого слышать. И оказывается совершенно прав.

— Знаешь, там у тебя была совсем другая жизнь.

«Не знаю. И не хочу знать», — думает Баки, но не останавливает, только руку отнимает от чужой — знакомой и незнакомой одновременно — тыльной стороны ладони.

Стив зачем-то и это рассказывает. О том, что где-то там Баки вернулся с войны, они оба вернулись, оба женились и завели детей. Где-то там никогда не существовало Зимнего солдата, Гидра не сумела прорасти внутри Щита, а Говард Старк дожил до старости и увидел внучку. Где-то там всё сложилось как надо, почти идеально, где-то там, но не здесь.

Рассказывая, Стив частит, говоря «ты» и «мы». Баки совершенно разбит, каждый раз думает «Не я. Не мы». Для него та, лучшая жизнь не может быть настоящей, потому что оглядываясь назад, он видит только своё исковерканное кровавое прошлое. А смотреть вперёд, в будущее, ему и вовсе жутко (ну что, что там может быть?). Стив за несколько мгновений прожил большую часть жизни не с ним, с другим Баки (чокнуться можно, если так рассуждать), а их общее настоящее — вот это странное и пугающее сейчас. Баки смотрит на Стива и всё, о чём только может думать: их время подходит к концу, во всех смыслах. И это рвёт душу, причиняет боль сильнее, чем любые пытки Гидры, а ведь они знали в них толк.

Стив, кажется, и сам что-то понимает, а может, просто улавливает его настроение. В глубине голубых глаз слишком много тихой грусти и сожаления. Баки не хочется, чтобы он сожалел. Поздно уже. Баки цепляет на лицо улыбку — ломанную, кривую, но хоть какую-то. Слушает и почти ничего не может сказать в ответ. Чай перед ним остывает нетронутым.

Баки уходит с такой сокрушительной болью в груди, что думает, никогда не сможет прийти сюда снова. Но где-то глубоко в душе сидит понимание, что, конечно, сможет. Если Стив попросит. Так было, так есть и так будет. До конца.