Light Em Up (джен)

Ее до сих пор не было.

Очередной тяжелый и практически болезненный вздох, быстро брошенный во мрак ночи взгляд — ждать было по-настоящему невыносимо; это сводило с ума, давило на слух жуткой тишиной, не прерываемой шагами лап, заставляло раз за разом подрываться с насиженного места, носиться туда-сюда, нервно расхаживая в тени поваленных деревьев, и думать о том, что предстояло сделать, когда она придет. Точнее, пытаться не думать об этом, но навязчивые мысли с переживаниями въелись в разум намертво, порождая все новые и новые сомнения и страхи.

Они самые обычные коты. Не звездные предки, даже не основатели племен, герои легенд или еще кто-нибудь настолько же великий.

Не в их силах решать, кому жить, а кому нет, не в их праве распоряжаться чужими жизнями, особенно если это жизни собственных соплеменников! Тех котов, с которыми они общались, вели дружелюбные веселые беседы, поддерживали их, получая в ответ то же самое. Тех, кто был им семьей и за кого уж точно нужно было бороться.

Тех, которые сейчас медленно безумели, становясь невероятно опасными чудовищами для племени.

Либо жизни этих нескольких котов, либо безопасность всего племени: легкий и тяжелый выбор одновременно, смотря с какой стороны его рассматривать.

«Все будет хорошо?»

«Когда уже наконец мы вернемся обратно в лагерь?»

«Почему до сих пор не становится лучше?»

Невыносимо.

Больно.

Ужасно.

Лгать в глаза обессилившим и напуганным котам, убеждать, что вскоре они поправятся, говорить, что все будет нормально — это все казалось дико неправильным и бездушным, это являлось таким! Отводить глаза, отчаянно глядеть на целителя племени, такого же постепенно умирающего и теряющего рассудок, ловить в его взгляде безмолвную, едва уловимую поддержку и продолжать день за днем успокаивать обреченных на смерть соплеменников.

Которые будут убиты не болезнью, а ею самой.

Наконец, до уха донесся негромкий шелест немногочисленных опавших сухих листьев — она все-таки пришла, и ее приход означал одно: теперь уже точно остался единственный путь. Не отступишь, не попытаешься сделать хоть что-то еще, не откажешься от обещанного. Осознание того, насколько близка та минута, когда от ее же лап погибнут соплеменники, сжало сердце, заставив вонзить когти в подмерзшую почву. Она не хотела этого делать! Ни за что и никогда! И как же нестерпимо больно, что ведь придется, придется выбрать из двух зол меньшее, как бы это не претило всем ее убеждениям и принципам, которые оказались не такими уж и нерушимыми, как она считала раньше.

Как сквозь толщу воды до нее доносился тихий обеспокоенный голос пришедшей кошки, интересующейся состоянием больных — этот голос звучит искренне, практически заботливо и тревожно; она тоже любит их, она тоже не хочет идти на такие жертвы. Ее эмоции ощущаются как собственные, возможно, потому что они испытывают одно и то же; но и не злиться на нее не получается, насколько бы не была глупа и бессмысленна эта злоба. Почему она не может сделать все сама? Зачем втягивает ее, заставляет чувствовать такую беспомощность и ужас? Ответы на эти вопросы уже даны, но они продолжают прокручиваться в голове, не давая покоя.

Голос замолкает, когда заканчивается беседа с последним соплеменником, она смотрит прямо в упор на нее, и становится до тошноты ясно, что время подошло. Оттягивать момент бесполезно, осталось только смириться с участью обреченных котов и собственной ролью палача и делать то, что было сказано. То, что было правильным, если судить рационально и логично.

Никаких прощаний, никаких слов напоследок — лишь лживые обещания, что все будет хорошо, ягоды тиса, тщательно перемешанные с мятой для маскировки запаха и вкуса, и липкий ужас от самой себя, охвативший все сознание.

Никто из них не доживет до рассвета, и произошедшее этой ночью уйдет вместе с ними, оставшись тайной для всего остального племени.

И если это было правильным выбором, то почему же ощущение абсолютной безвыходности никуда не делось, а усилилось в стократ?..