На вороньем крыле (гет)

Мне бы спать бы и спать на вороньем крыле,

Когда черные гладкие перья щекочут плечо,

Лепестки темноты холодеют в золе,

А к полуночи будет от полной луны горячо...

Она засыпает на его плече, разметав по подушкам серебряно-золотые локоны, щекой ощущая лихорадочный жар его кожи.

Сквозь сон ей кажется, будто легкие перья щекочут ее всю, с ног до головы: сбиваются простыни, она холодеет.

Старается удержать его в своих объятьях, но ничего не выходит. Кости Бриндена вытягиваются, истончаются, руки обрастают перьями, а во лбу алой прорехой открывается третий глаз.

Перья щекочут все ее тело, и вот уже огромный ворон с третьим глазом во лбу, склонив набок голову, внимательно смотрит на нее.

Из глаз его льются потоки крови, но прежде чем Шира в них захлебнется, острые когти ворона подхватывают ее.

Шира летит вверх, как древние драконьи владыки, озирая мир с небес. Только прижимается она не к чешуйчатой драконьей спине.

Под ее щекой — воронье крыло.

Или это плечо Бриндена?

Или ей все приснилось?

Она видит землю с высоты, а лунный отпечаток касается ее обнаженной спины. Горячий, как рабское клеймо.

Шира спит. Шира спит, спит, спит и прижимается к Бриндену все крепче, сплетает свои дрожащие пальцы с его.

Она не может без него дышать.

Ты мне ворон, ты мне воздух

Величиною с кулак смотрят звезды...

Она не может без него дышать, она всякий раз возвращается к нему, будто игрушка кукольницы на упругих нитях.

Но уходит всякий раз — к другим, к другому. Бриндену известна ее суть, у Бриндена тысяча глаз, и каждый впивается в ее плоть, снимает кожу, проникает внутрь не столько телом, сколько разумом, и Шире иногда кажется, что даже в своей голове она — не одна. Он беспощадно вторгается в разум, сливается с ним, и она всякий раз ощущает себя больше чем обнаженной.

С другими легче.

Они не касаются ее души, хотя Эйгор, конечно же, думает иначе.

Шире плевать.

Ей хочется любить просто, одним телом, а не разумом. Так проще. С Эйгором она не видит снов. Она не засыпает на его плече. И не летает под странными холодными звездами. Вверх, вверх, вверх!

Ей с ним, пожалуй, хорошо.

Пожалуй, спокойно.

Но совершенно нечем дышать.

Во тьме под рукою рука,

И броня оперения легка,

Из подземного мира — и вверх,

Поверь, я верю, и ты поверь, поверь, поверь.

Ты выйдешь за меня? — в тысячный раз спрашивает Бринден, а Шира хохочет, стараясь не показать своего ужаса.

Он и так пробрался далеко, слишком далеко, вплелся в ее рассудок, как вплетают в ткань золото, неужели он сам не чувствует этого? Снится ли ему тоже, как он носит ее на спине? Шира боится спрашивать. Боится, что Бринден скажет «да».

А теперь он хочет забрать ее всю, целиком, произнеся обеты перед богами?

— Нет, нет, никогда, — со смехом отталкивает она его руки.

Ночью ей снится, как из третьего глаза ворона снова льется кровь. Целое алое море заливает землю под ними.

Все тонет в крови.

Ворон взмывает над волнами и торжествующе кричит, и крик этот становится криком смерти.

И Шира срывается с гладкой, скользкой вороньей спины и летит вниз.

На вороньем крыле мне всегда снится ночь,

Я проваливаюсь в дупло, в нору, короче — к чертям,

И подземный твой мир всегда готов мне помочь,

Только я не всегда к его готова дарам...

И некому ее подхватить.

Больше некому.

Но Шире по-прежнему кажется, будто легкие перья щекочут ее всю, с ног до головы, все тело.

Только на этот раз — изнутри.

Она кладёт руку на живот и улыбается.

Если это будет мальчик, она, несомненно, назовет его Бринденом. А если девочка?

Шира на секунду задумывается. У его матери было красивое имя.

Мелисса. Мелли.

Мелони.

Шира падает, и падает, и падает.

Но ворон по-прежнему живёт внутри нее, и она отчаянно верит, что однажды сможет взлететь сама.