Ведение хозяйства (гет)

В этот вечер супруга встречает Джорджа Уикхема объятиями и поцелуем, к тому же даже раньше, чем он успевает переступить порог — уже одно это должно было его насторожить.

Но его ничего не настораживает — ни чрезмерная ласковость Лидии, последний месяц пребывавшей в дурном расположении духа, ни её взъерошенные волосы, ни горящие весьма нехорошим огоньком (как он понимает несколько позже) глаза, ни мокрый и довольно грязный подол платья. Он устал. Он проигрался. Снова. Вдобавок к этому — простудился. Раздражение бурлит в нём слишком сильно, и на многочисленные причуды Лидии не остаётся никакого терпения — хочется только добраться поскорее до своего кресла. Так что на вопрос о том, как он провёл время, спрошенный елейным голоском, ничего не подозревающий Уикхем с сарказмом цедит сквозь зубы: «замечательно». После чего Лидия радостно подпрыгивает, хлопает в ладоши и с торжественной снисходительностью, достойной какой-нибудь царицы древности, объявляет, что ему позволено ещё немного продолжить вечер, вернувшись к своим друзьям.

Сразу после этих слов входная дверь захлопывается прямо перед носом ошарашенного такой наглостью благоверной Уикхема — он даже сообразить ничего не успевает. И довольно живо запирается изнутри на щеколду — судя по звуку. После чего из-за двери слышится затихающее цоканье каблучков. И дальше тишина.

Первое время — минуту, должно быть, или даже пять, впрочем, возможно, и куда дольше — Уикхем стоит почти неподвижно, то открывая, то закрывая рот, стараясь вспомнить, как дышать, так как от выходки Лидии ему кажется, что воздух разом вышибли из его лёгких. Он не может ни говорить — на мгновенье он даже думает, что в один миг позабыл все слова.

Как немного приходит в себя — стучит кнокером по двери. Уже не только для того, чтобы попасть домой и развалиться в кресле с какой-нибудь не слишком заумной книжкой, но и для того, чтобы потребовать объяснений. Потом стучит ещё раз. И ещё. Никто не отвечает. Судя по звукам — даже не подходят. Лидия не обращает на стук в дверь никакого внимания — словно действительно думает, что он сможет повернуть обратно в подобных обстоятельствах! Впрочем, какую-то непонятную возню из-за двери Джордж Уикхем всё же слышит.

Самое дурацкое в этой ситуации — помимо того, что ситуация вообще произошла, что в сентябре, почти что ночью, он стоял во дворе собственного дома и никак не мог туда попасть — то, что Уикхем никак не может понять, считает ли Лидия его в чём-то виноватым — и ведь было в чём — или ей в голову взбрела очередная глупость, и ему самому можно считать виноватой её — или даже она сама чувствует себя виноватой. Последний случай по мнению Джорджа Уикхема хуже всего — Лидия становится совершенно невыносимой в гневе или обиде (это он успел понять за год супружеской жизни), но, ему ли, Уикхему, не знать, что самым невыносимым, раздражительным и непредсказуемым человек становится именно тогда, когда чувствует себя виноватым?

От этих мыслей — и совершенно дурных предчувствий — он окончательно теряет терпение, которого у него и так было не в избытке, и принимается тарабанить в дверь кнокером (странно ещё, что не оторвался), кулаком, даже ногой, и орать, то упрашивая дражайшую супругу, то угрожая ей. Из окошек соседских домов сразу начинают выглядывать кумушки и детвора — то ещё удовольствие слушать потом упрёки полковника (имя его Уикхем постоянно забывает) и старательно изображать раскаяние, которого Уикхем чаще всего не испытывает.

— Лидия, чёрт возьми! А ну открывай! — в последний раз пытается воззвать к совести или разуму (впрочем, вряд ли у неё было хоть одно из этих качеств) своей супруги Уикхем. — Живо открывай, а то я за не знаю, что с тобой сделаю!

Он действительно не знает, что делать с Лидией — кажется, нет ни одного не противозаконного способа как-то изменить её поведение. У всех законных способов же есть один ощутимый недостаток — каждый раз после попытки образумить Лидию становится только хуже.

Уикхему — уже вполне ожидаемо — никто не открывает.

Остаётся последнее — попытаться пробраться в дом через окно. Желательно — чтобы окно не пришлось разбивать (не хватает ещё, для полноты ситуации, потом торговаться со стекольщиком или зимовать с разбитым стеклом, потому как Уикхем не уверен, что сёстры Лидии или их мужья пришлют им достаточно денег).

Уикхем обходит дом в надежде найти хоть одно открытое окно, в которое он мог бы залезть — попутно он успевает пройтись по засохшим уже клумбам, оставшимся от предыдущих хозяев дома, и оцарапаться о столь же засохший куст. И находит — с другой стороны дома настежь распахнуто окно на кухню. И перед ним как раз нет каких-либо зарослей, что могут помешать залезть — только разбитый горшок с каким-то высохшим цветком.

Что Уикхем и делает — довольно ловко перелезает через подоконник и спрыгивает на пол. И тут же понимает, что пол на кухне ужасно мокрый.

— Всё не так, как ты понял! — слышит он истеричные нотки в голосе Дэнни — откуда только он здесь взялся, — пока разглядывает кухню.

Дэнни, в промокших почти насквозь рубашке и штанах, босиком стоит посреди кухни и жалкого вида тряпкой — довольно знакомой на вид, хотя Уикхем никак не может понять, где же он её видел — пытается вытереть пол. Дэнни кажется весьма напуганным и взволнованным.

На кухне стоит такой разгром, какого и на поле сражения едва ли удастся найти. Всё перевёрнуто с ног на голову, какие-то полки опрокинуты, приправы рассыпаны, рядом с ними валяются насквозь промокший хлеб, часть посуды разбита — Уикхем с каким-то мрачным удовлетворением замечает, что разбитые тарелки и кружки относятся к подачкам от семейства Дарси, — часть, та, что чугунная, оплавилась. На полу валяется почерневший чайник с дыркой на дне — плакало его сегодняшнее чаепитие. На сковородке, такой же почерневшей, что-то вроде угольков. Рядом с печкой на полу валяется разбитая яичная скорлупа — где-то яиц от шести. Потолок на кухне тоже чёрен. Вдобавок к этому пол залит огромным количеством воды.

— А как я понял? — уточняет Уикхем.

Ему кажется, что голос его прозвучал слишком жалко и растерянно. Он не знает, что ему делать и как реагировать на всё это безобразие — тут до него доходит, что жалкая тряпка в руках Дэнни не что иное, как покрывало, подаренное дражайшей матушкой Лидии на годовщину свадьбы Уикхемов.

Лидия входит на кухню как раз в тот момент, когда Уикхем вспоминает это узорчатое нечто, что ещё утром покрывало их супружеское ложе. Увидев мужа, она тут же удивлённо раскрывает рот — видимо, решила, что он всё-таки пошёл обратно к друзьям — и принимает весьма виноватый и вместе с тем необычайно решительный вид.

— Оно само! — говорит Лидия прежде, чем Уикхем открывает рот, чтобы спросить её о творящемся здесь безобразии. — Я нисколечко в этом не виновата — просто оно как задымилось, как полыхнуло, и я залила всё водой, а потом ещё раз залила, на всякий случай, и это надо было чем-то вытереть, так что я взяла покрывало, а Дэнни как раз проходил мимо и почуял запах, и я попросила его помочь... Вот видишь — тут совершенно не из-за чего сердиться! Со всяким могло случиться! Ты можешь спокойно и дальше веселиться с друзьями — мы тут всё уберём!

Судя по книге в руке Лидии «мы» относится только к Дэнни, вперившемуся в Уикхема совершенно умоляющим взглядом. Джордж ещё раз обводит взглядом кухню, немного задерживается на чайнике и вздыхает — горячий чай был его последней надеждой на то, что вечер будет хоть сколько-нибудь приятным.

Уикхем медленно, стараясь ни на что не наступить и промочить ноги как можно меньше, подходит к сковороде и настороженно трогает пальцем содержимое — по угольку едва ли можно определить содержимое. Впрочем, Уикхем догадывается — вероятно, там должна была получиться яичница.

— Я просто хотела приготовить ужин! — отвечает Лидия на укоризненный взгляд супруга, легкомысленно пожимая плечами. — Кто ж знал, что сковорода загорится, а чайник лопнет?.. Должно быть, посуда никуда не годилась!

Уикхем тяжело вздыхает и трёт ладонями виски — от всех этих событий голова у него снова начинается мигрень. Дэнни — с какого перепуга он вообще согласился помогать этой горе-хозяйке — виновато ему улыбается и принимается ещё более старательно вытирать пол.

Уикхему не даёт покоя мысль, что повторись ещё раз такая ситуация — неизвестно, будет ли им где жить. В конце концов, дело может и не обойтись лопнувшим чайником и угольками на сковородке — кто знает, на сколь долгое время Лидия в следующий раз отвлечётся. Кто знает, насколько сильно им повезёт — в конце концов, по опыту Уикхема, везение почти никогда не бывает вечным.

— Дорогая миссис Уикхем, — цедит он сквозь зубы, — пообещайте мне, что на кухню вы больше ни ногой. У меня, хочу заметить, вести хозяйство получается гораздо лучше вашего — даже совмещая это с военной службой.

Лидия на это довольно громко фыркает и заявляет, что не больно-то ей этого хочется, так что она с лёгким сердцем может пообещать дорогому супругу, что больше никогда сюда не войдёт, если он наконец перестанет ныть, что ему каждое утро приходится готовить завтрак, а каждый вечер, после службы, ужин. После этих слов Лидия — улыбающаяся так радостно, как не пристало ни одной благовоспитанной леди — гордо удаляется и изо всех сил хлопает дверью.

Под смешки Дэнни, который под раздражённым взглядом Уикхема тут же пытается сделать вид, что всего лишь закашлялся. Уикхем ещё раз вздыхает, бросает ещё один недовольный взгляд на друга и принимается поднимать с пола весь мусор, отправляя его в промокший холщовый мешок.

— Напиши родным, что мы погорельцы и нам срочно нужны деньги, — говорит супруге Уикхем, когда они оба уже лежат в постели. — Маленькое преувеличение, но больше шансов, что нам отправят хоть что-то.

Лидия кивает, улыбается и отвечает, что уже успела это сделать, осталось только отправить это письмо.

Уже погружаясь в сон Джордж думает, что неплохо бы прочесть это письмо, прежде чем отправить его к Дарси, Бингли и Беннетам — кто знает, что его дражайшей супруге может прийти в голову.