Закон не писан (джен)

Дуракам закон не писан,

Если писан, то не читан.

Если читан, то не понят,

Если понят, то не так

Народная мудрость.

Пламенеющие блики заката на стёклах сменились на огни не самого большого города Ирландии. Мужчина отложил перо, потянулся — в шее хрустнуло. Недовольно скривившись: «Смазать надо!» — расправил плечи. Магический Голуэй пробуждался к ночной жизни. «Пора открывать лавочку», — сказал сам себе хозяин небольшого домика в престижном районе.

Мистер Севильяр Дазенкур Сганарель, для врагов — СД, для друзей… — а не было у него друзей — принимал на комиссию магический антиквариат. Дело он имел с людьми, в основном, скрытными и поэтому работал по ночам. Так безопаснее, с профессиональной точки зрения. Никто бы не назвал его душой компании, но с соседями он ладил. Даже мрачноватая внешность не портила впечатление. Он выглядел как преуспевающий, но несколько замкнутый делец и, очевидно, как закоренелый холостяк. Очень аккуратный, застёгнутый на все пуговицы. При общении с постоянными клиентами был немногословен, порой излишне язвителен, но в целом вполне терпим. Парикмахер из соседнего салона мало мог сказать о нём, что странно, потому как именно в кресле цирюльника люди склонны расслабляться и болтать о себе. Мистер Сганарель предпочитал говорить о других…

В его лавочке не толпился народ, и вообще, положа руку на самое дорогое — на кошелёк, он мог бы работать строго по рекомендациям: нашлись бы и покупатели, и продавцы. Но полтора года затворничества убедили Севильяра в том, что пара-другая новых знакомств в месяц приемлема без ущерба для здоровья и вносит некое разнообразие в его общение с кусачими и вредными фолиантами. Он никогда бы не подумал, что начнёт скучать среди бутылочек с сомнительными жидкостями и всевозможными каталогами и справочниками. Но оказалось, что работа не заменяет обычное человеческое общение. Когда-то вокруг него было много людей, и он не выбирал этот круг; теперь всё было иначе, и это его вполне устраивало.

Мужчина открыл окно, выходящее в небольшой садик за домом. Напротив соседских окон две кумушки зацепились языками. Разговор журчал словно ручеёк. Ручеёк из сплетен. Передовицы «Пророка» и статейки «Придиры» были крайне далеки от чаяний ирландских волшебниц-домохозяек. В них ведь не обсуждались самым живейшим образом последние предположения насчёт изгаженного белья, не строились догадки о том, чья всё-таки соседская кошка стащила свежевыловленную рыбу с подоконника почтеннейшего производителя дамских чулок. При слове «кошка» Севильяр усмехнулся весьма глумливо и раскрыл окно пошире. Эти новости не казались ему незначительными — совсем даже наоборот. Министерские британские законы уже давно его не волновали, а вот не поделившие место парковки для метлы молочница и пекарь — очень даже. Ор и угрозы разгромить лавочки друг друга обещали в перспективе оставить Севильяра без завтрака. Горячечность ирландцев была притчей во языцех, оставалось надеяться, что, выпустив пар, двоюродные родичи (в Ирландии все родичи) помирятся с той же страстью, что и ругались. Так тут часто бывает.

Сова попыталась юркнуть между оконных створок, но застряла.

— Не с таким грузом, милая, — пожалев почтовую труженицу, отозвался антиквар.

Довольная птица ухнула, получив свободу и лакомство. Тяжкий груз больше не оттягивал лапы и совесть, ибо сова опоздала, а опаздывать совы не любят.

— М-да, ежемесячное издание по зельеварению можно смело трансфигурировать в туалетную бумагу, — пожаловался маг Дарвину.

Дарвин — морская свинка — был почётным лабораторным животным. Дважды спасал он своего хозяина от неощутимых человеком ядовитых испарений и трижды — от отравления перебродившим самогоном. В результате совместных попоек Дарвин приобрёл несвойственную этим грызунам живую мимику и шуструю походку. Любопытство у него было врожденное, а инстинкт самосохранения вызывал у хозяина приступы тихой скорбной зависти. Дарвин никогда не пробовал на зуб опасные ингредиенты, потреблял исключительно то, что положили в кормушку, отличал качественный товар от порченного, требовал к себе внимания и обожал, когда с ним разговаривали на профессиональные темы. К сплетням, женщинам и самкам относился брезгливо, предпочитая компанию хозяина и камина.

— Что-о день грядущий нам го-о-о-товит… — пробасил мужчина, разворачивая единственную вечернюю газету всея магической Британии.

Фраза оборвалась, Дарвин обиделся. Хозяин пел редко и довольно фальшиво, но голос у него был сочный, вкуснее обожаемой животиной морковки. Причиной прерванной на полувздохе песни оказался центральный разворот «Совы». В нём чёрным по белому был напечатан поясной портрет мужчины, которого при известной доле воображения можно было бы принять за старшего брата мистера Севильяра. Общего с антикваром был тип лица, нос и, очевидно, те же глаза. Родич, скорее даже — дальний родич. Из той родни, о которой предпочитают не вспоминать даже под Рождество.

— Не красавец, правда? — обращаясь к питомцу, заметил мужчина.

Отчего-то в голосе проскользнули печальные нотки, сдобренные иронией. Дарвин сунул любопытную мордаху в газетный разворот. Сальные патлы, выражение лица между злобным и затравленным; мужчина на фотографии почти не двигался и не гримасничал, но впечатление произвёл на свинку резко отрицательное. О человеческой красоте у Дарвина было своё представление, весьма понятное… Кто вкусно пах — тот и красив. Газета и типчик в ней пахли невкусно, то есть несъедобно. Чихнув и согласившись с мнением хозяина, питомец потопал к камину — сытое брюшко требовало тепла и созерцания.

Газетный заголовок верещал:

« СЕВЕРУС СНЕЙП ОПРАВДАН. ПОСМЕРТНО!».

Статья пересказывала подробности полуторагодовалого процесса «Поттер и К против Аврората и Министерства». «Золотое трио» внезапно грудью встало на защиту своего бывшего профессора Зельеварения, которого, что вскользь упоминалось где-то мелким шрифтом, оставило подыхать при весьма туманных обстоятельствах времени и места. С тем же упорством, с которым Поттер противостоял политике Министерства до Победы, а мисс Грейнджер защищала домовиков ранее, Рон Уизли тянул Британскую квиддичную сборную к пьедесталу ныне, так вот, с этим же маниакальным упорством они защищали доброе имя бывшего Пожирателя и фактического убийцы почти святого А.Дамблдора. Поначалу получалось у них с трудом. Первая статья вышла, как ни странно, в «Придире», содержала больше домыслов и восклицаний, чем фактов, но общественное мнение как-то подустало от смертных приговоров. Хотелось чего-то светлого и доброго: в общем, С.С. из злодея перековался в герои не без помощи Прыткопишущего Пера.

История двойного агента кормила три редакции. Заседания проходили большей частью при закрытых дверях, достоверной информации утекало сквозь эти двери ничтожно мало, так журналисты изворачивались, как могли, и как не могли — тоже. К Тупику Прядильщиков возились экскурсии на Ночном Рыцаре. В доме, где жил профессор, комментариями расписали забор и две стены. И теперь, когда его окончательно, бесповоротно и посмертно оправдали, фанатская лихорадка набирала новые обороты. Скитер пообещала написать книгу о Великом и Ужасном, в Хогвартсе готовились торжественно добавить фамилию невинноубиенного к остальным на Мемориале Павших. Когда Поттера спросили, а не стоит ли отдельно почтить память профессора соответствующей гробницей, мальчик засмущался и выдавил нечто весьма странное: «Тела так и не нашли…»

Портрет профессора пустовал. Засохшая лужа бурой жидкости пинт на восемь — всё, что досталось экспертам. Тень сомнения — и «посмертно» было бы под большим вопросом, впрочем, как и оправдание. Живой зельевар вызывал у окружающих сплошь негативные эмоции; мёртвому — это простили.

Таким был бы краткий, едкий и неохотный пересказ этой газетной эпопеи у Севильяра. Да, был бы, но он никогда не принимал участия в обсуждении очередной горячей новости на эту тему.

Перед тем, как отправить газету в огонь (макулатуру маги не сдают), антиквар ещё раз пробежал глазами центральный разворот. В самом конце читатели оповещались о том, что в третью годовщину Победы состоится торжественное открытие обновленного Мемориала Павших.

— Полтора месяца, Дарвин. Как думаешь, успеем воскреснуть?

Дарвин разлепил сонные глаза и фыркнул. Он не видел смысла воскресать, потому что не умирал, в отличие от его хозяина…

Северус Снейп, кавалер Ордена Мерлина, оправданный Пожиратель Смерти и прочая, прочая, прочая… смотрел, как догорает и корчится в камине собственный портрет.