Дожить до весны (гет)

Ожидание весны — это как ожидание рая.

Стивен Кинг "Мизери"

Маглор убрал лютню в чехол и сел на высокий стул, что стоял возле барной стойки. Посетители таверны толпились рядом, прося спеть что-нибудь еще, но Маглор всем отказывал. Пел и так весь вечер, теперь саднило горло, ведь простуда так и не прошла. Простуду он подхватил, скитаясь по берегу моря — влажный соленый ветер, частые дожди, ночевки под открытым небом. Так было, пока он не набрел на эту таверну, решившись, наконец, приблизиться к людским поселениям. Он не знал, что скажут люди, увидев его — от всего пережитого, от длительного одиночества Маглор сторонился всех. А они, тем не менее, приняли его с радостью. Наверное, в тавернах всегда так, в этой, по крайней мере, точно. Каждому скажут: «Заходи, брат, располагайся, будь как дома».

Какая-то девчонка, наверное, дочь одного из посетителей, подергала его за край плаща:

— Вы еще споете что-нибудь? — спросила она.

— Нет, — вздохнул Маглор, — не сегодня. Мне говорить-то больно.

Девочка опустила голову. Оглянулась, будто боялась чего-то (папа велел с незнакомцами не разговаривать!) и кончиками пальцев погладила Маглора по руке. И тут же, словно совершила что-то постыдное, убежала и скрылась в толпе. Маглору даже стало грустно, что он не смог порадовать это чудное создание, но, несмотря на это на душе стало тепло.

Тепло Маглору не было уже долго, но он не мог точно вспомнить сколько. В Валиноре он не ощущал времени, и сейчас, когда остался один из всех, не ощущал тоже. Погода на берегу почти не менялась: пасмурно, редкий дождь, водная пыль от волн. Заморозки по ночам — все-таки уже осень. Холод, снова холод, думал он каждое утро, просыпаясь от того, что дрожал всем телом, и боялся, что совсем замерзнет и не доживет до весны. Хоть в жизни и случилось столько страшного: гибель всех братьев, крах всего, что когда-то имело значение — Эру, да это и не жизнь вовсе! — весны Маглор по-прежнему ждал, как чего-то прекрасного.

Будет солнечно. Голубое небо, блики на холодной воде…

Он прокашлялся и сунул руку в карман. Достал деньги, заработанные за вечер. Конечно, стоило бы сэкономить, не тратить сейчас, а если подумать, зачем ему золото на пустынном берегу? В чаек кидать? Жребий бросать, что сыграть или спеть или уж замолчать, дабы не сотрясать воздух?

Маглор огляделся. В таверне стоял полумрак. Было шумно. Мужчины пили эль, что-то ели и разговаривали, сильно жестикулируя, чудом не сбивая кружки со стола. Меж столов сновали женщины в фартуках. Пахло древесным дымом, жареным мясом и луком. Больше всего Маглору хотелось лечь и полежать с закрытыми глазами — от долгих странствий болела спина. Да еще простуда… Он почувствовал, как опять першит в горле и закашлялся, прикрыв рот рукой. Не заражать же народ. Из-за кашля Маглору показалось, что горло изнутри ободрали теркой.

— Что, простыл, певец? — услышал он женский голос, — Ты бы полечился, а то совсем свой дивный голос потеряешь.

Подняв голову, он увидел хозяйку-трактирщицу. Она стояла за барной стойкой, протирала пивную кружку. Кивнула что-то официантке и, поняв, что работы пока нет, подошла поближе, чтобы было лучше слышно. Маглор отметил, что она молода, миловидна, а с лица не сходит улыбка. Таким людям хочется изливать душу, когда накопилось мыслей и слов слишком много, чтобы держать их в себе. На трактирщице было бежевое клетчатое платье с длинной юбкой и коричневый фартук. Темные волосы она заколола наверх.

Маглор не ответил. Вздохнул и кивнул головой.

— Тебе, поди, и говорить больно, а? — спросила она, — тебе, может, вина налить горячего?

— Я не знаю, хватит ли мне денег, — прохрипел он, — мне еще ночлег надо будет оплатить.

Горло пересыхало и саднило нещадно. Хозяйка посмотрела на Маглора, протянула руку и похлопала его по плечу. Маглор чуть улыбнулся. Трактирщица отошла к очагу, принялась возиться с каким-то котелком. Маглор еще раз огляделся. Посетители потихоньку расходились, но народу оставалось еще довольно много. Мужчина в длинном сером плаще шел к выходу, ведя за руку девочку, наверное, это была его дочь. Маглор узнал в ней ту самую девчонку, подбегавшую к нему, вроде она, очень похожа, хотя ведь толком не рассмотрел. А она повернулась и помахала ему рукой, прежде чем за ней и за ее отцом закрылись двери.

То-то же. Сейчас домой, где ждет теплая постель, потом заснут, а утром станут делать то, что привыкли — Маглор не знал, что именно, но ему казалось, что у этих людей все хорошо. Они не скитаются по пустынным берегам, не играют на лютне глупым чайкам, не думают о потерях, сером небе, смысле этого существования. И нет никакого, даже глубинного, страха не увидеть солнца и не дожить до весны.

— Держи, — трактирщица снова похлопала его по плечу, выдергивая из грустных мыслей, — об оплате не беспокойся, это за счет заведения.

Маглор увидел, что она протягивает ему кружку. Над напитком поднимался пар, а пахло от него так восхитительно, что Маглор, не тратя время на то, чтобы напиток немного остыл, сразу сделал большой глоток. Горло не обжег — хозяйка все-таки остудила или нагрела не очень сильно. Маглор почувствовал, как по телу разливается тепло. В кружке оказалось сладкое вино с корицей и гвоздикой. Гвоздики было так много, что щипало язык.

— Спасибо, — сказал он, — даже не знаю, как тебя благодарить.

— Не беспокойся об этом, — улыбнулась она, — я же видела, что тебе плохо было, а сейчас прямо голос изменился. Ты где такую простуду подхватил?

— На берегу. Сейчас холодно, ветер, а плащ мой уже изрядно сносился, — он поймал себя на мысли, что начал жаловаться на жизнь и сам себя одернул, — да не бери в голову. Это пройдет.

— Пройдет, куда денется, но ты все-таки себя не запускай. А то, сам понимаешь, зима скоро, под сегодняшний дождь не попади.

— Сегодня будет дождь?

— А ты не заметил? — удивилась она, — воздух тяжелый, птицы над водой кружат. Точно ночью хлынет.

Маглор вздохнул. Надо найти ночлег, ночевать сегодня на берегу — легче сразу утопиться. Не хотелось даже выходить из таверны. Здесь тепло, пусть и душно, шумно и от запаха еды сводит живот. Раз уж ночь обещает быть холодной… Маглор знал, что в тавернах можно снять комнату на ночь. Не хоромы, конечно, узкая комнатушка с кроватью и комодом. Эру, да и ладно бы, да хоть на досках под столом. Только не на берег. Слишком уж не хотелось ночевать под дождем.

Он отпил еще и устроился поудобнее, положил руки на стойку. Почувствовал кончиками пальцев теплое немного рассохшееся дерево. Трактирщица с кем-то разговаривала, но его из виду не выпускала, то ли хотела сказать что-то еще, то ли у нее были какие-то свои причины. Маглор улыбнулся. Вокруг скопился народ: на соседнем стуле устроился молодой парень, заказал еще имбирного эля, две официантки что-то обсуждали на ходу — щебетали как птицы. Посетителей оставалось все меньше. Оно и неудивительно — Маглор помнил, что таверна работает не круглосуточно. Уже поздно, скоро закрытие, и надо куда-то уходить, а уходить не хотелось.

Трактирщица рассчитала очередного посетителя, что-то кому-то сказала, что-то поручила и вернулась к Маглору. Он, увидев, что она подходит, залпом допил все, что оставалось. Вино немного остыло, но все равно еще оставалось горячим.

— Благодарю еще раз, — сказал он, — теперь хоть говорить нормально могу.

— А петь можешь?

— Могу, наверное, но не хочу. Устал, да и не вспомню сейчас того, что стоило бы спеть. Пора репертуар менять, а у меня последнее время совершенно нет вдохновения, — он снова одернул себя, — извини, что я жалуюсь.

— Да ерунда. У тебя такой вид, словно ты долго ни с кем не разговаривал.

Маглор усмехнулся.

— Так и есть.

— Говори, если хочешь. Я к этому привыкла. Часто приходят, — протянула она, — в основном рыбаки. И болтают что-то, кроют благим матом всех, а иногда выпьют — начнут молодость вспоминать. Мол, кошмар, что было, все-таки война, Моргот и все такое. А с другой стороны — они же были молоды, не то, что сейчас — пни замшелые, хотя времени-то прошло всего ничего. Война старит людей... Менестрели редко заходят. А уж эльфы подавно. И в основном неразговорчивы. Иногда даже думаешь, что голос у них настроен только под пение, а разговаривать они не умеют.

И она засмеялась. От ее смеха и болтовни Маглор расслабился. Он знал, что не стоит выбалтывать все, уж лучше вообще помолчать, но обстановка его радовала. За спиной хлопнула дверь, хозяйка с кем-то поздоровалась. Маглор не стал оборачиваться. Смотреть на дверь, как на лишнее напоминание, что отсюда придется уйти, не было никакого желания.

— Извини за такой вопрос, — сказал он трактирщице, — а как тебя зовут?

— А что тебе мое имя? Стихов ты мне посвящать не будешь, песен — подавно. Свое имя я не слишком люблю. Хотя знаешь, зашел как-то сюда один капитан. Из эльфов, уж без понятия, что он в нашем захолустье забыл. Говорил что-то о тех берегах, свете, о чем еще там дивные эльфы болтают. Этот был точно из дивных — арфу ему дай, будет Эру славить, оды слагать. Хотя моряк вроде, уж не знаю, с чего такой. Ну, так вот, разговорились мы с ним. Уж не помню, о чем именно, но в конце разговора он назвал меня знаешь как?

— Как? — заинтересовался Маглор.

— Кендамаре. Читающая судьбы. Вот чудак тот капитан, и как его так назвать меня угораздило? Но мне нравится, есть в этом что-то. Теперь некоторым так представляюсь. Можешь меня так звать.

— Кендамаре, — протянул Маглор, — красивое имя. Может, вправду судьбы читаешь?

— Пробую. Пока ни разу не получилось, но как знать, как знать… — она усмехнулась, — а тебя как величать? А то ты тоже не представился.

— А что тебе мое имя? — передразнил он, — Ладно, что уж. Меня зовут Маглор. Надеюсь, тебе мое имя ничего не говорит.

Она на секунду задумалась.

— Нет, ничего. Тебе еще налить? Тут осталось немного, где-то на полчашки.

— Да, спасибо большое.

Кендамаре плеснула ему еще горячего вина (Маглор отметил, что в чашку попала вся гвоздика, что лежала на дне), бросила: «Подожди меня тут» и убежала куда-то наверх. Через мину за стойку зашла другая девушка в таком же платье, как и Кендамаре, только без фартука. Она достала из ящика под стойкой большую книгу в твердом кожаном переплете и стала что-то туда записывать. Некоторые посетители — их оставалось совсем немного, — подходили к ней, что-то говорили, а она все писала, не поднимая головы. Маглор отпил из кружки и краем глаза заглянул в книгу. Девушка аккуратным почерком вписывала в колонки таблицы какие-то имена, цифры и даты. Сегодняшнюю дату Маглор не разглядел, да и было неинтересно.

— Не смотрите, вы меня отвлекаете. Я не люблю, когда кто-то пялится, как я пишу.

— Извините, пожалуйста, — смутился Маглор, — а что это?

— Книга учета посетителей. Если вы хотели остановиться тут на ночлег, то все комнаты уже заняты. Если нет — то не мешайте мне, а то я постоянно сбиваюсь.

Маглор вздохнул и отвернулся. В зале уже не оставалось посетителей, сидели только несколько человек в длинных плащах и с большими сумками: путники, моряки, сошедшие на берег, дабы пополнить запасы провианта и воды. Какая-то пожилая пара с большим свертком, в котором что-то звенело. Торговцы, наверное, подумал Маглор, а я опять оказался лишним, которому не хватило места. Наблюдать почти опустевшую таверну было непривычно. Запах жареного мяса и лука сменился на запах дорожной пыли и морского ветра.

На лестнице послышались шаги, и Маглор увидел, что Кендамаре спустилась. Она переоделась, и теперь была в длинном шерстяном черном платье и плаще от ветра. Она подошла к девушке с книгой и что-то начала ей говорить. До Маглора долетали только обрывки слов, в единый смысл они не складывались. Он снова глянул на путников и увидел, что плащи у них сухие, значит, дождя еще нет. Может и не будет, дай Эру, чтобы не было. Вроде ерунда, подумаешь, дождь, но так не хочется ночевать под ливнем, а наутро заходиться таким кашлем, что будет казаться, что отрываются куски легких. Маглор вздохнул и поднялся со стула, повесил чехол с лютней на плечо. Допил то, что оставалось в кружке, и поймал губами гвоздику. Говорят, очень полезная штука. Может, от простуды поможет — слабая надежда, хватание за соломинку, но попробовать не грех.

Кендамаре закончила разговор и подошла к Маглору, снова похлопав по плечу, словно они знали друг друга давно — давно даже по эльфийским меркам. Он не стал ничего говорить — его это не смущало. Он думал только о ночном дожде. Хоть бы не было, Эру, там же на берегу даже укрыться негде, хоть бы не было… Мысль о том, что там нечем согреться, кроме плаща, да и нечего есть…. И почему я не закупился провизией в этой таверне, подумал он, заболтался с милой девой, а теперь опять голодать до утра. Не идти же ночью что-то искать — сил никаких. А об охоте и думать не хотелось.

— Какие планы? — спросила Кендамаре. — Куда ты теперь?

Ну вот, прямо по больному!

— Я не знаю. Тут мест нет, — он вздохнул, — наверное, на берег.

— Зачем тебе на берег?

— Ночевать же где-то надо. В окрестностях таверны людно…

Кендамаре помолчала пару секунд, и всплеснула руками, когда до нее дошел смысл сказанного.

— Эру мой! Какое «ночевать на берегу», с твоим-то кашлем! С ума сошел!

— Да не переживай за меня, — вздохнул он, — не впервой.

Трактирщица посмотрела на Маглора так, как смотрела когда-то Нерданель. В ее взгляде так и читалось: «Ты городишь несусветные глупости!» Она задумалась, схватила эльфа за рукав и поволокла из таверны прочь. Подходя к двери, она оглянулась, не забыла ли чего, но, видимо, решив, что не забыла или же махнув на все рукой, отворила дверь и вышла на улицу, таща Маглора за собой.

На крыльце таверны было светло, ибо горели факелы, но дальше — темнота, хоть глаз выколи. От конюшни доносилось фырканье лошадей, где-то далеко шумели волны. Воздух был пропитан влагой и был таким густым, что в нем хотелось плыть. На горизонте виднелись скалы. Тихо скрипела вывеска на ветру.

— Объяснишь мне, что все это значит? Что ты задумала?

Кендамаре повернулась к нему и посильнее закутала его в плащ. Протянула руку и снова взяла Маглора за локоть, уже не резко, словно боясь его спугнуть или рассердить. Маглор заметил, как интересно смотрятся в темноте ее глаза. В них не было одиночества, тоски или беспричинного страха (что если я не доживу до весны?..) В них были доброта и уют, если это вообще можно увидеть в глазах, если это не иллюзия, но ведь глаза — зеркало души, так? А может, и не так. Может, глупости все это.

— Ты жутко простужен, — сказала она, — а собрался ночевать на пустынном берегу. У тебя нет палатки, теплой одежды и провианта тоже, походу, нет. Это, наверное, нагло с моей стороны, но я тебя туда не отпущу.

— То есть — не отпустишь? — не понял он, — И даже если так, то куда мне?

— Ко мне пойдем. На ночь в таверне остается та девушка, а я на сегодня свое отработала, потому свободна.

Маглор очень смутился. Перед глазами промелькнули картины прошлого: вот он был лордом Первого дома, вот он в роскошных одеждах, вот он в Валиноре во дворце возле трона Финвэ… А сейчас негде жить, и девушка, не боясь, по собственной воле зовет его к себе в дом, словно получила право указывать ему, что делать. Я не пущу тебя на берег — раньше это казалось немыслимым, а сейчас он — нищий бродяга, — готов упасть перед ней на колени и благодарить за ее доброту.

— Ты… — прошептал он, — ты зовешь меня к себе?

— Да, — сказала она, — пойдем. Пойдем, я же вижу, как тебе плохо. Не могу я тебя тут оставить, сердце кровью обливается, вот хоть режь ты меня, не могу.

Маглор спорить не стал.

* * *

Сойдя с крыльца таверны, они двинулись направо, туда, где Маглор еще не был. Он всегда почему-то двигался по берегу вправо: дальше, дальше… Они миновали несколько узких улочек, пару лавок, уже закрытых в такой час, прошли через небольшую рощу и вышли к домику, что стоял почти на берегу. От трактира получилось совсем недалеко, притомиться не успели. И до моря было идти всего ничего, только обогнуть деревья да небольшую скалу, торчащую из песка. На берег не пошли, направились сразу к дому. Дом был маленький, из темных коричневых досок. Кендамаре поднялась на небольшое крыльцо и отперла дверь. Маглор подошел поближе и заглянул за порог. Внутри было темно и пахло лесными травами.

— Заходи, — улыбнулась она, — сейчас, свет зажгу.

Маглор переступил порог и прислонился к дверному косяку, чтобы ничего не сломать и не уронить в темноте. Со светом Кендамаре возилась довольно долго, но когда нашла, наконец, спички, загорелись свечи, и Маглор прошел узкий коридор и смог осмотреться. Комната, где он оказался, была небольшая. Тут Кендамаре, очевидно, готовила и занималась повседневными делами. Печь, два стола, один маленький, другой побольше. Шкаф с кухонной утварью. Обычная кухня, небольшая, но уютная. Сразу создавалось впечатление, что люди тут живут небогатые, добрые, всегда с радостью принимающие гостей. В противоположном углу приютилась узкая кровать, накрытая темным покрывалом. По стенам на гвоздях висели связки лесных трав — сушились для чая или на лекарства. Из кухни выходили еще две двери. Маглор скинул сапоги и плащ и вошел, не стоять же на пороге.

— Тут кухня, — сказала Кендамаре, — там, за дверью еще комната и кладовка. В купальню через комнату проходить. Короче, осмотрись, но тут все просто, не заблудишься.

— Спасибо, — произнес Маглор уже в который раз, — и что теперь? Какие планы?

Кендамаре присела на край стола и задумалась. Очевидно, плана у нее не было никакого, а решение приютить Маглора у себя возникло у нее спонтанно. Маглору от этого сделалось неловко. Стоит посреди чужого дома, заставляет девушку решать все самой, да еще вопросы задает какие-то… По хорошему, надо бы сходить за дровами, затопить печь, свернуться рядышком калачиком и спать. И не грузить больше никого вопросами. Грузиться он будет потом, молча, в собственной голове, благо на это есть еще целая вечность или сколько там до весны?

Маглор погрустнел от собственных мыслей. Кендамаре встала и подошла к нему поближе. Маглор заметил у нее родинку под левым ухом.

— Так, сейчас растопим печь, нагреем воды. Ты мыться пойдешь, а то ты пыльный и уставший, не спорь, я же вижу, а я пока придумаю чего-нибудь на ужин. Во что переодеться я тебе поищу, у меня что-то из мужской одежды завалялось, тебе по размеру, думаю, подойдет. Пока сгоняй в кладовку, там немного дров есть, потом еще на улице возьмем.

— Будет сделано, добрая леди, — ответил он, — для тебя что угодно.

Она кивнула и улыбнулась. Он пошел было уже до кладовки, но, сделав шаг, остановился и коснулся рукой ее плеча. Кончиками пальцев почувствовал шерстяную ткань ее платья. Поймал несколько удивленный взгляд, но не обернулся, а зашагал быстрее. В доме было прохладно — скорее бы растопить печь, этак совсем можно замерзнуть. Перед дверью он все-таки обернулся. Кендамаре снова приняла задумчивый вид и смотрела теперь куда-то под ноги.