Тщетность бытия (джен)

Я — хороший человек. Не по призванию — по привычке.

Сколько себя помню, мне внушали, что быть хорошим человеком — единственный правильный выбор. Доброта, сострадание, бескорыстная помощь людям — вот залог счастливой жизни. Но, дожив почти до сорока, я понятия не имел о том, каково это — быть счастливым.

Впрочем, ещё совсем недавно я даже не задумывался об этом, плыл по течению, старался соответствовать вложенным принципам и быть хорошим для всех. Прозрение оказалось болезненным — так часто бывает.

Всё случилось в обычный и ничем не примечательный четверг с моего желания помочь.

— Я могу вас подвезти, — даже не подумав о собственных неудобствах, с готовностью предложил я коллеге, которой битый час не удавалось вызвать такси.

Конни с радостью согласилась, и вскоре мы уже ехали в нужное ей место. У её дома подпрыгивала забавная девчушка, оказавшаяся дочерью Конни; я споро погрузил их багаж в машину и мы двинулись в сторону аэропорта — девушки улетали на какой-то тропический остров.

Я был хорошим человеком, поэтому не нарушал правила, соблюдал скоростной режим, не пытался никого подрезать… и всё же этого оказалось недостаточно, чтобы доехать до места. Пьяный водитель протаранил бок моего автомобиля. Меня выбросило через лобовое стекло, Конни отделалась царапинами, а вот её дочь погибла на месте. Я не был виноват в аварии — это было очевидно всем, кроме обезумевшей от горя матери, однако чувство вины едва не погребло меня. Не предложи я подвезти Конни, едь я чуть быстрее или медленнее, и столкновения не произошло бы…

Сложный перелом ноги и черепно-мозговая травма надолго изолировали меня; ко мне никто не приходил в больницу, никто не звонил с вопросами о самочувствии, и постепенно я всё чаще стал задумываться о том, что быть хорошим человеком недостаточно. Лёжа на больничной койке с задранной к потолку ногой, я переоценивал свою жизнь и с каждым днём всё отчётливее понимал, что мне не нравится быть хорошим человеком. Никогда не нравилось.

Мой отец был пастором, мать — набожной католичкой, поэтому до колледжа я рос в атмосфере «правильности»: неизменная терпеливость, нарочитое желание всем помочь, воскресные службы. В колледж я пришёл совершенно неподготовленным к реальной жизни — и сразу же не вписался. Меня не приняли в братство, у меня не появилось друзей, кроме родителей и учебы у меня не было ничего.

После смерти родителей выяснилось, что отец был не таким уж и праведным пастором — он оказался заядлым игроманом, так что в наследство я получил лишь несколько тысяч долгов и потрёпанную библию. Но даже тогда я не усомнился в том, чему он меня учил.

Благодаря добросовестной учёбе мне удалось без труда устроиться на работу и за пару лет погасить отцовский долг — я начал жить для себя. Мне так казалось. Хотя на самом деле жизнью моё существование назвать было сложно: всего себя я посвящал работе — однообразной и неинтересной, в которой я был настоящим профессионалом. С коллегами у меня были ровные отношения, но не дружеские. Памятуя родительские наставления, я вёл себя, как подобает хорошему человеку. Старался помочь, не подсиживал коллег, добросовестно выполнял свои обязанности. За десять с лишним лет я не сдвинулся ни на дюйм по карьерной лестнице, но ничуть не переживал об этом.

И вот теперь я внезапно осознал, что вся прошлая жизнь прошла впустую. У меня не было ни семьи, ни друзей, ни карьеры, ни материального благосостояния, ни даже работы — Конни постаралась. Зато были проблемы со здоровьем, превышенный лимит по страховке и отсутствие перспектив.

Кажется, пришла пора что-то менять.

* * *

Привычка — вторая натура. Я был хорошим человеком так долго, что, даже желая обратного, не мог вести себя иначе. Одёргивал себя, проводил мысленные тренинги, но постоянно ловил себя на поступках, свойственные хорошим людям. А ведь я твёрдо решил стать плохим!

В детстве я несколько раз дрался, и мне это нравилось. Но отец провёл со мной несколько душеспасительных бесед, и я подавил желание кулаками доказывать правоту. В юности у меня была девушка, и мы отлично проводили время в школьной подсобке, на чердаке церкви и в машине её матери, пока мои родители не прочитали мне лекцию о недопустимости и грязности досвадебного секса. Девушка порвала со мной сразу же, как я попытался донести до неё суть отцовских наставлений. В колледже я попытался соответствовать сокурсникам, пробовал алкоголь и лёгкие наркотики, но даже распробовать не успел — конечно же вмешались родители…

Сейчас я не мог рисковать собой и лезть в драки, не умел вести себя с женщинами и терпеть не мог запах и вкус алкоголя, про наркотики и говорить не стоит. Получалось, что меня ничто в этой жизни не интересует. И я не знал, как это исправить.

Возвращение на работу далось мне непросто, особенно необходимость садиться за руль, и хотя в средствах я был весьма ограничен, не это послужило главной причиной — я даже не подумал о праздности. Как ни мечтал я изменить свою жизнь, так и не сумел придумать, что для этого нужно сделать. Но если раньше меня устраивало моё безрадостное существование, то теперь я каждый миг страдал от невозможности всё изменить. На новой работе точно так же не складывались взаимоотношения с коллегами, хотя мой профессионализм ни у кого не вызывал вопросов, мне даже зарплату повысили сразу после испытательного срока — так я был хорош… Но это не радовало — злило.

Не знаю, сколько бы я продержался, спас меня случайно подслушанный разговор. Двое моих коллег, братья Филмоны, менеджеры нашего отдела, вышли на лестничную клетку для приватного разговора, а я, в попытках разработать поломанную в аварии ногу, как раз остановился на пролёте ниже передохнуть — и невольно стал свидетелем не предназначенного для чужих ушей разговора.

Филмоны обсуждали ни много ни мало убийство мачехи.

Как я понял из разговора, их пожилой отец был серьёзно болен и не сегодня-завтра должен был скончаться, и тогда всё наследство достанется «вертихвостке», что была младше самих Филмонов и вышла замуж за старика из корыстных побуждений. Братья испробовали и лесть, и уговоры, и даже угрозы, но «выживший из ума старик» не желал прислушиваться к голосам жадных сыновей… и те решили взять дело в свои руки и устранить мачеху. Единственное препятствие — они боялись действовать сами, понимая, что подозрения в первую очередь падёт на них, и не знали, как найти исполнителя.

Я проторчал на лестнице почти час, оценивая услышанное. Когда я был хорошим человеком, мне не пришлось бы сомневаться в следующем шаге: Филмоны замыслили недоброе, предотвратить преступление, а тем более убийство — долг каждого человека.

Но теперь я твёрдо решил, что больше не желаю оставаться хорошим человеком, а значит…

Нужно было сделать этот шаг и перестать изводить себя сомнениями.

И я решился.

По пути домой зашёл в торговый центр и купил одноразовый телефон, прошёл пару кварталов, свернул к парку…

— Добрый вечер, мистер Филмон. Я могу решить вашу проблему с мачехой.

— Что?! Кто вы?! Как вы узнали мой номер?! — запричитал Лукас — старший из братьев.

— Обойдёмся без глупых вопросов. Пятьдесят тысяч. Завтра. Оставьте в вашей ячейке на работе. Ваша проблема будет решена. Всего доброго.

Отсоединив батарею, я протёр корпус телефона от отпечатков пальцев и спокойно двинулся домой, выбрасывая в разные урны части телефона. Не знаю, не струсят ли Филмоны, но даже если струсят… Для себя я всё решил.

Я больше не хочу быть хорошим человеком.