Черные крылья синего неба (джен)

Аркх Милан

Веспа

Все началось с крысы, с чертовой большущей твари. Я влюбилась в нее с первого взгляда. Такую не стыдно выставить на боях у Талпы: уверена, она сорвала бы всю казну игрищ. Мощные лапы, туловище в половину моей руки, худое и поджарое, ухо, покрытое жесткой фиолетовой шерстью и разорванное в боях за самок или за власть. Но самое главное — глаза бойца: маленькие черные бусины-зыркалки, полные ненависти и тоски.

Крысу притащил Скимиа, специально, чтобы похвастаться. Предлагал продать, но цену заломил такую, что я с трудом удержалась, чтобы не двинуть ему в нос. Всем было понятно, что это он так, придуривается, и никому такое сокровище не отдаст. Правда, кое-что интересненькое из него все же удалось вытянуть. В Монца случился, вроде как, разрыв сети, совсем небольшой, крупные твари продраться не смогли бы, но вот такие, мелкие, пролезают запросто. Хозяева пока не пронюхали, а значит, туда стоит наведаться, чтобы поживиться чем-нибудь. Монца — дрянное место, там ничего не растет, люди практически не живут, только последние отбросы, даже хозяева стараются соваться туда пореже. Однако им все же приходится: рядом врата на Черный остров, единственные в Милане.

Пока все остальные ребята осматривали и нахваливали находку Скимиа, я для себя решила, как все проверну. Не то чтобы очень хотелось соваться в этот гадюшник, но разрыв, ведущий в Мертвые земли, может принести что-нибудь покруче бойцовской крысы.

Через пару недель летнее Посвящение, под которое я попадаю. Особых талантов у меня нет, так что деньги, чтобы выкупить себе еще год свободы, будут не лишними.

В свои планы я посвятила только Третьего, и то лишь вернувшись домой. Я вовсе не горела желанием делить добычу с чужими.

Тротто мои планы не впечатлили.

— Веспа, вечно тебя тянет сунуться в какие-нибудь авантюры. Матушка рада не будет. У меня еще задница после того, как мы наведались в дом хозяйки Гори, не отошла. Хорошо, что она поверила, что мы не воровать приперлись, а всего лишь взглянуть, светится ли у нее кожа во сне.

— О матушке не беспокойся, она так занята младшенькой, что нашего отсутствия и не заметит. Восьмая спит плохо, и матушка кроме нее уже ничего не слышит.

Тротто еще повредничал, но не смог сопротивляться мне долго. Я всегда умела согнуть его под свои намерения.

Мы были погодками: Старший, я и Третий. Поэтому и таскались всегда вместе. С другими братьями и сестрами у меня такой близости не было. А теперь мы остались вдвоем. Первый всегда отличался сообразительностью, он был лучшим в своей школе, так что неудивительно, что он попался на глаза Серым, и они забрали его в аркх Норильск. Вряд ли мы увидимся с ним когда-нибудь.

Всего нас у матушки восемь. Она мечтает о десяти, и тогда уже сможет считать свое предназначение выполненным и начать понемногу отдыхать.

Я удивляюсь, как она все успевает: этому нос утереть, того утешить, кому-то по шее в воспитательных целях зарядить, младшую укачать. Это восхищает, но я бы так точно не смогла. Задницы мелким вытереть не проблема, но чтобы это было в радость, да еще и ежедневно? Ни за что. Я вообще понятия не имею, кем мне стать. Все наши уже решили. Из Вольпе точно хорошая матушка выйдет. Ей до жути нравится возиться с малышами, она для них краше Снежной Хозяйки из сказок, что подарки приносит. Фуретто слугой станет, он с таким восторгом на хозяев смотрит, причем не важно, из какого Дома. Думаю, ему в кайф будет даже полы в их дворцах мыть. Остальные тоже хоть и не так явно, но определились. Одну меня тошнит от любого дела, стоит только представить, что буду заниматься им всю оставшуюся жизнь. Так что Посвящение для меня — что-то вроде кошмара наяву.

Как назло, матушка очень любит эту тему. Стоило нам за ужин усесться — и понеслось:

— Веспа, ты подумала? Веспа, опять все на самотек пускаешь? И вообще, я тебе на праздничное платье два дня назад пять лурков дала, где платье или хотя бы деньги?

Тоже мне, куча денег — пять лурков! Трижды в Навильо нырнуть со страховкой и пару раз пожрать в Сотах. Конечно, вслух я этого не говорю, глаза в тарелку упираю с видом тупого смущенного полена. Все остальные за столом притихли, готовясь склоку смаковать: развлечений-то у нас маловато.

— Прогуляла, бестия! — Глаза у матушки становятся узкими и колючими, в такие заглядывать боязно. — До семнадцати лет дожила, но ни мозгов, ни совести не появилось!

В меня летит кухонное полотенце. Все правильно: еду жалко, а посуду можно ненароком и раскокать, тоже убытки.

— Не нужно мне платье, я без него пойду.

— Голая, что ли? — оживляется Четвертый. За свою наглость он тут же получает подзатыльник от Тротто и принимается обиженно сопеть.

— Как обычно пойду, в штанах и рубашке, могу даже праздничный комплект надеть, — бормочу я, не поднимая головы, так как чувствую себя виноватой. Я ведь правда хотела купить что-нибудь дешевенькое и в меру страшненькое — все равно на мне женские тряпки выглядят по-дурацки, что дорогие, что дешевые. Но не успела я спохватиться, как в кармане осталась горсть мелочи, хватило только на леденцы мелким.

— В рубашке, значит? В праздничной? — В голосе матушки звенят громовые раскаты, от которых хочется спрятаться куда подальше, например, залезть под стол. — Опозорить всю семью хочешь?

От неминуемой расправы меня спасает рев младшенькой из соседней комнаты. Матушка спешит туда, а мне удается сбежать. Я позорно скрываюсь в скотнике. Здесь всегда много работы, хоть наше хозяйство и не слишком велико: пара коз, десяток кур и лошаденка по кличке Лючия. Я всегда тщательно и ласково чищу ее — кобылка она старая, но еще вполне крепкая и выносливая. Приходит Третий, я поручаю ему закончить приготовления к нашему ночному походу, а сама возвращаюсь в дом — мириться.

Я приношу матушке стакан теплого молока. Она уже не злится, не сверкает глазами, но тихонько мурлычет что-то безмятежно раскинувшейся в колыбели младшенькой. Я присаживаюсь на пол у ее ног.

— Дуреха. — Матушка притягивает меня к себе, крепко и мокро целует в лоб. — Я же о тебе переживаю. Ну их, эти пять лурков, не бедствуем же, с голоду не помрем. Но подумай сама: посмотрят на тебя такую — ни рожи ни кожи, девка или парень, сразу и не определишь, да еще и одета плохо, а значит, традиции не чтишь и никакого уважения у тебя к Посвящению нету. И отправят тебя нужники чистить, и хорошо, если в хозяйских дворцах, а то ведь наши, человеческие, куда противнее.

— Сама разберусь, — отстраняюсь я. Нет, матушку я люблю и уважаю, просто нежности эти, слюнявые поцелуи, неприятны. Словно тряпкой влажной в лоб потыкали — так и хочется рукавом утереться.

— Сама она, как же! Дитя дитем. Спать ты сейчас сама пойдешь, а завтра вместе на рынок за обновкой сходим. И перечить не вздумай!

Восьмая беспокойно заворочалась, и матушка, не дав возразить, подтолкнула меня к дверям. Протестовать я не стала, решив оставить завтрашние проблемы завтрашнему дню. Понятно, что пошла я не в свою комнату, а во двор. Там меня уже ждал Тротто, старая телега, хорошенько им смазанная, чтобы не скрипела, и Лючия с обмотанными тряпками копытами. Брат завалился на телегу спать, а я села править.

Люблю ночи. Дневные улицы полны шума, пыли, жары, а сейчас они совсем другие, незнакомые. Говорят, раньше, до времен Великой Беды, город был гораздо больше и ночью он тоже жил, светился огнями и грохотал. Теперь в темное время пульсирует только сердце Милана: сияют огнями дворцы Миин’ах — хозяев нашего аркха, а людские кварталы пусты и тихи.

А еще ночью видно Сеть. Она мерцает и переливается. Стоит только подумать, от скольких гадостей она нас хранит — дух захватывает. Глядя на нее, я пытаюсь представить, какой чужой, искореженный мир находится за ее пределами. Он пытается проникнуть к нам, иногда можно даже увидеть страшные крылатые тени, бьющиеся о мерцающую преграду. Но, к счастью, пока Сеть надежно сдерживает их.

Ехать нам долго. Заканчиваются жилые районы, и теперь вокруг расстилаются поля, сады и пастбища с редкими домиками смотрителей и работников. Порой попадаются еще не окончательно уничтоженные временем развалины древних зданий. Но когда мы приближаемся к Монцо, угодья постепенно сходят на нет. Рядом граница с мертвыми землями. Даже несмотря на Сеть, какая-то часть яда попадает в почву, поэтому принимать в пищу выросшее тут не стоит.

Я уже бывала здесь раньше: наша компания излазила весь этот городишко прошлым летом. Так что место, в котором Скимиа нашел крысу, я знала прекрасно.

В Монцо находятся единственные в Милане врата на Черный остров. Это такая тюрьма, куда отправляют преступников со всех аркхов. Человек их открыть не может, только хозяева. Они бывают здесь, лишь когда очередного бедолагу туда впихивают.

Сегодня горело множество огней и сновали фигуры хозяев, причем насколько я могла разглядеть, там были не только миин’ах, но и представители других Домов. Я остановила кобылку и разбудила брата. Он жутко перепугался, мне с трудом и не без рукоприкладства удалось привести его в чувство.

Возвращаться с пустыми руками не хотелось, к тому же меня мучило любопытство: что потеряли здесь высшие и вдруг именно нам посчастливится это найти? Конечно, близко подходить не станем, осмотрим пару домов, тихонечко, как мыши, и уберемся обратно. В моем плане только последний пункт (быстро убраться) вызвал отклик в душе Тротто. Понимая, что проку от него будет немного, я оставила братца в телеге и отправилась на поиски будущих несметных богатств одна. Между лопаток сладко щекотало — верный признак, что меня ждет что-то необыкновенное.

В первые руины, которые мне попались, заходить я не стала: едва приблизившись, уловила едкий запах разложения и грязного тела, а заглянув, увидела спящие на полу тела, тесно прижавшиеся друг к другу. Я знала, что здесь можно встретить сумасшедших, а также тех больных и несчастных, для кого в более благополучных краях места нет. Более-менее опасных отлавливают и лишают жизни или отправляют на Черный остров, а этих не трогают: позволяют доживать здесь. Да и долго такая жизнь обычно не длится. Беспокоить бедолаг я не стала, ушла, как и пришла, незамеченной.

Следующий разрушенный домик оказался менее обитаем. При моем приближении облако темно-синих ночных бабочек поднялось с дверного проема. Первый этаж сохранился неплохо, но, кроме парочки большущих жуков с фосфоресцирующими спинками, гостей с Мертвых земель я не нашла. Уже собираясь уходить, я наткнулась на дыру, ведущую в подвал. У самого ее края валялась туша какой-то зверюги, тоже не местной, размером чуть меньше козы. Присев, я зажгла принесенную с собой керосинку и внимательно ее рассмотрела. Ну и уродина! Вместо шерсти хитиновые пластины, на трехпалых лапах мощные когти, вдоль хребта тянутся острые иглы. Зубов в пасти больше, чем у меня, раза в четыре, и все острючие и мелкие. Глаз много, как у паука, а посреди морды торчит рог. Тварь была сильно обожжена и изранена, но, видимо, сдохла не сразу, дорого продав свою жизнь: зубы и рог были перемазаны засохшей кровью.

Интересно, с кем она схлестнулась? Другой хищник, тоже из Мертвых земель? Решив хоть чем-то поживиться и поборов отвращение, я попыталась отковырять рог и когти. Дело шло туго даже с помощью моего любимого ножика, поскольку навыка в подобных вещах у меня не было вовсе. Потратив полчаса, взмокнув и с трудом отделив пару когтей, я решила плюнуть на это дело и поискать в подвале ее соперника. Вдруг он еще жив? Если его выходить и приручить, у меня будет свой личный монстрик — всем на зависть.

Честное слово, лучше бы я нашла монстра, пусть даже злобно-кусачего, но не то, что обнаружила в самом дальнем углу: проблему. Вернее, даже так: Проблему с большой буквы и с кучей восклицательных знаков.

Проблема была полудохлым парнем. Сначала я приняла его за человека, но, подойдя ближе, осознала, что у людей не может быть такой крови — ярко-оранжевой, и волос — тонких и красных, как проволока. Ничего хорошего в обнаружении израненного хозяина рядом с вратами на Черный остров не было. Сразу стало понятно, с чего в эту ночь здесь случилось такое оживление. Но когда я вгляделась получше, мне поплохело еще больше. Он был не из нашего Дома. Похож на наших, но у миин’ах не бывает рогов, и кожа у них другого оттенка. Насчет последнего я, конечно, в темноте могла ошибиться, но рогов не бывает точно. Но как же тогда волосы? Ни у кого больше не бывает таких волос, это типичный признак Огненных Ветров (второе название Дома Миин’ах). И тут меня осенило. Полукровка!

С полукровками у нас ситуация странная. Все хозяева утверждают, что не может у них быть общих с людьми детей, да и представители разных Домов между собой не скрещиваются. Но упорно просачиваются совсем другие слухи. Насчет людей более-менее верно, а вот полукровки между Домами случаются. Правда, все они рождаются с серьезными проблемами: не могут контролировать свои силы, впадают в безумие и становятся опасны. К тому же, они часто болеют странными болезнями, которые трансформируются в их телах, после чего становятся заразными для окружающих. Поэтому хотя романы у хозяев разного вида иногда происходят, но дети — строжайшее табу. При появлении таких малышей их тут же то ли отправляют куда-то изучать, то ли просто уничтожают. Скорее все же первый вариант, так как экземпляр, на который я смотрела, явно не был новорожденным.

Потрепан он был изрядно. Про тело сказать было сложно, поскольку оно было залито кровью более-менее равномерно. На лице зияла огромная рана-разрыв, проходящая через глаз (впрочем, самого глаза уже не было). Хриплое неровное дыхание сопровождалось каким-то бульканьем.

«Что же делать? Что делать? Что делать?» — крутилось у меня в голове.

На самом деле, я прекрасно понимала, что вариантов у меня три:

Пойти доложить хозяевам о своей находке, придумав правдоподобную версию, почему я тут шастаю.

Дать деру — вряд ли меня найдут по следам, да и вообще станут искать.

И третий, самый гуманный: прибить его, чтобы не вернули туда, откуда сбежал.

Думаю, для парня так было бы лучше всего. Впрочем, для самого гуманного кишка у меня была тонка. Все взвесив, я уже приготовилась к побегу, но тут он возьми и открой свой единственный глаз. Увидел меня, и такая надежда в нем загорелась… Боль вперемешку с надеждой. Он даже заговорить пытался, хрипел что-то и за руки меня хватал.

Ну и не смогла я слиться.

Сама бы я его до телеги не дотащила, пришлось, успокоив и как-то отцепившись, топать за Тротто. Когда объяснила ему суть дела, он решил, что я спятила. Пришлось почти за шкирку тянуть. Спасибо братику: когда он на парня израненного взглянул, сразу спорить со мной перестал. Видимо, ненормальная доброта — наша семейная черта. Вдвоем мы его с трудом до дороги доволокли. Сам идти он не мог, хотя и пытался, а как только на дне телеги очутился, тут же вырубился.

Уже позже я осознала, что везло нам в тот день просто невероятно. Как хозяева нас не заметили, не почуяли — просто непостижимо. Ведь среди них были не только миин’ах, не слишком хорошо чувствующие себя в темноте, но и другие. Я думаю, это потому, что Бог все-таки существует и чем-то мы ему понравились. Ну, или не все мы трое, а только полукровка.

Мы ехали в молчании. Только у самого дома Третьего прорвало:

— Веспа, а дальше-то что? Нельзя его к нам тащить. Ладно, мы с тобой уже точно покойники, но зачем за собой всю семью тянуть?

Он говорил таким убитым тоном, словно приговор нам уже оглашен. В порыве нежности и благодарности я притянула брата к себе.

— Не спеши нас хоронить. Может, все и получше повернется. Хотя ты прав: к нам не стоит. Помнишь дом Альды? Она умерла, там еще никто не живет и до Посвящения точно не заселится. Давай туда.

Когда я взломала замок, что оказалось не слишком сложно, мы отволокли нашего раненого в спальню. Я уже знала, что делать дальше: озарение пришло неожиданно.

— Тротто, я останусь с ним, а ты сходи и приведи матушку. Только ничего ей не рассказывай, она должна сначала увидеть, а потом уже что-то решать. А дальше как она скажет, так мы и сделаем.

Брат побелел и замотал головой.

— Давай меня лучше один раз казнят, чем сначала матушка, а потом хозяева!

— Ты на меня все вали, а сам молчи. Ну, подумай сам: ни ты, ни я лечить не умеем, этот вот-вот скопытится, и зря мы, получается, все затеяли. А так хоть какой-то шанс есть.

На долгие уговоры времени не было — это понимали и я, и Тротто. Так что, подавив горестный вздох, он все же понесся домой.

В ожидании я нагрела воды и сняла с парня остатки грязных тряпок. Он оказался совсем мелким, может, даже младше меня, и очень худым. Ран на теле было немного: слегка подран бок и правая нога, левая рука распухла вдвое. Такого ужаса, как на лице, больше нигде не было.

Хлопнула дверь, и раздались торопливые шаги. Я приготовилась обороняться. Матушка пришла одна, видимо, оставив Тротто с малышкой. Даже в спешке — а я не сомневалась, что она спешила — ей удалось привести себя в порядок.

— Ну, и в какую историю ты на этот раз вляпалась? — Спокойный тон, с которым она вошла, перешел в судорожный вопль:

— Господитыбожемой! Ты совсем с ума спятила и нас всех погубить хочешь? — лишь только она увидела лежащего на кровати.

— Я немедленно иду к хозяевам, — заявила она твердо, перестав кричать. — Буду говорить, что ты головой повредилась, может, тогда тебя пощадят.

— Матушка, послушай…

— Молчи, только молчи! Я ничего не желаю ни знать, ни слышать!

— Матушка, ну ты посмотри на него! Он как наш Тротто, не старше. Ни чудовище, ни безумец. Как я могла не помочь? Ты бы тоже не прошла мимо!

— Не знаю, где ты его откопала, но я бы точно не стала соваться в такие места ночью. Какую чушь ты городишь…

Я кинулась ей в ноги, вцепилась в подол:

— Я ручаюсь, он не причинит нам вреда!

Матушка схватила меня за плечи и затрясла:

— Как? Как ты можешь быть в этом уверена? Он может очнуться и поубивать всех вокруг! В нем может быть болезнь, которой ты уже заразилась, а может, и я тоже! — Она уже почти кричала, я никогда не видела ее в таком состоянии. Она набрала в грудь побольше воздуха, чтобы продолжить свою гневную речь, и в наступившей тишине мы услышали стонущий вздох. Мы одновременно обернулись к кровати.

Раненый пришел в сознание и смотрел на нас как затравленный зверек.

— Рийк не… — он начал говорить и закашлялся, сделал судорожный вздох и продолжил, медленно, с большим трудом. -…не болен, безопасен для вас. Пожалуйста, помогите, — он попытался улыбнуться и застонал.

Я вопросительно взглянула на матушку.

При Посвящении ошибок не бывает. Матерями становятся только те женщины, в которых материнский инстинкт и умение чувствовать боль других сильнее всех прочих качеств. Они не способны этому противостоять, в этом их главная сила и главная слабость.

Матушка присела рядом с ним на постель. Взяв за подбородок, развернула его лицо так, чтобы осмотреть рану.

— Веспа, погрей еще воды — ты плохо промыла. Сегодня я буду лечить тебя, мальчик, а завтра с утра буду думать, что с тобой делать.

Я облегченно перевела дух. Что-то внутри меня говорило, что я поступаю правильно, что этому мальчику, пусть он даже из чужой расы, нужно помочь. Чутью своему я всегда верю.

Уходя, я услышала его хриплое «спасибо».

Черный остров

Рийк

Оук опять перекинулся. Было плохо. Из него огонь так и брызнул, вся комната изнутри выгорела, от боли он страшно выл. Эти ждали, пока у него приступ не пройдет, и только потом вытащили — а у него пена изо рта капает, глаза закатились и кожа обгоревшая лоскутами висит. Обратно его не вернули: наверно, умер. Теперь из девятерых в нашем крыле осталось трое, и то Лаак не в счет: он уже меньше, чем половина, и говорить совсем не может.

Зато Суул может и говорит-говорит-говорит. Он слишком близко ко мне, в соседней комнате. Его безумный непрекращающийся шепот стал моим кошмаром, таким, от которого хочется проткнуть себе уши и выжечь мозг. Поэтому сегодня все время до прихода Ин-хе я сижу в углу, сжавшись в комок.

Он пришел и окутал все вокруг своим спокойствием. Стражи недовольно хмурятся: им не нравится, когда кто-то из нас покидает крыло не в связи с исследованиями, но Ин-хе умеет договариваться, он слишком полезен, ему можно все.

Он выводит меня на улицу из барака. И я начинаю дышать, быстро и глубоко, чтобы впрок набрать в легкие свежего воздуха, соленого и влажного. Мы выходим за территорию лагеря и садимся на камни у самого моря. Он всегда проводит занятия здесь.

— Ты ел сегодня? — Ин-хе вынимает из принесенной с собой сумки пару бутербродов.

Я не был голоден, но отказываться не стал: в бараке кормят куда как хуже. Пока я жевал, он достал свои инструменты и осмотрел меня. Ин-хе никогда не причиняет мне боль, в отличие от других. Может, потому, что он из орьявит, единственный на острове. Возможно, они все такие мягкие и улыбчивые, я не знаю. Среди нас нет ни одного с их генами, и говорят, это потому, что они способны скрещиваться с кем угодно, и потомки таких союзов всегда рождаются полноценными представителями расы. Даже с людьми это срабатывает.

— Ин, когда я смогу вернуться в общину? Ты же видишь, я не такой, как они. Я тут умру.

Он тяжело вздохнул.

— Рийк, как твои приступы?

— Стали сильнее и чаще, но это оттого, что я в бараке обреченных. Мне страшно — страх переходит в боль. Но ведь я не опасен, только себе плохо делаю. Ты обещал, что позаботишься об этом.

— Не все так просто, Рийк. Ты поел? Покажи мне, как у тебя сегодня с техникой.

Я становлюсь в стойку, пальцы начинают нагреваться. Я ненавижу огонь, но он течет в моих жилах — непрошеный подарок от расы моей матери. У меня не получается полностью подчинить его, как всем чистокровным миин’ах, а еще у меня нет их пророческого дара.

Я недосущество, выродок. Но пока я находился в общине, все было не так уж плохо. Там я был изгоем среди таких же изгоев, нас растили, неплохо учили, за нами наблюдали. Иногда я замечал в глазах Этих, работавших с нами, отвращение, но они никогда не позволяли проявляться ему в словах. Но рано или поздно общину покидали все: кто в шесть, кто в десять, а кто в восемнадцать лет. Умирали и отправлялись на кладбище, заболевали и переезжали в лазареты или начинали перекидываться, и тогда одна дорога — в барак обреченных. Перекинуться — значит потерять контроль над собой, подчиниться силе, уничтожающей все вокруг, или впасть в безумие. В моем случае это проявилось приступами боли, настолько сильной, что, не помня себя, я катаюсь по полу и вою. Эти решили, что рано или поздно вместе с болью из меня вырвется огонь или, что хуже, доставшееся от крови отца къерго. И в результате я живу в комнате с прозрачными стенами и мягким полом, мое тело постоянно исследуют. Эти не спускают с меня глаз, контролируют каждый вздох. Чистый ад. Ин-хе обещал мне, что сможет вернуть меня обратно. Я не очень-то в это верю, но все равно спасибо ему. Вот уж не думал, что единственное существо, которое мне захочется назвать другом, встречу в таком поганом месте.

Жжение в ладонях стало нестерпимым, с кончиков пальцев сорвался крохотный огонек, и тут же плечо скрутило приступом боли. Я выпал из стойки и, опустившись на землю, стал растирать сведенные мышцы.

— Все лучше и лучше, — Ин улыбнулся, ласково прищурившись. Когда он особенно доволен, его уши начинают мелко подрагивать, как сейчас. — Мальчик, ты меня радуешь.

— Та искорка, что возникла у меня в ладони, так тебя впечатлила?

— Искорка — только начало. Она говорит о том, что ты научился выпускать силу, а это прорыв, и я рад, что он наступил. Уже скоро ты сможешь контролировать себя, и тогда я поговорю с остальными. Возможно, тебе разрешат вернуться не только в общину, но даже в какой-нибудь из аркхов. Я бы смог забрать тебя с собой.

— Я умру раньше. Поговори сейчас — я не могу больше здесь! Мне не нужны аркхи, мне не нужна община, помоги мне уйти хотя бы в Мертвые земли.

Он печально покачал головой.

— Ты не знаешь, чего просишь. Там тебя не ждет ничего, кроме смерти. Мой Дом единственный, кто осмеливается забираться туда, и поверь: к каждому походу мы готовимся очень тщательно.

— Там смерть и тут смерть. Не все ли равно?

Засмеявшись, он обнял меня за плечи.

— Выше нос! Я обещал позаботиться о тебе, и я это сделаю. Тебе нужно только потерпеть, а главное — научиться управлять собой. Все опасаются твоих приступов, но как только с ними удастся справиться, отношение к тебе изменится.

От него так хорошо пахло покоем, медом и теплым хлебом. Я не мог не верить ему. Ин сказал как-то, что у орьявит есть специальные железы, выделяющие определенный запах. Он помогает им охотиться, успокаивая и привлекая добычу. Это остаток с прежних времен, еще до перехода. Говорят, на Сель возможности представителей каждого Дома были во много раз больше, чем здесь, на Земле.

Мне наплевать, откуда исходит его магия. Мне просто становится хорошо, и так хочется подольше в этом «хорошо» оставаться и не возвращаться в повседневное «дерьмово». Он прекрасно это понимал и не отстранялся довольно долго, позволяя мне купаться в своем ароматном тепле. Но все хорошее рано или поздно заканчивается.

— Рийк, нам пора идти.

Ин-хе поднялся и помог встать мне. После занятий с огнем мое тело стало слабым и вялым, как тряпка, так что я с трудом ковылял обратно.

Это место называется Черный остров, но для меня это материк, земля без конца и края. Разве где-то может быть иначе — без этого серого неба, сизого моря и пронизывающего ветра? Здесь четыре сектора, в двух из которых я никогда не был и не побываю. Синий сектор — людской, там находятся шахты и каменоломни. Охраны там мало: человек не может открыть врата, да и бежать некуда, вокруг Сеть, сквозь которую не пройти. В Золотом секторе заключены Эти, совершившие серьезные преступления. Работать их не заставляют, а охраняют очень тщательно. В Зеленом находится несколько общин, он для таких, как я. Нас там не запирали вовсе, только наблюдали: ведь мы тоже не способны сами оттуда выбраться. И наконец, Серый — тот, в котором живу теперь. Здесь много Этих, много тех, кто изучает, и тех, кто стережет. Не от нас оберегают свободу, но нас стерегут от самих себя и от того вреда, который можем принести окружающим. Большую часть того, что знаю об этом месте и о мире, я узнал здесь от Ин-хе. Он всегда отвечает на все мои вопросы, и он единственный, кто действительно пытается научить меня чему-то полезному. Он единственный, кому я доверяю.

Мы попрощались с ним у входа в барак. Один из стражей забрал меня и увел в комнату. Щелкнул замок, и я опять оказался наедине с собой. Суул тих — это значит, его только что вернули после беседы с Ними. Они умеют забираться в голову и ненадолго возвращать ему разум. Правда, периоды от безумия до безумия становятся все короче. Суул частью миин’ах, как и я, а вторая часть генов у него от Дома Тьёрто. Мы росли в разных общинах, так что первый раз я увидел его здесь, уже во власти сумасшествия. Он притягивал меня и отталкивал вплоть до отвращения. Он пугал меня, заселив мои сны своим бормотанием и рожденными этим бормотанием страшными образами. Но когда он бывал в сознании, как сейчас, был очень умен, и его стоило слушать, хотя порой он говорил странные вещи, пугающие больше ночных кошмаров.

Поймав мой изучающий взгляд, Суул улыбнулся жалобно и жутко и, приблизившись вплотную к стеклу, зашептал:

— Малыш, не стоит им верить. Ты водишь дружбу с одним из Этих, он обещает помочь, и ты ему веришь. Напрасно.

— Откуда ты знаешь?

— Я многое вижу и многое знаю, я везде. Знаешь, как страшно быть везде? Я каждый камень на этом острове и каждая чайка, что кружит над ним.

Он начал смеяться и тут же зашелся в приступе кашля. Отдышавшись, продолжил:

— Что Они тебе говорили? Что твоя мать скрывала тебя и не хотела отдавать и что ты плод любви, пусть запретной, но все же любви? Именно такую историю слышал я о своем рождении. Ты никогда не думал, что это глупо и смешно? Закрытые аркхи, почти не контактирующие с друг другом, и при этом так много запретных плодов от внезапно вспыхнувшей страсти.

— Есть Черный остров и несколько других мест, где представители разных Домов очень тесно общаются. Так что все может быть, — возразил я ему.

— Я тоже так думал прежде, но именно сейчас меня осенило. Между прочим, глядя на тебя. Я могу поверить в страсть между Этими из разных Домов, любых, кроме къерго. Ты, наверно, их не видел, а у нас в общину наведывался один. Более сволочную и агрессивною тварь сложно представить. И остальные его боялись и ненавидели. К тому же они очень древние, они не потомки, но те самые къерго, которые пришли с Сель, и их осталось мало, очень мало. Говорят, их женщины не смогли перейти и погибли. Люди не могут выносить их дитя, они умирают еще в течение беременности. Знаешь, насколько важно для них найти способ продлить свой род? Сколько малышей с их генами было в твоей общине? В моей было двадцать восемь. Десять не дожили до двух лет, остальные умерли до десяти. Ты первый почти взрослый, которого я вижу. У остальных рас тоже с рождаемостью не слишком хорошо: Земля отвергает их. Исключение — орьявит, но они всего лишь слуги, их не очень-то ценят — по крайне мере, так было раньше на Сель.

— Не слишком ли поспешные выводы? — Мне были неприятны его слова, но я не мог заставить себя перестать слушать.

— Когда один из них проникает мне в голову и пытается подлатать разум, я чувствую отголоски его мыслей, образов. Они тоже очень древние — много знают, много помнят. А я умею сопоставлять разрозненные факты и видения. Они говорят нам, что те, кто были нашими родителями, совершили проступок, но это было во имя любви и мы были желанны. А теперь Они, хорошие и сочувствующие, пытаются найти способ помочь нам, исцелить. Мы не наказаны, мы всего лишь на лечении, а сторожа и замки — ради нашего блага. Но все это вранье: мы просто подопытные, результаты неудачных экспериментов. Тебе нравится быть мышкой, белой мышкой из клетки с железными прутьями?

— Зачем ты говоришь мне все это? Именно мне.

— Ну, во-первых, больше здесь говорить уже не с кем. А во-вторых… Ты думаешь, они всесильны — в этом тебя убедил твой милый друг с пушистыми ушами, их пес, их слуга. Это такая же ложь, как и все остальное. Тебя никогда не исследовали тьерто, не так ли? Потому что они не могут залезть в твои мысли. Змеелюды бессильны, в тебе слишком много от отца. Къерго не восприимчивы к магии других Домов. А это значит, на тебя не наложены запреты, глубоко-глубоко, в самую подкорку. Ты хозяин себе: захочешь — сможешь сбежать.

Суул прижался лицом к стеклу, впечатался в него. Глаза его горели лихорадочным светом. Говоря, он беспрестанно облизывал пересохшие губы узким раздвоенным языком.

— Бежать? — Я хмыкнул. — Куда? Мне не пройти врата, не добраться до Сети.

— Думай, малыш. Неужели я должен все тебе разжевывать, преподнести свободу на блюдечке?

Он снова засмеялся, хрипло и страшно. Этот смех колоколом загрохотал в моей голове, взрывая ее изнутри. Я чувствовал наступление приступа и не мог совладать с его приближением. Это дело нескольких секунд: вот я сижу и слушаю и говорю, а вот уже катаюсь по полу, и весь мир сузился до пределов собственного маленького Я, ослепительно красного и пожираемого болью. Я не слышу своего крика, только чувствую, как раззевается мой рот и напрягаются связки — так становится легче, не намного, но легче.

Очнулся я глубокой ночью. На полу стояла миска с остывшей едой, на которую я с жадностью накинулся. Все тело саднило. Тринадцать дней, всего лишь тринадцать дней прошло с предыдущего приступа. А когда они только начались, промежуток между ними составлял около трех месяцев. С мыслью, что такими темпами уже через пару лет вся моя жизнь превратиться в один сплошной припадок, я заснул. Бормотания бредящего Суула окрашивали мои сны в мерзкие трупные тона. В таком же примерно настроении я и проснулся на следующее утро. И тут же уткнулся взглядом в незнакомца, сидевшего на корточках напротив моей комнаты и пристально меня рассматривавшего. Он был из Дома Гельма, как и все они, тонкокостный и пепельноволосый. Жадное, почти плотоядное любопытство на его лице вызвало у меня очередной приступ отвращения. Так не смотрят на ровню, но только на какую-нибудь тварь из Мертвых земель — незнакомую, мерзкую, но притягательную.

— Мне сказали, что у тебя вчера был приступ. Как жаль, что я пропустил! Я художник, ищу здесь вдохновение. А ты, верно, очень интересно выглядишь, когда корчишься и катаешься по полу.

— Я не экспонат, — бросил я сквозь зубы.

Этот усмехнулся.

— Не хотел обидеть тебя, не сердись. Ты милаха. У меня разрешение есть — могу забрать тебя позировать.

— Забрать куда? В свой аркх?

Он опять засмеялся.

— Нет, всего лишь в мои покои в здешнем пристанище. Но поверь, там гораздо лучше, чем здесь. Так что у тебя будет парочка более-менее приятных вечеров. Я зайду за тобой ближе к ночи. Никак не получается рисовать при свете дня.

Он ушел, не посчитав нужным даже назвать свое имя.

Весь день я чувствовал себя мерзко и тоскливо. Я все думал над тем, что говорил Суул, и чем больше я думал, тем сильнее убеждался в его правоте. Возможно, пока мы жили в общине, нас воспринимали если не как равных, то как потенциальное будущее, надежду. Неплохо учили, давали определенную свободу. Но здесь мы только бракованный отработанный материал, изучая который, они обращают внимание на ошибки, чтобы в следующий раз избежать их.

Ин-хе почему-то сегодня не приходил, что тоже не могло улучшить моего настроения. К вечеру я издергал себя до такого состояния, что даже стал с нетерпением ждать, когда меня заберет слащавая сволочь из гельмы. Я не часто сталкивался с представителями этого Дома. Да и что интриганам, творцам и неженкам из солнечного аркха Гонолулу делать на холодном и грязном Черном острове, полном грубых заключенных и безумных полукровок?

Естественно, сам он прийти не удосужился — один из стражей забрал меня в полночь.

Я уже бывал в местном пристанище: Ин-хе брал меня к себе, когда на улице стояла слишком уж пакостная погода. Мне нравилась его светлая просторная комната. Ничего лишнего: только пушистая куча шкур на полу и светлое дерево, пахнущее смолой и солнцем.

Теперь меня повели в другое крыло, да и обстановка в номере, в который я вошел, разительно отличалась. Стоило мне открыть дверь (стражник остался снаружи), и меня тут же оглушило, ослепило и одурманило.

Вся комната была затянута шелком и бархатом, тяжелые шторы наглухо отрезали ее от уличных огней — вместо них повсюду висели бледно-желтые шары-светильники. Было тепло, даже душно. Запах благовоний и масляных красок был настолько силен, что я чихнул. Везде были раскиданы какие-то тряпки, блюда с едой и бутылки стояли прямо на полу. Хозяин этого бардака полулежал в кресле, рассматривая холст на мольберте, стоявшем посередине комнаты. Его лицо кривилось в раздраженной гримасе. Он покусывал кончики пальцев и хмурился. На мое появление художник никак не прореагировал, так что, не зная, что предпринять, я топтался у дверей.

Говорят, дети Дома Гельма похожи на ядовитые цветы. Стоит обмануться их внешней хрупкостью и красотой, как тут же падешь жертвой отравленной сердцевины. Не мужчины, а вечные мальчики, не женщины, а тонкие, неоформленные подростки с пепельными кудрями и пылающими глазами. В общине нам читали старые людские сказки. Эльфы, фигурирующие в некоторых из них, могли бы быть прообразами этой расы. Только если эльфы были чисты и открыты, то гельма рождает распутных, холодных и дьявольски расчетливых созданий.

Он был похож на лунный свет. Алый шелковый халат, наброшенный на обнаженное тело, оттенял белизну кожи, сиреневые глаза, тонкие и неестественно яркие, подведенные губы. Я поймал себя на мысли, что мне отчаянно хочется погладить его по голове, утешить, отогнать раздраженно-обиженное выражение с его лица и вернуть на него улыбку. Что за дурман?.. С трудом подавив этот безумный порыв, я уставился в противоположный угол комнаты, чувствуя, как по лбу заструился пот. Раздался смешок. Сделав пару глубоких вдохов, я перевел взгляд обратно — на хозяина комнаты.

— Мальчик, разве ты не знаешь, что нельзя долго смотреть на таких, как я? — Он добродушно скалился, а я обозлился. Злость начисто вытеснила наваждение.

— Я не мальчик!

— Да, конечно, ты не мальчик — ты большой и серьезный мужчина, способный напугать кого угодно, даже меня.

Он легко вскочил и, сорвав холст с мольберта, разломал его каркас об колено.

— К Хаосу все! Если не выходит сразу, шедевра не получится, так что вместо того, чтобы напрасно мучить себя и холст, лучше начать заново.

Парой легких шагов он преодолел расстояние, разделявшее нас. Ухватив двумя пальцами за подбородок, стал выворачивать мое лицо так и эдак. Роста мы были примерно одинакового, но от этих его действий я почувствовал себя беззащитным и маленьким. Результатом осмотра творец остался доволен. Еще раз улыбнувшись, он кивнул мне на единственный свободный от хлама стул.

— Садись! Хочешь чего-нибудь съесть или выпить?

Я отрицательно покачал головой. Еще чего не хватало. Даже такому оторванному от мира существу, как я, было известно, что Дом Гельма знаменит своими наркотическими и одурманивающими зельями.

— Да расслабься! Стану я еще на тебя всякие дорогостоящие штуки переводить.

Видимо, мое лицо выражало такую гамму эмоций, что он расхохотался.

— Нет, я не читаю твои мысли, не бойся. Просто у тебя плохо получается контролировать свои опасения и эмоции — все видно невооруженным глазом.

Он сунул мне в руки яблоко и подмигнул.

— Ешь-ешь, не трусь.

Не то чтобы мне стало спокойнее, но яблоко я откусил: фруктами нас баловали не часто.

— Ты ведь Рийк, не так ли? А меня можешь звать Таль — сомневаюсь, что мое полное родовое имя ты сможешь запомнить. А вот теперь замри и не шевелись, ладно? Я, кажется, нашел потрясающий ракурс. — Он суетился, смешивал краски, доставал кисти, при этом безостановочно болтая. Когда я попытался встрять в его речь, он отрицательно повел головой. — Помолчи, ладно? Ты не очень смотришься с открытым ртом. Давай, чтобы ты не заскучал, я буду рассказывать разные истории и сплетни, а ты просто слушай. В конце концов, когда еще тебе удастся узнать последние новости?

Он велел слушать и молчать, и я покорно слушал. В эту ночь я узнал тысячу абсолютно бесполезных сведений и сотню незнакомых имен. К утру я осознал, что от переизбытка информации у меня адски болит голова, и если Таль скажет еще хоть слово, я его растерзаю. Ощутив мое настроение, он отложил палитру и, тут же потеряв ко мне интерес, бросил будничным тоном:

— Пожалуй, на сегодня хватит. Можешь возвращаться к себе. Если хочешь, прихвати с собой что-нибудь съедобное — ты заслужил. Только, пожалуйста, уходи быстрее, я смертельно устал. Не выношу долго видеть одно и то же.

Я мстительно, с нарочитой медлительностью опустошал тарелки, используя скинутую рубашку вместо мешка. Наконец, когда демонстративное фырканье Таля стало совсем уж угрожающим, покинул комнату.

Вместо привычного молчаливого стража за дверью меня ждал Ин-хе, серьезный и печальный.

— Ты, наверно, жутко хочешь спать, Рийк. Прости, не могу тебя пока отпустить — нужно поговорить.

Он снова привел меня на берег моря, и мы долго стояли, всматриваясь в суровые серые просторы. Я боялся нарушить молчание, догадываясь, что он хочет сказать. Наконец, когда тишина стала совсем уж гнетущей, он заговорил.

— Я сегодня уезжаю, Рийк. Меня временно отстранили и настойчиво рекомендуют вернуться в родной аркх.

— Почему?

— А ты не догадываешься? Я слишком сблизился с тобой, а это недопустимо.

— Неужели пленникам даже друзей иметь запрещено?

— Не в этом дело. — Он нахмурился. — Какой у тебя был последний промежуток между приступами?

— Тринадцать дней. Но при чем тут это?

Он снова молчит, а я задаю вопрос, который при иных обстоятельствах обязательно придержал бы.

— Ин, а правда все мы здесь всего лишь неудачные эксперименты?

Он присаживается на круглый валун.

— Эксперименты не могут быть удачными или нет. Они просто дают результаты — рано или поздно, так или иначе. Из всех полукровок къерго ты живешь дольше всех. Никто до тебя не дотягивал даже до двенадцати лет. Их женщины не смогли перейти на землю, потому их род обречен. Они, конечно, способны жить долго, очень долго, но не бесконечно.

— Слабое утешение для меня — быть для кого-то возможностью и, тем более, возможностью несостоявшейся. Скажи хотя бы, были ли у меня родители? Женщина, что вынесла, мужчина, что зачал?

— Я не знаю. Мне очень жаль, но я никогда не интересовался таким далеким прошлым моих подопечных. Странный у нас сегодня разговор, Рийк. На днях должны привезти новеньких, и я очень не хочу, чтобы ты обсуждал это с ними.

— Не буду. Ради них, а не ради вашей тайны.

Я отвернулся от него. На сердце было тошно и тоскливо.

— Можно я пойду обратно? Я действительно устал.

— Да, Таль может кого угодно измотать. Будь осторожен рядом с ним: он далеко не такой простой, каким хочет казаться.

— Вы знакомы?

— О, я знаком с очень многими созданиями, практически со всем миром. — Ин встал, потянулся всем телом и обнял меня. От него так и веяло нежностью и пониманием, этакой всепоглощающей любовью в самом хорошем и светлом ее значении. Я не выдержал и заревел, уткнувшись лбом в его плечо, а он ласково и успокаивающе потрепал меня по затылку. Словно я маленький ребенок, а он мой старший брат. Устыдившись, я отстранился.

— Ты еще вернешься?

— Да, приблизительно через год.

— Почему не точно?

Тень пробежала по его лицу.

— Это зависит не от меня.

Я вернулся в барак с мыслью, что остался совсем один. Ни Лаака, ни Суула не было, и что-то мне подсказывало, что я их уже не увижу. Тем более что и все их вещи исчезли.

Я позировал Талю уже четыре дня. Каждый раз все происходило одинаково: он много болтал ни о чем, а под утро выгонял меня с выражением смертельной усталости и скуки на лице. Но когда сегодня я открыл его дверь, мне показалось, что на этот раз будет иначе. Наконец-то я увидел в этом помещении некое подобие порядка. Глаза Таля горели лихорадочным блеском, он то и дело прикладывался к бутылке, стоявшей на столе рядом с мольбертом.

— А, это ты, малыш. Садись скорее! Я почти закончил. Сегодня буду колдовать, так что тебе повезло: рискуешь увидеть нечто особенное.

Я покорно уселся и уставился в одну точку. Прошел час, за ним еще один. Таль не трепался, но лишь сосредоточенно рисовал. Никого колдовства я не замечал, и в скором времени начал клевать носом. Из сонного забытья меня вывел его раздраженный голос.

— Да, ладно, неужели ты ничего не видишь? Я знал, что къерго абсолютно не восприимчивы к чарам, но ты ведь полукровка. Может, ты подсознательно боишься меня? Отключи страх, расслабься — я не причиню вреда. Постарайся увидеть — это того стоит.

Я покорно завертел головой.

— Куда хоть смотреть?

— Куда угодно — оно повсюду.

Я был заинтригован и потому действительно постарался расслабиться, закрыл глаза, глубоко вздохнул и вновь открыл их. И я увидел… Сначала взгляд мой натолкнулся на пятно красок, витающее в воздухе. Я моргнул, и вот уже это не пятно вовсе, а огромная пестрокрылая бабочка, усевшаяся на спинку кресла. Нет, не кресла, но лежавшего на полу поваленного дерева, увитого лианами. Комната отступала, а вместо нее возник цветастый тропический лес. Иллюзия была настолько совершенна, что я услышал крики попугаев и почувствовал аромат незнакомых цветов. Надо ли говорить, что я задохнулся от восторга.

— Ты увидел. Здорово, правда? Я настоящий мастер. На Сель мы могли творить настоящую жизнь, удивительную и реальную. Здесь не так. Как ни грустно, чары вот-вот спадут — у меня не хватает сил их долго поддерживать.

— Ты был на Сель? Сколько же тебе лет?

— Нет, что ты, я рожден здесь. Один из двенадцати детей Дома Гельма, рожденных на Земле. Просто мои учителя умели так хорошо рассказывать о нашей родине, что мне кажется, я там бывал.

Иллюзия начала таять, сквозь нее проступали очертания мебели, стен и потолка, кажущиеся теперь унылыми и лишенными цвета. Я не смог сдержать горестного вздоха.

— Ты был хорошим мальчиком и очень помог мне. Хочешь посмотреть, что у меня получилось?

Я пожал плечами, пытаясь казаться равнодушным, но любопытство взяло верх. Подойдя к мольберту, заглянул художнику через плечо и во второй раз за сегодняшнюю ночь испытал потрясение. Я знал, что гельма искусные творцы, но и представить не мог, что они способны на такое.

Это был я, и в то же время не совсем я. Что-то такое, что я всеми силами старался скрыть и спрятать. Таль изобразил меня заключенным в клетку. Железную клетку посреди полного жизни леса, и эта клетка была настолько узкой, что прутья сдавливали мне грудь. Неимоверная тоска и боль были в нарисованном лице и во всей позе. Я с трудом оторвал глаза от картины и отвернулся.

— Это моя работа. Дипломная работа в институте искусств. Как думаешь, я сдам?

— Она совершенна. Но неужели я и впрямь так уныло смотрюсь?

— Ты птица в клетке, а я не люблю клетки и люблю птиц. Так что как увидел, так и нарисовал. Жаль, что тебе так мало осталось. Ты правда милаха.

— О чем ты?

— Разве твой пушистый друг тебе не рассказал? Он так хлопотал за тебя. Был совет, и тебя признали бесперспективным. Значит, исследовать и пытаться лечить больше не будут. Когда приступы станут ежедневными, просто отправят в Белый сектор.

Кровь прилила к моему лицу, а крошечные волоски на шее встали дыбом.

— Что еще за Белый сектор?

— Как, ты и этого не знаешь?

Он сделал глоток из уже почти пустой бутылки.

— Хотя, быть может, это тайна? А, неважно. Я делал там зарисовки, могу показать.

Я кивнул.

Таль достал с кровати увесистую папку с рисунками и протянул мне. Я открыл ее и стал перебирать листки, чувствуя, что внутри становится все холоднее и холоднее. С набросков на меня смотрели измученные пустые существа, совершенно безумные или бьющиеся в агонии боли.

— Белый сектор — это место, где вас изучают, когда уже понятно, что все прочие ступени пройдены. Либо тотальное сумасшествие, либо неизлечимые болезни. Они не дадут тебе умереть до последнего, поскольку что-то в твоем организме может помочь в дальнейшем изучении репродукции высших.

От каждого его слова лед внутри становился все крепче. Мне с трудом удавалось дышать, проталкивая воздух, ставший обжигающим, в скованные холодом легкие. В мозгу билась всего одна мысль: «Зачем, зачем, во имя Хаоса, он все это мне рассказывает? Я не должен, я не хочу этого знать!» Но непослушные губы разжались, и я задал еще один вопрос:

— И сколько мне осталось? На этом совете наверняка обсуждались прогнозы.

— Год максимум.

Он сделал еще один глоток и с сожалением потряс опустевший сосуд.

— Может, чуть меньше или чуть больше. Точно сказать сложно.

Клянусь, в этот момент я услышал щелчок у себя в голове — с таким в головоломке последняя деталь становится на место. Слова Ин-Хе «я вернусь где-то через год, точнее не знаю, не от меня зависит» означали, что он предатель. Он все знал и скрыл от меня, сбежал, как трус. А ведь мог хотя бы убить — это несравненно лучше, чем доживать в виде подопытного овоща. Ярость и ненависть еще одним ледяным кирпичиком легли мне на грудь. Я заставил себя отложить папку с рисунками и сказал, стараясь, чтобы голос был спокойным и ровным:

— Я так понимаю, что больше тебе не нужен. Я бы хотел вернуться в барак.

— Подожди!

Таль наклонился ко мне — от него пахло вином и пряностями.

 — Ты мне не нужен как натурщик, но ты можешь остаться в другом качестве.

Я все еще осмысливал предыдущую информацию, так что не вполне понимал, что он говорит.

— В каком качестве?

— Есть немало способов прекрасно провести остаток этой ночи. В твоей жизни было не слишком много наслаждений, а я знаю в них толк. Думаю, это будет хорошей платой за твою помощь.

Он коснулся моей щеки и прочертил по ней дорожку пальцем.

Я наконец осознал, что мне предлагают, и это стало последней каплей. Лед во мне лопнул, и в одно мгновение все затопило рокочущее пламя. Руки раскалились, словно вся ненависть, переполнившая меня, сконцентрировалась в кончиках пальцев. Я крепко схватил его за плечи. Халат под моими ладонями задымился, а лицо Таля исказилось от боли. Я отшвырнул его вместе со столом. С жалобным звоном разбились стоявшие на нем бокалы. Таль медленно поднялся на ноги. Теперь он не улыбался, а скалился, зло и весело.

— Ты пожалеешь, ублюдок, что причинил мне боль.

Честно говоря, я уже жалел. Гельма хоть и средненькие бойцы, но его учителя явно были лучше моих сверстников, с которыми мы вступали в шуточные потасовки в общине. Он двигался очень медленно, не сводя с меня гипнотизирующих фиалковых глаз. Я присел и, схватив с пола осколок стекла, сжал его в ладони. И тут он прыгнул, ткнув меня лицом в ковер. Мою кожу на щеке пропороло стекло. Не глядя, я нанес удар рукой с зажатым в ней осколком, и он зашипел, как разъяренный кот. Ухватив мою руку, Таль заломил ее назад — так, что она хрустнула, и пальцы разжались. Кровь заливала мне лицо, а изо лба, кажется, торчал кусок стекла. Когда кровь достигла губ, щекоча их, я машинально облизнулся. Таль крепко держал меня в абсолютно беспомощном положении, второй рукой при этом ища что-то на полу. Может, кинжал, чтобы перерезать мне горло — говорят, это излюбленное оружие «пепельных птиц».

И тут мне невыносимо захотелось кричать. Точнее, петь. Я открыл рот и выпустил песню-крик на волю. Красная пелена затопила мне глаза, в ушах заложило, голова закружилась. Таль скатился с меня с жалобным воем. Со звоном разлетелись окна, затянутые занавесками, и в комнату ворвался холодный морской ветер. Мой голос все набирал обороты, я уже не мог его контролировать. И тогда, чувствуя себя полнейшим идиотом, я зажал рот руками. Звук прекратился. Неимоверным усилием воли я сомкнул челюсти и поднялся. Казалось, по комнате прошел ураган. Не осталось ни одной целой вещи, кроме мольберта с картиной, который почему-то совсем не пострадал.

Таль лежал на спине. Шею его прорезала глубокая царапина, а из ушей и глаз текли струйки крови. Первая моя мысль была такой: «Я убил высшего! Чистокровного высшего! Теперь мне точно конец». Вторая была более позитивной: «Ну, конец, но это же здорово. Зато никакого Белого сектора, все решится здесь и скоро». Именно на этой ноте я увидел, как слегка подымается и опускается грудь моего врага. И меня осенила идея. Абсолютно безумная, но выбор у меня был невелик.

Кое-как я взвалил на себя бесчувственное тело. Хорошо, он был стройным и легким — крупного мужчину я вряд ли сумел бы поднять. Выходя, вернее, вываливаясь из комнаты, я очень надеялся встретить кого-нибудь из Этих. Голос, рожденный глотком собственной крови все еще бушевал во мне, и очень хотелось применить его снова. Он разъедал гортань, словно кислота, но в коридоре, как назло, было пусто.

Врата в этом секторе стояли прямо посередине единственной площади между зданиями бараков и Пристанищем. Я миллион раз проходил здесь, гуляя с Ин-хе. Сейчас здесь было пустынно. Предрассветный час — самое проблемное время для высших, они не любят появляться на улице в эту пору.

Я скинул Таля на землю и с трудом разогнулся. Спина болела ужасно. И вот тут мне стало, наконец, по-настоящему страшно. Я не знал, что мне делать. Сила вот-вот уйдет, как отомкнуть врата, я понятия не имел — да если бы справился каким-то чудом, куда они меня вынесут, тоже неясно. Тысячи мыслей бесились и метались в моей голове. «А что если поплыть и попробовать прорвать Сеть, расстилающуюся недалеко от берега? Ага, как же: а потом подохнуть где-нибудь в открытом море, мертвом море, полном неведомых тварей». «А может, напиться собственной крови до одурения и уничтожить всех высших, а потом… Да, вот с „потом” не выходит, да и вообще, что-то мне подсказывает, что не со всеми будет так же легко совладать, как с юнцом из гельмы».

За моей спиной раздался стон, и я вынужден был прервать размышления и обратить внимание на своего пленника. Таль пришел в себя. Он уже полусидел, но, кажется, еще не совсем осознавал действительность: взгляд был рассеянным и отрешенным. Не давая ему опомниться, я подхватил его и, поставив на ноги, зашептал в ухо (я не очень-то доверял своему голосу, так что старался говорить максимально тихо):

— Ты откроешь мне врата. Ты сейчас сделаешь это для меня, и тогда я не убью тебя.

Постепенно лицо его приобретало осмысленное выражение. Страха на нем заметно не было, зато ненависти хоть ложкой хлебай.

— Ты мне угрожаешь? Что ты творишь, безумец? Если сейчас одумаешься, я буду просить тех, кто будет тебя судить, обойтись только телесным наказанием.

— Замолчи!

Я лишь слегка повысил голос, но этого было достаточно, чтобы лицо Теля свело судорогой.

— Я не хочу болтать тут с тобой. Мне только нужно, чтобы ты дал мне возможность уйти.

— И куда ты уйдешь? Я ставлю на то, что тебя найдут через день максимум.

— Я не спрашивал твоего мнения. Просто открой мне врата.

Таль небрежным движением высвободился из моего захвата и шагнул к вратам.

— Открыть? Запросто. Только вот куда ты хочешь направиться? Они универсальны, а значит, могут привести в любой из шести аркхов. Гонолулу тебя устроит? Думаю, мой Дом примет тебя с распростертыми объятьями после покушения на мою жизнь. Или, может, в Кабул, к папаше?

Он провел рукой по камню, называемому Ключом, и тот засиял зеленым. Воздух в арке врат заискрился.

— Ну, ты готов назвать пункт назначения?

— Мне все равно, лишь бы подальше отсюда.

Таль расхохотался, громко и ядовито.

— Мог бы и не тащить меня сюда силой, не напрягать свой голосок. Помочь приятному мальчику в его стремлении к самоубийству — что может быть романтичнее? Готов заниматься такими вещами дни напролет. Что ж, пусть камень сам решает — я понятия не имею, куда тебя вынесет. Надеюсь, что ты не замерзнешь. В Норильске сейчас, к примеру, лютые морозы.

Врата открылись. Вместо рассветного серого неба за ними была почти полная темнота. Я вздрогнул и перевел взгляд на Таля.

— Размышляешь о том, что со мной делать? У тебя есть минута — потом они закроются и уже не сможешь пройти.

Хотя думал я совершенно о другом, он был прав: я не мог просто уйти, оставив его. Несмотря на его слова, я был уверен, что он прекрасно знал, куда я попаду. Значит, помешать ему позвать стражей сразу после моего ухода могло только одно: я должен был убить его. Эту мысль я воспринял на удивление спокойно.

Я открыл рот, и смертельная песня уже рванулась наружу, но тут я вновь воочию увидел тропические джунгли и живой портрет, полный боли и тоски. Сдержать крик уже не смог, лишь слегка ослабил его, но и этого хватило, чтобы Таля отнесло от меня на пять метров и швырнуло о камни. Повернувшись к нему спиной, я шагнул в темное, незнакомое мне место.

Обернувшись, я успел увидеть, как дрожит, постепенно выцветая, кусочек площади Черного острова. Таль, приподнявшись на четвереньки (ну и крепкий же гад!), не отрываясь, смотрел на меня. Из глубин расчерченного кровавыми подтеками лица выплывала улыбка, но ни следа злобы или ненависти на нем не было. Мне вспомнились слова Ин-хе: «Он не такой простой, каким пытается казаться». Изображение померкло и спустя пару секунд исчезло совсем. Песня внутри меня затихла.

Я огляделся и прислушался к своим ощущениям. Было тепло — гораздо теплее, чем на острове. Стояла глубокая ночь. Совсем рядом, в каких-то паре сотен шагов простиралась Сеть. Интересно, случайно ли Таль закинул меня именно сюда? Жаль, никогда не доведется этого узнать.

Я готов был плясать от радости. Мертвые земли — моя цель, мое спасенье — так близко. Нужно лишь отойти подальше от врат: если меня будут искать, то рядом с ними разрыв обнаружат слишком быстро и, возможно, решат войти туда следом за мной.

Я шел вдоль упругой и мерцающей стены Сети. Где-то приходилось продираться сквозь заросли и густые кусты, в других местах надо было лезть по руинам каких-то строений, находящихся в разной степени разрухи. Наконец, когда я окончательно измотался, нашел подходящее место. Два высоких и почти целых дома стояли вплотную к стене, между ними был крошечный уютный закуток — сложно представить что-то лучше.

Я замер и постарался максимально сосредоточиться. Песнь къерго помочь сейчас не могла: мне нужен был огонь миин’ах, а чтобы с ним договориться, требуется куда больше усилий. Я глубоко и ровно дышал, и с каждым выдохом мои руки наливались жаром — сначала лишь кончики пальцев, затем все выше и дальше. Когда все пространство кожи до локтей раскалилось, я шагнул вперед и коснулся кончиками пальцев мерцающих ячеек. Они зашипели и начали медленно деформироваться. Значит, огонь работает.

Не прошло и получаса, как мне удалось выжечь дыру подходящего размера. Я отступил, придирчиво осматривая результат своих трудов. Жар покидал мои руки, и вместе с ним уходили последние силы. Даже для того, чтобы просто стоять, приходилось опираться рукой о стену дома. О том же, чтобы покорять в таком состоянии Мертвые земли, не могло быть и речи. С великим трудом, заваливаясь через каждые пару шагов, я дотащился до ближайших руин. Последним усилием втянул тело сквозь проем внутрь здания и тут же рухнул. И почти мгновенно провалился в нечто среднее между сном и глубоким обмороком.

Проснулся я оттого, что лучи жаркого летнего солнца, перевалившего за соседнюю крышу, обжигали мне щеки. Чувствовал я себя сносно, только на душе было погано, и от радостного предвкушения свободы не осталось и следа. Размяв закостеневшие мышцы, я осторожно выглянул наружу.

Кажется, мое везение закончилось. Нет, преследователей видно не было, но возле созданного мной разрыва Сети сидела на корточках какая-то фигура. Характерных особенностей высших я в ней не усмотрел, так что, скорее всего, это был обычный человек. Нищий оборванец с увлечением копошился в траве, дыра в Мертвые земли его, по-видимому, совсем не пугала и не интересовала. Я решил подождать, пока он уйдет, не показывая своего присутствия. Он что-то то ли бормотал, то ли напевал — с такого расстояния слов разобрать я не мог — выдергивая из земли какие-то корешки и складывая их в подол рваной рубахи.

Я наблюдал за ним несколько минут, но картинка не менялась. Чтобы не тратить зря времени, решил порыскать по своему временному убежищу в поисках чего-нибудь полезного. Помещением явно иногда пользовались: повсюду лежал мусор и кучи грязного тряпья. Прямо под провалом в крыше находилось старое кострище. Разворошив его ногой, я стал обладателем обгоревшей дубинки с торчащими из нее гвоздями. Нагнувшись, чтобы поднять находку, я услышал короткий, полный боли вопль. Стараясь двигаться как можно тише, я вернулся к моему наблюдательному посту.

Сначала я даже не понял, что произошло. Вместо оборванца в траве копошилась большая уродливая собака. Приглядевшись, я осознал, что на собаку эта тварь похожа лишь отдаленно, и роется она вовсе не в траве. Под мощными когтистыми лапами лежало тело давешнего мужчины, от которого отрывались и жадно заглатывались большие куски. Казалось, я даже разглядел наслаждение на заляпанной кровью морде.

Я сделал шаг назад, стараясь не дышать. И тут в глубине дома что-то упало с разрывающим уши грохотом. Зверюга подняла голову и уставилась на меня. Парализованный ужасом, я не мог отвести от нее взгляда. Подобравшись, тварь прыгнула. Оцепенение, наконец, спало, и я попятился, но тут же споткнулся и рухнул. Злобно скалящаяся морда появилась в проломе. Я поудобнее перехватил дубинку и, стоило зверю в два прыжка настичь меня, со всей силы ударил его по голове. Запястье вывернулось.

Зверь отшатнулся, вырвав из моих рук единственное оружие. В бурой клочковатой шкуре застряли гвозди. Он осоловело замотал башкой, пытаясь избавиться от неожиданной помехи. Отползая все дальше, я в то же время старался сотворить хоть что-то путное. Сосредотачиваться не требовалось: адреналин — прекрасный спусковой рычаг для моих способностей. Но вот огонек, сорвавшийся у меня с пальцев, был столь крохотным, что мог навредить разве что таракану. Тварь его даже не заметила, она как раз закончила разбираться с дубинкой и снова прыгнула.

Мне ничего не оставалось, кроме как открыть ей объятия. Сцепившись, мы покатились по полу. Зверюга, жалобно скуля, пыталась вырваться из кольца моих раскаленных рук. Кривые когти вспарывали мои плечи, кровавая слюна из пасти падала мне на лоб и щеки. Тварь резко мотала головой. Один из ее рогов воткнулся мне в щеку и застрял в ней, а когда я рванулся, половину черепа затопило сокрушительной болью, а левый глаз погрузился во тьму.

Я плохо помню детали последующей схватки. В какой-то момент подо мной провалился пол, и я рухнул вниз, а тварь осталась на краю. Я ждал, когда она спрыгнет за мной, но она лишь шипела, не отрывая от меня горящих глаз. Потом ее глаза стали остывать и остекленели: зверюга сдохла. Лишь после этого я отполз подальше и разрешил себе скулить от боли.

У меня не было ни малейших сомнений, что я скоро умру. Да еще в этом чужом и мусорном месте. Было ужасно обидно за напрасно потраченные усилия, за порушенные надежды, и жалко себя до слез.

Дважды я пытался заставить себя встать и попытаться выбраться (куда? зачем?), но не мог даже приподняться. Я то проваливался в горячее липкое забытье, то выныривал из него в полную ослепительной боли реальность.

Как-то незаметно стемнело, еще одна ночь опустилась на мир. А потом я услышал шаги, осторожные и тихие, и мягкий свет коснулся моего тела.

Аркх Милан

Веспа

Говорят, высшие более живучи, чем люди. Полукровок, видимо, это тоже касается. Сутки Рийк колебался, остаться на этом свете или уйти, зато когда определился — сразу пошел на поправку.

После первой бессонной ночи, проведенной у его постели, матушка ни разу не заговаривала о том, чтобы пойти к хозяевам с повинной. Поначалу мы вздрагивали от каждого шума во дворе в ожидании, когда нас придут арестовывать, но дни тянулись один за другим, а никто к нам так и не заявился. Тротто, в чьи обязанности теперь входило ежеутреннее посещение рынка, с удивлением рассказывал, что даже толики слухов о беглом полукровке не просочилось в город. Единственное, о чем говорили — непонятный разрыв в Сети и то, как быстро его залатали.

Я была наказана капитально. Матушка обозвала меня идейным вдохновителем этой авантюры, и если братцу достались только домашние дела, и то немногие, то на меня взвалили целую кучу всякого-разного. Ночами я должна была следить за больным (типа, мы в ответе за тех, кого притащили), а днем возиться со всеми младшими, включая восьмую. Вылезать из дома куда бы то ни было мне строжайше запретили.

В итоге за день я так упахивалась, что приходила к Рийку и тупо отсыпалась, свернувшись клубочком у него в ногах. Пациентом он был замечательным: никаких просьб, никаких капризов. Он попытался самостоятельно встать, едва придя в сознание. Порывался уйти, чтобы не подвергать нашу семью опасности. Я отговаривала его как могла, но рыпаться он перестал лишь после того, как матушка, прикрикнув, пригрозила собственноручно поколотить, если он загубит все старания по его воскрешению. С ней очень трудно спорить, когда она рычит — неудивительно, что он присмирел и попытки к бегству предпринимать перестал.

Мне нравилось с ним говорить — с совершенно чужим, незнакомым существом. Поначалу он жутко стеснялся, слова из него клещами тянуть приходилось. О Черном острове вообще наотрез говорить отказывался. Но мало-помалу мне удалось растормошить его. Кажется, он даже стал радоваться моим ежевечерним приходам.

Через неделю ночью мы помогли ему перебраться в наш дом: слишком подозрительно было так часто мотаться в заброшку. На семейном совете, в котором участвовали матушка, я и Тротто, было решено представить его младшим как дальнего родственника. Тротто притащил пакетик краски, с помощью которой пожилые дамы маскируют свои седины. Половину ночи мы занимались художественной росписью головы Рийка. Рога я порывалась спилить, но доселе спокойный больной взбунтовался категорически. Пришлось уступить и лишь нацепить ему на макушку замысловатым образом повязанный платок. А что? У нас половина аркха в таких ходит: лучшая защита от жаркого летнего солнца. Насчет оттенка кожи мы долго спорили, матушка даже предложила воспользоваться своей косметикой — святая святых — пудрой и румянами. В итоге большим числом голосов — я и Рийк (Тротто от голосования воздержался) — решили ничего не красить, а сослаться на неведомую болезнь. Он ведь наш дальний гость — из самого аркха Норильск прибыл, и кто его знает, какие хвори там водятся.

На следующее утро матушка с торжественным лицом привела его в нашу столовую. Шум и гам, сопровождавший любое принятие пищи, стих моментально.

— Дети, знакомьтесь — это Рийк, сын моей троюродной сестры из Норильска. С ним произошел несчастный случай, и, возможно, ему придется пожить у нас какое-то время. Я надеюсь, вы будете с ним вежливы и приветливы.

Произнеся это с чопорностью, достойной высших, она усадила его между мной и Шестой и заняла свое место во главе стола.

Четвертый, который всегда сначала говорит, а потом думает, выпалил:

— Матушка, а почему он такой бледный, прямо серый какой-то?

Плечом я почувствовала, как вздрогнул Рийк.

— Мармотто!

Окрик матушки заставил брата подскочить.

— Язык когда-нибудь доведет тебя до очень больших неприятностей. Мне стыдно за тебя. Извинись перед гостем за свое хамство и выйди из-за стола: сегодня ты без завтрака. Есть еще у кого-нибудь неуместные вопросы?

Четвертый с обиженным сопением поднялся и, буркнув куда-то в пол: «Извините», — выбежал из комнаты. Остальные, дружно опустив глаза, застучали ложками по тарелкам. Тротто тут же завел какой-то отвлеченный разговор, я подхватила его. Рийк помалкивал и улыбался. К концу трапезы осмелевшая Шестая потянула его за рукав и спросила громким шепотом, опасливо оглядываясь на матушку:

— Дяденька, а у вас повязка на лице. Под ней что, ранка? Очень болячая?

Он покачал головой.

— Нет, почти не болячая, заживает.

Девочка, заговорщицки улыбаясь, продемонстрировала ему ссадину на коленке.

— А у меня вот, я так ревела, так ревела… А сейчас уже совсем не болит.

Я облегченно выдохнула: знакомство чужеземца с внешним миром прошло более-менее удачно.

Матушка опять оставила Восьмую на меня, а она, как назло, заливалась с самого утра. Качая ногой колыбельку, я в девятнадцатый раз пела про маленькую птичку Ютти, которая боится покидать родное гнездо. Это единственная детская песенка, которую я знаю. Вокальные данные у меня так себе, так что неудивительно, что малышка никак не хотела успокаиваться. Наверно, она уже одурела от меня настолько же, насколько я от нее.

В комнату заглянул Рийк. Прошло всего два дня с завтрака-знакомства, а он уже стал в нашей семье своим. Младшие готовы были таскаться за ним круглосуточно. Чем он их так притягивал, понятия не имею, но ни повязка на лице, ни общий странный вид не пугали их вовсе. Вот и сейчас вместе с ним сунулись Шестая и Седьмой. Но стоило мне сердито цыкнуть, и малыши улизнули.

— Достают?

Он покачал головой.

— Нет, мне приятно с ними. Они задают очень интересные вопросы — отвечая, сам начинаешь лучше понимать мир вокруг. Можно я помогу тебе? Хочу заодно поговорить.

Он достал Восьмую из колыбельки, и она тут же затихла и загулила у него на руках. Мне даже стало слегка обидно от такой вселенской несправедливости распределения обаяния.

— Ты можешь смело становиться господином-воспитателем: такие задатки!

Я осеклась, осознав, что сморозила глупость. Он сделал вид, что не заметил моего ляпа.

Внизу хлопнула входная дверь и загомонила малышня — наверно, вернулись с базара матушка с братьями.

— Веспа, спустись!

Тон голоса, донесшегося снизу, не оставлял мне времени на колебания.

 — Твой разговор терпит, Рийк?

— Конечно. Спешки нет.

В его ответе мне послышалась нотка разочарования, но она была еле уловима, и я не стала обращать на нее внимания.

Матушка, как обычно после похода на рынок, была свежа и оживлена. Чего нельзя было сказать о Третьем и Четвертом. По самые уши нагруженные свертками и корзинками, они выглядели точь-в-точь как заезженные мулы.

— Веспа, я надеюсь, ты помнишь, что до Посвящения осталось два дня?

— Разве такое забудется?

— А насчет платья ты подумала?

— Конечно! Я подумала и решила, что прекрасно обойдусь и без платья.

— Хорошо, что в нашей семье есть, еще кому думать, помимо тебя. Я обо всем позаботилась. Тротто!

Брат передал мне один из свертков. Он едва сдерживался, чтобы не заржать.

Полная самых дурных предчувствий, я развернула упаковочную бумагу и уткнулась взглядом в нечто сиреневое с нашитыми белыми рюшами и кружевами.

— Что это?

Голос у меня предательски дрогнул и сорвался на писк.

Матушка взирала на мои душевные терзания с полным равнодушием. Она забрала у Рийка младшенькую и, усевшись в кресло посреди комнаты, приложила ее к груди.

— Выбрать сама ты не захотела, пришлось мне подобрать что-то на свой вкус. Иди примерь, мне не терпится посмотреть наряд на тебе.

Я покорно ушла в свою комнату, зная, что спорить с ней бесполезно. Полностью развернув навязанный подарок, я не смогла сдержать еще один горестный ойк.

Не то чтобы природа совсем обделила меня внешними данными, но чего-то не додала явно. Волосы слишком жесткие и тусклые, кожа чрезмерно пережженная солнцем. Глаза, правда, большие, но цвет невнятный: недоголубой, никакой выразительности. Но лицо в целом вполне нормальное, даже приятное — не всем же быть ослепительными красавицами. А вот с фигурой беда. Порой я думаю, какой бы из меня симпатичный парень получился: с широкими плечами, плоской грудью и накаченными ногами. Но вот для девушки такой набор не слишком удачен. Я еще раз убедилась в этом, когда, с трудом справившись с несколькими слоями ткани, натянула на себя этот сиреневый кошмар. Зеркало сказало мне, что я выгляжу как доска, воткнутая в черничный торт. Платье подчеркивало все то, что и должно было, и не его вина, что в моем случае это были не достоинства, а недостатки.

Когда я вплыла в общую комнату, Четвертый подавился яблоком и зашелся кашлем пополам с хохотом, Рийк посмотрел на меня с явным сочувствием, а Тротто задумчиво изрек:

— Может, если каких-нибудь тряпок в лиф подложить, будет лучше?

Только матушка казалась полностью довольной моим внешним видом.

— Самое то. Не слишком пошло и смотрится дорого.

— Матушка! Оно смотрится на мне или отдельно? Может, тебя зрение подводит? В последнее время глаза не болели?

Она улыбнулась еще шире.

— Я не ставила своей целью показать всему Милану, какая у меня красивая дочь — об этом уместнее позаботиться тебе самой. Для меня важно лишь продемонстрировать, что мы помним и чтим традиции и Посвящение для тебя — большой и торжественный день. С этой целью платье справляется прекрасно. И на этом я хочу закончить обсуждение твоего гардероба. Я снимаю с тебя наказание — можешь отправиться сегодня на прогулку. Скоро твоей вольной жизни придет конец, и, думаю, тебе со многим и многими надо попрощаться. Мне бы хотелось, чтобы ты взяла с собой Рийка — ему не помешает начать выползать в большой мир. Надеюсь, вы вернетесь до темноты.

Я была так обрадована этой новостью, что история с платьем перестала казаться столь удручающей. А вот Рийк рад не был, он выглядел испуганным.

— Мне кажется, это плохая идея.

— А по-моему, матушка права, — встрял Тротто. — Ты же не можешь просидеть взаперти всю оставшуюся жизнь.

— А чего он, собственно, переживает? — удивился Четвертый.

— Глупый ты, — наставительно заговорила Пятая. — Он просто стесняется своей повязки.

Она ласково погладила Рийка по плечу.

— Ничего страшного, ты даже с ней милый. Нам ты и такой нравишься!

Смущенный Рийк не знал, как возразить, и лишь смотрел на меня в поисках поддержки. Но мне пришлось его разочаровать.

— Все хорошо будет. Мы тебя попудрим, самую чуточку. И не переживай: на людные улицы я тебя не потащу, по окраинам пошляемся. И Тротто с нами будет. Ничего плохого не случится!

Матушка покачала головой.

— Нет, брат твой дома останется, у меня на него большие планы. Скотник почистить надо, да и крышу давно пора подлатать.

Третий горестно вздохнул, а я пожала плечами.

— Ну и ладно, справимся и без него.

Мы брели вдоль берега Навильо. Говорят, до Большой Беды это был всего лишь узкий рукотворный канал. Теперь ширина реки превышала пятьсот шагов. В любое время года ее воды неслись рычащим сокрушающим потоком. Домов по берегам давно не было, но было одно место, где умельцы соорудили помост, выступающий над водой. В любое время суток за определенную плату оттуда можно было спрыгнуть вниз, будучи надежно обвязанным веревками. Для меня не существовало развлечения лучше. Все мысли, проблемы и горести отступали в момент, когда над головой смыкались ревущие ледяные валы. Конечно, Рийка я туда не повела, лишь облизнулась издали на очередного счастливчика, летевшего вниз.

У меня имелось еще одно любимое местечко на берегу, вполне заброшенное и пустынное: крутой обрыв и на нем ровная, заросшая пожелтевшей травой площадка. Рядом следы бывшего города, руины, смотрящиеся теперь хаотичным нагромождением камней.

— По-моему, прекрасное место для важного разговора.

Я присела у самого края. Как же здорово после двухнедельного домашнего заточения вдыхать свежий речной воздух!

— Что-то последнее время все мои важные разговоры проходят исключительно у воды, — заметил Рийк.

— Неудивительно: ты же жил на острове. Думаю, вода там повсюду.

Он заглянул вниз и тут же отступил.

— Что, страшно? Эта река несется из Мертвых земель и туда же возвращается. В отличие от нас с тобой, она видела совсем другой мир.

— Я тоже видел, краешек, и как-то больше не хочется. Веспа, мне страшно. Больше всего я боюсь навлечь беду на твою семью и на тебя. Вы слишком беспечно ко всему относитесь. Мне нужно уходить, и чем раньше — тем лучше.

— Опять ты за свое?

Он продолжал, словно не слыша меня.

— Прорыв Сети — последний вариант, которым я смогу воспользоваться, и это слишком похоже на самоубийство. Но, может, ты сумеешь достать для меня какое-нибудь оружие и припасы?

— Ты же знаешь, что не твари — главная проблема Мертвых земель. Скорее всего тебя убьют не они, а яд, оставшийся после Великой Беды.

Он усмехнулся.

— Прошло триста лет, как она случилась. Сомневаюсь, что там настолько опасно, как нам говорят.

— Зачем же хозяевам врать?

— Маленьким аркхом проще управлять, чем большой территорией. Есть причины контролировать рождаемость. Высших ведь в разы меньше, чем людей, а если бы вы еще могли беспрепятственно размножаться… Ну и благодарность к спасителям и защитникам — тоже прекрасное средство для стимуляции слуг.

Мне было не очень приятно слышать все это, но ничего особо нового он мне не открыл. Подобные разговоры периодически ходили по Милану, особенно среди молодежи, но ни к каким последствиям они не приводили. У нас было достаточно благополучное устройство общества. Да, мы не были равны хозяевам, но они особо не лезли в нашу жизнь и при этом обеспечивали всем необходимым: лекарствами во время эпидемий, собственными припасами в неурожайные годы. В аркхе Кабул, по слухам, было значительно хуже. И все же я поспешила переменить тему.

— Ты сказал, что Мертвые земли — это последний вариант. Значит, есть еще какие-то?

— Да. Я подумал, что если бы смог сбежать в аркх Владивосток, возможно, оръявит не выдали бы меня.

— Смотрю, у тебя один план интереснее другого. И каким же образом ты хочешь добраться до врат и открыть их?

— Понятия не имею. Но выбраться с Черного острова когда-то тоже казалось непосильной задачей.

— Ладно, — я вздохнула. — Об одном прошу: подожди, пожалуйста, с реализацией своих фантазий до моего Посвящения. Вдруг я стану слугой в каком-нибудь хозяйском замке и смогу помочь тебе.

— Договорились.

Он улыбнулся.

— Странная штука — это ваше Посвящение. Почему за вас решают, чем вы должны заниматься всю оставшуюся жизнь?

— Хозяева лишь проводники, они помогают определить наше истинное призвание. Я не слышала о тех, кто был бы разочарован выпавшим ему камешком. Обычно все, кто приходит, уже знают, кем они оттуда выйдут. Это только я какая-то бракованная. Как матушка говорит — бестолочь ленивая и нецелеустремленная.

— Думаю, твоя матушка преувеличивает.

Наш разговор был прерван самым неожиданным образом. На пустырь вывалилась целая группа подростков. Из-за близкого шума воды мы не услышали их приближения и упустили возможность слинять незаметно. Возглавлял компанию Кото — еще в прошлом году он прошел Посвящение, став членом бригады уборщиков, но в свободное от работы время продолжал шляться с малолетками. У нас с ним давняя нелюбовь. У него и моего старшего брата был один господин-наставник. Братишке, более хрупкого телосложения и спокойного склада характера, часто доставалось от этого тупого бугая. Помимо нас с Тротто, у Старшего было немало друзей, и вот, собравшись однажды целой бандой, мы зажали его в заброшенном дворике и очень доступно объяснили, что и почему делать не надо. Я принимала в этом самое активное участие. Наглеть после этого случая Кото перестал, но вот злобу затаил и периодически гадил нам по мелочи.

— Ух ты! Какие люди. Неужели это сама Веспа? Давненько тебя видно не было.

Он приближался ко мне с широчайшей улыбкой, не предвещавшей ничего хорошего. Я поспешила подняться на ноги.

— Мы уже уходим! Жаль, ты поздно пришел, не успели пообщаться.

Я ухватила Рийка за руку и попыталась прошмыгнуть мимо, но незнакомый парень заступил нам дорогу, премерзко скалясь. Кото, подойдя вплотную, навис надо мной. От него дурно пахло вином и грязным телом. Он бесцеремонно ухватил меня за щеку липкими пальцами, и меня передернуло от отвращения. Я отшатнулась.

— Отпусти меня!

— Веспа, а ты, оказывается, подросла! Может, и сиськи наконец появились? Надо бы посмотреть — заценить.

Он заржал, довольный своей остротой, а я почувствовала как внутри живота у меня заворочалась тугая змея паники. Он уже прошел Посвящение, а значит, гормональный блок у него снят. История эта может для меня очень плохо закончиться. Я вгляделась в лица его прихвостней, надеясь хоть в чьем-то найти сочувствие, но нет: все они источали лишь жадное любопытство и азарт. Поглощенная собственными переживаниями, я забыла о Рийке. Он напомнил о себе, резко оторвав меня от Кото и шагнув вперед. Я оказалась у него за спиной. Впрочем, спина была не очень широкой и обзора мне не портила.

— Мне кажется, вам стоит посторониться и пропустить нас, — сказал Рийк негромко, но твердо.

— А это еще что за урод калеченый? Отходи, пока цел.

Кото сплюнул и попытался оттолкнуть моего защитника, но Рийк не сдвинулся с места. Я судорожно пыталась хоть что-то придумать. Кричать и звать на помощь бесполезно: место настолько глухое, что никто не услышит. Вступить с ними в драку? Но их человек десять. Вдруг из Рийка что-нибудь выплеснется, не совсем человеческое? Бежать? Сзади река, а между ними вряд ли удастся просочиться без потерь.

— Эй, ребятки! — позвал своих Кото. — Тут у нас парень какой-то мутный и борзый, надо бы его проучить. А потом уже девкой займемся. Я вам наглядно продемонстрирую преимущества взрослой жизни над вашей соплячей.

Несколько пацанов приблизились к нам, перечеркивая и без того мизерный шанс на бегство. И тут Рийк шагнул, одновременно выкинув обе руки вперед. Казалось, он лишь слегка коснулся Кото, но тот жалобно вскрикнул и отступил с гримасой обиженного ребенка.

— Он жжется! У него в руках что-то.

Не давая никому опомниться, Рийк развернулся и рванулся с обрыва, увлекая меня за собой. Что произошло, я осознала только в момент падения. Успела подумать, что есть гораздо более приятные способы двойного самоубийства, и тут же, ударившись об воду, потеряла сознание.

Впрочем, пришла в себя я достаточно быстро. Меня волокло ревущим ледяным потоком. Только благодаря крепко держащему меня Рийку, мне удавалось держать голову на поверхности и не захлебнуться. Нас несло с огромной скоростью. Я чувствовала, что он выбивается из сил, пытаясь хоть немного приблизиться к берегу. Где-то впереди была Сеть, об которую нас неминуемо размажет, если мы срочно не повернем. Я пыталась сказать ему, чтобы он меня отпустил: вдвоем не спастись точно. Но в таком грохоте он ничего не слышал.

Нам повезло: давно не было дождей, и Навильо изрядно обмелела. Нас выкинуло на мелководье, и, помогая друг другу, мы сумели кое-как выбраться в прибрежные камыши. Напоследок оступившись, я хорошенько проехалась лицом по мокрым камням и свалилась бы обратно, если бы Рийк вовремя не ухватил меня за шиворот и последним рывком не выволок из воды.

Я долго кашляла, сплевывая мутную речную воду. Несмотря на жаркую погоду, никак не могла согреться, зуб на зуб не попадал. Оглядевшись и примерно сообразив, где мы находимся, я собралась обрадовать Рийка, что идти домой отсюда не менее двух часов и пора бы уже трогаться, так как скоро стемнеет.

— Прогулка получилась крайне познавательная. Но ты не находишь, что пора бы уже и честь знать?

Он мне не ответил, продолжая лежать в той же позе, какую принял, выбравшись на берег. Обеспокоенная, я подобралась к нему ближе. Повязку его смыло, свежий шрам казался красной пиявкой, прилипшей к коже. Единственный глаз закатился под веко, губы были крепко сомкнуты, а пальцы судорожно впивались в землю.

Сначала я не догнала, что с ним. Испугавшись, что он наглотался воды, потрясла за плечи. Рийк изогнулся дугой и закричал, и такая боль была в этом крике, что я порядком струхнула. Но зато догадалась, что, видимо, наступил приступ. Он рассказывал, что с ним такое бывает, и предупреждал, чтобы мы не боялись: для окружающих он не опасен, лишь для себя. Рийк бился о землю, а я размышляла, как все невовремя происходит в этом мире. Потом мне стало стыдно, и я положила его голову себе на колени — всяко мягче, чем о камни затылком биться. У меня все болело и ныло, особенно лицо — было такое ощущение, что по нему наждачкой прошлись. Правый глаз заплыл и практически ничего не видел. А Рийк все кричал, да так жалобно и жутко…

Спустя пару часов, когда у меня затекло все, что только можно, и я всерьез начала подумывать о быстром и безболезненном способе убийства или самоубийства, приступ наконец отступил. Рийк перестал кричать, дыхание его выровнялось. Опустив взгляд, я встретилась с его глазами. Они были виноватыми.

— Все было очень плохо?

Я пожала плечами.

— Ну, скажем прямо, так себе денек.

— Мне очень жаль: доставил тебе столько проблем.

Он попытался подняться и тут же рухнул обратно. Освободившись от груза его головы, я принялась разминать задеревеневшие конечности.

— Ну да, я уже жалею, что вытащила тебя из того подвала. Ведь если б не ты, я бы уже лежала мирным холодным трупиком на дне Навильо. А у трупов, как известно, никаких проблем нет.

— Если бы не я, ты бы не прыгнула.

— Прыгнула. Не до, так после того, что со мной сделал бы Кото. Так что на этот раз ты меня спас, а не наоборот. Ну, ладно, хватит трепаться! Нам давно пора домой.

Он снова попытался подняться, и на этот раз с моей помощью ему удалось принять вертикальное положение. Он даже сделал пару шагов, опираясь на меня, прежде чем снова завалиться.

— Нет, дружок, так мы и к завтрашнему вечеру не доберемся.

Он молчал, опустив голову.

— Давай я сгоняю домой. И пришлю за тобой Тротто с телегой — он неплохо знает эти места.

— Ты права, я не в силах сейчас никуда идти.

— Ну, вот и хорошо, отдыхай и не вздумай никуда отсюда деться.

На всякий случай я оторвала от низа рубашки лоскут и повязала им голову Рийка — платок был безвозвратно утерян в пучине.

— Слушай, последний вопрос: скажи, у меня с лицом совсем беда? Я ощупала, но полную картину ущерба не получила.

Он неопределенно хмыкнул.

— Понятно. Дома мне точно кранты.

Я бежала, пока легкие не запылали, а затем, отдышавшись, бежала снова. Думаю, уложилась в рекордно быстрый срок. Меня подгонял страх, что Рийка могут случайно обнаружить посторонние или, не дай бог, хозяева решат прогуляться ночью по берегу Навильо. И хотя я понимала абсурдность подобных мыслей, но успокоиться не могла.

Матушка встретила меня у ворот. Спросила, где Рийк, и облегченно выдохнула, когда, с трудом прорываясь сквозь сбившееся дыхание, я рассказала о его местоположении. Она кликнула брата, и втроем мы споро впрягли Лучию в телегу. Я порывалась поехать с Тротто, но матушка сказала, что до Посвящения я еще раз выйду из дома только через ее труп. На такую жертву я пойти не могла.

Пока мы сидели в ожидании Третьего, я со всеми подробностями рассказала ей о произошедшем.

Матушка была возмущена до глубины души.

— Какой ублюдок, простигосподи! Завтра же пойду жаловаться на него хозяевам.

— Не надо! У Рийка что-то с руками было, думаю, он Кото обжег. Сам Кото про это ни за что не расскажет, но если пойдет разбирательство…

— Ладно-ладно, я поняла. Но неужели он так и будет ходить безнаказанным? А если еще делов наворотит?

— Не переживай: я шепну, кому надо, и его быстро отучат такими вещами заниматься.

— Веспа!

— Это будет гораздо действеннее, чем выволочка от хозяев, поверь.

Больше всего матушку расстраивало состояние моего лица. Я тоже, честно сказать, взглянув в зеркало, испытала шок. Всю правую сторону украшал иссиня-лиловый синяк, глаз заплыл окончательно. Несколько глубоких ссадин, в том числе и на носу, дополняли картину. Матушка охала и ахала, рассматривая меня со всех сторон, и наконец изрекла:

— Ну что ж, от платья ты себя избавила. Если ты в таком виде в него вырядишься — будет не дань традициям, а прямая насмешка над ними.

Уже под утро вернулся Тротто. Я чуть не поседела, когда он зашел в комнату один. Брат поспешил меня успокоить:

— Спит он. Я его в телеге во дворе оставил — жалко будить было. Тем более что серьезных травм у него нет, только синяки и царапины.

После его слов меня наконец отпустило, и я почувствовала, как вымоталась за этот чертов длинный вечер и ночь.

В день Посвящения я встала очень рано. Долго пыталась хоть как-то замаскировать красоту на лице, но под конец плюнула и стерла весь слой косметики, что успела наложить.

Обычно в центр, где проходит церемония, посвящаемого ведут ближайшие родственники. Ведь это последний день, когда они еще живут под одной крышей, последний день детства — и радость, и печаль. Просить матушку о таком позоре я не могла, поэтому решила улизнуть из дома до ее пробуждения. Но стоило мне спуститься вниз, как стало ясно, что все мои старания вести себя как можно тише были напрасными. Почти вся семья была в сборе, разве что самых младших будить не стали. Рийк укачивал маленькую, а матушка и Тротто, празднично наряженные, явно собирались пойти со мной. Я так растрогалась, что чуть не разревелась.

Мы брели по утреннему праздничному городу. Эту особую атмосферу я помню по прошлому году: тогда мы провожали Старшего. У него имелось приглашение от дома Агру, и в самой процедуре Выбора участвовать было не нужно, но остальной ритуал следовало пройти полностью.

Сердце Милана окружала высокая стена. Здесь заканчивались владения людей и начиналась вотчина хозяев. Некоторые из них, правда, предпочитали жить ближе к нам, в белых виллах, равномерно рассыпанных по аркху.

Если остальной город сильно изменился после Великой Беды: большие дома сменили маленькие хозяйства с садами и огородами, улочки сузились — то за стеной хозяева постарались сохранить прежнее величие, перестраивая здания лишь изнутри. В обычное время пройти сюда могли только высшие и их слуги, имеющие специальное разрешение, но сейчас ворота были распахнуты настежь. Двое миин’ах, стоявшие поодаль, наблюдали за пестрой и гомонящей людской толпой с благожелательным равнодушием. На меня они, правда, покосились с подозрением: слишком уж не вписывался мой внешний вид в окружающий пейзаж — но задерживать все же не стали.

Сразу за воротами были расставлены столы с едой и напитками. Дальше для провожающих хода не было, и до конца процедуры им предстояло оставаться здесь в ожидании. Тротто обнял меня напоследок, шепнув в ухо, что желает мне вытащить белый камушек: ведь и ежу понятно, что ни к какой работе я пока не готова. Белый — отсрочка на год. Он означает, что ты уже взрослый, прошедший барьеры человек, но тебе дали возможность побездельничать и определиться. Если дать нужному человеку достаточно крупную сумму, белый камушек тебе обеспечен, но может и так повезти. Матушка была более категорична:

— Веспа, я надеюсь, что сегодня ты наконец станешь сознательной барышней, и я смогу гордиться тобой.

Она всхлипнула и промокнула глаза кончиком большого клетчатого платка. Конечно, мы прощались не навсегда: при любом исходе я остаюсь в Милане. Мне не запрещено будет видеться с семьей, заходить к ним в гости, только вот ночевать под одной крышей нельзя. Сразу после ритуала посвященные должны собрать свои вещи и явиться в один из общих домов, а потом в течение недели нас определят с жильем — либо дадут старое и пустующее, либо выделят материалы на постройку нового.

Попрощавшись с родными, я присоединилась к большой толпе ровесников, ожидающих проводника. Разговаривать между собой нам было запрещено, поэтому, увидев знакомых, я могла лишь кивнуть им в знак приветствия. Нас было много, тысяча или даже больше. Здесь я чувствовала себя еще нелепее посреди праздничных платьев, накрашенных лиц и шикарных причесок.

— Приветствую вас, желаю всем вам удачи и правильного Выбора!

Один из миин’ах в красно-оранжевом одеянии приблизился к нам с этими словами. Он говорил мягким и тихим голосом, но все присутствующие слышали каждое его слово.

— Думаю, все вы знаете, что сейчас будет происходить. И все же я повторю правила Посвящения. Вам нужно будет преодолеть два барьера — барьер разума и барьер плоти. После этого вы попадете на площадь Дуомо, где братья и сестры из моего Дома помогут Выбору осуществиться. Если у вас есть приглашение от Дома Агру или Гельма, вам нужно подойти к представителям этих Домов, которые будут находится на площади. До окончания обряда вы должны хранить молчание. А теперь следуйте за мной!

Он двинулся вперед, и вся наша толпа за ним. Никакой суеты и давки не было, полная тишина давила на уши. Мне казалось, что я осталась наедине с собой, а прочие люди — лишь декорации, куклы, призванные подчеркнуть мое одиночество.

Мы достаточно быстро и долго двигались по широкой улице. Затем движение замедлилось, а потом почти сошло на нет. Видимо, шествие приблизилось к первому барьеру. Я была в задних рядах и не сразу увидела синюю сверкающую паутину, натянутую через улицу. Проходить сквозь нее нужно было строго по одному. Эта завеса служила для отсева безумцев, которые преодолеть ее не могли. Обычно таких немного. Когда таковой выявлялся, его исследовали, и если признавали опасным — отправляли на Черный остров. В противном случае разрешали жить где-нибудь в пригородах, рядом с Сетью.

Барьера я не боялась: уверенность в собственном душевном здравии была у меня стопроцентная. А вот незнакомый парень, шедший рядом со мной, заметно нервничал. У него дрожали руки, а лоб и виски были мокрыми от пота. У барьера он оказался как раз передо мной.

Четверо хозяев стояли у края паутины. Рядом с ними — двое, парень и девушка. Парень мерно раскачивался из стороны в сторону с бессмысленной улыбкой, а девушка рыдала навзрыд.

Вот сквозь завесу прошел Саия. Я хорошо его знала: мы были соседями и учились у одного господина-наставника. Легкая рябь пробежала по паутине, и вот он уже с другой стороны, улыбается облегченно и радостно.

Настала очередь дрожащего паренька. Он судорожно сглотнул и сделал шаг вперед. Завеса вспыхнула алым, и его отбросило прочь. Один из миин’ах двинулся в его сторону. Безумец поднялся на ноги, его шатало. Он кинулся на барьер еще раз, и его снова отшвырнуло.

— Это невозможно! Вы слышите?.. У меня приглашение из дома Гельма, вот!

Он тряс какой-то бумажкой перед лицом подошедшего высшего. Тот положил ему руку на плечо, и юноша сразу обмяк и успокоился. Мне очень хотелось посмотреть, что будет дальше, но меня уже настойчиво подталкивали в спину. Пришлось двигать вперед. В то мгновение, когда я пересекла барьер, мне показалось, что меня окатили ледяной водой, только не снаружи, а изнутри. Но я и испугаться не успела, как оказалась за ним.

Когда прошли все (кроме забракованных), проводник повел нас дальше. Трудностей больше не предвиделось, поэтому лица у всех заметно оживились. Барьер плоти не отсевал никого, он лишь снимал блок, наложенный при рождении и запрещающий гормональным сигналам воздействовать на наше поведение. После его пересечения в нас должны были проснутся бурные и до того неведомые желания. Именно поэтому женщины, прошедшие Посвящение и не ставшие матушками, обязаны были пройти обязательную стерилизацию в течение нескольких дней после ритуала. Завеса была красной, и шли мы сквозь нее всей толпой. На этот раз я почувствовала еще меньше: на мгновение пахнуло свежими травами, и все. Мир не засиял новыми красками, мужчины, идущие рядом, не стали резко привлекательными. Говорят, эффект от блока спадает не сразу, так что поживем — увидим.

Площадь Дуомо поражала воображение. Особенно здание посредине, когда-то бывшее собором, а теперь служившее местом решения важнейших вопросов. По слухам, врата в другие аркхи тоже находились там. Удивительно, что построили здание не хозяева, а люди, задолго до Великой Беды. Может, люди тогда были иными — более могущественными и мудрыми.

Сейчас прямо перед ним раскинулся помост, на котором под бархатным навесом сидели семеро из Совета — древние старики, седые и величественные. Элита из элит — корни великого древа Дома Миин’ах, Огненных Ветров. Справа от них на помосте пониже и попроще видны были накидки, полностью скрывавшие представителей Дома Агру, которые страсть как не любили яркий солнечный свет. Там же мелькали пепельные шевелюры Гельмы. К этому помосту спешили приглашенные счастливчики. Для них Посвящение уже завершено. Они избавлены от последнего этапа — Выбора.

Всю левую часть площади заполняли люди. Главы гильдий и сообществ ждали неофитов и своих будущих учеников под разноцветными флагами. К ним нужно было идти, вытянув в руке камешек нужного цвета.

Я неплохо знала значения цветов и символов, которые можно вытащить. Синий — мастеровые люди: если молоток — то плотник, если клещи — кузнец, и так далее. Желтый — слуги. Зеленый — фермеры и земледельцы. Красный — сфера развлечений. Тут можно было стать и трактирщиком — если кружка, и артистом — маска, и работницей в доме удовольствий — птичье перо. Голубой — господа-воспитатели, господа-наставники и врачи. Розовый — матушки. В среднем, такой доставала каждая пятая девушка. Серый — уборщики, золотари и мусорщики. Фиолетовый — торговцы. Ну, а про белый камушек я уже говорила.

Посередине площади на равном расстоянии друг от друга стояли миин’ах. Их глаза были завязаны, но яркие волосы факелами пылали в людской толпе. Именно к ним подходили посвящаемые и отходили, сжимая в ладонях заветный кругляшок. Не знаю, каким образом, но я точно была уверена, к которому из них следует подойти мне.

Это был мужчина, совсем молодой, хотя впечатление могло быть обманчивым: годы для каждого Дома текут по-разному и отлично от людей. Дождавшись, пока какая-то девушка передо мной получила свой розовый камушек и отошла, приплясывая от радости, я приблизилась. Вблизи высший выглядел порядком уставшим.

Со словами: «Прими же свою судьбу, человек», — он накрыл мою вытянутую руку своей. Сначала ничего не происходило. Я даже забеспокоилась: вдруг что-то пошло не так? У других все происходило очень быстро. Но вот я ощутила тяжесть в ладони и тут же сжала кулак. Мне не хотелось сразу увидеть свою судьбу — было страшновато. Я отошла в сторону, в тень дома, и сделала пару глубоких вдохов. Осознавая, что тянуть дальше бессмысленно, разжала ладонь.

Камень, лежавший на ней, был абсолютно черным. Что за бессмыслица? Может, появилась новая сфера, пока неизвестная мне? Я вгляделась в флаги: нет, все они мне знакомы и ни одного черного среди них не видно. Может, камушек синий, но просто очень-очень темный? Я перевернула его и наткнулась на золотую гравировку на обратной стороне. Знак, который тоже видела впервые: крест в круге, а посередине глаз. Глаз смотрел на меня пристально и сурово. Он был очень мастерски нарисован, как живой. Я задумчиво повертела камушек в руках. Что делать дальше, было абсолютно непонятно.

Аркх Милан

Таат

Мне приснился кошмар. Бескрайний снежный простор и серая, разъедающая его плесень. Темнота и колючие нити звезд. Страх и холод, втекающие под кожу. Покой перед бурей и нечто невообразимое на горизонте: небо, свернувшееся, как прокисшее молоко, и мутными грязными хлопьями осыпающееся вниз. Надвигалось нечто жуткое, пространство вспучивалось и извергало из себя неведомых уродливых тварей. Они неслись вперед, на ходу видоизменяясь, сливались друг с другом и вновь рассыпались на отдельные новые формы.

Я проснулась от собственного крика на изломе ночи. Простыни насквозь промокли от пота. Для моего народа сны — нечто большее, чем переработанные дневные впечатления. Подобный кошмар мог означать приближение очень большой беды. Впрочем, не мне пытаться толковать его: для этого существуют старшие — ветви или корни. Чем быстрее я поговорю с кем-нибудь из них, тем лучше.

И все же я не могла заставить себя подняться и поспешить на поиски старших. Я ненавижу тьму. В моих покоях всегда светло, плотные шторы задернуты, но я знаю, что снаружи она караулит меня. Поэтому я ждала рассвета, даже не пытаясь снова уснуть — листала книги, ходила кругами, вновь и вновь прокручивая в голове осколки кошмара.

Наконец появилась заспанная служанка. Она помогла мне одеться и заплести волосы и распахнула окно, впуская в комнату свежий утренний воздух.

С кем же мне поделиться? Разумнее всего — со старейшиной, ведь я его любимая внучка. К тому же мало кто лучше него разбирается в видениях. Но дед в последнее время был очень занят. Приближалось время летнего людского Посвящения. В преддверии этого хлопот прибавилось у всех нас, а у корней особенно.

Наше древо, древо «Огненных Ветров», широко и крепко. Семеро корней позволяют ему устойчиво стоять на земле. Они берегут нашу память, наши знания и обеты. Ветви тянутся в небо, пытаясь прозреть будущее. Ствол осуществляет взаимодействие с людьми, а листва — с другими домами. И все мы едины.

Мой юи — из ветвей. У людей есть понятия «жених и невеста», «муж и жена». Юи — это и то, и другое, и нечто большее: данный от рождения, предначертанный. В раннем младенчестве скрепляется такая пара. Считается, что они сведены самим пламенем и всегда будут друг для друга самыми близкими существами. Этот ритуал ни к чему не обязывает и не принуждает: юи могут жить вместе или раздельно, могут не любить друг друга вовсе или даже ненавидеть. На Сель только дети, рожденные от юи, считались законнорожденными, лишь они могли носить имена Дома. На Земле же это ограничение пришлось снять: слишком мало теперь молодых побегов, чтобы еще делить их на первый и второй сорт.

Моего юи звали Таши. По мне, ни один из миин’ах не мог сравниться с ним в доброте и мудрости. Неудивительно, что именно к нему я и направилась в итоге.

Большинство молодых ветвей предпочитало жить в замке Сфорца. Чем ближе они находились друг к другу и к корням, тем легче было предсказывать и ворожить. В столь ранний час коридоры замка были пустынными и гулкими. Я спешила, надеясь застать Таши в покоях, но там меня встретила лишь вялая служанка. Сладко зевая, она поведала мне, что «господин в купальнях, как проснулся — так туда и пошел». Купальни были общими и находились в подвалах замка. Я сама очень любила бывать там, но не в шесть же утра. Может, его тоже коснулся неведомый ужас, пославший мне кошмар?

Купальни — поистине произведение искусства. Не людского — нашего, единственный его образец здесь. Подземелье декорировано золотом и янтарем, с потолка стекает мягкий свет, семь просторных бассейнов из мрамора полны огня. Конечно, это не настоящее пламя, а всего лишь багровый песок с Сель, но аналогов подобного вещества в природе Земли не нашли. Пребывание в таком бассейне одновременно лечит, успокаивает и очищает. Недаром купальня считается священным местом, где запрещены любые споры и разговоры на повышенных тонах.

Таши я увидела сразу — он был единственным живым существом во всем подземелье. С блаженным выражением лица он дремал в первой чаше. Я встала на цыпочки и тихо скользнула к нему — в надежде, что хоть на этот раз мне удастся подобраться незамеченной. Таши перехватил мою руку в дюйме от своей щеки и пробормотал с ленивой хрипотцой:

— Таат, пламень души моей, что ты здесь делаешь в это время?

— Таши, вечный огонь мыслей моих, разве что-то еще, кроме желания видеть тебя, смогло бы заставить меня подняться с постели в такой час?

— Да, ты знатная лежебока.

Он так легко и быстро перешел с высокого наречья на обыкновенный людской говор, что это неприятно резануло мне по ушам.

— Присоединяйся!

Ухватив меня за рукав платья, Таши потянул на себя. Не удержав равновесия, я нырнула с головой в пахнущее корицей и медом марево. Остаток липкого кошмара исчез моментально, солнце разлилось под кожей и затопило меня теплом и покоем. Таши обнял меня и уткнулся носом в макушку.

— Так зачем ты меня искала?

От его шепота стало душно и тесно в собственном теле. С трудом удалось согнать с себя приятный дурман и сосредоточится. Для этого пришлось отстраниться.

— Мне сегодня приснился очень дурной сон…

Я не успела договорить, как он начал смеяться.

— Я сказала что-то забавное?

— Нет, напротив — это скорее страшно, чем весело. Просто ты семнадцатая по счету, кто обратился ко мне с жалобой на кошмары за последнюю неделю. Я, честно говоря, был уверен, что уж тебя с твоей слабой восприимчивостью это не коснется.

— Значит, все очень плохо?

Таши помрачнел.

— Разговор не для этого места. Давай продолжим его после купания? А сейчас расскажи о своих делах, мы ведь давно не виделись. Как поживают твои любимые птицы тьмы?

Пришел мой черед хмуриться и подбирать слова.

— Я не уверена, что должна об этом говорить. Думаю, это тайна, хотя особых распоряжений на этот счет мне не давали. А впрочем, ты можешь пообещать, что сказанное мной останется строго между нами?

— Ты же знаешь, что молчание — мое тайное имя. Но это сработает, если только поделишься по-настоящему интересным секретом.

Наклонившись, он фыркнул мне в шею, и я не смогла сдержать улыбку.

— Неделю назад в наш аркх с Черного острова сбежал полукровка. Он вроде как сильно поранил мальчика из гельмы и заставил его отворить врата. Теперь гельма заваливает нас письмами с требованием выдать преступника.

— Разве так сложно его найти?

— Конечно, нет. Нам уже давно известно его убежище. Он прорвал Сеть, но в Мертвые земли не ушел, скрывается в людской семье. Я сама не понимаю, почему, но старейшины строго-настрого запретили его трогать. Вот и приходится увиливать в своих ответах птицам тьмы. Эта тягомотина мне уже изрядно надоела. Отношения между нашими домами и так не слишком радужные, а сейчас на нас полились сплошные завуалированные угрозы.

— Ты говоришь, он прорвал сеть. Значит, он?..

— Да, наполовину миин’ах.

— А вторая половина?

— Къерго.

— Занятно. Но ты же, когда училась, месяц жила на Черном острове. Может, знаешь этого беглеца?

Я задумалась и покачала головой.

— Я находилась там с иными целями и в секторе для высших заключенных. Там не было полукровок.

Таши вздохнул.

— Бедный мальчик! Как, наверно, нестерпимо было ему там — раз решился на такой шаг, как бегство в неизвестность.

— Мне не нравится, с каким теплом ты о нем говоришь. Нельзя воспринимать полукровок иначе, чем генетический материал. Во всяком случае, пока. Нельзя жалеть их и привязываться.

— Твои слова жестоки.

— Я говорю правду, и ты это знаешь. Сколько было рождено миин’ах на Земле, ты не в курсе? Меньше тысячи. С момента переселения наша раса сократилась вдвое, мы живем слишком мало по сравнению с теми же къерго или тьерто. Этот проект для нас важнее, чем для других. Но если к каждому опытному образцу относиться как к личности и переживать за него, ничего никогда не выйдет. Мы просто вымрем, как рано или поздно вымрут все остальные, кроме, разве что, орьявит и, конечно, людей. Последние, если их не контролировать, способны размножаться, как тараканы. Может, еще агру останутся, если научатся лечить местные заболевания, которые к ним так и липнут.

— А как же чистота крови? Ведь, если эксперименты окажутся успешными, от нас как от миин’ах не останется ничего.

— Выживание важнее, чем индивидуальные способности и силы.

— Почему бы тогда не бросить все силы на попытки с людьми? В этом случае мы, возможно, сможем не полностью утратить свою индивидуальность.

— Люди слабы телом, им не выносить наших детей, и они слабы разумом, не способны принять наши силы. Они способны лишь служить.

Я говорила непозволительно эмоционально, чувствуя, что начинаю злиться. Таши же был спокоен и улыбался, словно наша беседа доставляла ему удовольствие.

— Не слишком ли горделиво это звучит, Таат? Не забывай: они хозяева этого мира, а мы лишь непрошеные гости.

— Если бы не мы, никого из этих хозяев уже не осталось бы в живых. Они сами уничтожили свой дом.

— Они — свой, а мы — наш. Мы очень похожи, не находишь? Разница лишь в том, что у нас была возможность сбежать.

— Мы не уничтожали Сель. Не мы призвали Хаос — это сделал Проклятый Дом.

— Да? А разве они не наши соотечественники, разве они родились под каким-то другим небом?

— Они…

Я не нашлась, что ответить, и лишь махнула рукой.

— Довольно! Люби и жалей, кого хочешь — людей, полукровок, проклятых — это, в конце концов, не мое дело. Тебе не кажется, что наше посещение купален излишне затянулось?

Я вылезла из бассейна. Песчинки с легким шуршанием стекли с меня, оставляя ощущение утраты и печали. Таши потянулся за мной.

— Не гневайся, пламя моего сердца! Я напрасно заговорил с тобой об этом. Тебя так легко вывести из себя — одно удовольствие дразнить. Если у тебя еще есть время, я могу загладить свою вину с помощью завтрака.

— Тебе придется это сделать. Я ведь так и не услышала информации по поводу моего сна.

— Тогда осталось выбрать — твои или мои покои?

В комнатах моего юи всегда царил легкий беспорядок. Удивительно, но это лишь придавало помещению уюта. Пока он переодевался в стандартное облачение ветвей, слуги споро накрывали на стол. Утро — время легкой трапезы: фрукты, орехи, мед. Пища животного происхождения и то, что растет в земле, под запретом до времени, пока солнце не перейдет на западную сторону неба.

Мы наслаждались едой и непринужденной беседой. Только лишь утолив голод, Таши наконец заговорил на нужную мне тему.

— Что касается этих твоих кошмаров, что ты хочешь узнать? Версию, которую я по воле старейшин должен озвучивать для всех, кто будет ко мне обращаться, или мое мнение?

— Желательно обе — это даст мне больше поводов поразмыслить.

— Ох, и хитрая ты лисичка!

Он замолчал, задумчиво перебирая пальцами гроздь винограда. Я ждала.

— Как ты понимаешь, сам я тоже это видел, как и все ветви. Наша связь с рекой времени крепче, чем у остальных миин’ах. Проснувшись в страхе, я пришел к твоему дедушке как к наиболее уважаемому мной старейшине. Я не стал дожидаться утра и ворвался к нему среди ночи, считая, что важность моего видения может служить оправданием. И, знаешь, к этому моменту там уже были все корни и ветви. Я никогда не видел совет семи настолько растерянным и напуганным. Они отослали нас до утра, ничего не объясняя и не успокаивая. На следующий день встретились отдельно с каждым из нас. «Это последствия приближающейся годовщины исхода с Сель. Прошлое напоминает о себе. То, что вы видели — Хаос, пожирающий нашу бывшую родину». Вот и весь ответ, который нам дали. Так же велено было говорить тем, кто увидит что-то подобное и обратится к нам.

— У тебя есть повод для сомнений в их словах?

Таши усмехнулся.

— А ты бы на моем месте не сомневалась? Я понимаю старейшин: видимо, они не хотят говорить правду, потому что она слишком ужасна. Им не нужна паника, а такое объяснение все же лучше, чем ничего.

— Но у тебя-то есть своя версия? И не слишком ли ты высокого мнения о своих умственных способностях?

Он внезапно перегнулся через стол и схватил меня за руку.

— Я боюсь, Таат. Мне нравится здесь. Я не видел другого солнца и другого неба. Я люблю это место, но мне кажется, мы навлекли на него большую беду. Мы бежали от Хаоса, но он последовал за нами. И нам некуда больше скрыться и нечем от него защититься. Мы сами уничтожили единственную расу, способную встать между нами и им.

— Проклятый Дом, ты ведь о них говоришь?

— Я говорю сейчас о том, что на севере, где должен был быть аркх Дома Тса, который теперь называют Проклятым, что-то произошло или скоро произойдет. Я уверен, что старейшины знают об этом, и я надеюсь, что за их молчанием стоит нечто большее, чем просто попытка спрятать голову в песок.

Я почувствовала, как дрожат и нагреваются у меня кончики пальцев.

— Таши, то, что ты говоришь, очень жутко.

Он погладил мою руку.

— Таат, мне жаль, что мы так давно не гуляли по Милану. В этом мире для меня нет никого дороже тебя, а мы так редко видимся.

Я отняла свои ладони и спрятала их в рукава.

— Зачем ты мне рассказал все это? Свои домыслы и страхи?

— Наверно, мне просто требовалось поделиться — а с кем, если не с тобой, пламень моего сердца?

— Сегодня ты что-то слишком щедр на признания. Если у тебя в запасе не осталось ничего интереснее их, мне, пожалуй, стоит вернуться к себе. Мои дела, в отличие от твоих, слишком явны и конкретны, и никто кроме меня сделать их не сможет.

Я встала, и он поднялся вслед за мной.

— Впереди конец мира, а ты беспокоишься о таких мелочах.

Тон его оставался серьезным, но в глазах уже плясали озорные искорки.

— Не позволить ли себе немного расслабиться? Может, погуляем? Знойное солнце и обжигающие мостовые — тебе же всегда нравилось лето, ты была влюблена в него. Можем пойти в людские кварталы, там сейчас по-особому шумно и весело.

Вовсю улыбаясь, он сделал шаг ко мне. Но я отрицательно повела головой.

— Мне что-то сейчас не хочется праздно шататься. К тому же, мы уже не дети, чтобы получать от этого процесса наслаждение.

— Если ты хочешь перевести нашу дружбу на новый уровень, я не против. Ты же знаешь, что моя постель всегда открыта для тебя, моя любезная юи.

— Я бы уже давно пришла в нее, если бы там не было других посетительниц, вечный огонь моих мыслей.

Он пожал плечами.

— Возможно, так когда-нибудь и будет. Но если ты захочешь изменить свое решение, помни, что у моего предложения срока годности нет. Можешь воспользоваться им в любой момент.

Не отвечая, я шагнула к дверям, но его окрик остановил меня на пороге.

— Таат!

Я обернулась.

— Будь осторожна! Я в последнее время очень беспокоюсь о тебе.

— Видения? Что-то конкретное?

— Не совсем, просто предчувствие опасности. Зайди ко мне еще в ближайшее время, чтобы я погадал тебе. Может, что-то станет яснее.

Я кивнула и вышла.

Я долго думала над словами Таши. Но дни были ясными, небо чистым, и чем больше проходило времени, тем сильнее я утверждалась в мысли, что правы старейшины, а не он.

Близилось время людского Посвящения. Из гельмы пришел запрос на троих. Они сухо проинформировали, что на церемонию прибудут четверо из их Дома.

— Ну просто отлично! — Заами, старшая среди нас, раздраженно вчитывалась в письмо, которое я только что достала из переговорной шкатулки.

— Четверо на троих людей — не многовато ли будет? В прошлые годы как-то одним обходились. А в этот раз они еще требуют дать посланцам сутки на, цитирую: «Проникновение духом аркха Милан и изучение его красот».

Я не удержалась и фыркнула.

— Сами мальчишку искать будут?

— Еще чего не хватало! Сутки по городу будут шляться птицы тьмы, вынюхивающие все подряд. Раи, сходи к старейшинам и выясни, что делать с полукровкой. Намекни, что жалкий мальчишка, может, все-таки не стоит дипломатического скандала.

Раи совсем еще ребенок — только год, как после учебы его определили к нам. Пока ему не доверяли ничего серьезнее мелких поручений. Гордый оказанной ему честью, он тут же взвился с места. Когда парень исчез из поля видимости, я спросила:

— Почему не меня послали? Обычно вы стараетесь по максимуму использовать мое кровное родство со старейшинами.

— Ты нужна мне здесь: будем составлять ответную бумагу. Писать о том, что наш климат, особенно в ночное время, может оказать пагубное влияния на их организмы. И мы крайне не рекомендуем им оставаться в Милане дольше, чем того предписывает протокол проведения ритуала. Ну, и все в таком духе.

Мы не успели начать, как в комнату влетела служанка с ошарашенно-испуганным лицом.

— Там! Там! Молодой господин… На молодого господина…

— Да что случилось-то?

Заами пришлось хорошенько встряхнуть девушку. Только после этого мы узнали, что на Раи рухнул кусок черепицы. Когда мы выскочили на улицу, его уже окружили зеваки. Калеченый миин’ах — большая редкость, так что неудивительно, что все окрестные слуги сбежались поглазеть. Ничего серьезного, впрочем, не произошло: рана оказалась неглубокой. Все же старшая осталась с ним дожидаться людского доктора (среди нас врачей не бывает), а мне велела завершить дело, которое поручила ему.

Старейшины жили и принимали посетителей в пристройке рядом с собором. Я провела в ней практически все детство. Когда моя мать умерла при родах, именно дедушка, только что принявший должность корня, взял на себя заботу обо мне. Когда я подросла, мы отдалились друг от друга, но я по-прежнему испытывала к нему благодарность и нежность.

Прямо у входа в их скромный дом росло единственное во всем Милане дерево, перенесенное с Сель. Дедушка рассказывал, что на родине такие деревья приносили плоды, из которых делали самое вкусное вино. Здесь же оно даже не цвело, лишь разрасталось вширь и ввысь, печально покачивая тяжелой бледно-желтой шевелюрой. Для него всегда была осень, вечный период угасания. Я задержалась возле, погладила шершавый и теплый ствол, поздоровавшись, как со старым другом. Только после этого нехитрого ритуала постучала в дверь.

Ответом мне была тишина. Удивленная (старики очень редко покидали свое убежище), я легонько толкнула дверь. Она отворилась без скрипа.

В центральной комнате, которая служила приемной, никого не было. Нехитрая обстановка: круглый стол, семь простых деревянных стульев и одно мягкое кресло для гостей — и непривычная тишина. Я уже шагнула к одной из дверей, ведущих в личные покои, но внимание привлекла искорка, вспыхнувшая на столе. Подойдя, я увидела небольшой кулон из янтаря и золота, сиявший в пятне солнечного света. Внутри прозрачной смолы застыл крохотный красный листочек. Украшение казалось лужицей меда, сладкой и душистой. Я осторожно взяла кулон в руки. Он был гладким и приятным на ощупь.

Заслышав шорох за спиной, я обернулась. Полукругом стояли старейшины. Мне стало душно под их тяжелыми взглядами. Они казались застывшими статуями, недвижимыми и суровыми. Только в лице дедушки проскальзывало что-то живое и печальное.

— П-простите.

Я тут же выпустила из пальцев красивую безделушку и склонилась в почтительном поклоне.

— Судьба сделала свой выбор.

Говорил Первый — самый древний и мудрый. Его голос походил на треск старого дуба под порывами ветра. Он был воплощением старости. Седые волосы и борода оплетали сухое тело подобно савану, и лишь глаза были живы на худом и рельефном от глубоких морщин лице.

— Я что-то сделала не так? Прошу прощения. Я пришла с поручением от моей Старшей. Понимаю, как вы заняты, но все же уделите мне, пожалуйста, крупицу вашего времени.

Дедушка обратился к Первому, так, словно меня рядом не было вовсе.

— Я бы хотел поговорить с ней наедине.

— Это будет правильно.

На этом шестеро, не произнеся больше ни слова, вышли.

Я пребывала в некой прострации: хорошо зная их всех, до этого ни разу не видела такими. Они любили шутить и играть со мной в детстве, а под старинные сказки Первого я часто засыпала, свернувшись калачиком в гостевом кресле.

Дедушка ожил после их ухода. Воровато оглянувшись на закрытые двери, он с кряхтением уселся на стул. Подпер подбородок рукой и тяжело вздохнул.

— Здравствуй, внучка! Ну, и какой Хаос тебя принес именно сегодня?

— Случилось что-то плохое? Я пришла не вовремя?

Он кивнул на соседний стул.

— Садись, разговор будет долгим.

Я покорно опустилась рядом. Дедушка крутил в пальцах кулон, и я завороженно следила за его движениями.

— Ты пришла вовремя. Слишком.

Он еще раз вздохнул: видимо, никак не мог подобрать слова и перейти к сути. Я решила помочь ему в этом.

— Дедушка, это как-то связано с ночными кошмарами?

— Да, напрямую. Значит, у тебя тоже было видение?

— Не только. Еще мне довелось услышать версию, достаточно сильно отличающуюся от официальной.

Старик, наконец, слегка улыбнулся.

— Таши — умный молодой человек. Очень одаренный. Думаю, что бы он ни рассказал тебе, это близко к истине.

— Все настолько страшно? Он говорил, что мы навлекли беду на этот мир, что Хаос пришел за нами. Это уже происходит, мы все обречены?

Страх зашевелился во мне, противно скрипя тонкими коготками по сердцу.

— Потише, девочка. Попробуй ненадолго убрать эмоции, чтобы не дать им затмить твой разум. Никто из нас не думает, что это видения настоящего. Это будущее, и не самое ближайшее. Мы считаем, что у нас в запасе есть еще полгода, а может, и больше. Сейчас лето, а значит, на севере — полярный день, мы же отчетливо видели тьму и звезды.

— Ну, тогда надо срочно что-то делать! Созывать большой совет всех Домов.

Дедушка покачал головой.

— Не все так просто. Как ты знаешь, главы Домов отвратительно ладят между собой. До меня доходили слухи, что император тьерто находится на грани безумия и его недоверие к другим расам похоже на паранойю. Вождь къерго и принцесса гельмы настолько ненавидят друг друга, что не способны сотрудничать, да и у нас самих очень натянутые отношения и с теми, и с другими. К тому же нашим видениям на Земле не очень-то доверяют. Если это будет единственным доказательством, вряд ли к нему отнесутся должным образом. И есть еще одна причина, почему мы не хотим посвящать в это всех. Новость о том, что Хаос пришел на Землю, породит волну неконтролируемого страха. А страх — плохой советчик и хороший враг.

— И что же, мы будем просто сидеть сложа руки, как овцы на заклании?

— Со дня появления первых кошмаров мы стали размышлять и ждать Нить Судьбы. Именно она когда-то помогла нам сохранить жизни, покинув Сель. Она никогда не предавала нашу расу, давая шанс за шансом.

Старик кивнул на кулон.

— Ты знаешь, что это?

— Нет.

— Это печать Дома Миин’ах. Здесь, на Земле — бесполезная безделушка. Она пылилась в наших архивах. Все ритуалы, связанные с ней, забыты — возможно, намеренно, после смерти старейшин, приведших нас сюда. Сегодня с утра Первый нашел ее у себя на ложе. Это явный знак, что пришло время выбрать посланника. И мы дали ей самой возможность выбора.

Я ощутила, как холодный склизкий комок встал у меня в гортани.

— Посланника куда?

— Мне неведомо, Таат. Мы почти ничего не знаем ни о Хаосе, ни о Сель. Наш век дольше людского, но и он слишком короток. Первый был младенцем во времена великого исхода, меня же не было еще вовсе. Те, кто правил нами в те времена, не оставили никаких записей, только красивые сказки о далеком мире, который мы потеряли. Словно есть некая тайна, которую они поклялись не разглашать, и тайна эта постыдна. Темные расы — къерго, гельма и тьерто — живут намного дольше. Думаю, они помнят, что произошло тогда. Возможно, существуют способы из прошлого, с помощью которых можно изменить будущее. К кому из них ты направилась бы за ответами в первую очередь?

Я задумалась. Къерго отпадали сразу: они воины, а не мудрецы — вряд ли им ведомы глубинные знания. Гельма были моими любимцами — недаром я занималась связями именно с этой расой, но их принцесса приняла власть уже на Земле и вряд ли была посвящена во все тонкости исхода. Оставались тьерто. Контролеры, змеелюды и правители над всеми другими Высшими. Император Дарш занимал трон уже на протяжении пятисот лет — кто, если не он, мог лучше всего рассказать о прошлом?

— Тьерто, да?

Старейшина кивнул.

— Да, ты мыслишь верно.

— Но почему должна пойти именно я? Способности Дома у меня очень слабые. Дипломатии и мудрости тоже пока маловато, хотя бы в силу возраста. О жизненном опыте и говорить нечего, его просто нет.

— Если бы я знал ответ, Таат… Мы не вольны выбирать, но должны лишь следовать руке, которая направляет.

Я вздохнула, смиряясь с неизбежным.

— Мне уже начинать собираться? И под каким предлогом сунуться в Торонто, если истинную причину визита называть не следует?

В своей жизни я лишь раз покидала аркх Милан — во время обязательной практики на Черном острове. Вся листва обязана там побывать, чтобы лучше изучить другие расы. Но, как ни странно, предстоящая перспектива отправиться непонятно к кому непонятно за чем не пугала меня. Даже страх перед Хаосом отступил под напором охватившего меня воодушевления.

Дедушка, глядя на меня, засмеялся.

— Что, ты готова прямо сейчас? В полчаса уложишься туда и обратно сгонять?

Я нахмурилась, не понимая причин его смеха. Дедушка потрепал меня по волосам — он всегда так делал, когда хотел похвалить. Затем он вновь посерьезнел.

— Не стоит так торопиться. Еще не все нити сплелись и не все карты открылись. Мне кажется, дорога твоя не закончится в Торонто и следовать по ней ты будешь не одна. В любом случае, время еще не пришло. В день Скорби в годовщину исхода, когда покровы тонки, мы будем гадать о тебе, и ты будешь присутствовать при этом. Пока же надень печать и храни молчание обо всем, что слышала сегодня. Не смей говорить об этом даже с Таши — особенно с ним.

Я склонилась, и старик надел кулон мне на шею. Приятное тепло разлилось от него по всей груди. Дедушка торжественно поцеловал меня в лоб.

— Ну вот, главное сделано. Теперь можно и мелочи обсудить. С каким делом тебя послала сюда Старшая?

Я с трудом сосредоточилась на проблеме, которая еще недавно казалась мне важной.

— На людское Посвящение гельма требуют дать им сутки на свободную прогулку по аркху. Видимо, они взяли у агру какую-то штуку, с помощью которой хотят отловить полукровку. Не лучше ли нам просто выдать его?

— Удивительно, что ты пришла сюда именно с этим. Это тоже похоже на тонкую ниточку. Подросток, сумевший сбежать с Черного острова и угодивший, случайно или нет, именно к нам. Нет, мы не будем упрощать работу птицам тьмы. Пусть они гуляют себе по ночному Милану. Найдут мальчика, так тому и быть. Нет — мы подумаем о его дальнейшей судьбе и роли в предстоящих событиях.

Обычно во время Посвящения я старалась отсиживаться где-нибудь подальше от людских толп, но в этот раз отвертеться от присутствия на площади не удалось. Гельма соизволили прибыть ранним утром, и именно мне выпала честь отворять им врата и затем повсюду сопровождать. На запястьях у них демонстративно сияли браслеты с гравировкой агру. Такие я видела впервые, но это неудивительно: техномаги очень неохотно делятся с остальными расами своими разработками. Интересно, чем птицы тьмы с ними за это рассчитались?

На самой церемонии вышла заминка. Один из приглашенных не смог пройти барьер разума. Когда я спросила гельму, желают ли они все равно принять его, они ответили, что сумасшедших у них своих хватает и мы можем поступить с этим человеком согласно нашим законам.

Про аркх Гонолулу говорят, что там плохо родиться, но хорошо туда переехать. Это очень верное утверждение. В верхнем городе гельмы ко всем творцам относятся, как к равным. У любого человека из другого аркха есть возможность отправить туда свое творение. Если оно придется по душе птицам тьмы, он получит заветное приглашение. Зато их собственный народ, вернее, те из них, кто не обладает особыми талантами, полностью предоставлены самим себе. В нижнем городе там процветают нищета, преступность и грязь.

По окончании Посвящения делегация милостиво разрешила мне проводить их в гостевые покои, специально выделенные в замке Сфорца. До заката вылезать оттуда они явно не собирались.

Вконец измотанная долгим стоянием под солнцем и ведением витиеватых бесед, я поспешила к себе. Площадь уже опустела. Все разошлись, радостные, или огорченные, или равнодушные. Уставшие стволы тоже отправились на законный отдых. Казалось, сам город, одуревший от гомона и шума, блаженствовал сейчас в покое и тишине.

Тем удивительнее было встретить девушку — человека. Она растерянно топталась у стен моего дома и явно чувствовала себя очень неловко. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что никого из стволов поблизости не видно, я подошла к ней, собираясь предложить помощь. Выглядела она, мягко говоря, странно. По лицу словно лошадь потопталась, и одета чересчур просто для главного события жизни. Впрочем, поприветствовала она меня вполне учтивым ритуальным поклоном.

— У тебя все в порядке? Может, требуется помощь? Наверное, ты хочешь подать жалобу на тех, кто тебя избил. Я надеюсь, такое сотворила не твоя матушка?

Она так яростно замотала головой, что у меня зарябило в глазах.

— Нет, что вы, прекрасная госпожа! Это не матушка. Это я сама, вернее, река, вернее, камни. Ну, короче, это все не проблема вовсе.

— Тогда что ты здесь стоишь? Церемония давно завершена, скоро закроют ворота. Ты успела сделать Выбор?

— В этом-то все и дело, в дурацком Выборе.

Девушка разжала потную ладонь. На ней лежал черный камушек с рисунком. Я не очень разбираюсь в символике знаков людских профессий — не моя специализация. Поэтому взглянула без особого интереса.

— И в чем дело? Не смогла найти нужную гильдию?

— Не смогла, потому что ее нет. И цвета такого быть не должно, и символа такого не существует.

Она поднесла камушек почти к моему лицу. Я еще раз внимательно всмотрелась в него и потрогала. Ощущение чего-то неприятного, чуждого и холодного пронзило меня, и я тут же отдернула руку. Все события последних недель: кошмар, неожиданные разговоры и даже кусок черепицы, рухнувший на голову Раи — нитями заскользили в моем сознании. Осененная догадкой, я задала еще один вопрос. Начав говорить, уже знала, каким будет ответ.

— Девочка, скажи, не в твоем ли доме нашел убежище беглец с Черного острова?

Аркх Милан

Веспа

Когда госпожа спросила меня о Рийке, я так растерялась, что не смогла даже соврать что-нибудь правдоподобное. Поток моего невразумительного мычания она прервала легким кивком головы.

— Не стоит даже пытаться мне врать. Не бойся, я не хочу навредить ему. По его душу явились гораздо более грозные личности.

Все же я решила предпринять попытку прикинуться дурочкой.

— Не понимаю, о чем вы толкуете. Первый раз слышу о сбежавшем преступнике. Скажите, а он не опасен? Надо же какие-то меры предпринимать.

Усмехнувшись, она бросила:

— Плоско. Ты лжешь, как маленькая девочка — очень неубедительно и примитивно. Еще раз повторяю: я не желаю схватить его и засадить обратно. К тому же, ты всерьез думаешь, что мы не нашли бы его сами, если бы это было нужно? Как ни странно тебе это слышать, но я хочу просто помочь.

— Почему я должна вам верить? С чего бы вам пытаться помочь полукровке?

Она слегка пожала плечами.

— Твое право не доверять мне. Тем более что ответить на твои вопросы я не могу. Просто знай, что этой ночью дети Гельмы будут выслеживать твоего дружка, и вряд ли в Милане найдется хоть одно безопасное место для него. Конечно, он может попытаться уйти в Мертвые земли — как я понимаю, справиться с Сетью для него большого труда не составит. Но долго ли он протянет там в одиночку, без должного количества припасов и оружия? Ворота для людей скоро закроют — подожди меня за ними. Я проясню пару вопросов и выйду к тебе. Не могу заставить тебя это сделать, выбрать ты должна сама. Чтобы показать свои добрые намерения, я даже готова принести клятву огня, так что вздумай ты меня ослушаться — наказания и преследования не последует.

Она еще раз окинула меня прохладным взглядом и ушла, не дождавшись ответа. Я побрела к воротам. Столько мыслей крутилось в голове: мое будущее, будущее Рийка… Я хотела чего-то особенного, и вот — нате! Только как теперь с этим особенным разбираться? Почему госпожа миин’ах ничего не сказала о камне, что достался мне при Выборе? Что мне сказать матушке и другим родственникам? Стоит ли ждать хозяйку или надо бежать домой и срочно собирать моего друга в Мертвые земли? И где, в конце концов, мне самой сегодня ночевать? Никто не собирался забирать меня в общий дом, но ведь барьеры я уже прошла, а значит, из статуса ребенка вышла. Черт! Черт! Черт!

Я думала, что мои не стали меня дожидаться, но оказалась не права. Понурый Тротто упрямо подпирал спиной стену и игнорировал раздраженные взгляды стражников. При виде меня он с облегчением заулыбался.

— Сестрица, что так долго? Я уже испереживался весь! Матушка плюнула и, когда все с гильдиями вышли, домой пошла. Я ведь оказался прав — у тебя белый?

Я ухватила его за рукав и потащила из центра Милана. Меньше всего мне сейчас хотелось отвечать на вопросы, настроение и так было хуже некуда. Но брата не так легко сбить с мысли — он продолжал тараторить, пока я не пихнула его локтем под ребра и не рыкнула сквозь зубы:

— У нас проблемы, помолчи немного, мне надо подумать.

Он заткнулся, но засопел очень уж обиженно.

Мы вышли в людскую часть аркха. Город полнился весельем. Сегодня объявлен всеобщий выходной, и даже те, кого Посвящение не коснулось, вовсю праздновали. Отойдя на полквартала от ворот, я остановилась и села прямо на мостовую, обхватив голову руками. Третий смотрел на меня с изумлением, но трогать больше не решался.

«Что же делать, что же делать? — пульсировала вена у меня на виске. — Уйти или дожидаться миин’ах?»

— Тротто, у тебя есть монетка?

Брат порылся в карманах и, выудив оттуда четверть лурка, протянул его мне.

У миин’ах была своя вера и свои обычаи, людям же они позволили остаться со своими. Но некоторые их традиции прочно вошли в наши жизни. Насколько я знаю, люди и раньше в спорных ситуациях иногда принимали решение, полагаясь на волю рока. Теперь же это случалось постоянно. Причем результаты таких игр с судьбой не могли быть оспорены, а отказаться от них считалось святотатством.

На одной стороне монеты было изображено солнце, на другой — месяц. Загадав, я подкинула ее, намереваясь поймать раскрытой ладонью, но медный кружочек, скользнув по ней, приземлился на мостовую, где и застрял, встав на ребро между двумя булыжниками. От досады я даже сплюнула. Попыталась подковырнуть ее ногтем, но монета засела накрепко. Видимо, мне наглядно дали понять, что решение должна принимать не я.

Я пересказала Третьему все, что сегодня случилось. Он внимательно выслушал, причем лицо его принимало все более растерянное и расстроенное выражение.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил он, когда я закончила.

— Беги домой так быстро, как только сможешь, и расскажи все Рийку и матушке. Скажи, что он должен сам сделать выбор. Я буду предательницей, если не дам ему эту возможность. Я дождусь госпожу миин’ах и очень медленно поведу ее к нам. Пусть Рийк решает, хочет ли он с ней встретиться или же готов сбежать. У матушки есть накопления, думаю, она сможет с ними расстаться. Путного оружия, конечно, купить уже не успеть, но что-то подобрать можно.

— Передать ему что-то лично от тебя?

— Да, скажи: независимо от того, что он сделает — я на его стороне и буду молиться за него.

Брат кивнул и побежал. Умница он у меня: ни одного лишнего слова, все на лету уловил. А главное, не задал вопроса, который, я уверена, не мог не прийти ему в голову: а что с нами-то будет? Мы укрывали беглого преступника, хотя должны были сразу донести на него. Клятве Высшей верится плохо: она ведь дана не равной, а всего лишь человеку, да и не столько дана, сколько предложена в виде взятки.

Я вздохнула, отбрасывая лишние переживания, и вернулась к воротам.

Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая мир вокруг оранжевым и алым, когда госпожа наконец появилась. Честно говоря, к этому моменту я могла думать только о животе, пустом с самого утра. Он издавал такие бурлящие, стонущие звуки, что пробегающие мимо бродячие псы косились на меня с сочувствием.

— Пойдем! Времени у нас не так много.

За ее плечом висела увесистая холщовая сумка. Мое воображение тут же нарисовало кучу орудий пыток, которые могли в ней скрываться.

— Как мне называть тебя, человеческая девочка? — Она вопросительно приподняла левую бровь.

Голос мой предательски дрогнул, когда я ответила:

— Веспа. Веспа Манчи.

— Можешь обращаться ко мне госпожа Таат’дар’рахим. Надо идти, Веспа Манчи.

Мы шагали по вечерним улицам, заполненным праздничными людьми. Моя попытка двигаться медленно полностью провалилась: шаги Высшей были легки и скоры, мне с трудом удавалась не отставать. Лишь изредка она останавливалась, ожидая, пока я укажу ей верное направление.

У подхода к моему дому она вновь заговорила:

— Я узнала, с чем пожаловали Гельма. Их браслеты способны среагировать на Высшего. Радиус у них небольшой, около трехсот метров. Я проведу ночь в вашем доме, это заглушит сигнал, исходящий от полукровки. Безопаснее ему было бы, конечно, переночевать в сердце Милана, но я не уверена, что следует посвящать в эту тайну других миин’ах. Я рада, что ты все же решила довериться мне: сейчас я единственная, кто может дать ему шанс спастись.

А я что? Сказать мне было нечего. Я молча топала за ней, прикидывая варианты своих действий на случай, если Рийк сбежал. Мне было даже немного стыдно перед госпожой за свою возможную ложь.

Матушка ждала нас, сидя на крыльце. Перед ней был тазик с овощами, которые она самозабвенно и яростно чистила. Заслышав шаги, она подняла голову, и я увидела в ее глазах отчаянье и решимость. В этот момент я поняла, что Рийк стал для нее родным сыном, пусть не выношенным, но от этого не менее дорогим и любимым. Матушка была готова кинуться, защищая его, на любого, даже более сильного соперника, как собака за своего щенка. А еще я поняла, что Рийк никуда не ушел. И к худу или к добру, но я почувствовала облегчение.

— Здравствуйте, прекрасная госпожа!

Матушка склонилась в ритуальном поклоне. Голос ее был — мед и елей. Только мне за этой сладостью слышались стальные нотки.

— Я могу пройти?

Кажется, миин’ах тоже уловила фальшь. Она улыбнулась прохладно и прошествовала мимо посторонившейся матушки с видом поистине королевским. Я шагнула за ней. В доме было непривычно пусто и тихо. Тротто возился с котлами в углу. При нашем появлении он ухватился за кочергу и застыл с ней с настороженным и испуганным видом. Он что, в случае чего собирался кинуться на Высшую с этим смешным оружием наперевес? Рийк строгал что-то на лавке. Он никак не прореагировал на хлопнувшую дверь, даже головы не поднял — только пальцы, сжимавшие рукоять ножа, побелели от напряжения.

Таат-как-там-ее-дальше-я-не запомнила обернулась к матушке.

— Разве у вас больше нет детей?

— Я отправила младших к сестре — нечего им здесь крутиться.

После ответа матушки в комнате повисло гнетущее молчание. Мне ужасно захотелось сказать или сделать что-то громкое, чтобы разорвать эту тишину. Но я робела, сама угодив в застывшую картинку напряжения и предчувствия удара. Госпожа оглядела эту композицию и, усмехнувшись, подошла к Рийку.

— Дай хоть посмотреть, из-за кого вся эта суета, из-за кого птицы тьмы рвут и мечут.

Он поднял голову, уперевшись в нее угрюмым злым взглядом.

— Тощий ты какой-то и маленький. Да не бойся — если б я хотела навредить, ты бы уже давно сидел в кандалах и не рыпался. Расслабься и семейке своей приемной скажи, чтобы тоже расслабились: нервирует.

— Я вас не боюсь. Вы мне просто не нравитесь.

Он до крови прикусил нижнюю губу, а я была готова волосы рвать от ужаса: это же надо так оскорбительно разговаривать с хозяйкой! Матушка за моей спиной охнула. Госпожа же и бровью не повела.

— Это, знаешь ли, взаимно. Раньше я бы и пальцем ради тебя не пошевелила, но сейчас обстоятельства сложились весьма причудливым образом. А тебе, щенок, я посоветовала бы в следующий раз не тявкать на руку помощи, которую тебе протягивают. А то, знаешь ли, можно и по загривку схлопотать.

Рийк уже дернулся, чтобы сморозить еще какую-нибудь глупость, но я подскочила к нему и зажала рот, стараясь при этом улыбаться как можно дружелюбнее.

Тротто наконец оставил в покое кочергу и поспешил мне на выручку.

— Госпожа, вы не голодны? У нас еда простая, но сегодня мы накупили много всего хорошего и вкусного для Веспы. Думали, будем пировать.

— Нет, есть я не хочу, благодарю. Мне нужна свободная комната. Принесите туда побольше свечей и одеяло, чтобы завесить окно — я не люблю темноту.

Я тут же предупредительно дернулась.

— Думаю, моя комната как раз вам подойдет!

Я повела гостью на второй этаж, шепнув матушке, что я-то есть хочу просто ужасно и, когда спущусь, именно этим планирую заняться.

Мою скромную обитель Высшая оглядела с сожалением, граничащим с брезгливостью. Мне стало обидно за собственное жилище. Ну да, хоромы не очень просторные, но прибрано чисто, на совесть. Я ведь не собиралась сюда больше возвращаться, вот и привела все напоследок в божеский вид.

Госпожа достала из сумки два горящих шара, что-то шепнула им, разжала руки, и они зависли под потолком, озаряя комнату теплым, мягким светом. Ну и зачем ей, спрашивается, еще и свечи понадобились? И без того тут стало излишне ярко, на мой вкус. Я быстренько, под ее презрительным взглядом, застелила постель и опустила шторы на окне.

— Сделай так, чтобы полукровка ночевал в соседнем помещении. Я не знаю, насколько четко работают браслеты, так что пусть держится ближе ко мне. И пришли сюда своего брата.

— Госпожа, а что делать мне? Спать под одной крышей с семьей мне уже нельзя — это нарушение Закона. Куда мне идти?

Она устало вздохнула.

— Давай отложим обсуждение тебя и твоих проблем хотя бы до завтрашнего утра? Считай, что Закон на тебя сегодня не распространяется. Если честно, я не знаю, что тебе ответить, но рано или поздно все прояснится.

Она отвернулась от меня, намекая, что прием окончен и мне пора сваливать.

Матушка в мое отсутствие накрыла на стол. Она периодически шлепала по загребущим лапам Тротто, норовящим утянуть самые лакомые кусочки. Перед Рийком стояла полная тарелка, в которой он апатично ковырялся. Я плюхнулась на стул и пододвинула к себе блюдо с аппетитной жареной курочкой. Три пары глаз уставились на меня в немом ожидании. Под этим тяжким гнетом мне даже жевалось трудно.

— Братик, шел бы ты наверх, а? Госпожа тебя требует.

— С чего бы это он ей понадобился? — встрепенулась матушка.

— А я почем знаю? Может, сказку перед сном рассказать. У меня знакомых слуг, которые могли бы поведать о том, как проходят ночи Высших, нет.

Тротто беспомощно оглянулся на матушку. Та пожала плечами.

— Ступай! Не съест же она тебя, в самом деле. Не забудь свечи прихватить.

Третий ушел, сцапав напоследок самую большую грушу из вазы. Я проводила его взглядом и вернулась к горячей, сочащейся душистым соком куриной ножке.

— Рык, а пофему ты офтафя?

Мне не терпелось задать этот вопрос, и даже битком набитый рот не остановил. И тут же я схлопотала затрещину от матушки.

— Сколько раз я тебе говорила: сначала прожуй, а потом разговаривай. Совсем никаких манер!

Рийк опустил взгляд.

— Я не хочу больше бежать. Мне хорошо здесь. Впервые в жизни хорошо, и если есть хоть маленькая возможность того, что я смогу спокойно здесь жить, что эта Высшая не врет — я не могу ей не воспользоваться. А если все окажется не так, то какая разница, где умирать? Ясно же, что в Мертвых землях я тоже долго не протяну.

На этот раз подзатыльник достался ему, а не мне.

— Опять ты о смерти! Ишь, чего удумал. Зря я, что ли, с тобой столько возилась? Долгую ты проживешь жизнь, запомни. Долгую и счастливую.

Рийк горько хмыкнул.

— Как бы там ни было, — мои челюсти, наконец, справились с мясом, и говорила я уже вполне внятно, — тебе стоит сегодня поспать в комнате матушки. Хозяйка сказала, что ты должен держаться поближе к ней.

— Почему ты даже в ее отсутствие говоришь о ней «хозяйка»?

Лицо Рийка при этих словах исказилось от ярости. Я вздрогнула: никогда прежде не видела его таким разозленным.

— Кто они такие, чтобы вы поклонялись им и трепетали перед ними?! Да они…

Еще одна матушкина затрещина прервала пламенный монолог.

— Крамолы в моем доме еще не хватало! Ты доел? Марш куда велели.

Рийк демонстративно медленно встал, пожал плечами и поднялся наверх с нарочито равнодушным выражением на лице.

Я облегченно перевела дух, а матушка вздохнула — жалобно, по-бабьи.

— За что мне все это? У всех дети как дети. Вырастают, приходят вечерами в гости, принося с собой новости, сплетни и сладости. А у меня? Старший в другом аркхе — все равно, что нет его, никогда уже не свидимся. С тобой беда сплошная — не девка, наказание божье. Вот что завтра люди скажут, когда узнают, что ты здесь ночь провела? И этот — еще мальчишка, а гонору на десятерых взрослых хватит.

— Матушка…

Я подошла к ней, чтобы обнять. Но ее пальцы сжали мои запястья с силой кандалов.

— Он ведь из-за тебя не сбежал.

— О чем ты?

— Глаза-то разуй. Цыпленок привязывается к тому, кого первым увидит, когда вылупится — будь то курица, человек или собака. Мамкой его считает. Так и Рийк к тебе прикипел. Не знаю уж, братская ли это любовь или еще какая. Он боится сейчас ужасно. Видела бы ты, как он метался, пока вы не пришли. Трусит, но не рыпается. Подумай об этом, девонька. Кто из вас кому больше навредить может.

— Глупости ты говоришь, матушка. Вовсе не об этом мне сейчас думать надо. Ты засовы все замкнула?

Она кивнула. Я вернулась к процессу поглощения пищи, стараясь не обращать внимания на коготки страха, царапавшие мою грудную клетку изнутри.

Время шло, и ничего не происходило. Мне жутко хотелось спать, матушка тоже казалась порядком измотанной. Интересно, как она уговорила себя расстаться с младшенькой и как там вообще мои братики и сестрички у чужих людей? Я начала клевать носом прямо за столом. Но раздавшийся грохот в мгновение ока смел с меня всю сонную одурь. Мы с матушкой подскочили одновременно.

Стук был оглушительным. Матушка на дрожащих ногах подошла к ходящей ходуном двери.

— Кто там?

Ответа не последовало. Но стук не прекратился, а стал еще громче. Перекрестившись, матушка откинула засов. На пороге стоял юноша. Его глаза в ночной темноте отсвечивали синим.

Он был красив настолько, что на него хотелось смотреть и смотреть. Просто любоваться, как произведением искусства. Длинные пепельные волосы, изящные руки, тонкие черты лица. Облик портило только отстраненное выражение льдистых глаз, полных абсолютного равнодушия. Явно в его возвышенном мире нас не существовало: меньше, чем грязь под ногами, ничтожнее муравьев.

Я заступила ему дорогу, но он лишь мазнул по мне взглядом и прошел, оттолкнув плечом.

— Куда вы, господин? — Матушка ухватила его за локоть. — Мы добропорядочные граждане. Нельзя просто так врываться к нам в дом.

Одним легким плавным движением он высвободил руку. Но все же соизволил заговорить:

— В вашем добропорядочном доме скрывается беглый преступник. Я пришел, чтобы его забрать. Не чините мне препятствий, и тогда никто не пострадает. Я не собираюсь доносить на вас миин’ах.

Меня затопила глухая ярость. В голове стало гулко и пусто, я даже напрочь забыла о госпоже наверху. Как он смеет так разговаривать с нами? Таким тоном, будто мы назойливые мухи, жужжащие у него над ухом, и не более.

— Вы не смеете распоряжаться здесь! Мы служим другим хозяевам, не вам.

Я бы накинулась на него, если бы матушка предусмотрительно не вцепилась мне в плечи. Гость же лишь слегка повернул голову в мою сторону, и из углов комнаты тут же поползла тьма. Оттуда скалились невиданные звери, чьи глаза горели, как угли. Гельма — мастера иллюзий и кошмаров, я хорошо помнила это, но в тот момент здравый смысл не мог убедить остальное мое естество, что видимое мной не реально. Вся моя храбрость улетучилась, мне неудержимо захотелось забраться под стол и скулить от ужаса.

— Что здесь происходит?

Спокойный голос хозяйки разнесся по комнате. Видения тут же схлопнулись и рассыпались радужной пылью. Я повернулась к лестнице, ведущей на второй этаж, и разинула рот изумления. И не я одна была удивлена до шока!

Высшая находилась на грани между слегка одетой и совсем обнаженной: алый шелковый халат, хотя и облегал все тело, но был полупрозрачным и скорее подчеркивал, чем прикрывал. Распущенные волосы окутывали голову пылающим ореолом.

— Госпожа Таат? — Оказывается, и мальчика из гельмы можно выбить из колеи. Выглядел он порядком ошарашенным. — Это ваш дом? Вы живете с людьми?

— Естественно, нет.

— Тогда позвольте поинтересоваться, что вы здесь делаете? — Совладав с собой, он вернулся к своему невозмутимому виду.

— Могу задать вам тот же вопрос. Кажется, наслаждение видами Милана осуществляется по-иному.

Нехорошо улыбнувшись, он сделал шаг вперед.

— Давайте не будем притворяться в незнании. Не думаю, что для вас является секретом истинная цель нашего визита в аркх. Хотя, безусловно, Милан очень красив, и чем раньше мы закончим наши дела, тем больше времени у нас останется на то, чтобы любоваться им.

Госпожа зевнула со скучающим видом.

— Значит, все не можете успокоиться насчет того беглеца? Зря стараетесь: он же прорвал Сеть — наверняка скрылся после этого в Мертвых землях. Уверена, его кости давно обглоданы кем-то большим и свирепым.

Прекрасный гость покачал головой.

— По нашим сведениям, он до сих пор здесь, скрывается среди людей.

— Интересно, что у вас за источник информации, господин Дэадмарийк? В любом случае, можете продолжить поиски где-нибудь в другом месте, за пределами этих стен.

— Вы не ответили на мой вопрос, госпожа Таат.

Фыркнув, она высокомерно поджала губы.

— Это допрос? Не слишком ли вы много на себя берете? Вы находитесь на чужой территории, не забывайте.

Смягчившись, она махнула рукой.

— Ладно, я готова удовлетворить ваше естественное любопытство, если вы обещаете мне, что эта тайна останется между нами и вы не расскажете о ней никому больше. Я чувствую себя неловко, что вы застали меня здесь, и меньше всего мне бы хотелось, чтобы об этом узнали другие миин’ах.

Он слегка пожал плечами.

— Мне нет дела до ваших соплеменников. Если ваша тайна не касается интересов моего Дома, я даю слово сохранить ее.

— Нет, вашего Дома это не касается вовсе, — она улыбнулась загадочно и томно. — Все просто: здесь живет мой любовник.

— Любовник?!

Могу поклясться, я четко услышала, как челюсть Высшего стукнулась о грудную клетку. Я оглянулась на матушку: ее глаза стали непередаваемо круглыми и возмущенными, она едва сдерживалась, чтобы не вмешаться.

— Иди сюда, мой милый зайчик! Покажись гостю.

Хозяйка хлопнула в ладоши, и из комнаты вывалился красный как рак Тротто. Рубашка на нем была порвана от ворота и до низа, с волос стекала вода.

Таат приобняла его и фривольным жестом потрепала по затылку. Представитель Дома Гельма сглотнул и откашлялся.

— Простите, но, насколько я знаю ваши обычаи, если он еще спит в доме своей матери, значит, на нем стоит гормональный блок. Как он может быть вашим любовником?

— Вы хорошо разбираетесь в наших традициях, но, как видно, плохо осведомлены о том, что для того чтобы удовлетворить женщину, вовсе не обязательно быть мужчиной.

Тротто покраснел, как сочный помидор.

Таат мечтательно вздохнула.

— Мне не нравятся юноши, прошедшие барьер плоти. Видите ли, они становятся грубее, примитивнее. Мне стыдно за эту маленькую слабость, но я не в силах совладать с собой. Вы ведь меня понимаете?

Глумливая ухмылка скользнула по губам высшего. Он слегка склонил голову.

— Прекрасная госпожа может не беспокоиться: наша раса более всех других снисходительна к различным предпочтениям и вкусам. Ваша тайна останется только вашей. Я прошу прощения, что прервал ваш отдых, и даю слово, что больше вас не потревожат.

Хозяйка кивнула в ответ и вежливо улыбнулась.

— Да поможет вам истинный огонь в дальнейших поисках! Буду рада проводить вас с утра к вратам.

— Это наполнит мое сердце восторгом. Пусть извечная тьма будет благосклонна к вам!

Не удостоив остальных присутствующих даже взгляда, утонченный красавчик вышел.

Я шумно перевела дух. Матушка, всплеснув руками, рухнула на ближайший стул. Миин’ах выпустила моего братика из объятий, больше похожих на боевой захват. Он понуро побрел обратно в комнату, но был остановлен ледяным тоном:

— Куда это ты собрался? Близится утро, и последние часы перед его наступлением я желала бы провести в одиночестве.

Тротто от этих слов воспрянул духом и быстро рванул вниз, под матушкино крыло. Госпожа скрылась в своих (то бишь моих) покоях.

Матушка обеспокоенно осматривала Третьего.

— Она что-нибудь сделала с тобой?

Он скорчил печальную мину.

— Ага, мучила — спать не давала. Рубашку вот новую испортила, а еще из кувшина облила. Страшная женщина!

Он подмигнул мне, и я, не удержавшись, расхохоталась. Матушка тоже добродушно усмехнулась.

— Балбес ты! Был бы постарше, по-другому бы пел. За честь бы почел в одной комнате с Высшей остаться.

Нервы мои наконец-то успокоились, и я почувствовала, как отчаянно хочу спать. Я поцеловала матушку в щеку и пожелала всем спокойно провести остаток ночи. Надо было еще проведать Рийка: вряд ли он смог заснуть после всего случившегося.

Когда, легонько постучавшись, я вошла в матушкину комнату, полукровка сидел возле ее кровати на полу, сжавшись в комок. Я присела рядом.

— Все в порядке. Госпожа там такой спектакль устроила — жаль, ты не видел!

Рийк внезапно ухватил меня за плечи и, притянув к себе, уткнулся лбом в шею. От него исходили волны страха и тоски. Я испугалась, что это преддверие очередного приступа, но кокон, намертво опутавший его, прорвался не болью, а слезами.

Я гладила его по голове, как маленького, приговаривая:

— Ну, тише, тише. Уже все хорошо. Завтра мы решим, что делать дальше. Обязательно придумаем.

Он отстранился, смущенно вытер глаза.

— Глупо, да? Разревелся, совсем как ребенок.

— Да брось ты! Я бы на твоем месте вообще с утра до вечера рыдала, с редкими перерывами на поесть. Ты что, все это время так и сидел? Затекло, наверное, все? Давай помогу тебе на кровать перебраться.

Я встала и потянула его за собой. Он с трудом поднялся на ноги, держась за мою руку.

— Спасибо тебе.

— Ну, сегодня я точно не главный спаситель. Надо благодарить не меня, а госпожу миин’ах.

— Да, я слышал. Она действительно ловко придумала. Единственная, пожалуй, тема для гельмы, которая точно не вызовет подозрений.

Он дошел до кровати и залез под одеяло, откатившись к самой стене. После чего вопросительно посмотрел на меня.

— Что?

— Ты можешь остаться здесь? Пожалуйста.

Я задумалась. По идее я уже не считалась ребенком, и спать с представителем противоположного пола на одной кровати было не совсем правильно. Но никакие новые эмоции после прохождения барьера меня не посетили. Решившись, я забралась к нему, устроившись, правда, поверх одеяла и на приличном расстоянии.

— Ты меня боишься? Скажи, я совсем урод? Без глаза, со шрамом на пол-лица…

— Не знаю — я же тебя другим не видела. Знаешь, в детстве я читала книжку, и в ней были такие злобные, но сильные дядьки — назывались они пиратами. У них были корабли, на которых они плавали по морям, а еще они постоянно ввязывались в драки, и поэтому у кого-то из них часто не было руки, ноги или глаза. И это не мешало им жить. Они носили черную повязку на лице, на которой был нарисован череп. Наверно, смотрелось очень мужественно. Хочешь, сделаю тебе такую же?

Я услышала, как он тихонько рассмеялся.

— Сделай. А я построю лодку, чтобы отправиться в плаванье к далеким и забытым берегам.

— Ты возьмешь меня с собой? Я страсть как хочу увидеть мир за пределами аркха. Это моя самая большая мечта.

— Конечно, возьму.

Он придвинулся и провел ладонью по моей щеке. Я дернулась, и он тут же убрал руку. Лицо его обиженно закаменело.

— Спи, Рийк.

Он повернулся ко мне спиной. Надо было сказать еще что-то правильное, мудрое, подходящее моменту, но мысли ворочались в моей голове очень медленно и лениво. Занятая погоней то за одной из них, то за другой, я не заметила, как заснула.

Сквозь сон я слышала, как матушка заходила в комнату и что-то говорила Рийку, а он отвечал ей. Но о чем они разговаривали, ухватить не могла.

Проснулась я далеко за полдень. В доме стояла подозрительная тишина, в комнате было пусто. Внизу я встретила только Тротто, судя по опухшим глазам и всклокоченным волосам, только недавно вставшего.

— А где все? — поинтересовалась я у него, наливая себе холодного молока и накладывая остатки вчерашних пиршественных блюд.

Брат зевнул.

— Понятия не имею. Матушка, наверно, за младшими пошла. Для тебя вот лежит.

Он протянул мне листок, исписанный незнакомым мелким почерком.

— Нос совал? — спросила я подозрительно.

— А оно мне надо? У меня и так от приключений, связанных с тобой, скоро крыша поедет. Не хочу больше ничего знать и ни в чем участвовать.

Он демонстративно отвернулся, хотя я успела заметить искорки любопытства в его глазах.

Письмо было от госпожи и носило вполне официальный характер:

«Веспа Манчи, отныне вы находитесь в статусе не завершившей Посвящения. Этот статус позволяет вам проживать вместе с семьей до того времени, пока ваша дальнейшая судьба не будет решена. За вашего друга вы можете не беспокоиться: никто из миин’ах не будет его преследовать. Через час после заката в ночь Скорби я буду ждать вас двоих у ворот в сердце Милана. До этого я бы посоветовала уладить все важные дела и попрощаться с близкими: возможно, вы не скоро сможете вернуться домой. И еще, желательно, чтобы тот камень, что вы вытащили во время Посвящения, всегда оставался при вас, в том числе и в момент нашей следующей встречи. Да хранит вас истинный свет!

Листва огненного древа Таат’дар’рахим».

— Ну, и что там написано? — Брат старательно делал вид, что содержание его тарелки гораздо интереснее письма и спрашивает он исключительно для приличия.

Я натянула на лицо таинственную мину и поманила его. Когда Третий доверчиво приблизился, зашептала ему в ухо со зловещей интонацией:

— Там сказано, что всю дальнейшую жизнь окружающие должны почитать меня, подобно богине, и ежевечерне обмывать мои ноги своими лобзаниями и молодым вином.

— Что-о-о?

Я даже успела насладиться его вытянутой физиономией и округлившимися глазами, прежде чем начать хохотать.

Странное это было время — дни до ночи Скорби. Полное содержание письма я передала только Рийку, остальным только сказала, когда будут решены наши судьбы. Мне не хотелось прощаться, не хотелось ничего менять. Я предчувствовала что-то очень важное, готовящееся войти в мою жизнь, и меня переполнял страх перед грядущим.

Родные будто чувствовали, что со мной происходит. Матушка была очень ласкова. Каждый вечер она собирала нас всех вместе и читала старые сказки из потертых книжек, переживших Великую Беду. Ощущая себя ребенком, я садилась у ее ног и часто плакала или смеялась, взахлеб сопереживая героям вымышленных историй.

Мы с Рийком и Тротто взялись за ремонт дома и под жарким августовским солнцем старательно латали давно прохудившуюся крышу. Мне не хотелось никуда вылезать: за пределами двора знакомые провожали меня изумленными взглядами и шептались за спиной. Матушка каждое утро ходила в церковь — никогда прежде я не замечала за ней подобной набожности. Не знаю, о чем она просила нашего людского бога, но, надеюсь, ее молитвы были услышаны.

После самого последнего ужина, который я должна была провести с семьей, она вручила мне теплый плащ из мягкой темной шерсти. Такой же протянула Рийку. Работа была дорогой и искусной, а сам подарок выглядел странно: ведь за окном стоял душный летний вечер. Я покорно уложила плащи в дорожные сумки.

Мы уже стояли на пороге, когда матушка разрыдалась. Она всхлипывала и причитала так жалобно, что мои глаза тут же стали влажными. Тротто попросился проводить нас немного, но я не разрешила. Тогда он крепко обнял сначала меня, а потом нежданно обретенного брата.

— Ты теперь старший, — шепнула я ему так, чтобы матушка не слышала. — Береги всех.

Перед ночью Скорби город всегда вымирал. Закрывались лавки, в домах на стены вывешивались белые траурные полотнища. После заката было запрещено зажигать свет, говорить и выходить на улицу. Только редкие виллы хозяев горели всеми цветами на фоне подступающей темноты, да пылало сердце Милана, расцвеченное тысячью огней.

Госпожа ждала нас у ворот. В руке она держала большущий светящийся шар, разгоняющий мрак на пять шагов вокруг. Больше никого, даже стражников, рядом не было. Покрутив мою голову, она полюбовалась на зажившие синяки, от которых остались только неприятные воспоминания и легкая желтизна. Удовлетворенная осмотром, кивнула. На мое удивление пояснила:

— Нельзя осквернять то место, куда мы пойдем, свежими ранами и царапинами.

Рийк демонстративно фыркнул, и она строго покосилась на него.

— Старых шрамов это не касается. Наденьте, — она протянула нам алые накидки вроде той, в которой была сама. — Капюшоны опустите: люди ни разу не были здесь во время этой ночи — не стоит выделяться.

Мы повиновались.

Таат вела нас по улицам Высших. Повсюду были расставлены чаши с огнем, огромные горящие шары и свечи в половину меня толщиной. Даже отголосок тени, казалось, не мог укрыться в этой пылающей реке. Следуя ее извивам, мы вышли на площадь, полную миин’ах. Одинаковые, в колыхающихся красных шелковых одеждах, они стояли, склонив головы. Откуда-то лилась музыка, вернее, песня без слов: множество разных тембров сплетались вместе. Казалось, каждый из хозяев пел свое, не размыкая губ. Это было настолько странно и красиво, что я замерла, завороженная. Очнулась, лишь когда Рийк дернул меня за руку. Наша проводница шла сквозь алую толпу и удалилась уже достаточно далеко. Чтобы не потерять ее из виду, нам пришлось ускориться. Мы миновали площадь, прошли вдоль собора и свернули к замку Сфорца.

Затем были длинные коридоры и лестницы вниз, также ярко освященные — даже глазам становилось больно. Хозяйка замедлила шаг у высокой резной двери. Возле нее стоял Высший, на чьем одеянии от плеча к бедру была вышита черным ветвь. Склонив голову в приветственном полупоклоне, он открыл для нас дверь. На пороге хозяйка предупредила:

— Даже не думайте разговаривать. Храните молчание, что бы ни увидели, но, если вам зададут вопрос, отвечайте максимально искренне.

Я слышала о подземных купальнях миин’ах. Но никогда не предполагала, что воочию увижу их. Думаю, я действительно была первым человеком, вступившим под эти янтарные своды. Здесь света было значительно меньше, и полные багрового огня бассейны казались провалами в самые недра земли, в ее магматический слой.

Семь глубоких стариков застыли в первом бассейне. По их неподвижным лицам пробегали всполохи. Они были полностью раздеты, и дряблая кожа в отсветах пламени казалась мертвой восковой массой, натянутой поверх проволочного каркаса. Я была так ошарашена этим зрелищем, что не сразу поняла: передо мной великие старейшины, а не какие-то доживающие свой век осколки. Рядом стояли трое из ветвей, их лица были скрыты.

Пол перед бассейном устилали лепестки белых цветов. Помещение окутывал сладковатый, незнакомый мне запах. Массивный стол из оранжевого камня высился в центре между чашами и казался абсолютно не уместной здесь деталью. Именно к нему прошла Таат и встала подле, опустив голову.

Я обернулась к Рийку. Что-то странное творилась с ним: взгляд стал расфокусированным, а лицо застыло с выражением сонного оцепенения. Он механически последовал за госпожой, и мне ничего не оставалась, как присоединиться к ним.

Между тем старейшины закончили отмокать (или что там еще с ними происходило в чаше). Медленно, один за другим они выходили, и песок осыпался с их тел с тихим шуршанием. Ветви подали каждому белый хитон и узкий изогнутый кинжал, после чего, почтительно склонившись, покинули комнату. Облаченные в белое старики стали гораздо величественнее.

Старейшины приблизились к нам и встали полукругом. Один из них сделал шаг к столу. У него не было глаз, но два окна в пламя, бушующее и яркое. Он вонзил кинжал себе в руку, и кровь, густая и вязкая, заструилась на пол. Второй рукой старец швырнул на стол колоду черных прямоугольных карт. Часть из них осыпалась на пол, осталось лишь девять. Он воздел над ними проткнутую руку, и там, где кровь соприкасалась с гладкой бумажной поверхностью, проявлялись багровые, словно выжженные рисунки.

Подошел второй старец с точно с такими же огненными провалами вместо глаз и принялся по очереди переворачивать карты. Картинки на обратной стороне отличались друг от друга. Он рассматривал каждую, произносил одно слово и сжигал карту прикосновением пальцев. Мое неуемное любопытство заставило меня подойти ближе, чтобы лучше видеть.

— Миин’ах.

Я успела рассмотреть изображенное дерево, прежде чем карта была уничтожена.

— Тьерто.

На этот раз мелькнула змея, обившаяся вокруг палки.

— Гельма.

Цветок с иглами вместо лепестков.

— Къерго.

Меч, вонзенный в камень.

— Орьявит.

Собака, воющая на серп луны.

— Агру.

Книга в переплете, подозрительно смахивавшем на человеческую кожу.

В последние три карты он вглядывался дольше других, но сказал о них почему-то вместе.

— Человек, Грязная кровь, Тса.

Нарисованы были раненная птица на снегу, раскрытая ладонь и символ, что был на черном камушке, доставшемся мне в день Посвящения. Что к чему относилось, я не поняла.

Мне казалось, что на этом абсолютно непонятное для меня действие будет завершено, но не тут-то было.

Еще один из старейшин с заранее порезанной рукой шагнул к Таат. Он с силой прижал кровоточащую ладонь к ее лбу.

— Кто ты?

Она ответила глухим и незнакомым женским голосом:

— Я — прошлое. Я — забытые клятвы и прерванные узы. Я пришла, чтобы ответить злом за зло. Я — преследователь, и ведет меня ненависть.

Четвертый старик точно так же приложил Рийка.

— Кто ты?

— Я — настоящее. То, где сплетутся все нити и будут разрезаны все узлы. Я — посланник, и вера ведет меня.

Я была так занята происходящим, что не заметила момента, когда моей собственной головы коснулась властная длань и что-то обжигающе горячее заструилось по лицу.

— Кто ты?

Надо что-то сказать, а что? Я ничего не чувствовала, кроме жара, разъедающего кожу.

— Кто ты? — прозвучало еще раз.

Я только собиралась открыть рот, чтобы поведать, что медиум из меня так себе, как вдруг что-то стало подниматься изнутри. Холод сковал мою гортань, а губы прорвались чужим мужским голосом. И я не в силах была его удержать.

— Я — будущее, которое вы заслужили. И я буду решать, сгинуть вам или остаться. Я — судья, и ведет меня тоска.

Я слышала себя (точнее, не себя вовсе) со стороны. В голове все поплыло, а потом стало черным-черно. Кажется, я не устояла на ногах и плавно осела на пол. Под зажмуренными веками я видела снег и лед и нечто, рвущееся сквозь холод, голодное, безжизненное и алчущее пожрать все, в чем есть жизнь. И между этим и мной стояла фигура. Было не разобрать ни лица, ни даже пола. Вся она казалась сотканной из черного огня, и тяжелые крылья бились за ее спиной. Стоявший медлил, словно не решаясь выбрать, открыть ли дорогу Этому или заступить ее. Откуда-то издали донеслись слова: песня не песня, стих не стих — монотонный речитатив, колоколом зазвеневший в моих ушах:

Шестеро двери откроют,

Девять сквозь них пройдут,

Девять в покинутом доме,

Восемь лишь смогут вернуться.

Трое найдут дорогу,

Станет один из них жертвой.

Каждый заплатит по счету,

Каждый встретится с прошлым.

Двое замкнут засовы,

Если один…

Видение гасло и блекло, слова звучали все тише, окончание я разобрать не смогла. Сознание ни в какую не хотело возвращаться, и из глубокого обморока я плавно перешла в крепкий здоровый сон.

Очнулась или, точнее, проснулась я в незнакомом помещении, на мягком ковре. Комната была небольшой и уютной, на потолке плясали солнечные зайчики, за распахнутым окном сиял погожий день. Вдоль стен высились стеллажи, заставленные книгами. Рийк, сидя рядом со мной, перелистывал альбом изысканных старинных гравюр.

Я с удовольствием потянулась. Тело было легким и отдохнувшим.

— Я долго была в отрубе?

— Часа четыре. Вон, видишь, утро уже наступило.

— И много я пропустила?

Он улыбнулся.

— Ну, практически всю разъяснительную часть.

— Придется тебе мне ее пересказать, причем во всех подробностях. Поскольку я не понимаю ну совсем ничего.

Рийк закрыл и отложил книгу. Он смотрел на меня серьезно и грустно.

— Они говорят, что Хаос с Сель вот-вот прорвется на Землю, и тогда нам всем хана. Главной целью этого гадания был найти способ это остановить.

Я рывком села. Хорошее утреннее настроение улетучилось мгновенно.

— Звучит как страшная сказка. Как можно остановить то, от чего спасались бегством Высшие? И ведь там, в своем мире, они были значительно сильнее, чем здесь.

Он пожал плечами.

— Насколько я понял, они сами не очень знают, как. Лишь какие-то теории. Но выбора особого нет: бежать-то больше некуда.

— У меня возникает всего два вопроса. Первый: они в итоге хоть что-нибудь полезное придумали? А то все эти карты, слова, знаки — лично мне ничего не объяснили. И второй вопрос: я-то какое имею отношение к всему этому? Да и ты тоже?

Я услышала добродушный смешок за спиной и, порывисто обернувшись, увидела госпожу Таат с одним из старейшин, которого она бережно вводила под руку в комнату.

— Позволь мне ответить на твои вопросы, девочка.

Старик с кряхтением уселся напротив нас на полу. Таат осталась стоять подле него. Вблизи он выглядел моложе и свежее, чем издали. Вполне такой бодрый, крепкий дедушка.

— Для начала я представлюсь, а то как-то неправильно получается: я вас знаю, а вы меня нет. Мы отказываемся от имени при вступлении в должность корня, но мои соплеменники называют меня Седьмым. Можете смело действовать так же.

Он вдруг заулыбался ехидно, словно вспомнил одному ему известную шутку, которую, однако, озвучивать не стал. Вообще, он был какой-то странный, совершенно не похожий на других миин’ах: никакой горделивости и холодности. Он смотрел на нас с таким подкупающим теплом и мягким любопытством, что я тут же растаяла.

— Итак, если с формальностями покончено, перейдем к сути. Как я услышал, этот приятный молодой человек уже успел ознакомить вас с нашей общей проблемой?

— Проблема — не совсем подходящее слово, мне кажется. И почему она общая?

— Потому что коснется она и выходцев с Сель, и людей. Я не знаю, что происходит на нашей бывшей родине. Возможно, существовали еще одни врата, и они были плохо закрыты. Год за годом Хаос подтачивал их, пока не смог прорвать. Это всего лишь мое предположение — предки оставили нам досадно мало информации. Именно поэтому не стоит ничего предпринимать, пока вы не поговорите с другими расами, например, с тьерто.

— Мы? Мы поговорим?

— Да. Боюсь, вам придется совершить небольшое путешествие. Моя внучка Таат, которую вы уже знаете, составит вам компанию. Как вам идея посетить для начала аркх Торонто?

Несколько секунд я не в силах была ничего сказать. Молча хлопала глазами и открывала и закрывала рот в тщетной попытке подобрать слова. Рийк смотрел на меня с сочувствием и пониманием: видимо, эту информацию он уже успел переварить, пока я была без сознания.

— Простите, но это звучит по меньшей мере странно. Я понимаю еще, Рийк — он хотя бы что-то может, хоть я и сомневаюсь, что его способности превышают возможности чистокровного. Но я-то вообще человек! Да меня любой из высших может кокнуть на раз— два, а слушать и вовсе не станет.

— Для разговоров там буду я, — Таат высокомерно улыбнулась.

— Отлично, а мы тогда зачем?!

Седьмой успокаивающе погладил меня по плечу.

— Если бы я мог ответить тебе… Пути судьбы извилисты и непонятны. Но будь иначе, разве сбежал бы полукровка с Черного острова, разве встретила бы ты единственную из миин’ах, которая решилась помочь ему, когда его с легкостью могли найти? И разве вытащила бы ты в день Посвящения вещь, которая давно сгинула, да еще и не в этом мире?

— Что же это за вещь?

— Печать Проклятого Дома. Вернее, часть ее, судя по тем немногим рисункам, которые у нас хранятся.

Я сжала виски ладонями. Казалось, мой череп вот-вот лопнет под тяжестью всего на него свалившегося. Рийк отнял мою руку от головы и сжал ее. Я подозрительно покосилась на него: что-то он не выглядел расстроенным от предстоящей перспективы, напротив, казалось, вот-вот замурлыкает от удовольствия и воодушевления.

— А у нас есть право отказаться?

— Конечно, — старейшина кивнул. — Судьба — эта не та вещь, которую можно вручить насильно. Но я не смогу дать вам много времени: до заката солнца вам нужно покинуть аркх Милан или не покидать его вовсе. Таат зайдет узнать о вашем решении через пару часов. Пока я отдам распоряжение, чтобы вас накормили. И еще, Веспа: что бы тебе ни явилось в твоем видении во время пророчества в ночь Скорби — оставь в себе, сохрани. Не стоит делиться этим с кем бы то ни было: такие вещи не любят огласки. Надеюсь еще увидеть вас обоих. Да пребудет с вами истинный свет!

Миин’ах вышли, и мы остались втроем: я, Рийк и гора ужаса, опустившаяся мне на плечи. Я достала камушек — нет, не камушек, а печать Проклятого Дома. Повертела в пальцах, даже зачем-то поскребла ногтем. Не усмотрев в нем ничего нового, убрала обратно.

— Монетку кидать будешь? — ехидно спросил полукровка.

— Я не понимаю, с чего ты такой веселый? Прямо светишься от счастья. Тебя так радует вероятность того, что наш мир вот-вот рухнет к черту, ой, простите — Хаосу под хвост?

Даже яд моего тона не согнал с его лица дурацкое веселое выражение.

— Дело не в этом. Просто сегодня я впервые ощутил собственную нужность — пусть призрачную и непонятную. Я перестал быть всего лишь несостоявшейся надеждой, беглецом с неправильными генами, способным лишь на то, чтобы как-то прожить отпущенное. Мое прошлое и настоящее обрели смысл — странное чувство, но оно мне нравится.

Я вздохнула.

— Значит, отговаривать тебя бессмысленно?

— Ты себя сначала отговори. Разве ты тоже не мыкалась в поисках своей цели, своего предназначения? Тебе все на блюдечке преподнесли — кому еще так в жизни везет?

Возможно, он был прав, даже наверняка. Только лучше мне все равно не становилось. Пойти туда, не знаю куда, чтобы что-то узнать, а потом, возможно, еще куда-то отправиться. Слишком много неясностей, и слишком реальным противовесом этому «смыслу» был ужас из моего видения. Но, как ни крути, выбора у меня как такового нет — есть лишь слабая иллюзия того, что я сама принимаю решения.

Служанка внесла в комнату поднос, заставленный блюдами со съестным. При виде нас лицо у нее вытянулось от изумления, но от расспросов она удержалась. Как ни странно, еда порядком улучшила мое настроение и успокоила душу. К возвращению госпожи я пребывала если не в благостном и умиротворенном, то уж, во всяком случае, в ровном и смирившемся состоянии.

Прямо с порога, даже не поинтересовавшись, что мы решили — только окинув оценивающим взглядом, Таат сунула нам по браслету из незнакомого зеленоватого металла и велела надеть. Лишь только браслет оказался на запястье, он зашипел и растаял, впитавшись в кожу, а на его месте возник рельефный рисунок.

— Это метка Посланника. Их всего пять на наш Дом… было. С ними можно пройти сквозь врата в любой аркх, и для этого не нужно ни разрешения, ни встречающего. По идее, Посланник неприкосновенен, но тут уж как повезет: не уверена, что все так же чтят традиции, как мы. Вы все обсудили? Готовы?

Я пожала плечами, а Рийк кивнул.

Оказалось, что до врат идти совсем недалеко. Они действительно располагались в соборе, а нас разместили в пристройке рядом. Пока мы шли, меня захлестнуло волной жалости к себе и любви к этому месту, солнцу, небу, к запаху апельсинов и разогретых камней. В носу подозрительно защипало, и я запрокинула голову, чтобы непрошенные слезы поскорее затекли обратно.

Прежде я никогда не была внутри главного здания в Милане. (Что-то последнее время я посещаю слишком много незнакомых мест!) Войдя, была поражена монументальностью и гулкой пустотой. Свет, проникая сквозь многочисленные витражи, дробился на красные, синие и зеленые пятна. Часть реликвий наших предков была сохранена, но повсюду виднелись знаки владения этим местом другими существами, чуждыми христианской вере. Пять врат прорезали стены, и каждые были произведением искусства. Между двумя из них стоял, возможно, в ожидании нас незнакомый миин’ах. Таат при виде него изменилась в лице: и радость, и грусть, и сожаление разом промелькнули на нем. Молодой мужчина с улыбкой обнял ее.

— Я пришел пожелать тебе удачи, юи.

— Ты знаешь, куда я направляюсь, Таши?

Он пожал плечами. Мы с Рийком топтались на месте, чувствуя себя неловко от присутствия при столь трепетной сцене между высшими.

— Я знаю, что дорога твоя будет долгой. И я хочу, чтобы ты вернулась, пройдя ее, целой и невредимой. Договорились, пламень души моей?

— Вечный огонь моих мыслей, как я могу обмануть твои ожидания?

Она отстранилась и с невыразимой нежностью коснулась кончиками пальцев его лба.

— А теперь ступай. Нам пора.

Он бросил любопытный взгляд на меня и на Рийка, последнему еще и ободряюще подмигнул, и вышел, неслышно ступая по гладким каменным плитам пола.

Таат несколько мгновений смотрела ему вслед, а затем тряхнула головой, словно освобождая ее от чего-то тяжкого. Она подошла к вратам — арке из зеленого дымчатого камня — и положила руку на валун-ключ. Искры окутали ее ладонь, а пространство между аркой засверкало и подернулось зеленоватой рябью, сквозь которую проступли незнакомые очертания домов и улиц.

— Как бы там ни было, держитесь ближе ко мне. О нашем визите никто не предупрежден, так что, — Таат на миг замялась, — могут быть проблемы.

На этой оптимистичной ноте она прошла сквозь дымку. Рийк, не мешкая ни секунды, скользнул за ней. Я оглянулась по сторонам в надежде уцепиться напоследок взглядом хоть за что-то родное и знакомое, чтобы сохранить это в своем сердце. Но это место для меня было столь же чужим, как и то, в которое предстояло попасть. Я сглотнула горький комок в горле и последовала за своими спутниками.

Аркх Торонто

Раш

Нет ничего страшнее бессонницы. Когда Великий Змей Драхну покинул предвечные воды, он исторг из чрева своего первого тьерто и семь возлюбленных для него, и восьмую, способную родить ему сына. И повелел он дню отделиться от ночи, и единственный зарок оставил для своих детей: чтить извечную тьму и предаваться сну в час, когда солнце стоит в зените. Наказание для нарушающих запрет — безумие. И бессонница — его послание, первый, пока робкий стук в двери разума.

А может, все не так: просто темные расы более крепки телом, долговечны, но их души слабее и рано или поздно ломаются под гнетом многочисленных прожитых лет.

Я не спал уже неделю. Сухим песком были засыпаны глаза, и чесалась пересохшая кожа. Не помогали ни ванны, наполненные теплой благоуханной водой, ни бесконечные натирания маслами. Я бы предпочел, чтобы рядом со мной была сейчас звонкая и легкая Сират или же мягкие руки Лайли легли на мой воспаленный лоб, но госпожа моего дома Ираш — та, что подарила мне сына — старалась в такие дни не отходить от меня и не подпускала других женщин. Я не мог оскорбить ее, изгнав из своих покоев, так что ко всему прочему приходилось терпеть ее тяжелую, неумелую ласку. Она очень изменилась после рождения Ори: еще бы, ведь она стала матерью первого и пока единственного мальчика, увидевшего свет на Земле, племянника самого императора. Мой дом стал ее полноправным владением, а все остальные, проживающие в нем — слугами, призванными подчеркнуть ее величие. Даже меня она, скорее всего, воспринимала лишь в качестве символа ее статуса.

Сейчас она кормила моего дарки, напевая что-то скрипучим, немелодичным голосом. Чтобы спрятаться от терзающих уши звуков, я вышел на террасу, с которой открывался прекрасный вид на мои земли. Закатное солнце красило долину в зловещие багровые тона. Если задержать мысли и только созерцать, можно забыть, что это не Сель. Мы многое сумели взять с собой из родного мира: растения, животных и даже малые расы, которые исчезли бы в иных местах.

Людям, что жили здесь, мы предложили перебраться в другие аркхи или остаться, но без возможности иметь детей. Мы дождались, пока умрет от старости последний из них, и только после этого начали воскрешать свои воспоминания. Мы уничтожили их дома-муравейники и вместо них разбили сады и построили привычные нам жилища. Хотя растения с Сель проросли: и деревья, и цветы, и травы — но они не приносили плодов и цвели очень плохо — почва была чужда им и отвергала наши старания. Зато земная флора лезла отовсюду, как и животные. Мы истребляли их, но крысы и кошки возвращались. А самым убийственным был чужой запах. Даже за триста лет я не смог заставить себя полюбить его или хотя бы привыкнуть.

Наши дети были ближе к этому миру и друг к другу, чем к нам, изгнанникам. Я видел, как мой сын гладил дикого котенка и как он управлял стаями птиц, парящими над Сетью. Он принимал окружающее с восторгом юного сердца. Веселые игры с сестрами, рожденными на Земле, он предпочитал рассказам о прошлом и занятиям с учителями.

Я подавил стон. Как часто печаль и ностальгия сплетаются в моей душе в те дни, когда сон покидает меня… Ощутив мою скорбь, насытившийся дарки вполз на террасу. Присев на корточки, я подставил ему руку, вокруг которой он тут же обвился, а затем, поднявшись по плечу, нырнул в предварительно отворенное мной отверстие в яремной впадине. Я замкнул охраняющий камень, и он свернулся под кожей в основании шеи, испуская волны умиротворяющего тепла.

С легким шорохом от стены отделилась плоская черная тень. Она заколыхалась, приобретая объем и плотность, и вот уже голос, подобный шелесту опадающей листвы, коснулся моего слуха:

— Ваш брат требует вас.

Я кивнул.

— Хорошо, най. Как он сегодня?

Тень испустила едва слышный вздох.

— Он полон страхов. В груди императора тесно от них, и они вырываются наружу. С ним очень тяжело находиться рядом.

— Спасибо, что присматриваете за ним. Передайте моему брату, что я скоро приду.

Тень с поклоном растворилась в стене. Най — прекрасные помощники, они бесплотны, неразговорчивы и исполнительны. Они служат нам за возможность подбирать излишки жизненной энергии и в благодарность за то, что мы забрали их с собой.

Я вернулся в комнату. Ираш ткала, нашептывая пряже древние наговоры. Ее пальцы скользили по нитям легко и ловко. Закатные часы — правильное время для создания вещей, и она никогда не отступала от этого завета. Изготовление одежды — почетная обязанность женщин дома. Они не просто ткут, шьют и вышивают, но вплетают в ткань защитные заклинания от болезней, предательств и смерти. В этом их единственная сила — женщины не способны контролировать других созданий и физически слишком хрупки.

Мне не хотелось отвлекать Ираш, и я только молча любовался ею: в минуты труда она была прекрасней всех моих жен, и я почти любил ее.

Не поднимая головы, она заговорила:

— Я приготовила для вас бальзам. Вы собираетесь во дворец сегодня?

Я взял со стола плошку с едко пахнувшей субстанцией.

— Да. Император желает видеть меня.

— Вы навестите Ори? Не могли бы вы передать ему новое платье, что я сшила для него?

— Почему бы вам самой его не проведать? Вы желанная гостья в доме моего брата.

Она отрицательно покачала головой. Я прекрасно знал, отчего она не любит бывать во дворце. Виной тому не тяжелый смрад безумия, сочившийся из каждой щели. И не то, что император приближает к себе моего сына, но видит в его лице другого, давно умершего, и называет моего мальчика его именем. Ираш не была восприимчива к таким вещам, они проходили сквозь ее сердце, ничего в нем не трогая и не нарушая. Все дело в моей матери — женщине, сумевшей родить двоих сыновей. В нашем Доме нет титула более значимого, и рядом с ней Ираш — всего лишь молодая глупая девочка и всегда останется таковой.

— Хорошо, — я кивнул, принимая из ее рук сверток.

Жена поднялась от ткацкого станка и взяла бальзам. С шелестом соскользнул шелк с моих плеч, и халат сброшенной змеиной кожей улегся у ступней. Ее ладони были шершавыми и грубоватыми, но блаженная прохлада, струящаяся из-под них и снимающая зуд, заставила застонать от удовольствия.

Мы предпочитаем жить обособленно друг от друга. Мужчина — глава семьи, — его жены и дочери, не достигшие брачного возраста. От владений до владений тянутся сады, луга и рощи. Дорог и троп через них нет — не проложены и не протоптаны. Чтобы попасть в нужное место, мы используем малые врата, во множестве раскиданные по аркху. Дворец, пожалуй, единственное исключение, впечатляющее обилием проживающих в нем живых существ. Это целый город в городе, центральный узел нервной системы Торонто, полный суетой и движением. Теплый пористый камень, из которого он построен, тоже был привезен нами с Сель. Он постоянно сочился влагой, и мне казалось, что это не простая жидкость, но слезы по утраченной родине.

В длинных, похожих на извивы внутренностей коридорах то и дело приходилось останавливаться, чтобы церемонно раскланяться с очередным знакомым. Поток их иссяк только у самых дверей в тронный зал, где предпочитал проводить большую часть своего времени император. Его по-прежнему боялись, но если раньше страх был замешен на уважении и благоговении, то теперь под ним таилось отвращение. Многие тайком шептали мне, что властитель слишком болен, чтобы управлять народом, намекая, что мне или моему сыну давно пора занять его место. Я игнорировал льстивый шепот. Меня тяготило бремя власти, да и брата я любил по-настоящему и не хотел предавать. Все, что мне оставалось — стараться не подпускать его к решению действительно важных вопросов и по мере сил улаживать те ситуации, которые он уже успел усложнить своим участием.

Я вошел в зал, и в нос мне ударил приторно-сладкий запах благовоний. Тяжелый густой дым от них стелился по полу. Мой брат, девятнадцатый император тьерто, всесильный, всемудрый и всеблагой Дарш Хамам сидел на троне, вальяжно развалившись.

Уже дважды трон приходилось переделывать под его разраставшуюся плоть, и вскоре это предстояло сделать вновь. Тугие складки жира вываливались в прорези подлокотников и нависали над сидением. Брат был похож на гигантскую медузу, втиснутую в узкое ведро. Под гладкой лоснящейся кожей бугрились дарки. Запрет на владение более чем одним симбионтом он презрел давно. И сейчас казалось, что не он их хозяин, а они управляют им изнутри.

Император смотрел на меня немигающими пустыми глазами, и мне стало трудно дышать под этим давящим взглядом. Кажется, он не сразу узнал меня, но спустя миг по монументальному оплывшему лицу прошла рябь и скорбно поджатые губы растянулись: левый их уголок пополз вверх, а правый, напротив, сместился к подбородку. Должно быть, эта кривая ухмылка должна была являть собой радость от встречи с близким родственником.

— Раш! Почему ты так долго не появлялся, старый затворник?

Я приблизился и, как подобает, преклонил колено и коснулся губами края его рукава.

— Я был подле вас два дня назад. Вы прогнали меня прочь, поскольку устали от моего общества.

Брат наклонился ко мне, отчего многочисленные складки на его теле заколыхались.

— Прошло всего два дня? Ты ничего не путаешь? Мне кажется, я не видел тебя целую вечность. Ты знаешь, время так тянется. Оно словно густое вино — я завяз в нем и хмелею.

Он откинулся обратно и захихикал.

— Я послал Саиш за вином из Гельмы. Мне нравится его вкус. После него всегда так славно и спокойно.

— Гельмское для вас вредно.

Оплывшее лицо брата исказилось яростью. Причем переход от веселья к злобе был настолько молниеносным, что я не успел среагировать. Тяжелая потная пятерня сомкнулась на моем вороте. Раздвоенный язык показался между губами. С него капала мутная слюна.

— Никто не смеет говорить мне, что я должен есть, пить или трахать!

Ткань пережала мне шею как раз в том месте, где проходил туннель дарки. Бедняга забился в нем, отчего меня пронзило насквозь судорогой боли.

— Мой император!

Дарш нехотя отпустил меня. Я видел, как скользят, перетекая одно в другое, выражения на его лице. Злость сменилась растерянностью, за ней наступил черед глубокой печали.

— Прости, Раш! Ты же знаешь, что я не терплю, когда меня поучают. Это все здешний воздух — он убивает меня. Я видел одного из агру, думаю, он запустил что-то в вентиляцию. Он хочет мне смерти, все они хотят.

Я с трудом восстановил дыхание и постарался ответить как можно мягче.

— В нашем аркхе сейчас нет представителей Дома Агру, но если вы желаете, я велю проветрить зал.

Брат махнул рукой.

— Значит, это был не агру, а миин’ах или гельма. Они вечно крутятся поблизости, как падальщики в ожидании смерти хищника. Но они подавятся!

Он снова захихикал.

— Скажи, ты выполнил мое поручение? Разослал всем приглашения? Когда состоится Великий Совет, на котором мы будем клеймить предателей и лжецов?

Я досадливо хмыкнул: был в полной уверенности, что эта очередная безумная идея уже испарилась под наплывом других, не менее сумасшедших. В прошлый мой визит брат приказал мне созвать Великий Совет всех рас, на котором собирался каждого обвинять в шпионаже и заговорах. Я забыл о его приказе, лишь только вернулся в свои владения. Воистину это было не самое странное его желание, но почему же мысль о нем оказалась настолько долговечной?

— Это невозможно сделать быстро, мой император. Месяц еще придется подождать.

Я только начал говорить, а он уже потерял интерес к моим словам. В который раз мне подумалось, что дела обстоят совсем худо. Слухи о его состоянии уже просочились в другие аркхи, и они вполне могут решить, что Дом Тьерто ослаб. И вот тогда параноидальные страхи его властителя вполне могут стать явью.

Император не всегда бывал таким, случались и периоды просветления. Но они были еще опаснее: он становился собран, сосредоточен и совершал поистине непоправимые и ужасающие вещи. В такие дни все в Торонто беспрекословно повиновались ему, скованные и перемолотые его невероятной волей, и даже мне не хватало сил ей противостоять.

Из тронного зала я вышел вымотанным. Ужасно хотелось спать — от едкого дыма благовоний глаза щипало до слез. Больше всего тянуло уйти к себе и лечь в прохладный бассейн, но требовалось еще встретиться с сыном — передать ему подарок от Ираш. Най, которого я подозвал, тихим почтительным шепотом поведал мне, где я могу его найти.

Во всем дворце было единственное место, где я чувствовал себя комфортно — застекленная оранжерея, полная южных растений, пронизанная искусственными ручейками, с чириканьем и посвистом сотни разноголосых птиц под куполом. Когда ее только построили, разум моего брата был светлее, а тело подвижнее, и он тоже любил бывать там. Подолгу сидел отрешенно во влажной тени раскидистых деревьев.

Неудивительно, что Ори тоже нравилось здесь находиться. Я обнаружил его опустившим ступни в журчащий поток и мило болтающим с одной из младших женщин императора. При виде меня она покраснела и спешно ретировалась, он же, напротив, совсем не выглядел смущенным. Ори почтительно поприветствовал меня, коснувшись губами края рукава.

— Отец, пусть извечная тьма хранит вас! Я не ждал сегодня вашего прибытия. Вас опять вызывал император?

Я смотрел в его лицо и пытался понять, люблю ли я его. Отцы должны обожать своих сыновей — это основной закон, на котором держится наш мир. Дочерей может быть много, позволено даже не запоминать их лиц и имен, но мальчики появляются на свет очень редко. Сын — гарант того, что не оборвется твой род, что ты состоялся как мужчина, и это много больше, чем просто ребенок. Может быть, родись Ори от другой моей жены, или его не забрали бы в раннем детстве, чтобы дать подобающее возможному будущему императору образование, или будь он больше похож на меня, мои чувства были бы сильнее. Я помню, как скорбел Дарш после гибели своего сына. Как сломало и изувечило его это горе. Когда я примеряю на себя ту страшную ситуацию, мне всегда кажется, что я не испытывал бы таких мук.

— Не стоит заигрывать с возлюбленными твоего дяди, сын мой!

Он беззаботно махнул рукой.

— Какая она возлюбленная! Известно, что он давно равнодушен к женщинам и берет все новых и новых лишь для того, чтобы потешить свое самолюбие.

— Не рассуждай о том, чего не понимаешь.

— Но об этом же все говорят и шутят. Это не моя выдумка!

Я ощутил, как раздражение поднимается волной откуда-то снизу живота. Чтобы не дать ему выплеснуться, я мысленно подстегнул дарки, и, проснувшись, он тут же начал испускать столь необходимые мне волны покоя.

— Ты не должен быть, как все. Негоже слушать сплетни и участвовать в пересудах. Твоя кровь не позволяет тебе равнять себя с остальными.

Посмотрев на меня виновато, сын склонил голову.

— Отец, простите меня! У меня не было права произносить подобное.

Я провел рукой по его волосам.

— Все в порядке, Ори. Просто будь аккуратнее в своих речах. Как продвигается твое обучение? До меня перестали доходить жалобы от учителей на твое поведение. Неужели ты наконец повзрослел?

— После того, как бабушка взялась опекать меня, избегать занятий стало гораздо труднее. Вы зайдете к ней сегодня?

Я невольно рассмеялся.

— Избави тьма! Я не настолько хорошо чувствую себя, чтобы выдержать общение с Госпожой, родившей двоих сыновей.

Я протянул ему сверток от Ираш.

— Твоя мать передала тебе платье.

— Для меня есть, кому ткать.

Сказав это и осознав, что выдал не только себя, он смутился. Это развеселило меня еще больше.

— Потерпи! Лишь два года осталось до дня, после которого ты будешь называть себя мужчиной и сможешь брать себе женщин и заботиться о них.

Он неопределенно пожал плечами, а мне подумалось, что надо отдать приказ най присматривать за ним тщательнее.

Мы поговорили еще какое-то время, пока я не ощутил, что он тяготится моим обществом. Нас объединяло слишком малое, чтобы подолгу беседовать и радоваться встречам. Его облегчение, когда я сказал, что мне пора, было ощутимым, хоть внешне он и продолжал оставаться доброжелательным и примерным сыном.

Во дворце у меня было еще одно дело. Оно не являлось необходимым, но притягивало как магнит. Только завершив его, я мог позволить себе вернуться домой.

Многоступенчатая винтовая лестница вела на верх самой высокой башни. Здесь была только одна комната, крепко запертая. Подле дежурил страж с ключом, который при виде меня встал и коснулся ладонью пола перед моей ступней в знак почтения. Я кивком позволил ему подняться.

— Все ли в порядке?

Вопрос не требовал уточнений: единственный пленник в единственной тюрьме, построенной специально для него, уже очень давно находился за дверью.

— Без изменений, — торопливо ответил страж. — Он все время спит или лежит с закрытыми глазами. Нам приходится применять воздействие, чтобы заставить его поесть.

Я заглянул в крохотное зарешеченное окошко. Темная фигура неподвижно лежала навзничь на деревянной лавке у стены. Исхудавшее лицо в слабом лунном свете, падавшем с застекленного потолка, казалось каменным.

— Вы проверяете печать?

— Да, с ней не происходит никаких изменений. Несомненно, она по-прежнему крепка.

— Хорошо.

Я развернулся, чтобы уйти. Уверен, стражи гадают, зачем я прихожу сюда так часто. Я бы и сам не смог точно ответить на этот вопрос. Я не боялся того, кто был спрятан в этой комнате, и жалости к нему тоже не было. Но меня неудержимо тянуло проведать его в каждое посещение дворца. Возможно, узник являлся для меня нерушимой связью с прошлым, самым сильным напоминанием о Сель и о том, что мы совершили и что потеряли.

В итоге в свои владения я вернулся уже под утро: самое время снова попытаться заснуть. После водных процедур мне удалось выставить из своих покоев Ираш, заняв ее важным домашним делом, и остаться, наконец, в полном и столь необходимом мне одиночестве. Я вытащил дарки, чтобы накормить его, и с радостью почувствовал, что глаза неудержимо закрываются, а в голове все плывет и ускользает. С трудом дождавшись окончания его трапезы, рухнул в холодный и гладкий шелк простыней, и смилостивившийся сон накрыл меня мягкими душными ладонями.

Пробуждение было резким и не слишком приятным. Меня словно пронзило тысячей мелких иголок. Рядом с моим ложем стояла Сират — любимейшая и самая разумная из моих жен. В руках у нее был опустошенный таз, а за спиной толпилось множество народу. Судя по яркому солнцу за окном, спал я совсем недолго.

Увидев, что я проснулся и ошарашенно взираю на нее из ледяной лужи, в которую превратилась моя постель, Сират покаянно склонилась.

— Простите мне мою смелость, мой господин! Мы пытались разбудить вас другими способами, но сон ваш был слишком крепок.

Меня заколотил озноб, зубы дробно застучали. Наш народ крайне теплолюбив и очень плохо переносит холод. Двое других женщин тут же кинулись укутывать меня в сухое и теплое одеяло. Тут я усмотрел в сонме домочадцев мужское лицо. Один из тьерто, служивших при моем брате, ждал моего воссоединения с реальностью с испуганными и нетерпеливыми лицом.

— Что случилось? — спросил я его, едва сумев совладать со льдом, сковавшим мои челюсти.

Вестник из дворца прочистил горло. Он явно боялся начать говорить.

— Прибыли трое из аркха Милан.

Дрожь пробежала у меня вдоль позвоночника, и причины ее на этот раз крылись не в холоде.

— Что значит прибыли? Кто пригласил их? Открыл для них врата?

— Они прошли сами, — вестник запнулся. — У них были метки посланников — древняя такая штука, вы должны хорошо помнить.

— Ладно. Видимо, случилось что-то очень важное, раз миин’ах решили ими воспользоваться.

Произнося это, я пытался совладать с эмоциями. Не пристало первому князю выглядеть взволнованным. Освободившись из спасительного тепла одеяла, я стал спешно одеваться.

— Они не миин’ах. Вернее, не все. Там человек и еще, кажется, полукровка.

Час от часу интереснее! Мне наконец удалось с помощью женщин вползти в повседневное платье.

— И что те, кто принял их, сделали? Куда направили?

Он виновато опустил взгляд.

— Мы давно пытались разбудить вас. Но…

— Говори!

— Ваш брат… Он сегодня был другим. Неизвестно, как он узнал, но мы не могли ослушаться и привели их к нему…

И тут я, наплевав на собственное положение и самоконтроль, выругался длинно и грязно.

Редкие дневные слуги имели счастье лицезреть уникальную картину — бегущего по коридорам дворца брата императора. Кажется, я слишком давно не занимался собственным телом, так как с дыхания сбился очень быстро.

Распахнув двери в тронный зал, я наткнулся на обманчиво ясный взгляд Дарша. Он молотом огрел мой разум и расплющил его в покорный блин. Перед троном пребывали в разных позах трое чужестранцев. Женщина миин’ах покачивалась из стороны в сторону с отсутствующими стеклянными глазами. Человеческая девочка-подросток лежала навзничь, то ли еще живая, то ли уже нет. Лишь тот, кого вестник назвал полукровкой, выглядел более-менее вменяемым. Видимо, кровь къерго, явно текущая в нем, не давала брату полностью его подавить. Изуродованное шрамом лицо кривилось гневом, из носа стекала багровая струйка.

— Раш, как ты вовремя! Знаешь, какие интересные новости принеслись к нашему двору?

Голос императора был полон веселья и энергии. Нехорошая улыбка прилипла к пухлым губам.

Аркх Торонто

Рийк

Я мало что знал о Торонто. На Черном острове хватало тьерто, но мной они не интересовались. Я слышал, что в их аркхе совсем нет людей, слышал, что они способны контролировать сознание других живых существ, всех, кроме къерго — вот, пожалуй, и все. Я их опасался и не любил, но не более, чем остальных высших. Та же Таат, несмотря на свою помощь и внешнее дружелюбие, вызывала у меня гораздо большее отторжение.

Врата вынесли нас в какой-то темный подвал. Их никто не охранял, и, судя по всему, ими давно не пользовались. Окон не было, и, чтобы разогнать тьму, миин’ах зажгла свои руки ровным слабым пламенем. Высветилось убогое помещение с низким потолком и влажными стенами. Я обернулся к Веспе, чтобы оценить, насколько легко она перенесла перемещение. Вид у нее был ошарашенный и угрюмый. Впрочем, она была такой с самого момента, как очнулась. Оглядевшись, она спросила Таат:

— Ну, и что дальше? По ходу, встречать нас с фанфарами и накрытым праздничным столом никто не собирается.

Та легко пожала плечами.

— Мы сюда не почести собирать прибыли.

Подойдя к двери, я подергал ее: естественно, заперто. Вопросительно взглянул на высшую. Та усилила пламя на руках и шагнула вперед, видимо, с намерением спалить замок. Но тут же отшатнулась. В ореоле света показался черный подрагивающий силуэт. Еле слышный голос заструился по комнате:

— О вас будет доложено. Оставайтесь, пожалуйста, здесь: скоро за вами придут.

Тень колыхнулась назад и растворилась во мраке.

Веспа ойкнула от удивления.

— Что это было? Я о таких штуках никогда не слыхала.

Таат задумалась, приглушив свет ладоней до еле видного. Мне было завидно наблюдать, с какой легкостью ей удается манипулировать собственным пламенем. После паузы она ответила:

— Думаю, это был най. Они служат тьерто уже очень давно.

Тут уже и я не выдержал — любопытство взяло верх:

— Это еще какая-то раса с Сель?

— Не совсем. Я тоже мало что знаю. Как ты можешь догадаться, Дома не любят делиться собственными тайнами друг с другом. Най — единое бесплотное существо, и в то же время — множественные его тени. Он или они — не знаю, как правильно — действительно были забраны с Сель. Кажется, там они служили Проклятому Дому, пока он не пал. Какие у них теперь связи с тьерто, понятия не имею: моей специализацией были не они, а гельма.

Нам недолго пришлось коротать время в одиночестве. Не прошло и пары минут, как дверь распахнулась, впуская в угрюмый подвал яркое дневное солнце. На пороге стояла вполне материальная фигура в длинном хитоне. Подробностей ее внешности разобрать против света было не возможно.

— Кто вы и как прошли через врата без приглашения и встречающего? — прозвучал властный мужской глас.

Таат шагнула вперед, оголяя запястье.

— Мы — посланники. Мое имя Таат’дар’рахим. Я листва огненного древа миин’ах и прибыла от имени своего народа. Нам нужно поговорить с императором.

— О чем?

— Я не обязана открывать эту информацию.

Пришедший вздохнул и посторонился.

— Выходите. Я должен получить распоряжение насчет того, что с вами делать. Можете подождать у входа.

Мы выползли наружу, щурясь, как кроты. Оказывается, врата находились вовсе не в подвале, а в холме, стоявшем посередине поля в окружении шести таких же. Жесткая бурая трава и кромка леса на горизонте — вот и весь незамысловатый пейзаж. В пределах видимости не было ничего, хоть отдаленно напоминающего жилье.

Тьерто, выпустивший нас, замер, скрестив на груди руки, в позе равнодушного стража. Веспа пялилась на него, не скрывая своего любопытства. Интересно, что она в нем усмотрела? Неужели и правда никогда прежде не встречала представителей этой расы? Их характерной особенностью были раскосые змеиные глаза — золотистые, пристальные, разрезанные узкой вертикальной полоской зрачка. Глаза гипнотизеров и властителей. Кожа имела оттенок зеленоватого мрамора и была настолько тонкой, что под ней просматривались вены и кровеносные сосуды. Вдоль шеи у ее основания проходил ребристый бугор, словно ошейник, надетый под кожей. Посередине его в яремной впадине красовался большой красный камень.

За глаза тьерто называли змеелюдами — из-за любви к пресмыкающимся и схожих с ними черт. Змей я никогда не жаловал и всегда боялся. На Черном острове в летнюю пору водилось множество. Не факт, что все они были ядовитыми, но выглядели пугающе. Похожие эмоции я испытывал сейчас, рассматривая этого Высшего. Пусть не страх, но очень неприятная дрожь гуляла вдоль позвоночника.

Давешняя тень или другая, но похожая точь-в-точь, материализовалась подле нашего охранника. Она подкатилась к нему под ноги и, всколыхнувшись, приобрела плотную вертикальную форму, после чего зашептала что-то в ухо. Высший кивал и хмурился. Закончив свой доклад, тень опала и растворилась в высокой траве.

— Вы увидите императора, — тьерто говорил странным тоном, словно сомневаясь в собственных словах или произнося их против воли. — Следуйте за мной.

Я приготовился к длинной пешей прогулке, но оказалось, что пройти нужно всего лишь пару шагов. Страж повел нас к соседнему холму, где открыл незаметную, заросшую бурым мхом дверь. Внутри, посередине небольшой комнаты, в точности повторяющей интерьеры той, в которую мы переместились из Милана, находились еще одни врата. Камня-ключа рядом не было — одна арка, горящая ровным синим светом. В ее проеме виднелся кусок зелени и синего неба. Очередное поле?

Высший отошел, пропуская нас вперед. Первой, как ни странно, в арку сунулась Веспа. Вся меланхолия сошла с нее, и теперь она казалось испускающей волны нетерпеливого любопытства. Таат была гораздо сдержаннее. По ее лицу сложно было определить, какие мысли блуждают у нее в голове, но выглядела она собранной и сосредоточенной. Меня же терзали смутные предчувствия, и противные тощие кошки скреблись по сердцу. Отогнав их прочь, я шагнул за женщинами. Тьерто последовал за мной.

Нет, место, где мы оказались, не было полем: большое открытое пространство перед дворцом или какой-то важной резиденцией. Здание из зеленого камня сплошь заросло вьющимися растениями. Высотой оно было всего в два этажа, зато по длине простиралось на сотни метров. По бокам виднелись две узкие витые башни. Здание смотрелось странно, поскольку других построек рядом не было: только густая роща и тихая речушка, протекавшая у самых стен.

Обитателей вокруг тоже не наблюдалось. Я успел увидеть лишь парочку женщин, вышедших из-за угла под руку. При виде нас они тут же шмыгнули обратно.

Нас провели к парадным дверям. Возможно, они и не были парадными, но иных поблизости не наблюдалось.

Войдя, мы попали в лабиринт узких и длинных коридоров. Было влажно и темно, дневной свет едва пробивался сквозь затянутые листвой окна. Звуков тоже практически не было, только легкий шорох одежд сопровождающего да тихий равномерный гул, который, казалось, издавали камни вокруг. По стенам скользили тени, и вряд ли причина их появления имела естественный характер.

Таат явно чувствовала себя нехорошо. Нелюбовь миин’ах к темноте всем известна, здесь же, несмотря на погожий день, тьма сочилась из каждого угла, скрывалась за каждым поворотом. Пальцы женщины то смыкались для создания животворящего огня, то опускались, не производя действие, под давлением воли. Нижняя губа была прикушена, а брови сведены в попытке успокоиться. Я впервые подумал о том, сколько ей пришлось оставить знакомого, привычного и родного, чтобы отважиться на это путешествие.

Долгий переход привел нас в парадную залу. В ней было еще мрачнее, так как окна отсутствовали напрочь. Слабый свет давали только шары, развешанные по стенам. И в их тусклом дрожащем мерцании я наконец увидел великого властителя Дома Тьерто, императора Дарш Хамам.

Он был не просто кошмарным — но самым отвратительным существом, которое я когда-либо встречал в своей жизни, включая ту тварь из Мертвых земель. Огромный — чудовищная гора лоснящегося жира. Под кожей у него что-то шевелилось, медленно перемещающиеся бугры то опадали, то вздымались вновь. Повсюду прямо в плоть были вживлены крупные драгоценные камни.

Перед императором стоял внушительных размеров стол, заваленный разнообразной едой. При нашем появлении он закончил обгладывать ногу какого-то животного и вперился в вошедших тяжелым застывшим взглядом. Повисла гнетущая тишина, во время которой наш сопровождающий бесшумно слился.

Таат откашлялась и вышла вперед. Как бы ни шокировал ее вид императора, но на лице читалась только вежливая почтительность. Она низко склонилась и заговорила.

— Дочь Дома Миин’ах, Таат’дар’рахим, листва огненного древа счастлива приветствовать великого владыку Дома Тьерто. Я никогда не осмелилась бы вступить во владения вашего аркха, если бы вести, которые мне поручено принести, не касались бы всех обитателей мира.

Он не ответил на приветствие и только внимательно рассматривал посланницу, словно незнакомое насекомое, внезапно влетевшее в незатворенное окно. Высшая замешкалась: она явно ожидала иной реакции на свои слова.

— У нас были виденья — у многих из моего народа. Но нам сложно трактовать их без вашей мудрости и памяти.

Император наконец оживился. Он дернулся вперед, и непомерное брюхо снесло со стола кувшин. Вино разлилось лиловым пятном по полу, и без того не особо чистому. Наконец владыка заговорил. Голос его оказался тонким и ломким — такой пристало иметь подростку, а не необъятной туше жира.

— Видения? Мне не нравятся твои слова: ты что-то умалчиваешь. Надо бы добавить искренности.

Взгляд его поменялся: стал жадным и острым. Я с ужасом увидел, как зашаталась миин’ах и, глядя в лицо императора и прижав к груди руки, монотонно забормотала. Она рассказывала о севере, о Хаосе и о многом другом, совершенно не относящемся к делу. Не удивлюсь, если окажется, что она выболтала несколько серьезных тайн своего Дома.

Я не особо прислушивался, четко осознавая одно: отсюда надо убираться. Эта тварь — паук, а мы для него всего лишь мухи — легкая добыча. Если такое управляет великим Домом, то делать ноги из этого места нужно как можно быстрее. Я лихорадочно пытался придумать способ бегства.

Мне показалось, что он всецело поглощен воздействием на Таат, и я осмелился дернуть Веспу за руку. Она обернулась ко мне — в глазах стоял ужас. Выбор, кого спасать, передо мной не стоял. По сути, я ничего не должен был Высшей: она помогала мне исключительно из собственного интереса. Медленно-медленно я сделал шаг назад, потянув за собой подругу. Главное, выбраться из зала, а как действовать потом, можно решить позднее. Веспа качнулась за мной, подобно тряпичной кукле. Еще полшажочка… И тут мне показалась, что в мою голову прилетел внушительного размера булыжник. Перед глазами потемнело. Я успел лишь увидеть, как девушка плавно оседает на пол и ее тело начинают сотрясать конвульсии. С большим трудом удалось не отключиться полностью. Из носа хлынула кровь, в голове все поплыло.

Чудовище смотрело на меня и улыбалось.

— Ах ты, маленький ублюдок къерго… Крепенький ублюдок. Но если нельзя подчинить — всегда можно сломать.

Омерзительное хихиканье билось о мои уши. И каждая его нота поднимала изнутри меня волну тошноты и ярости. Но тут краем сознания я ощутил присутствие кого-то нового в комнате. Еще один тьерто шел от дверей, и каждый шаг давался ему с невероятным трудом.

— Раш, как ты вовремя! Знаешь, какие интересные новости принеслись к нашему двору?

Голос императора звенел торжеством.

— Довольно, брат! Вы почти убили их.

Давление ослабло, и я смог сглотнуть комок, подступивший к гортани, и перевести дух.

В тоне императора прорезались нотки детской обиды.

— Неужели ты на их стороне? На стороне моих убийц? Я почти дожал девчонку, она мне рассказала бы все-все.

— Для меня нет и не может быть других сторон, кроме вашей. Вы прекрасно знаете это. Успокойтесь! Не будет никакого проку, если вы сломаете их. Позвольте мне провести допрос. Клянусь, если их планы в отношении нас ужасны, я сам свершу казнь.

Тьерто поравнялся с нами, продолжая говорить, мягко и спокойно. И только тут до меня дошло, что владыка этого Дома попросту безумен. Безумен окончательно и бесповоротно и, видимо, уже давно.

Император слушал своего брата, настороженно прищурившись, как дикое животное, не доверяющее никому и ничему. Стоило тому приблизиться вплотную к возвышению, на котором сидел владыка, как по мне снова прокатилась волна, вминающая мозг в черепную коробку. Я услышал, как жалобно всхлипнула Веспа и застонала миин’ах. Тьерто, по-видимому, досталось тоже: он согнулся, тяжело дыша. Грохотом разнесся вопль Дарша Хамам:

— Ты опять смеешь говорить мне, что делать?!

Я зажмурился, цепенея от страха. И тут все внезапно закончилось. С трудом я заставил себя открыть глаза. Император смотрел в одну точку, и взгляд его — надо же! — был испуганным и виноватым. Я обернулся. На пороге в окружении нескольких тьерто стояла женщина. Маленькая, закутанная в темное покрывало. Лицо ее покрывала тонкая сеть морщин, а губы были сурово поджаты.

— Раш! Я думаю, твоему брату следует отдохнуть. Проводи гостей куда-нибудь в более спокойное место. А вы, мальчики, помогите им туда добраться.

— Да, госпожа, родившая двух сыновей.

Брат императора произнес это с заметным облегчением. Владыка, застыв, не сводил глаз с женщины. Двое высших подхватили Веспу, а еще один аккуратно взял под руку Таат.

В комнате, куда нас привел Раш, было гораздо уютнее, хотя тоже сумрачно. Молчаливые сопровождающие бережно опустили Веспу на огромное ложе под балдахином и вышли. Поймав мой тревожный взгляд, тьерто поспешил меня успокоить:

— С ней все будет в порядке! Люди более восприимчивы к прямому контролю, но зато отходят они быстрее. Думаю, госпожа миин’ах гораздо дольше будет пребывать в неадекватном состоянии.

Таат шла сама, но взгляд у нее по-прежнему был отсутствующим, и все действия она выполняла, как механическая кукла. Вот и сейчас она просто уселась на пол, сложив на коленях руки и уставившись в одну точку.

Раш подал мне смоченное водой полотенце, чтобы я смыл с лица подсохшие подтеки крови. Занимаясь этой нехитрой гигиенической процедурой, я внимательно его рассматривал. Он был немолод, хотя по виду высших, тем более темных, трудно определить их истинный возраст. Его выдавали только усталые глаза и две неглубокие складки в уголках губ. Понять, о чем он думает, было невозможно: лицо казалось застывшей маской, лишенной эмоций. Эдакая статуя из переливчатого мрамора с тонким высокохудожественным рисунком вен. Его шею, как и у других сородичей, опоясывала опухоль, увенчанная драгоценным камнем.

— Мы ваши пленники? — наугад спросил я, откладывая полотенце.

Он медленно покачал головой.

— Посланников нельзя пленить, да и незачем — лишняя морока. Если я сочту, что ваша миссия менее важна, чем безопасность и репутация моего Дома, то просто убью вас. Так, скорее всего, и будет — я не соврал брату.

Я с трудом придал своему голосу невозмутимость:

— Значит, посланников нельзя пленить, но казнить — пожалуйста?

Он пожал плечами.

— Как ты понимаешь, после встречи с императором я не могу отпустить вас — разносить информацию о нем, тайную и постыдную. А это, — он кивнул на мое запястье, — старые законы, которые для нового мира не очень-то подходят. Да и на Сель эти законы неоднократно нарушались. Впрочем, у тебя есть шанс переубедить меня. Так с чем ты пожаловал к нам, господин посланник? Можешь приступать к рассказу.

Я покосился на пребывающую в прострации Таат. Раш усмехнулся.

— Думаю, она не оклемается до завтрашнего утра. Столько времени у меня в запасе нет, так что говорить придется тебе.

— Я могу рассказать!

Очнувшаяся Веспа рывком приняла сидячее положение. Она выглядела вполне бодрой и сосредоточенной.

— Только водички попить дайте — в горле все пересохло.

Тьерто молча подал ей кувшин.

Веспа рассказывала сбивчиво, перескакивая с одного на другое. При этом обращалась к Высшему не особо почтительно. Видимо, пиетет у нее вызывали лишь непосредственные хозяева аркха Милан, а ко всем остальным она испытывала только ровное любопытство.

— Ну и, короче, господа миин’ах решили, что ваша раса как более древняя должна точно знать о том, что может произойти или уже происходит, откуда Хаос проникает сюда и как это можно прекратить, — закончила девушка через пару минут.

Тьерто молчал какое-то время. Затем произнес, холодно, с непоколебимой уверенностью:

— Это невозможно. Все, что вы тут наплели — невозможно. Единственные врата на Сель находятся в аркхе Норильск, они давно и надежно запечатаны. Если бы с ними стало что-то происходить, агру давно оповестили бы всех. Я знаю, что у миин’ах на Земле с виденьями творится полная неразбериха. Уверен: они просто ошиблись — спутали прошлое с будущим или что-то вроде того.

Он развернулся с явным намерением уйти и, верно, где-то в другом месте решить нашу судьбу. Отпускать его было никак нельзя!

— Подождите! Вы серьезно думаете, что целая раса может так заблуждаться?

Он обернулся.

— Когда-то эта раса уже сделала фатальную ошибку, одним из последствий которой было бегство с Сель. Они предрекли то, чего не случилось, вернее, случилось совершенно противоположное, и надежда обернулась кошмаром. С тех пор я больше не верю пророчествам миин’ах. Ничего об этом не слышали? Что ж, никто не любит вспоминать свои поражения и грехи… Кстати, вы не голодны? Я могу приказать подать вам сюда ужин. Нет никакой нужды умирать на пустой желудок.

Веспа соскочила с кровати и, подбежав к высшему, ухватила его за руку.

— Я не умею говорить, как госпожа Таат! У нее бы получилось рассказать о судьбе и предначертании гораздо лучше. Но я тоже видела север и что-то очень жуткое. Вы говорите, что целостность врат не нарушена, но, быть может, существует хотя бы маленькая вероятность того, что это не единственные врата? Что есть еще какие-то, о которых вы не знаете? Что ж, казните нас, это несложно. Но вы готовы нести ответственность не только перед вашим Домом, но и перед всеми остальными, когда это ужасное придет?

Он улыбнулся холодно и высокомерно.

— Я готов. Больше врат не существует и существовать не может.

Веспа, одной рукой удерживая тьерто, второй полезла за пазуху. Она достала черный камень и протянула его высшему. Увидев его, он поменялся в лице. Оказывается, даже этот ледяной дядя был способен на удивление.

— Вы знаете, что это? Мне сказали, что эта вещь не из нашего мира. Это правда?

Он протянул руку, но камня не коснулся — пальцы замерли в нескольких сантиметрах от его поверхности.

— Откуда у тебя печать Проклятого Дома?

Она пожала плечами.

— Разве это важно? Главное, что она сейчас здесь, а не там. А значит, что-то еще вполне может проникнуть сюда оттуда. Может, мы все же поговорим о спасении мира? Моего, кстати, мира, а не вашего. Свой-то вы уже загубили.

Я никак не ожидал от нее ни таких слов, ни такой интонации. Словно она разговаривала не с тысячелетним, обладающим огромной силой и властью существом, а с глупым мальчишкой из соседнего переулка. И он это тоже уловил. Змеиные глаза презрительно сощурились. Он отцепил ее пальцы от своего рукава и медленно усмехнулся.

— Хорошо, я подумаю об этом. Сейчас же мне нужен сон. Вы пока можете не беспокоится о своих жизнях. Я навещу вас в середине ночи.

Он вышел, а Веспа со всей дури зарядила ногой по стене. Тут же она вскрикнула от боли и принялась отчаянно трясти ушибленной конечностью.

— Змеюка холоднокровная! А сколько в нем пафоса — на десятерых хватит!..

Я не мог смотреть без улыбки на ее обиженное лицо, хотя веселым наше положение назвать было никак нельзя. В порыве нежности я подошел к ней и обнял.

— Ты молодец! По крайней мере, он обещал подумать. Умница, что догадалась показать ему камушек.

Аркх Торонто

Веспа

Сначала все было настолько любопытно и ново, что меня даже отпустило мое дурное расположение духа. Иное место, совершенно незнакомое. Иные существа, о которых раньше я только слышала. Вот бы обзавидовался Тротто, если бы узнал, где я!

Я думала об этом, когда рассматривала тьерто, сопровождавшего нас к императору. Но вот посещение владыки произвело неизгладимо отвратное впечатление. Хорошо, что он быстро вырубил меня. Правда, не настолько быстро, чтобы в моих ночных кошмарах не появился отныне новый обитатель.

Братец его тоже тот еще жук. Весь такой вежливый и снисходительный, но при этом готов с легкостью прикончить нас. И за что? Только потому, что мы узрели адскую тушу, называемую императором, а на страшную угрозу всему миру, по-видимому, ему наплевать.

Когда высокородный змеелюд удалился с обещанием подумать, мы с Рийком попытались привести в чувство госпожу миин’ах. Вести еще один подобный разговор без ее участия совершенно не хотелось.

Она не реагировала ни на что. Рийк даже вылил на нее остатки воды из кувшина. Тщетно! Надо надеяться, она не вспомнит об этом, когда очнется. Когда мы отчаялись и плюнули на эту затею, появились трое женщин с подносами. Они принесли нереальных размеров ужин. При виде обилия вкусной еды я не удержалась от комментария:

— Видимо, нас все же будут казнить, Рийк. Только смертников положено кормить как на убой.

Одна из женщин вдруг хихикнула и спросила:

— Откуда вы знаете? Вас уже не раз откармливали и казнили?

Мы с Рийком одинаково оторопело уставились на нее. Слышать произнесенную шутливым тоном фразу из уст совершенно незнакомой высшей было странно.

Здешние женщины вообще отличались от мужчин, и сильно. Маленькие, хрупкие, никакой подозрительной опухоли на тонких шейках. По манерам — обычные девчонки с соседней улицы. Они рассматривали нас с таким милым любопытством, что я предложила им разделить с нами трапезу.

Спустя минут десять мы уже вовсю болтали, как давние знакомые, только Рийк косился на них подозрительно и больше помалкивал. Девочки (у меня язык не поворачивался обозвать их как-то иначе) с легкостью рассказывали о себе. Лишь на некоторые темы они категорически отказывались говорить: поднимали вертикально ладонь, качали головой и с улыбкой отрезали: «Это нас не касается — это мужская тема».

Они оказались очень молодыми — по их меркам, конечно: все трое родились уже на Земле. Здесь, во дворце — а это действительно оказался дворец — они проходили обучение, как стать настоящими подругами и женами своим будущим мужчинам. Вообще, как я поняла, это было единственное место, где тьерто существовали бок о бок, поэтому молодежь обязательно проводила здесь какое-то время.

Еще я узнала, что у женщин есть строгая иерархия. Силами, подвластными мужчинам, они не обладали, поэтому те не относились к ним всерьез: заботились, оберегали, но все важные решения принимали без их участия. Но при этом женщина могла стать равной мужчине или даже выше. Для этого ей было нужно одно — родить сына. К матери мальчика отношение было не просто уважительным — благоговейным. Поэтому мечта о сыне была самой заветной для девочек всех возрастов и сословий.

Под конец беседы даже Рийк решился задать вопрос: про опухоли на шее мужчин. И мне это было любопытно, но я постеснялась спрашивать о таком. Женщины переглянулись, решая, стоит ли посвящать нас в это. Одна из них отозвалась:

— В этом нет особого секрета. Это туннель дарки.

— А что такое дарки? — поспешила я продолжить тему.

— Дарки — симбионт. Он помогает им пребывать в покое и приносит удовольствие. За это мы заботимся о них.

— А императору, видимо, требуется ну очень много покоя, — как обычно я сначала сказала, а потом поняла, что язык занес меня куда-то не туда.

Видимо, своей репликой я перешла какую-то черту. Девочки тут же заледенели и, сославшись на важные дела, спешно ретировались. Рийк ехидно бросил, что я мастер налаживать международные связи, но я гордо проигнорировала его сарказм. Меня радовало, что он наконец оттаял, не прятал больше взгляда: напротив, на каждого встреченного нами смотрел прямо и с вызовом, словно оценивая реакцию на свою внешность и происхождение.

До прихода брата императора мне удалось поспать. Причем уснула так крепко, после обильной еды да на теплой постели, что Рийк с трудом сумел меня растолкать. Вообще, я заметила, что в последнее время стала часто падать в обмороки и засыпать в непонятных местах. Кажется, пора с этим завязывать.

Пока я с трудом соотносила себя с реальностью, Раш Хамам стоял в молчаливом ожидании. Под его изучающим взглядом мне стало не по себе. Интересно, почему он так упорно пялится именно на меня? Рядом же Рийк и госпожа миин’ах.

— Ну, и что вы решили? — спросила я его в лоб. — Нам уже готовиться к смерти? Помолиться, попрощаться друг с другом и с жизнью своей бесценной?

Он ответил встречным вопросом, причем неожиданным:

— Что вы знаете о Доме Тса?

Я пожала плечами: это название не говорило мне ровным счетом ничего. Рийк оказался более осведомлен.

— Это ведь прежнее название Проклятого Дома?

Тьерто кивнул. Ого! А я об этом и не слышала никогда.

— Да. Что вы знаете о Проклятом Доме?

Я призадумалась. Действительно, что? У нас этим словосочетанием пугали детей или проклинали. В страшных сказках часто фигурировали уродливые чудовища, и называли их детьми Проклятого Дома. А вот если без сплетен и мифов… Нам рассказывали, что на Сель существовали семь высших рас, или Великих Домов. Троих — агру, миин’ах и орьявит — называли светлыми, къерго, тьерто и гельма — темными, и еще один Дом принадлежал Хаосу. Однажды, по какой-то причине, он призвал своего властителя, после чего остальные Дома объединились и полностью уничтожили отступника, но остановить Хаос не смогли и спешно бежали на Землю — все, кто успел.

Я обстоятельно выложила эту информацию под задумчивое кивание высшего. Рийк дополнять мою версию не стал.

— В целом, не слишком верно, но сгодится. В любом случае, они действительно ближе всех к Хаосу и знают о нем больше кого-либо. Я по-прежнему не очень верю в ваши слова и в предсказания миин’ах, но чисто теоретически вероятность того, что еще одни открытые или сломанные врата существуют, есть. Единственные, кто могли такое создать — Тса.

— Но они же все уничтожены, разве нет?

— Это так, но, возможно, врата были созданы втайне от остальных рас до падения Дома Тса. Как бы там ни было, если видения миин’ах верны, нам не остановить Хаос без них.

Рийк фыркнул.

— Какая-то безвыходная ситуация получается. Те, кто в этом разбирался и вообще заварил эту кашу — мертвы, бежать больше некуда. Остается только сложить на груди лапки и сдохнуть.

Тьерто помолчал, размышляя. Видимо, он колебался, стоит ли нам говорить нечто, или лучше скрыть. Наконец решился.

— Не все.

— Что — не все? — Меня накрыло волной любопытства — так загадочно звучали его слова.

— Не все из Дома Тса мертвы. Мы сохранили жизнь сыну правителя Проклятого Дома. Пришлось сильно постараться, чтобы обезопасить его, но мы предполагали, что может произойти что-то подобное и на такой случай все эти годы держали его в плену.

— Ух ты! Обалдеть…

Меня немало взволновала эта новость. Неужто мне представится шанс увидеть чудовище из легенд? Не зря же змеелюд об этом заговорил.

Рийк был удивлен намного меньше.

— Ну, тогда за чем дело стало? Допросите его, заставьте рассказать, как можно все это остановить, и вообще обоснованы ли страхи и верны ли видения.

Раш усмехнулся.

— Не все так просто. Тса очень плохо поддаются контролю. А этот вообще предпочел сбежать от реальности и отгородиться от нее непрошибаемой стеной. Сквозь эту стену мы способны разве что заставлять его принимать пищу и не умереть от голода. Но я именно за этим и пришел. Я хочу, чтобы ты, — он кивнул на меня, — человеческий ребенок, пошла со мной. К тебе у него нет ненависти, и, возможно, с него хоть ненадолго спадет броня. Тогда я смогу подцепить его и разговорить.

На «ребенка» я, конечно, слегка обиделась, но само предложение показалось соблазнительным. Я бы согласилась, не раздумывая, но фокус в том, что моего согласия и не требовалось.

— Ты останешься здесь, — бросил тьерто Рийку.

Тот насупился.

— Нет. Я пойду вместе с ней.

Раш покачал головой.

— Твое присутствие может стать помехой.

Я прямо кожей ощутила, как напрягся мой друг. На лице у него проступило каменно-упрямое выражение. Я поспешила его успокоить:

— Со мной все будет в порядке, правда-правда! Ты же не думаешь, что меня уводят пытать. Обещаю все-все тебе рассказать в самых мельчайших подробностях.

Он что-то обиженно буркнул и демонстративно отвернулся.

Когда мы вышли из комнаты, Раш повернулся ко мне. Что-то вроде любопытства проскользнуло в гипнотическом взоре.

— Что тебя связывает с полукровкой? Разве не знаешь, что он может, сам того не желая, быть опасным для окружающих?

Мне не понравились его слова, и я ответила достаточно резко:

— Опасны для меня вы, госпожа Таат и другие высшие. Ему же я доверяю полностью. Он мой друг и никогда не причинит мне вреда.

— Интересная логика. Я же сказал, что он может сделать это, сам того не желая. Впрочем, дело твое. Пойдем!

Пока мы шарились по кишкоподобным коридорам, а потом взбирались по крутой винтовой лестнице, я успела столько всякого себе напридумывать… Монстры с оскаленными пастями теснились в моем воображении, один отвратительнее другого. Так что в нужную дверь, возле которой стоял молчаливый охранник, я заходила, крепко зажмурившись и держась за стенку. Естественно, любопытство оказалось сильнее страха, и, миновав порог, я тут же распахнула глаза.

Стопки книг на полу и деревянная лавка у стены — вот и все нехитрое убранство. Никаких чудовищ и монстров. На лавке, обхватив колени руками, застыла сгорбленная фигура. Привлеченный звуком открывшейся двери, проклятый поднял голову.

Он был очень похож на человека. Никаких отличительных особенностей высшего, таких, как огненные гривы миин’ах, звериные уши орьявит, инфернальная красота гельмы, рога къерго, змеиные глаза тьерто или мертвенная бледность агру. Молодой мужчина с худым смуглым лицом. Он мог показаться юным, если бы не пропасть черных глаз, полных тоски и презрения. Стоило мне заглянуть в них, и возникло чувство, что землю выбили из-под ног и я лечу в бездну. Остановить падение я не могла, да и не хотела. На самом дне таилось нечто манящее и дурманящее, но проникнуть туда не получилось: он прервал зрительный контакт, резко отвернувшись. Хвост темных волос хлестнул по обнаженным плечам. На спине от шеи до поясницы тянулись два длинных, симметричных друг другу шрама. На груди красовалась причудливая татуировка в виде переплетения красных символов.

Раш подошел к нему и присел на корточки рядом с лавкой. Положил руку на предплечье пленника, отчего тот брезгливо дернулся и вжался в стену.

— Асаи, мне нужно, чтобы ты поговорил со мной. Эта женщина считает, что Хаос готовится проникнуть в наш мир. Такое возможно?

Молчание было ответом. Пленник, перестав изучать узоры плесени на стене, перевел взгляд на тьерто, и ядовитая улыбка скользнула по его губам.

— Отвечай!

Змеелюд говорил шепотом, но от этого тихого звука хотелось зажать себе уши и забиться в самый угол — а ведь он обращался не ко мне. Я видела, как вздулась вена на его шее и по коже заструился ручеек пота, но ни один мускул не дрогнул на лице проклятого.

Раш изменил тембр и интонации. Теперь он не ломал и не гнул, но ласково увещевал:

— Я знаю, как ты ненавидишь меня и других моих сородичей. Но смотри, я привел с собой человека, молодую женщину. В ней нет вины перед тобой. Если Хаос прокатится по Земле, то пострадают и те, кто не должен ни за что платить.

Асаи, по воле ли Раша или по собственному желанию, перевел взгляд на меня. Будто кипятком окатила тьма бездонных глаз. Лишь на мгновение что-то изменилось в их выражении и пропала с губ броня равнодушной улыбки.

Я услышала, как тьерто облегченно выдохнул.

— Попался.

Проклятый дернулся. Судорога свела и исказила черты лица.

— Говори!

Хриплый голос из отвыкшей от звуков гортани выплеснулся в комнату.

— Наихт аурдар магарад!

— Говори на общем! — От нетерпения и азарта Раш вскочил на ноги. Он, не отрываясь, смотрел на проклятого, и его пальцы сжимались и разжимались, словно дергая за невидимые нити. — Могут ли существовать еще одни врата, ведущие на Землю? Мог ли дом Тса построить их?

— Хаосу не нужны врата. Он как вино, что, наполнив одну чашу, тут же переливается в следующую.

— Ты лжешь! Он остался там. Он не может просочиться сюда.

Асаи дернулся и, подняв голову, уставился на тьерто. Тот отшатнулся. Совершенно не понятно было, кто кем сейчас управляет.

— Значит, я лгу. У моего народа была возможность построить врата, но я ничего об этом не знаю. Впрочем, в последний год перед гибелью я почти не бывал дома. Что тебе до этого, змееныш? Чтобы добраться до наших земель, нужно идти не через этот мир, а через Сель — а вы так ее боитесь. Чтобы закрыть врата, открытые Тса, вашей силы не хватит: вы все вместе с одними-то с трудом справились! — Он засмеялся. — Или вы хотите взять меня с собой? Сделать жертвой, протащить покорным через два мира, заставить замкнуть врата собой? А ты справишься? Ты вон сколько энергии потратил, чтобы только рот мне открыть, а там придется бдить денно и нощно. Зазеваешься и — оп!.. — Он выкинул обе руки, и они схлопнулись у горла Раша. — Я вырву тебе глотку! Всем вам. Или скормлю Хаосу.

Тьерто уже полностью овладел собой. Он смерил пленника высокомерным взглядом, одним движением перехватил его руки и дернул на себя. Тот слетел с лавки и оказался стоящим перед Рашем на коленях.

— Не сомневайся: если понадобится — протащу. А сейчас я тебя еще не отпускал. Ты еще не на все мои вопросы ответил. Я знаю, вы чувствуете присутствие Хаоса, даже самое слабое. Он действительно здесь?

Вспышка неповиновения, как видно, отняла последние силы у пленника. Теперь он говорил механическим голосом, глаза его закатились, на лице застыло выражение глубокого транса.

— Его запах еще очень слаб в этом мире, но он сочится по капле. Осталось недолго.

— Этому можно помешать?

— Я могу найти место на Сель, через которое Хаос проникает на Землю.

— Врата?

— Возможно, врата. Если они созданы Тса — есть способ их закрыть навсегда.

— Можно ли запечатать их с этой стороны?

— Я не знаю этот мир и потому не могу ответить.

— Что нужно для того, чтобы закрыть врата навсегда?

— То, чего у тебя и у подобных тебе никогда не будет.

Асаи закашлялся. Интонация опять изменились: в голосе звучали издевка и ненависть. Кажется, он выходил из-под влияния Раша. Тьерто это тоже почувствовал и с яростью отшвырнул проклятого от себя.

— Пойдем!

Ему пришлось дернуть меня за рукав, чтобы я вернулась в реальный мир из того места, где пребывала, завороженная то ли плавной речью высшего, то ли бездонной пропастью глаз Асаи. Уже на пороге я услышала то ли смешок, то ли сдавленный стон. Мне ужасно хотелось обернуться, но Раш рывком выдернул меня из комнаты, не дав этого сделать.

Когда мы оказались за дверью, я обратила внимание, что хитон высшего в пятнах пота, а сам он шатается от слабости. Охранник тут же подскочил к нему, чтобы поддержать. Раш покачал головой, оперевшись рукой о стену.

— Вы больше не пленники, — обратился он ко мне. — Отдохни, когда миин’ах очнется, вам помогут переместиться в мои владения. Говорить там будет проще. А сейчас прошу меня извинить. Най проводит тебя обратно.

Уже не такой пугающий, как в первый раз, черный силуэт, материализовавшийся передо мной, бесшумно поманил за собой.

Рийк, естественно, бодрствовал, ожидая меня. Думаю, он истоптал обе подошвы, наворачивая круги по комнате. Таат спала, раскинувшись на единственном ложе.

— Она пришла в себя? — Я кивнула в ее сторону.

— Что-то около того. Она очнулась, но с большим трудом ориентировалась в пространстве, поэтому отправилась спать. Как все прошло?

Я передернула плечами. Что я могла рассказать? Меня до сих пор колотило от зрелища, свидетелем которого стала. Несмотря на то что я по-прежнему считала Тса чудовищем, ввергнувшим вместе со всем своим Домом целый мир в преисподнюю, я не чувствовала к нему ненависти. Вот если бы он оказался сторуким и двенадцатиглавым великаном… тогда возможно. То, как обходился с ним тьерто, то, какая тоска плескалась в его глазах — переворачивало все внутри меня. Не знаю, было ли это сочувствием или сопереживанием, а может, просто гормоны, освобожденные барьером плоти, таким странным образом подавали сигнал о своем существовании.

— Он не такой, как я думала. Я не могу его ненавидеть, хотя он, похоже, ненавидит всех вокруг. Шутка ли: триста лет провести в заточении! У меня бы, наверно, за двадцать крыша съехала.

Рийк задумчиво кивнул.

— А что там с пророчествами? Подтвердились?

— Ну, наша казнь откладывается на неопределенное время. Но быстрых решений проблемы, кажется, нет. Да и с небыстрыми беда. Тьерто отправился обдумывать ситуацию. Надеюсь, к тому моменту, как он что-то придумает, госпожа миин’ах уже будет способна принимать участие в беседах. А то я, честно говоря, ощущаю себя ребенком, которого непонятно зачем посвятили в тайну взрослых, да еще ждут каких-то недетских выводов и поступков.

Я беззастенчиво стянула с высшей одеяло и свернулась под ним клубочком на полу. Рийк присел рядом. Впервые меня угнетало его общество — хотелось быть совсем одной, чтобы разобраться в своих ощущениях. Мне было стыдно за эти эмоции, и, чтобы прогнать их, я положила голову к нему на колени и почти сразу же уснула.

Снилась мне какая-то адская дребедень. Незнакомые темные залы, пахнущие железом и кровью; боль, разрывающая спину, и тоска, разъедающая душу. Я была не я, поскольку чувства, которые испытывала, были совершенно незнакомыми, ничего даже близкого по глубине и силе. Тут и горечь невообразимой утраты, и отвращение к себе, и красная, всеобъемлющая ненависть. Сквозь разноцветную завесу мне явились отсветы чужого мира. Чужого для того ли, кем я была, или все же для меня?

Утро выдалось поздним и трудным. На этот раз меня никто не удосужился разбудить, и проснулась я в полном одиночестве. Было странно впервые за много дней остаться наедине с собой. Ощущение брошенности, накрывшее меня, совершенно не понравилось, особенно после странного ночного кошмара.

Я суетливо умылась, постоянно оглядываясь в надежде увидеть хоть кого-нибудь, но даже тени либо отсутствовали, либо очень хорошо прятались от меня. В растерянности я подошла к дверям, пребывая в полной уверенности, что они заперты. Но стоило мне потянуться к ручке, чтобы ее подергать, как они бесшумно открылись, и я нос к носу столкнулась с незнакомым тьерто.

Он взирал на меня с живым любопытством, чем отличался от прочих представителей мужской части этой расы, встреченных мной до сих пор. При этом он улыбался, искренне и дружелюбно, чем также поверг меня в немалый шок.

— Привет, я Ори! Най сказал мне, что ты уже проснулась. Твоих друзей отвели во владения Раш Хамам, а тебе решили дать выспаться. Я не мог упустить возможность познакомиться с тобой. Ты ведь человек?

Я только и успела угукнуть, как он бесцеремонно просочился мимо меня в комнату.

— Я первый раз вижу живого человека. Можно?

Он коснулся пальцами моей щеки — как видно, мое разрешение было фактором необязательным. На долю секунды я ощутила головокружение и тошноту, совсем как при общении с императором. Правда, все закончилось очень быстро, и без позорного обморока удалось обойтись.

— Прости, не удержался. Вы действительно очень легко поддаетесь контролю. Чуть сложнее, чем с собаками.

Тут уж я смолчать не смогла. Не то чтобы очень задело сравнение с собаками, но сама ситуация была крайне абсурдной и подбешивающей. Я отступила на безопасное расстояние и выдала гневную тираду на тему того, что никакого отношения к подопытным кроликам не имею и иметь не хочу. Он казался настолько сконфуженным и виноватым, что пыл мой быстро угас, и закончила я вполне миролюбиво:

— А ты, собственно, кто? — Язык не поворачивался обращаться к нему на «вы».

— Я же представился. Ори Хамам.

— Серьезно? Сын императора?

В голове пронеслась единственная мысль: неужели «Это» еще и размножается?

Он с улыбкой покачал головой.

— Нет, император — мой дядя, а с моим отцом вы знакомы: именно в его владениях сейчас находятся твои друзья. Я, собственно, пришел, чтобы проводить тебя туда же. Не могу доверить эту честь най.

Он по-мальчишески подмигнул мне. И тут я заметила еще одну странность: опухоли вокруг шеи у него не было. Интересно, это как-то связано с его повышенной эмоциональностью? Поймав мой взгляд, он одарил меня еще одной улыбкой.

— Я не дорос еще до владения дарки. Так что можешь не искать туннель — его нет.

Ого, оказывается, мне выдалась уникальная возможность увидеть тьерто-подростка. Девочки, правда, тоже были юными, но вот все как один представители мужского пола отличались величавой каменностью, и древность так и сквозила сквозь морщины, испещрившие их лица.

— Ты хочешь есть? Женщины императора могут принести завтрак. Мне отдать приказ най?

Я помотала головой.

— Я бы хотела побыстрее оказаться в более привычной компании, уж извини. Ты вроде обещал проводить меня.

— И провожу. Только сначала расскажи: зачем вы прибыли в Торонто?

Интересно, получается, что Раш не открыл информации, принесенной нами, даже собственному племяннику. Неужели боится паники или до сих пор сомневается?

— Не могу — это тайна, которая принадлежит не только мне.

— Ты же понимаешь, что я запросто заставлю тебя говорить. Если сочту нужным.

Я аккуратно отодвинулась еще на полшага, прекрасно понимая, что это лишь иллюзия безопасности.

— А ты сочтешь?

Он помолчал, размышляя.

— Нет. Это будет не слишком правильным поступком. Да и отцу, я думаю, не понравится, если он узнает, что я так с тобой обошелся. А он узнает.

Ори вздохнул.

— Ладно, если не хочешь есть, то пойдем. Малые врата недалеко отсюда.

Больше он не произнес ни слова, видимо, обидевшись на мой отказ удовлетворить его любопытство.

Казалось, своими землями тьерто не пользовались вовсе. Для любого перемещения им служили врата. Интересно, зачем им столько лесов и полей — если они предпочитают не вылезать из своих домов? И еще один вопрос терзал меня. Кто выращивает для них скот и откуда они получают прочие продукты для своих нужд? Неужели существует некая дань, которую они собирают с других аркхов? Людей для работы в полях и лугах у них нет, сами же они вряд ли занимаются сбором урожая и прочими бытовыми вещами.

Не утерпев, я задала этот вопрос Ори, когда мы проходили мимо распахнутого окна в коридоре, за которым расстилалась бескрайняя долина.

— У нас все есть. Что-то делают женщины, что-то добывает най. Мужчины часто охотятся в своих владениях. Это почетно, когда ты можешь убить животное, не прибегая к контролю, а используя только свою силу и ловкость. У нас есть соглашение с орьявит: как самая младшая раса, они обязаны отсылать нам часть того, что выращивают. Что-то еще поступает от гельмы, но это касается исключительно вин. Я не очень хорошо в этом разбираюсь. Такими вопросами занимаются хозяйки дома.

— А чем вообще у вас занимаются мужчины? — Я задала этот вопрос максимально ехидным тоном, на который была способна.

Но Ори сделал вид, что не услышал.

Впрочем, когда мы добрались до необходимых нам малых врат, он оттаял и, подмигнув, пожелал скорейшего и удачного завершения всех дел. А я улыбнулась в ответ, подумав, что это первый высший, который мне понравился. (Давешние женщины не в счет: я не чувствовала, чтобы они сильно отличались от меня.) С ним было как-то легко, и даже эксперименты над моим сознанием не смогли испортить впечатление. Может быть, все дело было в его молодости.

Владения Раша существенно отличались от дворца. Видно было, что строились они с любовью и вкусом. То же двухэтажное здание, но со множеством открытых террас и балконов, тот же зеленый плющ или что-то подобное, но здесь он цвел — ароматными красными цветами. Внутри было уютно. Даже сумрачность, присущая всем строениям тьерто, смотрелась здесь мягче и приятнее.

Пока очередной молчаливый най вел меня, я успела увидеть многих женщин. Они были старше, чем встреченные мной во дворце, но смотрели на меня так же: с приветливым любопытством и без страха. Они все были чем-то заняты. Мы прошли мимо кухни, где без лишней суеты и слаженно готовилось нечто столь ароматное, что у меня потекли слюнки и свело пузо. В другом месте две женщины вешали на стену яркий гобелен, на котором был запечатлен пейзаж с горой и водопадом. Повсюду царили чистота и порядок, и я слышала, как одна из женщин что-то напевала приятным мелодичным голоском, смахивая пушистой метелочкой пыль с оконных рам.

Я поняла, что мы пришли, еще до того, как мне сообщил об этом мой бесплотный проводник. Об этом сообщил голос Таат:

— Это плохая идея!

Голос был взволнованным и громким, я услышала его за двадцать шагов до нужной комнаты. Поняв, что я догадалась, куда мне следует идти, най растворился в ближайшем темном углу.

— Это единственная наша возможность, — голос тьерто был тише.

Я толкнула дверь. Три пары глаз уставились на меня с одинаковым выражением смущения, словно то, о чем они говорили, не предназначалось для моих ушей. Любопытно…

Сделав вид, что ничего не заметила, я приземлилась на ближайшую ко мне высокую и мягкую подушку — такие, видимо, исполняли роль стульев.

— Я пропустила что-то важное?

Троица переглянулась. Рийк помотал головой, а Таат пожала плечами. Раш медленно заговорил, видимо, подбирая в уме нужные слова:

— Мы говорили о том, как намертво закрыть врата, в которые стучится к нам Хаос. Вернее, даже не так: мы обсуждали возможность хотя бы до них добраться.

— И какие есть варианты?

— По сути, только два. Идти к ним по этому миру через Мертвые земли, вскрыв Сеть в аркхе Норильск в надежде, что сможем обнаружить их в абсолютно незнакомой ледяной пустыне. Или же отворить врата на Сель и попробовать пройти оттуда.

— И где шансы выше?

Раш замолчал. За него мне ответила Таат:

— Мы вряд ли сумеем преодолеть лед и снег. Да и найти здесь точку выхода будет гораздо сложнее. Надо, конечно, поговорить об этом с агру, но очень сомнительно, что они дадут дельный совет.

— Разве соваться на Сель не такое же самоубийство? Там ведь уже не осталось ничего, кроме Хаоса! — Рийк не смог усидеть на месте и подскочил, яростно жестикулируя.

Голос Раша оставался по-прежнему спокойным и холодным:

— Хаосу интересны только разумные формы жизни. Вряд ли там слишком уж пострадала флора, да и из фауны наверняка что-то осталось. К тому же он цикличен и, разметав весь мир, наверняка пребывает сейчас в состоянии покоя. Думаю, если мы отправимся небольшим отрядом, он нас не почувствует.

— Так за чем дело стало? Всю жизнь мечтала побывать в какой-нибудь заднице. По-моему, это самое оно. Когда отправимся? — Нездоровый оптимизм захлестнул меня до самой макушки и еще выше.

— Не все так просто. Во-первых, не заручившись поддержкой проклятого, туда лезть бесполезно. Он, по крайней мере, может чуять Хаос и даже противостоять ему.

— Ну, вы же сами сказали, что вам не составит труда протащить его куда потребуется под контролем.

Раш едва заметно усмехнулся.

— Я слегка преувеличил. Для того, чтобы выжить, нужно сделать так, чтобы он пошел с нами добровольно. Но это не единственная проблема.

Рийк фыркнул. Тьерто покосился на него и продолжил:

— Единственные врата на Сель находятся у агру. Чтобы открыть их, нужны представители каждого из шести Домов и шесть королевских печатей. Больше того, как только все окажутся по ту сторону, врата нужно будет немедленно уничтожить. Иначе в раскрытую настежь дверь ворвется то, от чего мы ищем спасение.

— Значит, те, кто пройдет, обратно вернуться не смогут?

— Не знаю. Может быть, найдется способ, но готовиться нужно именно к этому.

— Понятно. Ладно, об этом можно подумать позже. Что же мы медлим? Надо скорее дать знать в остальные аркхи, чтобы готовили печати и добровольцев, а мы пройдемся по ним и соберем урожай.

Таат вздохнула, а Раш покачал головой.

— Мы по-прежнему должны хранить нашу цель в тайне, по крайней мере, от большинства. Страх и паника в Домах могут сослужить нам плохую службу. Говорить будем исключительно с правителями или их наместниками, а там уж — по их решению.

— Раш, раз у нас нет другого выхода — осталось только взять вашу печать и отправиться уговаривать: сначала Асаи, а потом далее по списку. Кого вы пошлете в качестве добровольца от своего народа?

— Я пойду сам, мне некого посылать. Но загвоздка не в этом и даже не в трудных переговорах с Проклятым.

— А в чем же?

— В печати Дома Тьерто. Ее будет сложно достать — последние три века она находится в Лабиринте.

— А это что еще за штука?

— Лабиринт — это проекция сознания владыки. Он находится внутри него и при этом является вполне материальной сущностью, в которой можно хранить различные предметы. Дарш отправил туда печать сразу после того, как мы попали на Землю. Лабиринт менялся вместе с разумом императора, и, боюсь, сейчас это поистине страшное место. Я могу переместить туда сознание живого существа, но проблема в том, что брат ощутит любого высшего. И это может повлечь очень серьезные последствия как для посланца, так и для всего моего народа. Вы даже представить себе не можете, насколько он силен. Случившееся в тронном зале было лишь малой толикой демонстрации его возможностей. У нас есть единственный шанс добыть королевскую печать — направить туда человека. Так как разум людей не обладает особыми силами, возможно, его присутствие в Лабиринте останется незамеченным.

— Нет! — Рийк махнул рукой, рассекая воздух. — Она туда не отправится.

— Может, стоит все-таки спросить ее мнения? — аккуратно вставила миин’ах.

— А может, все же есть еще не замеченные нами варианты? — поинтересовалась я осторожно.

Таат задумчиво забарабанила пальцами по столу. Раш покачал головой.

В моей голове пронеслись строки из видения:

Шестеро двери откроют,

Девять сквозь них пройдут.

Шесть королевских печатей, шесть представителей высших Домов. И еще я, Рийк и… проклятый Асаи. Кажется, выбор действительно ясен, одно к одному. Я испустила глубокий вздох.

— Ну, и долго вам открывать проход в это место? И вообще, как выглядит то, что я должна там найти?

Раш облегченно выдохнул, а Таат отвела взгляд. Рийк, выругавшись, саданул кулаком по стене.

— Запомни, я не знаю, что тебя может там ожидать. Даже приблизительно не могу предугадать, с чем ты столкнешься. Войдя внутрь, ты не сможешь оттуда выбраться, пока не доберешься до выхода. Это может быть одна комната или огромный лес. Ты не будешь испытывать голод и жажду, и время для тебя будет течь совершенно иначе, но это не значит, что ты не сможешь страдать. Тело твое останется здесь в целости и сохранности, но что оно будет делать, если разум не сумеет к нему вернуться? Как видищь, все очень непросто.

Мы были вдвоем с тьерто. Каких трудов мне стоило спровадить Рийка вместе с Таат — одному Богу ведомо. Мой друг был абсолютно не в восторге от этой затеи и, кажется, больше всего хотел зажать меня подмышкой и свалить куда подальше. Видимо, он окончательно вжился в роль моего брата или даже больше. Но я не была бы собой, если б не сумела убедить его в своем праве на самостоятельные решения. Думаю, он понял, хотя и обиделся.

Раш гипнотизировал меня вертикальными зрачками, в который раз повторяя одно и то же. Передо мной лежал листок с нарисованной печатью их дома: она походила на кусок зеленого бутылочного стекла, по которому ползли крохотные медные змейки, и все это крепилось на тонкой серебряной цепочке.

— Ты готова? — наконец спросил высший, когда мне уже стало казаться, что лекция никогда не закончится.

Мои коленки давно ходили ходуном от страха. Я судорожно кивнула.

— Ты первая из людей, кто участвует в этом обряде. Да и другие расы даже близко не допускались к нему.

— Сейчас я должна проникнуться чувством собственной значимости?

— Ну, я бы на твоем месте проникся. Дай руку.

Я покорно протянула ему ладонь. Не отводя от меня взгляда, он подцепил камень на своей яремной впадине, и из открывшейся дырки на его плечо выползла мерзкая тварь — то ли змея, то ли червяк. Меня затошнило.

— Расслабься. Это может быть не очень приятно. Смотри мне в глаза.

Я не сразу смогла заставить себя не смотреть на противное создание, медленно перемещающееся по его руке вниз. Подобно пиявке, оно присосалось к запястью, становясь из бледно-розового багровым.

— Ты знаешь, что квинтэссенция нашей силы находится в крови. У всех, кто пришел с Сель, так. Песнь кьерго, гадание миин’ах, творение жизни гельмы — у каждой расы есть обряд добровольно отданной крови. У нас это Лабиринт. Неправильно говорить считать его только порождением императора — это наше общее место. Место моей семьи. Меня, моего сына и брата. Если станет совсем туго, постарайся найти там отголоски нас.

Он аккуратно отцепил от запястья насосавшуюся тварь и посадил ее мне на ладонь. Меня передернуло от отвращения, но стальная хватка не позволила выдернуть руку. Мне оставалось только хватать ртом воздух, ощущая, как что-то горячее и скользкое ползет по моей коже.

— Когда дарки поделится с тобой моей кровью, будет немного больно — для человека в ней слишком много яда. Но это быстро пройдет, я обещаю.

Это было не немного больно — мне показалось, что мою руку опустили в кипящее масло, а через мгновение всю меня целиком спихнули в огромный чан с кипятком. Длилось это от силы пару ударов сердца, за время которых я практически умерла — даже крик, вырвавшийся из гортани, не смог облегчить непереносимую муку. А затем боль отступила, схлынула на нет, и я погрузилась в непроглядную тягучую тьму.

Когда я очнулась, долго не могла понять, где нахожусь и чем являюсь. Воспоминания приходили постепенно, и вместе с ними отступала серая мгла, расстилающаяся вокруг. Вырисовывались очертания незнакомого города. Вернее, городских руин, замшелых и древних. Небо, затянутое густыми тучами, пропускало тусклый и гнетущий свет. Одуряюще пахло плесенью и застарелыми тряпками — такой запах бывает в сырых заброшенных подвалах.

Я понятия не имела, куда мне следует идти, и поэтому, поднявшись, побрела наугад. С каждым шагом мне все меньше нравилась окружающая обстановка, а душу все сильнее сковывала тоска. Я проходила мимо рухнувших колонн, затянутых паутиной, и обветшалых строений, чьи зияющие, черные провалы окон заросли бурым мхом и жесткой желтой травой, мимо памятника какой-то женщине — прежде он был раскрашен, но теперь краска облупилась и трофическими язвами расползалась по ее телу и ногам.

Я совсем потеряла ощущение времени: может быть, шла час, а возможно, месяц. Иногда мне казалось, что тот или иной кусок однотонного пейзажа уже встречался раньше, и тогда отчаянье окатывало с ног до головы. Усталость не появлялась. Все тело будто стало из дерева, резная плотная игрушка, не способная выдохнуться. Я пробовала бежать, но ничего не менялось, даже дыхание оставалось ровным и размеренным.

Исчерпав не физические, но душевные ресурсы, я опустилась на холодную и склизкую землю и прикрыла глаза. Тишина давила на уши, ни единый звук не прорывал ее кокон, стиснувший череп. Я принялась раскачиваться из стороны в сторону, пытаясь монотонным действом отогнать скребущийся под ребрами страх.

И тут я услышала звук — первый звук в этом онемевшем мире. Тонкий детский голосок едва слышно напевал что-то. Осторожно, стараясь не вспугнуть, я открыла глаза. На краю площади, которую я выбрала местом своего привала, мальчик лет пяти, стоя спиной ко мне, рисовал что-то мелом на бортике мертвого, полуразвалившегося фонтана. Я пошевелилась, и он с испугом обернулся. Минуту мы играли в гляделки, а потом малыш сорвался с места и нырнул в ближайшую подворотню.

С криком: «Эй, постой, я не причиню тебе вреда!» — я рванула за ним. Как я ни пыталась его догнать, расстояние между нами не сокращалось. При этом из виду я его не теряла. Так мы бежали улицами и проулками, и постепенно я начала замечать, как менялся город вокруг. Он оживал: затягивались рваные раны развалин, и на их месте вырастали уютные домики, исчезли плесень и мох. Серость неба никуда не делась, но перетекла в мягкие сумерки, разгоняемые теплым светом уличных фонарей…

Последним изменением было появление людей, вернее, тьерто. Многочисленные женщины спешили куда-то, изредка попадались мужчины. Меня они не замечали, хотя двигались мы в одном направлении. Я уже давно потеряла из виду того, за кем бежала, и просто следовала с толпой, которая все увеличивалась. Вместе с ней меня вынесло к подножию холма, высившегося между городскими домами. Стиснутая со всех сторон, я остановилась. Так же замерли и все вокруг.

Полувздох-полустон шорохом пронесся над толпой. Все медленно опустились на колени, и мне открылся вид на вершину. Тьерто вокруг перестали казаться живыми, теперь они напоминали догоревшие свечи, блекло-серые и гладкие. И форма их тел начала медленно меняться.

Аккуратно обходя их, я двинулась вперед. Мимо застывших и текущих, как воск, фигур поднялась по склону холма. Наверху был тот самый мальчик, он казался единственным живым пятном на фоне умирающего пейзажа. С грустью и нежностью он смотрел на мужчину, неподвижно замеревшего над чем-то на земле. Мне пришлось обойти его, чтобы увидеть, над чем он склонился.

В высокой выцветшей траве навзничь лежал юноша. Сквозь его одежду прорастали стебли, лицо было спокойным и тихим, а между шеей и подбородком виднелся слой мертвой земли. Не было ни крови, ни разложения. Казалось, он просто задремал, а голова сама собой взяла и откатилась, дабы отдохнуть отдельно от тела. Это было одновременно и страшно, и притягательно. Впервые я так близко видела труп.

Подняв взгляд на того, кто его оплакивал, с удивлением узнала императора. Не было ни слоев жира, ни многочисленных наростов на коже, но это, несомненно, был он. Глаза у владыки были чистыми и ясными, но от той боли, что плескалась в них, хотелось отвернуться и спрятаться поглубже.

Мальчик подошел и вытянул руку, чтобы коснуться Дарша, но его пальцы прошли сквозь одежду и плоть императора. Мне подумалось, что, быть может, мы с малышом единственное реальное, что здесь есть. Поникшая фигура тьерто начала оплывать и таять, и наконец, подобно фигурам скорбящих у подножия холма, совсем истончилась и растворилась в земле. Мы остались втроем — я, ребенок и обезглавленный труп на земле.

Мальчик подошел к телу совсем близко и присел на корточки. Я последовала за ним. Он разжал сведенные предсмертной судорогой пальцы, и я увидела зажатый в них кулон. Кусок бутылочного стекла со струящимися по нему змейками. Ребенок поднял на меня глаза и заговорил, и голос его из детского постепенно стал взрослым и низким:

— Пусть он отпустит меня. Мне больно здесь, — он провел рукой по горлу, и из-под его пальцев заструилась кровь. — Мне теперь всегда больно.

Я не успела ничего понять, не то что ответить, как мальчик поднял лицо к небу и вдруг разлетелся стаей черных птиц с красной окантовкой на грудках.

Ни сил, ни желания удивляться у меня уже не осталось. Я наклонилась над трупом и стала высвобождать королевскую печать из плена холодной восковой плоти. Мне удалось это сделать достаточно легко и быстро, но стоило начать подниматься, как я почувствовала, что ноги по колени завязли в ставшей вдруг жидкой почве. Тело мертвого юноши медленно опускалось в землю и словно затягивало с собой все окружающее пространство, и меня в том числе. Оно казалось камнем, брошенным на тряпку на поверхности воды и медленно погружающим ее на дно, а еще на сердцевину воронки. Погружаясь, тело деформировалось и бугрилось, на коже проступало трупное разложение. В приступе отвращения я рванулась назад и упала навзничь, к счастью, успев зажать в руке заветный медальон.

Я проваливалась в холодную, мокрую кашу, в которую обратилось все окружающее. Красок не осталось вовсе, как и города, холма, неба и земли. Липкая вязкая субстанция все глубже засасывала тело. Я размахивала свободной рукой в попытке ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы удержаться на поверхности, но ни одной точки опоры не находилось. Хватило пары минут, чтобы оказаться внутри «каши» полностью.

Я уже не понимала, где верх, а где низ, и дышу ли я вообще. Мне казалось, эта дрянь не только снаружи, но уже затопила гортань и легкие. Я билась и трепыхалась, но не происходило ровным счетом ничего, и от этого становилось жутко, непередаваемо жутко. А потом я ощутила, как что-то упругое и скользкое опутывает мои ноги и руки. Я не хотела видеть и знать, что происходит вокруг меня. Крепко зажмурившись, я сжалась в комок и застыла — зародышем в негостеприимном и жутком чреве. Мой мир заканчивался, жизнь останавливалась, с каждым биением сердца я становилась все равнодушнее и мертвее. В голове не осталось ни целей, ни мыслей, ни воспоминаний. Меня больше не было — была муха, застывшая в капле смолы.

— Очнись! — голос во мне выдернул из сладкого спасительного забытья.

Зачем он тревожит меня… И вообще, откуда он взялся? Я попыталась вяло отмахнуться, но он настойчиво жег мой разум.

— Борись! Не позволяй себе покоя! Покой — непозволительная роскошь для тебя.

— Ты вообще кто? — Очень странно себя чувствуешь, разговаривая с самой собой.

Могу поклясться, что явственно услышала смешок.

— Считай меня своим альтер эго, которое, в отличие от тебя, хочет жить.

— Я хочу жить.

Сонная одурь отступала, и мне даже стало слегка обидно от того, что, оказывается, что-то во мне знало такие замудренные слова, о значении которых другая часть меня понятия не имела.

— Вот и хорошо. Не позволяй этому месту забрать тебя.

— Но что я могу сделать? Я уже пробовала выбраться из этого киселя — не выходит.

— Здесь все меняется постоянно. Может, стоит открыть глаза, и окажется, что никакого киселя нет уже и в помине.

Послушавшись совета, я приоткрыла один глаз и тут же в ужасе зажмурилась снова. Киселя действительно больше не было, его место заняли змеи. Повсюду: снизу, сверху, с боков. Стоило их увидеть, как я стала ощущать движения их многочисленных тел. В панике я начала задыхаться и всхлипывать.

— Тише, тише — это всего лишь пресмыкающиеся. Неужели ты так их боишься? — Голос стал совсем мягким, успокаивающим.

Я сделала несколько глубоких вдохов.

— Раньше я с ними так близко не встречалась, так что не могла точно сказать, боюсь ли их. Теперь могу утверждать стопроцентно.

— Тогда просто подожди немного. Лабиринт скоро изменится — если ты будешь в сознании.

— Ты останешься? — Очень глупо обращаться к самой себе с таким вопросом, но больше всего на свете меня пугала возможность остаться в полном одиночестве.

— Я постараюсь быть с тобой, пока ты нуждаешься во мне. Но не могу обещать, что выведу отсюда: ведь я всего лишь осколок твоего собственного разума, мне трудно долго быть разделенным с тобой.

— Хорошо, будь сколько можешь, только не прекращай говорить.

И мы говорили о каких-то пустяках, я даже не могу точно вспомнить, о чем конкретно. Я постоянно отвлекалась на скольжение змеиных тел по моей коже, и каждый раз голос выдергивал из пучины липкого кошмара до того, как я могла бы погрязнуть в нем полностью. Но вот что-то изменилось. Я осознала это еще до того, как он сказал. Тактильные ощущения стали иными, и еще появилось чувство, что куда-то медленно двигаюсь, а не нахожусь в состоянии зависшей мухи.

— Открывай глаза! Только аккуратно.

Я послушалась. Сперва я ничего не могла понять: вокруг только серая муть — и лишь спустя пару мгновений осознала, что это вода. Я находилась в толще мутного грязного потока, который нес меня куда-то, и с каждой секундой все стремительнее. Некстати вспомнился заплыв в Навильо, но теперь рядом не было поддержки Рийка. Я рванулась вверх в надежде, что где-то все же есть поверхность, и действительно, мне удалось вынырнуть. Меня тащило по подземному туннелю, рядом проплывали ошметки змеиной кожи, тряпки и древесная кора.

— Постарайся свернуть в другой проток. Ты же помнишь: не весь этот мир подчиняется императору, ты сможешь найти отголосок его брата или племянника… — Голос звучал все тише, я почти не слышала его, в ушах грохотал поток. Последнее, что различила: — Я не могу больше оставаться… слишком трудно…

Времени задумываться о том, почему моему альтер эго трудно оставаться в моей голове, не было: я боролась с течением, вновь и вновь выдергивая тело на поверхность. Когда сил практически не осталось, подкинутая в очередной раз наверх, я увидела, что поток впереди разделяется массивным валуном. Большая его часть несется вниз, отвесной стеной низвергаясь в черную бездну, меньшая убегает вбок, став тише и спокойнее. Огромным усилием мне удалось зацепится за валун и забросить себя в более тихие воды. Но это было последним, на что меня хватило. Расслабившись, я отдалась течению.

Постепенно вода вокруг становилась теплее и чище. Стены подземелья больше не давили, оно значительно расширилось, и потолок поднялся ввысь. Движение воды стало совсем неторопливым и размеренным, появился мягкий голубоватый свет, исходивший от странных цветов, которые покачивались рядом со мной. Их аромат был терпким и успокаивающим. Впервые в Лабиринте мне стало хорошо и спокойно.

Я наконец разжала намертво стиснутый кулак с печатью Дома Тьерто. Она мерцала и холодила кончики моих пальцев. Откуда-то полилась странная музыка. Низкий голос тянул одну ноту, но, как ни странно, это не раздражало, а убаюкивало. Когда я совсем собралась задремать, укаченная нежными запахами и звуками, впереди возник луч дневного света.

Течение совсем исчезло, и мне пришлось самой плыть к долгожданному выходу. Я не торопилась: измученной нервной системе минуты комфорта были необходимы, как воздух. Свет падал сверху, и на воде образовалось яркое золотое пятно. Оно разительно отличалось от окружающего сумрака. Приблизившись, я коснулась его и тут же отдернула руку: вода под солнечным столбом была обжигающе горячей. Помедлив пару мгновений, я набрала полную грудь воздуха и, решив для себя: «Не проверю — не узнаю» — нырнула вперед, прямо в сердцевину золотого пятна. Было очень жарко. Перехватило дыхание, но боли не было. Голова закружилась, и сознание ухнуло в глубокую разноцветную воронку…

Открыв глаза, я увидела перед собой знакомые лица: обеспокоенное — Рийка, полное любопытства — Таат, и холодно-равнодушное — Раша. Перевела взгляд на свою ладонь: печать на месте — цепочка с ней свисает с моих пальцев. Я приняла наполовину сидячее положение.

— Чтобы я еще раз полезла туда, куда меня толкают высшие? Да никогда этому не бывать! — Громко объявив эту клятву, я откинулась обратно на мягкую постель, на которую, видимо, переместили мою тушку, пока разум мой бродил в чужих лабиринтах.

Аркх Торонто

Асаи

Я был мертв. Смерть моя наступила много столетий назад. Я умер вместе с моими матерью и отцом, вместе с моим народом. Воспоминания о времени до того стерлись и истончились от слишком частого их перелистывания, что я уже практически не помнил, как это — существовать, не будучи мертвым. Чувствовать вкус пищи, желать чего-то, наслаждаться кем-то. Я был до краев полон горькой тоской и ненавистью, а они длили и длили эту бесконечную пытку, которую в насмешку называли жизнью.

Как только они перетащили меня сюда, я ушел с головой в книги иного мира в надежде заслониться выдуманными историями от боли внутри. Мои враги охотно таскали мне кипы талмудов на разных языках — лишь бы я не сошел с ума, запертый наедине с самим собой. Безумный я стал бы для них бесполезен. Но вот уже сотня лет, как мое увлечение литературой закончилось — это перестало меня спасать. Теперь я заставлял себя подолгу погружаться в сны. Я научился управлять ими и призывать в них отголоски прошлого — те, что были приятны и радостны. Я вел бесконечные диалоги с отцом, купался в любви матери. Думаю, рано или поздно мне удалось бы уйти туда насовсем, но меня будили. Насилуя мое измученное сознание, заставляли есть, пить и двигаться. А еще был Най.

Он всегда являлся для нас больше, чем слугой. Верный и надежный друг, мудрый наставник. Если бы мы слушались его советов, возможно, трагедии бы не произошло. Когда я задыхался от боли и почти потерял разум в черных чертогах на Сель, он пришел ко мне и заставил снова стать ему господином, принять ответственность, сделать выбор. Я велел ему отправиться к тьерто и служить им — то был единственный шанс для него сбежать на Землю. На Сель ему ничего не светило, кроме как быть поглощенным Хаосом, для которого разум притягательнее всего, и неважно, насколько материален его носитель. Най послушался. Для тьерто его цельность была не нужна, и он рассыпался на тысячу теней, безропотных и послушных. Они исполняли роли гонцов, камердинеров и нянек для избалованных змеелюдов. Глупцы — они точили карандаши ритуальным мечом, даже не представляя всей его мощи и ценности.

Най остался мне верен и навещал меня каждый вечер. Ему не нужно было проявляться и говорить вслух, чтобы я его услышал: мой народ слишком давно и крепко был связан с ним. Поначалу меня раздражало его навязчивое присутствие. Он не давал мне скатиться в совсем уж глухую бездну жалости к себе и тоски, выдергивал наружу. Поневоле я стал прислушиваться к его рассказам о жизни аркха Торонто. А потом и сам начал задавать вопросы. Я радовался их поражениям и печалился от успехов. Пожалуй, сейчас я знал о жизни тьерто на Земле больше любого из них самих.

Именно Най поведал мне о визитерах из Милана и о том, с чем они прибыли. Впервые за многие годы я почувствовал подобие азарта и любопытства. Я знал, что они придут ко мне рано или поздно. Знал, что буду говорить им и как сделаю, чтобы брат императора не почувствовал подвоха. В моей голове вырисовался план, достаточно абсурдный и дикий, но сердце забилось быстрее в яростном и злом предвкушении. Но я не учел одного: судьба очень любит жестокие и изощренные насмешки. Мне казалось, что она исчерпала уже свой лимит на мой счет, но я ошибся.

Судьба зло усмехнулась мне из глаз человеческой женщины. Сначала я так оторопел, что почти позволил ей проникнуть туда, куда никому нет хода. С трудом мне удалось не слить весь разговор, так как справляться одновременно с тьерто и с моими демонами было невозможно.

После того как они ушли, я привычно застыл на грани между сном и явью, но то, что клокотало внутри, было слишком похоже на отголоски прежних времен, когда я был еще жив. Но это не радовало, напротив, наполняло гневом.

У моего Дома существовало понятие алхэ — подруга, хранительница. Такие женщины появлялись в наших владениях неизвестно откуда, лишенные памяти и вместе с ней прошлого. Они выбирали из наших мужчин одного, которому могли родить сыновей. Для других же становились сестрами, близкими и родными. Их берегли, как самое большое сокровище. Век таких женщин был короток, и вслед за каждой уходил избранный ею мужчина.

Теперь я с уверенностью мог сказать, откуда именно приходили они на Сель — чувство от встречи с такой ни с чем не спутаешь, а я его знал лучше прочих: моя мать была алхэ. Видимо, наши миры были ближе, чем считали высшие. Но почему именно так и именно сейчас? Насмешка судьбы…

Вынашивая свой план, я мало задумывался о людях, коренных обитателях, бывших хозяевах планеты. В моем мире тотальной мести и обжигающей ярости для их существования просто не оставалось места. Сейчас же я не то чтобы проникся к ним жалостью или любовью, но в моей копилке отвращения к самому себе добавилась еще одна монетка.

Что же касается алхэ, никто не знает, что она значит для меня, в том числе и она сама. Значит, я приложу все усилия, чтобы так оно и оставалась. А если мне придется преодолеть генетический барьер, обязующий защищать ее любой ценой, даже жертвуя собой — что ж, я ведь уже предавал однажды собственную кровь. Надеюсь, и с этой задачей как-нибудь справлюсь.

Мне снился отец. Глаза его были мертвыми и полными Хаоса. Он говорил со мной, своим младшим сыном, насмешливо и горделиво. Звал меня с собой и вновь и вновь напоминал о моей трусости. Его слова, словно острый нож, отпиливали куски от моей души, и я плакал во сне.

<tab Меня разбудил Най. Своим неслышным для посторонних голосом он, как обычно, вовремя вырвал меня из плена страшных видений. Он поведал о том, что решил Раш Хамам и о чем он говорил с посланниками. В целом все шло так, как и должно, за исключением одного.

Узнав, что тьерто направил человека в Лабиринт, я понял, что мое решение держаться в стороне и ни во что не ввязываться рассыпается прахом. Я терпел пару часов, убеждая себя, что попытка использовать крохи силы, которые удалось скопить под клеймом, не только выдаст меня, но и причинит немалые страдания. Но потом не выдержал.

Мой сегодняшний охранник был ленив и ненаблюдателен: именно это стало решающим фактором. Я лег на живот, чтобы пылающая печать не привлекла внимания, и, закрыв глаза, пустил сознание на поиски ее разума. Боль мгновенно опалила грудную клетку, мешая сосредоточиться и с каждой минутой становясь все сильнее. Сначала я хотел, не вмешиваясь, убедиться, что все в порядке. Но, найдя ее спустя несколько минут, понял, как сильно она вляпалась. Мы не обладаем, как тьерто, способностью контроля над чужим сознанием, и все, что я мог — пробудить ее, заставить сопротивляться, помочь отделить иллюзии от реальности.

Даже за это малое мне пришлось всерьез расплачиваться. Когда я покинул ее, убедившись, что дальше проблем не будет, и вернулся в свое тело, хотелось выть во всю глотку, раздирая кожу ногтями. Но я не мог позволить себе даже пошевелиться. Боль начала уходить только под вечер, так что ко времени приема пищи, которую приносил охранник строго в один и тот же час, я мог уже вполне сносно изображать свое обычное состояние.

Назавтра я ждал гостей, но они не пришли. Най рассказал, что у мальчика-полукровки случился приступ, и человеческая женщина сначала сидела подле него, пытаясь помочь, а потом с яростью, достойной лучшего применения, доказывала его полезность для будущего отряда Рашу. Убедила или нет, непонятно. Думаю, брат императора решил для себя просто избавиться от обузы каким-нибудь неявным способом. Они в этом мастера, лишь слегка уступающие гельме.

Гости явились в середине следующего дня, все вместе. Девушка, ставшая, сама того не подозревая, краеугольным камнем моего сердца, разглядывала меня с тем же жадным и бесцеремонным любопытством, и мне приходилось прилагать массу усилий, чтобы прятать от нее глаза. Молодой парень с крохотными рожками къерго и уродливым свежим шрамом, проходящим через всю левую половину лица, видимо, и был тем самым полукровкой, причиной их задержки. Молоденькая миин’ах всем своим видом старалась показать, что ее плечи не трещат под грузом возложенной на них ответственности.

— Я хочу говорить с тобой без контроля, Асаи!

Ну надо же, тьерто сегодня сама любезность. Я не удостоил его ответом, изучая рисунок солнечных линий, расчерчивавших пол, хотя он давно был известен мне до самых мельчайших подробностей.

Вперед выступила женщина миин’ах. Она почтительно склонила передо мной голову, чем немало удивила.

— Меня зовут Таат’дар’рахим. И я пришла к тебе не говорить, а умолять о помощи. Я не могу даже представить, как сильна твоя ненависть к высшим, обрекшим тебя на долгие годы заточения, но этот мир не виноват перед тобой, люди не виноваты.

Интересный она пытается подобрать ключ ко мне… Неужели всерьез думает, что я поверю, что ей есть дело до тех, кого она считает значительно ниже себя? Или надеется, что сможет меня разжалобить? Я приподнял бровь, надеясь, что выражение сарказма на моем лице ее остановит. Но она, не обратив на это внимания, продолжала:

<tab  — Мы привели сюда беду, и мы в ответе за нее перед людьми. И ты тоже в ответе.

Я не удержался и фыркнул.

— А может, все дело в том, что вам просто некуда бежать?

Она пожала плечами.

— Мы тоже стали частью этого мира, особенно те, кто родился здесь. И гибель примем вместе со всеми.

— Мне нет дела до вас и вашего мира. Я буду рад встретить Хаос, когда он придет и за мной тоже.

И тут заговорила девочка, от которой я так старательно прятал глаза. Слова ее, наполненные презрением, острым ножом вспарывали мою грудную клетку.

— Зачем вы пытаетесь убедить его? Это бесполезно! В нем же ничего не осталось, кроме гордыни.

Меня захлестнули горечь и гнев.

— Гордыня? Где была моя гордыня, когда, отрубив мне крылья и поставив клеймо, как на дикого зверя, меня тащили по улицам и площадям, полным зевак? Когда я умолял о смерти, но даже эту милость они отказались даровать мне? — Я выдохнул сквозь сжатые зубы. Пора была успокаиваться и выкладывать карты на стол. — Впрочем, я согласен помочь вам и забыть прежние обиды. Но только если меня попросит об этом брат императора и если он готов заплатить цену, что я назначу.

Раш дернулся, но не сдвинулся с места. Под напряженными взглядами остальных он все же склонил голову.

— Я прошу тебя. И я готов выслушать твои требования.

Я улыбнулся.

— Подойди, я не хочу кричать об этом через всю комнату.

Он нехотя пересек разделявшее нас расстояние. Я не пошевелился, заставив его наклонить голову к самым моим губам. Если бы захотел, я смог бы слизнуть капельку пота с его виска. Я зашептал ему в ухо, и мне нравилось наблюдать, как меняется его лицо. Хваленое спокойствие сошло, уступив, правда, лишь на мгновение, место смятению и ужасу. Затем выражение стало каменно-застывшим.

Я откинулся назад и заговорил уже громко, обращаясь ко всем:

— Это мое единственное требование. Выполни его, и я пойду с вами добровольно, расскажу обо всем, что мне известно, и даже помогу остановить Хаос, если это вообще будет возможно. Даю слово. Слово Дома Тса.

Он долго молчал. Мне даже показалось, что он сейчас развернется и уйдет. Наконец Раш разжал плотно сомкнутые губы. Слова падали в тишину темницы тяжелыми серыми камнями.

— Я понимаю, почему ты ставишь это условие. Я принимаю его, как и принимаю ту сделку, что ты навязал. Я выполню его позже, но до того, как мы покинем аркх Торонто. А сейчас расскажи все, что тебе известно о Хаосе.

Я кивнул.

— Хаос всегда был неотделим от Сель. Я не знаю, что это, да и никто, наверно, не знает. Возможно, тот мир встал на пути его экспансии, или же он зародился именно там. Это дела слишком далекого прошлого. Существует особое место на Сель — бездна пустоты. Именно там он когда-то был заключен. Раньше оно было надежно закрыто, что, впрочем, не мешало его посланцам периодически самопроизвольно возникать в разных местах и сеять смуту и разрушение. Теперь, насколько я знаю, все замки пали и преграды стерты. Хаос притягивается к существам, обладающим способностью думать. Животное может выжить после столкновения с ним и даже не пострадать. У разумных существ шансов меньше. Либо они бесследно растворятся в нем, либо присоединятся к сонму его посланников. В последнем случае, сохранив прежнюю форму, они утратят собственную душу и волю и станут тряпичными куклами, наполненными его волей. Некоторые при этом будут способны самостоятельно распространять его повсюду. Также Хаос способен переформировывать пространство, изменяя такие фундаментальные вещи, как гравитация, время и плотность вещества. Но это происходит в непосредственной близости к нему.

Все, кроме тьерто, для кого мои слова были азбучными истинами и воспоминаниями прошлого, смотрели на меня полными удивления глазами. Я решил, что с просветительской работой пора завязывать.

— Вот, пожалуй, и все, о чем я могу утверждать точно. Все остальное будет лишь домыслами и догадками.

— А способ справиться с ним вообще существует? — Веспа напряженно покусывала нижнюю губу и хмурилась.

— Нет, — я покачал головой. — Но найти место, где он проникает в этот мир, и запечатать его, думаю, возможно. Путь по Сель сейчас крайне опасен, но абсолютно бесперспективной эту идею назвать нельзя.

— Но как же? — обеспокоено спросила Таат. — Как там пройти, если Сель наполнена сейчас Хаосом до краев?

— Думаю, пожрав все, что только можно, и наплодив тучу своих отродий, он опять залег в бездне. Ему нужно поддерживать хоть какое-то подобие жизни вокруг, культивировать ее, чтобы потом было чем питаться.

— Значит, нам все же нужно будет собирать печати и открывать врата, — хмуро подытожила миин’ах. — Тогда осталось определить, в какой следующий Дом мы сунемся. Агру должны быть последними, так как именно в Норильске находятся врата на Сель. Остаются орьявит, къерго и гельма.

Таат, задумавшись, скрещивала и расцепляла пальцы.

Меня эта игра в демократию забавляла. Благодаря Най, я прекрасно знал, куда уже отосланы письма с приглашениями. Раш уже давно все для себя решил.

— С орьявит вроде как договориться проще всех, — осторожно заметил полукровка.

Кажется, это была его первая реплика за весь разговор: мальчик явно не из болтливых.

— Не лучше ли оставить простых напоследок? — Аккуратно вывернул в нужную сторону тьерто.

— Гельма и къерго? Но кто же тогда из них? — миин’ах смотрела на Раша, как на старшего: женщина, видимо, рада была сложить с себя пост командира отряда.

Он тоже это почувствовал, и легкая усмешка скользнула по тонким губам.

— Думаю, имеет смысл разделиться. Насколько я понимаю… Рийку, — он запнулся, прежде чем заставил себя назвать его по имени, — в Гонолулу соваться не стоит: даже до моего аркха дошли слухи о том, что произошло на Черном острове. В Кабуле же не стоит появляться женщинам: высшую они просто не станут слушать, а для Веспы там крайне опасно. Люди для них — скот, а женщина-человек — всего лишь самка, которую можно использовать для удовлетворения потребностей тела. И еще… — Он осекся, кинув на меня вопросительный взгляд.

Я пожал плечами.

— Я в курсе, что лапочки-къерго ненавидели мой род еще задолго до исхода. Вряд ли переговоры с их правителем окажутся успешными, если я буду на них присутствовать. Сейчас гельма для меня более отвратительны, но следует признать, что с ними подобных проблем возникнуть не должно.

— Мне не нравится сама идея разделения, — хмуро бросила Веспа.

— А идея закончить свои дни в подвалах Кабула тебе кажется приятнее? — ехидно возразил тьерто.

Она замолчала и обиженно засопела. Какой же она еще ребенок, Хаос меня раздери… Я почувствовал, как мое нутро сжалось в приступе болезненной нежности. Этого еще не хватало! Я ведь дал себе зарок взять верх над своими инстинктами — видимо, придется прикладывать к этому больше усилий, чем рассчитывал поначалу.

Полукровка Рийк, как ни странно, возражать не стал. Видимо, перспектива встретиться с гельма пугала его больше, чем расставание с подругой.

— Значит, я и Рийк отправляемся к къерго, а Таат, Веспа и… — он закончил после паузы, видимо, решая, как меня назвать, — Асаи в Гонолулу. Воссоединимся у орьявит: с ними проблем возникнуть не должно.

— Есть одно «но», — миин’ах кивнула в мою сторону. — Как я смогу с ним справиться, если он вздумает сбежать?

В груди у меня вскипела волна ярости.

— Я дал слово. Если тьерто выполнит свою часть уговора, я выполню свою.

Она пожала плечами.

— Это всего лишь слова. Как можно доверять тому, в чьих жилах течет кровь убийц и предателей родного мира?

От такого вывода я оторопел, и вся моя ярость обратилась в смех, который я не смог сдержать. Вот, значит, что они говорят тем, кто родился уже после исхода. Как же просто свалить всю вину за свои грехи и ошибки на один-единственный Дом — мой Дом, проклятый Дом.

Все, кроме Раша, наблюдали за моим внезапным весельем с ужасом и непониманием. Наверно, в их головах теснились мысли о том, что только чудовище может потешаться над такими вещами.

Тьерто холодно бросил:

— Можешь не беспокоиться: ему так же важно попасть на Сель, как и нам. Он понимает, что только там у него появится возможность умереть, а это его единственное оставшееся желание.

Змееныш был не совсем прав, но после его слов смеяться мне расхотелось. Словно в очередной раз окунули в ведро с нечистотами. Таат фыркнула, неубежденная, но согласившаяся с авторитетом старшего.

Повисла неловкая пауза, во время которой все настороженно переглядывались. Молчание прервало появление одного из моих охранников. Не проявив ни крохи любопытства, он подошел к Рашу и вложил в его руку два браслета-приглашения: багровое — от къерго, и серебряное — от гельмы. Никаких вопросов не последовало, и он скрылся за дверью так же молча и поспешно, как появился.

Раш отдал серебряный браслет мне, а багровый застегнул на своем запястье.

— Нас будут встречать в течение ближайших двух часов. Стоит поспешить, не так ли?

— Ты ничего не забыл? — Я растянул губы в издевательской улыбке.

Лицо тьерто свело болезненной гримасой.

— Ты хочешь при этом присутствовать?

— Не хочу, но должен. Твой народ уже не раз предавал свои клятвы. Не думаю, что ты чем-то отличаешься.

— Хорошо, — он едва слышно скрипнул зубами. — Пойдем со мной. Остальных Най проводит к вратам. Ждите нас там!

Таат недовольно-вопросительно приподняла брови, но спорить не стала, оставляя другим право на тайны. Веспа и Рийк смотрели на нас с Рашем с одинаковым любопытством, но тоже не осмелились задавать вопросы.

Впервые за долгие годы я шагнул за пределы своей клетки. Было страшно и больно делать первые шаги. За долгие годы я сросся с четырьмя стенами, каменным полом и кушеткой. Мне пришлось выдирать себя из ставшего скорлупой, приросшей к спине, пространства.

В новом пространстве было слишком много непривычных звуков, запахов и цветов. Я сжался в точку, чтобы ничем не выдать своего состояния. Слабости, открытые врагу, могут впоследствии стать его оружием против тебя.

Тьерто вел меня длинными извилистыми коридорами. Их архитектура ничуть не изменилась со времен Сель и так же внушала мне отвращение. Я равно легко чувствую себя при солнечном свете и в пору ночной тьмы, но вот отсутствие пространства, теснота и давящий потолок нагоняют на меня тоску. Мы прошли малыми вратами ко дворцу императора. Я успел зацепить взглядом кусочек природы, набрать полные легкие свежего воздуха, прежде чем снова нырнуть в еще более мрачные и темные помещения.

Раш не проронил ни слова и ни разу не обернулся посмотреть, следую я за ним или нет. Встреченные нами тьерто, и мужчины, и женщины, в ужасе отводили от меня глаза, но ни один не подошел к брату императора поинтересоваться, что происходит. Да, дисциплина и покорность у них феноменальные…

Возле высокой закрытой двери мы остановились. Перед ней стояла маленькая женщина с недвижным волевым лицом. Я знал Мать двоих сыновей из Дома Тьерто еще по своей предыдущей жизни и, несмотря на мою ненависть ко всему их роду, не мог не уважать ее и не восхищаться ей. Едва достающая сыну до плеча, она шагнула к нему, цепко ухватила за подбородок и вгляделась в глаза. Я прекрасно понимал, что для нее нет тайны, зачем мы здесь. Одно ее слово, и Раш повернет назад. Никакие благие цели не заставят его пойти наперекор воле матери. Но она молча отступила. Укутав лицо в темную траурную ткань, которую носила со времен гибели внука, она удалилась, не удостоив меня даже мимолетным взглядом.

Раш положил руку на створку двери, не решаясь толкнуть ее.

— Ты возьмешь меня с собой поучаствовать?

Я постарался придать своему тону ехидство и беспечность. Это далось через силу: почему-то мне совсем не хотелось задевать и злить его. Он обернулся: лицо недвижное, как посмертная маска, что там за ней происходит — ведает лишь Хаос.

— Что-то ты стал слишком болтлив. Может, стоит укоротить твой язык с помощью ножа? Твое общество сразу станет гораздо приятнее. Оставайся здесь!

— Я должен видеть, должен быть уверен, — с нажимом я выделил каждое слово.

— Я позову тебя позже. У тебя будет шанс убедиться в том, что я держу свое слово.

Он открыл дверь и шагнул в сумрак спальни великого императора тьерто — существа, которого я ненавидел больше всех прочих, клятвопреступника и убийцы.

Я бы мог пойти за ним или наблюдать, жадно приникнув к щели незатворенной двери. Но не стал ничего делать: верил, что Раш выполнит свою часть сделки, чего бы ему это ни стоило. К тому же он ведь оказывал большую услугу собственному народу, почти задохнувшемуся под безумной пятой Дарша Хамам.

Я подошел к маленькому, затянутому зеленью окну. Сквозь густую листву был виден кусочек реки и пара деревьев с серебристыми кронами, склонившихся над ней. Тьерто умели жить, не подчиняя себе природу, но гармонично вписываясь в нее. Этому у них стоило бы поучиться прочим расам.

Легкий шорох-шепот-стон пронесся по коридору. Казалось, его издали сами стены, сотворенные из камня, помнящего другой мир, и наполненные скорбью о нем. Я обернулся: на пороге стоял Раш. Змеиные глаза были прикрыты, а лицо полнилось болью. Пульсировал туннель дарки, активно испускающего волны спокойствия, но вряд ли это помогало.

— Ты можешь зайти, убедиться. Скоро здесь будет очень тесно. Надеюсь, мой сын придет одним из первых — я послал за ним Най.

Я вошел в мрачное помещение, пропитанное запахами болезненной плоти, пота и перебродивших ягод. Император лежал на бескрайней кровати, занимая ее полностью. Он казался огромным вздувшимся мешком, наполненным одним воздухом. Глаза, настежь раскрытые, белесые, отражали низкий потолок и пламя толстых оплывших свечей. Я должен был что-то почувствовать — удовлетворение, радость от свершившегося возмездия, но грудь моя полнилась лишь отвращением и жалостью. Хотя он был злейшим моим врагом, я помнил его совершенно другим: сильным, расчетливым, умным, а не недвижной грудой сала. Видеть его таким было грустно.

Мое внимание привлекло шевеление под простыней, которой он был накрыт. Я приподнял ее и отшатнулся: дарки покидали мертвое тело. Они проталкивали драгоценные камни и, слепо подергиваясь, выбирались наружу. Зрелище было омерзительным. Я рванул к выходу, сдерживая тошноту.

Раш уже был не один. Рядом стоял молодой тьерто, ошеломленный и испуганный. Видимо, это был Ори, его единственный сын. Отец уже сумел совладать с собой. Его голос и вид были прежними — спокойными, лишенными эмоций.

— Твой дядя умер от несчастного случая во сне. Мне нужно будет покинуть Торонто, и я не знаю, когда смогу вернуться. На время моего отсутствия ты становишься главой Дома. Надеюсь, ты понимаешь, какая это ответственность.

Парень молча кивнул. Он взглянул на меня, пытаясь понять, что я такое.

— Отец! Это же…

Раш перебил его, не дав закончить вопрос.

— Для всех остальных Домов у нас ничего не произошло и Дарш Хамам по-прежнему восседает на престоле. Если заткнуть болтливые рты тебе самому не под силу, попроси о помощи бабушку. И вообще, чаще слушай ее, чем свою мать, и не позволяй последней манипулировать тобой.

Внезапно брат мертвого императора шагнул к сыну и порывисто обнял его. Кажется, им обоим стало от этого неловко, и юноша быстро отстранился.

— Отец?

Раш покачал головой.

— Прости, но мне нужно спешить. Надеюсь, у нас еще будет время на длительные и подробные разговоры и объяснения.

Подойдя к стене, он коснулся пальцами рельефных узоров на камне. Тут же часть кладки отъехала в сторону, открыв узкий и темный лаз. Я не удивился: в замке тьерто, даже не так давно построенном, не могло не существовать тайных дверей и ходов. Прятки и интриги у них в крови. Раш кивнул мне, чтобы я следовал за ним. Вздохнув, я полез в эту кроличью нору, напоследок полюбовавшись на оторопелое лицо юнца, неожиданного ставшего наследником.

С противным хлопком стена за моей спиной встала на место. Тьму разгоняло слабое голубое сияние, исходящее от влажных и склизких камней, которыми был выложен проход. Но даже в его тусклом свете я рассмотрел внимательный, изучающий взгляд тьерто.

— Что? — огрызнулся я. — Разве мы уже никуда не торопимся?

— Помни о том, что я сделал ради того, чтобы ты пошел с нами. Не забывай о том, что я отдал, когда тебе захочется предать меня — заодно со всем миром.

Я фыркнул. Но удостаивать его ответом не стал. Умный змееныш! Только вот он не учитывает, что одной смерти слишком мало, чтобы искупить вину тьерто перед Домом Тса, чтобы полностью расплатиться по счетам.

Слава Хаосу, долго плутать по гнетущим норам не пришлось. Очень быстро они вывели нас к малым вратам, пройдя которые, мы оказались на залитой все еще ярким сентябрьским солнцем поляне, между рукотворных холмов-тайников. Здесь нас дожидалась, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, остальная компания.

— Ваши врата там, — Раш указал Таат на один из холмов.

Веспа вцепилась в руку полукровки, а он насупился. Миин’ах взглянула на тьерто вопросительно.

— Нам следует уже идти?

Раш бесцеремонно ухватил Рийка за плечо.

— Время нынче — великое сокровище, не стоит попусту им разбрасываться. Думаю, нас уже ждут. Госпожа, — он слегка склонил голову перед Таат, — оставляю прочее на тебя.

Веспа разжала пальцы на запястье друга. Он скинул с плеча руку тьерто и тепло обнял ее, шепнув:

— Все будет хорошо. Встретимся у орьявит, только постарайся не влюбляться ни в кого из этих лощеных красавчиков Гельмы.

Она улыбнулась и подмигнула ему.

— Будь аккуратнее с лапочками къерго — рога-то у них подлиннее и поострее твоих будут.

— Как трогательно, — я все же не удержался от язвительного комментария.

Смутившись, девушка тут же отстранилась от Рийка, и Раш увел его в сторону одного из холмов.

Таат смотрела на меня растерянно: не удалось ей спихнуть на другого обязанности главной. Я демонстративно скрестил руки на груди, всем своим видом показывая, что принимать за кого-то решения не собираюсь. Женщина вздохнула.

— Пойдемте. В конце концов, я должна быть рада. Побывать в Гонолулу было моей детской мечтой. Правда, обстоятельства и компанию, — она выразительно покосилась на меня, — я себе как-то иначе представляла.

Аркх Гонолулу.

Таль

Я

Молчанье храню

Ибо слова мои мертвы

Прохлада простыней, запах мускуса и пота... Вечер каждый раз — как сердечный приступ. Я продирался к нему сквозь сны и, открыв глаза, видел багровую краску заката растекшуюся по полу. Темное, налитое жизнью и солнцем с густой гривой темных волос, пухлыми губами и широким туземным носом — новенькая в моих покоях. Ее лишь недавно отобрали в качестве прислуги в верхний город, прочие давно приучены оставлять меня к моменту пробуждения в одиночестве.

Ее дерма безмятежна и противна. То, что казалось чарующим и прекрасным в утренние часы, сейчас вызвало омерзение. Сброшенная змеиная кожа, опустошенный сосуд, женщина, которая уже принадлежала тебе и которая ничего для тебя не значит.

Я выпутался из ее липких закостеневших объятий и с трудом поднялся. Мир закружился, рассыпался цветными яркими пятнами, взрезающим изнутри череп. Мне пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы собрать его воедино.

— Учитель, усталая бабочка присела на подоконник, пыльца с ее крыльев осыпалась в тщетных попытках прорваться сквозь стекло. Может, стоит распахнуть для нее окно?

— Таль, тебе стоит нарисовать ее. Посмотри, какой удивительный узор на ее крыльях. Тебе несказанно повезло, что ты видишь ее так близко и можешь подробно изучить.

Сразу после пробуждения тяжело. Так было всегда: то, что развеется через час или два, то, что я прогоню прочь или спрячу за крепкой хитиновой броней, лезет в этот час изо всех щелей, сдавливает горло, разрывает душу. А тут еще эта туземка с ее приторными снами об океане, летучих рыбах и горячем синем песке. У меня не хватило сил даже на то, чтобы ее разбудить, не то что прогнать.

Я впихнул свое неподатливое тело в черный прохладный шелк. Из открытого окна не доносилось ни дуновения — дневная жара сменилась тяжелой вечерней духотой. Я оглядел комнату, полную остатков утренне-дневной вакханалии. Нужно сообщить младшей — пусть она отдаст распоряжение слугам и заодно уберет эту человеческую женщину куда-нибудь на кухню, а еще лучше — обратно в нижний город. У меня напрочь отсутствует желание видеть ее снова.

Младшие — наши костыли. Гельма, лишенные способности творить. Они — неотъемлемая часть нашего Дома, они управляют слугами, осуществляют все скучные, но необходимые контакты с внешним миром. И все же их предпочитают не замечать, демонстративно не обращать внимания, как на пигментные пятна на совершенной коже. Они — несмываемый позор и печаль для моей родни, подобно уродливым ожогам на моих плечах. И все же я часто думал, что моя мать предпочла бы произвести на свет младшего, а не такого, как я.

Есть еще те, кого называют открытыми ранами. Они рождаются редко, раз в поколение или еще реже, и не живут долго. Разве можно существовать, пропуская через себя всю боль мира? Братья и сестры презирают их и жалеют. Надо уметь отделять Искусство от бытия, это первое, чему учат нас учителя, а они к этому не способны. Мне нельзя долго присутствовать рядом с тем, в чьей жизни произошла трагедия. Я — воронка без дна для чужих кошмаров и горестей. Нет, я умею притворяться, я талантливый актер, и даже мать иногда начинает сомневаться в моем диагнозе. И все же нередко в ее глазах и речах проскальзывает сожаление по поводу моего существования и нашего родства. Меня никогда не рассматривали как наследника трона, никто не ждал, что я доживу до совершеннолетия: подобные мне обычно кончают с собой на грани между детством и юношеством. Я уникум, диковинная зверушка, научившаяся существовать вопреки. Только Тьма знает, чего мне это стоило и стоит.

По сути, от смерти меня удержало только одно. Слишком глупо прийти в этот мир и ничего не совершить в нем, родиться лишь для того, чтобы умереть. Я понял это давно и стал старательно подбирать для себя веточки, способные удержать, не дать захлебнуться. Я научился глушить себя — вино, наркотики, бесконечная череда мужчин и женщин, накачанных алкоголем и наркотиками, не покидающих мою постель. Это первый способ, к которому я до сих пор порой прибегаю, как к самому легкому и приятному. Второй сложнее: я заставлял себя, вопреки всем заветам и наставлениям, слить воедино мой дар и мое бытие. Я рисовал в чаду и угаре, когда пальцы отказывались повиноваться, а мысли расползались по самым темным и зловонным уголкам сознания. И я достиг невиданных высот — об этом говорило и восхищение окружающих, и мои собственные глаза. Единственное, что наполняло меня горечью — невозможность здесь, на Земле с помощью своей крови вдохнуть настоящую жизнь в свои творения. Эта грань силы Гельмы осталась на покинутой Сель.

Был еще один способ, я называл его «прививка ядом». Раз в месяц я уходил в нижний город, чтобы напитаться чужой тоской, грязью, ненавистью и болью. После того, как сделал это впервые, отходил с неделю и только невероятное упрямство удержало от того, чтобы вскрыть себе вены. Но прошел месяц, и я заставил себя отправиться туда снова, а потом опять и опять. И постепенно стало легче: я научился если не полностью закрываться, то приглушать чужие страдания, вспыхивающие во мне, подобно пожару. Я настолько осмелел, что даже рискнул отправиться на Черный остров. Это был первый и пока единственный раз, когда я сорвался и пошел на поводу у своей сущности. Я позволил или даже заставил сбежать мальчика-полукровку, чьи эмоции разрывали мне душу, и наказанием стали уродливые шрамы на плечах и еще одна морщинка презрения в уголках губ матери. Я знаю: она кинула своих ищеек на его поиски только для того, чтобы лишний раз задеть меня.

Плачь!

Дорогу мертвому

Омоет слезами оставшийся жить.

У меня было много учителей. Все, кроме одной, из Гельмы. Она же была человеком. Невообразимо талантливой, молодой и прекрасной, когда взялась за меня, и древней старухой с трясущимися руками и ослабевшим разумом сейчас. Она писала стихи, дивные и странные. Дара к слову у меня не было, но это не помешало ей стать для меня другом, пожалуй, единственным в верхнем городе, да и за его пределами тоже.

Раньше я убегал к ней, когда мне требовался собеседник или просто нужно было увидеть взгляд, не преисполненный собственной значимостью. Тогда она занимала просторные покои в западном крыле. Но вот уже лет десять, как ее обителью служила крохотная каморка в подвале, где живут слуги. Теперь мне казалось, что я отдаю долг, приходя в убогое и мрачное место без окон, наполненное запахами старости и болезни. Но одно осталось неизменным: она была поразительно легка, что в двадцать лет, что в девяносто. Ее никогда не терзали гнетущие мысли, скорби и печали не задерживались на сердце, а значит, не наполняли и меня, когда я находился рядом. Удивительно, как при такой легкости и прозрачности ей удавалось когда-то создавать настоящие шедевры.

Я сидел подле нее, глядя на узловатые скрюченные пальцы, которыми она пыталась вышивать. Картинка получалась неумелой, бугристой, отовсюду торчали разноцветные нитки.

— Ты скажи! Ты только обязательно скажи матери, что без окон мне совсем не пишется. Мне нужно солнце видеть, а здесь темно. В листок утыкаюсь, а букв не вижу — всё расплывается. — Она пошамкала губами, подняв на меня белесые, подернутые мутной пленкой глаза. — Спросишь?

— Конечно.

Ложь дается мне легко. Тем более что я слышу эту просьбу не впервые, и каждый раз она забывает о ней через несколько минут после того, как произносит. Если бы я не настоял, моя мать давно бы велела вышвырнуть ее прочь из верхнего города, а в нижнем она и недели бы не протянула. Пришлось напомнить матери, чьими строчками исписаны стены в ее покоях.

Как же Гельма любят забывать подобные вещи... Они иссушают людской дар до дна или же разрушают разум и душу творца вседозволенностью и восхвалением, а после оставшуюся пустую оболочку возвращают обратно в клоаку нижнего, в его грязь и нищету. Они безжалостны, потому что искренне не понимают, как может дар истончиться и исчезнуть, что такое дряхление тела и разума. Если человек перестал быть творцом, для них это означает, что это уже совершенно другая личность, не нужная им, не та, которую они приглашали. Я вижу это по-другому, но лишь потому, что моя эмпатия обострена до предела. Я не чувствую жалости к угасшим — рядом с ними я просто испытываю то же, что и они.

— Совсем скоро осенний бал.

Я аккуратно пододвинул к ней стакан с ароматным чаем, щедро присыпанным дурманом. Человек, привыкший к нему в юности, не способен отказаться от него в преклонных годах. Правда, в отличие от наркотиков, которые изготавливают сами люди, дурман абсолютно безвреден и для тела и для разума.

— Осенний бал... — Лицо ее расплылось в широкой, по-детски наивной улыбке. — Я помню их все. Дивное событие.

— В этот раз все иначе. Годовщина исхода. Выбраны цвета скорби. Весь дворец затягивают сиреневым и черным шелком и бархатом.

— Сиреневым и черным. Вот бы увидеть... — Она помрачнела и вздохнула, видимо, вспомнив, что вход на верхние этажи для нее теперь закрыт.

— Я за этим и пришел. Учитель, может, вы согласитесь сопровождать меня? Знаете ведь, как сыну принцессы Гельмы трудно выбрать себе подходящую пару.

Я подмигнул, легко и непринужденно.

Она снова расплылась в восторженной улыбке. Погладила меня по щеке тонкой птичьей ручкой.

— Мой мальчик, ты наверно, шутишь... Время моих балов давно миновало.

Я не шутил и не издевался. Я действительно собирался пойти на праздник в сопровождении старой людской женщины. Мне хотелось ее порадовать, тем более что до следующей осени она вряд ли дотянет. А еще хотелось досадить этим поступком матери. После моего позора она если и не отреклась от меня публично, то всем своим видом демонстрировала отвращение и презрение. А вслед за ней и все мои сородичи. Даже младшие втихую перешёптывались за моей спиной: подумать только, гельма, не сумевший справиться с полукровкой и позволивший ему ранить себя!.. Не то чтобы это сильно меня заботило: и до этого я был почти отверженным, даже моими картинами они предпочитали восхищаться отдельно от меня самого, но потребность сделать им гадость особенно обострилась у меня именно после этого.

— Я велю прислать вам платье из синего шелка. Ведь вам больше всего нравился глубокий лазоревый цвет.

— Это будет очень мило с твоей стороны, — она хихикнула, и тут же ее внимание переключилось на кусок воска, прилипший к грязному столу. Она принялась старательно его оттирать, бормоча себе что-то под нос и, кажется, полностью забыв о моем присутствии. Я не ждал, что предвкушение радостного события подстегнет ее память и сольет воедино раздробленный разум. И все же, глядя на сосредоточенно сморщившийся лоб и блестящую нить слюны, застывшую между нижней губой и подбородком, я ощутил грусть. Единственное, на что я надеялся: что своим поступком не причиню ей вреда, но лишь чуть-чуть порадую напоследок, пусть даже она и этого не запомнит.

— Мама, ты так редко приходишь, я чем-то обидел тебя? Я неправильный, я знаю, но почему ты отворачиваешь лицо, почему я чувствую, как холодно у тебя в груди, когда ты прикасаешься ко мне?

— Не говори глупости, Таль. Все дети должны жить отдельно от родителей, пока не достигнут возраста разумности. И ты позже присоединишься ко мне во дворце. Ты нуждаешься в правильном воспитании и обучении. Рядом с тобой те, кто сможет в этом помочь.

— Я им не нужен. И тебе тоже не нужен. Я никому не нужен. Мамочка, это так страшно, когда точно знаешь, что испытывают к тебе те, кто рядом.

— Таль, прости, мне нужно уходить. Я рада, что у тебя такие блестящие успехи в живописи, а вот остальные предметы стоило бы подтянуть. Старайся лучше. Возможно, я навещу тебя в следующем месяце, если дела позволят мне отлучиться.

Иногда на меня нападало непреодолимое желание прийти к ней. Не за теплом и материнской лаской, а вопреки холоду, сковывающему ее губы всякий раз, как она видела меня. Вопреки равнодушию, сквозящему в глазах.

Однажды я случайно обнаружил тайную дверь, ведущую прямо в ее кабинет, минуя приемную и прочие дворцовые комнаты. Пролом в стене, завешанный гобеленом, сквозь дырки в котором было прекрасно видно всё, что происходило внутри. Тогда я понял, что мне необязательно говорить с ней, показывать свое присутствие. Достаточно смотреть на повседневные дела Принцессы Хаоса, чувствуя всё, что ее тревожит и радует.

Город

Коварный паук

В липком коконе бьется душа моя

Верхний город представляет из себя единое здание-лабиринт со множеством секторов, крыльев и ответвлений. Архитектура совершенно безумная: где-то сады прорастают сквозь стены и полы огромных бальных комнат, где-то открытые террасы превращаются в крутые винтовые лестницы, ведущие в полутемные подвалы. Дворец — сердце этого многослойного пирога. Он намеренно расположился в самом центре кратера Лииахи, и весь остальной город сползается к нему.

Я брел босиком, и влажная душная ночь струилась сквозь меня, раскрашивала изнутри черным и синим. Я наполнялся ей, и она по капле стекала с кончиков моих ресниц и оседала тенями на веках. Предчувствуя близость живых существ, я скрывался от них в многочисленных нишах и углах.

Есть время легкое — оно служит для жарких объятий и веселых разговоров. Сейчас на мои плечи давил груз времени тяжелого — такого, когда хочется быть в совершенном одиночестве. Когда каждое слово, обращенное к тебе или произнесенное тобой, подобно острому ножу вспарывает мозг. Мне удалось добраться до дворцовых покоев, избежав ненужных встреч.

Когда я скользнул в знакомый пролом за мраморной статуей молящийся девы, оставшейся еще с людских времен, сразу услышал доносящиеся из кабинета приглушенные голоса.

— Госпожа, прибыли посланцы из Торонто. Их трое. Они ждут в приемной.

— Посланцы? Вроде бы император просил у нас приглашение для одного. Как они сумели пройти втроем?

— У двоих из них метка, позволяющая проходить любыми вратами. Но это еще не все странности…

— Подожди, Юсим. Я и так уже заинтригована. Позволь мне самой увидеть то, что сделало твое лицо таким испуганно-удивленным. Ничего не говори мне, просто позволь им войти.

Я приник к знакомой дырке в полотне в предвкушении любопытного зрелища.

Мать моя сидела, вольготно раскинувшись, на низком диванчике. Он специально был поставлен таким образом, чтобы гости вынуждены были, стоя, смотреть на госпожу Гельмы сверху вниз, отчего они терялись и чувствовали себя неловко. А для того чтобы расслышать ее мягкий и завораживающий шепот, им приходилось неудобно и некрасиво сгибаться. Она страсть как любила такие ситуации.

Но стоило появиться неожиданным посетителям, как вся вальяжность сползла с нее в один миг. Мать резко поднялась, и кривая улыбка вымученно воцарилась на ее губах. Тонкие пальцы вцепились в край роскошного черного халата, укутавшего ее с головы до ног. Интересно, кто именно из пришельцев вызвал у нее столь странную реакцию?

Я внимательно пригляделся к вошедшим. Две девушки и мужчина. У одной, миин’ах, лицо было знакомым. Определенно, мы встречались — может быть, она была одной из сопровождающих, когда я посещал Милан на прошлогоднем Посвящении. Вторая была из людей, совсем юная, с ничем не примечательным лицом с крупными чертами и угловатой фигурой. Вряд ли эти двое сумели бы так взволновать мою мать.

Значит, мужчина. Поначалу я решил, что и он человек, но, всмотревшись, понял, что ошибся. Он выглядел клубком скрученных нервов. За каждым жестом или поворотом тела пряталось что-то темное, тяжелое и опасное. Отчего-то я никак не мог его почувствовать, что было совсем уж странно. Глухая стена, сквозь которую не пробивалось ни отголоска эмоций. Именно на него смотрела, не отрываясь, мать. Повисла неестественная пауза, во время которой они буравили друг друга глазами, а остальные поглядывали на них с тревогой.

Мужчина заговорил первым:

— Ты мало изменилась, Сайлим. С каких пор ты стала Принцессой Гельмы? Или такова награда за предательство?

Она расслабила пальцы, позволив им отпустить ни в чем не повинный кусок шелка, расправила плечи и вдруг облизнулась. Совсем как кошка, приметившая аппетитную мышку, высунувшую мордочку из безопасной норки.

— Асаи, вот не думала, что доведется еще встретить тебя в мире живых. Да еще и свободным, без кандалов и цепей. Надеюсь, хоть клеймо на месте, последний Проклятый из мертвого Дома?

Тут для меня, наконец, всё прояснилось. И реакция матери, и странная непроницаемая стена вокруг души незнакомца. Я слышал о том, что одного из Дома Тса оставили в живых, но никогда не думал, что мне представится случай увидеть его.

Интересно, что же все-таки произошло на Сель? Почему он смотрит на мою мать с таким презрением, более того, отвращением? Мне казалось, она не способна вызывать подобные эмоции. Всё ее существование было направлено лишь на то, чтобы ее обожали, вожделели и боготворили, и в этом она добилась потрясающих успехов. И что за предательство, о котором он говорит? Сайлим стала принцессой Гельмы уже на Земле, вскоре после наступления Великой Беды. По официальной информации предыдущий правитель (мой дедушка) отошел во тьму по своей воле, устав от долгих лет царствования и не желая привыкать к жизни в новом мире. Именно Сайлим исполнила его волю и помогла осуществится переходу, но все было законно, в присутствии нескольких свидетелей.

Миин’ах не дала Проклятому ответить.

— Прошу прощения, госпожа, но у нас важное дело. Поэтому позвольте прервать столь увлекательный обмен любезностями и перейти к сути.

— Валяйте, — принцесса присела на кресло, грациозно скрестив ноги, так что халат призывно распахнулся, обнажая стройное бедро.

То, что говорила рыжая, было страшно и дико. Хаос, пришедший на Землю? Это может стать большим кошмаром, если окажется правдой. Но моя мать, казалось, вовсе не была шокирована. Она слушала с усмешкой, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. Когда миин’ах озвучила свою просьбу: пожертвовать королевскую печать Дома гельмы и найти добровольца, который не устрашится отворить врата и вступить на Сель. Сайлим задумчиво кивнула. Поднявшись, она прошлась из угла в угол, размышляя. Повисла гнетущая пауза. Она прервала ее, заговорив ласково и мягко:

— Что ж, как вы понимаете, королевской печати для такой благой цели мне не жалко. Найдутся и руки, которые донесут ее до врат и сумеют воспользоваться. Только… — Она улыбнулась самой обольстительной улыбкой из своего арсенала, той, от которой дыбом поднимались волоски на коже у всех, независимо от возраста, пола и степени родства. — Попросить меня об этом должна не ты, дочь огненных ветров. Пусть преклонит колени Проклятый, пусть умоляет меня об этой услуге, и тогда я пойду вам навстречу.

Миин’ах вздернула бровь.

— Пойдете навстречу? Разве ваши интересы не совпадают с интересами остального мира? Вас не страшит присутствие Хаоса на Земле?

Сайлим легко и непринужденно пожала плечами и капризно поджала губы. Образ девочки— подростка был ее любимой маской, которой она старалась пользоваться как можно чаще.

— Гонолулу находится на острове. Насколько я помню, Хаос не слишком любит открытые водные просторы. Сомневаюсь, что он сможет нас учуять, а даже если учует — сумеет добраться. Так что, да, я окажу вам великую милость, отдав печать, символ и силу моего Дома. Мне кажется, взамен я требую не так уж много.

Миин’ах не могла подобрать достойных слов для ответа. Она смотрела на Проклятого чуть ли не с мольбой. Да уж, видимо, бедная девушка ощущала себя сейчас между молотом и наковальней.

— Я не приклоняю колени перед падалью. И лично мне просить тебя не о чем.

Он сказал это, словно брезгливо сплюнул, и отвернулся. Сайлим дернулась, лицо ее исказилось гримасой гнева. Образ милой девочки сошел моментально, обнажив ненависть и ярость. Девочка-человек, безмолвно простоявшая у стены во время всего разговора, испуганно ойкнула. Кажется, она порывалась что-то сказать, но отчаянно сдерживала себя.

И все же моя мать сумела справиться с собой и заговорила почти спокойно:

— За твои слова тебя стоило бы выкинуть в Мертвые земли с отрубленными руками и вырванным языком, и девок, пришедших с тобой, отправить туда же. Но я не хочу портить себе настроение видом крови. Вы, — она кивнула женщинам, — можете убираться на все четыре стороны. А ты останешься в Гонолулу в качестве пленника, и поверь: жизнь твоя будет гораздо менее приятной, чем была у змеелюдов.

Он расхохотался, зло и весело. Сжав кулаки, мать шагнула к нему с перекошенным от ярости лицом. Дорогу ей заступила миин’ах. Руки ее пылали, а волосы искрили и потрескивали, огненным ореолом обрамляя каменно-спокойное лицо. Мать отшатнулась — то ли от ужаса, то ли от жара, исходившего от девушки, а та отчеканила:

— Вы, видимо, перепутали нас со своими слугами. За мной стоит мой народ, и на мне лежит благословение Дома тьерто. Асаи нужен нам, и вы не посмеете забрать его. Не думаю, что в ваших интересах ссориться сразу с двумя сильными расами.

Сайлим молчала. Я видел и ощущал всю гамму ее эмоций. Наконец, ей удалось совладать с собой и заговорить спокойным, приторно-ласковым тоном:

— Что ж, посланница, ты права. Я не буду преступать закон и чинить вам препятствия, но и помогать вам тоже не собираюсь. Это мое право. Вряд ли вы сумеете найти кров в верхнем городе, но грязные кварталы нижнего к вашим услугам. И еще: те, кто носят метку посланника, могут воспользоваться вратами, но, как я вижу, есть она не у всех. Могу обещать, что к связи с другими Домами вас и близко не подпустят, так что приглашения и встречающего вы не дождетесь. Желаю вам удачно провести время в аркхе Гонолулу. Да, кстати, через четыре дня будет осенний бал, и я официально вас приглашаю. Вам необычайно повезло: застанете лучшее событие года. А теперь, с вашего разрешения, я заканчиваю аудиенцию и очень надеюсь, что вы постараетесь не попадаться мне больше на глаза.

Она демонстративно отвернулась, и по комнате легким звоном разнеся напев колокольчика. Появился Юсим, один из последних ее любовников. Под осуждающее молчание посланников мать отдала ему приказ:

— Милый, проводи, пожалуйста, наших гостей вон из моего кабинета. Позаботься о том, чтобы им не причиняли вреда, и передай всем, что тот, кто решит оказать им помощь, рискует навлечь на себя мое недовольство.

Как только они выходили, я уловил едва слышное «стерва», брошенное сквозь зубы миин’ах.

Сайлим, до синевы прикусив нижнюю губу, принялась метаться из угла в угол. Она швырнула об стену дорогую древнюю вазу, а затем замерла, запустив пальцы в густую пепельную шевелюру и запрокинула голову. От нее шли волны раздражения вперемешку с чем-то болезненным и очень личным. Мне на мгновение стало стыдно, что я подсматриваю за ней, когда из нее рвется что-то столь незнакомое, чужое и слабое.

Память

Открытая рана

Под повязкой прожитых лет

Я нашел их в лазуритовой террасе. Видимо, здесь их оставил — довел и бросил, мамин подручный. Они ругались, не особо заботясь о посторонних, которые могли их слышать их. Вернее, ругалась миин’ах, а Проклятый слушал ее с непроницаемым лицом. Человеческая девушка нарочито сосредоточенно изучала куст бархатных роз, видимо, опасалась тоже попасть под раздачу.

— Если это был изощренный способ завалить нашу миссию, то могу тебя поздравить: ты в нем преуспел. Одного не могу понять: зачем тогда ты согласился помогать? Сидел бы себе дальше в темнице, читал книжки и ждал приближения любимого Хаоса.

Он пожал плечами.

— Здесь лучше — просторнее. Свежего воздуха опять же больше, пахнет неплохо.

— Ты же понимаешь, что стоит нам с Веспой уйти и для тебя все изменится. Ты зависишь от нас, зачем же подставляешь?

Все тем же холодным и бесцветным тоном он произнес очень медленно, выделяя каждое слово:

— Я не завишу ни от кого. И я не нарушал данного тьерто слова. Молчание не входило в число условий, которые я обязан был выполнять.

— Из-за тебя…

— Да хватит уже! — Не выдержала девушка-человек. — Может, подумаем о том, что дальше делать? Что есть, где спать. А главное, как эту дурацкую печать добыть. Может, можно ее спереть, раз по-хорошему не отдает. Это же не проступок, если во имя благой цели. Что вы на меня так смотрите? Я между прочим по просьбе Таат там молчала, как рыба об лед. И в итоге напортачила все равно не я.

Именно на этой ноте я решил, что настала моя очередь появиться на сцене. К тому же что-то подсказывало мне, что мое присутствие для Проклятого секретом не является. Более того, думаю, он почувствовал меня еще в комнате матери.

Легким шагом я вышел из-за колонны, которая надежно скрывала меня до этого. Увидев меня, спорщики разом замолчали. Я расплылся в самой обаятельной улыбке, на которую был способен.

— Как хорошо, что я вас так быстро отыскал. Так получилось, что я случайно услышал ваш разговор с принцессой Гельмы.

— Случайно? — Бровь Проклятого с убийственной иронией поползла вверх.

Я сделал вид, что не услышал этой реплики.

— Я не согласен с решением Госпожи и приглашаю вас под свою крышу. Не стоит делать поспешных и необдуманных шагов. Прохладное вино и пряное мясо утолят ваш голод, а там и ситуация, в которой вы оказались, будет смотреться не так печально.

— С чего это такая забота и участие? — ехидно спросила человеческая девушка. — А как же проблемы, которыми грозила принцесса каждому, кто захочет помочь нам?

Миин’ах раздраженно дернула ее за рукав и закатила глаза.

— Кажется, я забыл о своих манерах. Не узнал ваших имен и не представился сам. Меня зовут Тальгарстир, или просто Таль. Поверьте, милая барышня, обещанная кара меня вряд ли коснется.

Я заметил, какое впечатление мое имя произвело на девушку. Она вздрогнула и побледнела. Интересно где и от кого она могла слышать обо мне?

Миин,ах представилась первой. Родового имени она называть не стала, видимо, сочла меня недостойным. Просто сухо бросила: «Таат». Девушку-человека звали Веспа Манчи, о чем она поведала после небольшой паузы. Проклятый отвечать не стал вовсе. Скрестив руки на груди, он рассматривал меня, словно какое-то мелкое и противное насекомое. Под его взглядом было не очень уютно, и я по-прежнему не мог его почувствовать. Это было очень странно, словно у меня отобрали один из органов чувств.

— Итак, раз мы теперь знаем друг друга, почему бы не продолжить разговор в более уютной атмосфере?

Девушки настороженно переглянулись, а мужчина фыркнул.

— Нет, конечно, у вас есть альтернатива. В нижнем городе тоже можно найти кров и ночлег, но вряд ли вам понравятся условия, которые вам предложат. Женщины из других аркхов почему то крайне негативно реагируют на крупных крыс, тесноту и кусачих насекомых, которые водятся там в изобилии.

Мои слова подействовали: я увидел, как на их лицах проступили брезгливость и отвращение.

— Лучше спать рядом с кусачими тварями, чем в обществе падали, — Проклятый произнес это без злобы, абсолютно спокойно, словно не кидал оскорбление, а сухо констатировал факт.

Тут я уже не выдержал. Не то чтобы меня легко задеть словами, но слишком явное презрение, которое он демонстрировал, заставило меня вскипеть. Стиснув зубы и с трудом укротив гнев, я заговорил максимально доброжелательно и мягко:

— Разве мы были знакомы раньше? Может, я совершил какой-то проступок по отношению к вам? Напомните мне о нем, пожалуйста, и я принесу вам свои искренние извинения.

Он пожал плечами.

— Ты из племени падали. В тебе течет кровь предателей — разве ты можешь быть иным, отличным от всего своего рода? По мне, этого довольно.

— Хватит! — Таат в ярости рассекла рукой воздух. — Ты достаточно наговорил сегодня. И я клянусь, что если из-за твоих речей нам не удастся завершить нашу задачу, я лично арендую лодку и, направив ее к границе, вышвырну тебя за пределы Сети.

Он усмехнулся.

— А ты уверена, что справишься со мной, дочь огненных ветров?

— Я уверена, что найдется множество желающих мне помочь. Так что не сомневайся: один против всех, да еще с запечатанной силой, ты долго не протянешь.

— Возможно, этим ты осуществишь мое главное желание: не тянуть больше.

— Вам не надоело? — встряла Веспа. — Мы решение какое-нибудь принимать будем, или вы до прихода Хаоса здесь грызться собираетесь?

Таат вздохнула и повернулась ко мне.

— Похоже, у нас действительно нет выбора. Мы принимаем столь любезное приглашение, в надежде на ваше здравомыслие и благородство.

— Завтра утром будешь ли ты ждать и желать меня, пепельноволосый мальчик? От тебя так сладко пахнет медом и виноградом. Это кружит мне голову...

— Отогрей меня сегодня — пусть отступит холод... Наполни меня собой до дна, до дрожи, до вставшего в горле скомканного дыхания, и я не забуду тебя. Ты станешь лучом солнца, пронзающим зелень листвы, или белой кошкой, свернувшейся клубком на подоконнике. Ты станешь мазком краски на холсте, и тебя узнают другие, узнают и полюбят сильнее, чем способен полюбить я. Не проси меня о большем.

Я не знаю, зачем позвал их к себе и отчего решился открыто выступить против матери. Обычно я не действовал настолько прямолинейно и неосторожно, здраво полагая, что рано или поздно ее терпение может лопнуть, и тогда на мою голову обрушатся вещи пострашнее лишения права наследования. Например, изгнание в Мертвые земли или заключение на Черном острове. Но любопытство было сильнее инстинкта самосохранения, к тому же меня не покидало ощущение некой связи с этой троицей и со странной дорогой, что лежала под их ступнями и уходила в неведомое.

Аркх Кабул

Зарак

День был дерьмо, да и вся неделя тоже. Жара стояла ужасная. В подземных чертогах вообще не продохнуть. Мои лучшие бойцы на тренировках обливались потом и задыхались. Вождь, пожрала бы его Тьма со всеми потрохами, жаждал зрелищ, и я обязан был их ему предоставить. Шел месяц боев. Битвы между братьями были под строжайшим запретом, но любой из них по желанию мог выйти на арену против человека, который, естественно, становился трупом спустя пару минут. Это не считалось почетной победой и случалось нечасто. Но в этот год будто ветром Тьмы всем повыдувало мозги и заполнило головы жаждой крови. Что ни день, приходилось заставлять рабов разжигать десятки погребальных костров для погибших гладиаторов. И как так вышло, что именно я отвечаю за всю эту возню с грязью, которую люди производят и которая остается после них?

А вчера вождь громогласно объявил, что задолбался править за почти тысячу лет и хочет передать власть. Но нужен достойный. Двое къерго, которые одержат больше всего побед в последний день месяца боев, сразятся между собой, и сильнейший (понимай, выживший) получит всю полноту власти. Говоря это, он косился в мою сторону. Совсем из ума выжил, если считает, что мне охота управлять кучкой беглецов и толпами рабов-людей. Да если бы мне нужна была эта долбанная власть, я бы ее мог взять еще на Сель. А косить ради этого на арене тех, кого сам худо— бедно обучал — херня какая-то. Но наверняка найдутся желающие. Чую: ждет меня в последний день кровавая жатва.

Насмешка судьбы: нам, всегда любившим прохладу и свежесть, при жеребьевке досталось это адское пекло. Къерго старались не выходить за пределы подземных чертогов, особенно летом в дневное время. К сожалению, ко мне и к надсмотрщикам за людьми это не относилось. Земля для нас стала настоящей ловушкой. Поначалу мы пытались жить, как привыкли на Сель. Ритуальные битвы в первую сотню лет оставили в живых меньше четверти из тех, кто совершил переход, после чего вождь вынужден был запретить их.

Тогда, чтобы не давать застаиваться ярости, мы переключились на людей. Но, несмотря на то, что их женщины рожали много и часто, скоро мы поняли, что дети не успевают вырасти и скоро не кому будет пасти скот, сеять хлеб и служить в подземных чертогах. Молодых мужчин, пригодных к битам, практически не осталось. Их самки тоже были слабы и чаще всего соитие с нами оборачивалось для них смертью. Пришлось опять менять законы: ввести правило месяца боев, запретить брать себе больше пяти женщин в год. Я тогда как раз провинился, и вождь спихнул на меня ответственность за поиск и тренировку новых бойцов, способных сделать из сражения яркое зрелище.

Поначалу мне это было отвратительно. Особенно сами люди — их слабость, хрупкость и покорность, Но современем я понял, что мне оказали неплохую услугу, повесив это ярмо. Мне не было скучно, как остальным, я научился драться так, чтобы не причинять непоправимый вред соперникам, и в то же время горячить кровь и упиваться арзартом.

И бойцы мои, клянусь Тьмой, были не так уж плохи. Некоторым удавалась продержаться много сезонов — таких я отпускал доживать свой век почти на свободе, запрещая надсмотрщикам приближаться к ним и их семьям. Я всегда ценил и уважал стойкость, даже ее в таких ничтожных существах. И они благодарили меня, сами приводили подросших сыновей — ведь принять смерть на арене всяко приятнее и почетнее, чем сдохнуть в бараках от очередной эпидемии или на полях от усталости. А если удавалось пережить месяц боев, то до следующей осени жизнь в сытости и комфорте была обеспечена — и бойцам, и их семьям.

Но в этот год все мои братья как с цепи сорвались. Из пяти сотен моих бойцов уже сейчас осталась только сотня, да и то больше половины находились в таком состоянии, что не могли больше выдержать ни одного боя. А впереди еще четыре дня, включая последний, в время которого одна Тьма знает, что будет твориться. Я сбился с ног, прочесывая людские бараки в поисках хотя бы уверенно стоящих на ногах особей. Ни о какой нормальной тренировке речи уже не шло.

Корх и Штрат — главные надсмотрщики северного и западного секторов Кабула, уже шипели, едва завидев меня. Их тоже можно понять: если я выгребу всю рабочую силу и жрать зимой из-за этого будет нечего, вождь их по головке не погладит. Хотя, если вождь сменится, старые законы могут станут прахом.

Сегодня я направился в восточный сектор. У нас с Торшем (его главным надсмотрщиком) была договоренность: он обещал подкинуть мне с десяток молодых ребят. Крепких и не слишком замордованных полуголодным существованием и тяжелой работой.

Он ждал меня под тенью развалин Ид Гах. Когда-то это был красивый дом, в котором люди молились своему Богу, теперь же от него остались только две обшарпанные узкие башни, да полу-рассыпавшиеся ворота. Закон запрещал людям собираться вместе, не под надзором, чтобы чтить своего бога и справлять обряды. Это не жестокость, а простая предусмотрительность: чем меньше будет свободы, тем в реже будут вспыхивать бунты. Так поколение, помнящее прежние времена и грезящее лучшей жизнью, вымерло, и достаточно быстро, а за ним пришло покорное и безликое.

Рядом с Торшем топталась группа оборванцев, и если он позволил себе возлежать на принесенных подушках в прохладной тени, то им приходилось жарится под прямыми солнечными лучами, стоя на ногах. В группе я заметил странную пару: старика с обрубком вместо одной руки и полростка, держащегося позади него. Я кивнул на них брату. Тот пожал плечами.

— Умолял взять с собой, мне лень было отказывать. Говорит, из твоих бывших птенцов.

В лицо я этого дедка не помнил, но это ни о чем не говорило: люди меняются быстро. Я еще раз, более внимательно оглядел остальную добычу.

— Что-то ты для меня одно дерьмо насобирал. Они же на ногах с трудом стоят, куда им на арену.

— Бери, что есть, брат, — он вздохнул. — Ты меня и так, считай, раздел и обобрал. Поверь, я с худшим дерьмом на руках остался. Не знаю, как зиму протянут.

Раздраженно сплюнув, я шагнул к рабам.

— За мной идите. А ты, со щенком своим, — я обернулся к старику, — обратно топай. Мне немощь не нужна.

Он кинулся мне в ноги, хватая за штаны. Потрясал укороченной конечностью, плакал, умоляя взять сына, из которого получится отменный боец, а на полях жизнь его будет короткой. Я пристальнее вгляделся в мальчишку.

— Да, он у тебя, дед, никак слеп! Ты что же, калеку на верную гибель спроваживаешь? Или досадил тебе чем? Так есть менее болезненные способы с жизнью расстаться.

Довольный своей шуткой, я рассмеялся.

— Хозяин, вы не думайте! Он, как муха пролетает, слышит. Все, что не может увидеть, он предчувствует. Арена для него спасеньем будет.

Мне было жарко, тошно, и по сердцу кто-то скребся. Как не крути, а после столь долгого и плотного общения с людьми я начал испытывать к ним что-то вроде сочувствия (если я правильно понимаю значение этого типично человечьего слова). Но тут вариантов не было. Я наклонился к его уху.

— Послушай, старый!! Даже если ты не врешь, сейчас точно не время для спасенья кого-либо. Все, кого я сейчас забрал, полягут к концу недели. Ты хочешь для него такой судьбы? Продержитесь год, и в начале следующей осени мы поговорим.

Он поник и отстранился. Я ушел, не оглядываясь. Покорные смертники с трудом ковыляли за мной. Печальный, гнетущий взгляд старика буравил мне спину.

Мы привыкли жить вместе, бок о бок. В подземных чертогах были места для еды, места для разговоров и тренировок, а также лежбища. Я знал, что другие расы ценят одиночество. Но близко столкнулся с этим, только наблюдая за людьми. Для меня было диким их желание иметь что-то свое: спальное место, тарелку и ложку, украшения. У нас единственной личной вещью было только оружие, и то лишь потому, что это больше чем предмет, почти часть тела. С тонкими длинными ножами, изготовленными из собственных спиленных подростковых рогов, расставаться было нельзя, а потерять их — значило навлечь на себя немыслимый позор. Все же остальное принадлежало племени, и любой из братьев одновременно владел всем и ничем.

Заведя свои приобретения в тренировочные ямы, я передал их самому толковому из моих бойцов-людей. Сегодня он посмотрит, стоит ли кто-то из них того, что бы его поберечь, или же все пойдут на разогрев более опытным мужчинам. Я учил, их как зрелищно и достаточно долго вести с такими бой, чтобы зрители не были совсем уж разочарованы неравной схваткой. Сам следить за его проверкой не стал, ушел спать. До ночных боев оставалась еще четыре часа, а я не ложился много дней. Не то чтобы ощущал себя совсем измотанным, но отдохнуть стоило. Слава Тьме, спим мы очень мало — время, потраченное на это, считается потерянным, а занятие бессмысленным. Но раз в несколько дней все же приходилось этим заниматься.

В лежбище было пусто и темно, только из угла доносились хрипы и болезненные стоны. Видимо, кто-то из братьев притащил рабыню развлечься. Звуки были неприятными, но сильно помешать мне не могли. Я улегся на ближайшую к выходу кучу шкур и закрыл глаза.

Стоило мне только провалиться в дремоту, как звук большого колокола оповестил всех об общем сборе. Ругаясь сквозь зубы, я принял сидячее положение. Брат, которому не дали закончить начатое, ругался из своего угла куда как сильнее. Я не узнал его по голосу и поспешил выйти первым, чтобы не пересекаться. Я не понимал, тех кто пытался удовлетворить свою похоть с рабынями. Может, слишком хорошо помнил наших женщин, оставшихся на Сель, их мудрость, силу и величие. Людские самки по сравнению с ними казались жалкими и желания не вызывали вовсе.

Центральный зал был забит до отказа. Чадили факелы, развешанные по стенам. Братья стояли и сидели, недовольно переговариваясь в ожидании вождя. Большой колокол звонил редко, это всегда означало что-то важное. Хотя с последнего сбора времени прошло не так много. Тогда вождь объявил о своем решении найти преемника и вернуть себе имя (стать обычным членом племени). У вождя имени нет и быть не может — он голос всех братьев, их чаяний и деяний.

Я должен был приблизится к помосту, на который он взойдет, как его «нож», чей долг — всегда быть поблизости на таких собраниях. «Нож» — признанный лучшим воин племени. Он — защита вождя и палач для него же. Я получил этот титул еще на Сель, и продолжал волочить почетное ярмо и здесь, на Земле.

С трудом мне удалось протиснуться сквозь галдящую толпу и занять подобающее место. Вождь, как видно, только этого и ждал. Он ввалился в зал в сопровождении чужаков. Один был мне хорошо знаком — Раш Хамам, брат императора тьерто, второго же видел впервые. На секунду показалось невозможное: что он мой маленький брат, не достигший возраста зрелости. Но когда присмотрелся, осознал, что он слишком хрупкий даже для подростка кьерго. Короткие рога и несколько других деталей окончательно убедили меня в том, что я обманулся. Несомненно, наша кровь текла в нем, но очень разбавленная. Странно, я слышал, что опыты с полукровками полностью провалились... Но что, во имя Тьмы, эта странная парочка здесь забыла? Похожие мысли, видимо, возникли у всех, поскольку гомон и разговоры усилились. Вождь поднял, руку призывая к тишине, и не сразу, но она наступила.

— Братья мои, как вы видите, к нам прибыли нежданные-незваные гости. Они очень хотели побеседовать со мной наедине, но, видимо, они не знают , что у племени нет тайн друг от друга.

Гул стал одобрительным и угрожающим в то же время.

— Выкладывай, тьерто, зачем пришел и просил о встрече.

Раш плотно сжал губы и окинул презрительным взглядом племя. Ему явно было не по нраву говорить перед всеми, но он не позволил проявиться этому на своем лице.

— Я приветствую народ кьерго. Думаю, смысла представляться нет — уверен, вы все хорошо меня помните. Нынче я пришел к вам с дурными вестями.

Кто-то из толпы фыркнул.

— Когда это змеелюды приносили с собой что-то не дурное?

Не отреагировав, он продолжал:

— Мы проникли в этот мир, спасаясь от Хаоса, но скоро он последует за нами. И бежать от него больше некуда. Есть лишь одна возможность — остановить его, не дать проникнуть на Землю. Не позволить стать явью видениям миин’ах. Я мог бы долго убеждать вас, что это не выдумка, но я знаю, что само мое появление в Кабуле, говорит вам больше о правдивости моей вести, чем мог бы выдать мой язык. Вы ведь не любите словесного блуда.

Повисло напряженное молчание. Тьерто обернулся к вождю и вопросительно вскинул бровь.

— Странные вещи ты говоришь, — величаво отозвался вождь. — Мне не хочется в них верить, но лгать тебе смысла нет. И все же не могу понять, что ты хочешь от меня и моего народа? Поставить нас заслоном наперерез Хаосу? Ты же прекрасно знаешь, что мы перед ним так же бессильны, как и все прочие.

Раш отрицательно покачал головой.

— Никакие заслоны не помогут. Всё, что мы можем — вскрыть запечатанные врата в аркхе Норильск, пройти через Сель и уничтожить то место, через которое Хаос может прорваться сюда.

Вождь захохотал.

— Пройти через мертвый, полный Хаоса мир? Да вы просто безумцы и самоубийцы!

— С нами будет Асаи. Он поможет остаться незамеченными. Он освобожден и дал слово.

Рокот прошел по толпе кьерго, а вождь подавился смехом, и лицо его скривилось. Он замолчал, переведя напряженный взгляд на другого гостя. Будто впервые увидев, сосредоточенно рассматривал мальчика.

— Зачем ты пришел не один? Отчего, словно в насмешку, приволок с собой полукровку?

Парень дернулся, но Раш положил ему на плечо руку успокаивающим и удерживающим жестом, и он смолчал.

— Я сам не знаю, почему он является частью этой мозаики, которую составляет судьба. Но поверь, в его появлении здесь нет оскорбления тебе и твоему племени — это всего лишь обстоятельства, сложившиеся таким причудливым образом.

Вождь недоверчиво хмыкнул. Задумчиво пожевал нижнюю губу.

— Что ж, выходит, вам нужна королевская печать, чтобы отомкнуть врата, и один из моего племени для этого же. И вы дали свободу и возможность вернуться на Сель уцелевшему ублюдку из Проклятого Дома?

Последние слова он выделил нажимом. В интонациях сквозила ненависть. Я словно почувствовал, как пенится его кровь и застит красным глаза при одном упоминании о последнем из Тса.

Раздались возмущенные выкрики.

— Сейчас не время вспоминать старые счеты. К тому же, месть уже давно свершилась. Без Асаи у нас нет никаких шансов, так что выбор не велик. Точнее, его просто не существует.

Вождь молчал, размышляя. Наконец, когда шепоток в толпе стал совсем громким, заговорил вновь.

— Вы хотите печать? Забирайте. Все равно эта штуковина стала абсолютно бесполезной.

Он снял с пояса круглую кроваво-красную печать с вырезанным на ней ножом, воткнутым в камень, и протянул Рашу. Но тот брезгливо покачал головой, и печать забрал полукровка, принявшийся с любопытством ее разглядывать. Меня передернуло от такого обращения со святыней, но я смолчал. Затихли и другие в ожидании продолжения. Вождь оскалился, весело и злорадно.

— И кто же пойдет с нами в качестве добровольца? — Тьерто, подозрительно прищурившись, не сводил с него глаз.

Тот пожал плечами и улыбнулся еще шире.

— Не мне ты должен задавать этот вопрос.

Вождь повел рукой в сторону недовольно гомонящей толпы. Раш перевел взгляд на племя. Готов поклясться Тьмой, что услышал, как он недовольно скрипнул зубами.

Гул стал громче. Раздались отдельные оскорбительные выкрики:

— Пусть в другом месте поищет того, кто под его началом пойдет!

— Нашел себе слуг!

— Взашей их отсюда!

— Лучше с Хаосом схлеснуться, чем опять змеелюдам и их прихвостням повиноваться!

Вождь развел руками.

— Как видишь, племя чужаков не жалует. Вряд ли ты найдешь здесь того, кто согласится идти с тобой добровольно. Да и подкупить, сомневаюсь, что удастся. Если бы еще среди посланцев не было Проклятого... Впрочем, и тогда вряд ли нашел бы. Но у тебя, Раш Хамам, есть выход и есть выбор.

— Что ты еще придумал? — бросил свысока тьерто. — Разве сама цель не стоит вашей идиотской гордости?

— Ты со словами-то поосторожнее. Глядишь, и шею свернут ненароком — в аркхе Кабул нынче всякое может произойти. И да: цель ваша не стоит моего бойца. Так вот, о вариантах. Ты можешь взять подмышку этого детеныша и свалить. Врата я открою и даже с нужным аркхом свяжу. Авось у этого недомерка получится воспользоваться печатью — всё же, как я вижу, наша кровь еще не добила его. Правда, это риск: назад уже не впущу никого, а тот, кто проникнет тайно, будет освежеван и выкинут в Мертвые земли…

— Или? — Лицо тьерто, и так не богатое на выражения, застыло совсем уж каменной маской. — Варианты подразумевает некий набор из нескольких предложений.

— У нас подходит к концу месяц боев. Племя истосковалось по разнообразию зрелищ. В последний день я пообещал им развлекушку, но раз тут такие новости привалили, придется ее пока отменить. Предлагаю вам выйти на арену, можете вдвоем со щенком, а я против вас выставлю одного из племени. Одержите победу — он подчинится тебе и последует, куда скажешь. Нет, — он еще раз развел руками, — тут уж я ничего не могу сделать.

— Ты думаешь, я не знаю, что ваши бои всегда заканчиваются чьей-либо смертью?

— А кто тебе сказал, что дорога должна быть выложена лепестками цветов? Зато будет прекрасный способ убедиться, на чьей стороне столь любимая миин’ах судьба.

Раш размышлял долго. Я думал — нет, я был уверен, что он откажется. Тьерто неплохие воины, но они издревле предпочитают прятаться за спинами подконтрольных существ. Но он удивил меня.

— Хорошо, вождь, я согласен. На какой день назначен поединок и кого ты выставишь против нас?

Вождь довольно потер руки.

— Думаю, это будет прекрасным завершением месяца боев, так что три дня в запасе у вас есть. Вы слышите, братья? — громко возвестил он. — Все слышали, какое зрелище я подарю вам в этом году?

Рокот стал восторженным.

Вождь повернулся к Рашу.

— А противника ты хорошо знаешь. Им станет Зарак. Видишь, как велико мое уважение к тебе? Я готов пожертвовать лучшим воином и собственным «ножом» при этом. Будет славное месиво.

Все звуки слились в моих ушах в единый грохот, или, может быть, это взыгравшая кровь билась о барабанные перепонки. Больше всего мне хотелось садануть об что-нибудь или кого-нибудь со всей силы, и лучше всего — вождя. Такой подарок мне подкинул — просто радости через край! Одно утешало: приятно было наблюдать стремительно бледнеющее лицо Раша. Значит, слава обо мне до сих пор блуждает по аркхам.

Я дождался окончания собрания, в ходе которого чужаки решили дождаться дня боя наверху. Неудивительно: в подземных чертогах непривычно и плохо всем, кроме кьерго.

Вождь проводил их ехидным взглядом и собрался так же свалить. Мне удалось перехватить его у самого выхода из центральной залы. Я огляделся в поисках лишних ушей, но племя уже расходилось, оживленно общаясь, и желающих подслушать наш разговор не было.

— Зачем ты сделал это?

— Я хочу, чтобы ты убил их. Ты справишься с этим запросто.

— Но почему? Ты не веришь в то, что они рассказали? В приближение Хаоса?

— Я надеюсь на это. — Вождь сбросил мои руки со своих плеч — в порыве ярости я впечатал его в стену. — Мы и так подыхаем, у нас нет будущего. Никакого. Так где справедливость, если другие расы выживут, когда мы перемрем своей смертью или перегрызем друг другу глотки от скуки и безысходности? Хаос сравняет шансы, вернее, уничтожит их для всех. Нет смысла спасать чужой мир, когда мы не смогли спасти собственный. Ты не находишь, что я прав?

— Но почему, для того что бы осуществить месть, ты выбрал именно меня?

Вождь неопределенно пожал плечами.

— Ты не умеешь проигрывать. Надеюсь, мне не требуется просить у тебя прощения за свои решения?

Мне нечего было ответить ему, и он ушел, по прежнему радостно лыбясь и даже что-то насвистывая. А я еще долго стоял, уперев горячий лоб в прохладный и влажный камень, из которого выдолблены подземные чертоги.

Когда я вышел на поверхность, чтобы остыть и пройтись, то почти не удивился при виде поджидавшего меня тьерто.

— Здравствуй, Зарак! Не поверишь, но я действительно рад видеть тебя.

— Не верю, — я сплюнул вязкую и горькую от стоящей в воздухе пыли, слюну. — Куда мальца дел?

— Ждет наверху. Приходит в себя после встречи с родственничками.

— Я думал, опыты по выведению полукровок провалились.

— Он единственный, о ком я знаю, да и то, скорее всего, не жилец.

Тьерто поймал мой взгляд и долго всматривался тяжелыми змеиными глазами. Эти их трюки с контролем на нас не действуют, но все одно было неприятно. Я молчал, не собираясь помогать ему. Наконец, вздохнув он начал говорить.

— Ты же понимаешь, насколько это важно?

— Важно что?

— Проиграть бой. Для тебя, твоего народа, да и всего мира тоже.

— Твой брат клялся, что нашел способ навсегда уничтожить Хаос. И мы поверили ему, после чего нам пришлось бежать. Твой брат обещал не замыкать врата и найти способ вернуться за нашими женщинами — и это оказалось обманом. Он привел нас сюда, где все чужое и сам мир отвергает нас. Он был тьерто, как и ты. Почему слова тьерто для меня должны хоть что-то стоить?

— Я не мой брат.

Я пожал плечами.

— А я не умею проигрывать. Больше нам разговаривать не о чем. До встречи на арене!

Ночь в Кабуле ничем не лучше дня. Жара почти не спадает. Я брел по наземным руинам, и тишина преследовала меня. Люди давно попрятались по своим норам. Для рабов установлен черный час, после которого выходить на улицу, собираться вместе и разводить огонь строго запрещено.

Пустые улицы приветствовали меня грязью и разрухой. Ноги вынесли к берегу реки, пологому, заваленному слоем мусора. Тряпки и осколки посуды, нечистоты и вздувшиеся трупы животных омывала мутно-зеленая вода. Смрад стоял страшный.

Там, где я родился, тоже текла река. Частью она проходила по поверхности, а частью скрывалась под землей. На Сель тоже существовали подземные чертоги, но они были гораздо обширнее, в них было прохладно и привольно. Умелые женские руки вырезали в камне причудливые узоры и заполнили каждую залу подстилкой из высохших трав, пахнувших пряно и сладко. Наши женщины тоже владели песнью къерго, но в их устах она не разрушала все вокруг, а напротив, сращивала ткани и залечивала самые глубокие раны. Они не лезли в мужские дела, но те, что творили сами, были намного важнее. Они были хранительницами нашей памяти, смотрительницами и жрицами. Они были балансом для нашей ярости и ненависти. Но вот уже триста лет, как баланс был нарушен, и некому было погасить наш гнев и подарить покой. Боль утраты не ослабевала, но напротив, жгла все сильнее, и как насмешка — самки людей, ни на что не способные, слабые и глупые, повсюду взгляд спотыкался об них.

Со всей силы я зашвырнул в реку острый осколок камня. Он скрылся по водой почти без всплеска. Надо было идти тренировать бойцов. До моего собственного боя оставалось три дня.

Аркх Гонолулу

Веспа

Гонолулу вызывал у меня спектр разных чувств. Мне все время хотелось застыть и просто глазеть по сторонам с открытым ртом. Здесь даже воздух пах по-особому, возможно оттого, что повсюду росли цветы на клумбах. Красота была страшная: на каждом шагу статуи, картины, гобелены, даже люди, которых я успела увидеть, пока мы топали на встречу с принцессой, все как на подбор имели ангельские лица. Что уж говорить о самих гельма?

И все же от такой пестроты у меня быстро начало рябить в глазах и заныла голова. Перед нужной дверью миин’ах предупредила, чтобы я не раскрывала рта, дабы ляпнуть чего невзначай. Было обидно, что меня считают совсем уж за ребенка неразумного, но я спорить не стала. Что ж, буду молчать, пусть высшие сами между собой разбираются.

Страсть как любопытно было, какая она из себя — принцесса гельма. Оказалось, что красивая, но больше на мальчишку симпатичного похожа, чем на женщину, даже несмотря на пепельные локоны до середины спины. Правда, голос был женский — такой низкий-низкий. От него прям мурашки по коже разбегались, ух...

Разговор с правительницей душевным назвать было сложно. Тут нам еще наш пленник подсобил, разозлил он ее — жуть. Они, видно, знакомы были давно: так общались, словно в прошлом между ними что-то произошло. В итоге после его хамства нам дали полный от ворот поворот.

Я перетрусила, когда поняла, что это тот самый Таль, про которого мне рассказывал Рийк и из-за которого его родичи весь Милан перетряхивали. Он нас к себе жить зачем-то позвал и вообще вел себя странно. Но с учетом того, что больше предложений о ночлеге не поступило, у Таат не осталось выбора и мы потопали к нему.

Асаи тоже выглядел очень недовольным. Интересно чем ему так пепельные птицы досадили, что при виде каждого, он кривился, словно ему целый лимон в рот засунули. Казалось, он готов был сбежать спать под ближайший куст, лишь бы не находиться с ними в одном помещении. Мне очень хотелось поговорить с ним, узнать что-то о проклятом доме Тса и его прошлом. Желание было непреодолимым, сама не могла понять, откуда вдруг такой интерес. И еще рядом с ним мне было отчего-то странно спокойно — будто со старшим родственником, сильным и хорошо знакомым. В общем, бред какой-то, который я списывала на пройденный барьер плоти. Должны же были высвобожденные гормоны хоть как-то проявиться? Вот таким причудливым образом они, верно, и давали о себе знать. Он же, наоборот, от меня шарахался, лишний раз поблизости оказаться и взглядом пересечься избегал.

Интересно, что со слугами он был мягче и приветливее, чем все остальные. Он был единственным, кто реально их замечал, и не говорил с ними свысока.

Верхний город лежал в жерле мертвого вулкана и казался одним запутанным огромным зданием — по крайней мере, ничего похожего на отдельные дома я не увидела. Отдельные его части были очень странной архитектурной формы. Комнаты Таля находились на задворках, откуда так здорово был виден океан.

Неожиданный хозяин действительно накормил нас вполне изысканным ужином. Он посоветовал Таат попробовать поговорить с принцессой еще раз, когда та остынет. После чего пожелал нам приятно провести время и настойчиво попросил не тревожить его в двух комнатах, которые оставил за собой. Заранее извинившись за своих возможных гостей и активную ночную жизнь, он нас покинул.

Мне жуть как не хватало Рийка. Таат я практически не видела — она пыталась добиться новой встречи с принцессой и все время проводила за пределами покоев нашего гостеприимного хозяина. Асаи тоже куда-то постоянно сваливал, то ли от моего общества, то ли от пепельных птиц. Правда, совсем не сбегал и раз в день дисциплинированно обозначал свое присутствие. Если пересекался с миин’ах, она принималась на него шипеть, а он в ответ огрызался — в общем, полная идиллия и взаимопонимание.

Наш гостеприимный хозяин выделил нам две из своих четырех комнат, а в остальные посоветовал лезть, только если захочется новых и ярких ощущений. Сказано это было таким глумливым и ехидным тоном, что я решила туда не соваться. В одной из них, как я поняла, была его мастерская, в другой спальня. Собственно, именно там он и проводил фактически все свое время. К нему приходили толпами какие-то гельма и люди. Причем, люди красивые, легкие и звонко веселые. Эх, на них даже просто смотреть было завидно... Правда, звуки диких гулянок и оргий, доносившиеся из-за закрытых дверей, меня скорее пугали, чем завораживали. Таат же вообще брезгливо морщилась, слыша что-то такое. Правда, гельма и миин’ах существовали в совершенно разных ритмах: Таль оживал только глубоким вечером, а она (смертельно ненавидящая тьму) обычно уже обычно крепко спала к тому времени.

Так, в маете, скуке (мне даже не позволили сходить взглянуть на океан) тянулось время до этого их Великого Бала. Таат считала это событие последним шансом отловить принцессу и переубедить ее. Я, говоря по правде, не надеялась даже одним глазком взглянуть на это мероприятие. Как-то смирилась с ролью бесполезного балласта, с которым непонятно, что делать, и которому ничего нельзя.

Но на этот раз я ошиблась. И удивил меня, как ни странно, наш хозяин. Таат ушла еще с рассветом, Асаи я не видела со вчерашнего вечера. И тут вдруг Таль выполз из свей комнаты, невероятно для себя рано — еще даже не подали обед. И был он свеж, бодр и весел, что тоже странно, так как обычно после пробуждения с ним творилось прямо противоположное. Он увидел, что я в двадцатый раз перелистываю альбом с гравюрами абсолютно не знакомого мне художника, и присел на край кресла, в котором я практически задремала за этим увлекательнейшим занятием. Некоторое время он изучал меня, а я смущенно разглядывала его босую ступню с измазанной в синей краске пяткой.

— Тебя зовут Веспа? А это что-то значит?

— На старинном языке людей моего аркха это значит оса.

Он рассмеялся.

— Какая же ты оса? Так, пичуга. Или, быть может, у тебя жало есть? Проверим?

Он шутливо поднял край моей рубашки. Я отскочила от него и отчаянно покраснела. И тут же устыдилась и своей реакции, и пылающей как маков цвет физиономии. А он лишь еще пуще развеселился. Мне даже захотелось кувшин с водой ему на голову одеть, что бы хохот как-то унять. Наконец, отдышавшись, он заговорил более-менее нормальным тоном, лишь нотки дурашливости проскальзывали в нем:

— Тебе тут торчать не надоело? Не хочешь побыть моей запасной партнершей на балу?

Я опешила. Пригляделась внимательнее: не дурят ли меня? Вроде нет: смотрит серьезно и даже ржать перестал.

— А что значит запасной?

Он легким движением стек с кресла и с головой залез в один из многочисленных платяных шкафов, загромождавших комнату. Оттуда, приглушенный шорохом ткани, донёсся ответ:

— Понимаешь, моя основная партнерша может внезапно почувствовать себя плохо и вообще, лучше, чтобы кто-то мог помочь мне и ей, если что. А так, и тебе плюс: вряд ли в твоей короткой людской жизни тебе еще хоть раз выдастся возможность увидеть Великий Осенний Бал в Гонолулу.

Он вынырнул, сжимая в охапке ворох тряпок, и небрежно швырнул его на низкий диванчик, служивший мне кроватью.

— Нынче в моде траур, а значит, черное и сиреневое будут как нельзя лучше. Это, конечно, сшито не на заказ, но, думаю, должно подойти. Можешь подумать до вечера, мне все равно нужно уладить парочку дел.

Я только открыла рот, чтобы сообшить, что уж переодеваться точно не намерена, а его уже и след простыл — только громко и предупреждающе хлопнула дверь в спальню.

Сначала я просто ходила кругами, размышляя, стоит или не стоит во все это лезть. Очень не хватало моих спутников, чтобы посоветоваться, или хотя бы услышать от них твердое и категоричное «не хрен тебе там делать». Под напором любопытства я развернула ту охапку ткани, что оставил мне гельма. Это оказалась простого покроя туника из невероятно приятного на ощупь переливчатого сиреневого материала — точь в точь цвета глаз нашего хозяина. Ее так и хотелось гладить и касаться, никогда не видела ничего похожего. Еще там был короткий черный плащик с изящными серебряными пряжками. Я присвистнула, представив, сколько может стоить весь этот комплект. Наверно, половину продуктовых лавок на рынке Милана скупить можно. Естественно, я не выдержала и стала примерять эту роскошь, воровато оглядываясь по сторонам: мне казалось, что сейчас кто-нибудь войдет и поднимет меня на смех.

Когда, нарядившись, я разглядывала себя в высокое мутное зеркало, меня посетило странное чувство. Нет, безусловно, эта одежда шла мне, как ни одна до нее, она идеально сидела, нигде не обтягивала, не была пошлой, и вообще я ее практически не чувствовала, словно была обнаженной. И в то же время, мне было неуютно: я словно влезла в чужую шкуру, попала под чары этого места. Солнечный и ясный Милан был вытеснен из меня дымкой иллюзорного Гонолулу с его лживыми хозяевами, на которых нельзя смотреть слишком долго и слишком прямо, иначе потом не оторвать взгляд, и яд их очарования плотно войдет в кровь и душу.

Стараясь побыстрее избавиться от неприятного ощущения, я стала судорожно расстегивать застежку плаща. Не разобравшись сразу, возилась с ней достаточно долго, и именно в этот момент, как назло, заскрипела открываемая дверь. Чертыхнувшись сквозь зубы, я подняла глаза. На пороге стояла Таат. Судя по усталым и печальным глазам, попытка поговорить с принцессой в очередной раз провалились. Она осмотрела меня с ног до головы с легким удивлением.

— Тебе идет. Ты собираешься пойти на праздник? Я бы не советовала. Великий Бал достаточно специфическое событие для человека, особенно из другого аркха.

Уже во второй раз за сегодняшний день я отчаянно покраснела и защелкнула обратно изящный замочек: глупо было бы трусливо переодеваться прямо перед миин’ах.

— Меня пригласил Таль.

Она устало потерла переносицу.

— Ты уверена, что это тебя обезопасит?

— Я уверена в том, что после прохождения барьеров и Дня Посвящения являюсь полноценной взрослой личностью и сама вправе принимать решения и нести за них ответственность.

Таат рассмеялась.

— Ты решила, что я беспокоюсь о тебе и решила мамочку разыграть? Да развлекайся на здоровье! Какая теперь разница, — она со злостью стукнула раскрытой ладонью по столу. — Всё одно печати гельмы нам не видать, а без нее всё бессмысленно.

— Может, стоит поговорить с принцессой прямо на Балу? Она будет веселее и потому мягче.

— Может, и стоит, но из комнаты я в эту ночь не выйду: там будет слишком много тьмы.

— Я бы могла…

— Что, ты считаешь, у тебя получится то, что не вышло у меня — договорится с древней высшей? Да ты крайне самонадеянна!

Я не нашлась, что ответить. В поисках поддержки огляделась по сторонам и увидела наблюдавшего за нашей перепалкой Таля. Он стоял на пороге своей спальни и с ленивой полуулыбкой взирал на нашу перепалку.

— Тебя уже пора спасать от разъяренной огненной девы?

Таль успел переодеться, и домашний халат сменился черно-лиловым шелковым одеянием. Я опять совершила ошибку, долго и пристально его разглядывая. Меня тут же накрыло волной его чарующего обаяния. Как обычно: минута — и ты уже готова ползти к нему на брюшке с одним желанием — погладиться об его ладонь. Пришлось хорошенько встряхнуться, чтобы согнать с себя наваждение. Воистину, нет более страшного оружия для целомудрия и невинности, чем гельма.

— Я сама неплохо справляюсь.

— Ну, тогда я просто украду тебя в статусе победительницы. Думаю, скоро все начнется.

Он пошел к двери, и я, немного помедлив, нехотя последовала за ним.

Верхний город преобразился. Не знаю, откуда Таат надумала себе про тьму. Ночные сумерки были полностью разгромлены множеством светильников, стоящих как снаружи — в террасах, садах и скверах, так и внутри — в многочисленных залах и коридорах. Некоторые потрясали: к примеру, стеклянные танцующие женщины, наполненные изнутри белым, синим и фиолетовым пламенем. Повсюду колыхались полотнища шелка, расшитые по краям бубенцами. Каждое в порывах океанского ветра звучало по-своему. Дух захватывало от великолепия зрелища.

Люди и гельма гармонично влились в общую картину. Их смех, голоса, пение вплетались в перезвон бубенцов, а танцующие или изыскано застывшие силуэты казались продолжением декораций и интерьеров. Когда я замерла с широко распахнутым ртом, пожирая глазами дивное зрелище, мой спутник нетерпеливо дернул меня за плечо.

— Пойдем же! Во дворце все это еще внушительнее — насмотришься.

Я неохотно затопала за ним, приноравливаясь к его широкому легкому шагу. Черт возьми, он, похоже, вообще не касался земли, настолько быстро перемещался!

Вкусить всей прелести дворца мне не дали, потащили куда-то вниз по винтовым лестницам. Тут было душно и совсем не празднично. Сновали туда-сюда взмыленные слуги с подносами, не обращавшие на нас внимания. У ничем не примечательной двери он остановился.

— Жди меня здесь, я сейчас приду.

Он оставил меня снаружи, а сам скользнул внутрь. Я с опаской огляделась по сторонам. Мне было абсолютно непонятно, где я находилась, а главное, как отсюда выбираться в единственно знакомое место — покои Таля.

Отсутствовал он порядочно, я уже совсем было решила, что притащить меня сюда и оставить — изощренная жестокая шутка. Я набралась храбрости, чтобы отловить наименее спешащего слугу и спросить у него обратную дорогу. В тот момент, когда, ухватившись за молоденькую девушку с жаровней в руках, блеющим от смущения тоном начала лепетать о своей проблеме, он наконец соизволил появиться. Да еще не один, а в сопровождении девицы — как видно, своей основной пары.

Нет, я ожидала чего угодно — знойную красавицу или, наоборот, страшную бабищу (кто эти вкусы высших разберет, к нему, бывало, такие шастали!..), но никак не древнюю старушенцию с осоловелой восторженной улыбкой и стеклянными глазами. Теперь понятно, почему ему может потребоваться помощь. Она же рассыплется, едва начнет танцевать — должен же кто-то вместо него, великолепного, песочек с пола смести. Бабушка, между тем, довольно дружелюбно подмигнула мне и прошамкала что-то вроде приветствия. Я готова была схватиться за голову и драпать со всех ног — эх, знать бы еще куда...

— А вы уверены, что наличие двух дам у одного кавалера не будет нарушением каких-нибудь традиций? Может, мне стоит на этом этапе отсеяться и вернуться к себе, то есть, к вам домой? — предприняла я последнюю попытку ретироваться.

Он посмотрел на меня ангельски невинными сиреневыми глазами и крепко ухватил под локоть.

— Что ты! Таких традиций у нас нет. Любой представитель чистой крови, а тем более королевской ее линии, волен брать с собой на торжественное представление столько партнеров, сколько его душе угодно.

— Что еще за представление? — спросила я разом севшим голосом. — Там что, кто-то выступать будет?

— Все выступления будут позже. А сначала гельма будут радостно любоваться друг другом, по очереди. Не переживай, мы не опоздаем. Мое имя как раз в конце списка, аккурат перед материнским — принцесса должна завершить это действо.

Что-то мне подсказывало, что он прекрасно понимал, из-за чего я на самом деле переживаю. Никакого желания становиться посмешищем на глазах целого народа и участвовать в его играх с матерью у меня не было. Но пальцы, сжимающие мой локоть, были жесткими и крепкими как кандалы.

Старушка прошамкала:

— Эх, знала бы ты, малышка, какая честь тебе выпала... Меня лишь дважды на представление звали. Я тогда была молода и, кстати, гораздо красивее тебя… — Она довольно хихикнула.

Наклонившись к самому уху Таль шепнул.

— Я отплачу тебе, не переживай. И поверь, награда будет стоить твоих страданий.

Что-то его словам мне верилось совсем мало.

Само представление происходило на внушительных размеров то ли полянке, то ли зале под открытым небом. Пол был выложен мраморными плитами, сквозь которые прорастала трава. Высокие деревья, стилизованные под колонны, или же, напротив, колонны, искусно имитирующие зеленые деревья, были подсвечены сиреневыми шарами, полностью отгоняющими окружающую тьму. Музыка, звучащая непонятно откуда, была громкой и торжественной.

По кругу площадки шла украшенная терраса, на которой было шумно и тесно. Именно с нее под бурные аплодисменты спускались те, кого называл изрядно охрипший гельма. Кто-то выходил парой, делал несколько танцевальных па и удалялся. Кто-то устраивал яркое выступление. Порой все затягивало туманом, из которого прорастали неведомые цветы и разбегались диковинные звери, порой будто океанские воды смыкались над головами и разноцветные рыбки скользили на уровне глаз. Вот уж воистину мастера иллюзий...

Были и люди. Мне особенно запомнилась танцовщица, гнущаяся как тростник, почти полностью обнаженная, с золотыми звенящими браслетами и водопадом иссиня-чёрных волос, взмывающих вокруг ее лица во время особо ярких движений.

Естественно, я застыла в том уголке, куда приткнул нас Таль. Ничего подобного я не то что раньше не видела, но и представить не могла, что такое бывает. Даже мысль, что надо будет выходить в центр и позориться, поскольку абсолютно неведомо, что на уме у Таля и какую роль должны играть в этом я и бедная старушка, не могла заставить меня перестать восхищенно таращится и охать.

Нескоро, но именно в тот момент, когда от окружающих чудес у меня начала кружится голова, объявляльщик (или как он там у них назывался) громко и торжественно прокричал:

— Сын Сайлим единственной и неповторимой принцессы гельма, великолепный художник и поэт Тальгарстир и его, — он покосился на нас и, смущенно кашлянув, проговорил на тон тише, — и его дамы.

Кажется, он пытался добавить «прекрасные», но пересилить себя и так откровенно солгать все же не смог.

Таль наклонился к птичьей головке старушки и зашептал ей что-то в ухо, отчего она пришла в дичайший восторг и даже захлопала в ладоши. Затем он опять крепко ухватил меня за локоть и потащил за собой. Бабушка шла сама, легко и весело, глядя по сторонам абсолютно счастливым взглядом младенца.

Когда мы оказались в центре зала, шепоток за нашими спинами стал язвительным и весьма различимым. А потом начало происходить нечто немыслимое. Рука Таля, и без того напряженная, стала совсем каменной, а пальцы сомкнулись с такой силой, что наверняка оставили синяки. Со всех сторон к нашим ногам протянулись длинные тени. Плесень поползла по узорчатым колоннам и мраморному полу. Что-то невыразимо жуткое разливалось в воздухе...

Все разговоры мгновенно стихли. Нет, ничего конкретного он не создал, чудовищ, сродни тех, которыми так напугал меня его соотечественник в Милане, не появилось, но шестое чувство подсказывало мне, что он коснулся гораздо более страшного и запретного. Никогда не сталкивавшаяся с Хаосом, я явственно почувствовала его дыхание. Что уж говорить о тех, кто видел его воочию и потом тщетно пытался забыть, вытравить из своей памяти. Интересно, как ему, родившемуся уже на Земле, удалось так точно воспроизвести то, чего он никогда не мог видеть?

В оглушающей тишине раздавались отдельные панические выкрики. Мне, как и бабусе, судя по восторженному выражению ее лица, страшно не было. Возможно оттого, что мы стояли в самом эпицентре и Таль не подпускал к нам близко свое творение. Это длилось и длилось... На самом деле, думаю, времени прошло немного, но каждая секунда превратилась в вечность.

Таль вел нас под руки по кругу, медленно и торжественно, и Хаос метался вокруг.

Внезапно раздались звонкие хлопки. Подняв голову, я уперлась взглядом в закутанную в алое фигуру принцессы гельмы. Она аплодировала, но лицо ее было перекошено от ярости.

Красным лезвием, прорывающим его иллюзию, она скользнула в центр. Вслед за ней тянулся лоскут чистого неба и струя свежего воздуха, которые расходились все шире, смывая остатки видения. Таля заколотила крупная дрожь. Теперь он не держал меня, а напротив, держался сам, с трудом стоя на ногах, но подошедшую мать встретил прямым взглядом и даже попытался иронично улыбнуться.

Она залепелила ему пощечину. Вместе со звонким звуком спали последние ошметки иллюзии, и все вокруг разом заговорили — облегченно, возмущенно, с яростью. В этом гуле, слова тихо произнесённые Сайлим, были слышны только нам.

— Это выходка, мальчишка, переходит все границы!

Таль же, напротив, постарался ответить ей громко, чтобы быть услышанным как можно большим числом людей:

— Что вы, мама, какая выходка? Разве этот бал не приурочен к годовщине исхода с Сель? Мне просто захотелось напомнить о том, от чего мы бежали. Кажется, память моего народа оказалась слишком короткой и они начали забывать детали.

Ноздри принцессы гневно раздувались. Она явно с трудом сдерживалась, чтобы не вмазать ему еще раз, не желая потерять лицо.

— Прочь, щенок! Твое счастье, если я не увижу тебя до конца праздника. А потом у нас состоится очень серьезный разговор.

Он шутливо поклонился, отчего чуть не нырнул головой вниз. Я вовремя удержала его от позорного падения.

Когда мы уходили, люди и гельма расступались перед нами с кривящимися от негодования лицами и чуть ли не плевали под ноги. Эх, спасибо тебе, милый Таль, за ни с чем не сравнимые минуты, когда ощущаешь себя средоточием всеобщей ненависти и презрения...

Сегодняшний «герой» полулежал на резной скамейке беседки в глубине сада, куда я его практически перетащила, следуя его размытым указаниям. Слава богу, поблизости никого не было. Старушка по-прежнему пребывала в бурной радости по поводу его поступка, о чем лепетала много и бессмысленно. Я же имела счастье «наслаждаться» Великим Балом. А что: из-за деревьев и розовых кустов были даже слегка заметны разноцветные огни, вспыхивающие в небе, а если очень прислушаться, можно было уловить отголоски музыки. И я была рада уже тому, что меня больше никто не тянул участвовать в сомнительных мероприятиях.

За время, пока наш кавалер изволил отдыхать, а вернее, пребывать в полуобморочном состоянии, я успела узнать от бабушки (оказавшейся его бывшим учителем — то ли словесности, то ли стихосложения) огромное количество новой и абсолютно бесполезной для себя информации. И о том, что окон в ее новых покоях нет и ее просто обязаны за все заслуги поселить в других комнатах. И о том, какой молодец Таль, что устроил такую встряску всей этой толпе. И о том, что правая коленка у нее постоянно ноет. Старушка даже пыталась прочесть стихи, вероятно, свои, но путалась и сбивалась, и я даже краем не почувствовала какой-то особой гениальности этой тарабарщины. Улучив момент, когда в ее бесконечно-абсурдном монологе возникла пауза, я попросила Таля, уже слегка отошедшего, отвести меня обратно. Кажется, это вышло жалобнее, чем я рассчитывала.

— Обойдешься, — он потянулся всем телом и принял более вертикальное положение. — Не все дела сегодняшней ночи еще завершены.

— Говоря по правде, у меня больше нет желания участвовать в ваших делах. Надеюсь, вы сумеете справится с ними и без меня, — я выдала это максимально саркастическим тоном, на который была способна, но его не проняло.

— Не справлюсь, — Таль окончательно поднялся на ноги и с болезненной гримасой растирал затекшее плечо. — Мне нужна компания. Госпожа учитель, — он склонил перед старушкой голову в изящном полупоклоне, — простите ли вы меня, если я ненадолго покину ваше общество? Будете ли вы так любезны дождаться здесь нашего скорого возвращения?

— Это прекрасное место, чтобы ждать тебя, мой милый мальчик, — трогательно-нежным жестом она погладила его по щеке. — Здесь видно настоящую ночь и пахнет великолепно.

— Пошли! — Таль не соизволил даже обернуться, чтобы проверить, следую ли я за ним.

Я шла и от злости шипела себе под нос. Еще никогда в жизни у меня не было столь сильного желания врезать высшему, желательно по спесивому личику и чем-нибудь потяжелее.

И опять мы шатались по каким-то бесконечным переходам, залам и лестницам. Кажется, Таль выбирал наиболее безлюдный маршрут, так как ни праздничных толп, ни даже отдельных персон мы не встретили. Когда мое шипение достигло критического уровня громкости, мы наконец пришли. Таль остановился у стены рядом с высокой мраморной статуей. Звуки музыки грохотали где-то поблизости, но в самом коридоре было пусто. Оглядевшись по сторонам, он ухватил меня за руку и потянул за собой в узкую щель за скульптурой. В ней было очень тесно, и я с трудом протиснулась вслед за ним. Слава богу, тащили меня по этой норе недолго. Через минуту мы вывалились в более просторное помещение. Оглянувшись по сторонам, я с ужасом обнаружила, что мы находимся в личном кабинете принцессы, том самом, где она не так давно принимала нас. Прикинув всю тяжесть последствий, которые на меня обрушатся, если обнаружат здесь, я приготовилась издать вопль возмущения, но гельма вовремя зажал мне рот рукой.

— Не паникуй! Мать здесь точно в эту ночь не появится: у нее есть множество более скрытых и укромных уголков для праздничных развлечений. Но все же стоит вести себя потише, она вполне могла оставить кого-то в приемной, уловила?

Я осторожно кивнула, и он отнял руку от моего лица. Самым тихим шепотом, на который была способна, я все же задала вопрос, беспокоящий больше всего:

— На кой черт мы сюда проникли? Вернее, на кой черт тебе понадобилось меня сюда тащить? Это что, теперь любимое твое развлечение — ставить меня в опасные и идиотские обстоятельства?

От возмущения, не осознавая того, я обращалась к нему на ты. К высшему на ты? Еще месяц назад такое мне и во сне привидеться не могло.

На мою гневную отповедь Таль не прореагировал. Убедившись, что лишнего шума производить не буду (я ведь не самоубийца), он принялся методично рыться в многочисленных шкафчиках. Отлично, теперь я еще и соучастник ограбления… в чужом аркхе… высшей… правительницы... Ну, во что еще более безумное можно вляпаться?

Чтобы хотя бы воочию не наблюдать масштаб катастрофы, я зажмурилась и села на пол, обхватив голову руками. Время шло. Тихое ворчание Таля сменилась внезапно восторженным выкриком, тоже, правда, едва слышным. Ведомая любопытством, я приоткрыла один глаз: что же он там нашел наконец?

Он приблизился ко мне, довольный, как объевшийся сливок котяра, одну руку спрятав за спиной. Сиреневые глазища излучали ехидство.

— Скажи, дитя человеческое, что ты благодарна мне, и вообще, я спаситель вашего почти загубленного мирка, — потребовал он с усмешкой.

— Ты безумец. Я понятия не имею, о чем ты говоришь, но если ты отыскал то, за чем пришел, может, соизволишь отвести меня обратно? Лимит моего терпения на сегодня исчерпан.

Он покачал головой и вытащил из-за спины руку. На ней красовался изысканный серебряный браслет с лиловым камнем посередине.

— Я очень рада, что у тебя вдруг проснулся приступ любви к ювелирным украшениям своей матушки, но зачем ты суешь эту штуку мне под нос?

Я еще говорила, но в голове уже сверкнуло озарением: украшение, спрятанное в комнате принцессы! Камень в браслете сверкнул в свете единственного горящего шара, в нем проступило изображение цветка с иглами вместо лепестков. Я чуть не подпрыгнула до потолка и едва сдержалась, чтобы не завопить во весь голос.

— Это что, печать вашего дома? Мы что, сперли печать гельмы?

— «Мы сперли» — не слишком ли громкое заявление с твоей стороны? Кажется, ты в этом процессе участвовала только косвенно.

— Но зачем? Ты и так наворотил сегодня делов, а после такого тебя точно не пощадят.

Таль пожал плечами.

— Вам же нужен доброволец моей крови. Ни у меня, ни у вас теперь нет выбора, и нам придется терпеть общество друг друга. Думаю, небольшая прогулка на историческую родину пойдет мне на пользу. А сейчас нам пора выбираться отсюда. Светает. Времени на завершение всех дел у нас только до полудня.

Моя эйфория тут же сменилась упадком.

— Как же врата? Ни ты, ни Асаи их пройти не смогут.

— Почему же? Двери на Черный остров открыты всегда, а уж оттуда выбраться не проблема. Учись, если нет прямой дороги — всегда существуют обходные пути, — он подмигнул мне с лукавой улыбкой.

Мы вернулись к беседке. Старушка-учитель спала на скамейке, свернувшись калачиком и блаженно улыбаясь. Таль ласково погладил ее, как ребенка, по голове и легким движением поднял на руки. Она не проснулась, лишь сладко зачмокала во сне. Было странно, откуда в нем, не отличавшимся крупным телосложением, были силы так непринужденно держать ее на весу. Он повернулся ко мне.

— С твоего разрешения я отнесу госпожу учителя в ее покои. Я виноват перед ней: обещал запоминающийся и яркий бал, а устроил непонятно что, да еще и бросил одну под конец.

Пришлось скрепя сердце согласиться в очередной раз подождать его в одиночестве.

Оставшись одна, я с тоской посмотрела на розовеющее небо. Хотелось есть и спать, гудели ноги, от нервного перенапряжения трещала голова. Праздник и не думал заканчиваться, все также звучали музыка и голоса. В эти укромные заросли, слава богу, никто пока не совался, но меня все равно потряхивало. Все казалась, что Таль попался в лапы матери и сейчас из кустов вывалятся ее прихвостни, набросятся на меня и убьют, не особо разбираясь, кто и в чем виноват.

Я так накрутила себя, что, когда кусты действительно зашуршали, мгновенно слетела со скамеечки и спряталась за колонной посреди беседки. Причем меня не смутило, что колонна была уже меня раза в три и являлась, по сути, толстой палкой, из-за которой прекрасно просматривались большие куски меня. К счастью, незваным гостем оказалась девушка, гельма. В руках она держала открытую бутылку, шикарное платье змеиного фасона было изрядно помято и порвано, а на лице блуждала отсутствующая улыбка. Увидев композицию из меня и шеста, за которым я пыталась скрыться, она принялась смеяться.

— Эй, сладкая, я не кусаюсь!

Она помахала мне рукой, и я, со стыдом покинув свое укрытие, ответила ей тем же. Для девушки это послужило сигналом: она тут же забралась в беседку и начала разглядывать меня с бесцеремонным любопытством.

— Ты здесь тоже служишь или ты творец? Странно, я тебя раньше не видела, а я почти всех здесь знаю. Но это неважно. Сегодня такая ночь, а ты грустишь. Нельзя так! На вот, выпей, нету лучше средства от грусти, клянусь могилой своей бабушки, которую я, кстати, никогда не видела.

Она рассмеялась над своей шуткой и, подмигнув, протянула бутылку, которую до этого нежно прижимала к груди.

А почему бы нет? — подумалось мне. В конце концов, глоток вина за сегодняшние ночные подвиги я точно заслужила. Я приняла бутылку и от души отхлебнула благоухающий, терпкий напиток. И лишь после этого поняла, какая же я дура. Наивысшая глупость — пить что-то в аркхе Гонолулу, столице наркотиков и дурманов. Мысль была очень четкой, но короткой. Мне не удалось зацепится за нее, потому что всю меня затопило изнутри теплом и светом. Мир стал ослепительно прекрасным, он рассыпался перед моими глазами тысячью разноцветных бликов и лучей. Новая подруга — а я сразу почувствовала, что она именно подруга, и нет никого ближе и быть не может — весело смеялась, и было это так здорово и заразительно, что я тоже хохотала и не могла остановиться.

Потом мы куда-то пошли и я наконец увидела сам Бал в его великолепии. Казалось, невозможно даже придумать более совершенное и прекрасное действо. Я танцевала без устали и снова пила, и дурман все глубже проникал в меня вместе с ощущением беспредельного счастья. Я долго рассказывала девушке по имени Ирис (возможно, именно она привела меня, или же то была совсем другая женщина: мне трудно было сосредоточиться, чтобы понять это точно) о том, как мне хочется увидеть вблизи океан, коснуться его. Она кивала и смеялась. Затем я куда-то бежала. Абсурдная архитектура манила и звала, и моя обезумевшая голова кидала меня то в подвалы, то на узкие и высокие крыши.

В какой-то момент, когда сознание просветлело, я поняла, что абсолютно не представляю, где нахожусь. Это был уже не верхний город: я стояла на пологом кратере с его внешней стороны. Подо мной расстилался нижний город, и бескрайние лазоревые воды были совсем близко. Я успела ужаснуться и принять решение повернуть назад, и на этом благоразумие опять покинуло меня, а ноги понесли в противоположную сторону.

Таль рассказывал, что выйти из верхнего города просто, а вот обратно проникнуть без соответствующего амулета или крови гельмы невозможно: вокруг наворочен какой-то невидимый барьер. Я пересекла его, даже не заметив. Я бежала вниз, а потом, споткнувшись, катилась, и мои локти и коленки собрали все окрестные колючки. Мне повезло, что вывалилась я в отдалении от нижнего города, в уединенной бухте.

Лазоревый простор пленил напрочь. При свете солнца Сеть не была видна, и вокруг разливалась полная свобода и покой. Я касалась воды пальцами, бегала по мокрому песку босиком, плакала и смеялась одновременно. Мозгов хватило лишь на то, чтобы не лезть глубоко. Плавала я так себе и, наверняка, зайди я в этом состоянии в воду, моя первая встреча с океаном оказалась бы и последней. Постепенно хмель сходил с меня вместе с остатками сил. На последнем издыхании я добралась до ближайшего дерева, куцего и высушенного жарой. На секундочку прилегла под ним, что бы чуть-чуть отдохнуть и затем возвращаться обратно, и тут же отрубилась.

Вряд ли в моей жизни до этого было более отвратное пробуждение. Во рту царила сушь, как в пыльном мешке у матушки на чердаке. Голову ломило так, что проще было, наверное, ее отрезать, чем лечить. Солнце благополучно перевалило на другую сторону неба, и тень от дерева принадлежала теперь кому угодно, только не мне. Пекло неимоверно. И все же разбудили меня не эти прекрасные факторы, а незнакомые голоса, гремевшие над самым моим ухом.

Я разлепила будто залепленные подсохшим тестом глаза и с трудом сфокусировала взгляд на окружающей действительности. В паре шагов от меня стояли трое мужчин. Явно люди и, судя по простецкой латаной одежде, к элите высшего города не принадлежавшие. «Вот и довелось с коренным населением Гонолулу познакомится», — скользнула в голове ленивая мысль и тут же растворилась под волной боли, стекающей от затылка ко лбу.

Поначалу я не могла понять, о чем они говорят. Отдельные буквы не складывались в моем мозгу в слова, а слова — в предложения. Я лишь присматривалась к ним, но чем больше смотрела, тем меньше они мне нравились. Лица были неприятными, и улыбались они друг другу нехорошо. Я нередко сталкивалась со всякими неприятными личностями в Милане. Компашка у меня была уличная, и многое случалось наблюдать, поэтому нюх на склизких людей был у меня отменный. Я заставила себя сосредоточится и, невзирая на молот и наковальню под черепом, вникнуть в их разговор.

— Слышь, баран, а вдруг она из этих... ну, прислуга у пепельных. Они же нам головы поотрывают, — тощий и похожий на драную крысу мужчина говорил тонким бабьим голосом.

— Да брось ты! У них таких страхолюдин не водится, да и не сунулась бы она вниз. — Его собеседник, напротив, был дряблым и крупным, под стать своему басу.

Третий, с огромным ожогом, изуродовавшим половину лица, сплюнул на песок.

— А даже если так. Кто узнает-то? Думаете, они кинуться искать ее? Бросьте, пепельные ради человека даже пальцем не пошевельнут. А нам за нее прилично деньжат отсыпят, если в какой-нибудь бордель оттащим. Девка пусть и не слишком красивая, зато молодая, крепенькая. Вдруг она еще невинной окажется — прикиньте, как озолотимся.

— Скажешь тоже, невинной! — засмеялся толстяк.

Я ощутила, как волосы у меня на макушке медленно зашевелились. Жары я уже не чувствовала — бил озноб паники.

— Так-то оно так, а все же боязно, — вздохнул тощий.

— Боязно — домой топай, тебя там твоя грымза заждалась уже, — презрительно бросил обожжённый. — А мы с Медузой оттащим девку куда надо и славно погуляем. Правда, толстый? — Он ткнул приятеля в бок, и тот опять то ли загудел, то ли гулко загоготал.

Похоже, спор у них шел уже довольно давно, и на меня они внимания не обращали. Я решила воспользоваться этим и слинять по-тихому. В принципе, на удачу я особо не рассчитывала: они находились слишком близко, спрятаться вокруг было негде, а главное, не было уверенности в своей способности не то что бежать, но даже просто уверенно идти. Но не попытаться предпринять хоть что-нибудь было еще глупее.

Я медленно перевалилась на живот, стараясь дышать через раз, чтобы было тише. Подтянув колени, поднялась на четвереньки. Мир вокруг тут же заколыхался, а к горлу подступила тошнота. Я догадалась, что становиться на две конечности точно не стоит, раз так неуютно чувствую себя даже на четырех. Но так было даже удобнее ползти в сторону ближайших кустов. Преодолев метров тридцать, я осознала, что голоса за спиной подозрительно стихли. Обреченно обернувшись, узрела невеселую картину: вся троица следовала за мной на расстоянии пары шагов. К их лицам прилипли мерзкие глумливые ухмылки.

Обожженный подошел ко мне и присел рядом на корточки. От него омерзительно пахло луком, перегаром и какой-то гнилью.

— Ты куда это собралась, милая?

Он положил мне на плечо мерзкую потную ладонь и широко улыбнулся, обнажая голые десны с черными пеньками сгнивших зубов.

Аркх Кабул

Рийк

— Мы здорово влипли?

Я решился на этот вопрос не сразу: все ждал, что Раш первым заговорит со мной, но он не проронил ни слова с момента выхода из подземелий къерго. Меня же до сих пор здорово колотило. И виной тому была даже не сама ситуация, в которой мы оказались, а общее впечатление от этих существ — моих родственников. Огромные, просто горы мускулов. Рядом с ними не то что я — тьерто тоже казался щуплым и маленьким. А еще рога — черные, гладкие, разрисованные какими-то символами и узорами, они загибались и у некоторых доходили, ей-богу, до середины спины. Куда там моим крохотным выростам, едва торчащим над волосами. Плюс шрамы, плюс абсолютно ледяные и одинаковые у всех серые глаза. Рядом с ними трудно было находится долго. Хорошо, что Раш решил искать ночлег наверху, а не в их пещерах.

— Если «влипли» подразумевает почти стопроцентную вероятность скорой гибели, то ты подобрал верное слово.

Раш произнес это, даже не повернув ко мне лица. И я не решился больше задавать вопросы.

Мы шли по выжженным солнцем руинам — по-иному аркх Кабул назвать было нельзя. Вокруг грязь и ужасный запах. Дома, а вернее, их остовы практически не отличались друг от друга. Людей мы не встретили, а единственным признаком их наличия служили цветастые тряпки, занавешивающие некоторые провалы дверей и окон. Когда ветер приподнимал их, можно было разглядеть неясные силуэты.

Ночь наступала стремительно, и вскоре практически ничего не стало видно. Только после этого тьерто соизволил свернуть в какую-то необитаемую развалюху. Внутри пахло еще мерзее, чем на улице, и я с ужасом подумал о возможной ночевке в таком месте. Но моего спутника это не смущало вовсе. Он, ни слова не говоря, вышел, скинув с плеч дорожную сумку и оставив меня в одиночестве, но почти тотчас вернулся, неся охапку сухих веток.

— Ты умеешь призывать истинное пламя?

— Костер зажечь смогу.

Он кинул мне под ноги свою добычу и, вытащив из сумки одеяло, уселся на него, скрестив ноги.

Я наклонился над хворостом, умоляя высшие силы не дать мне опозориться. Мое владение силой миин’ах по-прежнему оставляло желать лучшего. Наконец, после пары минут сосредоточенного пыхтения с моих пальцев соскользнул крошечный огонек. Ветки занялись, и вот уже веселое пламя заплясало на них, высвечивая наше убогое пристанище. Раш достал хлеб и другие припасы, предусмотрительно прихваченные с собой из Торонто. Часть протянул мне, но я отрицательно покачал головой: в такой атмосфере даже думать о еде было противно.

— Не стоит голодать. Силы тебе могут еще понадобиться.

— Зачем? Ты же говоришь, что шансов нет.

— Но это же не значит, что мы не выйдем на арену. Возможности выбора у нас примерно столько же, сколько и шансов.

Я молча принял у него из рук кусок хлеба и стал сосредоточенно и монотонно его пережевывать.

Поев сам, тьерто изъял своего симбионта (как там его, дарки, что ли) и принялся кормить его. Зрелище было омерзительным настолько, что аппетит у меня улетучился окончательно. Я отложил недожеванный кусок и стал смотреть в пролом двери на небо, мерцающую Сеть и все что угодно, кроме происходящего напротив.

Хотя я в упор глазел на улицу, приход неожиданного гостя каким-то образом умудрился проморгать. Огромная фигура къерго возникла из ниоткуда, словно сотканная самой ночью прямо на пороге. Я дернулся от неожиданности, а Раш даже бровью не повел и продолжал свое занятие как ни в чем не бывало.

Бросив цепкий взгляд по сторонам, незнакомец (впрочем, они все для меня незнакомые и вообще на одно лицо) бросил:

— А, это вы.

— Мы, — Раш отвечал, не поднимая взгляда. — А в чем, собственно, дело?

— Я думал, люди. Им нельзя ночью огонь разводить, за исключением холодов. Вот пришел наказывать.

Сказал и тут же исчез так же неожиданно, как и появился. Интересно, как такая громадина может перемещаться настолько бесшумно?

— Обалдеть. И много еще запрещено людям? — Я обернулся к Рашу, не особо, впрочем, рассчитывая на ответ.

— Да практически все. Проще перечислить то, что им разрешено. Работать до изнеможения, сражаться на арене, плодить новых рабов и сдохнуть в муках.

Тьерто аккуратно запустил своего сытого червя обратно в плоть и, расстелив одеяло пошире, раскинулся на нем.

— Вы же вроде должны днем отсыпаться, а ночью бодрствовать?

— Не все, к сожалению, подчиняется нашим желаниям. Завтрашний день будет слишком трудным, чтобы пережить его, предварительно не отдохнув.

Я последовал его примеру и улегся. Было ужасно жестко, острые камни впивались в ребра и спину, а еще эта вонь… Спать не хотелось совершенно.

— Как-то это неправильно, — я снова заговорил спустя какое-то время. — Люди хозяева здесь, а не къерго. Почему же их превратили в рабов?

— В каждом аркхе свои правила и традиции. Не стоит копать глубоко и пытаться судить о том, что правильно и что нет. Уважение к чужим законам и границам — единственный способ сосуществовать мирно для столь различных существ.

— На Сель было так же? Взаимное уважение и не нарушение чужих границ?

Он замолчал надолго, и я совсем уж было решил, что мой вопрос проигнорируют, когда наконец услышал ответ:

— Нет. На Сель было по-другому, и именно это стало причиной катастрофы. Возможно, пришло время усвоить урок.

Я почти не спал в эту ночь. Никогда еще, даже на Черном острове, мне не было так тоскливо и страшно. Больше всего на свете хотелось сбежать куда-нибудь подальше от предстоящего заведомо проигрышного боя, от надвигающегося Хаоса, от самого себя. Только две мысли удерживали от того, чтобы не подняться и не выскользнуть на цыпочках в ночь, а там — найти другие врата или просто схорониться в Мертвых землях. Первая: беги, не беги, а от того, что грядет, не спрячешься; и вторая, абсолютно мальчишечья и глупая: если Раш каким-то чудом выберется отсюда и встретится с Веспой, он расскажет ей о том, что произошло, и о моей слабости. Больше всего на свете мне не хотелось выглядеть трусом в ее глазах. В чьих угодно, только не ее…

Утро было дрянным. И небо сплошь заволокло тучами, и подняли меня почти сразу, как я задремал на рассвете.

— Вставай. У тебя полчаса, чтобы прийти в себя.

— А потом?

Я голову-то поднял с величайшим трудом и к подвигам и свершениям готов совершенно не был.

— Тренировать тебя будем.

— Серьезно? — Я так обалдел, что даже рывком сел и протер не желающие открываться глаза. — Ты за сколько там осталось до этого их последнего дня хочешь сделать из меня бойца, способного противостоять горе мускулов?

Он, казалось, моего сарказма не заметил или решил его проигнорировать.

— Три дня — ровно столько у нас есть в запасе. И, разумеется, я не надеюсь, что ты сможешь справиться с къерго, тем более с Зараком. Даже сотня лет усиленного обучения тут не поможет. Мне просто нужно видеть, на что ты способен.

Скрипя зубами, я поднялся и стал растирать онемевшие за утро лодыжки и кисти рук.

— Чем он такой особенный, этот Зарак, и повезло нам или нет, что именно он будет нашим соперником?

— Не знаю, — Раш пожал плечами. — С одной стороны, он самый сильный боец своего народа, недаром он правая рука вождя — его нож. Но при этом я даже рад, что это именно он. Я хорошо знаю его еще по Сель. В нем никогда не было черной ярости къерго, ненависти ко всему. Он всегда предпочитал не вступать в бой без веских на то оснований — немыслимое качество для представителя его расы. Завтракай! — Он кинул в меня куском вяленого мяса. — Смотри только, не переедай. Мне нужно, чтобы через полчаса ты смог показать мне все, на что способен.

Площадкой для тренировок Раш выбрал небольшой расчищенный участок между двумя руинами. Он заставил меня бегать, прыгать, делать какие-то странные телодвижения. Сам при этом не пошевелил и пальцем, не сдвинулся с камня, на который присел.

Довольно скоро мы обросли зрителями. Множество маленьких, не старше семи лет, детей наблюдали за нами из соседних развалин. Поначалу они робели, но вскоре, видимо, решив, что опасаться нечего, подобрались совсем близко. Особенный восторг у них вызвала моя попытка проявить способности миин’ах. После достаточно долгого сосредоточения мне удалось призвать огненный шарик, и размер у него был шикарный, с кулак младенца. Но надо признать, что тьерто, в отличие от мелюзги, мои успехи не впечатлили.

Когда я рухнул рядом с ним, окончательно обессилев, он задумчиво смотрел за горизонт. Заговорил не сразу, но весь вид у него был явно разочарованным.

— Плохо. Я надеялся, что гены миин’ах в тебе сильнее. Пламя — это, пожалуй, единственное, что мы могли бы противопоставить ему.

Злость и усталость переполняли меня, и с губ сорвалось резкое и обиженное:

— Мы? Я что-то не видел, чтобы ты вообще приподнимался. Создается впечатление, что на арену буду выходить я один.

Он фыркнул и заговорил с прежним равнодушием:

— От того, что я начну скакать и бегать наравне с тобой, проку будет немного. Я не боец и стать им за три дня не смогу. У меня другие силы и таланты.

— И как нам помогут твои силы и таланты на арене, где вокруг будут невосприимчивые к контролю къерго? — спросил я как можно ехиднее.

— Ты, слава Тьме, всего лишь наполовину их родственник, так что я надеюсь сделать тебя своим щитом и мечом. Поверь, у меня большая практика ведения боев через кого-то.

От удивления и возмущения я чуть не прикусил язык, а он неожиданно подмигнул мне.

— Мне самому не слишком нравится этот план, но другого у нас все равно нет.

— И когда ты намереваешься попробовать? — Я сглотнул жесткий комок, вставший в горле.

Он пожал плечами.

— Почему бы не сейчас? Времени на тренировки у нас не слишком много.

Я сумел только молча захлопнуть распахнувшийся от возмущения рот.

Это не было больно, но противно на редкость: мне казалось, что под мою черепную коробку пытается проникнуть что-то типа дарки — склизкое и чужеродное. Я знал, что могу вышвырнуть его обратно, но это произошло без моего участия: что-то внутри щелкнуло и захлопнулось, как створки раковины при приближении опасности, и присутствие тьерто напрочь вымыло из сознания.

Раш скрипнул зубами: видать, ощущения, которые он при этом испытал, были не особо приятными.

— Еще раз! — бросил он коротко.

Это была попытка номер два. За ней еще одна и еще, пока я не сбился со счета. Меня оставили в покое только поздним вечером, но на следующий день мы продолжили. Результаты были по-прежнему нулевые, вернее, с определенного момента они даже начали ухудшаться. Теперь Рашу не удавалось даже на долю секунды оказаться внутри моего сознания, как в самом начале. Сознание перестало его впускать, причем каждое вторжение подтачивало мою энергию, так что в конце «тренировки» я уже просто валялся на нагретой солнцем земле не в силах подняться.

Я искренне недоумевал, почему он вновь и вновь совершает заведомо бесполезные действия. Эти потуги изматывали и его, и меня, но я уставал лишь физически, ему же приходилось намного хуже. К вечеру второго дня Раш изрядно осунулся, кожа на лице из мраморной стала светло-серой, а вены еще больше проявились. Наконец терпенье у него лопнуло.

— Пойдем!

Он навис надо мной, кривя рот болезненной гримасой.

— Куда еще?

Я пытался подняться, но ноги были ватными и отказывались слушаться.

— Ты же должен увидеть то, с чем нам придется столкнуться. Увидеть и прочувствовать.

Он рывком поставил меня и, отступив на шаг, наблюдал, как я пытаюсь удержать равновесие.

Раш практически не дал мне прийти в себя и собраться с силами. Едва я сумел сделать первый шаг, как вынужден был следовать за ним. Он останавливался, лишь когда я, прислонившись к очередному чахлому деревцу или обшарпанной стене, пытался перевести дух. Помощи не предлагал. Постепенно такие привалы становились все реже: энергия возвращалась в мое тело.

У входа в подземные чертоги несколько къерго о чем-то возбужденно переговаривались. На нас они взглянули равнодушно. Когда Раш поинтересовался местоположением арены, один из них предложил следовать за ним, поскольку собирался туда. Нужное место находилось практически в самом центре Кабула, являясь своего рода стержнем, скрепляющим его. Арена прорезала нижние чертоги, откуда на многоуровневую трибуну вели многочисленные ходы. На поверхности же она представляла собой глубокую круглую яму.

Багровые закатные лучи окрашивали все вокруг в тревожные тона. Ими были залиты и зрительские ряды, где на каменных лавках теснились возбужденные и гомонящие къерго, и покрытая слоем песка площадка в центре, на которой и происходили бои.

Мы пришли к самому завершению схватки двух бойцов-людей. Один, крепкий и плотный, с обмотанным шкурой торсом держал у горла второго узкий прямой меч. Короткое движение — и из перерезанной глотки забил темно-красный фонтан, а поверженное тело сползло к ногам победителя.

Но победивший почему-то не спешил покидать арену. Он чего-то ждал, и лицо его было скорее напряженным, чем довольным. И тут под улюлюканье зрителей, одним прыжком преодолев заграждение, на арену приземлился къерго. Его рога были расписаны синим и золотым, а на лице блуждала безумная улыбка. Человек побледнел, но не сделал и шагу назад, лишь покрепче перехватил меч. Его противник выхватил два длинных черных клинка и раскрутил их над головой, издав при этом то ли боевой клич, то ли просто пугающий рев. Одним движением он преодолел расстояние, разделявшее соперников. У мужчины не было шансов: росчерк острого лезвия — и он рухнул на одно колено. Из второй ноги хлестала кровь. Къерго смотрел на него выжидающе, и человек, прямо встретив его взгляд, попытался подняться. То ли улыбка, то ли оскал прорезали лицо.

Единым порывом над трибунами пронеслось незнакомое мне слово «Ладэ!» Рогатый кивнул, а его противник будто расслабился, запрокинув голову и закрыв глаза. Быстрое и точное движение — и все было кончено. Къерго выдернул клинок из мертвой груди и небрежно оттер его о штанину. Он выпрямился, весело скалясь, но темная жажда во взгляде не исчезла.

— Еще! — перекрыл гул толпы его грохочущий бас. — Я хочу еще!

На арену, прямо ему под ноги был вытолкнут совсем молоденький юноша. Он трясся от страха и размазывал по щекам слезы в вперемешку с грязью. Даже не пытаясь встать на ноги, он скулил что-то, стоя на коленях. Къерго швырнул ему клинок убитого, но тот отшатнулся от него. Лицо рогатого исказилось гримасой презрения и брезгливости.

«Хирто!» — единым порывом пророкотали зрители. Юноша побледнел еще сильнее и стал отползать. Первобытный ужас плескался в его глазах. Къерго облизнулся в предвкушении. А затем началось нечто омерзительно-завораживающее. Гигант кружил вокруг юнца, словно исполняя ритуальный танец. Он то и дело подскакивал, и лезвия касались тела, оставляя раны от срезанных лоскутов кожи. Крики боли разносились по арене. И, как единый жадный и молчаливый организм, зрители азартно и алчно впитывали эту картину. Я понял, что не могу на это смотреть, меня стало подташнивать. Именно в тот момент, когда я решил, что пора бы грохнуться в обморок, подобно юной девице, на плечо мое легла ладонь Раша.

— Довольно. Пойдем!

Неспособный даже ответить, я потащился следом, испытывая чувство неимоверного облегчения.

Он вновь заговорил со мной, когда я продышался на воздухе и пришел в себя.

— Ты понял?

— Понял что? То, что къерго изверги и садисты, я слышал и раньше. Для подтверждения этого мне было достаточно твоего слова. Демонстрация была явно лишней.

— Дурак! — Он покачал головой — У рогатых есть два вида ритуальной смерти. Ладэ — почетная и легкая, но ее нужно заслужить своей храбростью и силой. Хирто — позорная, когда собственную трусость и слабость нужно искупить болью, очень долгой болью. Как бы там ни вышло, но вторую я не хочу испытывать на себе и тебе не советую. Мы должны дать отпор хотя бы для того, чтобы заслужить легкую смерть. Именно поэтому ты должен сломать себя и позволить мне управлять тобой. По отдельности мы бессильны.

Я кивнул и впервые почувствовал что-то вроде уважения к тьерто. Он, в отличие от меня, прекрасно понимал, на что шел. Ему было, что терять, и все же он принял условия вождя.

Вечером следующего дня должен был состояться наш бой, а с утра мне наконец удалось впустить Раша к себе в разум. Поначалу было очень неуютно и странно, словно бы в твое убежище забрался непрошеный гость или вор. Но спустя полчаса я уже мог не обращать на это внимания. Добившись такого результата, Раш моментально свернул тренировку, заявив, что отдых сейчас важнее всего, а как справиться с моим телом без меня, он прекрасно знает.

Этот день был немыслимо долгим. Я ничего не мог — ни двигаться, ни пребывать в покое. Как ни крути, зря все же Раш таскал меня на арену. Теперь у меня постоянно прокручивался в голове финальный бой, только на месте юноши, с которого по кусочкам сдирают кожу, я представлял себя.

Когда за нами пришли, чтобы с почетом (с почетом ли?) проводить к месту боев, я был уже настолько взведен и издерган — в отличие от спокойного, хотя бы с виду, тьерто, — что даже обрадовался: пытка ожиданием закончилась.

На этот раз мы двигались другими путями, проходящими в самых глубинах подземных чертогов. Сперва нас проводили к озеру, выдолбленному внизу, и велели вымыться, выдав по стопке чистой одежде (судя по размерам и грубости ткани, человеческой). После этого провели к проходу на арену.

Когда мы шагнули на нее, в нос ударили запахи пота и свежей крови. Ночь царствовала над миром, и багровые росчерки факелов плясали на утоптанном песке. Я явственно чувствовал присутствие Раша: подобно напряженной и готовой к прыжку змее, он давно уже затаился в моем сознании.

Зарак ждал нас. Я внимательно вгляделся в него. Он ничем не отличался для меня от прочих къерго. Полные равнодушия льдистые глаза смотрели пристально и изучающе. Огромные рога, концы которых были выкрашены красным, доставали до поясницы. Он протянул мне недлинный меч. Я принял его, ощутив, как вспотели ладони и противно заныло под коленками. Второй такой же он протянул Рашу, но тот отрицательно покачал головой. Зарак, пожав плечами, загнал его лезвием в песок. Ни одного слова произнесено не было.

Раш скользнул в угол арены, к бревенчатому ограждению. Зарак проводил его прищуренным взглядом, в котором читалась усмешка. В полной тишине раздался звонкий удар медного гонга. И… ничего не поменялось, кроме того, что къерго смотрел теперь на меня. Его пальцы на рукоятках ножей казались расслабленными.

Я почувствовал, как холодный пот заструился вдоль позвоночника. Ну почему он, во имя Хаоса, не двигается, не принимает боевую стойку, не нападает? Неужели уже решил для себя, что я достоин только позорной казни, как там они ее называют — хирто, и сейчас, медленно и играючи, примется отделять от меня слои кожи? Ну уж нет! Я поудобнее перехватил незнакомый и непривычный клинок и приготовился нападать. И именно в этот момент он прыгнул. Переход от статики к движению был настолько молниеносным, что мои глаза даже не сумели его уловить. Если бы не рывок тьерто, подчинившего мое сознание полностью и отбросившего мое тело в сторону, я мог бы умереть, даже не заметив этого.

— Быстро, но недостаточно, — враг улыбался, опять застыв в той позе, в которой оказался. Ноздри его едва заметно раздувались. Он полуобернулся к тьерто. — Теряешь хватку, кукловод!

И Раш кинул меня вперед

Я ощущал себя не куклой, нет, но тряпкой, которой машут перед мордой спокойного и сытого хищника. Все мои, вернее, наши общие атаки цели не достигали. Зарак не сходил с места, он лишь уклонялся и даже не пытался поднять руки с ножами для удара. Но до бесконечности так продолжаться, конечно, не могло.

Противник резко выбросил вперед руку с зажатой в ней рукояткой ножа, и она встретилась с моим подбородком, в котором что-то подозрительно хрустнуло. Меня отбросило на пару шагов назад и опрокинуло, глаза заволокло цветными пятнами. Сам встать я бы не смог, но так как мое тело мне не принадлежало, то спустя пару мгновений я вновь оказался на ногах.

Как раз вовремя, чтобы послужить живым щитом для Раша, к которому приближался, медленно и вальяжно, Зарак. Меня швырнуло ему под колени, но он спиной предощутил движение и скользнул в сторону.

Мой рот заполнился густой, вязкой слюной, перемешанной с кровью. И стоило проглотить этот соленый ком, как в груди расцвела и разрослась песня-крик. Силы сдерживать ее не было, даже удавка Раша в моем сознании отошла куда-то на задний план. Песня сорвалась с моих губ, закружилась, заметалась по арене. И сразу же что-то изменилось. Сначала я даже не понял, что. Мой противник, остановившись, разглядывал меня, и в его глазах я впервые различил некое подобие любопытства.

— Применять оружие против тех, кто заведомо лучше им владеет? Забавная тактика! Ты остался без союзника, и теперь тебе придется сдерживаться, чтобы не добить его окончательно.

С ужасом я понял, что снова являюсь хозяином своего тела. Я обернулся к Рашу. Он стоял на коленях, опираясь ладонью о песок. Изо рта текла кровь, а глаза закатились под веки. Я стиснул зубы, сквозь которые рвался разрушительный звук, и виски заломило от напряжения.

А в следующее мгновение невероятной силы удар впечатал меня лицом в песок. Я перевернулся. Къерго склонился надо мной, и длинный черный нож уперся лезвием мне в грудь. Сами собой мои пальцы сомкнулись на острие. Кровь заструилась по ним, но боли я не чувствовал. Через меня шел огонь — мое последнее оружие и единственный козырь.

Нож раскалился, из черного став багровым. Запахло паленной плотью, но къерго не отпустил рукояти. Казалось, он не замечал жара. И тогда свободной рукой я создал огненный шарик, совсем крохотный. Как следует прицелиться я не смог, но Зарак почему-то не отклонился, и шарик мазнул его по щеке, оставив едва заметный след ожога.

Одним легким движением гигант выдернул пылающее оружие из моей ослабевшей хватки и шагнул назад. Ну все, приехали… Ни сил, ни козырей у меня больше не оставалось. В голове пронеслась единственная мысль: достоин ли я в его глазах милостивой смерти ладэ? Достаточно ли натрепыхался для нее?.. Я зажмурился, но тут же вновь отрыл глаза — не хотелось встречать конец вслепую.

Текли мгновения, а къерго не двигался, не сводя с меня пристальных глаз. Я услышал недовольный гул трибун, до этого момента притихших. И тут Зарак швырнул ножи, оба сразу. Левый вошел в песок, пригвоздив прядь моих волос, а правый царапнул щеку и упал плашмя у моего плеча.

— Я сдаюсь! — Къерго скрестил на груди руки. — Победа за чужаками. Бой закончен, отныне моя жизнь принадлежит победителям.

Гул перерос в презрительный рев. Чтобы перекрыть его, он должен был кричать.

— Если здесь есть тот, кто хочет оспорить мой проигрыш — пусть выйдет и сразится со мной!

Тягучее молчание разом повисло в воздухе. Со своего места в первом ряду поднялся вождь.

Зарак сделал к нему шаг.

— Принимаешь ли ты мой проигрыш, глава? Это мое право.

Сложно было прочитать что-нибудь по каменному лицу вождя, но голос был печальным и торжественным.

— Это твое право. Не может быть моим ножом проигравший бой. Не нужен племени тот, кто добровольно сдался чужим. Ты сделал свой выбор, ступай же с ними. Нет у меня для тебя ни благословения, ни проклятья, ибо нет тебя больше среди народа къерго. В качестве последней милости, оказанной тебе, я договорюсь, чтобы к утру у вас были приглашения из Дома Оръявит. Это последняя ночь, которую чужаки могут провести в аркхе Кабул. Я все сказал. Месяц боев завершен.

Вождь развернулся и медленно покинул арену. Вслед за ним в могильном молчании потянулись все прочие къерго, не удостаивая даже взглядом проигравшего и нас вместе с ним.

Зарак подошел ко мне, бездвижной тряпочкой валявшемуся на песке. Я по-прежнему до хруста в зубах стискивал челюсти, чтобы не выпустить рвущуюся наружу песню.

— Я заберу ее.

Он коснулся кистью моих губ, и я успел разглядеть на ней свежие ожоги. Затем он сжал кулак, и я ощутил, как покидает меня разрушительная мощь и вместе с ней уходят последние силы. Он сплюнул густую черную слюну и, подняв клинки, повесил их на бедра. Затем протянул ко мне руку.

— Печать!

Я не понял, о чем он, так как пытался в этот момент принять сидячее положение. Тогда он повторил громче:

— Печать Дома Къерго не должна быть у тебя. Ты не сможешь ей воспользоваться и отомкнуть врата.

Грохот его голоса звучал настолько угрожающе, что я тут же в панике принялся обшаривать карманы и потаенные закутки в одежде. Слава Тьме, печать нашлась достаточно быстро. Мне было жаль с ней расставаться — она словно согревала меня, издавая вибрирующий звук, почти мелодию, которая приятно резонировала с чем-то в моей душе.

Когда пальцы Зарака сомкнулись на цепочке, я впервые увидел подобие улыбки, скользнувшей по его губам. Но это длилось лишь краткий миг. После того как он закрепил медальон на поясе, его лицо вновь закаменело.

— Вы нашли себе пристанище наверху? Я закончу дела и присоединюсь к вам. Мне больше нечего делать в подземных чертогах. Ночь не будет длинной, поэтому советую вам выспаться.

Я не знаю, кто из нас с Рашем кого тащил, но за обратную дорогу мы безусловно стали ближе друг другу. Он никак не мог отойти от моей партнерской атаки, а я с трудом держался на ногах после использования пламени миин’ах и песни къерго. Заваливались мы то и дело, но свидетелей не было: для людей уже наступил комендантский час, а рогатые, изредка попадавшиеся на нашем пути, настолько демонстративно нас не замечали, что это было даже забавно.

Зарак нашел нас уже ближе к рассвету, застывших в молчании у неразведенного костра. Он скинул с плеч большую кожаную сумку и протянул Рашу зеленый браслет — приглашение из аркха Владивосток.

И тут властный и холодный Раш, с трудом поднявшись, склонил перед къерго голову в почтительном поклоне.

— Спасибо тебе, Зарак.

— За что? — Гигант удивленно вздернул бровь. — Разве я оказал тебе какую-то услугу? Я проиграл, теперь моя жизнь принадлежит вам — победителям. Закон не нарушен — это был честный бой.

Он мотнул головой, давая понять, что разговор окончен. Разжег стопку хвороста и, усевшись прямо на каменный пол, протянул руки к жадному пламени. Спать он, как видно, не собирался.

Поворочавшись с боку на бок на ставшем уже привычным жестком ложе, я понял, что мне тоже вряд ли удастся задремать: в крови бесновался угар арены. Болели все мышцы, в носу до сих пор стоял запах пота, крови и песка. Я придвинулся ближе к огню и закутался в одеяло. Духота ночи не могла прогнать озноб, скользивший вдоль моего позвоночника.

Спустя некоторое время я решился заговорить.

— Почему ты не проводишь последнюю ночь со своими, прощаясь? Мне казалось, все в вашем племени близки друг другу.

Он ответил, не повернув в мою сторону головы:

— У меня больше нет своих. Мне не с кем прощаться — они больше не мои братья.

Опередив здравую мысль о такте и осторожности, следующий вопрос соскользнул с моего языка:

— Это очень больно?

— Больно? — Зарак усмехнулся и перевел взгляд с костра на меня. — Мальчик, больно ли руке, которую отсекают от тела? Разве сможет она счастливо существовать в одиночестве?

— Тогда почему ты пошел на это?

— Я хочу домой. Здесь все для меня чужое. Все мы уйдем в Древо мертвых, и перед тем, как это случится, я хочу увидеть, что стало с Сель — с домом, из которого мы сбежали и который предали. Впрочем, довольно откровений. Не хочешь спать — сиди молча. Я не любитель пустого трепа.

В голосе его проскользнуло что-то похожее на угрозу, и я благоразумно решил последовать его совету. Утром нас ждет аркх Владивосток и Дом Оръявит. Я надеялся, что Веспа и остальные уже там. При одной мысли о ней мне стало теплее и спокойнее. Только бы в аркхе Гонолулу все прошло легче, чем в Кабуле…

Аркх Гонолулу

Асаи

Застрять в аркхе, принадлежащем Дому Гельмы — еще одна изысканная насмешка судьбы. Сколько времени было проведено мной на Сель в их владениях — и вот я опять среди них. Столько знакомых лиц, и никто не прячет глаз, не опускает их, натолкнувшись на мой взгляд. Да уж, воистину пепельным птицам чувство стыда и раскаянья неведомо. У них иные достоинства и добродетели.

Сайлим была для меня не насмешкой — ударом под дых, удавкой, затянутой на горле и лишающей легкие кислорода. Я знал, что мне придется ее увидеть, и думал, что готов к этому… И как же я ошибался! Она изменилась мало, только прежняя юность казалась теперь наигранной и ненатуральной, как прилипшая к лицу и ставшая тесной маска. Неудивительно, что она почти довела меня до срыва — странно, что мне тоже удалось задеть ее. В моих мыслях и воспоминаниях она давно превратилась в ледяную статую, неспособную на всплески эмоций и ярость.

Из-за моей несдержанности мы оказались в крайне странном и неудобном положении. Но первое время меня это не беспокоило: пленяющее дыхание почти-свободы наполнило до краев и даже переполнило. Я сбегал от приторно-язвительно-вежливых гельма, чтобы надышаться ею всласть. Боялся одного: в каждой встреченной человеческой женщине увидеть алхэ. Что бы я смог противопоставить миру, в котором каждая носила бы черты совершенной для моей расы, и как бы я посмел пойти против него? Страх, к счастью, не оправдался: женщины были обычными, всего лишь представительницы иного вида, вызывающие только легкое любопытство. Ни трепета, ни восторга не было и в помине. Иронично, что единственный человек, завязнувший подле меня в этой авантюре, оказался столь отличным от них. Причем кроме меня, разницу эту никто не ощущал.

Однако с людьми мне было проще, чем с высшими. Я сбегал к ним в нижний город, где смешивались грязь, порок и похоть. Если прятать глаза, они не сразу распознавали во мне чужака. Женщины, потасканные и страшные, ластились (все красивые давно были забраны наверх), мужчины пытались надуть, ограбить, напоить. И это было забавно, я чувствовал себя почти живым. Хотелось затеряться в их суете, забыть себя, свои цели, свою боль — то единственное, что стержнем пронзало насквозь, заставляя сердце вновь и вновь сокращаться, перегоняя пропитанную горькой отравой кровь.

И все же я возвращался. Слабенький барьер, созданный против людей, абсолютно не мешал мне слоняться туда-сюда. Мне нужно было знать, что с моими спутниками, и особенно с Веспой, все в порядке. Глупое иррациональное желание… Честно говоря, меньше всего я думал о будущем. Обвинения Таат в том, что своей выходкой я поставил под удар все мироздание, казались мне безосновательными. Принцесса не из тех существ, что могут принимать важные решения под воздействием эмоций. К тому же она слишком хорошо знает мои реакции, чтобы просто грамотно не сыграть на них. И все же всем было ясно, что до бесконечности это продолжаться не может.

Великий Осенний Бал — традиция, которую я хорошо знал и помнил. На Сель в их аркх, а особенно его столицу Арлаир, съезжались представители всех рас. Разве что къерго всегда были побоку такие развлечения. Это был день триумфа пепельных. Все врата были распахнуты, и каждый мечтал о приглашении и боялся остаться без него.

Дом Тса всегда тесно сотрудничал с Домом Гельма. Они являлись, пожалуй, нашими единственными союзниками. Им удобно было прикрываться нашей силой и властью, и я никогда не смог бы подумать, что однажды в нашей тени им окажется тесно. Да и не тень то была вовсе — мы искренне восхищались их творениями, оберегали. Я ненавидел тьерто, но понимал их — им было за что мстить, но вот предательство гельма было настолько безумным и необъяснимым, что до сих пор принять его и хоть как-то осмыслить не мог.

Я не хотел появляться в верхнем городе во время празднования, но не удержался и вернулся — просто чтобы удостовериться, что все по-прежнему.

Таат сидела в обнимку с наполовину пустой бутылкой вина. Судя по цвету напитка и ее отрешенному виду, крепость была внушительной. Веспы в помещении не было. При виде меня левая бровь женщины поползла наверх — видимо, это должно было означать сарказм, приправленный удивлением от нашей неожиданной встречи.

Придвинув кресло к столу, я приземлился напротив нее, закинув на столешницу скрещенные ноги и не отрывая взгляда от ее лица. Надо было, конечно, спросить, где Веспа, и уйти, но я не любил первым начинать разговор, а вот заниматься провокациями в последнее время отчего-то нравилось.

Таат с презрительной миной отодвинулась от моих ног к краю тахты.

— Нагулялся?

— А ты почему не празднуешь? Не участвуешь в столь великолепном и столь важном для твоих любимцев событии?

— А мне нечего праздновать. — Она с глухим стуком опустила бутылку на пол. — И от любимцев моих меня уже тошнит.

Я ухмыльнулся. Она, подметив мою усмешку, фыркнула.

— От тебя, впрочем, тоже.

Она замолчала, и я наконец спросил о том, что беспокоило меня больше всего:

— Таат, я надеюсь, что ты не отпустила Веспу на Великий Бал?

— Я ей не нянька что-то запрещать или разрешать. Ее забрал с собой Таль. Ее право — считать, что рядом с ним она находится в безопасности.

Я почувствовал, как судорога гнева смыкает мне челюсти. С трудом удалось не дать этому чувству пробиться наружу и отразиться на моем лице. Я старался говорить негромко и спокойно:

— Но ты ведь понимаешь, насколько это может быть опасно?

Она лишь слегка пожала плечами.

— Какая тебе, в сущности, разница? Да и вообще, какое это может иметь значение? Все и так летит к Хаосу. То ли я плохой дипломат, то ли твоя упертая подружка из прошлого и правда редкостная сука. — Она замолчала, а когда заговорила вновь, голос был жалобным и дрожащим. — Асаи, я понимаю, что плевать ты хотел и на этот мир, и на меня с моими просьбами, но все же умоляю тебя: поговори с Сайлим! Меня она даже близко к себе не допускает, а у тебя с тьерто вроде как соглашение, значит, это и в твоих интересах.

— Умоляешь? — Я еще раз ухмыльнулся, как можно злораднее. — А на колени упадешь? Ноги мне поцелуями покроешь?

Ее лицо полыхнуло такой ненавистью, что меня коснулся жар, исходящей от ее кожи. Но она тут же овладела собой — лишь на подлокотнике тахты осталось прожженное ее пальцами пятно.

— Для тебя это так важно — увидеть мое унижение?

— Нет, — я поднялся. — Просто проверял, насколько далеко ты готова зайти. Я подумаю над твоей просьбой. Праздничная ночь будет долгой, зажги побольше света, огненная дева, ведь ты так боишься одиночества во тьме.

Не дожидаясь ответа, я вышел из покоев.

Оказавшись по ту сторону дверей, тут же окунулся в тягуче-неторопливый праздник. Было уже глубоко за полночь, и во всех встречных глазах — и гельмы, и людей — колыхался дурман или алкоголь, приправленный сладострастием. Даже простые слуги пребывали в блаженно-отсутствующем состоянии.

Первой моей мыслью было отыскать Веспу и утащить ее в безопасное и надежное место. С трудом удалось погасить врожденные инстинкты Тса. Непонятно, как среагирует на это девочка, да и кто я ей, чтобы запрещать что-либо. В конце концов, может, действительно сын Сайлим за ней присмотрит: ему вроде как не хочется ссориться с нами — тянется, как плющ, то ко мне, то к Таат. Либо тайн запредельных алчет, либо просто от скуки бесится.

Я решил все же выполнить просьбу миин’ах и поговорить с правительницей, не особо, впрочем, рассчитывая на успех. Наверно, мне просто нужен был повод, чтобы еще раз увидеть ее и увериться в том, что от пламени, когда-то сжигавшего изнутри мою грудь, остались только зола и сажа.

Мне не пришлось сильно напрягаться, чтобы отыскать ее. Чутье ли вело меня, память ли — в самый темный и благоуханный закуток. Сайлим, как видно, до сих пор обожала цветы и звездное небо. Силуэтов было несколько, уж больше двух — точно. Она, естественно, предощутила мое появление, и лишние-посторонние тут же растворились в ночном сумраке. Я даже не успел определить, гельма ли это были или люди, мужчины или женщины. Только пьяные вожделением и разочарованные взгляды успел отстраненно отметить.

Она была диво как хороша. Вечная блудливая девочка с крылом пепельной дымки, размазанной по оголенным влажным плечам. Я ощутил, как стянулись во мне в единый клубок ярость, нежность, презрение и желание.

— Ты пришел ко мне, Асаи? — Сайлим не говорила, она текла тембром и интонацией, сладкой, как дикий мед, и жаркой, как тропическое солнце.

Я, оказывается, успел забыть, как она умеет звучать и как смотреть.

— Я так ждала тебя. Я думала, ты сдашься раньше, — улыбка паутиной окутала ее губы и застыла радужной пленкой в сиреневых глазах.

Я не мог противиться этому зову. На непослушных, одеревеневших ногах сделал пару шагов вперед и коснулся пальцами мерцающей кожи щеки. И — как молнией, как ударом плетью по глазам возникло в памяти это же лицо. Палата закона и собрание шести высших Домов в Рахте, столице тьерто на Сель, она подле отца, а я в центре. Мою спину рвет черно-алой болью, а на теле проявляется печать агру, она же даже не отводит взгляд в стыдливом раскаяньи: смотрит с жадным любопытством. Блестят глаза, блестит кожа и приоткрытые влажные губы…

Я отшатнулся: наваждение смыло волной ненависти и тоски.

— Я пришел не к тебе — мне нужна печать. Поигралась, и будет. Твое ненасытное стремление одержать верх любой ценой вряд ли стоит гибели всех остальных.

— Что ты знаешь о моих стремлениях, о моей страсти, о моей любви? — Она перестала заманивать и теперь говорила с прохладной горделивостью.

— Только то, что любовь — явно неизвестное тебе понятие. А все остальное — мишура, кружева вокруг пустоты. Ты — черная дыра, принцесса Гельмы, достойная правительница своего народа. Но если тебе действительно нужны мои мольбы и извинения, я готов принести их. В конце концов, от моей гордости осталась лишь горстка пепла, и произошло это задолго до сегодняшней ночи.

Легкой шуршащей тенью она скользнула мне под ноги и, обхватив колени, уткнулась в них головой, пахнущей душной тропической ночью. Подняла взгляд и уперлась в мое лицо бездонными сиреневыми глазищами.

— Я знаю, я очень виновата перед тобой. Поверь, не было и дня, чтобы я не вспоминала об этом. Это мне нужно просить, нет, вымаливать у тебя прощение! — Теперь она искрилась страданием и раскаяньем, таким натуральным, таким правдоподобным. И все же я чувствовал наигранность, фальшивую нотку в идеально ровной симфонии, аляповатый мазок на совершенной картине. — Я не отпущу тебя, ты останешься подле, моим принцем. Так ведь должно быть, так было обещано тобой много-много лет назад…

У меня не находилось нужных слов, и, чтобы перестать тонуть в дурмане и хоть как-то соображать, я разорвал зрительный контакт и опустил взгляд ниже: в глубоком разрезе алого платья сверкало золотое ожерелье с огромным бордовым камнем в сердцевине. Я прекрасно знал это украшение — когда-то оно принадлежало моей семье. Золото на Сель встречалось гораздо реже, чем на Земле, и стоило баснословных денег. А камень назывался «кровью гару» — птиц, считавшихся в моем Доме священными. Когда-то я подарил его своей возлюбленной. Теперь же, как издевка, оно сверкало на груди предательницы, чье тело еще десять минут назад покрывали поцелуями мужчины — временные, чужие.

Осознав, куда я смотрю, она изогнулась, прижавшись ко мне, что неожиданно вызвало не желание или нежность, но отвращение.

— Видишь, я до сих пор ношу твой подарок… Это мой талисман, самый заветный. Это ли не лучший знак того, как много ты для меня значишь?

И тут меня накрыло просто бешеной яростью. Одним движением я разорвал ожерелье и засунул себе за пазуху. Видимо, выглядел я настолько страшно, что она отшатнулась, испуганно прикрыв рот рукой.

— Это не принадлежит тебе! Ты утратила право носить его, как и право говорить со мной о прощении, любви и памяти. Может, хватит этого театра?

Она быстро оправилась и поднялась на ноги. Отряхнула невидимые пылинки с платья. Когда вновь посмотрела на меня, ничего, кроме холодной ненависти, не выражал ее взгляд.

— Не хочешь быть принцем — будешь рабом. Девочкам твоим скоро надоест, и они сбегут, а на твоем запястье браслета посланника я что-то не вижу. Ты застрял здесь, милый. И рано или поздно, когда останешься один, снова придешь ко мне, вернее, приползешь на брюхе.

— Пока что ты лебезишь передо мной на брюхе. Это достаточно забавно, но, право, я насмотрелся.

Кажется, мне все же удалось серьезно задеть ее. Сайлим сжала руку, да так, что из-под острых ноготков показалась кровь. Повинуясь ее воле, или как отражение ее эмоций со всех сторон начала сгущаться тьма. Не безликая, но оформленная, рельефная и пугающая.

Нужно было уходить — попытку разговора можно было считать успешно провалившейся. Я развернулся и побрел сквозь рожденные ею кошмары. Иллюзии были очень реалистичными, но мне они доставляли неудобств гораздо меньше, чем то, что бурлило внутри и просило, нет, требовало выхода. Какого угодно, пусть самого безумного.

Во мгле, окруженный сотнями пугающих образов, я не знал, куда двигаться, и то и дело натыкался на деревья и стены. Длилось это бесконечно. Когда, наконец, действие наваждения начало спадать, тени — бледнеть, а реальность — проявляться все четче, небо уже было объято рассветным пламенем.

Насколько же она была зла и сколько силы вложила в это видение… Теперь будет долго отходить: такие фокусы на Земле провернуть ой как трудно.

Я обнаружил себя стоящим на открытой террасе, изысканным полукругом вьющейся по краю кратера мертвого вулкана. Я был один, под ногами расстилался безбрежный лазоревый океан. Необходимо было срочно отпустить себя, чтобы не взорваться от боли и ненависти, которые многократно возросли после лживых ласк Сайлим. Кричать и разносить все вокруг позволить себе я не мог, поэтому, опустившись на колени и беззвучно воя, принялся разбивать сведенный судорогой кулак о прохладные камни пола.

Мне почти удалось загнать бушующие эмоции глубоко-глубоко, когда я почувствовал чье-то присутствие. Нарочито медленно поднявшись, я осмотрелся.

Таль стоял в трех шагах от меня и пожирал меня отчаянным взглядом. Губы его были искусаны в кровь. Одним движением я преодолел расстояние между нами, вторым впечатал его в колонну — с такой силой, что он охнул. Я бы, наверно, убил его. Не задумываясь, свернул шею, открыв тем самым список своих жертв, души которых станут преследовать меня в ночи в жажде расплаты. Но в его глазах я не увидел страха — в них пульсировала лишь боль: моя боль и моя ярость.

Меня словно окатило ушатом ледяной воды.

— Ты эмпат?

Он сполз по колонне вниз и съежился на корточках, спрятав ладони между колен.

— Смешно, правда?

Я опустился напротив.

— Ты в порядке?

Он пожал плечами.

— Нет, но сейчас буду. Где-то около порядка.

Таль нервно хихикнул. Достал откуда-то из-под одежды узорную трубку и прикурил. Повеяло густым сладким дурманом. Он вопросительно взглянул на меня, но я отрицательно мотнул головой: не хватало еще этой дрянью мозг насиловать.

— Ты с какой стати здесь?

Он глубоко затянулся, помолчал.

— Тебя искал. У нас, вообще-то, проблемы. Ну, и достижения тоже.

— У нас?

— Да, теперь именно у нас. Как ни крути, а я из этой истории уже не выпутаюсь.

— Как ты вообще мог отпустить ее?! — Таат практически орала на Таля, который, в свою очередь, был абсолютно спокоен: то ли от невероятного количества дурмана, загнавшего в себя, то ли отходя от случайного соприкосновения с моими эмоциями.

— Я думал, у нее хватит разумности не теряться. Она выглядела достаточно рациональной девочкой.

Я молчал. Инстинкты Тса требовали ринуться на поиски, предварительно придушив гельму, подвергшего алхэ опасности. Бороться с ними было сложно, но после сегодняшней ночи все эмоции и реакции были слегка притупленными, что спасало меня от поспешных и необратимых поступков.

Миин’ах исступленно нарезала круги по комнате. Периодически посматривая на стол, в центр которого Таль горделиво и самодовольно водрузил печать своего Дома.

— Итак, что мы имеем? — Осознав, наконец, что помощи от нас не дождаться, она принялась рассуждать вслух. — У нас есть, королевская печать и, видимо, доброволец? — Она вопросительно взглянула на Таля, и тот кивнул. — Это из плюсов, а теперь к минусам. Скорее всего, к закату о пропаже будет гудеть весь верхний город, и мы вряд ли выберемся отсюда живыми. Все врата для нас закрыты — ну, по крайней мере, для некоторых из нас. А еще мы, вернее, вы умудрились потерять человека. По-моему, чудесный расклад.

— Думаю, что ближайшая ночь еще принадлежит нам, — я решился ее слегка успокоить. — Принцесса еще не в том состоянии, чтобы обнаружить пропажу. Слишком много сил ей пришлось сегодня потратить.

Таат удивленно посмотрела на меня, но я не стал удовлетворять ее любопытство и проигнорировал затянувшуюся вопросительную паузу. Прервал которую вальяжный голос гельма:

— Врата на Черный остров открыты для всех. Правда, после недавнего инцидента с побегом их охраняют, но мне не составит большого труда убедить сторожей в несправедливости жизни и уговорить их немного попраздновать окончание Великого Бала, отметить его крепким вином с чем-нибудь усыпляющим. И да, находятся врата далеко, на противоположном от верхнего города конце острова. Поэтому лучше выдвинуться туда как можно скорее.

— Черный остров… — Миин’ах задумчиво побарабанила пальцами по столу. — Туда может разово пройти не больше десяти человек, а потом врата будут замкнуты на сутки и ими нельзя будет воспользоваться с обеих сторон. В принципе, нам это на руку: за нами не ринется сразу толпа твоих разъяренных сородичей. Но нам придется из сектора, в который мы переместимся, срочно перебираться в другой, с открытыми вратами. Не запрем ли мы сами себя в ловушке?

Таль пожал плечами.

— В любом случае, это единственный выход. К тому же, заправляют на Черном острове в основном тьерто и агру. Первые вроде как в теме событий, а со вторыми можно договориться, ну, или как-нибудь иначе повлиять.

Таат кивнула, соглашаясь.

— Так, с этим вроде разобрались. Остается второй открытый вопрос. Что делать с Веспой? Отправляться на ее поиски, теряя драгоценное время, или оставить ее здесь? Зачем тащить с собой человека на Сель, если ее миссия была в том, чтобы помочь добыть печать Дома Тьерто? Может, ее исчезновение — закономерная воля Судьбы, стоит ли с ней спорить? Она может затеряться в нижнем городе среди своих, либо же, воспользовавшись меткой вестника, вернуться в любой другой аркх. Может даже догнать нас, если захочет.

Девушка говорила неуверенно, словно убеждая не только нас, но и себя. Я по-прежнему молчал, крепко задумавшись. Возможно, это выход: она останется здесь, вдали от Сель, от меня. Все упростится: никаких угрызений совести, никаких морально-этических дилемм, да и выжить здесь ей будет легче, хотя бы до прихода Хаоса, а там уже какая разница, все едино — уничтожение.

Но от этих мыслей мне становилось все гаже и тревожнее. И тут меня опять удивил эмпат-гельма. (Вот уж воистину занятное сочетание! Трудно ему, должно быть, приходится.) Он заговорил все тем же лениво-равнодушным тоном, плохо вяжущимся со смыслом произносимого:

— Нет. В нижнем городе, как, впрочем, и везде в Гонолулу, ее очень быстро отыщет моя мать. И весь ее гнев — на меня, на него, — он мотнул головой в мою сторону, — изольется на ее голову. Ее ждет не просто смерть, а нечто гораздо более мучительное и долгое. Я не пойду с вами без Веспы, и печать вы также использовать не сможете. Считайте это проявлением моего чувства долга — в конце концов, именно я виноват в том, что она потерялась.

Таат вдруг улыбнулась с явным облегчением.

— Ну, значит, так тому и быть. Недаром к ней каким-то чудом угодила печать Проклятого Дома, — она искоса взглянула меня и поправилась: — Дома Тса.

— Повтори! — Я ощутил, как кровь прилила к сердцу. Да что там: мне в грудь словно ковш кипятка вылили — настолько там стало жарко и тесно.

— Раш не сказал тебе?

— Не посчитал нужным.

— Ну да, у нее ваша печать, вернее, часть от нее. Она же у вас двусоставная.

— Это невозможно. — Я передернул плечами, чтобы скрыть колотившую их дрожь. — Печать не может быть в этом мире.

Миин’ах не ответила, лишь слегка пожала плечами. А взгляд Таля наконец-то ожил и зажегся огоньком любопытства.

Я осознал, что стою на пороге и моя рука тянется толкнуть дверь.

— Ты куда? — Таат вопросительно вскинула брови.

— Я найду Веспу. Можете отправляться к вратам. Думаю, нам стоит встретиться там, незачем возвращаться в верхний город.

— И как ты собираешься ее искать? — с убийственной иронией поинтересовалась Таат.

— Теперь, когда я знаю, что в ее руках печать моего дома, чутье приведет меня к ней.

Таль фыркнул.

— Ага, а к вратам, видимо, тоже оно тебя выведет.

Подойдя к стеллажам, заваленным книгами и бумагами, он извлек откуда-то карту Гонолулу и, развернув ее на столе, кивнул, чтобы я подошел. Скрипнув зубами от его покровительственно-насмешливых манер, я приблизился.

— Врата на Черный остров находятся вот здесь, — Таль ткнул пальцем в лист. — Раньше на этом месте были многочисленные людские постройки, что-то связанное с машинами, которые могут летать. Остовы их до сих пор можно увидеть по дороге туда. Мы с огненной госпожой воспользуемся малыми вратами. Ножками, конечно, придется потопать, но немного. Вам же в верхний город возвращаться действительно не стоит — зачем искушать судьбу? Советую найти способ добраться не своими ногами: миль пятнадцать преодолеть придется. Люди разводят лошадей — думаю, тебе не составит труда разжиться парочкой.

— Разберусь, — хмуро бросил я, сворачивая карту.

Таат швырнула в меня увесистой сумкой Веспы.

— Это захвати! Сомневаюсь, что ее обрадует перспектива продолжать путь в том, в чем она красовалась на Балу.

Я еще раз скрипнул зубами, гася раздражение. Мне совсем не нравился тон, которым они со мной говорили, но вступать в полемику нелепо, лучше поскорее избавиться от их общества.

Мне действительно не составило большого труда отыскать Веспу, и печать оказалась совсем не при чем — ее я не чуял абсолютно. Правда, пришлось опять задействовать ошметки своих сил, и клеймо агру, молниеносно отреагировав и вспыхнув тускло-багровым, наградило парой не слишком приятных минут.

А девочка-то вляпалась… Я обнаружил ее валяющейся на берегу в глубоком наркотическом сне. Рядом ошивались трое мужчин не слишком приятной наружности и с не слишком достойными целями. Все, что я мог сделать на расстоянии, это незаметно, даже для нее самой, разбудить. В любом случае подобные ситуации лучше встречать в сознании. Авось сможет продержаться до моего появления — тем более что я планировал поторопиться.

С трудом заставив себя не сорваться с места, пока не схлынут последствия нарушения заклятья агру, я побежал, лишь когда основная волна боли сошла.

Пока двигался, старался не думать, так как каждая мысль обращалась в страх. Основная: «А вдруг я не успею?» пламенным метеором проносилась в голове, сметая все на своем пути.

То, что не опоздал, я понял еще на склоне кратера, разглядев на безлюдном пляже четыре фигурки: три угрожающе нависли над четвертой, сжавшейся в испуганный комок. Теперь мчаться сломя голову нужды не было, и я позволил себе выдохнуть и замедлиться.

Веспа заметила меня первой, и ужас испарился с ее лица, уступив место простодушно-восторженной детской улыбке. Как ни странно, было приятно, что она настолько уверена в моих возможностях, что мгновенно перестала реагировать на опасность, исходящую от мужчин. Проследив за ее взглядом, все трое синхронно обернулись и осклабились.

Я знаю, что произвожу впечатление человека, если не приглядываться. Их учили, что есть шесть высших домов, выходцев из другого мира, со своими отличительными признаками. Я не подходил ни под одно описание, а значит, опасаться меня незачем, тем более троим против одного.

Я приближался нарочито медленно, и улыбка моя была шире горизонта. Не зная меня, они не могли почувствовать застывшую в ее уголках опасность.

— Эй, парень! — обратился ко мне самый высокий и поджарый, видно, исполняющий у них роль вожака. — Чего лыбишься?! Топай отсель! Не видишь, большие мальчики делом заняты. Или ты птичку эту знаешь? Ишь, гляди, как она встрепенулась… Ну так поздно рыпаться — она теперь наша. Право первых нашедших! — Он заржал, довольный своим остроумием.

Я мог бы убить их, запросто. Но, как ни странно, за свое долгое существование еще ни разу не отнимал жизнь у другого разумного существа, и мне отчаянно не хотелось открывать этот список (пусть даже разумность конкретно этих существ была весьма условна). Тем более что и без того мои руки скоро утопнут в крови. Я мог просто убедить их, что Веспа находится под защитой высших, а я являюсь их посланником — они бы поверили. Но мне захотелось немного развлечься: адреналин, бушующий в моих венах, требовал если не драки, то каких-то активных действий. Поэтому я ничего не ответил, продолжая свой неторопливый шаг.

Вожак слегка опешил и заговорил уже более нервно и агрессивно:

— Ты не слышишь, что ли? На уши туговат? Иди себе мимо, а то мы тебе быстро слух прочистим. Девка наша!

— Ой, ребята, мне кажется, вы сами не понимаете, насколько влипли, — подала голос Веспа.

Вышло у нее сипло и низко — таким тембром только сказки страшные по вечерам рассказывать. Изумленные странным звучанием, мужчины уставились на нее. Буквально пара мгновений, но этого мне хватило, чтобы скользнуть за спину к главарю и нежно приобнять его. Он дернулся, и я сильнее сомкнул руки, так что он даже всхлипнул от боли.

Наклонившись, я зашептал ему в ухо, стараясь, чтобы мой голос звучал максимально ласково:

— Милый мой, знал бы ты, как мне сейчас хочется свернуть кому-нибудь шею. Просто непреодолимое желание. Как думаешь, мне стоит ему поддаться?

Он, сжатый мной до хрипов в груди, старательно замотал головой — говорить ему явно было непросто. Я поднял глаза на его замерших в недоумении приятелей. Мне стоило лишь слегка позвать свои силы, и тут же клеймо агру запылало на моей груди. Я шагнул вбок, чтобы его было отчетливо видно — яркое, просвечивающее сквозь тонкий шелк рубашки. Этого было достаточно, чтобы мужчины начали медленно пятиться.

Рывком развернув вожака, я заставил его смотреть мне прямо в глаза. Позволил ему нырнуть максимально глубоко, чтобы сполна прочувствовать мое нечеловеческое нутро. Он захрипел и затрясся. Мне стало противно до тошноты — от его закатившихся глаз и распахнутого рта, от себя самого, от всей этой ситуации. Раньше я никогда бы не смог испытать наслаждение от доминирования над слабыми, никогда не стал бы играть с ними.

Я отшвырнул его прочь и сказал уже безо всякого позерства и фальши:

— Вы отвратительны. У вас есть уникальный шанс убраться из моего поля зрения. Надеюсь, десяти секунд вам хватит.

Им хватило. До этого я и не думал, что люди способны двигаться с такой скоростью. Я не успел бы и до пяти сосчитать, как их уже нигде не было видно.

— Я доставила много проблем? Таль говорил, что у нас есть время до заката, а солнце уже скоро сядет. Все пропало? — Веспа смотрела так жалобно и виновато, что я с трудом удержался, чтобы не улыбнуться ей ободряюще.

— Не все так плохо. Думаю, он немного погорячился с расчетами. А за ночь мы успеем добраться до врат.

— Значит, у меня есть пара минут на то, чтобы умыться в океане? — Ее лицо счастливо вспыхнуло.

Я неопределенно пожал плечами, что она приняла за согласие.

Веспа попыталась встать, но ноги слушались плохо. Взглянув на меня исподлобья и убедившись, что помогать ей не собираюсь и даже демонстративно скрестил руки на груди, она решила добраться до берега на четвереньках.

Со всего маха впечатавшись в лазоревую воду, Веспа с наслаждением зафыркала. В этот момент она напоминала какую-то зверушку, забавную и трогательную.

Мне не хотелось торопить ее. Я присел рядом с тем местом, где она плескалась, и, разувшись опустил ступни в теплый прибой. Океан завораживал… Я всегда больше любил горы, вертикаль, но сейчас горизонт словно вошел в меня, растекся по венам парным молоком. Забирая и стирая все тяжкое, наполняя иллюзией покоя.

Веспа закончила свои водные процедуры и, мокрая насквозь, присела рядом.

— Правда, это что-то невероятное? — Она развела руки в стороны. — Я всегда мечтала увидеть открытую воду. Так странно, когда нереальные мечты сбываются… Но ведь это ужасно, если Хаос сотрет всю эту красоту, уничтожит.

Я покачал головой.

— Хаосу нет дела до природы. Все останется нетронутым или даже станет еще ярче и интереснее.

— Но люди ведь тоже часть этого мира. Обещай, что не позволишь ему…

Она говорила и словно острым лезвием взрезала мне изнутри грудную клетку. От покоя, навеянного волнами и простором, не осталось и следа.

— Я не даю пустых обещаний. — Я встал и швырнул ей сумку с ее вещами. — Мы достаточно задержались. Думаю, тебе стоит переодеться — если, конечно, не хочешь, чтобы на тебя пялился весь нижний город.

Она только сейчас осознала, насколько откровенно и жалко выглядит в намокшем и изрядно подраном праздничном наряде, и отчаянно покраснела. Я отвернулся, чтобы не смущать ее еще больше и заодно унять разгоревшуюся ярость. Но вид безмятежной океанской глади уже не успокаивал. Оградить мир, приютивший предателей и убийц, спасти людей — тех, кто ласково и покорно вылизывает брюхо новым хозяевам? Не к тому ты обратилась с этой просьбой, девочка. Слишком много у меня неоплаченных счетов, в том числе и к Земле с ее обитателями.

— Я готова.

Я кивнул, не оборачиваясь. Дождался, пока тьма уляжется под ребрами тугими змеиными кольцами и не будет бросаться в глаза посторонним, особенно алхэ. Только после этого позволил себе взглянуть на нее.

Веспа снова стала девушкой-мальчиком в бесформенных штанах и такой же рубахе. Про таких говорят: свой парень. Вот уж не думал, что когда-нибудь меня будет привлекать нечто подобное. Хотя для алхэ внешность второстепенна, важно нечто другое, от чего ты отогреваешься изнутри.

Можно было уже идти, но для меня остался еще один не проясненный момент.

— Таат сказала, что у тебя оказалась печать моего дома. Не соврала?

— Нет. Я сейчас покажу, — она наклонилась и стала рыться в своей необъятной сумке.

Тоже мне нюхач. Естественно, что печать была не на ней, да и куда можно было бы ее засунуть в том наряде? Надеюсь, эта мысль в головы моим спутникам не пришла. А впрочем, какая разница? Странности в моем поведении с Веспой они, скорее всего, спишут на мою общую ненормальность. Разве что эмпат… Рядом с Талем надо быть теперь в десять раз осторожнее: эмоции — не мысли, их скрыть сложнее.

— Вот, — на раскрытой ладони девушки лежал символ дома Тса, его мужская часть.

Я не был готов к тому, что увидел. Белый круг, принадлежавший моей матери, еще мог каким-нибудь немыслимым образом оказаться на Земле, но черная сердцевина печати, я был совершенно уверен, находилась на шее моего отца, когда Хаос поглотил его. Оттуда нет возврата ни для разумных существ, ни для магических реликвий. Недаром же считалось, что древние и обладающие силами вещи имеют свою волю и даже что-то вроде способности мыслить, и поэтому Хаос так же перерабатывает и высасывает их.

Наверное, лицо у меня было то еще. Веспа быстро вытянула вперед руку.

— Я должна отдать ее тебе?

Я отшатнулся.

— Нет!

Знала бы она о том единственном обряде, при котором женщина держит в руках и отдает мужчине его половину печати… Вот уж, действительно, ирония. Судьба, ну и язвительная ты тварь!

— Пусть остается у тебя. У меня нет права владеть ей.

— А у меня оно что, есть?

— Если бы не было, не лежала бы она сейчас на твоей ладони, уж поверь! — Я с досадой прикусил язык: возможно, не стоило ей этого говорить — лицо сразу стало сосредоточенно-задумчивым. — Может, довольно уже слов? Если мы сейчас не тронемся, до рассвета точно не успеем добраться.

Она оглянулась на тяжелое, ставшее багровым солнце, неотвратимо склоняющееся к горизонту.

— Да, конечно. Я готова.

Я пошел быстрым шагом, но почти сразу пришлось снизить темп, так как Веспа двигалась с трудом: видимо, до сих пор сказывались последствия той дряни, что она влила в себя на Балу.

На самой границе города и океана лепились крохотные тростниковые лачуги. В них, видимо, жили рыбаки. Тут и там сушились перевернутые утлые лодки. Честно говоря, я был удивлен: мне казалось, что на Гонолулу людей, которые промышляли бы не кражами, играми, торговлей и проституцией, не было. Хотя такое, в принципе, невозможно. Любому нужно что-то есть и во что-то одеваться.

Возле одной из хижин мирно дремал пожилой, коричневый от загара, насквозь пропитанный солнцем и морем мужчина. Рядом с ним стояла телега, заваленная доверху драными сетями и прочим мусором. В нее был впряжен серый и печальный зверь (вероятно, конь). Он что-то пережевывал, меланхолично вперясь в вечерние сумерки и находясь, как видно, в полной гармонии со вселенной.

Я взглянул на ковыляющую далеко за моей спиной Веспу. С такой скоростью до врат мы дойдем не раньше рассвета. Решение было принято. Бесшумно приблизившись, я стал разгружать провонявшую тухлой рыбой телегу. К тому моменту, как девушка доползла до меня, я как раз закончил, с трудом сдержав приступ тошноты. Хозяин транспортного средства просыпаться не собирался: судя по нежно прижатой к груди бутылке и блаженной улыбке, он пребывал сейчас в местах гораздо более приятных, чем здешнее.

— Я надеюсь, мы не собираемся ее красть?

— Прости, что?

Веспа взирала на меня с подозрением и недовольством.

— Ты же не отнимешь у бедняка его единственную возможность заработать себе на хлеб?

От абсурда происходящего в первый момент я даже не смог ответить: слова в голове складывались в нецензурную брань.

— Послушай… во-первых, его хлеб — это океан и его обитатели. Вряд ли потеря лошади сумеет его сильно обмелить. А во-вторых, девочка, не кажется ли тебе, что ставить мне какие-то условия не только глупо, но и опасно?

Она упрямо помотала головой.

— Я не ставлю условий, я прошу. Будь на твоем месте Раш или Таат, я бы не заикнулась, смолчала в тряпочку.

— Значит, ты считаешь, что я менее опасен? — На меня напало непреодолимое желание расхохотаться, и лишь волевым усилием удалось его подавить.

— Не в этом дело. Я видела, как ты разговаривал со слугами-людьми, как пощадил этих уродов на пляже. Мне кажется, ты милосерднее прочих высших. У меня это плохо связывается в голове с тем, что я с детства слышала о вашем Доме, но я привыкла доверять своему чутью.

Я шагнул к ней почти вплотную и заговорил шепотом. Очень хотелось поймать ее взгляд, впустить в себя, но делать этого категорически не стоило, поэтому я смотрел поверх ее головы, на горизонт и начинающую мерцать в ночной темноте Сеть.

— Ты заблуждаешься. И заблуждение твое очень опасное. Чем раньше ты от него избавишься, тем лучше. Садись в телегу.

— Но…

— Я сказал, садись, Хаос тебя забери, в телегу.

Она сжалась — не от испуга, а от обиды, и покорно забралась на склизкие доски дна. От нее так и расходились волны презрительного разочарования. Мои скулы свело судорогой: ох, и выругался бы я сейчас!..

Я шагнул к рыбаку и, присев рядом на корточки, потряс его за плечо. От него разило смесью пота, перегара и грязной одежды. Проснулся он не сразу, мне пришлось встряхнуть его достаточно ощутимо. А потом еще ждать, пока в открытых глазах забрезжит хоть какой-то признак сознания.

Когда он пришел в себя настолько, чтобы в ужасе забормотать что-то вроде: «Пощадите, не губите, у меня нет ничего…», я заговорил.

— Мы забираем твою лошадь!

Он закивал с видимым облегчением.

— Вместе с телегой.

Кивки стали еще энергичнее, так что в какой-то момент мне показалась, что голова его сейчас оторвется и упадет мне под ноги. Я не удержался и обернулся к Веспе.

— Видишь, он просто счастлив сделать нам такой подарок.

Она фыркнула и демонстративно отвернулась. Я достал из-за пазухи ожерелье, которое сорвал с шеи Сайлим, и кинул его старику на колени.

— Этого должно хватить с лихвой. Только, если тебе дорога жизнь — переплавь его, а камень выкинь в океан. Другого такого на Земле нет, и, если его узнают гельма, смерть твоя будет мучительна.

Чтобы не дать себе возможности передумать, я одним прыжком заскочил в телегу и хлестнул лошадку. Она неторопливо стронулась с места с тем же меланхоличным выражением морды.

Не знаю, как выносливости, но упрямства у этой серой твари было с избытком. Не прошло и получаса, как она замерла как вкопанная, и мне пришлось, спрыгнув на землю, идти с ней рядом и тащить ленивую скотину практически волоком.

Мне не было нужды сверяться с картой, достаточно было раз взглянуть, чтобы намертво запомнить дорогу. Я старался не выезжать на шумные и тесные улочки и двигаться вдоль побережья, но совсем избежать нижнего города было невозможно. Веспа с жадностью осматривалась по сторонам и впитывала окружающие шум, грязь и не слишком приятные запахи каждой своей клеточки.

Когда мы миновали распахнутую настежь забегаловку, из которой заманчиво тянуло жареным мясом, она с сожалением вздохнула:

— Пить хочется, и есть тоже.

Я ответил, не поворачивая к ней головы:

— Как видишь, едален тут полно, но вот ведь незадача: у меня закончились фамильные реликвии, чтобы расплатиться. Могу кого-нибудь убить или ограбить, чтобы добыть тебе пропитание. Устроит?

— Обойдусь, — она фыркнула и надолго замолчала.

Странно, я чувствовал себя живым. Немного разозленным, слегка уставшим, но не мертвым, как в бесконечно долгие триста последних лет. Сосущую пустоту в груди заполнило что-то дрожащее и теплое. Интересно, это влияние присутствия рядом алхэ? Если так, то тем более, чем дальше буду держаться от нее и чем меньше контактировать — тем лучше. Я должен оставаться трупом, чтобы помнить, чтобы не прощать.

Ночь уже перевалила за половину, когда мы наконец покинули душные и грязные городские кварталы. Но и здесь попадались следы пребывания людей: маленькие домишки вдоль дорог или, напротив, густозаселенные каменные громады, оставшиеся еще со времен до прихода высших и чудом не превратившиеся в развалины.

Видимо, просто трястись и дремать девушке стало скучно, и она снова заговорила:

— Асаи, скажи, а в чем сила твоего Дома? Ну, у миин’ах это огонь и предвидение, у тьерто контроль над чужими мозгами и так далее, а у тебя что?

Сначала я не хотел отвечать ей, а потом подумал, что разницы особой нет, да и страшную тайну я не открою. Все то же самое вполне мог рассказать ей любой из пришедших с Сель.

— Мы разделители.

— Разделители?

— Мы способны отделить иллюзию от реальности, при этом, в отличие от тех же къерго, видя ее и воспринимая. Отделить болезнь от живого существа. Отделить высшего от его силы и даже от самой его жизни. Не убить, а именно изъять его душу, не причиняя вред телу. Тело может существовать, бесхозное и пустое. Единственные, на кого не действовала наша сила — къерго. Но мы были очень хорошими бойцами, к тому же их песнь не оказывала на нас такого влияния, как на других — мы могли отделить ее от себя.

— А почему тогда вы единственные, кто мог противостоять Хаосу?

— Принцип тот же. Мы способны разрезать его, дробить на мелкие безопасные осколки. Представь себе каплю масла в капле воды, это чем-то похоже. А еще мы единственные, кто мог добровольно отдать себя Хаосу, стать его частью по своей воле и даже, возможно, не утратив при этом своей индивидуальности.

Веспа изумленно присвистнула.

— Значит, ты способен в одиночку разорвать Хаос в клочья?

Я горько усмехнулся.

— У всего есть предел. Любого из нас могли подчинить тьерто, при соотношении один к двадцати, например. Так же и со всем остальным, в том числе и с Хаосом. Что способна сделать капля масла с целым океаном? Я же вообще практически ни к чему не способен: клеймо агру направляет мою силу против меня самого, а резать себя, знаешь ли, не очень приятно. К тому же, прежде чем наложить его, они уничтожили мои крылья.

— Ты был крылат? Мог летать?

— Это просто своего рода способ выхода силы, зримый. Впрочем, довольно об этом. Мне не слишком приятен этот разговор.

Она покорно затихла, но ненадолго: видимо, любопытство продолжало ее терзать.

— А клеймо агру можно снять?

— Об этом знают только они сами. Будем в Норильске — можешь спросить.

Почувствовав по моему тону, что лучше меня больше не трогать, девушка со вздохом вновь взялась за изучение окрестных пейзажей.

До врат мы добрались, когда небо уже начало светлеть. Они были скрыты в огромном каменном строении, крыша которого наполовину обвалилась и поросла травой. Недалеко от входа спали, трогательно обнявшись, двое гельма — видимо, опоенные Талем охранники. Сам он с Таат дремали неподалеку. Женщина, защищаясь от ночной темноты, окружила себя многочисленными светящимися шарами, так что видно их было издалека.

Наше появление вызвало у них оживление и шутки: в основном на тему благородного скакуна, которого мне удалось добыть. Сил на то, чтобы парировать или просто огрызнуться, у меня уже не было. Мне подумалось, что я даже не помню, когда в последний раз нормально спал. Видимо, это было еще в Торонто.

Мы решили перейти в Белый сектор Черного острова. Таль сказал, что там меньше всего надзирающих из высших, разве что агру, с которыми дело иметь проще. Поскольку после того, как мы там окажемся, врата захлопнутся намертво на сутки, нам нужно будет как можно быстрее добраться до остальных наших. В этом нам тоже смогут помочь только агру: они единственные, кто способен управлять малыми вратами, ведущими из сектора в сектор. Все это рассказал гельма, что-то добавляла миин’ах. Они уже бывали там раньше, причем мальчик, похоже, успел изучить все чуть ли не досконально.

Мешкать мы не стали, но на объяснения ушло время, и во врата мы вошли, когда солнце уже начало лениво выползать на небосвод. Я, наверно, и запомню Гонолулу таким: утренним и прозрачным, наполненным синим небом и душной зеленью. Как ни крути, здесь было красиво. Славное местечко выбрали себе гельма для обитания… Впрочем, они всегда стремились к максимально райским условиям.

На Черном острове стояла глубокая ночь и было значительно холоднее. Врата вывели нас в просторную комнату деревянного дома с настежь распахнутыми окнами, в которые хлестал ливень. Где-то вдали слышался рокот волн, бьющихся о скалы. Я еще не видел их, но с легкостью мог представить их стальной цвет и соленую неприветливость. Таат и Таль зябко ежились, а Веспа, добыв из походной сумки теплый плащ, тут же в него укуталась.

Мы недолго пребывали в одиночестве. Видимо, на вратах стояло некое оповещение, так как уже спустя пару минут распахнулась входная дверь. На пороге появился, как ни странно, не агру, а тьерто, которых, как клятвенно убеждал нас Таль, в этом секторе не бывает в принципе. Мы с одинаковым изумлением уставились друг на друга. Когда вошедший узнал меня, его и без того раскосые глаза превратились в две узкие щели, в которых бесновались змеиные зрачки.

— Какого Хаоса?! Что вам здесь нужно?

— Успокойся! — Таат привычным уже движением шагнула вперед. — Мы посланники и здесь ненадолго. Все, что нам нужно — добраться до любого другого сектора, воспользовавшись малыми вратами.

— Почему с вами проклятый?

Я ощутил, как он протянул свои щупальца, пытаясь забраться ко мне в голову. Нет уж, маленький, ты даже до уровня Раша не дотягиваешь — не тебе пытаться командовать мной. Судя по недовольной и болезненной гримасе, отпор ему не пришелся по вкусу.

— Ты давно, наверное, не был в Торонто? — снова мягко и успокаивающе заговорила миин’ах.

— Порядка двух недель, — он говорил с ней, но смотреть продолжал на меня.

— В любом случае, ты должен быть в курсе смерти вашего императора, — я решил немного помочь ей. Судя по удивленно поползшим вверх бровям Таат, Таля и Веспы, ни Раш, ни его соплеменники не посчитали нужным распространить эту информацию. — Новым правителем стал его племянник. Как ты думаешь, мог бы я сейчас не носить кандалы, не будь на то его воли, вернее, воли его отца Раша?

Тьерто слегка расслабился. По крайней мере, страх и ненависть в его взгляде сменились любопытством.

— Ты же мог просто сбежать?

— Серьезно? Триста лет не мог, а сейчас вдруг сумел, да еще и такую странную компанию с собой прихватил. Видимо, чтобы не заскучать в одиночестве.

Он наконец окончательно выдохнул и обратился уже к Таат:

— Так, и что, собственно, происходит?

Она почтительно склонила голову.

— Я не могу говорить с вами об этом, но, поверьте, ваш аркх на нашей стороне.

— В отличие от Гонолулу, — бросил Таль с ехидной усмешкой. — Я советовал бы после нашего отбытия замкнуть все врата на острове: гельма, которые могут здесь скоро появиться, будут очень злыми и обиженными.

— Это война? — озадаченно спросил змеелюд.

— Нет, — не удержалась от ехидной реплики и Веспа. — Скорее уж, семейные разборки на почве неуважения младшими старших и бытового воровства.

Тьерто, совсем уже ничего не понимающий, переводил ошалевший взгляд с одного странного гостя на другого. Наконец не без помощи дарки (я заметил, как тот зашевелился под его кожей) он справился с собой.

— Хорошо, я помогу вам перебраться в другой сектор. Но малыми вратами воспользоваться нельзя: открыть их могут только агру, они настроены под них.

— И что? — пожал плечами Таль. — Эта истина мне известна, и проблема решается просто: достаточно найти кого-нибудь из их Дома. В прошлый раз их тут целая куча ошивалась.

— Сейчас их на острове нет. Ни одного.

— Что? — мы синхронно переглянулись.

— Они все отозваны в аркх Норильск, в срочном порядке. Кажется, у них там бушует какая-то хворь. И чтобы найти способ борьбы с эпидемией, им понадобилось максимальное количество мозгов.

— И как же теперь быть? — растерянно пробормотала Веспа.

Тьерто пожал плечами.

— Я могу вас доставить в Синий сектор, и достаточно быстро: агру оставили здесь многие из своих приспособлений и даже любезно объяснили, как их использовать. — Судя по едко-ироничной интонации, новые обязанности, которые на него свалились, его явно не радовали. — Часа через четыре будете на месте.

— Отлично! — Таат впервые за время беседы позволила себе улыбнуться. — Врата в Гонолулу еще не успеют заработать. Тронемся прямо сейчас.

— А может, у нас есть хотя бы полчаса чтобы перекусить? — жалобно спросила Веспа. — Ну, очень хочется.

— Я принесу вам что-нибудь. Но на шикарный обед не рассчитывайте: с продовольствием сейчас не слишком хорошо.

Трапеза действительно оказалась весьма скромной и скомканной. После фразы про скудные запасы нормально подкрепится смогла лишь непробиваемая Веспа, всем остальным вежливость не позволила слишком уж объедать хозяев. К тому же тьерто продолжал буравить нас напряженным взглядом, что тоже не прибавляло аппетита. Короче, все вздохнули с облегчением, когда мы наконец двинулись.

Нам пришлось пробираться сквозь многочисленные помещения, заполненные оборудованием агру, к которому даже приближаться было жутко. С другой стороны, хорошо, что нас не вели по жилым помещениям. Тьерто говорил, что так было бы ближе, но Таль наотрез отказался.

— Я уже бывал там, и сейчас не готов повторять этот опыт.

И мы тащились окольными путями. Но даже здесь всюду ощущался запах смерти и страдания. Даже невозмутимая миин’ах ежилась и рассеяно оглядываясь по сторонам. Остальным было еще хуже: гельма до крови прикусил нижнюю губу, а человек подозрительно шмыгала носом и так же подозрительно молчала. Так что все они вздохнули с облегчением, когда мы наконец оказались на улице, даже несмотря на хлещущий ливень и пронизывающий морской ветер.

Правда, когда мы увидели, на чем придется добираться, энтузиазм приутих. Агру — гении, все поголовно. На Сель они были в числе слабых, так как создавали сложные многоуровневые заклинания, талисманы и изобретения, которые требовали очень долгой подготовки. Они проигрывали другим расам, способным к молниеносным выплескам силы, но здесь, на Земле, для них словно открылся обетованный край. Они брали довольно сложную человеческую технику и смешивали ее с магией, родной для себя, и результаты впечатляли.

Больше всего это напоминало гигантское насекомое, точнее, шестиногого паука. Длинные тонкие лапы состояли из кусков железа, хаотично подогнанных друг к другу. Между сочлениями проглядывало нечто багрово-красное и пульсирующее, напоминающее мышечные волокна под содранной кожей. Все это венчал огромный мешок брюха из стали и стекла. Когда мы подошли к монстру, одна из лап дернулась. И тут я узнал, как звонко и смачно, оказывается, может ругаться миин’ах:

— …! Оно что, живое?!

— В каком-то роде. По крайней мере, оно кормится, или, как говорят его создатели, «заправляется», как любой хищник — большим количеством сырого мяса.

— Слушай, а нас оно не сожрет? — В голосе Веспы был не страх, как можно было бы ожидать, но любопытство.

— Не должно… — Наш проводник говорил не слишком уверенно. — По крайней мере, до сих пор он никого не сжирал.

Он достал крохотный серебряный свисток и поднес к губам. Звук оказался резким и пронзительным: он резал слух не хуже, чем железо, скрежещущее по стеклу. Гигантские лапы медленно подогнулись, и брюхо оказалось на земле. Боковая его часть истончилась и втянулась, открывая провал внутрь. Оттуда дохнуло теплом и смесью острых запахов, похожих на экзотические специи. Даже тьерто замешкался и, кажется, был готов помолиться Тьме, прежде чем шагнуть внутрь.

Я не чувствовал страха, лишь то же жадное любопытство, что терзало Веспу. Никогда раньше мне не доводилось так близко приближаться к поделкам «серых» (простонародное название Дома Агру — «серые кудесники»), именно поэтому я сунулся туда вторым.

Внутри было очень душно. Жар исходил от красного сгустка посередине небольшого помещения. Он то расширялся, то сжимался, напоминая гигантский живой орган — сердце или легкое. Пол также источал тепло и слегка вибрировал. Сквозь огромные окна, являющие собой, как было видно вблизи, не стекло, а тонкую прозрачную мембрану, проникал утренний пасмурный свет.

Тьерто подошел к «сердцу» и с брезгливой гримасой на лице водрузил на него ладонь. Тут же из багровых недр потянулись тонкие нити щупальца, обвившие пальцы. Вся конструкция начала неторопливо подниматься. Я услышал сквозь дребезжание и гул, как судорожно сглотнул Таль. А затем все звуки замерли и началось движение. Его можно было ощутить лишь по подрагиванью пола и все быстрее мелькающими за прозрачной пленкой серыми пейзажами.

— Интересно, почему они не оставили ключей к малым вратам, но не запретили пользоваться этим чудовищем? — едва слышно пробормотала Таат.

Я так устал, что даже не вникал в то, что ответил возница. Мерное покачивание и тепло убаюкивали, и неудивительно, что не прошло и пары минут, как я погрузился в сон. Вернее, в родной, привычный кошмар. На меня щерился Хаос, безбрежный и всеобъемлющий. Он был сладок и привлекателен, и в то же время соприкасаться с ним было омерзительно и гадко. Я видел лица отца, и брата, и многих других из моего Дома. Они полнились Хаосом, он стекал с их губ и сочился из глаз. Они звали меня за собой, и я не мог сопротивляться их зову. Они требовали, жалили, насмехались — над моей слабостью и трусостью, над моим пленом и болью. И я внимал им и все больше наполнялся тоской и горечью. Казалось, поднеси пламя — и эта жгучая смесь разорвет меня на тысячу лоскутков плоти и разметает их по Вселенной.

Я проснулся от толчка и тут же уперся глазами в резкий, как пощечина, взгляд Веспы. Он сдирал с меня остатки сна, проникая все глубже. Стало трудно дышать, и я отвернулся. В тот момент мне показалось, что для нее не осталось ничего скрытого: вся моя игра, все лицемерие перед ней на ладони, как луковая шелуха.

— Мы, кажется, приехали, — голос миин’ах выдернул меня из панических мыслей и заставил взглянуть наружу.

Мы действительно стояли, а вокруг притулился маленький поселок с домами-бараками. Его хмурое население, привычное к механизмам агру, даже не отвлеклось от своих дел, чтобы поглазеть на такое чудо. Впрочем, быть может, наказание за праздность было жестоким.

Отсюда уже были видны врата — те, которые выведут нас в аркх Владивосток. Там будет проще — с оръявит всегда просто, всем. Слуги всех господ — вот кем они были на Сель. Кем же их сделала Земля? Думаю, очень скоро у меня будет шанс ответить на этот вопрос.

Аркх Владивосток

Йали

Больше всего я люблю две вещи: когда теплое солнце щекочет кожу и запах детского смеха. И никогда у меня не было недостатка ни в том, ни в другом. Мои-то давно выросли и смеются теперь иначе, но наш шатер всегда был и остался полон молодой порослью. Дети детей, друзья детей и друзья друзей. Все знали о моей слабости и вовсю пользовались ей, притаскивая своих отпрысков со всего южного района — как люди, так и орьявит. Да мне и несложно было с малышами. В голове толпились сотни игр и сказок, так и норовящие выпрыгнуть наружу. И слава солнцу, что взрослые за эти услуги избавляли меня от необходимости следить за очагом, готовить пищу и убираться.

Но сегодня в моем шатре было пусто. Лишь младшая невестка, человеческая девушка Вика помешивала в большущем чане похлебку для семьи и гостей, слегка пританцовывая и напевая при этом. Смотреть на нее было одно удовольствие. Все остальные от мала до велика с раннего утра торчали у шатра слепой Клохи. Близилось время большой охоты, и многие хотели поучаствовать в ней или хотя бы потереться поблизости во время назначения. Я была из тех, кому идти туда не хотелось вовсе, но придется: без моего нюха Сопроводительница-солнца-на-Юге никогда свой выбор не делала.

Сразу после Исхода наш аркх разделился на четыре части: по сторонам света. На юге поселились пастухи, на востоке — ремесленники, на западе — землепашцы, а север взяли себе люди, которые не хотели смешивать свою кровь с нашей и терять свои корни. Вместо шатров там высились каменные дома-муравейники и бревенчатые избушки. Сопроводителем у них тоже был человек. Не то чтобы районы враждовали между собой, но соревновательный аспект всегда незримо присутствовал. И общая большая охота — лучшая возможность его проявить.

Из Владивостока в Мертвые земли вели единственные во всем мире врата. Много нашей и людской молодежи уходили через них на освоение новых земель. Мы знали, что яд уже давно выветрился, а главную опасность представляют лишь твари, видоизменяемые им в течение многих поколений. Иногда посланники возвращались, чтобы рассказать о небывалом мире, который лежит за Сетью, о новых поселениях, которые словно грибы возникали в относительно безопасных местах. Так рос и разрастался наш Дом и приникнувший к нему, сросшийся и сроднившийся с ним людской род.

Но охота — это нечто другое. Практически каждый житель Владивостока, не пожелавший покинуть его, хоть раз, да участвовал в ней. Это почетно и весело. К тому же за шкуры и мясо и за редких тварей, которых удавалось отловить, наш аркх получал с других Домов множество полезностей. А Большая Охота, которая по традиции случалась раз в сезон, еще и повод покрасоваться и поиграть. По ее итогам тот район, что принесет или приведет с собой больше всего добычи, до следующего сезона считается верховным, и все важные вопросы решаются его наместником и не могут быть оспорены.

Неудивительно, что молодежь так рвалась поучаствовать в ней: прекрасный повод показать себя, а в случае победы погреться в лучах славы и восхищении сородичей.

В юности я была очень хорошей охотницей и принесла немало побед Югу Владивостока. Жаль, то время давно уж миновало…

Вика закончила помешивать варево и, облизнув деревянную ложку, удовлетворенно кивнула. Ей едва минуло восемнадцать. Она родилась и выросла в аркхе Норильск, откуда ее забрал мой младший сын, в обязанности которого входило торговать с агру. Она была девушкой сообразительной и трудолюбивой, но интеллектом до серых, конечно, не дотягивала, и поэтому ей было не очень уютно на родине, где все измерялось уровнем развития мозга. Сына моего она обожала беззаветно, как и весь солнечный и теплый Владивосток, но вот наши традиции, в том числе и охота, были ей не очень понятны и близки. Именно поэтому Вика добровольно взяла на себя сегодня все домашние обязанности, несмотря на то, что первая беременность уже заметно округлила ее животик.

Чтобы передохнуть, девушка присела рядом со мной на лежанку, заваленную пушистыми шкурами.

— Бабушка Йали, не пора ли вам…

Я притворно нахмурилась и легонько щелкнула ее по носу.

— Какая я тебе бабушка? Бабушки все вон с утра до ночи косточки свои греют, а я кручусь, как веретенце, с утра до ночи.

— Так уж и крутитесь? — Она хитро прищурилась. — А по мне, так больше сидите да сказки свои малышам сказываете.

— А что, сидя крутиться нельзя? Этому нос утри, тому песенку спой — за день так устанешь, что не заметишь, как заснешь.

— Да знаю я, знаю, — Вика вдруг стала серьезной. — Я о другом поговорить хотела. Мне отчего-то страшно. Ин-лан на эту охоту хочет попасть, вы же знаете.

Я кивнула. Мне отлично было известно и желание моего младшего сына, и причины, по которым это желание появились у достаточно равнодушного к подобным забавам мужчины. Охота мужа во время беременности жены считалась достойным занятием: чем больше добычи удастся ему принести, тем здоровее и счастливее будет будущее малыша. Знала об этих традициях и Вика и, как любая нормальная беременная, переживала, напридумывая себе всякого.

— И что же ты хочешь? Чтобы я не отпустила его? Не думаю, что это будет правильно, да и он обидится страшно.

Она печально опустила глаза и затеребила край ситцевого фартука. Вика выглядела такой маленькой и грустной, что я обняла ее за плечи, испуская мягкие волны спокойствия. Когда они разлились вокруг и теплым коконом окутали девушку, она расслабилась и задышала ровнее.

— Глупости, да? — она подняла на меня огромные, по-детски доверчивые глаза.

— Конечно! Но тебе простительны всякие милые глупости. Переживать за тех, кого любишь, абсолютно нормально, это даже трогает. Если хочешь, мы поговорим об этом позже, а сейчас мне действительно пора идти. Не стоит заставлять Клохи и всех остальных ждать.

Когда я дошла до шатра Сопроводительницы, там уже собралась вся краса и цвет Юга. Все трое моих сыновей тоже были в толпе.

Старший Ин-ери, подойдя, помог мне протиснуться сквозь скопление народа. Сам он вряд ли рассчитывал на участие. Он был одиночкой и проводил целые дни за границей Сети, возвращаясь всегда с богатой добычей. Традицию общей охоты он не одобрял: «Блажь это и позерство. Все друг перед другом красуются, дичь на месяцы вперед распугивают. Да еще и суются нередко в опасные места».

Мой средний, Ин-хе, тоже был далек от общественных дел. И если двое других — старший и младший, хоть семьями обзавелись, то его вообще ничего, кроме изучения прочих Домов, не интересовало. Ин-хе недавно вернулся с Черного острова, и я чувствовала, что произошло там что-то не очень хорошее. Первые дни на нем лица не было: все сидел, молчал, слова лишнего не вытянешь. Потом вроде как оттаял, с племянниками возиться начал, улыбаться. Но о том, что стряслось на острове, по-прежнему не говорил.

Вот и сейчас он приветливо помахал мне рукой, но подходить не стал.

Зато стоящий в первых рядах младший подскочил ко мне, поднял и закружил. От него так и тянуло радостным нетерпением и волнением. Я рассмеялась.

— Полно тебе, Ин-лан, надорвешься! Я же не девочка, чтоб меня вертеть-крутить.

Он опустил меня на землю, шепнув на ухо:

— Мам, ты же позаботишься обо мне, правда? У меня же есть блат на эту охоту?

Я ничего не ответила, лишь подмигнула ему ободряюще.

Старая слепая Клохи сидела после своего шатра. Она улыбалась, и вечернее солнце раскрашивало ее седые косы и уши красным. На груди у нее сверкала печать Дома Орьявит — символ нашей победы в прошлом сезоне и власти в аркхе Владивосток. Его возьмет с собой один из охотников (или охотниц) на удачу. Всего от каждого района нужно было отобрать двадцать участников, от нашего — на одного меньше, так как мы одержали верх в прошлый раз. Конечно, Клохи все уже давно решила, а эти смотрины — пустая формальность.

Я подошла к ней, склонилась, и она зашептала мне имена тех, кого следовало обнюхать. Мое чутье было лучшим во всем Доме, и с годами оно не только не ослабло, как у той же Сопроводительницы, но стало еще острее. От будущих охотников не должно было пахнуть безумием, или страхом, или чрезмерной агрессией. Все остальные эмоциональные нюансы допускались.

Клохи всегда называла мне больше имен, чем требовалось, оставляя некий выбор. Вот и сейчас я должна была вместо девятнадцати обнюхать двадцать пять желающих. Четверо из них были людьми, десять — чистокровными орьявит, а остальные — полукровками. Это только внешне последние неотличимы от нас, а по запаху я могу точно сказать, в каком поколении и с кем произошло смешение крови.

Я вызвала всех и теперь важно прохаживалась вдоль их ряда. Мой сын, естественно, находился в числе избранных, будущий отец первенца. Кто бы посмел отказать ему? И все же я сомневалась. Перед моими глазами вставало встревоженное, заплаканное лицо Вики. Но если именно я не отпущу его, обида Ин-лана будет сильной и вполне обоснованной: никаких предосудительных запахов от него не исходило. Скрепя сердце, я протянула ему один из восемнадцати кулонов охотника.

Второй раз за сегодняшний вечер я замешкалась, когда пришел черед обнюхать младшую внучку Клохи, ее самую большую гордость и любовь. Рыжая красавица Риу — легкая и ловкая, как белка, давно слыла украшением всего аркха, и никто не сомневался, что именно она станет будущей Сопроводительницей-солнца-на-Юге. Это была не первая ее охота, и именно ее ждала печать вместо простого кулона. Бабушка уже сняла ее и держала в руке, чтобы самой застегнуть цепочку на шее внучки. Все мои действия рядом с ней были простой формальностью: иной первой в отряде нет, не было и быть не должно.

И все же я медлила. Во-первых, от нее исходил тягучий аромат женской крови. Будь это не она, а любая другая, я отказала бы по одной этой причине. Женщины, особенно орьявит, слишком импульсивны и несдержаны во время падения луны в их теле. Но это была не единственная причина: что-то не нравилось мне и в ее эмоциях. Нет, конечно, страха и безумия в ней не было, но общая взвинченность, болезненное перевозбуждение явно присутствовали.

Но только я хотела отказать ей и, ласково потрепав по щеке, отправить восвояси, как Клохи, опередив мое движение, замкнула на ее шее печать. Раздались веселые крики и хлопки. Старуха не могла не ощутить мое колебание, и в первый раз на моей памяти она проигнорировала мое мнение. Я отступила, признавая ее решение — не доросла еще в свои шестьдесят спорить с Сопроводительницей, но на сердце остался неприятный осадок и колючее чувство тревоги.

Отправляться они должны были ранним утром, до восхода солнца. Все четыре отряда вместе пройдут через врата на плато в Мертвых землях, а там уже порешат, кто куда отправится. На всю охоту им дается три дня и две ночи. Повозки под добычу уже были заготовлены на плато, как и выносливые лошадки. Также там находилось оружие, поскольку его наличие в пределах аркха запрещено: ружья и ножи, луки и копья — на любой вкус.

Всю ночь до меня доносились всхлипывания и причитания Вики и успокаивающий шепот ее мужа. Дети старшего, ощущая общую атмосферу, спали плохо, то и дело требуя воды или чтобы я их погладила и спела песню, отгоняющую плохие сны. И я вставала, поила, гладила и пела, стараясь, чтобы распространяемое мной спокойствие коснулось не только внуков, но и невестки. В итоге заснуть мне так и не удалось.

Я встала вместе с Ин-ланом, чтобы проводить его на Площадь Всех Врат. Раньше, когда Владивосток был полностью людским, она называлась Луговой и ничем особым не отличалась. Сейчас это был самый настоящий центр — нейтральная зона, не принадлежащая ни одному району. Помимо врат здесь находился Шатер разговоров. Он служил для встреч между четырьмя сопровождающими-солнце и обсуждения общих для всего аркха вопросов.

Утро было замечательным, по-осеннему свежим и прохладным. Не выспавшийся младший кутался в меховой ворот куртки. Днем будет жарко, но сейчас даже у меня мерзли кончики ушей и пальцы. Перед тем как выйти, Ин-лан коснулся лба спящей Вики, и она, не просыпаясь, потянулась к нему в ответ и потерлась макушкой о его щеку. И вот сейчас, бодро шагая по пустым улицам, он нес на себе запах ее волос, ее утренней ласки. Только орьявит умеют так хранить и запоминать важные для нас ароматы.

На площадь мы пришли в числе последних. Все наши вместе с провожающими были уже в сборе, как и отряды из других районов. Отовсюду раздавался смех, шутки, легкие насмешки и подначивания. Сопровождающие-солнце стояли поодаль. Старая Клохи притворно хмурилась, но в уголках ее сурово сжатых губ пряталась довольная усмешка.

Самая молодая из правителей — Сопроводительница-солнца-на-Западе, Тиу не могла устоять на месте. Она пританцовывала, и смешинки так и плясали в ее крапчатых глазах, а уши мелко подрагивали. Сопроводители Востока и Севера были гораздо сдержаннее. Ну, им и положено: они мужчины, а значит, радость и нетерпенье никак не пристало выражать бурно. И если это было непросто для главного на Востоке: Эри-ни всегда отличался легким и добродушным нравом — то Марат, Сопроводитель-на-Севере улыбаться, кажется, не умел вовсе. Жесткая складка намертво врезалась между его седыми бровями, а уголки губ давно и бесповоротно опустились вниз. Он был вечно всем недоволен. Все-то ему казалось, что людей обделяют в аркхе Владивосток, и их культура, прошлое и сам вид под угрозой исчезновения.

Когда все они прошли сквозь врата, утро из праздничного стало обыденным. Провожающие и сочувствующие расходились. Я замешкалась поболтать с владыками. Всех их, а не только Клохи, я знала более чем хорошо. Возможно, поэтому со мной поделились важными и странными новостями: Тиу пришел запрос от аркха Кабул на два приглашения. Это было весьма необычно: къерго нечастые гости у нас, и даже скудные торговые дела они предпочитают вести на своей территории. Марат горячился и требовал отказать рогатым — мало ли что им здесь понадобилось, никаких подробностей в письме не было. Эри-ни, напротив, доказывал, что у нас нет никаких причин и отговорок, чтобы не принять их. Но окончательное решение зависело от Клохи, как самой старшей и до окончания охоты пребывающей в статусе главной. Помолчав и послушав доводы спорщиков, она вынесла свой вердикт:

— Отсылай приглашения, Тиу. Не будем же мы попирать ногами одну из главных заповедей нашего Дома: «Открой двери любому стучащему. Если он пришел со злым умыслом, сделай это для того, чтобы дать отпор лицом к лицу. Если же намерения у него добрые, встреть его как гостя».

— Это заповедь Дома Орьявит, но никак не людей, — хмуро бросил седобородый Сопроводитель-солнца-на-Севере.

— Не у вас ли говорят: «Волков бояться — в лес не ходить»? — ехидно вставила Тиу.

— Говорят. Но гораздо вернее выражение: «Береженого Бог бережет». И я предпочитаю следовать именно этому принципу. Нечего им тут делать, и ничего хорошего они с собой принести не могут.

— Довольно! — Клохи звонко стукнула клюкой о мостовую. — Решение принято. Они станут гостями на Юге. Йали, — обратилась она ко мне, — в твоем шатре достаточно свободного места, чтобы приютить къерго, если они решат провести в аркхе Владивосток ночь или более?

Я замешкалась, но не более, чем на пару секунд. Не могла же я пойти наперекор воле Сопроводительницы.

— Под моей крышей всегда рады гостям, откуда бы они ни прибыли.

Марат в сердцах сплюнул и, демонстративно не попрощавшись, ушел. Остальные тоже засобирались по своим делам.

Я помогала Клохи идти обратно. Совсем она стала стара и слаба, тяжело ковыляла, опершись о мою руку. Мы молчали, думая каждая о своем. Лишь подходя к своему шатру, она заговорила:

— Когда эти прибудут, с ними сперва разговор будет в общем шатре. Ты должна там быть, чтобы понюхать их незаметно. Многое, что не скажут слова, поведают запахи.

— Вели позвать меня, и я приду.

Она задумчиво кивнула.

— Странные вещи происходят… И сердце не на месте. Боязно — с чем гости незваные пожалуют, какие дурные вести на хвосте принесут…

Они прибыли на следующее утро. У нас как раз был водный день. Я только начала намыливать младшего внука, который ненавидел мыться всеми силами своей трехлетней души и вопил, как поросенок, которого оскопляют. Зашедший позвать меня орьявит аж подприсел от этих душераздирающих звуков. Я же была рада спихнуть эту возню на невестку и ее старшую дочь и уйти под благовидным предлогом.

Все сопровождающие-солнце уже были на месте, в общем шатре. Он загодя был вычищен и вымыт, а на деревянном настиле пола благоухала свежая хвоя. Еще не войдя туда, я почуяла, что гости у нас непростые. И только один из них чистокровный къерго. Зато какой! Знать запахи и внешний вид правителей и их доверенных лиц из других аркхов было принято, даже если ни разу не видел их вживую, но вот уж никогда не думала, что доведется столкнуться сразу и с Зараком (правой рукой вождя къерго), и с Рашем (братом императора тьерто). Сложно было представить причины, способные свести их вместе, да еще и приведшие на нашу территорию. Третий персонаж был тоже уникальным, но по-своему: полукровка, живой, и вроде бы даже не безумный.

Стараясь не привлекать к себе внимание, я тихонечко присела в уголке, на заботливо подготовленную кем-то скамеечку. Видимо, мое появление стало сигналом для начала разговора — во всяком случае, он начался именно сейчас. Я не слишком вслушивалась в слова. Меня попросили нюхать, и именно этим я занялась. Удобнее было бы приблизиться вплотную и чуять их по очереди, но, решив, что это могут счесть бестактностью, я ограничилась поворотами головы в сторону то одного, то другого.

От Зарака шел запах недавней битвы и многих других къерго, живших с ним бок о бок на протяжении столетий. Он почти не говорил, не лгал и не волновался. Впрочем, последняя эмоция вообще не характерна для их народа. Раш, напротив, нервничал, хотя выдавал его только аромат успокаивающего хозяина симбионта, в лице же его не шелохнулся ни один мускул. Тьерто был уставшим, пахнувшим смертью и горечью.

Интересное всего было с полукровкой. Нет, коктейль из боли, страха и ненависти был вполне предсказуем, удивило меня не это: едва заметный запах Ин-хе исходил от него. Он был такой слабый, что я бы не заметила, не зная его так хорошо. Видимо, он очень плотно общался с моим сыном — давно, месяца полтора-два назад. Интересно, что как раз в то время сын вернулся в аркх с Черного острова. Вернулся расстроенным и подавленным…

Также от него и тьерто пахло миин’ах и человеком, а вот от къерго нет. И был еще какой-то запах, странный и незнакомый. Пока я пыталась разобраться с ним и разложить на составляющие, не заметила, как разговор закончился. Усиление определенных органов чувств заставляет остальные работать гораздо хуже, так, нюхая, я практически перестаю видеть и слышать окружающий мир. Очнулась я, заметив, что все присутствующие смотрят на меня, ожидая моего вердикта.

— Что бы там они ни говорили, они не врут. И зла нам не желают.

Я поднялась, растирая затекшие от сидения неподвижно ноги.

Мальчик-полукровка демонстративно фыркнул. А старая Клохи заговорила, подводя итог:

— Лучше бы вы лгали, посланцы. Слишком страшную правду вы принесли. Что ж, вы получите от нас все необходимое. Только вот с печатью придется обождать пару дней — раньше она в аркхе Владивосток не появится. Пока же мы будем чтить вас, как дорогих гостей, а домом вам станет шатер Йали, — она кивнула в мою сторону. — Там вы сможете отдохнуть и набраться сил.

Раш склонил голову в жесте благодарности. Похоже, именно он исполнял роль старшего в этой маленькой группе.

— Моя признательность Дому Орьявит не знает границ. Мы с великой благодарностью примем ваше предложение и помощь. Позвольте задать вам последний вопрос. Не поступали ли к вам запросы на приглашения от Дома Гельмы? Наши… — Он на мгновение замялся, подбирая слова. — …Другая часть нашего отряда направилась туда, и они давно уже должны были дать о себе знать. — Он еще немного помолчал, а потом добавил: — Если ничего не случилось.

Все переглянулись. Тиу растерянно покачала головой.

— Мне очень жаль, но никаких новостей об этом не поступало, как и запросов о приглашениях.

Пока я вела посланников в свой шатер, мне удалось аккуратно расспросить о цели их визита полукровку. Он оказался самым разговорчивым из гостей. Удовлетворив врожденное любопытство, я тут же пожалела об этом. Такие вещи лучше не знать вовсе, как и любые другие, на которые невозможно повлиять. Сделать что-либо с подступающим Хаосом лично я была бессильна, но в голове теперь поселились страх и печаль. Не сунь я свой длинный нос не в свое дело, не заработала бы себе несколько бессонных ночей да лишние седые пряди.

Когда мы подошли, Рийк (так звали полукровку) резко замолчал и напрягся. Ничего странного и тем более опасного на пороге своего жилища я не заметила. Старшая невестка полоскала белье в огромном деревянном корыте. Отжимать и развешивать его прямо поверх полотнищ шатра ей помогали дочь и Ин-хе. Именно на него уставился Рийк, и гамма исходящих от мальчишки запахов — радость, горечь, отвращение — стала такой сильной, что я даже чихнула. Сын тоже учуял их. Он оторвался от своего занятия, поднял голову, и я имела счастье лицезреть резкую смену эмоций на родном лице. Наконец оно озарилось улыбкой, широкой и искренней. Он шагнул нам навстречу, а Рийк, развернувшись, подался в противоположную сторону. Раш ухватил его за рукав.

— Ты куда собрался?

— Поищу другое место для ночлега.

За те две секунды, что они обменивались репликами, мой сын как раз успел подойти.

— Рийк! Ты живой? Я не верю своим глазам. Если бы ты знал, как я рад тебя видеть!

Полукровка сжал кулаки и медленно развернулся.

— Если я и жив, то уж точно не твоими стараниями. Моя память не настолько коротка, чтобы я мог испытывать радость от встречи с тобой.

Къерго ухмыльнулся, услышав столь яростную отповедь. А Раш, похоже, с трудом сдержался, что бы не отвесить мальчишке оплеуху.

— Простите его, госпожа — обратился он ко мне. — Он не хотел обидеть дом, гостеприимно открывший нам двери. Он слишком молод и несдержан. Кровь диктует его слова, опережая разум.

Я не знала, что предпринять, и растерянно переводила взгляд с моих гостей на Ин-хе. С лица сына сошла улыбка, глаза погасли. Он снова стал таким, каким вернулся с Черного острова — подавленным и усталым.

— Малыш абсолютно прав. Это мне следовало бы просить прощения. Вы — желанные гости для моей матери, а стало быть, и для всех нас. Прошу вас, проходите. Я не буду тревожить своим присутствием ваш покой.

Он махнул рукой в сторону входа, где Вика и старшая невестка уже откинули тяжелые шкуры. Изнутри одуряюще пахло праздничной похлебкой и раздавались веселые голоса. Слегка склонив голову, тьерто первым вошел внутрь. За ним, осторожно ступая, будто пробуя каждый сантиметр почвы на прочность, шагнул къерго. Ему пришлось пригнуться, чтобы не задеть головой входные перекрытия.

Рийк мешкал. Он прятал взгляд от моего сына, который продолжал смотреть на него в упор. Ему явно не хотелось заходить, но и придумать благовидный предлог, чтобы остаться снаружи, не получалось. Наконец мальчишка сплюнул под ноги (наверно, ему жест казался мужским и грубым, но вышло жалко) и скрылся в недрах шатра.

Я осталась на улице: девочки прекрасно справятся с ролью хозяек, а мне позарез требовалось поговорить с Ин-хе.

Сын присел на деревянную скамейку, которую когда-то выстругал старший, чтобы я и его беременная жена грелись на солнце. Уткнулся лицом в ладони. Я опустилась рядом, положила руку ему на затылок, а затем почесала теплое мягкое ушко. В детстве я всегда успокаивала его так: прогоняла дурное и притягивала хорошее.

— Ну, и что ты натворил в этой твоей тюрьме для смешанной крови?

— Я? — Сын поднял на меня глаза. — Я, наверно, совершил большую подлость. Предать того, кто тебе доверяет — другим словом это же не назовешь?

— Ты про этого мальчика?

— Да. Рийк считал меня другом. Я видел, как ему там плохо, но предпочел сбежать.

— Ты сам принял это решение?

Он вздохнул и пожал плечами.

— Какая разница. Они сказали, что ему недолго осталось и будет становиться все хуже. И настоятельно рекомендовали прервать эмоциональный контакт, который якобы не шел на пользу ни мне, ни ему. Но окончательный выбор я сделал сам: испугался привязанности к обреченному. А еще мне не хватило духа сказать ему правду. Мама, не стыдишься ли ты своего сына, оказавшегося трусом?

Мне очень хотелось утешить его, как в детстве: обнять, забрать на себя все тяжелое и плохое, подуть на содранную коленку или горячий лоб. Жаль, что для взрослых проблем такие простые действия не помогают. Невозможно вылечить открытую рану, просто приложив к ней лист подорожника.

— Видишь, как оно все вышло… Иногда наши ошибки помогают вершиться судьбе. Останься ты там, может, и не оказался бы полукровка Рийк среди тех, кто пытается предотвратить нечто очень страшное. Может быть, никто бы из них не оказался, не переплелись разноцветные ниточки судеб. Я не вправе оправдывать тебя, но и осудить тоже не могу. Мне кажется, вместо того, чтобы грызть себе лапы, как попавший в капкан зверь, тебе стоит поговорить с ним, наедине. Мальчик не похож на того, кто не умеет прощать. И я ведь явно почуяла радость, когда он тебя увидел.

— Возможно, ты права, — Ин-хе поднялся. — Но сейчас я не готов к этому разговору. Лучше поищу себе место для ночлега на сегодняшнюю ночь. Вряд ли будет признаком гостеприимства раздражать его своим присутствием.

Обед прошел как положено. Даже отсутствие моих среднего и младшего сыновей не смогло ощутимо его испортить. Дети рассматривали пришельцев, как каких-то неведомых сказочных персонажей. Невестки тоже с трудом сохраняли на лицах равнодушие.

Поев, старшие из пришельцев разошлись: кажется, им было не очень комфортно находиться в обществе друг друга. Рийк остался в шатре — как видно, компания моих внуков нравилась ему больше всех остальных. Ребятню вскоре перестало пугать его изуродованное лицо, они принялись липнуть к нему, а он был вовсе не прочь.

Когда наступил вечер и къерго с тьерто вернулись, мы выделили им под ночлег большую часть шатра и огородили ее. Полукровка сбежал оттуда — в детскую часть. Я как раз собиралась рассказывать вечернюю сказку.

— Можно я здесь посижу?

Он робко приземлился прямо на пол. Я с улыбкой похлопала по месту рядом с собой на покрытой шкурами лежанке, но он отрицательно помотал головой.

Сказку сегодня я выбрала древнюю: еще моя бабка рассказывала ее мне и братьям. Отголоски Сель, на которой ни я, ни она не бывали, звучали в ней. То была история о девушке, принявшей имя одного из своих старших братьев: Оми-тар. Она была родом из маленького поселения в землях Дома Гельма. Однажды, когда она была на охоте, Хаос прорвался поблизости их жилищ. Все ее близкие потеряли свои души и стали пустыми скорлупками, наполненными им, выродками. Когда подоспели призванные из Дома Тса, они не стали возиться и просто сожгли это место дотла своим черным огнем. Когда Оми-тар (впрочем, тогда ее еще звали иначе) вернулась, она даже руин не нашла, только выжженную равнину, полную сажи и едкого дыма. Она очень печалилась о том, что души ее близких стали пленниками Хаоса. Девушка остригла волосы, сменила имя на мужское и поклялась, что сумеет найти их и отпустить на свободу. Много опасностей поджидало ее на пути, но из каждой она выходила с честью. И душа ее становилась все больше, чище и прозрачнее. Так она дошла до земель, где был заперт Хаос. Дорогу ей преградили стражи из Дома Тса: никому нельзя было пересекать границу ни с той, ни с этой стороны. Но стражи отступили, едва встретившись с ней взглядом. И перешагнула Оми-тар запретную черту. И ничего не смог поделать с ней Хаос — ни поглотить, ни растворить, ибо не было в ней даже намека на отражение его. И отыскала она души двух своих братьев и сумела вынести их из Хаоса. Но стоило ей преступить границу обратно, как рассыпалась она белой пылью. И только три синие птицы вспорхнули и растворились в небесной лазури. То были их души, унесшиеся к заповедным горам.

Когда я закончила рассказывать, малышня уже вовсю посапывала, и слушатель у меня остался всего один, да и тот не моего роду-племени. Рийк так и пожирал меня глазами.

— Ну, спрашивай уже.

Я с кряхтеньем поднялась. Ноги от долгого сиденья затекли немилосердно, да и спина тоже.

— Это правда? Все, что вы рассказали?

— Это сказка. То, во что хочется верить, а не то, что происходило на самом деле. Тебе сказки, что ли, никогда не рассказывали?

— Рассказывали, — он поморщился. — Вернее, читали. Но они были совсем другие. Скорее, поучительные истории о том, как надо жить в этом мире. А может ли быть такое, что в Хаос можно войти и выйти из него живым?

— Я не знаю, сынок. Я и на Сель-то не была: век орьявит не намного дольше людского. Думаю, об этом лучше у твоих друзей спрашивать. Шел бы ты к своим отдыхать. Или, если хочешь, я здесь тебе постелю, бок о бок с нами.

Он кивнул.

— Это было бы здорово. Рядом с вами как-то спокойно. А мне так не хватает этого ощущения. Всегда не хватало…

— Эх ты, малыш… Пожелание гостя — закон для нас. Только учти, что в силу возраста я громко храплю, да и мелочь беспокойно спит.

Усмехнувшись, я направилась за еще одним комплектом шкур, благо лежанок в детском закутке хватало.

— Я потерплю. Спасибо.

Он улыбнулся — совсем мальчишка. И как его угораздило в эту авантюру ввязаться? Хотя о чем это я? Он же полукровка, а значит, в любом случае, долгая счастливая жизнь ему не светит.

Когда что-то дурное происходит с нашими близкими, мы это сразу же ощущаем. Словно черной волной накрывает голову, и некий зов, похожий на стон, выворачивает душу. Я проснулась среди ночи от этого ощущения. Встала, кинулась проверять всех своих. Дети мирно спали, невестки тоже. Мой старший сын с тем же, что и у меня, в глазах стоял на пороге. Мы переглянулись.

— Ин-лан? — спросил он отрывисто.

Будто я могла ответить на его вопрос…

— Или он, или Ин-хе. Ты только тише, Вику разбудишь. Ей волноваться сейчас ни к чему.

Он кивнул. Зов боли тащил нас прочь из шатра, и мы быстро вышли, повинуясь ему.

Ночь была глухой и темной, она давила и терзала. Мы двигались синхронно и быстро, так быстро, что я начала задыхаться. Я ничуть не удивилась, что ноги привели нас именно на площадь Врат. Там уже были другие, и слепая Клохи, оперевшись на клюку, мелко дрожала на осеннем ветру. Все знакомые лица, все с Юга.

Мне стало чуть легче, когда я разглядела среди молчаливо стоящих Ин-хе. Он подошел и, ни слова не говоря, обнял меня. Старший, чуждый сантиментам, положил тяжелую руку на наши сомкнутые плечи. И горячей тоской, предощущением горя накрыло меня с головой.

Мы стояли и ждали, как и все прочие. Ни звука, ни шороха, ни вздоха не нарушало тягучую тишину. Прошел час, а может, и все три. Небо медленно загорелось рассветом, но ничего не происходило. А потом распахнулись врата — те, что ведут на плато в Мертвых землях.

Мари была человеком, самой младшей в отряде, и это была ее первая большая охота. Веселая милая девчушка, она лучше многих стреляла, как из лука, так и из ружья. Теперь я с трудом узнавала ее. С ног до головы несчастную покрывал слой буро-зеленой вонючей грязи, ресницы и брови слиплись в корку. Мари баюкала правую руку, по-видимому, сломанную и распухшую. Левая штанина от бедра висела лохмотьями, сквозь которые просматривались кровавые царапины. Вместе с ней прошли двое мужчин из живущих на плато. Они помогали ей идти, да что там: она практически висела у одного из них на руках.

Мы молчали. Молчали и прибывшие. Каждый понимал, что любые произнесенные сейчас слова разрушат хрупкую надежду на то, что случившееся поправимо. Пусть страшно и тяжело, но не критично. Может быть, тяжелые раны, увечья, все что угодно — лишь бы не смерть.

Наконец, тяжело вздохнув, заговорил один из сопровождающих:

— Мы нашли ее на границе с болотами два часа назад. Хотели оставить у нас оклематься, но она рвалась в аркх.

Мари обвела площадь мутным взглядом. Она словно только сейчас увидела всех присутствующих. Зацепившись взором за лицо Клохи, она кинулась ей под ноги и заплакала, заговорила — сбивчиво, путано и невнятно:

— Охота была дурная, за два дня ничего, считай… Она сказала, там дичи много, он приманивает ее… Она сказала, нам ничего не угрожает: он спит, все время спит… Сказала, он стар и одряхлел, а дичи там много, с лихвой на всех хватит…

Клохи схватила ее за плечи и затрясла.

— Куда, куда вы влезли? О ком ты говоришь?..

Девочка всхлипнула и, сделав глубокий вздох, заговорила размеренно и почти спокойно:

— Хозяин болот. Их всех сожрал Хозяин болот. Риу повела нас туда, многие были против, но разве могли мы вернуться пустые, без добычи? У нас был шанс, и большинство поддержало ее решение. Там было много одурманенного зверья — его запасов. Мы столько настреляли, доверху одну телегу заполнили… А потом решили вглубь зайти, там тропки узкие, только друг за другом двигаться можно. Я последняя шла, а он спереди появился, только поэтому мне и удалось убежать. Но я видела, видела его вблизи. Мы не могли ничего сделать, никто бы не смог…

Полувздох-полустон прокатился по всем. Мари уже ничего не говорила, а только рыдала. Взвыла и старая Клохи, опустившись рядом с ней на землю и закачавшись из стороны в сторону.

Я могла бы так же рухнуть, если б не державшие меня сыновья. У меня осталось их двое, у ней же — никого… Не должно матери хоронить детей своих и внуков — это против природы, против самого закона жизни. А мне и похоронить-то нечего. Не укутать ноги, которые целовала совсем крошечными, шкурами волков, чтобы не замерзли, пока будут шагать в Сумеречные горы. Не вложить в пальцы оружие, чтобы смог защитить себя на тех неведомых новых дорогах…

Мое внимание притупилось от раздавившей меня каменной тяжести, и я не сразу ощутила присутствие чужих на площади. Когда же увидела, они уже миновали врата, ведущие на Черный остров, и стояли поодаль в молчании. Четверо — человек, миин’ах, гельма и еще кто-то неведомый.

Вчерашние пришельцы принесли с собой большое горе, что же приготовили нам эти? Странно, что в голове у меня осталось место для подобных лишних мыслей. Но тут же они были смытым женским воплем. Вика, обхватив руками огромный живот, каталась по земле, и крик ее был не человеческим, а звериным. От него было холодно и страшно, и все внутри свивалось в тугой комок.

Аркх Владивосток

Веспа

Вот так неожиданно мы угодили с Бала на похороны. И надо же было такому произойти, что вынесло нас именно в тот момент, когда у них стряслась такая беда. Кто-то не туда забрел и погиб, или погибли. Мы как раз успели дослушать речь этой девчонки израненой. Таат хотела сунуться, но Таль ее удержал, и лицо у него такое жуткое было… А когда женщина эта беременная начала по земле кататься и завывать, с него вообще вся краска сошла: того и гляди, в обморок свалится.

Асаи меня удивил: он тряхнул нашего впечатлительного мальчика и что-то прошептал ему на ухо, после чего Талю вроде как полегчало. Он задышал ровнее, и знакомая ленивая полуулыбка вернулась, накрепко прилипнув к губам.

Не знаю, как остальные, а я чувствовала себя ужасно неловко. На нас никто не обращал внимания, все были поглощены своим внезапным горем. Мы же стояли посреди этого (пусть не в центре, а где-то с краешку) и даже с места сдвинуться не могли, поскольку не понимали, куда податься.

Вскоре на площадь стали стекаться другие орьявит и люди. К нам приблизился высокий хмурый мужчина с кустистыми бровями и суровым лицом.

— Ваши друзья предупреждали о вашем появлении. Правда, они не говорили, что вы свалитесь как снег на голову с Черного острова и не удосужитесь даже раздобыть приглашения.

Таат пожала плечами.

— В этом нашей вины нет. Гельма оказались излишне дружелюбными и никак не хотели отпускать нас. Пришлось добираться окольными путями.

Бородач задумчиво почесал затылок.

— Ладно. Остальные ваши в южной части, в шатре Йали остановились. Только вот ей немного не до гостей сейчас. Я велю вас проводить, но будет лучше, если вы другое место для ночлега отыщете.

— А может, обойдемся без ночевки? Сейчас раннее утро. Вы нам даете печать, добровольца и приглашения от агру, и мы перестаем мозолить вам глаза.

Таль спросил это со свойственной ему иронией, но в интонациях проскользнули чуть ли не умоляющие нотки.

Мужчина смерил его с ног до головы равнодушным взглядом.

— Я бы рад помочь, да, похоже, с этим будут проблемы.

— С чем — этим? — упавшим голосом спросила Таат.

— Да с печатью вашей. Вернее, нашей. Она, похоже, находится сейчас в желудке Хозяина болот. Уж не знаю, как вы ее оттуда доставать будете.

В тишине, которая последовала за этими словами, очень громко прозвучало ехидное хмыканье Асаи:

— Почему-то я даже не сомневался, что как-то так и будет.

Не обращая внимание на возмущенный взгляд миин’ах, он усмехнулся и скрестил руки на груди.

— Ну, какое решение будешь принимать, огненная дева?

— Предлагаю для начала разыскать своих, а потом уже думать, — устало вздохнула девушка.

Провожатый отыскался быстро: бородач направил в нашу сторону мальчишку, подавленного всеобщей гнетущей атмосферой вокруг. Идти оказалось недалеко. Еще на подходе я заметила знакомые фигуры, понуро торчащие во дворе круглого дома, покрытого шкурами. Шатры — вроде так назвались эти строения.

Как же я была рада их видеть! Особенно, конечно, Рийка, но и Раша, как ни странно, тоже. С ними был рогатый къерго. Впервые я увидела представителя их Дома не на картинке, а вот так, вживую. Ну и громадина… А глаза будто лед — равнодушные и холодные. Они лишь слегка поменяли выражение, когда он взглянул на Асаи: легкая грозовая тень промелькнула в их глубине. Проклятый тоже сохранял хладнокровие. Если при общении с гельма в лице его проскальзывало презрение и отвращение, которое ему не удавалось скрыть, то здесь такого не было и в помине.

Насколько я поняла по обрывкам разговоров, ненависть Дома Къерго и Дома Тса друг к другу была гораздо древнее исхода с Сель на Землю. Но сейчас два их представителя просто демонстративно «не заметили» присутствия друг друга.

Рийк, бурно пообнимавшись со мной, отреагировал на Таля гораздо спокойнее, чем я ожидала.

— Что, неужели во всем Гонолулу не нашлось любого другого гельма, что вы взяли именно его?

— Ты не поверишь, но моим сородичам нет никакого дела до спасения этого мира. Кроме меня, разумеется, — Таль широко улыбнулся. — И да, я тебе тоже рад, малыш-полукровка Рийк. Даже несмотря на то, что ношу теперь твою отметку.

Он оттянул ворот рубахи, показав под ключицей шрам от ожога в форме пятерни.

— Так что за тобой должок. Как расплачиваться собираешься? — Его голос стал бархатным и завлекающим.

Рийк в ужасе отшатнулся, а Таль весело расхохотался.

Мне стало неудобно за его неуместное веселье. Хорошо, мы заранее предусмотрительно отошли от жилых шатров, чтобы не смущать своим присутствием объятых скорбью орьявит.

Когда ритуалы приветствий и знакомств были завершены, мы наконец-то задумались о том, что делать дальше.

— Особых вариантов у нас нет, — Раш, естественно, заговорил первым. — Нужно отправляться на болото и разыскивать печать там.

— Там — это в желудке некого Хозяина? — иронично приподнял бровь Таль. — У меня нет абсолютно никакого желания копаться в чьих бы то ни было внутренностях.

— Прежде чем где-то копаться, надо справиться с тем, что сожрало целый отряд умелых охотников. Так что грязная работа, боюсь, не главная наша проблема, — резонно заметила Таат.

— Может, хватит трепаться? От разговоров проку мало — надо идти!

Къерго, которого Раш представил как Зарака, явно не был любителем долгих бесед. Он стоял, покачиваясь на носках, и явно готов был прямо сию секунду идти — непонятно куда, лишь бы двигаться.

— Отличный план, рогатый! — Таль фыркнул. — Куда двинемся? На запад? На восток? Я уверен, вести отряд в неизвестном направлении у тебя получится куда лучше, чем вести диалог!

Глаза Зарака недобро прищурилась. Он сделал шаг по направлению к гельма, положив ладонь на рукоятку огромного черного ножа. Раш попытался удержать его, ухватив за плечо, но тот одним плавным движением скинул руку тьерто, бросив сквозь сжатые зубы:

— Никогда не трогай меня, змееныш, и не пытайся воздействовать — это все равно ни к чему не приведет.

— Успокойтесь! — Таат вскинула руки, и ее пальцы запылали. — Таль, перестань нарываться — не хватало еще между собой передраться.

Повисла напряженная пауза, которую прервали аплодисменты Асаи. Усмехнувшись, он несколько раз оглушительно громко хлопнул в ладоши.

— Браво, я вижу у нас полное взаимопонимание. С таким хоть в болота, хоть на Сель, хоть в сам Хаос соваться не страшно.

Неожиданно его слова разрядили обстановку. Къерго, скрестив на груди руки, демонстративно отвернулся, а остальные, и длинноязыкий Таль в том числе, облегченно выдохнули.

— Я так понимаю, вам нужен проводник?

Я обернулась на незнакомый голос. Из того шатра, в котором остановились Раш и остальные, к нам шла женщина. Я, кажется, видела ее на площади, но теперь пригляделась внимательнее. На вид она была чуть старше моей матушки, и от нее исходила такая же спокойная ровная уверенность. Она была маленького роста, наверно, на голову ниже меня, с круглым лицом и очень крупными кистями рук. Волосы, пего-седые, были заплетены во множество мелких косичек, как я позже обратила внимание, такая прическа была очень распространена среди орьявит обоих полов. Уши, большие и пушистые, украшали многочисленные затейливые серьги в форме ящериц и стрекоз. Широкий нос и крупный рот. Морщинки складывались в узор, который с возрастом вырисовывается на лицах тех, кто привык чаще смеяться, чем хмуриться. Приятная тетушка, от нее так сразу повеяло и домом, и приветливо-трескучим среди зимы очагом. Только вот глаза ее, крапчато-серые, были очень уставшими и печальными, белки их были красными, то ли она долго плакала, то ли совсем не спала.

— Госпожа Йали! Мы не вправе сейчас просить вас о помощи, но если у вас есть на примете кто-то, кто сможет показать нам дорогу к болоту, наша благодарность будет безгранична, — Раш был сама любезность, в его голосе сквозили почтение и уважение, и вряд ли он слишком уж лукавил.

— Есть, — женщина помолчала, запустив пальцы в густую гриву волос, казалось, она сама еще не до конца решила, продолжить ли разговаривать с нами или уйти обратно. — Я пойду с вами сама.

— Простите, — встрепенулся вдруг Рийк, — я не хочу обидеть вас, но не слишком ли такой поход будет опасен для вас в вашем возрасте?

Йали горько усмехнулась.

— Он будет опасен для всех, возраст тут роли не играет. У вас своя цель — добыть печать, у меня своя — вернуть в аркх Владивосток тело моего сына и тела других сыновей и дочерей. Вы поможете мне — я вам, разве это не будет честно?

— Но неужели вам не нужно сейчас находиться рядом с вашими близкими в вашем доме? — не унимался Рийк.

— В моем доме… — она задумчиво и устало провела рукой по глазам. — В нем сейчас лишь боль и печаль, и я не в силах этого изменить. Моя невестка готовится отправиться вслед за мужем, у нее есть на это право, но она хочет забрать с собой свою нерожденную дочь, а это уже неправильно. Возможно, если тело Ин-лана будет вовремя доставлено в аркх — этого не случится.

— Не случится что? — не удержалась и я. — Как лицезрение трупа любимого сможет удержать ее от желания умереть? Простите, если сказала бестактность.

— Девочка, — орьявит печально улыбнулась, — ей ни в коем случае не нужно смотреть на его тело, но, если мы успеем отпустить его душу, она может удержать Вику от трагических шагов. Мой сын был хорошим человеком, он не захочет, чтобы его нерожденное дитя так и не успело увидеть этот мир. Но сейчас он сам пленник, и от этого мне еще больнее.

— Мы очень благодарны вам за помощь, — осторожно и мягко проговорила Таат, — но за время вашего отсутствия не случится ли с девочкой плохого?

— С ней мои сыновья, уж пару дней они сумеют удержать ее на краю. — Она обвела всех взглядом и, решив, что вопросов больше не последует, продолжила: — У нас не так много времени, сердце мое гонит меня прямо сейчас, велит отправляться немедленно, но разум говорит о другом. Сегодня мы перейдем на плато в Мертвых землях, но к болотам двинемся лишь на рассвете, самоубийство лезть к Хозяину под покровом ночи.

— Да что это за тварь такая? — Рийк испытующе заглянул в глаза Йали.

Она покачала головой.

— Не здесь. Я расскажу обо всем на плато. Мне нужно договориться с детьми. Вы дождитесь меня здесь, это не займет много времени.

Отсутствовала она где-то с час, а, когда вышла из шатра, за ней следовал, видимо, один из сыновей, высокий и крепкий, тоже весь в косичках и бусинах. Уши его нервно подергивались, он говорил, горячо и жадно жестикулируя.

— Ты никуда не пойдешь! Это безумие, в аркхе полно молодых, здоровых мужчин, хороших охотников.

Мы подошли, Йали подняла ладонь, призывая нас не вмешиваться.

— Ты же знаешь, что ни один молодой не знает леса и болота лучше меня. Я единственная решалась залезть в такие места, о которых ты даже не слышал.

— Это было очень давно.

— Уж не намекаешь ли ты на то, что я совсем ослабла и одряхлела и не способна различить следы зверя на земле или учуять приближение опасности?

Он, замолчав, покачал головой. А потом глубоко вздохнул.

— Эта скорбь не только твоя. Позволь мне пойти вместе или вместо тебя. Я тоже хорошо знаю тропы и никогда не промахиваюсь.

— Нет, — ей пришлось стать на цыпочки, чтобы обнять его. — Слишком многие в нашем шатре зависят от тебя. Ты старший и останешься им, если я не вернусь.

Было странно видеть, как крупный суровый мужчина покорно опускает голову, принимая волю крошечной пожилой матери. Прежде чем вернуться в шатер, он окинул нас таким ядовитым и злым взглядом, что я прям кожей почувствовала жжение и жар.

Проводив его глазами, Йали обернулась к нам.

— Пойдемте, до того, как наступит закат, нам нужно завершить дела на плато. — Сделав пару шагов, она остановилась, будто вспомнив что-то, и, развернувшись, подошла практически вплотную к Асаи.

— Кто ты? Мне незнаком твой запах. Прочих я могу определить, а более близкое знакомство и имена обождут.

— А догадки имеются? — проклятый изогнул бровь.

Женщина принюхалась, забавно сморщив нос.

— Тса? — полуутвердительно-полувопросительно заключила она. Асаи лишь неопределенно пожал плечами.

И тут старая женщина вдруг склонила голову в глубоком и почтительном поклоне.

— Мой род помнит защиту вашего Дома. Я рада приветствовать тебя.

Къерго презрительно фыркнул, а Асаи печально усмехнулся.

— Жаль, что у остального вашего народа память оказалась короче.

— Иногда наши решения зависят не от нас, и орьявит эта истина касается глубже прочих рас.

Больше они не говорили, но взгляд, который проклятый изредка кидал на женщину, потеплел, в нем появилась благодарность, что ли…

Все любопытнее с каждым днем. Что же произошло в их родном мире, почему так разнится реакция других Домов на него, вряд ли такие слова могли быть обращены к чудовищу, вместе с другими подобными ему отправившему целый мир в Хаос.

Плато в мертвых землях. Место, где живут без раскинувшейся над головой сетью. Я ожидала чего угодно, но не обычного поселка, где просторные деревянные дома людей запросто соседствовали с шатрами орьявит. Единственным отличием был высокий бревенчатый забор, отгораживающий это место от всего остального мира.

Йали здесь узнавали практически все. К ней подходили и люди, и орьявит, они не говорили слов сочувствия, но каждый старался обнять ее, поделиться своим теплом и участием. Пожалуй, из всех мест, где мы побывали, аркх Владивосток вместе со всеми живущими в нем нравился мне больше всего. А еще здесь совсем не чувствовалось различие между Хозяевами и людьми, все они были равно спокойны и дружелюбны. Вопросов лишних тоже никто не задавал, лишь в быстрых тактичных взглядах проскальзывало любопытство. Приветливый юноша-проводник вел нас к шатру, в котором мы сможем выбрать себе оружие для завтрашней охоты. Почуяв мой интерес и пристроившись рядом, он добродушно и подробно рассказывал о том, как у них тут все устроено.

— В самом Владивостоке хранить и носить оружие запрещено, именно поэтому оно все здесь. Много занятного можно открыть. Там есть и огнестрел, и всякие разные холодные игрушки, на любой вкус. Что-то из запасов людей, оставшееся еще со времен до Великой Беды, новодел всякий, есть даже вещи, перенесенные с Сель.

— Зачем вам такие склады? — спросил Рийк, который тоже старался держаться поближе к этой увлекательной лекции.

— В основном для охоты, но и для защиты, конечно, тоже. Я слышал, что в других аркхах предпочитают жить под колпаком Сети, потому что боятся яда, еще присутствующего в воздухе и земле. Не знаю, как в иных местах, но у нас его не осталось вовсе. Зато измененные им животные порой доставляют много проблем. Особенно много в округе собак, или существ, чьи предки были собаками и служили людям. В голодные и холодные зимы они сбиваются в огромные стаи и пытаются прорваться сюда, вот и приходится спасаться огнем и мечом. Но нам-то проще, у нас врата под боком есть, а вот тем, кто уходит жить на дикие территории, совсем худо приходится.

— И много таких? — я не могла скрыть своего удивления. Нам всегда твердили, что Сеть — это наше благословение и единственное спасение, и за ее пределами ничего, кроме смерти, нас не ждет.

— Примерно треть рожденных. Покорение новых земель у нас в крови, — он рассмеялся, а я так и не поняла, кого он имеет ввиду под «нас» — орьявит, к расе которых он, кстати, не относился, людей или просто всех жителей Владивостока.

Он не только рассказывал, но и задавал вопросы. Я довольно-таки подробно поведала ему об устройстве жизни в Милане. Таат косилась на меня не слишком одобрительно, но не вмешивалась и не одергивала. Я сама не заметила, как в мои слова вплелись ностальгически-плаксивые нотки. К тому моменту, когда мы дошли, я уже готова была расплакаться, воспоминания о матушке, братьях и сестрах, узких улочках, залитых солнечным светом, и друзьях-приятелях, наполнили меня печалью.

Проводник оставил нас у входа, напоследок указал на небольшие деревянные домики, стоящие практически вплотную к забору. Они были выстроены специально для охотников из аркха. В них было заготовлено все для отдыха, ночлега и вечерней трапезы.

Оружейный шатер был огромен. Весь его верх был сейчас открыт, так что солнечный свет беспрепятственно проникал внутрь. Чего тут только не было. Я услышала, как восхищенно присвистнул Рийк оказавшись внутри. Видно было, что за всем хранящимся здесь ухаживают очень бережно. Никакой пыли и ржавчины, все разложено и развешано аккуратно.

Пока мы стояли и восхищенно таращились, Йали выбрала себе лук и колчан со стрелами, она внимательно изучила каждый наконечник и оперение. Затем, почувствовав, что остальным требуется ее помощь, она подходила к каждому и мягко что-то советовала. Таат она также предложила лук, только поменьше, и стрелы, обмотанные тряпками, вымоченными в чем-то черном.

— Проще будет тебе поджигать стрелы, чем запускать огненные шары, меньше сил придется тратить.

Миин’ах кивнула, соглашаясь.

Для Рийка, бродящего от стены к стене с пустыми руками и абсолютно ошалелым взглядом, она выбрала короткий легкий меч. На его слабые протесты и обиженный вид она возразила:

— Твоя сила в ловкости, а не в меткости, а сейчас лучше доверять своим умениям, а не пытаться научиться новому.

Такой же меч она протянула Талю, но он, демонстративно фыркнув, снял со стены изящно изукрашенный пистолет (в Милане похожие, но, конечно, проще, иногда можно было встретить у стражников из людей, достать такой было предметом особой гордости и хвастовства).

— Я не уверен, что с этой штукой буду для Хозяина опаснее, чем для окружающих. Но никакие похвалы моей ловкости не заставят меня приблизиться вплотную к неведомой твари, сумевшей за один присест пообедать целым отрядом охотников, — ехидно заметил гельма, Йали лишь пожала плечами.

— Девочка, а ты каким-нибудь оружием владеешь? — ласково спросила она у меня. Я напрягла память, кроме кидания камней да помощи маме в разделке овощей тупым кухонным ножом, в голову ничего не приходило. Пришлось смущенно молчать.

— На вот, возьми. Это людское охотничье ружье. — Она мне протянула что-то, отдаленно напоминающее пистолет, только гораздо длиннее. — Я покажу, как с этим обращаться, и еще патроны к нему возьми, — в мои руки перекочевал маленький холщовый мешочек. — Редкость большая, нынче никто уже ничего подобного не делает, разве что агру, хотя зачем им это…

К старшим орьявит не подходила. Вот как забавно наш отряд разделился на старших — пришедших с Сель — и младших — рожденных на Земле. Разделился он, правда, только в моей голове, но ведь и правда, тот же Раш гораздо сильнее отличался от меня и Рийка, чем те же Таль или Таат.

Зарак ничего выбирать не стал, демонстративно положив ладони на рукояти внушительных кинжалов или ножей, покоящихся на его бедрах. Раш тоже подходить к оружию не стал, на мой вопросительный взгляд сухо бросил:

— Моя голова полезнее, чем руки. А управлять и тем и другим одновременно я не в силах.

Асаи же, напротив, очень долго и внимательно все рассматривал. Лицо его при этом то и дело брезгливо кривилось. Но оно просияло, когда из самой дальней кучи в углу он вытащил нечто. Даже не знаю, как обозвать эту штуку, больше всего она мне напомнила скрученный бич сродни тем, что пастухи погоняют стада. Простая деревянная рукоятка и свернутый жгут из непонятного черного материала с металлическим отблеском. Тса выглядел настолько счастливым, словно ему удалось отыскать по меньшей мере фамильный клинок, украшенный драгоценными камнями.

— У вас сохранился соро? — В голосе Раша явно проскальзывало почтение и, скорее всего, его причиной была штуковина в руках проклятого, а вовсе не бережливость орьявит.

— Сломанный, вернее, мертвый соро, — осмотрев штуковину, с сожалением произнес Асаи.

— Мертвое оружие у мертвого тса, что ж, это закономерно — после того, как Таль это выпалил своим всегдашним ироничным голоском, я прямо сжалась вся, понимая, что он переходит все границы и сейчас последует взрыв. Все испуганно переглянулись, лишь уголки губ къерго поползли вверх. Но Асаи проигнорировал насмешку, он, лениво изогнув бровь, взмахнул рукой, вдоль которой развернулся, расплелся неведомый соро. Еще одно неуловимое для глаз движение, и сверкающая змея скользнула вперед. А на конце ее расцвело соцветие из острых лезвий. Оно лишь слегка коснулась груди гельмы, и рассеченная на множество лоскутов рубашка вместе с оружием вернулась к Асаи.

— Даже с мертвым соро я способен сделать многое, не забывай это, маленький, — спокойно произнес он, счищая лоскуты шелка на пол.

— Если ты хотел увидеть меня обнаженным, мог бы просто попросить раздеться. — Таль изрядно побелел, но даже не качнулся назад.

Я услышала, как облегченно выдохнула Таат и едва слышно прошептала:

— Клянусь светом, он когда-нибудь очень серьезно нарвется, не хотелось бы мне в этот момент оказаться поблизости.

— Если вы уже закончили, — обратила на себя внимание терпеливо переживающая наши разборки Йали, — мы можем пойти в гостевой дом. Там для нас уже приготовлен очаг и ужин. Я расскажу вам все, что знаю о Хозяине, боюсь, правда, что это будет не много.

Гостевой дом встретил нас уютным потрескиванием печки и простой, но сытной едой. Никто не беспокоил нас ни во время трапезы, ни после. Наевшись, я ощутила, как навалилась на меня усталость последних дней, глаза слипались, а в голове все заволокло густым молочным туманом. Кроватей не было, но весь пол единственной просторной комнаты был устлан мягкими пушистыми шкурами. Забравшись в уголок, я отчаянно старалась не заснуть, чтобы не пропустить что-то важное, и тем не менее то и дело проваливалась в глубокую дрему.

В основном говорили Йали, Таат и Раш. Остальные изредка вставляли реплики. Как я уловила из рассказа орьявит, толком никто не знал, что такое Хозяин болот. Он появился уже очень давно, может, сразу после Великой Беды, может, чуть позднее. Это было либо какое-то мутировавшее земное животное, либо что-то, случайно перенесенное с Сель.

— Я видела его однажды издали, в далекой юности. Мне нравилось охотиться у кромки болот, правда, разума хватало не лезть в глубину, — тихонько и напевно говорила Йали. — Он поистине огромен.

— И на что похож? — выспрашивала миин’ах

— Издали — на пиявку, которая водится в любом пруду, только стократно увеличенную. Но, думаю, там с его устройством все не так просто. Он умеет чем-то приманивать зверей, да так, что они покорно следуют прямиком к своей гибели, все болото тропами вытоптано.

— Приманивает, значит, — Раш с задумчивым видом поглаживал дарки, выползшего ему на ладонь и только что сытно поужинавшего, то еще отвратительное зрелище. — По описанию очень похоже на тварей, водившихся на Сель в землях тьерто, дальних родственников наших симбионтов. Но они никогда не достигали больших размеров и доставляли неприятности разве что одиноким путникам и пастухам. Да и не в болоте они жили, а под землей, изредка вылезая на поверхность.

Тут я, наверно, отрубилась, так как какую-то часть разговора явно упустила.

— Думаю, огонь… хотя Хаос его знает, что там у него за покров… — голос Раша, сухой и безэмоциональный, продолжал шуршать, убаюкивая, — на мой контроль рассчитывать сильно не стоит, чем существо примитивнее, тем сложнее на него воздействовать…

— Понятно теперь, почему къерго вообще к этому иммунны, — ехидный смешок Таля…

Снова провал, из которого меня вытащил, как ни странно, тихий и очень печальный напев. Йали сидела, раскачиваясь из стороны в сторону, и песня ее была больше похожа на плач.

Рийк и Таат уже тоже спали, а остальных почему-то не было, только Таль сидел, сгорбившись, в углу. Он резко поднялся, лицо его болезненно кривилось, он тяжело дышал.

— Я, пожалуй, пройдусь, — выдавил он практически по слогам и, пошатываясь, побрел к двери. Орьявит прекратила свою песню и, вскочив на ноги, ухватила его за руку.

— Прости, милый, мне так трудно не впускать в себя боль. Я не вправе касаться ею тебя. Оставайся, ты гость, тебе нужен отдых. А я пойду взглянуть на ночь, заснуть сегодня мне не светит.

Таль покорно опустился обратно, а женщина вышла.

Прежде чем снова заснуть, я успела удивиться происходящему и расстроиться. Чем Талю так эта песня не угодила, такая красивая и грустная?

На этот раз мне даже сны успели присниться. Я видела Милан, и как матушка с Тротто чистят Лучию, и солнечный свет отражается в ведре с мутной водой. А потом матушка подошла ко мне и начала гладить по голове и будить. Но, когда я открыла глаза, оказалось, что это Йали, и от нее так пахло покоем и домом, что у меня в сердце опять отчаянно защемило.

Мы выдвигались еще затемно. Когда выходили из бревенчатых ворот, навстречу нам попался один из отрядов, отправленных на Большую Охоту. Они были веселыми и счастливыми. Куцая пегая лошаденка с трудом тянула за собой телегу, доверху заваленную добычей.

Оказалось, что болота не так уж и близко находятся. Мы полдня топали по пахнущему ранней осенью лесу. Как назло, день был жарким и солнечным. Так что я не только вымотались, но еще и взмокла вся. Таль вообще последние пару часов еле ковылял и демонстративно громко постанывал. Так что, глядя на него, мое пыхтящее и отдувающееся чувство собственного достоинства слегка приободрялось.

Лес закончился внезапно, эту границу точно невозможно было пропустить. Теперь впереди на сколько хватало глаз расстилались топи. Наше появление радостно приветствовала разве что туча мошкары и мух.

У самого края болот мы нашли брошенную повозку, заваленную на бок. В ней, а частично уже на земле, грудилась уже начинающая подванивать дичь.

Миновав ее, мы вступили на узкую тропинку, вдоль которой в мутных лужах поблескивала застоявшаяся водица. Ни дуновения ветерка, ни шороха не нарушало душное дневное марево. Мы прошли рядом с застывшим по щиколотку в бурой жиже оленем. На наше появление он не отреагировал вовсе, как и на слой мух, облепивших его спину. Мне вспомнились слова Йали о приманенных животных — добыче Хозяина.

Почва пружинила под ногами, то и дело я по щиколотку проваливалась в грязное месиво. Шедшая первой орьявит внезапно замерла, покорной шеренгой мы остановились следом.

— Он рядом, сытый и ленивый. Если не позвать его, не придет.

— Кис-кис, маленький, выходи, а то мы уже заждались, — ласково промурлыкал Таль.

— Так он тебя не услышит, — на полном серьезе отреагировала на его выделывания женщина. — Нужно что-то посущественнее. — Она достала из-за пазухи крошечный свисток, дунула в него. Лично я ничего не услышала, но вот Зарак, Раш и Асаи синхронно поморщились, а Таль даже уши зажал. Видимо, темные расы были более чувствительны к звукам.

Сначала не происходило ничего, так же лениво сонно жужжали насекомые, так же жарило солнце. Отвлекшись на наглого слепня, норовившего присосаться к моему колену, я пропустила момент, когда в окружающем мире что-то изменилось. А когда подняла голову, увидела приближающееся к нам нечто. Причем двигалось оно с невероятной скоростью.

Нет, на пиявку, кои во множестве водились в запрудах рукавов Навильо, это тварь была похоже мало. Высотой с двухэтажный дом, а всей длины ее я и разглядеть не смогла, часть туши по-прежнему пребывала где-то под слоем почвы. Пока я, оцепенев, наблюдала за стремительно приближающейся разинутой пастью, венчающую безглазую голову, расстояние между нами сократилось вдвое. Из ступора меня вырвал окрик Раша:

— Назад, все назад!

Я, с трудом понимая, где в данном случае находится этот самый зад, рванула куда-то вбок. Мимо меня в какой-то паре сантиметров от лица пронеслась пылающая стрела, а за ней еще две обычные. Я рухнула на четвереньки, зажмурилась и начала отползать. Ну отлично, если меня не сожрет этот адский демон, я точно погибну от дружеского огня. Меня дернуло вверх, и затем за шкирку, как котенка, потащило куда-то в сторону. Приоткрыв один глаз, я увидела, что это не монстр, а всего лишь Асаи доставляет меня таким образом в безопасную зону. Он двигался так быстро, словно бы веса у меня не было вовсе, по лицу металось веселое пламя, и даже горевшая багровым печать, казалось, не мешала ему получать истинное наслаждение от этой заварухи.

Он скинул меня практически под ноги Рашу, стоявшему на небольшом холмике.

— Будь здесь. Нет резона тебе вперед лезть.

Я всеми руками и ногами была за неукоснительное следование этому совету.

— Ты сможешь его удержать? — спросил проклятый тьерто. Я видела, как бугрится у Раша под кожей дарки, как по его неподвижно застывшему лицу струится пот, а нижняя губа закушена до крови.

— Практически нет, — едва слышно выдохнул он, — максимум я могу слегка замедлить его.

— Ну так сделай это, — рявкнул Асаи и рванул вперед.

Я огляделась по сторонам. Таат, сосредоточенно хмурясь, посылала стрелу за стрелой, в полете они загорались. Йали была быстрее, там, где миин’ах успевала выпустить одну, с тетивы орьявит срывались три, но проку от них было мало. Таль вообще бездействовал, лишь наблюдал за происходящим с жадным любопытством.

Хозяин бесновался, уж не знаю, как он двигался до замедления Раша, но и сейчас он метался катастрофически быстро. Зарак и Асаи танцевали подле него. Вокруг тса свивался и раскручивался соро, он впивался в бок громадины, вырывая из него целые пласты плоти. Къерго был наверху, как ему удавалось удержаться на беснующемся чудовище и еще и орудовать своими ножами, у меня в голове не укладывалось.

Но ни стрелы, ни клинки, ни соро, похоже, не наносили особого вреда. Я огляделась в поисках Рийка и, едва обнаружив его, поняла, что дело плохо. Он был очень близко к Хозяину, метрах в сорока от нас. Кажется, его ногу что-то придавило, или она слишком глубоко увязла. Он пытался вытащить ее.

Голова у меня всегда работала в последнюю очередь. Наверно, нужно было сказать Йали или Рашу, попросить помощи, да та же Таат ловчее и выносливей меня. Естественно, я этого не сделала, а просто побежала к нему. Вслед мне раздалось от Таля гневное «Куда?!» и длинное витиеватое ругательство, произносить, да и знать которое потомку чистой крови гельмы явно не пристало.

Рийк моему внезапному появлению тоже не шибко обрадовался.

— Ты зачем вылезла… — зло зашипел он.

Дыхание его было хриплым и свистящим.

Я даже не стала тратить время на ответ. Его нога действительно увязла практически по бедро. С трудом, но мне удалось помочь ему выдернуть ее. Только я было обрадовалась и хотела намекнуть ему, что раз обе его конечности на свободе, пора бы воспользоваться ими и драпать куда подальше, как он замер, уставившись на что-то поверх моей головы.

Проследив за его взглядом, мне тоже очень захотелось выругаться похлеще Таля или просто завопить, но все звуки застряли внутри, залепив гортань. Над нами нависала бездонная разверстая пасть. Она заслонила собой половину окружающего пространства. Одно мгновение она покачивалась из стороны в сторону, а затем, не оставляя нам даже шанса на побег, обрушилась вниз, прямо на нас.

Все, что я успела, это намертво вцепиться в Рийка. Нас потащило вверх вместе с куском дерна, на котором мы стояли. Влажное горячее нутро сомкнулось, отрезая нас от дневного света. Потом, вероятно, тварь приподнялась, пытаясь глубже протолкнуть добычу. Я оказалась вверх ногами, барахтающейся в склизкой жиже. Цепляясь за Рийка, мне удалось

вывернуться и оказаться головой вперед, вернее, туда, где, по моему мнению, должно было находиться ротовое отверстие.

Мы падали, а вернее, медленно проваливались вниз в кромешной темноте. Горячая влажная плоть была повсюду. Такое ощущение, что нас не заглотили, а медленно высасывали сквозь узкий пищевод. Я задыхалась, нас вдавило друг в друга огромными жерновами мышц, я чувствовала, как трещат ребра и немеет тело.

Вот так вот чувствует себя кролик, заглатываемый змеей, пронеслась у меня в голове абсурдная мысль. Внезапно движение вниз прекратилось, вновь откуда-то появился свет. С грохотом Хозяин вместе с нашими тушками опрокинулся вниз, и Рийк, оказавшийся подо мной, застонал.

В куске неба, открывшегося мне, я сквозь заливающие лицо потоки слизи, или слюны, или еще чего померзее, увидела две фигуры. Крик Асаи продрался сквозь глухой мерный стук, полнящий мои уши.

— Раш, заставь его подержать ротик открытым так долго, как только сможешь.

Потом был рывок вперед. В этот раз проклятый со мной церемониться не стал. Соро, обмотавшись вокруг моего плеча, чуть не вырвал мне с корнем руку. Я увидела къерго, тащившего Рийка. Одной рукой он держал его обмякшее тело, а ладонь второй то и дело прижимал к губам. Прежде чем вышвырнуть его из недр глотки Хозяина, Зарак впервые на моей памяти заговорил с Асаи.

— У вас есть пятнадцать секунд, чтобы убраться подальше, скажи всем, пусть лучше лягут.

На губах рогатого пузырилась кровь, которую он слизывал с разреза на руке.

Асаи не ответил, он перекинул меня, как мешок с мукой, через плечо и потянулся к Рийку. Но тот отрицательно покачал головой, пытаясь подняться на ходящей ходуном земле.

— Я сам… смогу…

— Сами вы уже все смогли… идиоты. — грубо отрезал проклятый.

Я не знаю, как бы он выволок нас вдвоем, если бы не подоспевшие Йали и Таль. Мы едва отошли на пару шагов, как пасть снова сомкнулась, и рогатый остался внутри. Хозяин рывком вскинул вверх часть туловища, он раскачивался из стороны в сторону, волны судорожных сокращений сотрясали его, а вместе с ним и все окружающее. Не комья, а целые потоки грязи, перемешанной с его густой темной кровью, летели во все стороны.

Последовать совету Зарака мы не успели. О песне къерго я слышала, как о мощнейшем оружии, но не думала, что это так больно. Звук, даже приглушенный массой твари, разделяющей нас, был настолько оглушающим, что мне показалось, что мой мозг огрели кузнечным молотом. Едва он появился и осел в воздухе, я была довольно бесцеремонно сброшена прямо в грязь. Прежде чем провалиться в глубокий обморок, я успела увидеть, как рядом валятся остальные, а Асаи опускается на колени и обхватывает голову руками. Еще сквозь грохот и железный обруч, стянувший голову, успела проскользнуть паническая мысль о том, что беснующаяся в смертельной агонии тварь обязательно раздавит нашу не успевшую далеко убраться обездвиженную группку.

Каким-то очередным чудом нас не убило, пока мы были в отключке, так что приходила в себя я медленно, но целиком и даже без отдавленных конечностей. Когда я села, осоловело оглядываясь, все остальные уже были на ногах. Позже всего вернулся слух, так что первые пять минут я имела счастье наблюдать немой театр из покрытых слоем грязи и едва стоящих, но о чем-то опять спорящих и размахивающих руками фигур. Мертвая груда твари заслоняла горизонт.

Рийк сидел неподалеку, понурившись и обхватив руками колени. Едва у меня скопилось достаточно сил, я на четвереньках доползла до него и приземлилась на соседнюю кочку. Плечо натирало так ни разу и не выстрелившее ружье, было одуряюще плохо, а еще мучительно стыдно за собственную слабость. Почему именно меня приходится вечно вытаскивать и выдергивать из всяких передряг?

— Что приуныли, котятки? — подошедший Таль выглядел даже не очень замученным и потрепанным, особенно если сравнивать с остальными. Из-под слоя грязно-бурых разводов на лице просвечивала всегдашняя ироничная ухмылочка. — Не страдайте, кто знает, если бы вы не застряли так удачно у него в горле, смогли бы большие дяди так легко его завалить.

Рийк поднял на него злые слезящиеся глаза.

— Иногда твой нездоровый оптимизм меня пугает. Может, ты безумен?

— Все может быть, — Таль опустился рядом с нами, — в любом случае, поднимать настроение вам куда как лучше, чем участвовать в диспуте, кто и как должен разделывать нашего милого друга, чтобы доставать из него трупы, и в какой стадии переваренности они находятся.

Я так живо представила эту картину, что тошнота подкатила к горлу, и пришлось судорожно сглатывать, чтобы ее отогнать.

К нам присоединилась Таат, волосы ее из огненно-красной копны превратились в бурую паклю, а одежда вообще сейчас больше смахивала на половую тряпку, у меня язык бы не повернулся назвать ее сейчас Госпожой, могла бы я себе представить такое непочтение еще пару месяцев назад.

— Ну и что вы решили? — лениво поинтересовался Таль.

— Йали чует, где находятся тела. Но нам самим все равно до них не добраться. Тут на пару недель работы. Раш немного отошел и сумел докричаться до одного из Сопроводителей-солнца. Кажется, этот фокус дался ему едва ли не сложнее общения с Хозяином болот. — Она задумчиво сковырнула грязевую корочку с руки и вздохнула. — В любом случае, он сказал, что скоро сюда прибудет отряд с лошадьми, думаю, они справятся и без нашей помощи, так что можно отдохнуть.

Мы вернулись к брошенной телеге, на болотах только Йали осталась дожидаться своих. Из моих спутников хуже всех пришлось, по-видимому, тьерто, он едва шел, опираясь на подставленное плечо миин’ах, и лицо его было серым от усталости, хотя, с другой стороны, он, в отличие от всех остальных, хотя бы был чистым. Асаи и Зарак тоже с трудом волокли ноги, стараясь при этом никак этого не показывать. Больше всего меня беспокоил Рийк, его била крупная дрожь, и за все время, что мы ждали помощников из аркха, он не проронил ни слова, даже со мной не разговаривал.

Они пришли достаточно быстро, уж явно пробираясь сквозь лес легче и ловчее. С ними были лошади и телеги, на одной из которых они любезно предложили довести нас в аркх, где нас, оказывается, ждали истопленные бани и целая уйма чистой воды. Эта новость, пожалуй, стала лучшей за весь сегодняшний день.

Когда мы отмылись и переоделись в новую и удобную, приготовленную специально для нас предупредительными оръявит, одежду, наступила уже глубокая ночь.

На площади жгли большие костры, на которых к рассвету будут сожжены мертвые. Печальные тягучие напевы доносились оттуда.

Возвращался траурный отряд. На телегах лежали тела. Как ни странно, они вовсе не были изуродованы разложением и прочими процессами, происходящими внутри Хозяина. Просто красивые и спокойные, навеки замеревшие существа, покрытые некой тонкой и блестящей пленкой. Может, их смерть не была такой страшной, раз лица остались настолько безмятежными. Хорошо бы, если бы было так. Подле первой телеги брела Йали, она ласково поглаживала руку одного из находящихся внутри. На ее груди я заметила кулон из переливчатого камня, внутри которого виднелось изображение какого-то животного, наверно, это и есть печать Дома Оръявит. Я думала, что Йали сразу же направится к погребальным кострам, но она, встретив нашу чистую и отчаянно зевающую компанию, оставила печальный караван, чтобы отвести нас к своему шатру.

На самом его пороге Рийк, бледный как простыня, рухнул на землю. Я даже не удивилась и не испугалась, так как предчувствовала приближение его приступа на протяжении всего вечера. Но Таль меня опять шокировал, он скривился, как будто в лицо его плеснули кипятком.

— Вы что, издеваетесь? — судорожное дыхание вырывалось сквозь его сомкнутые губы. — Хватит с меня, пойду куда-нибудь напьюсь, надеюсь, в этом чудесном аркхе хоть где-нибудь водится спиртное.

— Что с ним опять? — изумленно спросила Таат, смотря вслед его удаляющейся фигуре.

— Разве вы не знаете, что мальчик эмпат? — Йали помогала мне и Рашу поднять изгибающегося Рийка.

— Эмпат, — задумчиво протянула миин’ах — Это многое объясняет.

Любопытство перед незнакомым словом отступило у меня на второй план перед беспокойством за друга. Так что все свои вопросы я решила отложить до более подходящих времен.

Внутри шатра нам на помощь кинулся один из сыновей Йали. Он бережно и ласково уложил Рийка на одну из покрытых шкурами лежанок. Мне хотелось остаться подле, но я так устала, что даже сидеть было трудно. Заприметив это, хозяйка шатра почти насильно заставила меня подняться и отправила спать.

— Ин-хе сбережет его, а ты должна отдохнуть, девочка.

Я думала, что, несмотря на беспокойство и переживания, мне удастся выспаться. Заснула я действительно практически сразу, но прошло совсем немного времени, и меня выдернуло из кошмара, полного застывшими трупами и внутренностями Хозяина. С улицы доносились громкие и унылые погребальные песнопения, которые прерывали истошные женские крики.

У Вики, вдовы сына Йали, начались роды. Покрутившись с боку на бок и осознав, что не только заснуть, но и находиться в этом месте практически невозможно, я, смирившись, вылезла из-под теплых шкур.

Я заглянула к Рийку, кажется, приступ у него прошел. Он мирно спал, по-прежнему сидящий рядом с ним орьявит предупредительно шикнул на меня, чтобы я не шумела. Можно подумать, при таком уровне звуков вокруг от моего вмешательства что-то существенно изменится. Понуро пошатавшись по шатру, я решила выйти подышать свежим, а главное, тихим ночным воздухом.

Оказывается, на улицу подальше от криков и суеты выползла не я одна.

Окружив себя парочкой огненных шаров, отгоняющих ночную темноту, на куче бревен сидела Таат. Асаи стоял рядом. Я присоединилась к их молчаливой компании.

— Что такое эмпат? — задала я все еще мучавший меня вопрос.

— Тот, кто чувствует чужую боль как свою, неважно, физическая она или душевная. Чем ближе он к источнику боли, тем сильнее будет отдача. — Таат передернула плечами, словно бы примерив на себя эту перспективу. — Одного не понимаю, зачем он с нами пошел. С таким-то диагнозом.

— А каково ему таким в Гонолулу быть? — парировал тса. — С нами ему, по крайней мере, притворяться не приходится и от брезгливой жалости уворачиваться.

— Он тебе нравится? — бровь девушки удивленно поползла вверх.

Асаи не ответил, лишь слегка пожал плечами.

— Таль вернется?

— Куда он денется, — Таат усмехнулась. — Оръявит, конечно, лапочки, но вряд ли в его планы входит провести в аркхе Владивосток остаток своих дней.

— Есть то, что может стать гораздо большей проблемой, чем восприимчивость гельмы, — Асаи, развернувшись, поймал взгляд миин’ах, — приступы полукровки могут очень сильно подставить нас, особенно на Сель.

Девушка не выдержала давления его глаз и опустила свои.

— Эй, — я ощутила, как от возмущения у меня даже волосинки на затылке встали дыбом. — Я не позволю бросить его здесь, — уже произнеся это, я ощутила, как глупо и пафосно звучат мои слова. Да какое им, собственно, дело до моих пожеланий, и что я могу

противопоставить решению высших. Я, по сути, такой же балласт для них, как и Рийк, только без болезни.

Асаи покачал головой.

— Я не говорил, что нужно его где-то оставлять. Но с враждующей внутри него кровью миин’ах и къерго нужно что-то делать.

Я, удивленная его реакцией, распахнула рот, но ничего сказать не успела. Ночь распахнулась, впуская в круг света устало сгорбленную фигуру Раша и бесшумно скользящую тень Зарака.

— Я получил приглашения от Дома Агру, — Раш продемонстрировал связку браслетов. — Посредник, передавший мне их, был удивлен тем, что они пахли лишь людьми, но не кудесниками. Не думаю, что в Норильске все пройдет легкого и гладко, что-то у агру происходит нехорошее.

— Лишь бы обошлось без больших пиявок, — брезгливо поморщилась Таат.

— Да ладно тебе, славная же была охота, — внезапная ухмылка, разбившая лицо къерго, была настолько не к месту, что я, да и прочие, на несколько мгновений впали в ступор.

— И кто пойдет с нами из орьявит? — поспешила перевести тему миин’ах.

— Йали, — тьерто произнес имя со смесью сожаления и восхищения в голосе. — Иначе и быть не могло, истинно печати сами избирают своих носителей.

— Но она же… — я замешкалась, не зная, стоит ли произносить слово «старая».

— У нее удивительное даже для ее расы чутье. А возраст, — Раш печально усмехнулся, — поверь, девочка я гораздо старше…

— Но у нее же здесь столько корней, столько нитей — дети, внуки… зачем ей отправляться с нами? — Таат выглядела искренне недоумевающей. Ответил ей Асаи:

— Земля стала для орьявит домом. Знаешь ли ты, что на Сель они всегда были лишь слугами для других рас, у них даже собственных территорий не было. Для кого-то желание защитить свой дом важнее ниточек, связывающих его с ним.

Таль пришел под утро, примерно в то же время разродилась Вика, и ее стоны сменил яркий и здоровый плач младенца. Догорели похоронные костры, и Йали вернулась с площади, насквозь пропавшая дымом и грустью. Провожали нас если не всем аркхом, то уж его многочисленной южной частью точно. Орьявит заготовили для каждого тюки с припасами и теплой одеждой. Кажется, с внучкой Йали, как и с ее младшей невесткой, все было в порядке, по крайней мере пока. Возможно, ее верования оказались верными, и их сберег дух мужа и отца, отпущенный огнем на волю. У самых врат Ин-хе долго о чем-то разговаривал с Рийком и обнял его напоследок. Кажется, мой друг был искренне расстроен, прощаясь с ним, он, видимо, был чем-то из его прошлого, чем-то, о чем я не знала, и мое любопытство твердо решило расспросить Рийка об этом, когда подвернется такая возможность.

Мы заходили во врата, когда солнце как раз стояло в зените и жаркие его лучи ласково лизали кожу щек. Как сказал Раш, в Норильске мы будем на рассвете, и вряд ли холодное северное светило будет там таким же приветливым и горячим.

Аркх Норильск

Ксан и Эо

Еще у четверых началась вторая стадия. Никакие предпринятые меры не действовали. Изоляция тоже не помогала. Возможно, если бы мы (они) отделили себя от людей раньше, это к чему-либо и привело, но сейчас было уже поздно. Первая стадия была у всех (я исключение), треть проходила вторую. Семьдесят два перешли в третью, необратимую. Двенадцать — в четвертую. Четвертая стадия — смерть. В последней попытке спастись они собрали всех и закрылись в Ларнахе.

Я остался единственным связующим звеном между ним и городом. Морайа говорят, что Эо оберегает меня от болезни и я (мы) с большой долей вероятности рискуем остаться последними агру на Земле.

Цифры, знаки, формулы. Музыка четких структур и схем. Мне всегда больше нравилось разбираться в этом, строить в одиночестве красивые и идеально выверенные заклятия, чем заниматься общественной деятельностью и контактировать с людьми. Впрочем, совсем одному мне бывать еще не доводилось.

— Камни, двери. Захлопнуть наглухо. Вдох-выдох. Ксан, мне скучно! Отпусти, мой черед править бал. Мой-мой-мой!

— Эо, пожалуйста, замолчи. Не до тебя сейчас. Ты же знаешь, Морайа сгрузили мне (нам) все данные по болезни. Я (мы) должны структурировать их к полудню. Не мешай!

— Нет ничего глупее копошения в бумагах. Ты ищешь вопросы, хотя ответы и итог ясны и Ксану, и Морайа. Ты дурак, и лучше выпусти. Я отведу тебя (нас) на смотровую, и мы искупаемся в северном сиянье. Не стоит тратить время на ворох мертвых букв от почти мертвецов.

Я сделал два глубоких вдоха. Пора бы привыкнуть и научиться сосредотачиваться и под назойливый шепот в голове, но это из разряда невозможного. Что ж, раз не выходит не замечать, придется подавить.

— Сорок девять умножить на пятьдесят шесть и возвести в третью степень.

Пока я старательно считал в уме, Эо наконец обиженно замолчал и затаился. Насколько я люблю цифры и знаки, настолько же он их ненавидит. Я всегда могу загнать его в угол: я сильнее. Он — навязанный гость в храме моего разума, а я хозяин.

Скрипнула входная дверь. У людей нынче странная мода: выбривают лоб, а волосы на затылке красят в режущие взгляд цвета. Так, например, у моего ближайшего помощника Ниро они ярко-малиновые. Мне, да и всем агру, нет дела, как выглядят те, с кем мы работаем, но вообще-то на сорокалетнем грузном мужчине такая прическа смотрится по меньшей мере странно.

— Ксан? — спросил осторожно человек.

— Что тебе? — Я оторвал взгляд от заваленного бумагами стола.

— Из Владивостока запрос на пять приглашений.

Ниро знал, как я не люблю долгие разговоры, и старался быть максимально лаконичным.

— Откажи. Нам не до гостей сейчас.

Он замялся.

— Орьявит информируют, что это очень важно. Может, стоит поговорить об этом с Морайа?

— Хорошо. Я тебя понял. Как дела с данными по результатам опытов?

Он поскреб переносицу ногтем в чернильных разводах.

— Все закономерно. И у животных, и у тестовой группы людей видна положительная динамика. Даже для особей с ослабленным здоровьем этот вирус практически безвреден. Легкое повышение температуры, головная боль и через сутки полное выздоровление. Опытов с представителями иных Домов не проводилось за неимением оных на территории Норильска.

Я кивнул. Мы (они) депортировали без объяснения причин нескольких гельма и тьерто, пребывавших у нас, сразу после поступления информации о первых зараженных. Теперь, наверно, жалели об этом.

— Жду к вечеру отчеты. По поводу приглашений дам ответ через пару часов. Морайа должны связаться со мной ровно в полдень. Я задам этот вопрос им.

Человек покивал и вышел, неслышно прикрыв за собой дверь.

— Морайа скажут. Я ничего не могу без них. Я всего лишь букашка, не способная принимать самостоятельные решения.

Я сделал глубокий вдох.

— Корень из девяносто двух умножить на сто семьдесят восемь…

Экран приема вызовов замерцал ровно в полдень, как ему и было положено. Я коснулся выпуклого теплого бугорка на панели, он считал мои генетические данные и, молниеносно обработав их, разрешил соединение с Ларнахом.

Морайа выглядел (выглядели) плохо. Глубокие тени под глазами и характерный для второй стадии голубоватый оттенок белков глаз. Четкость изображения была феноменальной, я даже мог разглядеть бисеринки пота, обильно покрывавшие его лоб. Морайа был (были) ближе других ко мне. Я был двоесущным — Эо не покидал меня никогда. В нем же одновременно присутствовали три души. Разница заключалась в том, что меня никто не спрашивал, хочу ли я соседствовать с нежизнеспособным братом-близнецом. Он должен был стать практиком, первым на Земле и последним в нашем народе, а значит, его разум необходимо было сохранить во что бы то ни стало. Они же добровольно принимали это решение. Более того, не было для агру более высокой чести, чем стать одним из Морайа. Когда умирал очередной носитель, одна из душ уходила вместе с ним, а в новом теле ее место занимала другая, принадлежавшая тому, кто прожил достойную жизнь, кто способен принимать решения и нести ответственность за весь наш Дом.

Я вкратце отчитался о проделанной работе. Также рассказал о просьбе орьявит. Морайа слушал (слушали), не двигаясь и не нарушая моего монолога даже легким кивком головы. Мне мешал Эо, то и дело вставляющий то едкие, то лишенные всякого смысла комментарии, отчего мне приходилось замолкать и вновь собираться с мыслями. Иногда ему удавалось даже прорваться во внешнее. Так, вовсе не преднамеренно я поведал собеседнику о том, что «Старичок-то отвратно выглядит, того и гляди ласты склеит». Морайа на это не реагировал, лишь, когда я закончил, укоризненно вздохнул:

— Эо, когда же ты наконец научишься не влезать в чужие разговоры? Твой брат совсем не позволяет тебе владеть телом?

— Он стал жутким жадиной! Я скучаю наедине со всеми его бумагами и унылыми экспериментами.

Даже тембр моего (нашего) голоса менялся, когда говорил он, а не я. Меня жутко раздражали эти хитро-жалобные интонации, исходящие из моего собственного рта.

— Он прав! — Лицо Морайа приобрело каменно-суровое выражение. — Сейчас для твоих выходок нет ни времени, ни ресурсов.

От его тона смутившийся близнец предпочел затаиться поглубже и притихнуть. Я облегченно выдохнул.

— Ксан, — вновь обратился (обратились) Морайа ко мне. — Скажи людям: пусть отправят приглашения — столько, сколько нужно. Нам не хватает экспериментов с различными биоматериалами. Из зоны прибытия гостей выпускать не стоит.

— Орьявит говорят, что они придут с чем-то важным.

— Что может быть важнее выживания нашего народа? — Морайа удивленно приподнял бровь. — Ты можешь поговорить с ними, если тебе нужно. Но сначала отдохни. Мы больны — ты нет, но выглядишь не намного лучше. Нам бы не хотелось, чтобы наше единственное связующее звено с внешним миром вышло из строя. К завтрашнему сеансу связи мы хотели бы видеть тебя свежим.

Я кивнул. Последние несколько дней я действительно спал урывками, и чаще всего прямо в этом кабинете или лабораториях.

Естественно, прежде чем воспользоваться советом Морайа, я еще полдня провозился с бумагами. К тому моменту, как я сумел оторвать себя от этого занятия, перед глазами уже начали разбегаться золотые круги, и сфокусировать на чем-то зрение стало невозможно.

Мой дом-бокс находился рядом с Институтом решения-проблем-боли-и-болезней. Мне нравилось ходить до него пешком, не пользуясь услугами биомехов. Многочисленные огни Норильска, сверкающие, мигающие и перетекающие друг в друга, действовали на меня успокаивающе. То, что в других аркхах было сетью, у нас являлось полноценным куполом, сохранявшим внутри постоянный ровный климат и одинаковый уровень освещения, не меняющийся ни от сезона, ни от времени суток. Меня всегда успокаивала и радовала подобная стабильность.

Вот и сейчас, пока я дошел, часть усталости осталась на ровных и освещенных улицах. Правда, уснуть все равно было необходимо. Вот мое обиталище, двадцать пять метров — ровно столько необходимо для жизни: место под сон, место с водой и место для того, чтобы готовить и есть. У людей не так: люди бесконечно стремились увеличить, расширить собственные жилища, индивидуализировать их, наполнить лишними, ненужными и нефункциональными вещами. Это было интересно и занятно, но при этом так чуждо агру. Лишний простор для тела создает узкие рамки для разума.

Я вытянулся на простом деревянном ложе и замер, прислушиваясь к собственной усталости. Завтрашний день обещал быть хлопотным, а еще нужно выкроить время, чтобы навестить гостей и подумать, чем они могут оказаться полезными для агру. Для слабой, больной, умирающей расы агру…

…Он заснул. Наконец-то! Обычно не стоило трогать тело во время сна, чтобы дать ему отдохнуть. Но не в этот раз точно! Он сам виноват: слишком долго не выпускал меня, и я соскучился, страшно соскучился. Осталось самая малость — придумать, куда бы пойти развлечься.

Город — вечный искусственный день. Как же мне нравилось купаться в его суете и шуме! Я знал все его темные углы и подозрительные заведения. Мне не нужен был алкоголь или наркотики для того, чтобы владеть всем, мне достаточно было свободы и неживого света электричества. Прохожие знали мое лицо, вернее, лицо Ксана, и старались уйти с моей дороги, спрятать глаза, не вступать в контакт. Мне не был никто из них интересен — биомехи гораздо занятнее.

Я решил пойти на одну из фабрик, ближайшую к нашему дому. Там была отличная площадка, с которой открывался здоровский вид на копошащиеся внизу механизмы. Я провел там пару часов и торчал бы еще дольше, если б не одна мысль, погнавшая меня обратно домой. Я решил устроить Ксану маленький сюрприз — за то, что так долго томил меня скукой, не давал вырваться и повеселиться.

Ну что, братишка, поиграем? Я обожаю руны, возникающие в моей голове. Мне не предугадать, чем может быть чревато их сочетание, но всегда получается здорово. Если бы все агру были, как я, мы бы правили миром, ибо нет ничего, не подвластного мне. А еще я обожаю красный цвет, меня от него просто тащит. Давно еще я припрятал от Ксана банку с краской — кажется, пришло время ей воспользоваться. А если добавить туда немного нашей крови, выйдет что-то грандиозное.

И я приступил… Время, пространство, все вокруг провалилось в Хаос. Был только мой разум и чистая бесконтрольная сила, текущая сквозь него. Вот только дергало и отвлекало пиликанье связного — пришлось раздавить противный конструкт ногой.

Когда я закончил, то был не просто доволен проделанной работой — мне хотелось приплясывать и скакать. Я гений! Самый натуральный! Кто бы еще мог сотворить подобное? Впрочем, плясать не стал в силу усталости. Надо дать возможность нашему телу хоть немного поспать, пока не явился этот зануда. Какой же я славный подарок подготовил к его пробуждению…

…Я НЕНАВИЖУ КРАСНЫЙ ЦВЕТ! Когда я открыл глаза, он кинулся на меня отовсюду. Видимо, близнец все же вырвался на свободу. Все мое (наше) тело болело, да так, будто мной забивали гвозди. Вся комната, вся наша долбаная комната была исписана рунами, по ходу, боевыми и заряженными, но не известными мне.

Я аккуратно спустил ногу с кровати и коснулся босыми пальцами пола. И тут же меня швырнуло обратно, и я едва сумел увернуться от бритвенно-острого порыва ветра, вспоровшего стену. Руна, в которую я вляпался, полыхнула багровым.

— Эо! Ублюдок! Это что, такой изощренный способ покончить с собой?!

Лишь ехидная, а может, умиротворенная тишина была мне ответом. Я еще раз с тоской огляделся. Раздавленной жалкой кучкой посередине всего этого беспредела лежал связной. Меня изрядно подташнивало, да и голова кружилась. Интересно, сколько моей (нашей) крови этот безумец извел на то, чтобы досадить мне?

Практики — особая разновидность агру. Они обладают поразительной психической нестабильностью, и в то же время способны создавать величайшие изобретения и заклятия, абсолютно, впрочем, не понимая, как это у них получается. Остальные потом вынуждены годами их разбирать, изучать и улучшать. Даже на Сель практики были огромной редкостью, а на Земле они вообще не рождались — до Эо.

Одно я знаю четко: все, что было создано спонтанно и интуитивно, вполне может быть разрушено. Главное — разобраться, как это работает. Я достал из тумбочки возле ложа пару чистых листов и ручку и приступил к анализу. Безопасную поверхность кровати покидать не решался, поэтому писал прямо на колене.

Я потратил уйму времени — сумев перечеркнуть всего пару рун, когда в дверь постучали, а затем, не дожидаясь ответа, дернули. Естественно, Эо и не подумал ее запирать. Я едва успел крикнуть предупредительное:

— Стоять!

Ниро дисциплинированно замер на пороге с ногой, поднятой для шага.

— Ксан? — поинтересовался он встревоженно. — Мы не смогли связаться с вами, вот я и решил зайти, посмотреть, что случилось. — Он огляделся, и лицо его вытянулось. — А что, собственно, здесь произошло?

— Ничего хорошего, как видишь. Не советую заходить: тут что ни метр — смертельная ловушка.

Человек испугано сглотнул и сделал шаг назад, потом еще один, для профилактики.

— Я почему вас искал-то — гости прибыли. Только их не пять, а восемь, и орьявит всего одна.

— А остальные?

— Къерго, миин’ах, гельма, тьерто, человек и еще двое. Один, кажется, полукровка, а вот про второго вообще сказать ничего не могу: первый раз с таким сталкиваюсь. Мы их изолировали в зоне прихода. Только вот ни о каких пробах и речи быть не может.

— Почему?

Он изумленно округлил глаза.

— Кому охота кровь для биоопытов у къерго брать или под пресс контроля тьерто угодить? Они, кстати, злятся очень, требуют немедленного разговора.

Я с тоской взглянул на дверь: до нее было еще семь неперечеркнутых рун. До окна — одна. Но этаж девятый.

— Вели разделить их. Лучше всего воспользоваться газом. Только дозировку постарайтесь рассчитать правильно, чтобы никого из них не угробить, но всех уложить. У нас в разработках было ведь что-то универсальное.

— Не знаю… Я плохо разбираюсь в боевых новшествах, — он растерянно почесал малиновую голову.

— Ну так узнай. И вызови мне через полчаса, нет, через час, какой-нибудь биомех из летающих и способных переносить более семидесяти килограммов. Пусть заберет меня… — я скрипнул зубами, — из окна.

— Из окна? — тупо переспросил он.

— Да. — Я очень старался говорить спокойно, но это давалось все с большим трудом. Кажется, пришло время заменить помощника — этот стал слишком уж неадаптивным. — Комнату мою после этого запечатайте намертво.

Ниро торопливо кивнул и, наконец-то ощутив окрас моего настроения, начал медленно пятиться.

— И связного нового мне добудь, — успел я бросить ему вдогонку.

Затем вернулся к своим расчетам и руне, лежавшей между мной и окном.

На мой взгляд, одной из основополагающих черт человечества является неуемное любопытство. Посмотреть на вызволение меня из дома биомехом класса «оса» собрался чуть ли не весь квартал. Это не могло не подпортить мое и без того не радужное настроение. Будь я одной из частей структуры Морайа, настоял бы на принятии жестких мер по поводу праздного сования человеческих носов не в свое дело. А также по поводу смешков и перешептываний за спиной.

Когда я добрался до Института связей-с-другими-домами, мне хотелось одного: сорваться на ком-нибудь провинившемся и скинуть хоть толику накопившегося раздражения. Но придраться было не к чему: бестолковых людей в этом учреждении не водилось. Даже без руководства изолированных в Ларнахе агру они действовали слаженно и расторопно. Пришлые уже были разделены по индивидуальным боксам, гасившим природные силы выходцев с Сель. Почти все еще прибывали в отключке, кроме къерго, чья раса наименее восприимчива к ядам и всяческим воздействием.

Я долго смотрел на пленника сквозь затемненное с внутренней стороны стекло. Его лицо кривилось от ярости, он метался по боксу диким зверем и, обладай материал, окружавший его, чуть меньшим пределом прочности, разнес бы все к Хаосу. Чем больше я на него смотрел, тем сильнее убеждался, что лезть сейчас с разговорами не стоит. Тем более, был еще другой, тот, которого Ниро не смог классифицировать. Он тоже уже пробудился, но в отличие от къерго не бушевал, а просто сидел, обхватив колени руками, и смотрел ровно в то место, где за стеклом находился я. Под его взглядом стало неуютно.

Я вдруг с удивлением понял, что знаю, кто он. Причем знаю на уровне генетической памяти, а не из полученной в ходе жизни информации. Вот уж никогда не думал, что доведется изучить настоящего живого Тса. Я вообще не подозревал, что один из представителей этого Дома сохранен на Земле.

Именно к нему я и направился, приняв, естественно, все меры предосторожности.

На пороге его бокса меня перехватил один из людей-сотрудников. Он попросил отпустить девушку-человека из группы прибывших. У нее здесь брат, отобранный с прошлогодним призывом из аркха Милан. Он очень беспокоился о сестре, но сам озвучить мне эту просьбу побоялся, и потому уговорил сделать это своего наставника.

Я обещал ему спросить об этом у Морайа.

Лишь только я зашел к узнику, укутанный с ног до головы силовым барьером, он дернулся, и на оголенной спине проступило клеймо. Красное! Меня передернуло. Но он тут же совладал с собой и лениво усмехнулся.

— Значит, так вы нынче встречаете дорогих гостей?

— Трудные времена порождают ужесточение правил, — отозвался я, пожав плечами.

— Агру никогда не отличались особым гостеприимством, это так. Но что же у вас стряслось, что вы докатились уже до такого?

Я не счел нужным удовлетворять его любопытство.

— Зачем вы прибыли?

Он качнул головой.

— Это не ко мне. Обратись к змеенышу или огненной. Они любят разглагольствовать о важности нашей миссии и тому подобном. Мне же это мало интересно. И да, раз уж выдалась такая возможность, я бы с удовольствием выспался. Пленникам полагаются постельные принадлежности?

Я кивнул.

— Вам принесут. Мне нужно, чтобы ты позволил людям взять у себя образцы крови.

— Крови? — задумчиво протянул он.

Под его тяжелым испытующим взглядом я вынужден был опустить глаза.

— Нам необязательно усыплять тебя каждый раз? Ты не попытаешься причинить кому-нибудь вред или покинуть бокс?

— Нет. Я буду вести себя паинькой, если, конечно, мне дадут выспаться и не будут пытаться выкачать из моих вен все до последней капли.

После разговора с Тса я посетил еще одурманенного, но постепенно приходящего в себя тьерто. От него я узнал много новой и интересной информации, которой обязательно нужно было поделиться с Морайа.

Я ожидал, что он (они) воспримут важные новости чуть более удивленно… хотя бы. Я не учел, что только болезнь, пожирающая его (их) тело, как и прочие тела моего народа, была для него (них) важным фактором. А все прочие страхи и пророчества перед ней отступали.

— Нам нужно создать вакцину как можно быстрее, все остальное вторично. Даже если Землю покроет Хаос, что нам до этого — если ни один агру не доживет до этого события? Брось все свои силы на опыты. Нам повезло, что в Норильске оказался такой спектр различных организмов. Быть может, это последняя наша удача, и не воспользоваться ею будет большой ошибкой. В последней части экспериментов тебе нужно заразить вирусом всех подопытных и следить за течением болезни.

— Даже так? — я тихонько присвистнул, а сквозь меня прорвался молчащий досель (надеюсь, от чувства раскаяния) Эо:

— Вы с ума там, что ли, все посходили? Мозги поплавили? У тех же гельма организм не намного сильнее нашего. Если заразить его искусственно, вряд ли выживет, да и тьерто тоже слабы.

— Ксан! Ты не забыл, кто из вас хозяин? Не дай своему брату еще наворотить дел.

Я кивнул, стискивая зубы. «Корень из ста семидесяти девяти, умноженный на двадцать семь в третьей степени…»

Морайа вздохнул (вздохнули). Вздох его перешел в приступ кашля. Вместе со слюной из рта вылетали капли крови и бурые комочки плоти — явный признак перехода во вторую стадию. Отдышавшись, он (они) продолжил:

— У нас в запасе есть максимум пара недель — дальше спасать уже будет некого.

Я кивнул. В голове, то ли моя, то ли подсунутая Эо, всплыла просьба сотрудника Института связей-с-другими-домами.

— Среди них есть человек, девушка. Она интересна нам? В Норильске живет ее брат, он очень просит забрать ее из зоны прибытия.

— Дай разрешение. Людей мы достаточно изучили, вряд ли она чем-то исключительна.

Следующие три дня были заполнены бесконечной суетой. Я не мог позволить себе покинуть институт и метался между собственным кабинетом и лабораториями.

И все равно не клеилось. Никаких положительных результатов выявить не удалось. Ни кровь къерго, ни кровь тса и всех остальных не могли нам помочь. Морайа не выходил (выходили) со мной на связь, и это беспокоило, как и ампулы с раствором, содержащим вирус, лежавшие у меня на столе. Мне не хотелось отдавать приказ о внутривенном заражении. Эо на этот раз был прав: поступок этот будет крайне неэтичным и мерзким.

Пока я ломал голову, как бы договориться и со своей совестью, и с Морайа, Ниро, сунувшись ко мне, заговорщицким шепотом доложил, что со мной требуют встречи какие-то люди. Не успел я отдать распоряжение по этому поводу, как моего подручного оттеснили от дверного проема.

В кабинет ворвалась девушка — та самая, что прибыла с чужаками. Она тащила за собой на буксире молодого и изрядно напуганного человека. Видимо, это и был ее брат. Юношу я видел не впервые: насколько помню, он еще доучивался, но уже успел сделать несколько интересных изобретений в биомеханике.

— Мастер Ксан, простите за вторжение, — едва слышно пробормотал он от порога.

Я попытался вспомнить его имя, но многодневный недосып и усталость путали мысли. Где-то внутри подхихикивал Эо — он опять скучал и никаких угрызений совести за прошлый свой проступок не испытывал. Очень много сил уходило на контроль над ним. Свет извечный, как же я устал от этого…

Девушка, шагнув вперед, бесцеремонно перебила брата:

— Что вообще происходит?

— Веспа! — попытался одернуть ее парень. — Ты обещала мне быть почтительной.

— Я и так сама почтительность! — огрызнулась она. — Ну ладно, здравствуйте, меня зовут Веспа Манчи. А вы, насколько я понимаю, мастер Ксан из Дома Агру. Очень рада нашему знакомству. Все условности соблюдены? — едко спросила она, полуобернувшись к брату. — А теперь объясните мне, пожалуйста, что происходит? Почему посланники заперты? Почему меня к ним не пускают? Вы ведь в курсе, с чем и зачем мы здесь? Отчего вы теряете драгоценное время непонятно на что?

— А она мне нравится! Такая лапа.

Вот только реплик Эо, прорвавшихся сквозь мои (наши) губы, мне сейчас не хватало.

Девчонка уставилась на меня в недоумении, а я до хруста стиснул челюсти.

— Да, я знаю, с чем вы прибыли. Это, безусловно, очень важно. Но для нас сейчас есть нечто более существенное. После того, как мы найдем решение нашей проблемы, займемся вашей.

— Более существенное? Да в своем ли вы уме? Что станет с вашим аркхом, когда Хаос придет на Землю? Разве может быть что-то существеннее, чем попытка спастись от него?

— Послушайте, Веспа, так вас, кажется, зовут? — я старался подбирать максимально понятные и доходчивые слова. — Я могу понять ваш гнев, он более чем правомерен. Но в данной ситуации решения принимаю не я. Вы говорите, что Хаос — это самое страшное, что может случиться для всех жителей Земли, но мой народ не доживет до этого дня. Я думаю, ваш брат уже поставил вас в известность об эпидемии. Вам нужна печать Дома Агру? Она в Ларнахе. А его запечатали изнутри, чтобы предотвратить распространение заразы. Вам нужен доброволец, чтобы открыть врата? Они все там же, и, пока не будет найдено лекарство, не покинут Ларнах, где, по крайней мере, созданы условия для замедления течения болезни. А еще после того, как вы перейдете на Сель, необходимо будет замкнуть за вами врата — в противном случае Хаосу не составит труда воспользоваться ими. Наверное, вы не в курсе, но когда-то для проведения подобного двенадцать агру должны были принести себя в жертву, а количество людей, погибающих при этом, было раз в двадцать больше. Мы не располагаем сейчас подобными ресурсами. И есть еще одно. Даже решившись помочь вам, я не смогу провести вас в Ларнах. Все входы и выходы из него надежно запечатаны, а единственный действующий проход запечатан охранными рунами и ловушками. Обезвредить их мне не под силу: не хватит ни таланта, ни опыта.

Девочка смотрела на меня беспомощно и растерянно.

— И что же делать? — Она обернулась к молчавшему брату.

Тот пожал плечами.

— Я же говорил, что тебе не следует сюда приходить. Достаточно будет лишь подождать.

Я кивнул, соглашаясь с его словами. А вот Эо клокотал внутри меня, явно имея собственное мнение по данному вопросу. Моя воля трещала, подавляя его, не давая возможности вырваться наружу. Говорить с посторонними становилось все труднее.

— Ждать — разумная стратегия. У нас появился неплохой шанс создать вакцину. Если это получится, мы сможем вплотную заняться вашей проблемой.

Она кивнула, смиряясь, и позволила брату развернуть ее к выходу. У самых дверей, захваченная какой-то мыслью, вновь повернулась ко мне.

— Почему остальные наши под замком? С помощью них вы надеетесь сделать лекарство?

Совсем уж лгать смысла не было, но и говорить всю правду не стоило. Я выбрал наиболее безопасный вариант полуправды:

— Да, кровь кого-нибудь из них может помочь изготовить вакцину. Практически все эксперименты уже закончены. Еще пара дней — и, думаю, мы сможем говорить о результатах.

— Я могу увидеть их?

— Сейчас нет. Я свяжусь с вами, когда это станет возможным. А теперь, если вы не против, я хотел бы вернуться к работе.

Она фыркнула и, что-то недовольно пробурчав себе под нос, покинула вместе с братом мой кабинет. Я облегченно выдохнул.

— Трус! Ты такой трус! Ты испугался маленькой человеческой женщины. Мне стыдно, что я делю с тобой одно тело!

— Эо, заткнись, пожалуйста! Меньше всего меня интересует твое мнение.

Я прикрыл глаза, выстраивая под сомкнутыми веками ровные и прекрасные числовые ряды. «Я хозяин себе. Ты лишь гость, непрошеный и незваный. Я в силах указать тебе на твое место. Ты никто»…

…Как же меня все бесило! Ограниченность Морайа, непробиваемая законопослушность Ксана. Мой мир полыхал красными рунами, он тонул в огне. Не то чтобы мне было дело до пришлых чужаков или до пришествия Хаоса. Я сам себе хаос — структура и порядок наводят на меня уныние и тоску. Но! Мое слово ничего не значит, меня нет, я никто. Никто? Это ложь — во мне больше жизни, чем во всех агру вместе взятых. Ксан хозяин лишь благодаря ограничивающим клеймам на его (нашем) лице. Но он слаб, он устал, а значит, если я потрачу всего себя, напрягу все свои силы, то сумею подчинить его. Пусть лишь на вечер, пусть последствия будут катастрофичными, но… Будет по-моему, братик, сегодня будет по-моему! Я затоплю все твои цифры и четкие структуры красным. Огненно-красным, кричаще алым.

— Эо! Во имя света, что ты творишь?!

— Отдохни, братик. Сегодня не твой день. Ты можешь не смотреть, если боишься. На тебе не лежит ответственность за мои проступки.

— Эо!..

Красный, багряный и алый. Как же больно и сладко он дурманит… Как же это ярко и оглушительно — быть главным, быть хозяином!

Для начала мне требовалось найти Веспу. Люди, попадавшиеся на моем пути, не могли ответить на мои вопросы. Они что-то блеяли и дрожали. Почему я их так пугаю? Я ведь никого еще не убил, хотя мог бы. Пришлось потратить силы на создание руны поиска, благо ее форма и структура мгновенно возникли в моем сознании. Впрочем, как и всегда. Пятнадцать минут — и я уже точно знал, куда мне следует направиться.

Веспа была немало удивлена моему появлению. Жаль было тратить время на слова, поэтому, перехватив девчонку на пороге дома, я оттеснил ее брата и потащил за собой.

— Что за …? — упрямо затормозила она.

Пришлось все же говорить.

— Я передумал.

— Что? — Она беспомощно оглянулась на брата, а он явно колебался, заступиться ли за родную кровь или все же не стоит связываться со мной.

— Я решил, что вам стоит посетить Ларнах. Сейчас мы идем за твоими друзьями, а потом я провожу вас.

— Но вы же сказали, что единственный проход недоступен!

— Он недоступен для него. Для меня не существует ничего недоступного.

— Мастер Ксан… — Она выглядела совершенно ошарашенной.

— Боюсь, что это не он, — заметил ее брат, пристально меня рассматривая.

Не знаю, чего было больше в его голосе — страха или почтения.

— Я ничего не понимаю…

— Тебе нужно, чтобы ваш отряд был на свободе? Нужны Печать, врата и так далее? Если да, то прекрати задавать глупые вопросы.

Юноша ободряюще похлопал ее по плечу.

— Знаешь, сестренка, тебе, наверное, сильно повезло. Если кто и сможет вам помочь, то только он.

— А он — это кто?

Я отрицательно покачал головой.

— Потом, все потом. Я вызвал биомех класса «жук». Ты умеешь таким управлять?

Парень кивнул. А Веспа подняла руки, словно сдаваясь.

— Ладно, уговорили. Оставлю вопросы на другое время. Но это не значит, что мне не любопытно. А сейчас, если все так, как вы говорите, действительно пора двигаться.

Пока мы ехали, я готовил в голове сонные руны: общаться со всеми сотрудниками Института связей-с-другими-домами не хотелось. Краем уха слышал, как брат рассказывает Веспе о моей (нашей) двоесущности. Когда мы прибыли и нужные заклятья были сотворены, я попросил его дождаться снаружи, а девчонку забрал с собой: как-то не привлекало открывать бокс с разъяренным къерго, а на нее он, может, и не кинется.

Первой клеткой, к которой я устремился, был бокс Тса. Он притягивал, манил меня еще с того момента, как Ксан говорил с ним. Мужчина лежал, закрыв глаза и закинув руки за голову. Он узнал о моем присутствии гораздо раньше, чем показал это. Стоило отомкнуть механический замок — и он уже стоял в полушаге от меня, внимательно и настороженно разглядывая. Я знал, что, пожелай он, и я не успею даже губы разомкнуть для заклятия, как окажусь со свернутой шеей.

— Ты не Ксан.

Он не спрашивал, лишь констатировал факт.

— Но ведь похож? — не удержался я от ехидства.

Он усмехнулся.

— Зачем ты пришел?

— Мне кажется, вы слишком загостились в Институте. Не пора ли вам прогуляться в Ларнах для разговора с Морайа без посредников?

Он кивнул.

— Пожалуй, ты прав. Ты станешь нашим проводником? Как мне называть тебя, агру, похожий на Ксана?

— Эо. Сегодня я хозяин этого тела. Я привел вашу человечку. Она сейчас соберет остальных.

— Что ж, я рад тебе, Эо.

Он улыбнулся весело и зло. И мне понравилась эта улыбка — настолько, что я вернул ее в ответ.

Аркх Норильск

Асаи

На Сель территории агру были закрыты. Этот Дом всегда стоял обособленно и старался уберечь свои тайны от посторонних. Их никогда не трогали, так как все прочие Дома и даже мой нуждались в их изобретениях и заклятьях. Те же врата действовали только благодаря им. Сами по себе агру были очень хрупки физически и, словно в насмешку, им удавалось все, кроме усовершенствования собственных тел. К тому же большинство их заклятий требовали долгой и кропотливой подготовки. Так что противники из них получались слабые. Насколько я понимаю, на Земле ситуация слегка изменилась: агру очень быстро ознакомились с научными достижениями людей и научились комбинировать их со своими умениями. Вряд ли против них сейчас рискнули бы выступить даже къерго — многочисленные биомехи стали грозным мечом и надёжным щитом. Я с большим любопытством ждал перехода в Норильск. На фоне этого события прочие думы и планы скрылись, спрятались где-то за границами сознания.

Встретили нас люди, что даже не показалось странным: здесь явно происходило нечто нехорошее, но коснулось оно исключительно агру. Как там говорил тьерто с Черного острова — эпидемия? Люди были в меру почтительны, но глаз не прятали и смотрели скорее с любопытством, чем со страхом. Здесь не были рабами и даже слугами могли считаться лишь условно. Серые ценили наличие хороших мозгов гораздо больше, чем происхождение и расовую принадлежность.

После непродолжительной беседы с местным "человеческим" представителем власти, во время которой он юлил так ловко и грамотно, что мы ровным счётом ничего не узнали, нас оставили за плотно закрытыми дверями "зоны прибытия".

Время шло, и не происходило ровным счётом ничего. Потихоньку мои компаньоны начинали нервничать и злиться. Вскоре появился незнакомый навязчивый запах. Первым его учуяла Йали. Она удивлённо заозиралась, а затем сморщилась с потешно брезгливым выражением лица. Чуть позже странный аромат — то ли цветов то ли лекарств, почувствовали и остальные.

— Что это за дрянь Тьма меня... — Раш, не договорив, осел на пол, глаза его закрылись.

Я успел увидеть, как точно так же повалились Таль и Рийк, а за ними все остальные, прежде чем меня самого потянуло вниз.Последнее, за что цеплялось мое ускользающее сознание, была грязная ругань Зарака.

Очнулся я в одиночной камере. Нет, решёток и цепей не было, но ощущение изолированности было слишком хорошо мне знакомо. И даже вполне уютная комната и мягкая постель не могли его отогнать, как и накатившую тошноту. Нас разделили и, похоже, заперли в помещениях, практически полностью блокирующих природные способности. Гостеприимство серых воистину зашкаливало. В принципе ,я привык существовать в таких рамках: все мое тело — клетка для моих сил. Думаю, остальным пришлось хуже. Представив на секунду беснующегося Зарака и бессильного Раша, я не смог сдержать ехидную ухмылку.

Между тем я ощутил приближение постороннего. Ну, слава Хаосу, кто-то из хозяев аркхах Норильск, соизволил показаться. Выглядел он достаточно необычно — по крайней мере, серые, с которыми я встречался до этого, были иными. Количество защитных амулетов на нем превышало все мысленные пределы, но это то как раз было предсказуемо: агру крайне осторожны, а он явно не знал, чего от меня ожидать. Гораздо любопытные было другое. Всю правую половину лица и тела покрывали вытатуированные руны, и даже белок глаза был залит непроглядной чернотой. И хотя я слабо разбираюсь в их магии, понял, что это запечатывающие знаки, что-то вроде клейм (??). Только вот что пришлось им запечатывать в своем собственном сородиче?

Слова его не слишком отличались от того, что я подумал. У агру действительно были большие проблемы, которые они надеялись решить за наш счёт. Все остальное отступало на второй план. Не то чтобы мне понравилась идея служить подопытной крыской, но из всего того, что успело произойти в моей жизни, это было не самым худшим. К тому же, я действительно был рад просто выспаться и отдохнуть.

Дни протекали за днями, в безделии и скуке.Иногда появлялись люди на подкашивающихся от страха ногах — видимо, слухи о моем происхождении успели расползтись. Их испуг слегка забавлял меня. Они брали кровь, проводили другие не слишком приятные манипуляции с моим телом — я покорно терпел.

Мне очень не хватало здесь Найя — без него я плохо представлял себе, что происходит снаружи. Единственное, на что хватало моих сил — изредка отыскать своим сознанием алхэ, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Веспе, как оказалось, повезло больше остальных. В клетке ее держать не стали, иглами не кололи — отправили в город, где у нее жил старший брат. Естественно, на месте она усидеть не могла и ему приходилось ее постоянно сдерживать. Она пыталась пробиться к нам, но ее даже на порог Института не пустили. Наблюдая за ней, я ещё раз удостоверился, что кроме Ксана прочих агру в Норильске не было. Они заперли сами себя в Ларнахе.

Ларнах — место вроде замка и в то же время живой организм — сердце их Дома. Серые перенесли его с Сель. Много баек слышал я об этом уникальном сооружении, но среди них лишь одна наверняка истинная: посторонних туда не впускали, никогда. Даже людям, как и оръявит, служившим агру на Сель, было запрещено приближаться к нему.

Во второй раз я увидел Ксана совсем другим. Ни следа сдержанности и равнодушия, так свойственных серым. Суетные движения, мечущийся взгляд и совершенно безумная полуулыбка, то и дело кривившая рот. И тем не менее, именно таким я узнал его лучше, чем прочих агру. Вернее, вспомнил. В наших землях жил один из них. Тот, кому было тесно в городе агру и кого преследовали и искали его же собратья. Даже мой отец относился к нему с уважением, но и с опаской, и называл безумцем. Он умер, когда я едва переступил порог юности, но я хорошо его запомнил, особенно взгляд: горящий и отсутствующий одновременно.

— Как мне называть тебя, "агру, похожий на Ксана"?

— Эо. Ты можешь звать меня так. И сегодня я хозяин этого тела.

Клетки (палаты, одиночные боксы, или как их там можно ещё назвать) были разомкнуты. Без проблем, конечно, не обошлось. И, разумеетя, возникли они с Зараком. Стоило пасть замку, как Эо был припечатан к стене и два скрещенных ножа вплотную прикоснулись к его шее. Он, в свою очередь, зашептал что-то, но сотворить заклятие не успевал (главная беда агру в длительности подготовки их ритуалов), так что в этой схватке я с сожалением поставил бы на рогатого. Но, с другой стороны, он был в своем праве. Запереть къерго и оставить его в одиночестве — приговор к безумию, которое рано или поздно наступит, или к смерти, если он захочет его предотвратить.

Расцепить их удалось, как ни странно, не прирожденному правителю тьерто, а Талю. Он пару раз хлопнул в ладоши.

— Браво, Зарак! Убить единственного агру, способного нам помочь — воистину мудрое решение.

Скрипнув зубами, рогатый убрал клиники обратно на бедра. Удивительная способность у мальчишки-гельма — так тонко манипулировать струнами чужих характеров. Эо фыркнул, но с видимым облегчением отошёл от къерго на безопасное расстояние.

— Если Морайя не готовы встретить вас, я предлагаю вам добраться до них самим.

Широкая улыбка агру внушала больше опасений, чем оптимизма, но даже Раш понимал, что выбора у нас нет. Он глубоко вздохнул.

— Ты уверен, что сможешь провести нас в Ларнах?

— Нет, не уверен. Но без меня вам точно туда не пройти. На улице вас (вернее, нас) ждёт биомех класса «многоножка». Он не быстроходен, зато вместительный, и вы будете надёжно скрыты от посторонних любопытных глаз. Неужели вам не хочется проехаться по Норильску? Я покажу вам огни, славные красные огоньки. Хотите, устрою экскурсию? Настоящую — я такие места знаю... Одна фабрика биомехов чего стоит! — Глаза его загорелись радостным возбуждением.

— Да он же псих, — громким шёпотом выдала Таат.

— Не надо экскурсии, и красных огней тоже. Мы поедем в Ларнах, сразу. Спасибо, что готовы быть проводником, и вообще за помощь, — Раш учтиво склонил голову перед агру.

Тот, посмотрев на него с изумлением, вдруг расхохотался, и смех его был настолько нездоров и неуместен, что вызывал дрожь и недоумение.

Поездка в «многоножке» оказалась долгой и скучной. Мы разместились в ее просторном теле, наглухо закрытом от мира, и при свете неестественно ярких светильников молча смотрели друг на друга. Говорить никому не хотелось, даже Таль выглядел пришибленным и измученным. Так что все были рады, когда дорога наконец закончилась и мы прибыли к сердцу дома Агру.

Ларнах был похож на огромного таракана, наполовину вдавленного в землю. Вообще, тяга серых к инсектоподобным формам не знала границ. Семь лап — коридоров-входов были врыты в почву, а стальное тело зловеще поблескивало в искусственном свете монолитными пластинами, плотно пригнанными друг к другу. Все это сооружение выглядело абсолютно неприступно и негостеприимно.

— Кажется, нас там не особо ждут, — задумчиво протянула Таат.

— Он наглухо запечатан, — Йали сморщила нос, принюхиваясь — Пахнет магией, болезнью и смертью. Мальчик, ты уверен, что есть способ туда проникнуть?

Эо не ответил. Глаза его горели радостным возбуждением, он поминутно облизывал пересохшие губы и выглядел настолько безумным, что даже Таль, до сих пор выполнявший функцию неадекватной личности, на его фоне смотрелся образцом здравомыслия.

Гельма вообще подозрительно затих при приближении к Ларнаху. Кажется, паутина болезни и скорби, опутавшая здание даже снаружи, коснулась его. И он пытался, но безуспешно заглушить чужие ядовитые эмоции, разливающиеся вокруг. Впрочем, по-настоящему меня беспокоил не он, а полукровка. Рийк почти висел на Веспе — после последнего приступа он так и не смог оправиться. Да и сами приступы становились все чаще и сильнее. Я видел, как переглядывались Таат и Раш, и понимал, что змеелюд прикидывает шансы и варианты оставить мальчика на Земле. Это не должно было меня волновать, но почему-то занозой сидело внутри. Неожиданно для себя я осознал, что ищу способы помочь ему.

Пока мы разглядывали неприступную махину Ларнаха, Эо успел дойти до гладкого серебристого бока насекомо-здания. Эта стена ничем не отличалась от прочих, но Эо уверено шагнул именно к ней. И тут же исчез. Веспа удивлённо захлопала глазами. Прошло всего несколько секунд, и он снова появился.

— Ну, и чего вы ждёте? Ступайте за мной шаг в шаг. Это примитивная завеса, она скрывает главный вход от посторонних взглядов.

— Главный вход? — Таат вопросительно изогнула бровь.

— Да. Тот, что всегда открыт. Понятия не имею почему, но мой народ до сих пор истово придерживается древних законов. Один из них гласит, что врата в Ларнах должны быть открыты всегда и для всех, кто сможет их пройти.

— И в чем подвох? — осторожно спросила Веспа.

— Ни в чем. В сам Ларнах через них попасть запросто, а вот выжить в течение первых часов нахождения за ними надо постараться. Я вот не уверен, что у меня получится, — Эо ухмыльнулся, отчего знаки на его лице вспыхнули и потекли, а залитый черным глаз зловеще сощурился.

Он вновь скрылся за завесой, и в этот раз мы последовали за ним. Я испытал лёгкое головокружение и ощущение вязкого киселя, через который мы прошли. Замок изменился. Теперь он внушал не отвращение, а ужас, напоминая не безобидное насекомое, но затаившуюся, готовящуюся к атаке тварь. Вероятно, именно таким его забрали с Сель, а здесь уже наложили скрывающие чары.

Главные ворота выглядели внушительно: оскаленная жёсткими иглами из белого мрамора пасть. Интересно, намеренно ли именно такой образ — самого грозного хищника на Сель, был им придан? Даже я чувствовал исходящий оттуда запах сырости, плесени и опасности. Единственным, кто, кроме Эо, смотрел на провал с нескрываемой радостью, был Зарак.

Эо все же соизволил притормозить перед самым провалом и дать необходимые разъяснения:

— Нам нужно лишь немного пройти, и мы будем внутри. Правда, пока это еще никому не удавалось. Ловушки, размещённые там, гораздо древнее этих стен, и возможно, даже древнее земли, на которой они стоят.

— Может быть, тогда они уже поломались за давностью лет? — с робкой надеждой предположила Веспа.

Ей ответила Йали:

— Не стоит на это надеяться, девочка. Если кто и знает толк в долговечности, так это хозяева этого места.

Эо продолжил:

— Никто точно не знает, что находится внутри, но легенды говорят, что развлечений там хватит для детей каждого Дома.

— Значит, нужно быть максимально собранными и держаться настороже, — Раш оглядел каждого из спутников.

Показалось мне или нет, что в меня он вгляделся особенно пристально?

Развлечений действительно хватило с лихвой. Эо щедро рассыпал заклятия, рисуя пальцами в воздухе руны и символы.Порой они вспыхивали багровым, натыкаясь на нечто враждебное и опасное. Дважды чутье Йали останавливало нас, не давая свернуть в ничем не примечательные ответвления коридоров. Огромные голые птицы, возникшие из ниоткуда, под контролем Раша перенесли нас через пропасть, кажущуюся бесконечным провалом. Огонь миин'ах расплавил стену из неизвестного тёмного металла, возникшую на нашем пути. Светящиеся красные цветы, с чьих лепестков сочился яд, отступили под печальной и тягучей мелодией, напетой Талем. Зарак ожидал толп злобных и сильных тварей, с которыми так славно было бы схлестнуться в схватке, но в итоге ему пришлось перетаскивать наши тела, парализованные звуковой волной, в более безопасное место. Ругался он при этом неслабо...

Даже мне пришлось поработать: открыть дверь, вместо которой все остальные видели лишь глухую стену. Дверь оказалась последней преградой. Миновав ее, мы вывалились в комнату, вполне современную, из стекла и металла. Здесь нас уже ждали.

Мне уже доводилось однажды видеть Морайя — в день, когда решалась моя судьба. И даже зная, что сейчас он скорее всего совершенно иной — и внешне, и изнутри, я не смог перебороть отвращение и неприязнь. То был старик, высохший, с запавшими блеклыми глазами и выпирающими скулами. Неведомая болезнь разъедала его тело, о чем говорили кровавые белки, хриплое дыхание и обильно стекавший по лицу пот. Он старался держаться прямо и горделиво, как подобает правителю, но пальцы, вцепившиеся в подлокотник кресла, мелко подрагивали.

— Зачем вы пришли, чужаки? Зачем ты нарушил наш указ, Эо?

Наш проводник сглотнул и пошатнулся. По тому, каким растерянным и беспомощным стал его взгляд, я понял, что безумный братец сбежал, оставив Ксана расхлёбывать эту кашу.

— Я... прошу простить меня, — Эо опустился на одно колено и склонил голову. — Я знаю, что он... что мы совершили непростительное. Но готов чем угодно исправить, искупить...

— Ты слаб, слишком слаб для такого соседства, а значит, вины твоей немного. Это скорее наша непредусмотрительность.

Морайя брезгливо скривился и тут же зашелся в приступе кашля. Бордово-коричневые сгустки срывались с его губ, в уголках которых пузырилась пена. Когда ему удалось совладать с приступом и восстановить дыхание, он не смотрел больше на своего слугу, а внимательно разглядывал каждого из нас. Когда очередь дошла до меня, он заговорил вновь:

— Правда ли, что проклятые способны не только уничтожать, но и излечивать?

Я пожал плечами.

— Какое это может иметь значение? Тса больше нет, а я вашими же стараниями не способен ни на что.

Он поджал губы и погрузился в молчание. Гнетущая пауза затягивалась.

Первой не выдержала Таат. Она завела свой, ставший уже привычным монолог о Хаосе, судьбе и конце мира, но ее неожиданно прервал Раш, положив на плечо руку и отрицательно покачав головой.

Морайя сделал шаг вперёд. Я ощутил исходивший от него запах пота и разложения. Белый, как молоко, Таль застонал, прикусив нижнюю губу.

— Мы приняли решение. Пусть будет сделка. Наш шанс на выживание пусть станет и для вас единственным шансом. Если он, — кивок в мою сторону, — сможет исцелить мой Дом, мы дадим вам все, что требуется для открытия врат. И даже более того.

Тоска и ярость комком подступили к горлу.

— Я же сказал, что с этими клеймами я пуст.

— Мы вернём твою силу на время. В Ларнахе есть место, где печать не действует. Более того, там присутствует частичка Сель, а значит, твои способности станут выше, чем на Земле.

Я вздрогнул под перекрестьем взглядов. Все молчали, только Веспа едва различимо прошептала.

— Ну, пожалуйста, Асаи. Ну, что тебе это стоит...

— Это не входило в условия нашего контракта, — бросил я сквозь зубы, обращаясь преимущественно к Рашу.

Змеелюд пожал плечами. Мол, действительно не входило. Свободный выбор, собственное решение и все прочее.

Я задумался. С одной стороны, очень заманчиво ощутить, хоть ненадолго, такой сладкий, почти забытый ток силы, струящийся по жилам. Но с другой... «Ничего не стоит». Как же ты не права, человеческая женщина, маленькая алхэ. Лечить для нас гораздо сложнее, чем разрушать, даже одного, а тут я явно одним не отделаюсь. И все же...

— Мне нужен день полного отдыха и одиночества в том месте, где моя сила вернется. И после этого я готов попробовать.

Морайя покачал головой.

— Сожалею, но у нас нет лишнего дня. Мы можем дать тебе два часа на подготовку.

Поколебавшись, я кивнул. Грызло гаденькое ощущение, что мое согласие — простая формальность.

Что-то похожее на улыбку промелькнуло на застывшем лице агру.

— Прочие могут пока отдохнуть. Здесь нет ничего, предназначенного для чужаков, но Ксан укажет вам место, где вас никто и ничто не побеспокоит.

— И где мы не будем путаться под ногами — язвительно бросил Таль.

Морайя лишь пожал плечами, игнорируя ехидное замечание.

Коридоры Ларнаха были закованы в металлическую броню и залиты ярким искусственным светом. Пустые и гулкие, они разносили звуки наших шагов зловещим грохотом. За все время, что Морайя вел меня, нам не встретилось ни одного живого существа, лишь изредка попадались механизмы, похожие на стальных насекомых, перевитых пульсирующими багровыми жилами. Они жались к стенам, замерев в бездействии — отключенные, сломанные или тоже смертельно больные.

Я почувствовал воздух Сель задолго до того момента, как мой проводник завел меня в просторную залу, отделенную от остального мира матовыми черными стеклами, изнутри оказавшимися зеркалами. В ней не было ничего, лишь бесконечность наших отражений, и все же я явственно ощутил аромат диких трав — тех, что в обилии росли в заповедных горах, окружавших Тарсу, город моего Дома. Холодный ветер ласково коснулся моего лица, я услышал крики птиц, похожие на стоны. И птицы эти никогда не водилось на Земле.

Горячий тугой комок подкатил к горлу. Я не заметил, как Морайя покинул меня, оставив с бесконечностью отражений и тугой волной боли, рвущейся наружу. Воспоминания, от которых так долго прятался, лавиной погребли меня под собой. Я не позволял себе думать о Сель, лишь в последние годы, после предательства и катастрофы воскрешал вновь и вновь в памяти, чтобы пропитаться ненавистью — единственной оставшейся у меня опорой. И теперь, разом лишившись ее, я стал подобен выброшенной на берег рыбе, нелепо и безрезультатно распахивающей рот в попытке дышать и жить.

Впрочем, мне удалось справиться с собой достаточно быстро. Отключившись от головы, я сосредоточил восприятие на том, что происходило с моим телом. Сила ласковым потоком скользила по венам, такая забытая и такая знакомая... Я воззвал к ней, и черные росчерки проступили под кожей — рисунок, индивидуальный для каждого Тса. Силы было много, она струилась и горела, но как я ни старался, расправить крылья не удалось. Видимо, срезанные однажды ритуальным ножом къерго, они никогда больше не раскроются за моими плечами. Но даже сожаление об этом не смогло притушить восторг, переполнявший меня: так безудержно радуется калека, обретенным, пусть и ненадолго, ногам.

Мне не дали блаженствовать слишком долго. Кажется, прошло даже меньше времени, чем отмерили для меня. Я ощутил постороннее присутствие и с сожалением вернулся в этот мир.

Их было несколько. Морайя, за ним двое, закутанных в темные одежды, и ещё одного они несли на носилках. Мне не нужно было приближаться, чтобы распознать холодные длани смерти, распростертые над ним.

— Так не пойдет, — я покачал головой. — Все его органы изъедены болезнью, и жить ему осталось не более часа. Я не Тьма и не Свет — не в моих силах излечить его.

Морайя, казалось, другого и не ожидал. Он лишь кивнул.

— Хорошо, начни тогда с нас.

Сделав шаг ко мне, он выжидательно упёрся в меня тяжёлым взглядом. Мне не особо требовался тактильный контакт, достаточно было визуальной связки, но я все же приблизился и коснулся пальцами его лба. Температура намного превышала норму, и он был влажным от пота. Нити силы проникли в него, сорвавшись с моих ладоней, и принялись исправно передавать мне информацию обо всем, чего касались. Чудесные нити Тса способные как разделять и уничтожать, так и сшивать, залечивать. Морайя приближался к стадии необратимости, ещё день и лечить было бы бесполезно, как тот будущий труп на носилках.

Изучив все необходимое, я приступил к работе. Это было не слишком сложно, но неприятно — копаться в чужом и отвратительном тебе организме. Я нашел очаг болезни и выжег его (при этом агру едва различимо застонал), а дальше началось самое сложное: выстроить барьер, чтобы навсегда обезопасить клетки тела от разрушающих их вирусов. Далеко не сразу удалось слепить нечто подобное — прежде я никогда не увлекался лечением и познания мои в этой области были весьма скудны. Когда я наконец закончил, агру стал выглядеть гораздо лучше: дыхание выровнялось, с кожи сошел мертвенный серый оттенок.

— Скольких ты сможешь излечить за сутки? — спросил он, пока я жадно лил в пересохшую гортань принесенную мне воду.

— Тридцать, быть может, сорок.

— Три сотни. И мы дадим вам все, что требуется.

— Зачем мне будут нужны открытые врата на Сель, если я сдохну от перенапряжения раньше? Не думаю, что остальным такое тоже придется по душе.

— Две сотни. Знаешь ли ты, что, чтобы закрыть когда-то врата, нам понадобилось двадцать жертв из нашего народа и бесчисленное количество людских смертей? Вряд-ли, чтобы вновь отомкнуть их сейчас, потребуется меньше.

— Сотня. Те, что отдадут свои жизни, сейчас уже одной ногой в могиле. Уверен, у вас немало таких, как тот, кого вы принесли на носилках. Так что нынешние жертвы будут не так страшны.

— Не тебе судить о страшном, проклятый. Начинай! Будет брошен жребий, и к тебе приведут тех, кому должно остаться в живых.

А дальше потянулись самые тягучие и тяжёлые часы для меня за последние годы. Сначала сила пенилась и искрилась внутри, я с лёгкостью вытягивал ее, свивал в нити, но с каждым следующим пациентом она стремительно уходила, и я не успевал восстанавливать резервы.

Я сбился со счета времени и счета больных, сквозь которых проходил. Настал момент, когда я понял, что абсолютно пуст — не осталось и тех крупиц, что я бережно собирал в заключении. Даже просто стоять и двигаться было трудно. Морайя, пребывавший все это время на границе моего восприятия, не сводил с моего лица равнодушных глаз.

— Сколько ещё? — Каждую букву приходилось с болью продавливать сквозь гортань.

— Много, но меньше, чем было.

— Я не могу больше. Я выкачен. Мне нужно два-три дня на восстановление, иначе я бесполезен.

Он покачал головой.

— У нас нет столько времени. Был озвучен договор, и если ты не выполняешь свою часть сделки, мы отказываемся от своей.

— Ты не видишь, что я черпаю уже из себя? Много ли вам будет проку от моего трупа?

— У нас был договор, ты согласился.

Я стиснул зубы — с такой силой, что в висках что-то щелкнуло.

— Дай мне час, в одиночестве.

Он замешкался на пару мгновений.

— Час возможен, — кивнув, старец вышел.

Я не рассчитывал успеть восстановиться за это время. Все остатки своих мыслительных способностей кинул на поиски возможности не сдохнуть в самые ближайшие часы. Ни один из способов быстро набрать сил мне не подходил, да и было их не столь много. Вытянуть энергию из других — вряд ли Морайя позволит убивать одних агру ради других, да и много ли наскребу с умирающих? Были обряды, позволяющие зачерпнуть силы из окружающего мира, но этим ведали женщины тса, и я понятия не имел, как они их творили. Вот только одно, пожалуй — нечто неуловимое, оставшееся во мне не памятью даже, а лишь отголоском воспоминаний: случайно услышанные обрывки легенд о том, что алхэ может усилить любого из тса. Точнее, так: рядом с алхэ сила тса возрастает вдвое. Правда, вспомнить, должна ли женщина для этого пройти инициацию и скрепление, я не мог, как и не знал, касается это любого из моего народа или только предначертанного для нее. Как бы то ни было, сейчас это был самый доступный для меня вариант, больше того — единственный.

Веспу доставили быстро. Наши хозяева не выглядели удивлёнными моей просьбой, но вот она, стоило ей переступить порог зеркальной комнаты, наполнила пространство расспросами. Я слышал звуки, но они лишь касались моего сознания, но не проникали внутрь. Глубоко вздохнув, я коснулся ее плеча. Резко заломило спину, лишённую крыльев, в мозг хлынули ее мысли и эмоции. Я старался не впускать их глубоко, не запоминать и оградить от своих. И все же она замерла, словно захлебнувшись. Прости, девочка: знаю, что это очень неприятно, возможно даже, больно.

Я сам удивился, как легко удалось мне зачерпнуть часть ее силы. Поток ветра, пахнувшего летним полем, зноем и высушенной травой, ворвался в меня, наполнил и обжег.

Теперь все стало по-другому. Я перестал быть один, я ощущал ее присутствие за спиной. Я безжалостно черпал из нее свет и тепло — и раздавал чужим и неприятным мне созданиям... Их нескончаемая череда, наконец, иссякла. Морайя дотронулся до моего плеча, и я вздрогнул от его холодного прикосновения.

— Довольно! Ты выполнил свою часть обещания, проклятый.

С тихим стоном Веспа осела на пол, но я не отпустил ее. Мне не нужно было говорить вслух, что бы она услышала мои слова.

— У нас есть ещё одно дело. Уверен, ты захочешь помочь, — беззвучно прошептал я ей.

Плечо ее дрогнуло.

— Мне нужно, чтобы пришел полукровка, что был с нами, — обратился я к агру.

— Это не было оговорено.

— Я думаю, я это заслужил.

— Если у тебя остались силы, ты можешь спасти ещё несколько жизней.

— Я спас достаточно агру сегодня.

Он молчал, лишь выжидательно смотрел в упор.

Я обернулся на бледную и дрожащую Веспу. Поймав отголосок моих мыслей, она кивнула и выпрямилась.

— Хорошо, — бросил я. — Меняю ещё двоих на одного.

Агру улыбнулся.

Когда привели удивлённо озиравшегося Рийка, Веспа, державшаяся из последних сил, состроила максимально бодрую мину.

— Все нормально, расслабься. Он хочет помочь, — девушка погладила вошедшего по плечу.

— Помочь в чем? — не поддавшись на ласку, подозрительно осведомился он.

Мне не хотелось тратить силы ещё и на разъяснения, но я понимал, что лучше все же их сделать, чтобы он хотя бы не препятствовал мне.

— В скором времени ты станешь обузой. И однажды это может поставить под угрозу всех остальных. Я не уверен, что смогу реально помочь, но без моего вмешательства шансов у тебя нет вовсе.

Он стиснул зубы, от злости или обды. Я прикрыл глаза. С ним нужно было по-другому: Рийк — не агру, что готовые запустить меня куда угодно, лишь бы помог излечиться. Он сопротивлялся. И без того обессиленный, я двигался против течения его воли, и каждый шаг давался с трудом. Где-то на границе сознания, я ощущал присутствие Веспы. Она что-то ласково нашептывала, успокаивала, и мне сложно было разобрать, ко мне или к нему относились ее слова. Но все же стало полегче, и я сумел осмотреться. Пламя и камень — так ощущались мною его силы. И хрупкий мост сознания между ними — подпаленный огнём и засыпанный булыжниками. И как он еще держался...

Я услышал, как испуганно всхлипнула Веспа. Стоило хорошенько подумать. Я плохой лекарь, да и хороший вряд ли сумел бы излечить его. Возможно, сразу после рождения что-то и могло бы получиться (когда силы не стали еще проявленными и мощными потоками, стремящимися к взаимному уничтожению). Сейчас — нет. Всё, на что я был способен — только слегка отсрочить неизбежное.

— Послушай, Рийк. Ты сам понимаешь, что ситуация скверная... — начал я осторожно.

Странно и непривычно, наверное, ощущать голос внутри собственного сознания. Чуждый, посторонний голос. Да еще говорящий о том, что ты и сам уже давно понял, но понимание это загнал глубоко-глубоко, потому что невозможно и страшно.

— Пусть она не слышит, пожалуйста...

От его бравады и показательной злости не осталось и следа. Испуганный подросток молил меня, и я не мог отказать. Я укутал Веспу коконом тишины: она будет рядом, но не различит моих слов и его ответов. Естественно, потом будет волна возмущения, но это позже... не сейчас.

— Ты сильный мальчик и очень долго боролся. Но всему когда-нибудь приходит конец, и предел твоих сил и твоего разума уже близок.

— Ты можешь с этим что-нибудь сделать?

Я задумался, подбирая слова.

— Не дай мне сойти с ума! Только не безумие, смерть лучше. Ты можешь убить меня сейчас, чтобы я не стал, как ты говоришь, обузой или помехой.

— Нет, не теперь. Я построю стену и запру одну из твоих сил. Это будет временная преграда сродни лёгкой повязке на зияющей ране, но лишний месяц или чуть больше она тебе даст. Приступов не будет. Тебе нужно выбрать ту, что ты хочешь оставить.

— Что это значит?

— Подумай, кем ты хочешь прожить оставшееся тебе время — миин'ах или къерго.

— Къерго, — ответил он, не раздумывая, чем удивил меня. Но уточнять причину столь странной решительности я не стал.

Словно оправдываясь перед о мной, он добавил:

— Я не хочу, чтобы кто-то смог мною управлять, тьерто или гельма — это важнее прочего.

Строить стену оказалось сложнее, чем я предполагал. Огонь отчаянно сопротивлялся, и мне приходилось отступать. Боль, которую я ощущал, была немалой, но гораздо страшнее была невозможность оградить от этой же боли алхэ. Я слышал ее тихие стоны и всхлипывания, и с каждым из них мне хотелось остановиться и повернуть эту пытку вспять. Удерживало лишь понимание, что, сделай я так, она будет первой, кто накинется на меня с обвинениями.

Когда наконец все было закончено, я зашептал Рийку, по-прежнему неслышно для девушки:

— Запомни, когда ты почувствуешь огонь или пророческие сны придут к тебе — это будет знаком, что стена готова рухнуть и твоё время на исходе. До тех пор приступы не побеспокоят тебя.

Я дождался понимания в его глазах и лёгкого крика и только после этого отпустил Веспу, тут же опустошенно отключившуюся. Не прошло и пары мгновений, как мои ноги тоже подкосились, а сознание уплыло из обессиленного тела.

Естественно, времени, чтобы прийти в себя и скопить хоть немного сил, нам не дали. Уже на следующее утро все мы, и в том числе и бледная до синевы Веспа, присутствовали на совете агру. Правда, состоял он только из Морайя и до сих пор выглядявшего виноватым Ксана. Как и предполагалось, именно он вступил "добровольцем" в нашу разношерстную компанию. Печать дома Агру, оказавшаяся простой холщовой повязкой со свинцовой блямбой в форме книги, украшала его плечо. А подле ног сиротливо жался заплечный мешок.

Комната, в которой мы разговаривали, была чем-то вроде библиотеки, где стеллажи с древними книгами перемежались железными ящиками со сверкающими экранами, видимо, заимствованными у людей и доработанными серыми. Одна из книг лежала перед Морайя, и он задумчиво водил по ее страницам сухим узловатым пальцем.

— Чтобы отворить врата, вам понадобится шесть печатей — от каждого великого дома. Но замкнуть их за вами мы не сможем, если только не уничтожим навсегда. Значит, этот путь для возвращения вам будет закрыт. Если вы действительно найдёте прорыв или сломанные врата обратно, Ксан, или вернее Эо, может быть, сумеет отворить их для вас. Для того чтобы рассчитать точную вероятность этого события, у нас слишком мало данных.

— В какое место на Сель приведут нас врата из Норильска? — Раш, как никогда, был собран и сосредоточен.

Морайя пожал плечами.

— Если ничего не сбито и Хаос не сломал своим присутствием траекторию, это должно быть где-то невдалеке от столицы тьерто. Мы не знаем, как сейчас работают врата на самой Сель. Но в любом случае вам было бы полезно побывать в Рахте: там могли сохраниться утраченные нами знания о Хаосе.

— А те, что не утрачены вами, что говорят? Каковы наши шансы на выживание?

— Они, как ни странно, достаточно высоки. — Морайя поскреб жёлтым ногтем пергамент на столе, словно очищая страницу от невидимой грязи. — Хаос не любит пустынные, лишённые разума места и, скорее всего, пока не учует вас, будет обитать в родной ему бездне, в горах Нарвата, столь хорошо знакомых Асаи. Вам могут встретиться создания, поглощённые им — бывшие когда-то жителями Сель и не успевшие сбежать на землю. Мы не знаем, насколько долог их век и во что они превратились за время нашего отсутствия.

— Перспективы не ясны, будущее туманно. Когда нужно принимать решение? — вчера, — пробормотала Таат.

— Нет смысла оттягивать тьму за хвост, — Зарак нетерпеливо рубанул воздух ладонью. — Когда мы сможем перейти?

— Тебе так не терпится попасть в объятия Хаоса? — выгнул бровь Таль.

— Нет, мне не терпится вернуться домой, — в голосе къерго отсутствовала привычная агрессия, сейчас в нем звучала надежда.

— Не стоит рассчитывать, что ты найдёшь там утраченное вашим народом, — заметил Раш задумчиво и печально.

— Пусть так! Но шансов найти это на Земле нет вовсе.

— Нам нужно полдня на подготовку.

Произнося это, Морайя отчего-то пристально смотрел на меня. Мне оставалось лишь пожать плечами.

— Полдня или полгода, для меня нет никакой разницы. Решайте сами!

Оторвав от меня напряжённый взор, Морайя обратился к Рашу как к главе нашего маленького отряда:

— Если возникнет такая необходимость, Эо может снять запечатывающие его клейма. Но этот процесс невозможно обратить вспять. И я советую придержать такую возможность на крайний случай.

Я сглотнул воздух, застрявший комком в горле, и уловил, как присвистнула Таат и усмехнулась Йали.

— Я даже не знаю, хорошая это новость или не очень, но буду иметь ввиду. А теперь, Зарак прав: незачем медлить. Чем раньше мы выступим, тем лучше, — Раш кивнул, обозначая окончание разговора.

— Пусть будет так. Можете отдохнуть и попрощаться с Землей. Когда наступит нужное время, вас найдут и приведут к вратам.

Морайя вернул тьерто кивок, умудрившись переплюнуть его в надменности лица.

Я поймал Веспу на выходе из "библиотеки". Поймал в буквальном смысле, ухватив за локоть. Ее это не удивило.

— Надо поговорить, — бросив взгляд на недовольно сопящего поодаль Рийка, я добавил: — Наедине.

Сопение усилилось, но под взглядом подруги он все же повернулся и исчез за поворотом одного из бесчисленных коридоров Ларнаха.

— Говори — вокруг никого нет, — Веспа демонстративно огляделась.

— Тебе незачем идти.

— Что? — Ее брови так потешно поползли вверх, что я едва удержался от улыбки.

— Здесь твой дом. Сель для тебя чужое и опасное место. Ты должна остаться. Тебе будут рады здесь или же ты можешь вернуться в Милан.

— Должна? У нас принято верить в Судьбу. Не знаю, как у других, а моя точно была предрешена. Может быть, в тот момент, когда вместо обычного камня выбора мне досталась печать мёртвого дома, твоего дома.

— Половина печати, — автоматически поправил я.

Она усмехнулась.

— Невозможная половина печати, не принадлежащая нашему миру. А может быть, моя судьба была решена еще раньше — когда я нашла раненого полукровку в руинах. Или до этого, в момент моего рождения, а то и раньше. В любом случае выбора у меня нет, как, впрочем, и у любого из нас. Судьба — барышня вредная, капризная, но очень настойчивая.

— И все же мне было бы спокойнее, если бы ты осталась, — я сам не понимал, что я несу, но контролировать слова уже не получалось.

— Я знаю, — она улыбнулась и внезапно коснулась кончиками пальцев моей щеки. — Как ты ни старался, ты не мог, черпая из меня силу, не поделиться собой. Мы поговорим об этом, только не сегодня. Мне хотелось бы попрощаться с этим миром — моим миром.

Что я мог? Я лишь кивнул и отступил, признавая за ней право на ее Судьбу и на ее решения.

Мне незачем было прощаться с Землей: она была лишь символом моей тюрьмы, но никак не полюбившимся местом. Не хотелось бездумно бродить по пустынным коридорам Ларнаха, но идея выбраться за его пределы тоже не нравилась. К тому же, я прекрасно чувствовал местонахождение врат, и, чтобы добраться до них, проводник мне не требовался.

Я пришёл гораздо раньше срока, но стоявший у нужных мне дверей агру без слов пропустил меня, лишь покосился недовольно. Я прошёл сквозь них и оказался вне Ларнаха и остальных территорий агру, как и прочих выходцев с Сель. Это место находилось в самом центре Норильска и в то же время вне его. Здесь над головой не было ни Сети, ни Купола, лишь чёрное и звёздное северное небо. Колючий холод кусал лицо, белый снег скрипел под ступнями. Шесть серых гранитных клыков устремлялись вверх по обеим сторонам округлого холма.

Постепенно стали появляться агру, все больше и больше. Они разводили костры и чертили на снегу руны, используя вместо краски собственную кровь. Они приносили сородичей и укладывали их на землю. Если бы не лёгкое подрагивание рук и губ, те казались бы мёртвыми. Другие, шатаясь, приходили сами. Еще не трупы, но тоже обреченные — те, кому не выпал счастливый жребий спасения через меня. Всё происходило в полнейшей тишине, только скрип снега и тяжёлые вздохи-всхлипы больных.

Я не знаю, сколько прошло времени за этими приготовлениями, печальными и завораживающими, но, когда я отвлёкся и отвернулся от врат, все наши уже были рядом. Таль едва держался. Еще бы — столько страдающих в одном месте. Подумалось,что ему это путешествие даётся гораздо труднее, чем прочим. То обезумевшие от горя оръявит, то умирающие агру — невозможное испытание для эмпата.

Последними появились Морайя с Ксаном. Старец что-то шептал на ухо своему спутнику: последние указания или древние секреты. При приближении к нам разговор был завершен.

— Те трое, у кого нет печатей, ступайте в центр, — распорядился Морайя. — Остальные займите место у колонн. Вы сами поймете, как нужно действовать. Мы хотели бы пожелать вам удачи, но вряд ли наши пожелания и благословления будут иметь силу перенестись с вами на Сель.

Внутри врат Веспа и Рийк начали дрожать, практически синхронно. И вряд ли один ледяной ветер был тому причиной. Я положил руку на плечо девушки, забирая часть ее страха, и, помедлив, опустил вторую на голову полукровки. Тот дернулся, но не отстранился, тоже заимствуя мое тепло.

Первой к колонне шагнула Йали. Она коснулась печатью серого камня. Агру за ее спиной выгнулись, из груди каждого потянулись неразличимые для глаз смертных нити энергии. Вспыхнули руны. Камень заискрился, столб синего света, вырвавшись из него, ударил в небо. Убрав печать, оръявит присоединилась к нам. А рядом уже загорелся зажжённый алым, камень Таат. За ним, зеленый столб от Таля, бурый от Зарака, серый от Раша и белоснежный от Ксана. Нити энергии агру вплетались в этот разноцветный поток. Пока они еще живы, их смерти понадобятся для того что бы сломать за нами врата, тогда от их тел останется лишь пепел и снег вокруг перестанет быть белым и покроется разводами грязи и тлена.

Все были рядом, тесно прижавшись друг к другу, а ветер стал ураганом, срывающим кожу с щек и лба. Перекрывая его грохот, звучали монотонные мантры Морайя. И земля под нашими ногами начала течь, вместо нее осталась лишь бездна, в которую мы медленно погружались. Холод и свет вокруг, ветер и одиночество. Неужели я возвращаюсь домой? В мой покинутый, брошенный, сожранный Хаосом дом. Разве мог я надеяться, что этот момент когда-нибудь наступит…