Избавление (гет)

Здесь было сыро и зябко. Джинни сразу приметила эту заброшенную церквушку с пыльными скамейками и треснутыми тусклыми витражами, с ковром из мягкого мха и диким плющом, любовно обнимающим стены. В этом месте когда-то были праведность и благодать. Но Господь давно покинул его.

Пройдет немного времени, и все в этом старом, поблекшем от безжалостного солнца, поседевшем от многослойной паутины здании будет опутано мраком. Из-за нее. Джинни торопливо бросила собранные сушеные травы и купленные в Лютном переулке порошки в почерневший от гари котелок. Никогда раньше она не варила зелье с таким сложным составом. Еще ни разу ей не приходилось так долго искать необходимые компоненты. Но Джинни была готова на все.

Библиотека в доме на Гриммо таила на своих полках разные книги. Были там и трактаты о магии, что хранились почти у каждого волшебника, и гримуары в кожаных обложках, с заляпанными кровью страницами. Нужную книгу Джинни нашла, когда они впервые затеяли уборку в пыльных комнатах. В тот день музыкальная шкатулка заиграла свою неприятную мелодию, распыляя вокруг темную магию, и всех будто погрузило в сон. Только Джинни это не затронуло. Порой тьма проходила сквозь нее, оставляя разум в чистоте.

Джинни тогда уменьшила «Сборник магических ритуалов на крови», спрятала его в карман и только после этого захлопнула шкатулку, прогоняя сонный дурман. Никому не следовало знать, что за книжки она читала по ночам под светом Люмоса. Вовсе не любовные романы, как считала Гермиона. И не журналы про квиддич, как думал Рон. Об этой стороне Джинни не знал никто, кроме него.

В котле бурлила густая и черная, как смола, жидкость. Витал сладкий неприятный запах, казалось, он уже въелся в ее одежду, волосы, руки. Все вокруг пропахло гнилостным ароматом смерти. Плевать. Будь этот отвар ядовитым, как гной бубонтюбера, или горьким, как полынь, она все равно его выпьет. Она все равно завершит то, что задумала. Последствия Джинни не страшили, как не пугала и плата. Ведь душа ее уже была окутана мраком, изъедена черной ржавчиной. Такую было не жаль отдать. Только бы принял ее жертву тот, чей смутный образ появлялся, стоило лишь закрыть глаза.

Склонившись над котлом, Джинни шептала заклинание на мертвом языке. Ей чудилось, будто бесплотные змеи шипели с ней в унисон: звали того, кто сможет их понять, кто подчинит и направит. Стало холодно. Заброшенная церковь наполнилась звуками: шорохами, вздохами, свистом ветра за разбитым окном. Последние солнечные лучи скрылись за горизонтом. Сгущалась тьма.

Джинни полоснула руку острым кинжалом. Даже не вздрогнула. Боли не было, а может, она просто разучилась ее замечать. Кровь стекала по предплечью на бетонный пол, раскрашивая бледную серость багряными красками и растекаясь причудливыми узорами по тонким трещинкам. Слабость накрыла Джинни тяжелым одеялом, но та терпела, сжав зубы, и позволяла силам покидать себя. Когда показалось, что еще мгновение — и она провалится в небытие, Джинни палочкой призвала к себе Крововосполняющее зелье и сделала несколько больших глотков.

Стало лучше. Языки пламени под котелком заплясали, будто предчувствуя скорое завершение ритуала. Оставался рисунок. Символы, изображенные в том сборнике, давно отпечатались в ее голове. Джинни рисовала по памяти, соединяя кровавые линии на манер солнца. Так часто она думала об этом дне, так много представляла то мгновение, когда наконец страшные и отравляющие фантазии претворятся в жизнь. Неужели это произойдет сейчас?

Джинни знала — мечтать нужно осторожно. Как знала и цену исполнения желаний: ты никогда не получишь что-то важное просто так. Переломы, ссадины, ушибы и многочисленные тренировки стояли на ее пути к «Холихедским Гарпиям». Принятие и раскрепощение, смелость подойти первой и сила отпустить стояли на ее пути к Гарри.

Нарушение всех запретов, потворство внутренней тьме — вот, на что она шла ради Тома.

И теперь, когда он стоял перед ней, — настоящий, из плоти и крови — Джинни не смогла сдержаться. В два шага подошла ближе, протянула руку в молчаливой мольбе…

Ее будто обожгло раскаленным железом.

Вскрикнув, Джинни отдернула руку. Том склонил голову набок, усмехнулся — недобро, опасно.

— Ты не сможешь дотронуться до меня, — сказал он. И Джинни вновь почудилось шипение змей. — Это — плата за ритуал.

Плата?.. В сборнике ничего не говорилось о таком побочном эффекте. Джинни ожидала, что, воскресив тьму, она позволит той поглотить себя. Это желание зародилось в ней еще тогда, на первом курсе, когда она впервые обрела друга и впервые прикоснулась к тьме. Джинни отчаянно гнала это желание прочь: рисковала, делала безумные пируэты на метле, выступала против близнецов Кэрроу, храбро сражалась в битве за Хогвартс…

Спокойная жизнь эту жажду возвратила. И Джинни больше не хотела убегать.

Том подошел ближе. Джинни помнила его другим: теперь он был старше, выше ростом, темные волосы вились красивой волной, и только глаза оставались неизменными. Гипнотическими, черными, злыми. Джинни вздрогнула и сделала шаг назад.

Сейчас она чувствовала себя беззащитной, послушной, нагой. Если бы Том попросил ее сердце, она бы вырвала его из груди. Такое же почерневшее, как и душа, — оно было бесполезным. Внутри Джинни долгие годы прорастала тьма, и теперь она всеми своими лепестками тянулась к хозяину. Желала вернуться домой. 

— Ты заслужила награду, Джинни, — мягко сказал Том.

Он улыбался. На секунду — всего на секунду — можно было поверить, что он благодарен и рад. Джинни знала, что это иллюзия. Что было хуже: слепо верить или обманываться и позволять себе окунаться в обман с головой?

Но как он был красив… Таким совершенным может быть только истинное зло.

— Я знаю, чего ты хочешь. И я дам тебе это. Но взамен… — Том подошел ближе. Если бы Джинни слегка подалась вперед, она бы уткнулась носом в его белоснежную шею. — Взамен мне нужны твой страх, твое желание, твоя одержимость. Я хочу их себе.

— Бери все, что захочешь взять, — прошептала Джинни.

Чем ближе был Том, тем сильнее она чувствовала слабость. Таким был ритуал. Она добровольно позволяла испить свою душу до дна, возрождая беспощадного монстра.

Магия заполнила старую церквушку и будто вдохнула в нее жизнь. Воздух словно мерцал, перемешиваясь с пылью и пеплом. Не в силах больше выдерживать взгляд Тома, Джинни сделала шаг назад, споткнулась неловко и глупо и упала прямо в начерченный кровью круг. Том склонился над ней. Разглядывал, изучал, будто диковинное существо, что ранее не встречалось волшебникам.

Джинни лежала на бетонном полу, но не чувствовала холода. Даже страх исчез. Она была зачарованной коброй, а Том — заклинателем с флейтой. Эта неслышная мелодия подчиняла, завораживала, отдавалась сладкой истомой внизу живота. Том прошептал режущее заклинание, и длинное хлопковое платье превратилось в лоскуты. Он ласкал взглядом ее тело, улыбался порочно и сладко, а Джинни только и могла, что проклинать ритуал, не позволяющий ощутить на себе прикосновение этих тонких пальцев.

— Твоя кожа будто холст для художника, — сказал Том.

Джинни даже не успела понять, когда он взял в руки кисть, и откуда появилась белая краска. Она лишь смотрела во все глаза, как кончик кисточки коснулся ее живота, оставляя за собой след и россыпь мурашек. Том поднимался выше, плавно обводя ее грудь, затем прорисовал ключицу, рисуя одному ему известные узоры. Только потом Джинни поняла — это были цветы. Она закусила губу, когда тонкая кисточка коснулась ее соска, а после нежно огладила другой. Эти легкие прикосновения распаляли. Если закрыть глаза, то можно было представить, что весь этот путь — от ребер и до бедренной косточки — Том проделывал своим влажным языком. Ох, как бы она хотела почувствовать его!.. Мечтала, чтобы тонкие пальцы Тома гладили ее, касались влажных складок, задевая самые чувствительные места. Представляла, как сама ласкала бы его член, вызывая сдержанные стоны.

— Белые лилии — символ чистоты и непорочности, — шептал он. — Так ли непорочна моя Джинни?

Кисть скользнула по коже, намечая линию нового стебля. В душе Джинни расцветала тьма, а на теле распускались цветы: ведомые магией, они танцевали под тоскливую мелодию ветра за окном. Том снова огладил ее грудь в россыпи нежных лепестков, едва касаясь, дразня.

— Говорят, лилии прорастают на могилах невинных жертв. Скажи мне, Джинни, прорастут ли они на твоей?

Он нарисовал острый лист на внутренней стороне бедра, едва касаясь там, где Джинни хотела бы почувствовать его руки, губы, язык… Том то нажимал кистью сильнее, то убирал ее совсем. Джинни больше не чувствовала холода. Она мечтала только оказаться в жарких объятиях, и плевать, что от боли будет невозможно вздохнуть.

Стебель нового цветка появился внизу живота. Джинни так хотела коснуться себя там, чтобы позволить этому желанию вырваться наружу, но не могла допустить этого. Не сейчас.

Том усмехнулся, услышав ее тихий стон.

— Мой цветок так красив. Так несдержан.

Он убрал кисть и взял в руки свечу. Поднес ее к груди Джинни и слегка наклонил, позволяя горячему воску стечь на голую кожу. От возрастающего желания все чувства будто обострились. Так мучительно... Там, где цвели белые лилии, теперь пылал огонь, он проникал ей под кожу и требовал выхода. Джинни и сама плавилась будто свеча, готовая стечь податливым воском к его ногам. В ней давно уже не осталось света, зато бурлила тьма. И она жаждала ласки хозяина.

Том снова опустил свечу, капая воском на живот: горячая капля неторопливо скатилась в ямку пупка. В этих ощущениях было так легко потеряться... Обжигающий воск, прохладный пол, слабость после проведения ритуала и удивительная сила от всепоглощающей тьмы. Джинни вздрогнула и закусила губу. 

Она протянула руку. К Тому хотелось прикоснуться, чтобы увериться наверняка — он живой. Но стоило только Джинни поднять ладонь, как свеча вновь обожгла ее воском. Тот быстро застывал неприятной коркой, но было все равно. Что угодно, только бы оказаться еще ближе, только бы теряться в ощущениях и забывать про удушающую реальность. 

Вдруг Том наклонился так близко, что Джинни смогла поймать губами его горячее дыхание. Ей хотелось попросить, чтобы он обнял, прижал ее к себе — пускай тело бьется в агонии, это будет потом. Но Том лишь улыбнулся, провел рукой над распластанным телом, и будто горячая лава потекла по ее венам. Джинни не видела, но чувствовала, как ожили нарисованные цветы: тот, что был внизу живота, дразнящей лаской коснулся ее там. Казалось, что это Том пальцами доводил ее до исступления. Сначала нежно, потом быстрее и Джинни заметалась под ним, не в силах сдерживать громкие стоны наслаждения, что эхом отскакивали от голых стен. Она так долго чувствовала это дикое пламя внутри. И, наконец, оно вырвалось на свободу. Джинни захлебывалась в эйфории, жадно глотала воздух и не могла отвести взгляда от Тома.

— Жаль, что я не могу дотронуться до тебя, — сказал он.

Все это время Том был так близко. Джинни чувствовала его шепот в своих волосах.

— Ты можешь, — выдохнула она.

Том усмехнулся.

Джинни была благодарна, что в последние минуты он не рушил эту сладкую ложь. Ей осталось немного — ритуал был почти завершен, почти лишил ее сил. Все эти годы Джинни была одержима тьмой. Куда бы она ни сбегала — та всегда находила ее, следовала по пятам незримой тенью. Но пришло время избавления.

Гладкий ствол палочки в руке отрезвил ее мысли. Ошибиться было нельзя, слишком многое теперь стояло на кону. Джинни подняла палочку и прошептала заклинание.

Том замер. И в то же мгновение огонь заполонил старое здание.

— Адский огонь! — прошипел Том. — Что ты творишь?

Он вскочил на ноги и хотел было покинуть церковь, но магическое поле стояло безжалостным и непоколебимым стражем. Никто бы не смог сбежать отсюда. Ни одна живая душа.

— Зачем? — он наклонился к ней.

Его чарующая красота сменилась животной злобой. Джинни невольно залюбовалась: в ярости он был так же хорош.

— Ты бы убил Гарри. Убил их всех. Ты всегда приносил только боль.

Церковь рушилась, объятая языками пламени. На заклинание Джинни истратила все свои силы, а потому могла только лежать на бетонном полу, что стал теперь ее могилой. Нет, лилии на ней не прорастут.

Том все еще пытался бороться с огнем, хотел вырваться на свободу. Джинни знала — это бесполезно. Он не был так силен, как раньше. И потому сгорал вместе с ней.

Он вновь склонился над ней, и в его темных глазах тоже плясало адское пламя.

— Если я должна умереть, то и ты умрешь вместе со мной.

Джинни притянула его к себе, коснулась губами губ, и в тело будто бы впились тысячи осколков. Силы покидали ее. Еще никогда она не чувствовала себя такой живой.