Специалист по неприятностям (джен)

— Ты ебанулся? — безнадежным тоном спросил Хэнк. — Сам-то хоть понимаешь, о чем просишь? Эмоционально нестабильный алкоголик — просто идеальный кандидат в опекуны.

Когда он согласился выпить пива с Джеффом — старая дружба, бла-бла-бла, — он с самого начала понимал, что добром это не кончится. Но почему-то был уверен в том, что Фаулеру просто некому поплакаться — ну, мало ли, все прочие знакомые разъехались по отпускам, а личный мозгоправ ушел в запой, и Джефф по старой памяти вспомнил о Хэнке и решил, что Андерсону тоже можно трахать мозг своими неприятностями и семейными проблемами. Хэнк с радостью послал бы Фаулера с такой "дружбой" нахер, но последний раз, когда он поймал пулю и полмесяца валялся в окружной больнице, Фаулер не только взял на себя все заботы о Сумо, но и несколько раз водил его в палату к Хэнку, чтобы пёс не заскучал. А потом все то время, когда Андерсон находился на больничном, ездил для него в ближайший супермаркет и приносил Хэнку огромные пакеты с продуктами, в которых было все подряд, включая даже яблоки и джем для тостов — хотя сам Хэнк, конечно, ни о чем подобном не просил и говорил "да возьми просто что-нибудь из заморозки, пиццу там или лазанью... и пару жестянок с кофе". Говорить про виски или пиво было бессмысленно, потому что Джефф сразу же заявил, что он не собирается покупать Хэнку алкоголь. Да Хэнк и сам не очень рвался пить, поскольку, хотя он и считал себя старым алкашом, мешать бухло с прописанными ему опиатами было бы чересчур даже для него. Но Джефф тогда повел себя, как настоящий друг, и Хэнк смирился с тем, что вместо того, чтобы сидеть в своем любимом "Джимми", проведет субботний вечер в незнакомом баре, слушая унылые истории о личной жизни капитана.

Если бы он мог предположить, для чего Фаулер позвал его на самом деле, он бы ни за что на свете не пришел.

— Хэнк, зависнуть в баре или послать Рида нахер — не значит быть "эмоционально нестабильным алкоголиком", — очень спокойно сказал Джеффри. — Знаешь, что я думаю? Ты держишься за этот образ, чтобы продолжать безнаказанно трепать мне нервы, опаздывать на работу, нарушать любые правила и поступать по-своему. Любому другому это не сошло бы с рук, но на твои выходки все смотрят сквозь пальцы — "ах, тот самый Андерсон? Тогда понятно". Тебе это нравится, да, Хэнк? — Андерсон открыл рот, чтобы ответить, но капитан пододвинул к нему кружку с пивом и предупредительно поднял ладонь. — Нет, погоди, заткнись пока. Хотя бы один раз в жизни попытайся просто послушать, что тебе говорят. Спорить и возражать будешь потом... Я бы не говорил все это, если бы не думал, что ты умудрился наебать не только всех, кто тебя знает, но и самого себя. "Хэнк Андерсон — запойный алкоголик, у него депрессия, проблемы с гневом и суицидальные идеи", ха!.. Я десять лет стабильно покупался на это дерьмо, и только несколько недель назад, после этой истории с Коннором, задумался. Психолог, у которого ты был на последней аттестации, не обнаружил у тебя никаких признаков депрессии. Стреляешь ты отлично. Странно, да? Человек, который нажирается каждый день, да так, чтобы на другое утро прийти на работу на два часа позже, чем положено, и пистолет-то не удержит, не говоря уже о том, чтобы спокойно выбить восемьдесят шесть из ста... и я готов поспорить, что в реальности ты пьешь гораздо меньше, чем пытаешься изобразить. Сдается мне, в реальности твои «проблемы с алкоголем» сводятся к тому, чтобы выпивать после работы банку пива, а потом пиздеть налево и направо о своем алкоголизме. Так?..

Хэнк, слегка обалдев от настырности Джеффри, неопределенно хмыкнул. Да, конечно, по сравнению с тем, что он творил в первые пару лет после смерти сына, когда он регулярно напивался до отключки и, кажется, заблевал все перекрестки между своим домом и ближайшим баром, сейчас он, можно сказать, вел здоровый образ жизни. И в общем-то Андерсон не имел ничего против того, что все вокруг считают его безнадежным алкоголиком. Когда до тебя не доебываются с вопросами, почему ты в очередной раз опоздал на службу, потому что все заранее уверены, что ты просто проспал из-за похмелья, это исключительно удобно — можно сэкономить кучу времени на объяснительных и сразу переходить к тому пункту, где тебя лишают премии за месяц, о существовании которой Андерсон, по правде говоря, уже забыл и даже не включал ее в свой месячный бюджет — последний раз он поучил ее на Рождество, а сейчас был июль. Но в чем-то Фаулер был прав. Вплоть до сегодняшнего дня Хэнк как-то не задумывался, действительно ли он напивался чаще, чем его коллеги, а сейчас с каким-то удивлением заметил, что и впрямь не может похвастаться какими-то выдающимися достижениями в этом плане.

Заметив его озадаченность, капитан с явным удовлетворением кивнул.

— Что и требовалось доказать… Статистика по раскрываемости у тебя чуть ли не лучшая в отделе. Ты, конечно, уже не в том возрасте, чтобы бегать за преступниками по крышам или перепрыгивать через заборы, но при этом "в поле" работаешь лучше половины наших офицеров. С допросами тоже никаких проблем. Жертвы тебе доверяют, а когда тебе нужно кого-то расколоть, ты не пытаешься устроить из допросной пыточную камеру, так что потом не нужно разгребать после тебя дерьмо, как после психопата-Рида... вот уж кто точно эмоционально нестабилен… В общем, я только недавно начал замечать, как все это странно. Весь участок убежден, что ты абсолютно асоциальный тип и к тебе лучше не соваться, даже Чень не пытается зазывать тебя на свои ебучие вечеринки по случаю Хэллоуина или Рождества. И ты единственный, кому я никогда не посылал стажёров. Просто был уверен в том, что, если прикрепить к тебе какого-нибудь бедолагу, ты его с дерьмом сожрешь. А вот свидетели тебя буквально обожают. "Могу я снова поговорить с тем же самым офицером, что и в прошлый раз?..". Ты просто не ставил себе цель их распугать, чтобы они держались от тебя подальше, и в результате все уверены, что ты отличный парень. Словом, я, конечно, понимаю, что очень приятно, когда все вокруг считают тебя до такой степени отбитым на голову, что тебе прощают все, даже когда ты начинаешь бить морды федералам...

— Тот ублюдок забрал дело только для того, чтобы пустить по пизде три месяца моей работы! — разозлился Хэнк. — И, сука, даже не пытался это скрыть... Разве что прямо не сказал, что, если твой отец — сенатор штата, то тебе можно трахать малолетних девочек.

— Господи, Хэнк, только не начинай, — закатил глаза Фаулер. — Я ещё в академии до смерти заебался слушать твои рассуждения о вселенской несправедливости. Речь сейчас не об этом. Я просто хотел сказать, что никакой другой человек не отделался бы двухнедельным отстранением и выговором после того, как дал в табло этому Перкинсу. Давай пока оставим в стороне твои загоны насчет федералов и поговорим о Конноре.

Андерсон тяжело вздохнул.

Весь этот разговор можно было считать хрестоматийным доказательством старой житейской мудрости, что инициатива наказуема. Впрочем, всю его гребанную жизнь можно использовать, как учебное пособие для тех, кто ищет способы создать себе кучу проблем на ровном месте. Нормальные люди работают только на работе, а в свободное от работы время сосут пиво, смотрят телевизор и не лезут в дела, которые их не касаются, но есть, конечно, и такие идиоты, как Хэнк Андерсон, которые имеют уникальный, блядь, талант влезать в чужие неприятности. Если в доме по соседству с местом преступления пьяный дебил распустил руки, и его подружка, хлюпая разбитым носом, мерзнет на крыльце в домашних шлепанцах, но наотрез отказывается ехать в полицию и писать заявление, то кто назавтра будет заполнять объяснительную по поводу превышения своих служебных полномочий и о нанесении пьяному мудаку легких телесных повреждений? И кто отхватит от начальства пиздюлей, когда девчонка откажется выдвигать какие-либо обвинения против сожителя, а выбитую с ноги дверь в квартиру станут называть «проникновением со взломом»? Ну да, ну да... Но к таким ситуациям лейтенант Андерсон давно привык и относился к ним философски. А вот случай с Коннором, пожалуй, бил рекорды глупости даже на фоне его прежних «подвигов».

Коннора он заметил случайно, возвращаясь к себе домой после того, как в первом часу ночи ходил в ближайший круглосуточный магазин за сигаретами. Не то чтобы Хэнк курил так много, чтобы несколько часов без сигарет стали проблемой, но от одного вида пустой пачки желание курить, как водится, стало острее в десять раз, так что вместо того, чтобы спокойно завалится спать, Андерсон сунул ноги в старые разбитые кроссовки и отправился в маленький магазинчик, находившийся за три квартала от его дома. Переодеваться было лень, так что Хэнк вышел из дома в чем был, накинув поверх домашней одежды старую ветровку, купленную в незапамятные времена. К счастью, час был достаточно поздним, чтобы выйти из дома в трениках и серой домашней футболке с пятном кетчупа от вчерашнего бургера. В общем, самый что ни на есть нелепый вид, чтобы корчить из себя полицейского при исполнении. Однако, когда Хэнк увидел рядом с магазином сидевшего прямо на земле подростка в темной куртке, джинсах и какой-то нелепой черной шапке, натянутой на самые брови, Хэнк замедлил шаг. Судя по виду, парень был несовершеннолетним. Хэнк, разумеется, не думал, что подростки будут соблюдать законы, запрещавшие им находиться вне дома по ночам — в конце концов, Андерсон в свое время тоже их не соблюдал — но одно дело, шататься по городу в компании своих ровесников, и совсем другое — сидеть на асфальте с видом человека, который намерен здесь заночевать. Этот мальчишка выглядел, как человек, у которого какие-то неприятности.

Андерсон мысленно напомнил сам себе, что он не на работе, и все это его совершенно не касается. А потом сунул пачку сигарет в карман и подошёл к сидящему на земле парню. При его приближении мальчишка встал, оказавшись почти одного роста с Хэнком. Если поначалу Андерсон решил, что ему было лет пятнадцать, то теперь увидел, что он старше. Хэнк даже подумал, что, возможно, он ошибся и что парень был совершеннолетним — просто из-за своей дурацкой шапки, явно бесполезной в этот тёплый летний вечер, сидевший у магазина парень выглядел, как один из тех подростков, которые всегда сидят на задней парте с плеером в ушах и доводят учителей до белого каления отказами понять, что ходить по школе в головном уборе запрещается школьным уставом.

Под носом у парня темнела запекшаяся кровь, а взгляд был совершенно безмятежным. Было в его лице что-то такое, от чего привыкший к совершенно разным людям Андерсон почувствовал себя не в своей тарелке. Доброжелательное безразличие, с которым тот смотрел на хмурого, сомнительного вида мужика, зачем-то подошедшего к нему на ночной улице (представив самого себя со стороны, Хэнк должен был признать, что смотрится довольно-таки стремно), придавало парню сходство с манекенами из супермаркета и драматически не сочеталось с сидением на земле, кровью под носом и багровым синяком на скуле. «Обдолбанный он, что ли?..» — сумрачно подумал Андерсон.

— У тебя все в порядке?.. — спросил он, почти не сомневаясь в том, что парень, как и полагается тому, что кто собирается заночевать на крыльце круглосуточного магазина, в ответ просто пошлёт его нахер. Но опять ошибся. На лице у мальчишки появилось такое выражение, как будто бы он всесторонне обдумывал заданный ему вопрос. Выглядело это так, как будто бы у него в голове работа какая-то программа, выбирающая оптимальный вариант ответа из возможных.

— Да, — вежливо сказал он, в конце концов. И, еще чуточку подумав, добавил — Спасибо.

«Ебать...» — с тоской подумал Хэнк, поняв, что его план о том, чтобы пойти домой, выкурить пару сигарет и завалиться спать, накрылся медным тазом. Парень был очевидно, вопиюще, явно не в порядке.

— Почему ты здесь сидишь? Тебе что, негде переночевать? — спросил Хэнк прямо.

На сей раз во взгляде парня промелькнуло выражение тревоги.

— У меня все нормально, — механически повторил он, вжимаясь в стену. Было совершенно очевидно, что дальнейшие расспросы — про семью, опекунов или происхождение отметин на лице — ни к чему не приведут.

Андерсон вздохнул. Давить на парня не хотелось, бросать его здесь в подобном состоянии — тоже. Он задумчиво вытащил из кармана пачку сигарет, достал одну, а потом предложил пачку парню.

— Будешь?.. — может, если он покурит, то расслабится и скажет, что с ним, все-таки, произошло. Парень смотрел на его руку с пачкой сигарет с таким завороженным вниманием, как будто Хэнк протягивал ему не пачку «Мальборо», а что-то совершенно удивительное и невероятное. Будь этот парень чуть помладше, Хэнк подумал бы, что никто никогда не предлагал ему закурить, и сейчас он шокирован самой идеей приобщиться к миру взрослых.

— Спасибо, я не курю, — ответил он, слегка приподняв уголки губ. Это было похоже не на настоящую улыбку, а на то, как будто парень долго репетировал у зеркала выражение лица, которое должно сопровождать вежливый отказ.

Хэнк хмыкнул.

— Надо же, какая правильная молодежь пошла, — проворчал он и затянулся сигаретой, привалившись плечом к той же стене, которую обтирал своей курткой его собеседник. — Как тебя хоть зовут?..

— Коннор. А вас?

— Хэнк, — отозвался лейтенант. Но парень продолжал смотреть сосредоточенно и выжидающе, и, сообразив, чего он ждет, мужчина хмыкнул и добавил — Андерсон.

— Приятно с вами познакомиться, мистер Андерсон, — сказал тот с интонациями школьного отличника.

Хэнк поперхнулся дымом и закашлялся.

— Господи боже... «мистер Андерсон», это же надо! Парень, сколько тебе лет?

— Семнадцать, — так же вежливо ответил Коннор.

«Все-таки несовершеннолетний» — подумал Хэнк Андерсон. Просто прекрасно, ничего не скажешь... Будь этому Коннору хотя бы восемнадцать лет — можно было бы пригласить его переночевать у себя дома, а утром на свежую голову разбираться, чем можно ему помочь. Но тащить к себе домой несовершеннолетнего, тем более — кем-то избитого подростка, у которого, по-видимому, не все дома — это точно надо быть отбитым на всю голову.

Конечно, то, что Коннор несовершеннолетний, да еще и выглядит, как жертва нападения, давало массу дополнительных возможностей. Но затравленное выражение лица, с которым Коннор вжался в стену, когда Андерсон предположил, что ему негде ночевать, наводило на мысль, что добровольно пойти с ним в участок парень не захочет, а прибегать к насилию и пугать Коннора еще сильнее Андерсону было противно. По этой же причине Хэнк, поколебавшись, отказался от соблазна оставить Коннора здесь и позвонить в отдел, чтобы парня забрали в участок и подержали там до выяснения обстоятельств. Работа полицейского и так-то не располагает к деликатности, а тем, кто оказался на ночном дежурстве, и подавно не захочется миндальничать с мальчишкой. Представлять, как парня насильно посадят в полицейскую машину, привезут в участок, а там запрут до утра в какой-нибудь свободной камере, было почти мучительно. Среди коллег или знакомых Хэнка мало кто — кроме разве что Джеффри Фаулера и бывшей жены, с которой он не виделся уже лет восемь — знал об этой стороне его характера, но, при всей внешней грубости, Хэнк с трудом переносил чужую уязвимость или беззащитность. Они вызывали в нем неудержимую потребность позаботиться о человеке, выглядевшим или же казавшимся Андерсону беспомощным. Все его неприятности, связанные с очередной избитой бойфрендом девчонкой, возникали именно из-за этой черты его характера.

«Похуй» — подумал Хэнк.

— Слушай, Коннор. Хоть ты и говоришь, что у тебя все в порядке, я все-таки думаю, что провести ночь на земле, сидя под дверью магазина, не самая лучшая идея. Если хочешь, можешь переночевать у меня дома. У меня есть гостевая спальня, так что никаких проблем ты мне не доставишь. Есть только одна проблема — твой возраст. Если кто-нибудь узнает, что я повёл тебя к себе домой, зная, что ты несовершеннолетний, у меня будут проблемы. Так что давай будем считать, что, когда я спросил про возраст, ты сказал, что тебе восемнадцать. Хорошо?

Коннор немного поразмыслил. Хэнк решил, что начинает постепенно привыкать к сосредоточенному выражению лица, с которым он обдумывал все, что ему говорят — как будто создавал у себя в голове компьютерные папки, занося в них всю полученную информацию. Во всяком случае, эта манера больше не казалось Хэнку настолько странной, как в самом начале.

— Хорошо. Спасибо, — сказал Коннор.

Путь до дома Хэнка они прошли в полном молчании. Андерсон не обращался к своему попутчику, поскольку был слишком занят мрачными размышлениями, во что он влип на этот раз, а Коннор, судя по всему, не испытывал потребности в поддержании разговора. Только у самой двери Хэнк внезапно спохватился, что забыл предупредить парня о Сумо.

— Надеюсь, ты не боишься больших собак. У меня сенбернар. Но он тебя не тронет, он не агрессивный.

— Я люблю собак, — спокойно сказал Коннор. — Как его зовут?

— Сумо, — ответил Хэнк, с трудом сдержавшись, чтобы не покачать головой. Интересно, все-таки, что у этого парня с головой и почему он разговаривает так, как будто ему не семнадцать лет, а, в лучшем случае, одиннадцать? То «мистер Андерсон», то «я люблю собак». Дурдом.

Повернув ключ в двери, он зашёл в дом и осторожно отодвинул в сторону Сумо, который уже лез вперед, чтобы обнюхать, обшерстить и обслюнявить гостя. Хотя Коннор и сказал, что не имеет ничего против собак, Андерсон не особо полагался на его слова и вполне допускал, что огромный, шумный и одышливый Сумо будет его нервировать. Однако, к его удивлению, Коннор присел на корточки и тут же начал осторожно гладить сенбернара за ушами, причём на его лице впервые появилось что-то похожее на нормальную улыбку.

— У тебя когда-нибудь была собака? — предположил Хэнк.

— Нет, — отозвался Коннор, продолжая с блаженной улыбкой гладить сенбернара. — Я всегда хотел, но мне не разрешили.

Андерсон мысленно добавил это идиотское «не разрешили» в список странных оборотов в речи Коннора, и, подавив тяжёлый вздох, прошёл на кухню. По пути он бросил взгляд на часы, и покривился. Почти два. Пиздец. Завтра с утра Фаулер снова будет орать, что Хэнк опять опаздывает на работу. Почему-то Джеффри никогда не принимал в расчёт того, что Андерсон уходит из участка позже остальных и часто работает сверхурочно, безотказно выезжая на работу каждый раз, когда его дергали на место преступления в его законный выходной или же в третьем часу ночи. Впрочем, переработки в отделении полиции Детройта издавна считались нормой. В отличие от опозданий. Хэнк, в свою очередь, считал, что, если начальство не стесняется дергать сотрудников посреди ночи, а любые разговоры об оплате сверхурочных в отделении встречают нервным смехом, то на официальные часы прихода на работу можно с чистой совестью положить болт. Впрочем, попытки донести эту идею до Фаулера вызывали у бывшего однокурсника настолько бурную реакцию, что Хэнк в конце концов зарекся возражать по существу, и в ответ на все выговоры и нотации теперь стандартно огрызался, что, если его работа кого-нибудь не устраивает, он готов в любое время сдать значок.

— Есть хочешь?.. — спросил он, заглядывая в холодильник. — Я, вообще-то, не рассчитывал сегодня принимать гостей, но пару бутербродов предложить могу.

Ответа не последовало, и, обернувшись, Хэнк встретился с тревожным взглядом Коннора, смотревшим на него с растерянным и напряжённым выражением лица.

— Я точно вам не помешаю? — спросил он, все еще держа ладонь на голове Сумо, но перестав его чесать.

Хэнк сперва удивился, с чем связана такая внезапная перемена настроения, а через несколько секунд, сообразив, что Коннора смутило его заявление о том, что он не собирался принимать гостей, поморщился от жалости.

— Господи, Коннор, да не загоняйся ты из-за каждого слова... Ты мне совершенно не мешаешь. А Сумо вообще, по-моему, на седьмом небе от того, что кто-то наконец-то уделил ему внимание. Обычно люди держатся подальше от собак, у которых все время текут слюни. Он, кстати говоря, уже закапал тебе все штаны.

Напомнить о Сумо оказалось правильной идеей. Коннор успокоился и снова занялся собакой, а Хэнк наскоро слепил несколько бутербродов. Порывшись в шкафу, он достал сверху старую футболку и штаны, которые давно были ему малы, но до сих пор валялись среди остальных его вещей.

— Ванная — за той дверью. Если захочешь сунуть свои вещи в стирку, то можешь переодеться в это, -сказал он, бросая найденные в шкафу вещи на диван в гостиной. При свете стало заметно, что одежда Коннора покрыта грязными разводами, и Андерсон решил, что парень ночует на улице уже не первый день. Тем лучше — это повышало шансы завтра же найти какую-нибудь информацию о нем в полицейских сводках. — Не думаю, что эти штаны придутся тебе впору, но это самый маленький размер из всего, что у меня есть. Можешь пока что занять эту комнату, — Хэнк распахнул дверь пустой спальни, в которой, кроме, собственно, кровати и стоявшей рядом тумбочки, не наблюдалась никакой другой мебели. В доме, который Хэнк Андерсон купил после развода, была гостиная, совмещенная с кухней, две маленькие спальни и чердак — гораздо больше места, чем необходимо одинокому мужчине, никогда не принимавшему гостей, но, когда Хэнк сказал агенту, что он предпочёл бы что-нибудь поменьше, тот развёл руками и сказал, что из всего жилья, которое можно купить в Детройте и его окрестностях, меньше этого дома будет только трейлер. Идея поселиться в трейлере показалась Андерсону слишком радикальной, и в итоге он остался здесь. И теперь, восемь лет спустя, лишняя спальня наконец-то пригодилась.

— Спасибо, — сказал Коннор, осторожно взяв футболку и штаны и держа их на весу с таким видом, как будто это невесть какая драгоценность. Хэнк открыл было рот, чтобы язвительно заметить, что благодарить его через каждое слово совершенно не обязательно, но в последнюю секунду прикусил язык. Ну его к лешему, еще расстроится, как из-за ничего не значащего замечания по поводу гостей... Пока он размышлял об этом, Коннор зашёл в ванную и закрыл дверь. Услышав, как за дверью зашумела вода, Андерсон сообразил, что следовало попросить парня подождать, пока он не почистит зубы.

Хэнк вздохнул. Он слишком привык жить в полном одиночестве, чтобы думать о таких вещах. Останавливать Коннора было слишком поздно, дожидаться, пока он закончит мыться, слишком глупо, так что Андерсон плюнул на все и пошёл спать. Заснул он, как ни странно, почти сразу, хотя несколько последних лет стабильно мучился бессонницей. Что еще удивительнее, спал он крепко, без кошмаров, и проснулся, судя яркому солнечному свету за окном, не в четыре часа утра, а в какое-то более разумное для пробуждения время.

Саманта всегда говорила, что реакция у Хэнка превосходная. Вот и на этот раз Хэнк сперва машинально перехватил тянущуюся к плечу чужую руку, и только потом проснулся и открыл глаза, увидев стоявшего у его постели Коннора.

— Ты что тут делаешь? — спросил он хрипло, с трудом удержавшись от более крепких выражений. Вот же идиот... Это же надо додуматься — вот так подкрадываться к спящему человеку, привыкшему к мысли, что он живёт один. Парню определённо повезло, что Хэнк спросонья не вломил ему в табло или не выкрутил запястье.

— Ваш будильник звонил трижды, но вы не проснулись, — с какой-то убийственной серьезностью ответил тот. — Мне показалось, что, раз вы установили в своем телефоне три будильника подряд, вам было важно не проспать. Я подумал, что, возможно, мне стоит вас разбудить, чтобы вы никуда не опоздали.

— Господи... — простонал Андерсон, мысленно проклиная самого себя за то, что ему пришло в голову задавать Коннору какие-то вопросы. Ответ был настолько обстоятельным, точным и занудным, что наводил в голове мучительную ясность, вынося последние остатки сна хуже любого, даже самого настырного будильника. Кстати сказать, будильники Хэнк устанавливал на 7-00, 7-10 и на 7-15. Вот только никакого толку от них чаще всего не было, так как обычно Андерсон, промучившись бессонницей до часа или двух, в итоге засыпал до четырех утра, потом вставал, шатался по своей квартире, снова мучился бессонницей, пока часам к семи его не начинало зверски клонить в сон. Тогда он с чистой совестью переводил будильник и ложился спать, поскольку сон по два или три часа в сутки был несовместим с жизнью, не говоря уже о работе в полиции Детройта. Но сегодня все, похоже, шло наперекосяк.

Прислушавшись к себе, Хэнк с удивлением отметил, что он чувствует себя гораздо лучше, чем обычно. Он успел забыть, как замечательно проспать целую ночь подряд. Вот интересно, ему что теперь, каждую ночь таскать в свой дом подобранных на улице людей?..

— Что-то не так? — напрягся Коннор. — Мне не надо было вас будить?

— Да нет, все хорошо, — заверил его Хэнк, с каким-то отстраненным удивлением отметив, что он даже не лукавит. Все и правда было хорошо. — Спасибо.

Коннор просиял.

Заварив себе кофе и внимательнее присмотревшись к Коннору при свете дня, Хэнк обнаружил, что синяк на скуле и разбитый нос опухли, что было вполне ожидаемо. Но, кроме этого, у Коннора опухли еще и глаза, из чего можно было сделать вывод, что перед тем, как заснуть, он долго плакал. Это наблюдение никак не сочеталось ни с его вчерашним поведением, ни с безмятежностью, которой Коннор мазал маслом тост, пристроившись за краешком стола.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросил Хэнк, пристально глядя на него. Андерсон ожидал, что Коннор снова напряжется, а то и запаникует, как вчера, но он ошибся. Коннор поднял на него глаза и спросил — «О чем?» — с настолько искренним недоумением, что, не знай Андерсон, что у его гостя не все дома, он мог бы поклясться, что мальчишка над ним просто издевается.

— Ну, например, о том, кто тебя бил, — негромко сказал Аденорсон. — Или о том, как ты оказался на улице среди ночи.

К его большому облегчению, на этот раз Коннор не испугался — видимо, уже успел понять, что ничего дурного Андерсон ему не сделает. Однако отвечать он тоже не спешил. Просто опустил взгляд и уставился на столешницу, как будто обнаружил там что-нибудь крайне интересное. Молчание затягивалось. Растаявшее масло капало Коннору на штаны с краешка тоста.

— Ладно, — буркнул Хэнк в конце концов, поняв, что ответа не дождется. — Забей.

«Сам разберусь» — добавил он про себя.

Когда он выпустил Сумо во двор и начал собираться на работу — в кои-то веки, вовремя, а не на пару часов позже нужного — на лице Коннора возникло озабоченное выражение. Заметив, что мальчишка напряжённо хмурит брови, трогая свою одежду, которую он старательно развесил на сушилке, Андерсон вздохнул.

— Господи, Коннор, ты же ведь не думаешь, что я собираюсь выставить тебя на улицу?.. Идти тебе сейчас, насколько я понимаю, некуда, так что можешь пока остаться здесь.

Коннор посмотрел на него с таким благодарным выражением, что Хэнку на секунду стало стыдно — как-никак, он ведь обманывал мальчишку, не говоря о том, что собирается самостоятельно выяснить, откуда он сбежал, и сообщить о его местонахождении его опекунам.

— Спасибо, лейтенант.

— Да не за что, — смущённо буркнул Хэнк. И только потом спохватился. — Стоп. Как ты меня назвал?

— Я видел ваше удостоверение. Кстати, вполне возможно, что вам стоит взять его с собой. Оно лежит на полке, среди музыкальных дисков.

— Не нужно, оно старое, — буркнул Хэнк, решив никак не комментировать тот факт, что Коннор осматривал его дом, пока он спал. В конце концов, Хэнк ему этого не запрещал, и было бы несправедливо теперь возмущаться, что парень проявил любопытство. Да и скрывать Хэнку, по большому счету, было нечего. Он «потерял» свое служебное удостоверение несколько лет назад, и обнаружил его только через пару месяцев после того, как выслушал от Фаулера порцию отборной брани, заплатил абсурдно крупный штраф и получил другое удостоверение взамен пропавшего. Когда пропавшее удостоверение нашлось, Хэнку, вообще-то, полагалось его сдать, но, вспомнив все, что Фаулер успел сказать по поводу его долбоебизма, Хэнк решил быть долбоебом до конца и просто сунул старое удостоверение на полку среди дисков с джазом.

— О, — серьёзно сказал Коннор. — Ясно. Но вы ведь все еще лейтенант?

Хэнк хмыкнул.

— Ну, в рядовые офицеры меня пока не разжаловали, хотя Фаулер грозится этим каждый месяц.

— Я имел в виду повышение, — заметил Коннор возмущенно.

— Да я понял, — усмехнулся Андерсон. — Просто ты слишком уж серьезен. Это провоцирует в людях сарказм.

Коннор несколько секунд обдумывал его слова, а потом кивнул с таким серьёзным видом, словно только что узнал от Хэнка что-то очень важное. Андерсон решил не уточнять, что на сарказм его, на самом деле, провоцировала не серьезность, а, скорее, непосредственность и инфантильность его гостя. В Конноре было что-то трогательное, и это выбивало Андерсона из колеи, заставляя маскировать свое смущение насмешками.

— Мобильный телефон у тебя есть?.. — поинтересовался Хэнк. Коннор нервно дотронулся до распухшего синяка на скуле и покачал головой. Отметив этот жест, Андерсон подумал, что, похоже, телефон у парня был, но его кто-то отобрал. Вполне возможно, что вместе с деньгами — если у Коннора были с собой деньги. Жаль. Пробить парня по номеру его мобильного было бы проще всего.

Хэнк вырвал из лежавшего на столе блокнота лист и написал на нем свой номер телефона.

— Я не знаю, во сколько вернусь, — предупредил он Коннора. — Если будут какие-то проблемы — позвони с домашнего. Впусти Сумо, когда он нагуляется.

В участке просто не поверили своим глазам, увидев Андерсона, заявившегося на работу к девяти утра. Встреченный у кофемашины Рид даже попробовал что-то сострить на эту тему, но Хэнк равнодушно посоветовал Гэвину завалить хлебало, выдернул у него из-под носа стаканчик с готовым кофе, и, не слушая летевшей ему в спину ругани, направился к своему рабочему столу. Андерсон рассудил, что, раз он сегодня явился на работу раньше, чем обычно, то имеет полное право потратить немного времени на личные дела, и, прихлебывая слишком сладкий кофе (кто бы мог подумать, что изо всех сил корчивший из себя мачо Гэвин наливается таким сиропом... в следующий раз, когда Риду приспичит доебаться, надо будет посоветовать ему провериться на диабет...), полез искать в базах данных информацию о Конноре.

К радости Андерсона, парень нашёлся почти сразу. Обнаружилось, что его ищут уже двое суток. Причём не родители, а муниципальный совет и социальная работница, приставленная к Коннору из-за его заболевания. Хэнк, в общем-то, и так прекрасно понимал, что парень болен, но слово «шизофрения» все-таки заставило его поежиться. Андерсон не был дураком и не считал, что шизофреники — это такие люди, которые постоянно слышат голоса, несут всякую ахинею и не контактируют с реальностью. Да и среди людей, совершавших жестокие убийства, абсолютное, да что там, подавляющее большинство в итоге были признаны психически нормальными. Но все равно, слово «шизофрения» в ушах Андерсона до сих пор звучало так же мрачно, как и «рак».

Читая дальше, Хэнк узнал, что отца у Коннора никогда не было, а его мать, работавшая в доме престарелых патронажной сестрой, три дня назад погибла в автокатастрофе. Андерсон резко выдохнул и вытер выступившую на лбу испарину. Вот блядь. Он думал, что готов к чему годно — хоть к истории про неблагополучную семью, домашнее насилие и дурное обращение, хоть к наличию у мальчишки безутешных родственников, делающих все возможное, чтобы найти вляпавшегося в какие-нибудь неприятности со сверстниками парня... Чего он не ожидал, так это того, что Коннор убежал из дома, когда двое тупых сотрудников из социальной службы сообщили ему о случившемся с его матерью несчастье и велели парню собрать вещи, чтобы ехать с ними. Прикрепленная к Коннору социальная работница, некая миссис Митчелл, была в отпуске и находилась за пределами Детройта, а те люди, которых послали забрать Коннора, явно отнеслись к своей задаче наплевательски. Судя по данным полицейского отчета, Коннор пошёл в свою комнату, чтобы собраться, и никто из этих дураков не додумался за ним присмотреть, а он сбежал через окно, поскольку они с матерью жили на первом этаже.

«Господи боже, ну и долбоебы!» — зло подумал Андерсон.

Ну что ж, во всяком случае, удивившая его инфантильность парня и странности в его речи теперь уже не казались Хэнку чем-то необычным. Коннор обучался на дому, и, начиная с десятилетнего возраста, по нескольку месяцев году проводил в Детском психиатрическом отделении при Мичиганском медицинском центре. Судя по всему, это было единственное место, как-то связанное с Коннором, поскольку никаких других предположений, куда парень мог направиться после побега, в полицейской ориентировке не значилось. У парня не было друзей среди ровесников, он контактировал только со своей соцработницей, Дженнифер Митчелл, а также с психиатрами и психологами из больницы. Но домашнего адреса Митчелл Коннор, судя по всему, не знал, а его лечащий врач, с которым связались сразу же после побега парня, сказал, что в больнице он не появлялся.

Что ж, теперь, когда все выяснилось, Хэнку следовало связаться с муниципальным советом и этой Дженнифер Митчелл, но сначала следовало поставить в известность капитана. Джеффри будет первым, кому начнут задавать неудобные вопросы, когда вся эта история всплывёт наружу, значит, будет лучше, если он морально подготовится уже сейчас.

Реакция Фаулера была довольно предсказуемой.

— Мне надоело, что ты постоянно вляпываешься в какое-то дерьмо, а мне потом приходится тебя отмазывать!.. — бесился он. Хэнк кожей чувствовал, что весь отдел косится в сторону прозрачных окон в кабинете Джеффри и гадает, что Андерсон отколол на этот раз. — По-твоему, это нормально — когда недееспособный парень ночует дома у полицейского?

— Парень сказал, что ему восемнадцать. Я же не мог пробить его по полицейским базам из своей квартиры.

— Завали хлебало, Хэнк, — отрезал Фаулер. — Эту хуйню напишешь в своей объяснительной, но хоть передо мной не надо корчить блядскую невинность. Уверен, что ты прекрасно знал, что этот Коннор — несовершеннолетний. Более того, зная тебя, ты бы потащил его к себе, даже если бы он сказал, что ему десять лет.

— Вполне возможно. Но, поскольку он сказал, что ему _восемнадцать_, я не понимаю, с какой стати я должен торчать тут и выслушивать весь этот бред, — показал зубы Хэнк. Джеффри покривился и махнул рукой на дверь.

— Свали.

— Есть, сэр.

Хэнк вернулся на свое место и, сказав себе, что оттягивать неизбежное бессмысленно, позвонил миссис Митчелл. Женский голос в трубке оказался неожиданно приятным. Почему-то при слове «социальный работник» Хэнку представлялась жесткая, сухая и решительная женщина, которая больше заботится о безупречном соблюдении закона и параграфах своих инструкций, чем о своих подопечных. Но мягкие интонации Дженнифер Митчелл совершенно не вязались с этим образом. А еще она явно обрадовалась, когда Хэнк сказал, что Коннор нашёлся и что с ним все хорошо, если, конечно, не считать нескольких синяков. «Я думаю, его ограбили. Возможно, отобрали телефон, — добавил Хэнк. — Но точно сказать не могу, он не захотел отвечать на вопросы. Сможете подъехать в отделение полиции?.. Нет, он сейчас не здесь. Он у меня, — с усилием произнес Хэнк, морально приготовившись к неприятным расспросам. Но Дженнифер то ли не поняла, что он сказал, то ли все еще находилась под впечатлением от новости, что Коннор, наконец, нашелся, потому что ни о чем расспрашивать не стала, а просто сказала, что сейчас же приедет в центральное отделение полиции. Андерсон перевёл дыхание, не веря собственной удаче. Неприятный разговор откладывался. — Разумеется. Сколько вам нужно времени? Около часа? Хорошо, я буду ждать».

Повесив трубку, Андерсон мрачно уставился на кипу недоделанных отчётов на своем столе. На одну краткую секунду Хэнк даже подумал, что напрасно пожалел мальчишку и не позвонил дежурным из ночного патруля. Но потом вспомнил лицо Коннора, вжимавшегося в стену, и вздохнул, мысленно признавая, что, будь у него возможность вернуться на несколько часов и все переиграть, он снова сделал бы ту же самую глупость, а значит, в его запоздалых сожалениях не было никакого смысла. Как всегда. Теперь все зависит от того, вспомнит ли Коннор их вчерашний уговор, когда ему начнут задавать вопросы. Если нет, Андерсону пиздец. Муниципалы от него мокрого места не оставят. Просто чтобы было, на кого переключить внимание вместо того, чтобы обсуждать свой собственный проеб.

Митчелл приехала даже раньше, чем прошёл час после их разговора. Она оказалась невысокой женщиной лет сорока, с каштановыми волосами и открытым, исключительно располагающим лицом.

— Лейтенант Андерсон? — спросила она утвердительно, каким-то образом сразу узнав его среди собравшихся и целенаправленно направившихся к его столу. Хэнк встал, чувствуя себя полным идиотом. Судя по мрачному лицу Фаулера, сверлившего его взглядом сквозь стекло, полным идиотом его здесь считал не он один.

— Здравствуйте, миссис Митчелл, — сказал он, смущённо кашлянув.

— Я на машине. Мы можем поехать к вам прямо сейчас? — спросила Дженнифер.

Андерсон посмотрел на неё с удивлением. Выходит, что тогда, по телефону, она правильно поняла его слова о том, что Коннор у него? И до сих пор не задает вопросов, почему мальчишка у него, а не в участке? Ну и ну.

Андерсон всегда полагал, что от добра добра не ищут, а уж первым заводить какой-то неприятный разговор и вовсе могут только мазохисты, но, сидя в машине Митчелл и глядя на то, как она лихо выруливает с парковки — водила она, надо заметить, замечательно, в уверенном и даже где-то агрессивном стиле, импонировавшем Хэнку, — он все же не удержался и заговорил:

— Скажите, миссис Митчелл...

— Дженнифер, — не отрываясь от дороги, заметила женщина. В другое время подобная поправка Хэнка бы только обрадовала, но сейчас он чувствовал себя так, как будто бы ему мешают быстро вырвать больной зуб.

— Скажите, Дженнифер, вас не смущает то, что я привёл вашего подопечного к себе домой вместо того, чтобы вызвать полицию?..

— Я очень рада, что вы этого не сделали, — ответила она. — Коннору вообще трудно общаться с незнакомыми людьми. А большое количество новых людей его просто пугает. Не представляю, как бы он отреагировал, если бы его попытались силой отвести в участок.

— Я, в общем-то, именно поэтому и не стал вызывать патруль, — признался Хэнк. — Он выглядел... потерянным. И сильно испугался, когда я стал спрашивать, как он сюда попал.

— Трудно, наверное, было уговорить его пойти с вами? — с явным сочувствием спросила Дженнифер.

— Да нет. Я просто предложил — и он пошел.

Женщина удивлённо покосилась на него.

— А что было потом?..

Андерсон добросовестно постарался припомнить все, что говорил и делал Коннор с того момента, как переступил порог его квартиры, и до тех пор, пока Андерсон и не оставил его одного, поехав на работу.

— Осматривал дом? С ума сойти, — сказала Дженнифер, держа одну руку на руле, а другой вытаскивая из пачки сигарету — длинную, тонкую, и, судя по запаху, с ментолом. Саманта тоже любила тонкие сигареты с ментолом, и во время их брака Андерсон нередко курил их, когда под рукой не было других, хотя все равно до сих пор не понял, кому и зачем потребовалось скрестить сигарету с мятным леденцом. Андерсон галантно щёлкнул зажигалкой, а потом закурил сам. Выдохнув дым, который тут же унесло в открытое окно, Дженнифер озадаченно сказала — Вообще-то, он не любит незнакомые места. Если Коннор оказывается в каком-то помещении, где он раньше ни разу не был, то он может несколько часов сидеть на одном месте, неподвижно, как машина, и ничего не трогать. Никогда бы не подумала, что он способен рыться в чьих-нибудь вещах!

— Может, это из-за собаки? — предположил Андерсон. — Мне показалось, он расслабился, пока возился с Сумо. Не понимаю, почему ему не разрешали завести собаку.

— У его матери была аллергия на собачью шерсть.

— А... тогда конечно, — буркнул Хэнк. И, кривясь от того, как пошло и банально звучит эта фраза, все же выдавил — Мне очень жаль.

— Мне тоже. Она была замечательной женщиной. И очень любила Коннора.

— Они, наверное, были очень близки? — глупо спросил Хэнк Андерсон. Женщина снова покосилась в его сторону.

— В каком-то смысле, вероятно, да. Хотя в случае Коннора довольно сложно говорить о близости. Он очень замкнутый.

— Мне так не показалось, — вырвалось у Хэнка.

Дженнифер сосредоточенно кивнула.

— Да. Судя по вашему рассказу, в этот раз он вёл себя, по крайней мере, нетипично. Он действительно поинтересовался вашим повышением?..

— Ну да. А что?

Женщина хмыкнула.

— Я знаю Коннора последние пять лет. Вы знаете, сколько личных вопросов он задал мне за это время?

Андерсон плюнул на приличия и выбросил окурок прямо в приоткрытое окно.

— Судя по вашей интонации, ни одного? — предположил он мрачно.

— Бинго.

Хэнк посмотрел на Дженнифер с сочувствием.

— Тяжело, наверное, так много времени заботиться о человеке и совсем не видеть никакого отклика?..

Дженнифер удивлённо повела плечом.

— Да нет. Дело ведь не в желаниях самого Коннора. Это просто болезнь. Я, собственно, и не рассчитывала на установление какого-нибудь эмоционального контакта. То есть... не поймите меня неправильно... это не значит, что я не была бы _рада_, если бы увидела, что Коннор начинает интересоваться мной или каким-то другим человеком. Просто я никогда не ожидала и не требовала от него ничего подобного. Для него это то же самое, что для меня — показать олимпийскую программу по фигурному катанию.

— Слушайте, Дженнифер, я, вообще-то, в этом ничего не смыслю, так что вы уж извините за тупой вопрос... Я прочитал в отчёте о его побеге, что у Коннора шизофрения. Это значит, что он... ну, не знаю... слышит голоса? Или страдает от галлюцинаций? — спросил Хэнк, чувствуя себя довольно глупо. Его представления о психических заболеваниях, скорее всего, соответствовали реальности примерно так же, как и представления о работе в полиции у тех, кто судил о работе полицейских по боевикам.

Но Дженнифер его вопрос, похоже, не смутил.

— Скорее, это значит, что он _может_ начать слышать голоса или страдать от галлюцинаций, если не будет должным образом лечиться, — сказала она. — Но, в то же время, его состояние может значительно улучшиться. В состоянии ремиссии многие люди с тем же диагнозом ведут активный образ жизни, и никто даже не знает, что у них какие-то проблемы со здоровьем. Правда, именно в случае Коннора прогнозы его лечащих врачей были не слишком утешительными, но, по-моему, сейчас у Коннора случился сильный эмоциональный сдвиг. Если бы все это произошло при каких-нибудь менее трагических обстоятельствах, можно было бы сказать, что это совершенно потрясающе... Это ваш дом?

— Да. Можете припарковаться прямо здесь.

Дженнифер хмыкнула.

— Кажется, это не совсем по правилам?

— Соседям пофигу, — заверил Андерсон. — А мне — тем более. Никто на вас не настучит.

Когда Хэнк подходил к двери, сердце у него неприятно екнуло. Почему-то казалось, что Коннор воспримет его возвращение в компании Дженнифер Митчелл, как предательство. Хотя, конечно, это было далеко не худшим вариантом. Были ведь расклады и похуже. Например, если после его ухода Коннор все-таки напялил на себя свои сырые шмотки и свалил на все четыре стороны.

По счастью, вопреки всем мрачным мыслям Хэнка, парень был на месте. Коннор спал — правда, не на своей кровати и даже не на продавленном диване перед телевизором, а на ковре вместе с Сумо. Андерсон мысленно спросил себя, как можно обниматься с мохнатым и горячим, как печка, псом в настолько жаркий день, но должен был признать, что выглядит эта картина умилительно.

— Доброе утро, — сказал он, когда Коннор открыл глаза и повернул голову на шум.

К его большому облегчению, при виде Дженнифер парень нисколько не напрягся и даже не удивился.

— Миссис Митчелл... лейтенант... — расфокусированный взгляд и сонный голос плохо сочетались с чопорным приветствием.

Хэнк посмотрел на Дженнифер.

— А что, он всегда так официален?

— В общем, да. Обычно все мои клиенты, даже дети, зовут меня просто Дженнифер. Но Коннор всегда предпочитал «миссис Митчелл».

— Нам надо будет поехать в участок, чтобы там оформить все необходимые бумаги, — сказал Хэнк. И, посмотрев на Коннора, вздохнул — Но для начала я, пожалуй, сделаю нам кофе.

— ...Этому парню нужен психиатр, а не опекун, — выныривая из своих воспоминаний, сказал Хэнк.

— Психиатр у него уже есть. Сам знаешь, он с десяти лет наблюдается в Мичиганском медицинском центре. Он и сейчас у них, в психиатрическом стационаре.

— Они что, не могут оставить его там надолго? Какие-нибудь проблемы со страховкой? — хмуро спросил Хэнк. Работая в полиции, Андерсон быстро усвоил, что система медстраховки — полное дерьмо. От полицейского отчёта иногда зависело, получит жертва право на нормальную программу реабилитации или же навсегда останется калекой. Но гораздо чаще получалось так, что никакие компенсации не покрывали всех расходов на лечение. Бедные не могли себе позволить не только болеть, но и становиться жертвой преступлений.

Фаулер усмехнулся.

— Типичный Хэнк... Решил, что парень — жертва несправедливости, и уже готов на все забить и броситься ему помощь, да?.. Нет, в данном случае дело не в этом. Они вполне могут держать его у себя. Но это не пойдет ему на пользу. Сейчас у парня неплохие шансы адаптироваться и начать жить нормальной жизнью. Если он останется у них, то будет просто инвалидом. Его социальная работница — ты, вроде, ее уже знаешь, — хотела забрать его к себе, но ей не позволили. Она мать-одиночка, дочери девять лет, и у ее ребенка тоже инвалидность. Социальные службы сочли, что она не сможет одновременно с ней заботиться о Конноре. Ко всему прочему, они с дочерью живут в маленькой съемной квартире, а ты знаешь, что формальностям вроде количества квадратных метров на одного человека в таких случаях придают большое значение.

— Маразм, — с досадой сказал Хэнк. — Мальчишка ее знает. Она явно беспокоится о нем. В конце-концов, она просто хороший человек. По-моему, Дженнифер Митчелл — идеальный кандидат.

— Для человека вроде тебя или меня — конечно, да. Но ты же знаешь, у чиновников другая логика.

— Окей, окей... Но все-таки — почему я? Кому вообще взбрела в голову эта больная мысль?..

— Дженнифер Митчелл попросили предложить альтернативных кандидатов. Она назвала тебя. И привела обоснование, что ты единственный человек, которому удалось так быстро наладить контакт с Коннором. Его лечащий врач тоже считает это уникальным. Если я правильно понял его объяснения, то этот Коннор — абсолютно неконтактный парень. Он все время на своей волне. Как сраный робот. Он общается с людьми, только когда это необходимо. И не больше, чем необходимо. И он ведёт себя совершенно одинаково — хоть со своим психологом, которого он знает с тринадцати лет, хоть с человеком, которого он впервые в жизни видит. Ни с кем не сближается, не демонстрирует привязанности. Ты — первый человек, к которому он проявляет явный интерес. Я уж не знаю, чем ты его зацепил, но Коннор охотно поддерживает разговоры о тебе и несколько раз выражал желание увидеть тебя снова. Врачи из МПЦ считают, что все дело в том, что ваше с ним знакомство наложилось на момент стильного эмоционального потрясения. Но, в любом случае, и Дженнифер, и психологи Коннора уверены, что контакт с тобой может привести к радикальному прогрессу в его самочувствии.

— "Прогресс", блядь! — разозлился Хэнк. — Мы с ними точно живём на одной планете?.. Если бы подросток, который никогда ни на кого не обращал внимания, внезапно начал проявлять интерес к какому-то старому мудаку, который подобрал его на улице и притащил к себе домой, я бы не предлагал ему опеку, а спросил себя, не решил ли этот урод воспользоваться тем, что у мальчишки не все дома, и залезть к нему в трусы. Они, по-моему, реальный мир видели только из окна своей больницы, и поэтому решили, что он состоит из пони, бабочек и радуги.

— Хэнк, не гони, — скривился Фаулер. — Есть у тебя одна поганая черта — считать себя умнее всех вокруг. Куда, по-твоему, попадают на реабилитацию все жертвы твоих педофилов?.. Я не думаю, что в этом смысле ты бы мог рассказать врачу Коннора какие-нибудь вещи, о которых он ещё не знает. Скорее, даже наоборот. Когда ты имеешь дело с жертвами педофилии, тебя интересуют только те детали, которые важны для дела, а им там приходится слушать все подряд. И такой роскоши, как отстранённость от личности жертвы, они себе позволить не могут. Мы стараемся воспринимать любого пострадавшего, просто как жертву преступления, потому что, если начать видеть в них людей, то можно сразу застрелиться. Но нам, в отличии от мозгоправов, не приходится вникать в их прошлое и разбираться в том, о чем они мечтают и чего хотят.

Хэнк одном глотком допил из кружки пиво. Это был их первый сколько-нибудь серьезный разговор за много лет, и Андерсон с удивлением отметил, что Фаулер оказался человеком, совершенно не похожим на хрестоматийного тупого копа, не способного думать ни о чем сложнее спортивных матчей и ситкомов. "Может, мы все только и делаем, что изображаем друг перед другом дураков?" — подумал Хэнк.

— Ладно, я понял. Вся эта команда занимающихся Коннором людей дружно решила, что я идеальный кандидат, а социальным службам важно то, что у меня есть дом, работа и пристойная зарплата, — кивнул он. — Но ты-то с какой стати так хлопочешь, чтобы я ввязался в это дело? Не припомню, чтобы ты раньше тратил свое свободное время на благотворительность.

— Да ну? — с насмешкой спросил Джеффри, и Хэнк смутился, вспомнив про недавнюю историю с больницей. Как-никак, Фаулер тратил единственный выходной на то, чтобы возить к нему его собаку, вместо того, чтобы провести это время со своей семьей.

— Да забей, — хмыкнул капитан, заметивший, что собеседник покраснел. — На самом деле ты, конечно, прав. Но у меня было две важные причины для того, чтобы ввязаться в это дело. Во-первых, я действительно считаю тебя своим другом и хочу, чтобы ты, наконец, кончил играть в эту дурацкую игру "Хэнк Андерсон и его загубленная жизнь".

— И ты считаешь, что ввязаться в эту авантюру с опекунством — непременный пункт программы? — ухмыльнулся Хэнк. — Может быть, я просто пообещаю больше не задерживать отчёты, приходить на работу вовремя и начать бегать по утрам?.. Я даже готов взять стажёра, если ты так хочешь.

— Ну да. Сейчас ты мне пообещаешь, что угодно, а через неделю снова будешь говорить, что на хую вертел мои приказы и служебные инструкции. Да ещё и начнёшь учить тому же самому стажёров. Нет, спасибо... А вот с Коннором — другое дело. Ему твоя безалаберность может пойти на пользу.

— Вот об этом я тебя и спрашивал. Тебе-то что до Коннора?

— Мне — ничего. Но, видишь ли, глава муниципального совета, который сейчас решает судьбу Коннора — сестра моей жены, так что Алиса принимает это дело близко к сердцу. Она познакомилась с Дженнифер Митчелл и пригласила ее к нам домой. А та весь вечер говорила исключительно о Конноре, его проблемах и о том, как положительно на него повлиял контакт с тобой.

— Пиздец, — выдохнул Хэнк, поняв, что он "попал". Если Алиса чего-нибудь хочет — значит, Фаулер не слезет с него до тех пор, пока не добьется своего. Джеффри был не просто подкаблучником — он был, если так можно выразиться, эталонным подкаблучником, считавшим исполнение желаний собственной жены своим священным долгом. Временами Андерсон подозревал, что их многолетняя дружба с Фаулером и тот факт, что капитан неизменно вытаскивал Хэнка из любого дерьма и терпит его отвратительный характер — просто результат того, что Алиса относится к нему с симпатией.

На лице Фаулера в первый раз с начала разговора появилось выражение, напоминавшее смущение.

-Слушай, Хэнк, я понимаю, что ты сейчас думаешь. Будь я на твоем месте, я бы тоже не захотел лезть в эту мутную историю. Но посмотри на дело с другой стороны. Этому Коннору семнадцать лет. Если бы эта история случилась не сейчас, а еще через полгода, ему выделили бы муниципальную квартиру, Митчелл приходила бы к нему несколько раз в неделю, и все были бы довольны. Но сейчас он несовершеннолетний. По закону, он не может жить один. Найти опекунов для парня его возраста, по сути, нереально. А чтобы продержать его шесть месяцев в стационаре, придется приписать ему парочку очень неприятных диагнозов, с которыми ему потом будет трудно устроиться на работу даже на автозаправку. Не мне тебе объяснять, как большинство работодателей относятся к ментальной инвалидности.

Андерсон раздраженно поскреб неухоженную бороду.

— Ладно, кончай давить на жалость… Лучше сходи к бармену и возьми мне двойной Джек Дэниелс.

— А ты не охуел?.. — шевельнул бровью Фаулер.

— Нет, Джефф. Если мне по твоей милости придётся на полгода стать сиделкой аутичного подростка, ты, по крайней мере, должен мне за это выпивку.

— Коннор не аутист, — поправил Фаулер.

— А я не психиатр, чтобы разбираться во всей этой поебени, — грубовато сказал Хэнк. Не то чтобы он не способен был понять отличий между «аутизмом» и «шизофренией», но считал, что «аутист» звучит гораздо лучше, и меньше ассоциируется с понятием «безнадежный псих». Думать о Конноре, как о конченном психе, было неприятно. Хэнку больше нравилось считать, что он точно такой же человек, как и все остальные, просто с какими-то своими особенностями, вроде тупой привычки обращаться к людям на «вы» и называть самого Хэнка «лейтенантом Андерсоном». — Где мой виски?