Черные крылья синего неба (джен)

Аркх Милан

Веспа

Все началось с крысы, с чертовой большущей твари. Я влюбилась в нее с первого взгляда. Такую не стыдно выставить на боях у Талпы: уверена, она сорвала бы всю казну игрищ. Мощные лапы, туловище в половину моей руки, худое и поджарое, ухо, покрытое жесткой фиолетовой шерстью и разорванное в боях за самок или за власть. Но самое главное — глаза бойца: маленькие черные бусины-зыркалки, полные ненависти и тоски.

Крысу притащил Скимиа, специально, чтобы похвастаться. Предлагал продать, но цену заломил такую, что я с трудом удержалась, чтобы не двинуть ему в нос. Всем было понятно, что это он так, придуривается, и никому такое сокровище не отдаст. Правда, кое-что интересненькое из него все же удалось вытянуть. В Монца случился, вроде как, разрыв сети, совсем небольшой, крупные твари продраться не смогли бы, но вот такие, мелкие, пролезают запросто. Хозяева пока не пронюхали, а значит, туда стоит наведаться, чтобы поживиться чем-нибудь. Монца — дрянное место, там ничего не растет, люди практически не живут, только последние отбросы, даже хозяева стараются соваться туда пореже. Однако им все же приходится: рядом врата на Черный остров, единственные в Милане.

Пока все остальные ребята осматривали и нахваливали находку Скимиа, я для себя решила, как все проверну. Не то чтобы очень хотелось соваться в этот гадюшник, но разрыв, ведущий в Мертвые земли, может принести что-нибудь покруче бойцовской крысы.

Через пару недель летнее Посвящение, под которое я попадаю. Особых талантов у меня нет, так что деньги, чтобы выкупить себе еще год свободы, будут не лишними.

В свои планы я посвятила только Третьего, и то лишь вернувшись домой. Я вовсе не горела желанием делить добычу с чужими.

Тротто мои планы не впечатлили.

— Веспа, вечно тебя тянет сунуться в какие-нибудь авантюры. Матушка рада не будет. У меня еще задница после того, как мы наведались в дом хозяйки Гори, не отошла. Хорошо, что она поверила, что мы не воровать приперлись, а всего лишь взглянуть, светится ли у нее кожа во сне.

— О матушке не беспокойся, она так занята младшенькой, что нашего отсутствия и не заметит. Восьмая спит плохо, и матушка кроме нее уже ничего не слышит.

Тротто еще повредничал, но не смог сопротивляться мне долго. Я всегда умела согнуть его под свои намерения.

Мы были погодками: Старший, я и Третий. Поэтому и таскались всегда вместе. С другими братьями и сестрами у меня такой близости не было. А теперь мы остались вдвоем. Первый всегда отличался сообразительностью, он был лучшим в своей школе, так что неудивительно, что он попался на глаза Серым, и они забрали его в аркх Норильск. Вряд ли мы увидимся с ним когда-нибудь.

Всего нас у матушки восемь. Она мечтает о десяти, и тогда уже сможет считать свое предназначение выполненным и начать понемногу отдыхать.

Я удивляюсь, как она все успевает: этому нос утереть, того утешить, кому-то по шее в воспитательных целях зарядить, младшую укачать. Это восхищает, но я бы так точно не смогла. Задницы мелким вытереть не проблема, но чтобы это было в радость, да еще и ежедневно? Ни за что. Я вообще понятия не имею, кем мне стать. Все наши уже решили. Из Вольпе точно хорошая матушка выйдет. Ей до жути нравится возиться с малышами, она для них краше Снежной Хозяйки из сказок, что подарки приносит. Фуретто слугой станет, он с таким восторгом на хозяев смотрит, причем не важно, из какого Дома. Думаю, ему в кайф будет даже полы в их дворцах мыть. Остальные тоже хоть и не так явно, но определились. Одну меня тошнит от любого дела, стоит только представить, что буду заниматься им всю оставшуюся жизнь. Так что Посвящение для меня — что-то вроде кошмара наяву.

Как назло, матушка очень любит эту тему. Стоило нам за ужин усесться — и понеслось:

— Веспа, ты подумала? Веспа, опять все на самотек пускаешь? И вообще, я тебе на праздничное платье два дня назад пять лурков дала, где платье или хотя бы деньги?

Тоже мне, куча денег — пять лурков! Трижды в Навильо нырнуть со страховкой и пару раз пожрать в Сотах. Конечно, вслух я этого не говорю, глаза в тарелку упираю с видом тупого смущенного полена. Все остальные за столом притихли, готовясь склоку смаковать: развлечений-то у нас маловато.

— Прогуляла, бестия! — Глаза у матушки становятся узкими и колючими, в такие заглядывать боязно. — До семнадцати лет дожила, но ни мозгов, ни совести не появилось!

В меня летит кухонное полотенце. Все правильно: еду жалко, а посуду можно ненароком и раскокать, тоже убытки.

— Не нужно мне платье, я без него пойду.

— Голая, что ли? — оживляется Четвертый. За свою наглость он тут же получает подзатыльник от Тротто и принимается обиженно сопеть.

— Как обычно пойду, в штанах и рубашке, могу даже праздничный комплект надеть, — бормочу я, не поднимая головы, так как чувствую себя виноватой. Я ведь правда хотела купить что-нибудь дешевенькое и в меру страшненькое — все равно на мне женские тряпки выглядят по-дурацки, что дорогие, что дешевые. Но не успела я спохватиться, как в кармане осталась горсть мелочи, хватило только на леденцы мелким.

— В рубашке, значит? В праздничной? — В голосе матушки звенят громовые раскаты, от которых хочется спрятаться куда подальше, например, залезть под стол. — Опозорить всю семью хочешь?

От неминуемой расправы меня спасает рев младшенькой из соседней комнаты. Матушка спешит туда, а мне удается сбежать. Я позорно скрываюсь в скотнике. Здесь всегда много работы, хоть наше хозяйство и не слишком велико: пара коз, десяток кур и лошаденка по кличке Лючия. Я всегда тщательно и ласково чищу ее — кобылка она старая, но еще вполне крепкая и выносливая. Приходит Третий, я поручаю ему закончить приготовления к нашему ночному походу, а сама возвращаюсь в дом — мириться.

Я приношу матушке стакан теплого молока. Она уже не злится, не сверкает глазами, но тихонько мурлычет что-то безмятежно раскинувшейся в колыбели младшенькой. Я присаживаюсь на пол у ее ног.

— Дуреха. — Матушка притягивает меня к себе, крепко и мокро целует в лоб. — Я же о тебе переживаю. Ну их, эти пять лурков, не бедствуем же, с голоду не помрем. Но подумай сама: посмотрят на тебя такую — ни рожи ни кожи, девка или парень, сразу и не определишь, да еще и одета плохо, а значит, традиции не чтишь и никакого уважения у тебя к Посвящению нету. И отправят тебя нужники чистить, и хорошо, если в хозяйских дворцах, а то ведь наши, человеческие, куда противнее.

— Сама разберусь, — отстраняюсь я. Нет, матушку я люблю и уважаю, просто нежности эти, слюнявые поцелуи, неприятны. Словно тряпкой влажной в лоб потыкали — так и хочется рукавом утереться.

— Сама она, как же! Дитя дитем. Спать ты сейчас сама пойдешь, а завтра вместе на рынок за обновкой сходим. И перечить не вздумай!

Восьмая беспокойно заворочалась, и матушка, не дав возразить, подтолкнула меня к дверям. Протестовать я не стала, решив оставить завтрашние проблемы завтрашнему дню. Понятно, что пошла я не в свою комнату, а во двор. Там меня уже ждал Тротто, старая телега, хорошенько им смазанная, чтобы не скрипела, и Лючия с обмотанными тряпками копытами. Брат завалился на телегу спать, а я села править.

Люблю ночи. Дневные улицы полны шума, пыли, жары, а сейчас они совсем другие, незнакомые. Говорят, раньше, до времен Великой Беды, город был гораздо больше и ночью он тоже жил, светился огнями и грохотал. Теперь в темное время пульсирует только сердце Милана: сияют огнями дворцы Миин’ах — хозяев нашего аркха, а людские кварталы пусты и тихи.

А еще ночью видно Сеть. Она мерцает и переливается. Стоит только подумать, от скольких гадостей она нас хранит — дух захватывает. Глядя на нее, я пытаюсь представить, какой чужой, искореженный мир находится за ее пределами. Он пытается проникнуть к нам, иногда можно даже увидеть страшные крылатые тени, бьющиеся о мерцающую преграду. Но, к счастью, пока Сеть надежно сдерживает их.

Ехать нам долго. Заканчиваются жилые районы, и теперь вокруг расстилаются поля, сады и пастбища с редкими домиками смотрителей и работников. Порой попадаются еще не окончательно уничтоженные временем развалины древних зданий. Но когда мы приближаемся к Монцо, угодья постепенно сходят на нет. Рядом граница с мертвыми землями. Даже несмотря на Сеть, какая-то часть яда попадает в почву, поэтому принимать в пищу выросшее тут не стоит.

Я уже бывала здесь раньше: наша компания излазила весь этот городишко прошлым летом. Так что место, в котором Скимиа нашел крысу, я знала прекрасно.

В Монцо находятся единственные в Милане врата на Черный остров. Это такая тюрьма, куда отправляют преступников со всех аркхов. Человек их открыть не может, только хозяева. Они бывают здесь, лишь когда очередного бедолагу туда впихивают.

Сегодня горело множество огней и сновали фигуры хозяев, причем насколько я могла разглядеть, там были не только миин’ах, но и представители других Домов. Я остановила кобылку и разбудила брата. Он жутко перепугался, мне с трудом и не без рукоприкладства удалось привести его в чувство.

Возвращаться с пустыми руками не хотелось, к тому же меня мучило любопытство: что потеряли здесь высшие и вдруг именно нам посчастливится это найти? Конечно, близко подходить не станем, осмотрим пару домов, тихонечко, как мыши, и уберемся обратно. В моем плане только последний пункт (быстро убраться) вызвал отклик в душе Тротто. Понимая, что проку от него будет немного, я оставила братца в телеге и отправилась на поиски будущих несметных богатств одна. Между лопаток сладко щекотало — верный признак, что меня ждет что-то необыкновенное.

В первые руины, которые мне попались, заходить я не стала: едва приблизившись, уловила едкий запах разложения и грязного тела, а заглянув, увидела спящие на полу тела, тесно прижавшиеся друг к другу. Я знала, что здесь можно встретить сумасшедших, а также тех больных и несчастных, для кого в более благополучных краях места нет. Более-менее опасных отлавливают и лишают жизни или отправляют на Черный остров, а этих не трогают: позволяют доживать здесь. Да и долго такая жизнь обычно не длится. Беспокоить бедолаг я не стала, ушла, как и пришла, незамеченной.

Следующий разрушенный домик оказался менее обитаем. При моем приближении облако темно-синих ночных бабочек поднялось с дверного проема. Первый этаж сохранился неплохо, но, кроме парочки большущих жуков с фосфоресцирующими спинками, гостей с Мертвых земель я не нашла. Уже собираясь уходить, я наткнулась на дыру, ведущую в подвал. У самого ее края валялась туша какой-то зверюги, тоже не местной, размером чуть меньше козы. Присев, я зажгла принесенную с собой керосинку и внимательно ее рассмотрела. Ну и уродина! Вместо шерсти хитиновые пластины, на трехпалых лапах мощные когти, вдоль хребта тянутся острые иглы. Зубов в пасти больше, чем у меня, раза в четыре, и все острючие и мелкие. Глаз много, как у паука, а посреди морды торчит рог. Тварь была сильно обожжена и изранена, но, видимо, сдохла не сразу, дорого продав свою жизнь: зубы и рог были перемазаны засохшей кровью.

Интересно, с кем она схлестнулась? Другой хищник, тоже из Мертвых земель? Решив хоть чем-то поживиться и поборов отвращение, я попыталась отковырять рог и когти. Дело шло туго даже с помощью моего любимого ножика, поскольку навыка в подобных вещах у меня не было вовсе. Потратив полчаса, взмокнув и с трудом отделив пару когтей, я решила плюнуть на это дело и поискать в подвале ее соперника. Вдруг он еще жив? Если его выходить и приручить, у меня будет свой личный монстрик — всем на зависть.

Честное слово, лучше бы я нашла монстра, пусть даже злобно-кусачего, но не то, что обнаружила в самом дальнем углу: проблему. Вернее, даже так: Проблему с большой буквы и с кучей восклицательных знаков.

Проблема была полудохлым парнем. Сначала я приняла его за человека, но, подойдя ближе, осознала, что у людей не может быть такой крови — ярко-оранжевой, и волос — тонких и красных, как проволока. Ничего хорошего в обнаружении израненного хозяина рядом с вратами на Черный остров не было. Сразу стало понятно, с чего в эту ночь здесь случилось такое оживление. Но когда я вгляделась получше, мне поплохело еще больше. Он был не из нашего Дома. Похож на наших, но у миин’ах не бывает рогов, и кожа у них другого оттенка. Насчет последнего я, конечно, в темноте могла ошибиться, но рогов не бывает точно. Но как же тогда волосы? Ни у кого больше не бывает таких волос, это типичный признак Огненных Ветров (второе название Дома Миин’ах). И тут меня осенило. Полукровка!

С полукровками у нас ситуация странная. Все хозяева утверждают, что не может у них быть общих с людьми детей, да и представители разных Домов между собой не скрещиваются. Но упорно просачиваются совсем другие слухи. Насчет людей более-менее верно, а вот полукровки между Домами случаются. Правда, все они рождаются с серьезными проблемами: не могут контролировать свои силы, впадают в безумие и становятся опасны. К тому же, они часто болеют странными болезнями, которые трансформируются в их телах, после чего становятся заразными для окружающих. Поэтому хотя романы у хозяев разного вида иногда происходят, но дети — строжайшее табу. При появлении таких малышей их тут же то ли отправляют куда-то изучать, то ли просто уничтожают. Скорее все же первый вариант, так как экземпляр, на который я смотрела, явно не был новорожденным.

Потрепан он был изрядно. Про тело сказать было сложно, поскольку оно было залито кровью более-менее равномерно. На лице зияла огромная рана-разрыв, проходящая через глаз (впрочем, самого глаза уже не было). Хриплое неровное дыхание сопровождалось каким-то бульканьем.

«Что же делать? Что делать? Что делать?» — крутилось у меня в голове.

На самом деле, я прекрасно понимала, что вариантов у меня три:

Пойти доложить хозяевам о своей находке, придумав правдоподобную версию, почему я тут шастаю.

Дать деру — вряд ли меня найдут по следам, да и вообще станут искать.

И третий, самый гуманный: прибить его, чтобы не вернули туда, откуда сбежал.

Думаю, для парня так было бы лучше всего. Впрочем, для самого гуманного кишка у меня была тонка. Все взвесив, я уже приготовилась к побегу, но тут он возьми и открой свой единственный глаз. Увидел меня, и такая надежда в нем загорелась… Боль вперемешку с надеждой. Он даже заговорить пытался, хрипел что-то и за руки меня хватал.

Ну и не смогла я слиться.

Сама бы я его до телеги не дотащила, пришлось, успокоив и как-то отцепившись, топать за Тротто. Когда объяснила ему суть дела, он решил, что я спятила. Пришлось почти за шкирку тянуть. Спасибо братику: когда он на парня израненного взглянул, сразу спорить со мной перестал. Видимо, ненормальная доброта — наша семейная черта. Вдвоем мы его с трудом до дороги доволокли. Сам идти он не мог, хотя и пытался, а как только на дне телеги очутился, тут же вырубился.

Уже позже я осознала, что везло нам в тот день просто невероятно. Как хозяева нас не заметили, не почуяли — просто непостижимо. Ведь среди них были не только миин’ах, не слишком хорошо чувствующие себя в темноте, но и другие. Я думаю, это потому, что Бог все-таки существует и чем-то мы ему понравились. Ну, или не все мы трое, а только полукровка.

Мы ехали в молчании. Только у самого дома Третьего прорвало:

— Веспа, а дальше-то что? Нельзя его к нам тащить. Ладно, мы с тобой уже точно покойники, но зачем за собой всю семью тянуть?

Он говорил таким убитым тоном, словно приговор нам уже оглашен. В порыве нежности и благодарности я притянула брата к себе.

— Не спеши нас хоронить. Может, все и получше повернется. Хотя ты прав: к нам не стоит. Помнишь дом Альды? Она умерла, там еще никто не живет и до Посвящения точно не заселится. Давай туда.

Когда я взломала замок, что оказалось не слишком сложно, мы отволокли нашего раненого в спальню. Я уже знала, что делать дальше: озарение пришло неожиданно.

— Тротто, я останусь с ним, а ты сходи и приведи матушку. Только ничего ей не рассказывай, она должна сначала увидеть, а потом уже что-то решать. А дальше как она скажет, так мы и сделаем.

Брат побелел и замотал головой.

— Давай меня лучше один раз казнят, чем сначала матушка, а потом хозяева!

— Ты на меня все вали, а сам молчи. Ну, подумай сам: ни ты, ни я лечить не умеем, этот вот-вот скопытится, и зря мы, получается, все затеяли. А так хоть какой-то шанс есть.

На долгие уговоры времени не было — это понимали и я, и Тротто. Так что, подавив горестный вздох, он все же понесся домой.

В ожидании я нагрела воды и сняла с парня остатки грязных тряпок. Он оказался совсем мелким, может, даже младше меня, и очень худым. Ран на теле было немного: слегка подран бок и правая нога, левая рука распухла вдвое. Такого ужаса, как на лице, больше нигде не было.

Хлопнула дверь, и раздались торопливые шаги. Я приготовилась обороняться. Матушка пришла одна, видимо, оставив Тротто с малышкой. Даже в спешке — а я не сомневалась, что она спешила — ей удалось привести себя в порядок.

— Ну, и в какую историю ты на этот раз вляпалась? — Спокойный тон, с которым она вошла, перешел в судорожный вопль:

— Господитыбожемой! Ты совсем с ума спятила и нас всех погубить хочешь? — лишь только она увидела лежащего на кровати.

— Я немедленно иду к хозяевам, — заявила она твердо, перестав кричать. — Буду говорить, что ты головой повредилась, может, тогда тебя пощадят.

— Матушка, послушай…

— Молчи, только молчи! Я ничего не желаю ни знать, ни слышать!

— Матушка, ну ты посмотри на него! Он как наш Тротто, не старше. Ни чудовище, ни безумец. Как я могла не помочь? Ты бы тоже не прошла мимо!

— Не знаю, где ты его откопала, но я бы точно не стала соваться в такие места ночью. Какую чушь ты городишь…

Я кинулась ей в ноги, вцепилась в подол:

— Я ручаюсь, он не причинит нам вреда!

Матушка схватила меня за плечи и затрясла:

— Как? Как ты можешь быть в этом уверена? Он может очнуться и поубивать всех вокруг! В нем может быть болезнь, которой ты уже заразилась, а может, и я тоже! — Она уже почти кричала, я никогда не видела ее в таком состоянии. Она набрала в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить свою гневную речь, и в наступившей тишине мы услышали стонущий вздох. Мы одновременно обернулись к кровати.

Раненый пришел в сознание и смотрел на нас как затравленный зверек.

— Рийк не… — он начал говорить и закашлялся, сделал судорожный вздох и продолжил, медленно, с большим трудом. -…не болен, безопасен для вас. Пожалуйста, помогите, — он попытался улыбнуться и застонал.

Я вопросительно взглянула на матушку.

При Посвящении ошибок не бывает. Матерями становятся только те женщины, в которых материнский инстинкт и умение чувствовать боль других сильнее всех прочих качеств. Они не способны этому противостоять, в этом их главная сила и главная слабость.

Матушка присела рядом с ним на постель. Взяв за подбородок, развернула его лицо так, чтобы осмотреть рану.

— Веспа, погрей еще воды — ты плохо промыла. Сегодня я буду лечить тебя, мальчик, а завтра с утра буду думать, что с тобой делать.

Я облегченно перевела дух. Что-то внутри меня говорило, что я поступаю правильно, что этому мальчику, пусть он даже из чужой расы, нужно помочь. Чутью своему я всегда верю.

Уходя, я услышала его хриплое «спасибо».