Рain aux raisins, или Сдобные улитки (джен)

Маркуса Эйвери никто и никогда не принимал всерьёз.

В детстве его это отчаянно огорчало, и много лет подряд на все праздники Маркус загадывал только одно желание: чтоб отец, наконец, разглядел в нём что-то хорошее, и признал, что у него не такой уж ужасный сын. Но желание это так и осталось несбывшимся — а потом они с отцом рассорились окончательно, и тот делся куда-то, исчезнув из жизни сына, как тот надеялся, навсегда.

Иногда Маркусу казалось, что отец его проклял проклятьем, что заставляет всех людей видеть проклятого исключительно глазами проклинающего. Правда, что-то пошло не так, и вместо всеобъемлющего презрения Маркусу досталась смесь снисхождения и некоторого пренебрежения — мол, ну это же Эйвери, чего вы от него ждёте?

А ведь было, было, чего ждать.

Маркус был хоть и робок — чтобы не говорить «трусоват» — но при этом весьма умён, дотошен и очень настойчив. К тому же, с детства пытавшийся компенсировать отсутствующие в нём смелость и нахальство глубиной и широтой своих умений и знаний, он со временем искренне полюбил науку, и к тридцати годам стал весьма серьёзным учёным. Правда, публиковался он под псевдонимом — точней, псевдонимами. Ибо исследования его принадлежали к разным областям, и Маркус, сам не очень задумываясь о причинах такого решения, с самого начала отправлял статьи в журналы соответствующих направлений под разными именами. А потом менять что-либо было уже глупо — и вот так он и стал, как он сам шутил, «един в нескольких лицах» — на данный момент в четырёх, но Маркус всерьёз готовился к появлению пятой (и четвёртой научной) личности, когда в его жизнь вновь ворвался Тёмный Лорд.

И как же это было некстати!

В тот момент, когда метка на левом предплечье Маркуса ожила, у него в лабораториях шли три эксперимента, находившиеся в разной степени завершённости. И Эйвери, в спешке разыскивая невесть куда спрятанную маску, проклинал Лорда, так некстати решившего воскреснуть именно сейчас — нет бы подождать хотя бы до следующего воскресенья! И ведь красиво бы вышло: как говорится, новая жизнь с первого числа… так ведь нет, ему надо было явиться в эту субботу — когда Маркус никак, ну никак не может остановить процессы ни в одной из лабораторий! Как можно быть таким безответственным? Никогда, никогда Тёмный Лорд не думал о других людях — а ведь у тех могут быть планы на выходные! Хорошо — пусть не до следующего воскресенья, но, действительно, до понедельника хотя бы можно же было подождать!

Но что толку было стенать? Лорд явился когда явился — и, стоя на кладбище (и думая о том, какая это, всё же, пошлятина — выбирать для возрождения именно это место. Ну как можно в таком солидном возрасте сохранять пристрастие к какому-то подростковому символизму?), Маркус с тоской отсчитывал про себя время, понимая, что если к семи утра не вернётся, два эксперимента из трёх можно похоронить, а две лаборатории придётся отстраивать заново.

Впрочем, тогда ему повезло: дома он был уже в пять. Правда, ночь выдалась неприятной: начиная от полученного Маркусом от Лорда Круциатуса (впрочем, Эйвери было не привыкать, хотя неприятно, конечно, да и крови он наглотался: у него всегда шла носом кровь от лордовых Круциатусов — сосуды слабые, ничего не поделать) и заканчивая нелепой внешностью возродившегося. Сказать честно, Эйвери, увидев, что вышло у Лорда, сперва онемел, а затем всерьёз заволновался о сохранности его интеллекта. Тогда он ещё не знал, что ритуал проводил не сам Лорд, а Петтигрю — впрочем, когда ему это стало известно, лучше думать о Лорде Маркус не стал. Выбрал себе помощничка… Маркус был неплохо знаком с ритуалами возрождения мертвецов, и примерно представлял себе, какие ошибки могли дать такой впечатляющий эффект. Начать с того, что Петтигрю наверняка не вымыл ни свои руки, ни то, что бросал в котёл, ни, по всей видимости, самого возрождаемого. А ведь Питер учился в школе и изучал там зельеварение — как, как можно сделать такие ошибки? Наверняка на помещённой в котёл кости присутствовали и грибок, и обычная плесень — а ещё, судя по всему, туда примешалась какая-то посторонняя живая органика. Маркус подозревал, что это могли быть чьи-то личинки или, может быть, яйца, и, конечно же, экскременты. Да, Лорд ещё наплачется от последствий…

Мало что раздражало так сильно Маркуса Эйвери, как халатность. Он мог даже простить некоторый недостаток навыков или знаний — в конце концов, рано или поздно любой учёный оказывается в таком положении, и если не бояться экспериментов, ничего не добьёшься. Но халатность! Пренебрежение к очевидным деталям! Это было категорически неприемлемо.

А расплачиваются-то они все. Тёмный Лорд вернулся не просто странным — это-то как раз было вполне ожидаемо: всё-таки смерть есть смерть. Он вернулся маловменяемым! Да ещё с идеей фикс, которая наверняка, как подсказывал Эйвери опыт, должна была рано или поздно погубить и самого Лорда, и вместе с ним тех, кто носил его метку. То есть и его, Маркуса.

Впрочем, до этого ещё было долго — а вот спокойная размеренная жизнь Маркуса закончилась сразу. Как можно работать, зная, что тебя в любой момент могут сдёрнуть с места? Как ставить опыты? Не каждый ведь можно просто взять — и остановить в любой момент. Когда-то Лорд понимал подобные вещи, но сейчас и слышать ни о чём таком не хотел! Хотя Маркус пытался поговорить с ним. Но куда там…

Правда, эти беседы имели всё-таки некоторый результат: по крайней мере, своей резиденцией Лорд избрал Малфой-мэнор, а не дом Эйвери. Подумав, Маркус признал этот результат вполне приемлемым и даже почти достойным — хотя, конечно, основную проблему это никак не решило.

С Тёмным Лордом нужно было что-то делать. Что-нибудь, что хотя бы отвлекло его внимание от Эйвери — и что, в перспективе, помогло бы решить проблему, так сказать, кардинально.

* * *

Часы пробили два пополудни, и Маркус, аккуратно помешивавший что-то серо-золотистое, третьи сутки томящееся в котелке на крохотном огне, отложил стеклянную ложку на стеклянную же подставку, прикрыл котёл крышкой, ещё раз проверил, открыт ли клапан для отвода пара, и снял с себя шапочку и рабочий халат. У него их было много, и все — разноцветные, дабы случайно, даже в запале и спешке их не перепутать. Каждый — для отдельного эксперимента. Потому что мало ли что попадает на халат в процессе, как оно испаряется или сыплется, и как эти испарения и мелкие частички среагируют с другим образцом.

Тщательно закрыв дверь лаборатории номер два заклинанием (здесь, в доме, конечно, не было никого, кроме эльфов и самого Маркуса, но порядок есть порядок. Мало ли! Вдруг кто в гости заглянет и куда не надобно сунется — ему что, потом начинать всё сначала? Он полгода этот эксперимент ведёт. Нет уж. Хорошее запирающее ещё ничему не вредило) Эйвери отправился в кладовую, где привычно снял с полок бутылку и несколько банок и, левитируя их перед собой, спустился вниз. На кухню. Надел чёрный халат, такую же шапочку — и, аккуратно закатав рукава на две трети предплечья, протёр первым делом большой стол. Тот был чистым, конечно, но всегда приятно лишний раз убедиться в этом.

Затем Маркус достал с ледника масло и отмерил две и ещё чуть меньше трёх четвертей унции⁽¹⁾. Затем взял шесть яиц — они традиционно были крупными, и Маркус некоторое время раздумывал, не хватит ли ему пяти, но, как и всегда, решил шестое всё же оставить: в конце концов, если оно не понадобится, он его вернёт — и подвесил их пока рядом с собой и кусочком масла. Отлил в две кастрюльки молока — две с половиной жидких унции⁽²⁾ в одну и семь⁽³⁾ — в другую, а в третью (ему снова пришлось взвешивать) налил одну и три четверти обычных унции⁽⁴⁾ жирных сливок — и, взяв напоследок три пятых унции⁽⁵⁾дрожжей, закрыл ледник и вернулся к рабочему столу.

Где первым делом нарезал на маленькие кусочки масло и, разложив их в один слой на деревянной доске, оставил греться.

Затем подошёл к большому буфету, открыл главные дверцы и отмерил в одну миску одну и три четверти⁽⁴⁾, в другую — две и ещё две трети⁽⁷⁾ унции сахара. В третью он насыпал восемь и четыре пятых унции⁽⁸⁾ белой муки, аккуратно ложкой отмерил в два маленьких блюдца чуть меньше, чем по трети унции⁽⁹⁾ кукурузного и рисового крахмала.

Из бокового ящика достал банку с залитым виски изюмом и насыпал в фарфоровую миску одну и три четверти унций⁽⁴⁾ мелкого изюма — коринки. Из другого крохотного ящичка извлёк стеклянную банку со стручками ванили, достал один, плотно закрыл банку — и вернул на место.

Вернувшись к столу, Маркус аккуратно расставил на нём все кастрюльки и плошки. Затем взял меньшую порцию молока, совсем непростым заклятьем отделил от него ровно половину, отправив её в большую фарфоровую чашку, а затем налил из принесённой из лабораторной кладовой бутылки в точности столько же медовой воды. Потом подогрел смесь до девяноста восьми градусов⁽¹¹⁾, добавил туда столовую ложку сахара и три — муки, дрожжи, размешал и, наколдовав большой полупрозрачный циферблат, запустил обратный отсчёт на полчаса.

Положил стручок ванили на доску, ножом с острым кончиком Маркус разрезал его вдоль, двумя точными движеньями лезвия соскрёб семена и пальцами тщательно растёр с обеими порциями сахара, положив в большую порцию большую часть.

Затем крикнул эльфа и велел ему разжигать плиту, а сам пока наложил сначала на яйца, а затем и на свои руки очищающее заклятье. Вымыл руки (заклятье заклятьем, а вода — это вода) — и, левитировав небольшую, буквально на пару пинт, кастрюльку, поместил её на весы. Поставил рядом с ней широкую миску и разбил в неё четыре яйца. Потом простеньким Акцио извлёк оттуда желтки, опустил в стоящую на весах кастрюльку, задумчиво посмотрел на результат и решил, что разницей в одну шестую унции в данном случае можно и пренебречь. Высыпал туда большую порцию ванильного сахара, весь крахмал, бросил щепотку розовой соли и, отправив зачарованный венчик взбивать всё это, занялся оставшимся молоком.

Первым делом он перелил его в небольшую кастрюльку пинты на полторы. Затем тем же непростым заклятьем, что уже использовал при приготовлении опары, Маркус отделил от молока ровно половину и, отправив её в ту же чашку, что и предыдущую партию, долил из до прежнего объёма медовой воды. Добавил сливки, бросил в кастрюльку пустые створки ванильного стручка и, поставив на плиту на сильный огонь, вернулся к крутящемуся в желтках венчику. Остановил его, вытащил, тщательно, чтобы не потерять ни капли, очистил над миской, взял её в левую руку и вернулся к греющемуся на плите молоку. Ему пришлось подождать немного — а когда поверхность молока покрылась тоненькой плёночкой, по краям которой начали появляться пузырьки, Маркус извлёк ненужный уже стручок и, выбросив его, вернулся к молоку. И едва оно начало закипать, отправил в него все взбитые желтки — но мешать не стал, наблюдая за тем, как они сразу же поднялись на поверхность и как молоко закипело, прорываясь между стенками кастрюли и яйцами и внутри них маленькими вулканчиками. И как только это случилось, Маркус опустил в кастрюлю всё тот же зачарованный венчик, и тот закрутился быстро-быстро, превращая содержимое кастрюли в нежную однородную массу, в которую Маркус добавил половину чайной ложки настойки алихоции, восемь капель дурманящей настойки и почти целую чайную ложку густого синего сока стручков Каши проповедника.

С момента закипания молока прошло меньше минуты, а Эйвери уже перекладывал крем в широкую стеклянную миску, а затем, накрыв его тонкой плёнкой заклятья, отправил на ледник — охлаждаться.

Оставшееся до боя созданных им часов время Эйвери прибирался — он терпеть не мог работать в грязи. Конечно, любая работа на кухне её создаёт, и это нормально, но совершенно незачем терпеть это, раз есть несколько свободных минут.

Когда опара была готова, Маркус высыпал на стол муку, а затем добавил в неё порошок мандрагоры — три четверти чайной ложки, совсем немного, буквально на кончике ножа, порошка из прыгающих поганок, половину чайной ложки пудры из косточек слив-цепеллинов, столовую ложку дурманящей настойки и две чайных — сока стручков Каши проповедника.

И соли, конечно.

Разбив последние два яйца в те белки, что у него оставались, он извлёк желтки и немного белка и отправил их в миску с оставшимся сахаром — и вновь заставил волшебный венчик работать. Потом добавил туда же размякшее уже масло, опять взбил — и очистил венчик в последний раз на сегодня.

Затем вылил опару — и долго, минут, наверно, пятнадцать месил тесто. Сам, руками — тесто любит руки, тем более, вот такое. Волшебное. Непростое. А заодно, пока месил, читал заговор.

Тесто вышло мягким и жёлтым — и Маркус, припылив его немного мукой и накрыв полотенцем, оставил его на столе подходить, немного, градусов до восьмидесяти пяти⁽¹²⁾, подняв вокруг него температуру и наколдовав новый волшебный таймер — на сей раз на час.

Этот час Маркус провёл в лаборатории: на кухне ему пока делать было, определённо, нечего. А когда большие полупрозрачные часы отсчитали час и заиграли старинную погребальную песенку, Эйвери вернулся в кухню и, опять облачившись в халат и шапочку, вымыл руки, велел эльфу растопить плиту и разогреть её до трёхсот шестидесяти пяти градусов⁽¹³⁾ и приступил к созданию, собственно булочек, сперва, впрочем, застелив пергаментом пару противней.

Раскатав мягкое жёлтое тесто в прямоугольник толщиной не более одной пятой дюйма⁽¹⁴⁾, Маркус смазал его принесённым с ледника кремом, оставляя лишь тонкую, в полдюйма⁽¹⁵⁾ чистую полоску теста вдоль длинной стороны. Затем равномерно посыпал всё это изюмом, а сверху тончайшим слоем распылил растёртый в до состояния пыльцы чихотник и ещё немного порошка прыгающих поганок и мандрагоры.

Потом туго свернул рулет, тщательно защипал край и нарезал его на кольца толщиною чуть меньше одного дюйма. Перенёс булочки на противни, разложил подальше друг от друга и немного примял ножом, выравнивая и словно раскрывая края. И снова оставил на полчаса подходить, прикрыв припылённым мукой полотенцем и согрев вокруг воздух до тех же восьмидесяти пяти градусов.

А пока что прибрался — эльфы эльфами, а грязь после себя оставлять не стоит. Затем отнёс всё, что брал из лаборатории, назад, оставив на столе лишь дурманящую настойку. Поднялся в столовую, выбрал в кладовой при ней очередное нарядное блюдо и льняную салфетку — и, вернувшись в кухню, отправил поднявшиеся и слегка приоткрывшиеся булочки в печь.

Теперь у него было тридцать пять минут, которые он с удовольствием провёл в третьей лаборатории, играя с живущими там растопырниками. Их ему было жалко — куда жальче, чем, к примеру, мышей, или уж, тем более, всяческих слизняков с жуками — но сейчас обойтись без них он не мог. Впрочем, Маркус очень надеялся, что у него всё получится с первого раза, и тогда их потери окажутся минимальными: в конце концов, без хвостов вполне можно жить, по крайней мере, тут, у него. Или в окрестностях.

За десять минут до сигнала таймера Маркус спустился на кухню и принёс с ледника одну и три четверти унции⁽¹⁶⁾ молока, куда всыпал чуть меньше унции⁽¹⁷⁾ сахара и быстро всё это вскипятил. А когда булочки были готовы, взял кисточку и щедро смазал их этим сиропом — после чего аккуратно перенёс на выстланное вышитой льняной салфеткой блюдо.

А потом, посмотрев на часы, отправился переодеваться. Ровно в пять ему традиционно следовало быть у Малфоев с порцией свежевыпеченных булочек-улиток с изюмом, излюбленным десертом Тёмного Лорда, которым тот иногда угощал тех, кого хотел выделить. К счастью, самого повара Лорд не привечал — впрочем, на такой невероятный случай у Эйвери всегда имелось дома противоядие. Или, вернее сказать, антидот — потому что, строго говоря, ядом то, что Маркус добавлял в булочки, не было. Эта смесь — его собственного, между прочим, изобретения — постепенно, но гарантированно лишала регулярно употребляющего её ясности разума, медленно, капля за каплей, лишая его способности сначала сложных абстрактных и логических построений, а в итоге вовсе превращая в лишённое способности мыслить создание. Впрочем, до этого было ещё далеко — хотя, к радости и удовлетворению Маркуса, первые результаты проявлялись с каждым днём всё ярче.

Но ничего — Эйвери подождёт. Убить Лорда он всё равно не сумеет — и потом, вполне может быть, что тот в самом деле нашёл способ сохранить бессмертие. Как бороться с этим, Маркус не представлял — но зато отнять разум у Лорда было вполне в его силах. В конце концов, однажды Тёмный Лорд просто начнёт их всех забывать — и в какой-то момент оставит, наконец, его, Эйвери, в покое. Может быть, Лорда после убьёт кто-то более удачливый или талантливый — или, например, обречённый. Избранный. Тот же Поттер, к примеру. Ну а если нет — что ж, метку Маркус потерпит. Главное, чтоб её хозяин забыл, для чего она — а вот этому Эйвери поспособствует. Досадно было, конечно, что и некоторым другим тоже доставалось порой — но, во-первых, чаще всего трапезу с Лордом делила Беллатрикс Лестрейндж, а её разум был, как полагал Эйвери, исключительно проблемой её супруга, а во-вторых, то, что самые доверенные лица Лорда тоже потихоньку глупели и не то чтобы сходили с ума, нет, но теряли его остроту, было тоже совсем неплохо. Меньше изощрённых умов — меньше планов и операций, в которые могут втянуть и Маркуса.

Боялся ли он, что его поймают? Ни капли. Даже если Лорд и поймёт, что с ним происходит что-то не то, даже если — ну вдруг — найдёт причину, он наверняка припишет это проискам врагов и обвинит Эйвери разве что в неосторожности, доверчивости и глупости: мол, ты где закупаешь продукты? И ему будет грозить разве что Круцио — неприятно ужасно, но, в конце концов, за всё нужно платить.

Нет, раскрыть Эйвери было нельзя. Просто потому, что его никто и никогда не принимал всерьёз — и Маркуса это вполне устраивало.

1) 75 г.

Вернуться к тексту

2) 75 мл.

Вернуться к тексту

3) 200 мл.

Вернуться к тексту

4) 50 г.

Вернуться к тексту

5) 15,5 г.

Вернуться к тексту

6) 50 г.

Вернуться к тексту

7) 75 г.

Вернуться к тексту

8) 250 г.

Вернуться к тексту

9) 8 г.

Вернуться к тексту

10) 50 г.

Вернуться к тексту

11) 36,6 градуса по шкале Цельсия.

Вернуться к тексту

12) Около 30 градусов по Фаренгейту.

Вернуться к тексту

13) 180 градусов по Цельсию.

Вернуться к тексту

14) Примерно полсантиметра.

Вернуться к тексту

15) 1,27 см.

Вернуться к тексту

16) 50 мл.

Вернуться к тексту

17) 25 г.

Вернуться к тексту