ReidaLinn

Выносил компост перед работой, смотрю - передо мной пожилой мужчина с сыном-аутистом, держа его под локоть, помогает ему опорожнить мешок обьедков в бак. Невольно улыбаюсь, потому что после этих лет работы в диспансере мне приятно видеть семьи с аутистами на улице (в России в мое время все сидели по домам).

Подхожу ближе - ба, да это же мой бывший резидент из отделения для самых сложных пациентов! Назовём его Максим. Этот молодой человек лет двадцати с глубокой умственной отсталостью не мог ни одеваться, ни говорить, он с трудом пользовался туалетом, но самая запоминающаяся его черта - из-за каких-то поражений мозга он все время выглядел и вел себя так, как будто он вот-вот заплачет. У него большие, влажные, испуганные темные глаза, и вместо слов он всегда издает только жалобный лепет и испуганные, хнычущие звуки, отчего его все время хочется утешить, даже когда ты уже привык к тому, что он всегда такой.

Особенно несчастным Максим выглядел во время наших занятий в городском бассейне, где он, несмотря на подогретую воду, всегда дрожал крупной дрожью и казался ещё более уязвимым и напуганным, чем в остальное время, хотя никогда не пытался избежать посещения бассейна - так что, возможно, ему все же нравилось купаться. Под горячим душем в своей комнате он тоже всегда трясся, так что я не думаю, что ему в самом деле было холодно.

Наши с Максимом глаза встречаются, и он лепечет свое "ба-ба-ба..." - то ли узнал меня, то ли нет, кто его разберёт с его вечно напуганным лицом? Я, в свою очередь, очень рад его видеть - трудно не обрадоваться человеку, с которым ты в свое время столько занимался, разговаривал и вытирал ему слюни и сопли, потому что он не может даже высморкаться сам.

- О, - радостно говорю я ему. - Привет!
- Ба-ба-ба-ба... - лепечет Макс.
Его отец, седой коротко стриженный мужчина, смотрит на меня с удивлением, явно не понимая, почему какой-то совершенно незнакомый человек решил с ним поздороваться. Французы часто вежливо приветствуют людей на улице, но моя интонация предполагает давнее знакомство, заставляя отца Макса озадаченно наморщить лоб. Типа - ты кто такой и почему так радостно мне улыбаешься?..
Я думаю - да я и не с тобой здороваюсь! Но он явно успел решить, что они с Максом мне мешают - у французов такая преувеличенная вежливость нередко заменяет русское "кхе-кхе, я вообще-то тут стою и жду!". Поэтому он быстро хватает сына за локоть и оттаскивает его в сторону от компостного бака, чтобы освободить место для меня.

Забавно, что родители людей, которые не могут разговаривать, несмотря на любовь к собственным детям, обычно не думают, что у подобных инвалидов могут быть свои знакомые - не только в диспансере, но и в городе. Как будто только внутри диспансера их детей воспринимают, как людей и собеседников. И, может, они в чем-то правы - я ведь тоже познакомился с Максимом на работе и не радовался бы ему, как старому знакомому, если бы не работал с ним когда-то пару лет.

- Удачи, Макс, - бормочу я, пока они с отцом уходят. Думаю, знакомых инвалидов у меня в Лионе куда больше, чем здоровых людей - но вот на улицах я их встречаю куда реже.

Телеграмм-канал - t.me/reidalinn

У меня был выходной, и мы с женой сходили сперва в суши-бар, а потом на аттракционы. Непритязательные лионцы охотно верещат на каруселях и качелях, парень на качающемся корабле со смехом признается своей девушке - "боже, я обосрался!..". С чего именно он обосрался, не вполне понятно, кораблик не слишком жуткий, но отсутствие мачизма радует.
В очереди на самый пугающий аттракцион мои соседи, группа молодых людей лет двадцати, с ужасом смотрят на вращающиеся кресла. Ноги пассажиров болтаются в воздухе, люди пронзительно визжат. Один парень говорит соседкам:
- Боже, какой ужас. Давайте помолимся!
Его подруги:
- Да, давайте все возьмёмся за руки и помолимся!
Компания берется за руки, но возникает секундная заминка вокруг одной девушки. Ее подруга:
- Ой, простите, я совсем забыла, она мусульманка.
- Точно, мусульманка...
Парень:
- Ничего, давайте все равно помолимся.
Они торжественно берутся за руки и наклоняют головы друг к другу, всей компанией, включая мусульманку. Читают молитву на испанском. Различаю что-то про Отца, и Сына, и Святого духа. Головы склоняются.
- Аминь.
- Аминь.
- Аминь, - поддерживает мусульманка.
Карусель останавливается, предыдущие пассажиры нетвердым шагом спускаются по ступенькам, а удовлетворенная компания с довольным видом направляется садиться в кресла.
Следую за ними, глупо ухмыляясь. Крестоносцы бы в такой момент вопили от восторга, посчитав подобный акт дружеской солидарности спонтанным переходом в христианство.

Вчера мы с женой устроили вечер старого кино - сначала посмотрели "Большие гонки" на английском, а потом спонтанно решили пересмотреть "Назад в будущее", потому что я никогда не смотрел его в оригинале. Наверное, нас вдохновило то, что Стив и Робин смотрят его в кинотеатре в "Очень странных делах". И вот "Назад в будущее" меня сильно разочаровал. Причем именно в той части, которая в детстве нравилась мне больше всего - в истории о том, как Марти изменил судьбу своей семьи.

В прошлом это казалось очень соблазнительной идеей - возвращаешься в свою привычную жизнь, а все чудесным образом изменилось к лучшему. Но, наверное, в подростковом возрасте я как-то не задумывался о деталях. То есть, с одной стороны, совершенно замечательно, что мать и отец ГГ в финале выглядят и ведут себя, как счастливые супруги и просто здоровые и благополучные люди - они активно общаются между собой и явно любят друг друга, в отличие от начала фильма, где опухшая от пьянства мать героя глушит водку, а отец полностью игнорирует всех остальных и смотрит телевизор.

Момент с приходом по почте новой книги, написанной отцом Марти - тоже хорошо. В школе он боялся показывать кому-нибудь свои фантастические рассказы, а теперь издает романы, значит, у него есть читатели. Человек осуществил свою мечту. Ну и потом, обложка книги с пришельцем и двумя подростками, держащимися за руки, прозрачно намекает, что он в художественной форме изложил историю своей любви. В семье МакФлаев теперь царят доверительные отношения - брат Марти обсуждает с сестрой ее ухажёров, а мама героя знает его девушку и отзывается о ней тепло, отбросив свое ханжество и разглагольствования о скромности - поскольку у счастливой женщины, довольной своей жизнью и любимой мужем, нет причины быть ханжой и ревновать к чужому счастью, молодости и любви, или пилить своих детей за их "распущенность". Это все можно отнести к плюсам счастливого преображения семьи МакФлай.

Но многие другие детали счастливого будущего выглядят откровенно жутко. Прежде всего - Биф, чистящий машину старшего МакФлая. В прошлом он его унижал и шпынял, а в счастливом будущем все перевернулось, и теперь уже Джордж МакФлай ежедневно отдает приказы своему школьному обидчику. Ура? Держать у себя дома мужика, который буллил тебя в школе и пытался изнасиловать твою жену, и ежедневно самоутверждаться за его счёт - вот это прямо идеал успешной жизни, да? МакФлай построил жизнь своей мечты, но не смог отделаться от Бифа - Биф ему, оказывается, нужен в этой новой и счастливой жизни, как приятное свидетельство его успеха. Это выглядит едва ли не более жалко, чем первый сценарий, в котором Биф был его начальником и продолжал его эксплуатировать. Потому что там МакФлай не мог избавиться от своего обидчика просто по слабости характера и закрепившейся беспомощности, а здесь - он совершенно добровольно держит при себе дурного человека, наслаждается его подхалимажем и притворной преданностью (посмотрите, например, на радостные подскакивания Бифа, вносящего в дом посылку с новой книгой Джорджа!), потому что это тешит его самолюбие. Жуткое зрелище!

Потом - у Марти появился черный джип, дом стал богаче, а старший брат теперь работает не в забегаловке, а в офисе, и надевает по утрам костюм. Счастье и богатство подаются, как нечто неразделимое, успех и ценность человека измеряется в деньгах и респектабельности. Неважно, где работает брат Марти и чем он занимается, об этом нам не говорят, поскольку это ничего не значит в глазах авторов истории. Его жизнь лучше просто потому, что он перестал быть официантом в забегаловке и стал носить костюм. Не только в старом фильме "Назад в будущее", но и в более современном сериале "Клиника" сотрудник забегаловки (в обоих случаях это старший брат ГГ) - это синоним неблагополучия и социального дна, и зрителю весьма навязчиво транслируется мысль, что официанты и сотрудники забегаловок не заслуживают уважения, а низкая оплата их труда - это не возмутительное следствие извращённого экономического строя, а следствие чьей-то личной глупости и лени. И в обоих случаях свидетельством преображения героя становится офисный костюм. Американский табель о рангах и их представления о ценности людей!.. После десяти лет жизни в Европе на такие вещи смотришь с ощущением невыносимого испанского стыда. По совести, любой официант или кассир каждый день приносит людям куда больше пользы, чем 99 процентов офисных сотрудников в костюмах, и его труд достоин уважения и должен быть хорошо оплачен. И его клиенты, разумеется, должны воспринимать его, как такого же человека, как и они сами, и быть благодарны за его тяжёлый труд, а не пестовать в себе позорные стереотипы, в соответствии с которыми мир делится на респектабельных людей и всяких "неудачников" вроде кассиров из Макдональдса.

Ну и, конечно, тема худобы: при виде своей мамы в исправленном будущем Марти первым делом восклицает - "Ты такая стройная!..", а старшая сестра героя в новой замечательной реальности сидит за завтраком с мисочкой нарезанной клубники вместо хлопьев с молоком. Действительно, что же за счастье без заботы о своей фигуре?! В общем, главную роль в образе счастливого будущего семьи МакФлай играют внешние свидетельства богатства, респектабельности и успеха - черный джип, костюм, здоровая и дорогая пища, модная гостиная, и единственным грязным пятном в этой картине счастья и благополучия является потрёпанный спортивный костюм Бифа, ставшего личным слугой Джорджа МакФлая и приплясывающего вокруг его семьи, как Питер Петтигрю вокруг Волан де Морта (актер Бифа в старости до удивления похож на загримированного Петтигрю - и внешне, и манерой поведения).

В детстве я всего этого не замечал, но теперь я взглянул на всю эту достигаторскую американскую идиллию взрослым взглядом - и меня замутило. Если бы идею "а пусть мой школьный обидчик чистит мне ботинки!" выдвинул бы школьник двенадцати лет, то это было бы вполне понятно и простительно, но для взрослых людей типа Земекиса и Спилберга (режиссер и продюсер фильма соответственно) это позорный кринж.

Телеграмм-канал с постами без цензуры - t.me/reidalinn

Традиционные ценности в итальянской пьесе эпохи Возрождения:

"Фессенио. Хочу сказать, что ты думаешь не то, что говоришь. На самом деле ты гонишься за сегодняшней модой.
Полинико. Какой такой модой?
Фессенио. Самой распространенной. Сознайся, что ты женоненавистник, как почти все мужчины в этом престольном городе, потому ты и говоришь дурно о женщинах, да еще делаешь это самым бесстыдным образом.
Лидио. Фессенио прав, ибо то, что ты о них говоришь, трудно назвать похвалой, между тем женщины — высшая отрада и высшее благо, какими мы только обладаем на этом свете. Без них мы ничего собой не представляем, ни на что не способны, грубы и скотоподобны.
Фессенио. Зачем столько слов? Разве не знаем мы, что женщины столь совершенны, что нет ныне мужчины, который им не подражал бы и который душой и телом не желал бы превратиться в женщину?
Полинико. Я не желаю с тобой разговаривать.
Фессенио. Признайся лучше, что тебе просто нечего возразить" (с)

Бернардо Довици (кардинал Биббиена)
КАЛАНДРИЯ
Комедия о Каландро в пяти действиях

Как и Шекспир, Довици использует сюжет о двух разнополых близнецах, как две капли воды похожих друг на друга. По ходу пьесы муж знатной дамы влюбляется в ее ухажера, переодетого в женскую одежду, и назначает ему свидание, на которое тот соглашается. Ну а его жена тем временем принимает сестру своего ухажёра за своего любовника, и тоже зовёт ее на свидание, на которое эта девушка тоже соглашается - во-первых, чтобы оказать услугу своему приятелю-шарлатану, притворяющемуся магом и стремящемуся выманить побольше денег у влюблённой дамы, а во-вторых, чтобы избежать помолвки с другой влюблённой девушкой, чья семья тоже принимает ее за мужчину. В общем, пьеса, написанная итальянским кардиналом эпохи Возрождения, в России в 21-м веке вызвала бы обвинения в экстремизме и "пропаганде ЛГБТ" и была бы запрещена к постановке под предлогом своей "нетрадиционности".

Что, друзья, читал кто-нибудь "The Evening and the Morning" Кена Фолетта? В русском издании - "Вечер и утро". Это исторический роман об Англии десятого века, с набегами викингов, рабовладением и неустойчивым христианством, не успевшим ещё повлиять на местные обычаи.

Три главных героя этой книги - Эдгар, сын кораблестроителя и сам талантливый строитель и новатор, Рагна, волевая и решительная дочь знатного человека, и монах Альдред, - быстро вызвали у меня дружеские чувства. Я вообще не могу увлечься никакой историей, если в ней нет достойных, вызывающих сочувствие людей, которые бы обладали качествами, которые я ценю в реальной жизни. Я знаю, что многие люди с удовольствием читают о героях, с которыми они точно не захотели бы дружить в реальности, но это определенно не мой случай. Если поведение и ценности героя вызывает отторжение, то я быстро теряю к нему всякий интерес. Мне нравится читать (как, впрочем, и писать) о добрых, честных, смелых и надёжных людях, чьи поступки вызывают одобрение, и чьим стремлениям я могу сопереживать.

В данном конкретном случае автор ещё и противопоставил этим добрым, честным и решительным героям такую компанию влиятельных злодеев, что заставил меня страстно жаждать справедливости и искренне ненавидеть этих негодяев. Несколько раз, после очередной победы главного мерзавца, я чувствовал себя настолько огорченным этим поворотом дела, что мне хотелось бросить книгу от досады. Помню, как мои читатели писали о таких же чувствах, когда события в книге принимали особенно мрачный оборот, и я говорил им, что очень хорошо их понимаю - но на самом деле я уже давно не ненавидел никакого книжного злодея с такой силой, чтобы испытывать подобное отвращение и внутренний протест по поводу его успехов, и с таким же пылом желать этому злодею самой страшной и самой мучительной судьбы, какую только можно выдумать.

В конечном счёте автор оправдал мои надежды, и я испытал своего рода катарсис, поскольку судьба главного подонка превзошла самые кровожадные мои фантазии, чему я был искренне рад. С какими бы несчастьями и поражениями персонажи не столкнулись по ходу развития сюжета, я всегда хочу, чтобы в конце они были счастливее, сильнее и мудрее, чем в начале - иначе не ясно, для чего было читать обо всех предыдущих испытаниях, потерях и мучениях.

Мне повезло наткнуться на этот роман в буккросинге, и в этот раз (в отличие от моего неудачного опыта со знаменитыми "Столпами земли") я дочитал книгу до конца и получил такое удовольствие, что продолжил читать другие книги серии Kingsbrige - Column of fire и World without end.

Я очень рекомендую всем, кто захочет прочитать эту книгу, взять английский вариант - не потому, что у меня какие-то претензии к русскому переводу (я его не открывал), а потому, что эта книга, как бывает свойственно многим бестселлерам, написана очень простым английским языком, и, если даже вы не очень бегло читаете на английском, это идеальный вариант для тренировки. Кажется, что письма Льюиса и эта книга написаны как будто бы на двух разных языках - настолько разный в этих текстах словарный запас, строй предложения и общая культура речи. Но при этом у меня не возникло ощущения, что книга Фоллета вышла антиудожественной или же бездарной - несмотря на свою простоту, текст остаётся точным, ясным и свободным от корявых выражений, которые постоянно допускают авторы с низкой культурой речи и маленьким словарным запасом. Полагаю, что, как автор множества бестселлеров в самых разных жанрах, от исторического романа до триллера, Кен Фоллет просто приспособил свой язык к уровню среднего читателя, рассчитывая на высокие продажи - точно так же, как большинство авторов, которые обычно попадают в списки бестселлеров NYT.

Больше постов о книгах, жизни и работе здесь - t.me/reidalinn

Помню, в детстве мы с сестрой смотрели мультфильм по библейской истории об Иосифе, его братьях и египетском фараоне. Но тут, когда я стал перечитывать Ветхий завет, я обнаружил, что в популярной версии этого библейского мифа, не говоря уже о том детском мультфильме, недостает самого интересного - как Иосиф при помощи спекуляции зерном обратил весь египетский народ в рабство.
Ну, начало вы, конечно, помните - истолковав сон фараона, Иосиф предсказал семь лет изобилия и семь лет голода, и посоветовал сделать запасы продовольствия, а фараон в награду сделал его своим управляющим.
Потом наступил голод, и Иосиф сначала продавал египтянам запасенное зерно, потом, когда у них не стало денег, забирал у них в обмен на зерно их скот, и, наконец, когда у них не осталось ни денег, ни скота, он продал им зерно в обмен на последнее, что у них было - землю и свободу. И все они согласились отдать свою землю фараону и стать его рабами отдавать ему пятую часть всего, что растет на земле.
Мне в связи с этим даже интересно - а запасы, при помощи которых Иосиф превратил весь египетский народ в рабов, были сделаны только из собственности фараона, или же он сначала семь лет собирал с египтян зерно для предотвращения голода, а потом в обмен на их же зерно купил и их самих вместе с землёй?..
Впрочем, это в любом случае еще одна история, полностью соответствующая общему содержанию и духу Ветхого завета.

Читаю "Иудейскую войну" Иосифа Флавия и обсуждаю с друзьями разные отрывки из неё.

"Они [парфяне] наполнили всю страну истребительной войной, стерли с лица земли город Марешу и, наконец, сделав Антигона царем, выдали ему на расправу закованных Фацаэля и Гиркана.
Когда это произошло, Гиркан бросился к ногам Антигона, и тот собственными зубами искромсал ему уши — затем, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах тот уже не мог стать первосвященником, ибо первосвященник должен обладать телесным совершенством"

Просто представьте себе эту сцену изгрызания ушей. И это так себя ведёт царь! Никакой Мартин и другой автор темного фэнтези не решился бы изобразить подобный эпизод.

А вот ещё :

"Природные особенности Мертвого моря также заслуживают описания. Это, как я уже сказал, соленое и бесплодное озеро с легкостью выносит на поверхность брошенные в него даже самые тяжелые предметы, и погрузиться в него нелегко, даже прилагая усилия. Так, когда к нему приблизился Веспасиан, он в целях исследования приказал бросить в глубоком месте несколько человек со связанными за спиной руками и не умеющих плавать, и все они, словно толкаемые сильным ветром, всплыли на поверхность"

Больше "в целях исследования" сбросить в озеро было буквально нечего...

Исторические хроники, как и сводки новостей, настраивают на крайне мизантропический лад.

Прочитав последний эпизод, моя подруга Литта человеколюбиво предположила, что Иосиф Флавий просто оклеветал Веспасиана - потому что, мол, на фоне других римских императоров этой эпохи, вроде того же Нерона и Вителлия, Веспасиан пользуется далеко не худшей славой.

Но, во-первых, Иосиф Флавий - большой поклонник Веспасиана, и он всячески превозносит его и его сына Тита в своей книге, оправдывая даже их войну против своих соотечественников и все совершённые в процессе этой войны жестокости. Так что клеветать на Веспасиана было совершено поперек основного замысла его сочинения.

А во-вторых, такого рода ужасами, как блохами, кишит любая прочитанная мной хроника, будь то Анна Комнина, Плутарх, Виллардуэн, Усама ибн Мункыз или кто угодно другой. Так что либо хроники в принципе писали сплошь клеветники с больным воображением, либо человеческая история - набор идиотизмов и жестокостей.

Кстати, в этой же книге Иосифа Флавия содержится жизнеописание царя Ирода, известного в народе в основном по евангельской легенде об избиении младенцев. А на деле он был подобием Ивана Грозного и Генриха Восьмого, и даже не потому, что у него было девять жён (это для иудейских царей в тот момент было в порядке вещей), а потому, что он был психопатом, очень своеобразно понимавшим любовь и семейные узы. Например, он очень любил свою жену Мирьям, но при этом он убил сначала ее отца, потом - ее любимого брата, которому было в тот момент всего семнадцать лет. После этого он из ревности убил саму Мирьян, заподозрив ее в супружеской неверности. При этом он, представьте себе, так страдал от "любви" к покойной, что чуть не спятил из-за этого убийства - долго отказывался верить в то, что ее больше нет (это после приказа ее убить!) и разговаривал с ней, как с живой. Что совершенно не помешало ему после этого убить обоих ее сыновей, заподозрив их в покушении на свою власть, а после этого, обливаясь слезами, обнимать перед своими приближенными своих маленьких внуков (сыновей убитых им людей!) и сетовать, что "злой рок отнял у него любимых сыновей".

У психопатов и тиранов, дорвавшихся до власти, в их преступлениях почему-то всегда виноват злой рок, или клеветники, или дурные советники - ну, словом, кто угодно, кроме них самих.

Вспоминая попытки историков объяснить преступления Грозного отравлением или душевным заболеванием и сравнивая его поведение с поведением Ирода, Генриха Восьмого и современных правителей, можно с уверенностью сказать, что душевной болезнью и отравой является не что иное, как власть сама по себе, мысли о "величии" и собственной мнимой грандиозности. Ничего другого не нужно человеку, чтобы превратиться в совершенного маньяка. И поэтому самое лучшее, что предложила человеческая история для избавления от этого маньячества - это отказ от самой идеи "стремления к величию", имперскости и сакрализации чьей бы то ни было личной власти. Но, судя по событиям двадцатого века и нашего времени, человечество никак не может выучить этот урок и цепко держится за свои заблуждения и болезни.

Решили с Соней вечером пересмотреть мультфильм "Нимона". Когда скачивали его в интернете, обнаружили придурка, который решил вырезать из мультфильма сцены, оскорбляющие его гетеросексуальный вкус. Новое слово в отношении к чужому творчеству. Так, скажем, человек, который ненавидит христианство, мог бы попытаться вырезать из "Нарнии" все христианские аллюзии. И потом хвастаться публично этим достижением - "хей, народ, я тут создал свою версию Льюиса! А то вдруг мои дети станут христианами?.. Но теперь все в порядке. Не благодарите!"
Вероятно, у этого идиота даже правда дети есть. Вот уж кому не повезло. Если у человека руки чешутся даже чужое творчество подправить под свои тупые вкусы, то можно себе представить, с какой страстью он старается подмять под свои жалкие стандарты уязвимого и полностью зависящего от него человека.
И таких тупиц и хамов общество и государство всячески пестует и поощряет в глупости и хамстве. С одной стороны - воспитывая мелкотравчатых политруков, а с другой стороны - активно затыкая рот (и уже просто вышибая зубы) тем, кто таким отношением к культуре недоволен.

* * *

Больше постов и посты с картинками - в телеграмм-канале t.me/reidalinn

Обычно в ситуации, когда автор не одобряет какую-нибудь киноадаптацию своих произведений, я уверен в том, что автору видней. В конце концов, кто кроме автора на самом деле знает, как он видит мир своих героев и что он хотел сказать этим произведением? Единственное исключение, которое я вспомнил этим утром, когда мы с Соней обсуждали Гморка в фильме "Бесконечная история" - это ненависть Михаэля Энде к этому фэнтези-фильму. И дело даже не в том, что я люблю эту экранизацию или испытываю в ее отношении импринтинг, который мы сохраняем ко всему, что полюбили в детстве. Просто в данном случае меня смущают приоритеты самого автора. Скажем, когда Михаэль Энде требовал, чтобы его произведение издали непременно цветным шрифтом - красным для эпизодов Бастиана и зелёным для сюжетной линии Атрейо, - то это было не только непрактично и потенциально неудобно для читателя, но и просто абсурдно. Как если бы оформление действительно влияло бы на восприятие истории или могло что-то добавить к ее содержанию. После таких идей невольно создаётся впечатление, что автор уделяет слишком много внимания каким-то совершенно незначительным вещам и склонен видеть разрушение его идеи и подмену смыслов там, где ее нет.
Опять-таки, понятно, что взрослого человека могло возмутить превращение философской притчи в героическую сказку, но, казалось бы, довольно очевидно, что и саму "Бесконечную историю" ровесник Бастиана в любом случае прочтёт, как героическую сказку - и только потом, перечитав ее во взрослом возрасте, увидит в ней другие смыслы. Фильм удачно воплощает это детское восприятие, и в то же время сохраняет ощущение чего-то куда более глубокого, волнующего и мистического - что должно сподвигнуть зрителя этого фильма обратиться к книге и вообще оставляет у него в душе достаточно глубокий след, чтобы человек захотел перечитать это произведение во взрослом возрасте.

Ел свинину и картофельные наггетсы и размышлял о том, что у людей в Средневековье, как и у героев моих фэнтези-романов, не было никаких сытных фекулянтов. Ни картошки, ни фасоли, ни макарон, ни даже риса. Словом, ничего, что обеспечивает (вместе с мясом) ощущение особенно приятной сытости.

Мясо с каким-нибудь овощным салатом или тушеными овощами хорошо в отдельных случаях. Но если целый месяц обходиться без картошки, макарон, фасоли или риса, я бы взвыл. Так что, если подумать, то меня уже даже не удивляют эти хлебные тарелки и в целом количество пожираемого хлеба, как и популярность всевозможных пирогов. Протеины протеинами, но фекулянты тоже надо чем-то заменять.

Бедный Ирем, - грустно думал я, - Бедный дан-Энрикс... Не было у вас картошечки!
Суши с буррито, впрочем, тоже не было.
Ну что поделаешь, ребята, я не Толкиен. Профессор ещё мог снабдить своих героев табаком с картошкой - он профессор, ему можно. Ну а вы давайте как-нибудь держитесь на хлебе и мясе. Скажите ещё спасибо, что Адель - приморский город, так что я обеспечил вас хотя бы мидиями и копчёной скумбрией...

Авторский ужин в процессе работы над очередной главой.

Нашёл прекрасное стихотворение.

Беги от кумачёвых их полотен,
От храмов их, стоящих на костях.
Дурацкий спор заведомо бесплоден:
Они здесь дома - это ты в гостях.

Ледок недолгий синеват и тонок
Над омутами чёрных этих рек.
Перед тобой здесь прав любой подонок
Лишь потому, что местный человек.

Не ввязывайся в варварские игры,
Не обольщайся, землю их любя, -
Татарское немеряное иго
Сломало их, - сломает и тебя.

Беги, покуда не увязнул в рабстве.
Пусть голову не кружит ерунда
О равенстве всеобщем и о братстве:
Не будешь ты им равен никогда,

Хрипящим, низколобым, бесноватым.
Отнявшие и родину, и дом,
Они одни пусть будут виноваты
В холопстве и палачестве своём.

Не проживёшь со стадом этим вровень,
Не для тебя их сумеречный бред, -
Здесь все они родня по общей крови,
А на тебе пока что крови нет.

Александр Городницкий
1992

Исчерпывающе, я бы сказал

Дочитал Варгаса Льосу, "Город и псы" - роман перуанского автора об учениках кадетского корпуса. Давно со мной не было такого, чтобы после какой-нибудь книги я испытывал симптомы острого морального отравления (я всегда полагал, что умный человек таких романов, фильмов и тд избегает, как несвежей пищи), но на этот раз я вляпался.

Если не ошибаюсь, автора романа обвиняли в том, что его книга - клевета на перуанскую армию. Тут военные, как обычно, показали собственную тупость. Потому что можно спорить о том, насколько автор сгустил краски, говоря о преступлениях и нездоровой атмосфере в описанном им кадетском корпусе - я лично убеждён, что _факты_ как раз соответствуют действительности, и что, возникни среди учеников кадетских корпусов движение вроде MeToo, то самые гнусные детали бы подтвердились. Люди со всех сторон начали бы говорить - да, меня тоже били, нас тоже "крестили" старшие кадеты, на меня мочились, мне плевали в рот, а потом заставляли меня исполнять патриотические песни... Да, мои сверстники в свои 14-16 лет тоже ходили к проституткам, пили водку, зверски издевались нал своими однокурсниками, курили по пачке в день и постоянно воровали, причем - у своих же собственных товарищей, поскольку воровство было естественной и неизбежной частью жизни. У тебя сегодня ночью сперли китель, и ты, чтобы не лишиться увольнения, воруешь у кого-нибудь ещё, блатная жизнь, блатные нравы, как у урок Солженицына - умри ты сегодня, а я завтра.

И если автор говорит, что наставники и офицеры этих юношей намеренно все это игнорировали, нисколько не напрягаясь из-за уголовных преступлений в ходе всевозможных "посвящений" и предпочитая назначать взыскания за отсутствие у кого-нибудь из мальчиков украденных шнурков; если автор описывает, как полковник на плацу квакает перед этими подростками о героизме и патриотизме, не желая знать, что они мочатся друг другу в рот - то это, согласитесь, норма жизни, потому что с любой армией и с любым вообще патриотизмом дело обстоит примерно так же, и здесь искать "клевету" способны только сами эти квакающие полковники - скандал, который в свое время вызвал "Поединок" Куприна, был абсолютно идентичным.

Но если говорить о клевете в более широком смысле слова, то, конечно, эта книга - клевета, не на армию, разумеется, а на все человечество, на человеческую природу в целом. Людей невозможно отразить реалистически и показать, "как есть", поскольку само это "есть" и его качества определяются личностью и восприятием смотрящего. И поэтому нацистский концентрационный лагерь Франкла или советский концентрационный лагерь Гинзбург куда менее страшны, чем кадетский корпус Льосы. В книгах Франкла и Гинзбург присутствует авторская, интеллигентская, если угодно, но при этом совершенно непоколебимая вера в добро, и поэтому ты нисходишь в описанный ими Ад не один, и даже не с каким-нибудь Вергилием, как Данте, а с самим Богом - с Добром трансцендентного, вселенского масштаба и вселенской силы. И какие бы страшные и душераздирающие вещи не наблюдал автор, сквозь рассказ об этих ужасах все время слышишь - "Ничего не бойся, потому что Я - с тобой!".

У Льосы не то что вселенского, у него даже человеческого, заурядного добра не наскребешь. В отдельных сценах есть и нежность, и сентиментальность, и лиризм, но глобально - и автора, и его героев отличает какая-то крайняя незамутненность. Может быть, какой-нибудь интеллигентный автор, который способен воспринимать людей только через призму мировой культуры и литературы, действительно сильно усложняет и изрядно приукрашивает человеческую личность - но Льоса ее уж слишком сильно упрощает. И это тот самый случай, когда простота, в конечном счёте, хуже воровства.

Допустим, Достоевский перегнул - и сильно перегнул - в своих попытках описать страдания человека из-за совершённого убийства. Практика показывает, что огромное количество людей устроены гораздо проще, чем Раскольников, и, если даже их убийства не одобрены и не санкционированы сверху (это, безусловно, самый лучший способ успокоить свою совесть и отключить мозг), а мотивированы чисто личными соображениями и желаниями, то они вполне способны справиться с таким моральным бременем, не впадая в болезнь и помешательство.

Но всё-таки нельзя поверить, что шестнадцатилетний мальчик, пристреливший своего товарища из чисто идеологических соображений ("смерть доносчику!"), потом с исключительным хладнокровием и без каких-либо сомнений, угрызений и раскаяния будет наблюдать трёхдневную агонию застреленного им товарища в военном лазарете, и его рыдающую мать у гроба, и нести вместе со всеми остальными мальчиками из своего взвода караул у тела своей жертвы - безо всяких признаков раскаяния и смятения. А потом, когда друг погибшего решит выдвинуть обвинения, и его в лицо назовут убийцей, тоже не смутится, а будет твердо стоять на том, что он тут ни при чем, и поклянется обвиняющему его юноше, что он и знать не знал, что убитый доносчик был доносчиком, и выслушает извинения, и даже после - когда до него дойдёт, что убитый им юноша не предавал товарищей, поскольку те, кого он выдал, никогда и не были ему товарищами, а были для него просто кучкой говнюков, которые изо дня в день травили его и превращали его жизнь в беспросветный ад, он и тогда не ужаснется своему поступку, а просто решит - "ну что ж, раз так, я был не прав, когда стрелял ему в затылок. Может быть, мне действительно место в тюрьме". Но когда ему скажут, что подобное самопожертвование бессмысленно, то он легко воспримет эту мысль, доучится в кадетском корпусе и в последних главах счастливо женится на любимой девушке.

И дело ведь не в том, что этот парень - психопат, и суть этой сюжетной ветки - в описании подобного нечеловеческого восприятия. Все персонажи Льосы в этом смысле абсолютно одинаковы. Если угодно, то они все - психопаты, то есть в мире автора разницы между психопатией и здравой психикой не существует в принципе. Скажем, другой кадет любит бездомную собаку, живущую в корпусе. С ней у него более тесные и дружеские отношения, чем с кем-то из товарищей. А потом он в приступе раздражения вывихивает ей переднюю лапу, зажав бедной псине морду, отчего она остаётся покалеченной на всю жизнь. И он нисколько в этом не раскаивается. Он продолжает ее любить, ласкать и с нежностью говорить о ней в своих мысленных монологах, думая о том, как заберёт ее к себе домой, когда закончит корпус. Он не злится на себя, не плачет из-за того, что сотворил, ему не стыдно - сломал и сломал, что ж тут поделаешь. Ну, разозлился. Что ж теперь об этом думать, все равно ведь лапа уже сломана.
И это ничуть не отличается от отношения его товарища к совершенному им убийству. Ну, выстрелил и выстрелил... В обоих случаях последствия своих поступков принимаются этими юношами, как какое-то стихийное бедствие или несчастный случай. Собака хромает. Кадет мертв. Но, поскольку виновники случившегося в своем восприятии реальности больше животные, чем люди, то их непосредственные и сиюминутные реакции (я в нежном настроении и хочу приласкать недавно изуродованную мной собаку) являются для них единственной значимой реальностью. Раскаяние требует эмпатии и рефлексии, которых у них нет. Если они и психопаты, то только в том смысле, что весь мир, описанный в романе, настолько же извращённый и психопатический, как их реакции.

В нем ненормально и уродливо - вообще все. И можно было бы подумать, что таким путем автор решает художественную задачу - показать, что армия и в частности этот кадетский корпус, куда люди попадают в нежном возрасте 13-14 лет, делает их моральными калеками. Но нет, ничуть - поскольку внешний мир, мир за пределами кадетского корпуса, ничуть не лучше, и живущие в нем люди - не менее жуткие уроды с начисто отсутствующей человечностью и рефлексией. Книга вроде бы написана очень талантливо, и многие детали изумительно реалистичны, да и вообще - всю эту пёструю толпу _уродов с того света_ автор сумел описать с такой симпатией, сочувствием и снисхождением, что, ощущая этот условно гуманистический посыл, все время ждёшь от текста перехода на какой-то другой уровень. Но никакого перехода не случается, и к концу книги понимаешь, что автору в его восприятии реальности свойственны те же самые слепые пятна, что и его персонажам. И поэтому и гуманизм, и реализм в этом романе, в конце концов, исключительно фальшивы.

Я вернулся на сайт после третьего месячного бана и собираюсь потихоньку выложить те главы, которые написал за это время. Если кто-нибудь интересуется постами за пропущенный период, я рекомендую обратиться к моему телеграмм-каналу https://t.me/reidalinn или добавиться в друзья на Фэйсбуке https://www.facebook.com/reyda.linn

Сейчас буду говорить про традиционные ценности. Прочел на днях Бальзака, "Лилию долины", на французском. Женщина замужем за психически нестабильным мужчиной, который страдает ипохондрией, придирчив, агрессивен и брюзглив. У женщины двое детей. Вся ее жизнь - невидимые окружающим и бесконечные страдания. Ее девиз - "счастье других - единственное счастье для того, кто не может быть счастлив сам". Заботится о своих вечно болеющих детях, болеющем муже и делах в поместье. Заменяет разом гувернантку, медсестру, сиделку и приказчика. Находится в подавленной депрессии и знает, что ее жизнь всегда будет абсолютно беспросветной, потому что никакого выхода для нее нет.

Развестись с мужем невозможно - это значит, бросить собственных детей, которые со злым, больным и просто сумасшедшим отцом долго не протянут. А если даже каким-то чудом выживут, то будут непоправимо опозорены поступком своей матери. Поскольку женщина, решившаяся на развод - даже с больным мужчиной - это против всех традиционных ценностей. Муж вроде Рочестера может просто запереть сумасшедшую жену на чердаке, но женщина должна терпеть все издевательства мужчины, даже если его место - в сумасшедшем доме. Жизнь этой несчастной женщины - тихий домашний ад. Без утешения, поддержки и надежды.

Если бы такой роман в то же самое время написала женщина, ее бы неизбежно обвинили в том, что она написала совершенно возмутительную книгу, очернила святость брака и сгустила краски для того, чтобы представить отношения полов в карикатурном виде. Почти со стопроцентной вероятностью ни одна женщина, писавшая во времена Бальзака, никогда бы не добилась публикации такого текста. Ее бы ославили бездарной истеричкой, а ее произведение назвали бы вульгарным, неправдоподобным и лишенным хоть какой-нибудь литературной ценности.
Но эту книгу написал мужчина, и поэтому ее сочли талантливой и убедительной. А описанную в ней историю - печальным частным случаем и доказательством того, как хорошо мужчины понимают и описывают женщин. И, разумеется, важны акценты - все передаётся через взгляд мужчины, восхищающегося христианской добродетелью и непоколебимой верностью матери и супруги, приносящей себя в жертву. Даже когда умирающая женщина отталкивает от себя своих детей и говорит - "вы слишком дорого мне обошлись!..", когда она в отчаянии кричит - "все в моей жизни было ложью!", то, конечно, это только помрачение рассудка, за которым обязательно наступит просветление и торжество жертвенной добродетели. Несчастная даже простится с мужем, высосавшим из нее все силы и всю кровь, и в трогательной сцене примирения по-христиански попросит у него прощения, чтобы облегчить свою душу. Тут читатель может испытать катарсис и, читая про погребение несчастной, успокоиться и облегчённо выдохнуть. Несчастная жертва отмучилась, и теперь, наконец, получит высшую награду за свою самоотверженность и кротость. Что такое по сравнению с райским блаженством тридцать пять коротких лет мучений (да, эта несчастная дольше не протянула)? Все кончилось хорошо, можно вздохнуть и успокоиться - чтобы уже на следующий день без всякой задней мысли восхищаться женской добродетелью, святостью брака и, конечно, счастьем материнства.

Традиционные ценности любой эпохи - это красивые драпировки на смирительной рубашке, на цепях, которые терзают чье-нибудь живое тело и живую душу и дают поэтам и писателям возможность описывать бесконечные трагедии, которые, хотя и порождаются этой системой, при этом парадоксальным образом должны ее оправдывать и укреплять. Как зрители Еврипида, посочувствовав троянским женщинам на сцене и испытав катарсис от этого сочувствия и сладких слез, потом спокойно обращали в рабство собственных соседей - так и читатели любой вообще классической литературы неизменно обращали свое сочувствие книжным жертвам в свою пользу, усиленно притворяясь, что те люди, которые мучаются в двух шагах от них - это совсем не то же самое, что персонажи на страницах книг. И что эти страдания, которым так приятно и так упоительно бывает сопереживать, не требуют от сопереживающих ни неприятных выводов, ни неудобной им критической ревизии действительности. И именно поэтому общество так терпимо относилось к ситуациям, когда такие тексты создавал мужчина, и так бурно возмущались, когда что-нибудь подобное писала женщина. Написанная женщиной, подобная история воспринималась бы, как обобщение и политический призыв, попытка подвести апроши под незыблемость "традиционных ценностей". Право рассказывать о чувствах и страданиях угнетенных должно принадлежать угнетателям - только с их стороны такое описание выглядит безопасным и нейтральным, и только благополучный угнетатель в состоянии покрыть невыносимую действительность парчой и розовыми лепестками - к общему довольству и успокоению.

Сознание рабовладельца.

Вот какой отрывок я недавно встретил в письмах Плиния Младшего:

"Что претерпел от своих рабов преторий Ларций Македон! Страшное дело! Об этом стоит рассказать не только в письме. Был он, правда, господином неприступным и жестоким и почти забыл — нет, неверно слишком хорошо помнил, что отец его был рабом.
Он мылся в бане на своей вилле под Формиями. Вдруг его окружают рабы: кто хватает за горло, кто бьет по лицу, кто по груди и животу и — стыдно сказать — даже по тайным частям. Решив, что он мертв, они выбрасывают его на раскаленный пол поглядеть, не оживет ли. Он то ли ничего не чувствовал, то ли притворился, что ничего не чувствует, но только лежал, вытянувшийся и неподвижный, и в смерти его уверились. Тогда его выносят, словно обмершего от жары; верные рабы принимают его; с воем и криком сбегаются наложницы. Крики и прохлада привели его в чувство: он поднял глаза, пошевелился — доказал, что жив (сейчас это было безопасно). Рабы разбегаются, многие уже схвачены, остальных разыскивают. Сам он, с трудом вернувшись к жизни, через несколько дней умер, утешенный местью: за него живого наказали так, как обычно наказывают за умерших [В случае насильственной смерти рабовладельца без суда казнили _всю_ его домашнюю прислугу. По свидетельству Тацита, когда Педаний Секунд, префект города, консуляр, был убит своим рабом, на казнь отправили всех его 400 рабов].
Ты видишь, сколько нам грозит опасностей, оскорблений, издевательств; никто не может чувствовать себя спокойно потому, что он снисходителен и мягок: господ уничтожают не по суду над ними, а по склонности к преступлениям"

Что мы здесь видим? Умный и образованный человек, который в других своих письмах выглядит и достойным, и способным на тонкие чувства и суждения, внезапно начинает рассуждать, как слабоумный. Сначала сам признает, что Македон был жестоким хозяином - потом внезапно утверждает, что рабы нападают на своих господ не из-за невозможности дольше терпеть дурное обращение, а "по склонности к преступлениям". Сам упоминает, что смерть рабовладельцев приводит к казни всех его рабов, в том числе абсолютно невиновных, но при этом заявляет - "сколько нам (рабовладельцам) грозит опасностей, оскорблений, издевательств"! Вам?.. Серьезно?!

Так любая группа, социальный класс или целое государство, обладающие властью, постоянно видят себя жертвой тех, кого они лишают любых прав, мучают, убивают и лишают на земле всяких надежд и счастья. Собственные преступления по отношению к подвластной группе или к людям, которых мы привыкаем подчинять и угнетать, становятся в сознании людей невидимыми, а любой отпор или борьба воспринимаются, как злостная агрессия. И, продолжая убивать и угнетать, те же самые люди ноют, что их "оскорбляют, унижают, подвергают издевательствам", и искренне считают, что их интересы незаконно нарушают. Корень такого мышления - в полнейшей неспособности увидеть в другой группе, классе или государстве таких же людей, как и ты сам. И эта удивительная слепота, которая выглядит противоречиво и абсурдно даже в письмах римского патриция, становится ещё более поразительной, когда дело касается людей, которые - в теории - вроде бы с юности усвоили концепцию о том, что каждый человек, кем бы он ни был, в равной степени имеет право на свободу, жизнь и на защиту своего достоинства и своих прав.

Узнал сегодня о существовании произведения Гермия (Герма, Ерма) "Пастырь", настолько популярного у христиан второго века, что иногда его ошибочно ставили наравне с Евангелиями и читали в церквях. А потом его как-то совершенно позабыли - во всяком случае, я, хоть и вырос в верующей семье и даже ходил в детстве в воскресную школу, никогда о нем не слышал, и у других христианских авторов не встречал это имя. Что, в общем-то, и логично - когда я скачал его и прочитал, то обнаружил там видения и откровения наихудшего толка, в духе откровений Иоанна Богослова. Текст, при чтении которого уже не понимаешь, нужно ли смотреть на разговоры с ангелами или встречу с "огнедышащим зверем вроде кита" - как на аналог разговоров с Мудростью в каком-нибудь философском трактате, или же автор серьезно хочет убедить своих читателей в реальности этого опыта.

Подобный текст - и стиль повествования - не позволяет провести грань между "честным" видЕнием (неважно, будем мы рассматривать его как чудо, сумасшествие или галлюцинацию), фантазией и мифологией.

Видение - по логике вещей - должно быть смутным, ярким и двусмысленным, как сны (поскольку разумная часть сознания в этот момент ослаблена или отключена совсем). Следовательно, записанное видение - как и записанный наутро сон - это уже видение домысленное, прошедшее обработку дважды - на стадии осознания и на стадии изложения, а может быть, и трижды - на стадии литературной отделки и редактирования. То есть даже в случае с видением или галлюцинацией человек подключает к делу фантазию, сознательную часть своего разума и всю систему образов и выражений, которыми он обычно пользуется - но результат все ещё выдаётся изначальный и "сырой" продукт, то есть "видение-как-оно-есть".

Потом - легко представить себе случай, когда человеку просто хочется убедить остальных - а под конец и самого себя - что он действительно является носителем какого-то божественного откровения. То есть он знает, что в жизни не видел ангелов, не слышал голосов с небес и прочее тому подобное, но ему так хочется убедить других, что он их видел, что он совершенно заглушает в себе мысли о вранье и о неблагочестии.

И, наконец, есть ещё мифопоэтический подход, когда человек пользуется образами, как наиболее естественной - и вообще единственно возможной - формой передачи смысла. Но тут есть серьезная проблема восприятия. Если философ пишет, что Мудрость предстала перед ним в облике прекрасной и величественной женщины, ему, в общем, не надо уточнять, что весь дальнейший разговор - литературная условность; никто не сочтет это видением. А вот в случае Данте Алигьери многие простодушные читатели и современники серьезно полагали, что автор на самом деле побывал в Аду - хотя художественная форма и само название "Комедии" как будто ясно говорят о том, что это - плод воображения и творчества, чисто литературное произведение. А уж религиозный проповедник и вероучитель вообще не может с чистой совестью позволить себе какую бы то ни было "художественность", потому что в этой области любой художественный образ не будет восприниматься, как художественный. Если проповедник и пророк говорит - "я видел...", подразумевается, что так оно и было. Не метафорически, а в самом прямом смысле слова.

Именно поэтому ни Откровение Иоанна Богослова, ни "Пастыря" Гермия, ни тот же Коран я не способен был читать без ощущения, что меня коробит от явного противоречия претензий на божественную истину - и абсолютно не божественного содержания. С Ветхим Заветом, несмотря на всю абсурдность, кровожадность и нелепость текста, примириться проще - он _настолько_ ветхий, что трудно применять к людям, составлявшим эти тексты, те же требования в смысле структуры их мышления - не факт, что они вообще были способны разделить видЕние, фантазию, сознательный обман и мифопоэтический язык. Чтобы возникла потребность в подобном разделении, нужно иметь гораздо более тонкую этику и представление об интеллектуальной честности, а для того, чтобы эту потребность удовлетворить - способность к категоризации, которая этим древним дикарям в шатрах была так же чужда, как мысль, что насиловать женщин - плохо.

Но с текстами, написанными значительно позже, эта отговорка уже не работает.

Правда, мне, как верующему человеку, всегда было странно, когда недоверием к (любым) священным текстам или возмущением их содержанием объясняли неверие в Бога. Это так же странно, как и свою веру в Бога обосновывать верой священным текстам. Когда мои коллеги-мусульмане делают что-то подобное, то это раздражает так же сильно, как и аргументы их противников. Потому что и те, и другие ставят телегу впереди лошади. Люди пишут религиозные тексты, потому что они верят в Бога - а не верят в Бога потому, что эти тексты существуют. Если способности к религиозной вере в человеке сводятся к способности принимать или же не принимать на веру некое священное писание, то обсуждать его религиозность или его атеизм так же нелепо, как философские взгляды устрицы.

Спросил своего друга, читал ли он исторические романы Мэри Рено.
В юности я неоднократно перечитывал ее дилогию об Александре Македонском - "Небесное пламя" и "Персидский мальчик", а сегодня ночью закончил перечитывать "Последние капли вина" - об Афинах Сократа, Платона и Алкивиада. Впервые в жизни говорю такое о какой-то книге, но, когда я читал ее в первый раз, я до неё ещё не дорос. Первая половина мне откликалась, а вторая, про крушение афинской демократии, тоску и потери - нет. Но теперь это оказалась очень своевременная книга. И очень талантливая. В двадцать лет "Последние капли вина" читались тяжелее книг об Александре - этот роман действительно менее драматичен, он суше и сдержаннее. Но менее удачным я бы его не назвал - во всяком случае, в тридцать пять лет я был зачарован поэтической картиной Древней Греции в изображении Мэри Рено не меньше, чем в двадцать. Собственно, я думаю, что даже после "Анабасиса", Гомера, Еврипида и других античных авторов Древняя Греция в моем воображении все равно всегда будет прежде всего Грецией из книг Мэри Рено. А это что-нибудь да значит. Такое можно сказать только о самых лучших исторических романах - ну или ещё о книгах, прочитанных в раннем детстве и определивших наше восприятие.
Если вы ещё не читали - обязательно попробуйте.

После Еврипида Эсхилл читается отвратительно. Сегодня утром попробовал прочесть его "Агамемнона", и по контрасту с Еврипидом это выглядело просто жалко. У Еврипида Клитемнестра - настоящая трагическая героиня. Она мстит за дочь злодею-мужу, который убил ее ребенка ради успеха троянского похода, то есть ради своего тщеславия.

Еврипид отдает себе отчёт, что после такого ужасного поступка Клитемнестра не могла любить своего мужа или с нетерпением ждать его возвращения. И Клитемнестра с ее местью вызывает мрачное сочувствие. А у Эсхила все фанерно-просто. Хотя тему жертвоприношения он не обходит, основной причиной, по которой Клитемнестра хочет убить мужа, становится то, что она завела любовника. И это подаётся с явным осуждением - царица, мол, подлая тварь, спуталась с каким-то ничтожеством и осквернила ложе мужа! Это возмущение особенно смешно, если припомнить спор Агамемнона с Ахиллом из-за пленницы и то, что Агамемнон возвращается домой, к жене, с новой наложницей, Кассандрой.

Но Кассандра, дочь Приама, которую Агамемнон изнасиловал, убив сначала всех ее родных и уничтожив ее город, у Эсхила почему-то ужасается убийству Агамемнона и осуждает преступление его жены. Это трудно как-то прокомментировать. Автор так мало интересуется чувствами своих героинь - хоть Клитемнестры, хоть Кассандры, - что ему ни на минуту не приходит в голову, что Агамемнон для похищенной из Трои пленницы - убийца, враг, захватчик, у которого руки по локоть в крови ее близких и сограждан. Так с какой стати Кассандре жалеть об Агамемноне? Эсхил пытается сказать, что после похищения она успела его полюбить? Очень правдоподобно - девушка, любви которой домогался Аполлон, и которая Аполлону отказала (из-за чего ее предсказаниям потом никто не верил), внезапно сочла Агамемнона настолько привлекательным, чтобы забыть, что он убийца и насильник!

У Еврипида сюжетная линия Кассандры выглядит совсем иначе. У него она тоже охвачена пророческим экстазом и предвидит судьбу Агамемнона. Но у Кассандры Еврипида это вызывает мстительное торжество - как это, разумеется, и должно быть. Вся эта сцена, которая у Эсхила выглядит фанерной, у Еврипида исполнена мрачного трагизма и почти потусторонней жути. И это естественно - нельзя написать хорошую сцену там, где автор идёт против самой жизни и плюет на чувства и мотивы главных действующих лиц!

Спросил друзей в Фэйсбуке, все ли у Эсхила так же плохо. Он везде так равнодушен и небрежен к чувствам женщин и так же убого схематичен? Потому что если да - то я лучше пойду перечитаю "Вакханок" или "Медею" Еврипида, и не стану тратить свое время на Эсхила.

История любой преступной диктатуры - сначала: "Это не правда, это все враги на нас клевещут!!", а потом "ну-мы-жи-ничего-не-знали!..".

Вот только это враньё - с начала до конца. Неправда, что вы ничего не знали - все вы знали. Знали, куда отворачиваться, чтобы не увидеть дыма из газовых камер, знали, куда исчезают ночью люди из своих квартир в Москве и Питере. Да и не ночью тоже - моя бабушка родилась в 1925 году, она жила при Сталине. И как-то - совершенно мимоходом - рассказала, что ее коллегу арестовали и отправили в тюрьму только из-за того, что она опоздала на работу. Но когда им говорили, что они живут в ужасном, людоедском государстве - то эти же люди затыкали уши, мотали башкой в разные стороны и повторяли - "это вражеская пропаганда!"

И неправда, что они боялись. Боялся какой-нибудь Афиногенов, написавший "Страх" и ведущий в своем личном дневнике воображаемые разговоры со следователем, который его обвиняет в неблагонадежности. И он на десятках страниц доказывал этому следователю, что он благонадежный, он советский, он искренне верит в коммунизм!.. Вот он - боялся. А другие - миллионы их! - просто плевать хотели, что кого-то там арестовали, запытали, посадили, что напали на Финляндию, что в этом обществе нечем дышать, что люди задыхаются от этой вони и от узаконенной несправедливости и подлости. Какая разница? Семья, работа, что на завтра приготовить, как одеться и как летом отдохнуть - вот настоящее сосредоточие их интересов и забот, где уж среди всех этих важных дел найти желание и время думать об убитых и расстрелянных или терзаться, что не заступился за коллегу.

И все эти слова про "мы не знали" после, когда гейзер неудобных фактов вырывается из-под земли, и его уже невозможно игнорировать, и все эти камлания про "вражескую пропаганду", пока всем известные (но, так сказать, неофициально) факты ещё можно отрицать и вытеснять - это не страх, это тупая и упорная защита собственного права плевать на чужие сломанные жизни и творящиеся у тебя под боком преступления.

Соня пишет:


"Роулинг объявила, что создаст НКО имени себя на доходы от Гарри Поттера для "юридической финансовой поддержки физ. лицам и организациям, борющимся за сохранение прав женщин на основе пола на рабочем месте, в общественной жизни и в защищенных женских пространствах".

Перевод на русский - Роулинг вошла во вкус, профинансировав иск в Верховный Суд, вынесший решение, от которого огребут, естественно, цис-женщины в первую очередь, и теперь намерена играть в политику по полной и лоббировать изничтожение прав транс-людей и цис-женщин систематически.

Примерно все трансфобные инициативы направлены на перекладывание бремя доказательства на цис-женщин, которых много, во имя борьбы с транс-женщинами, которых мало. Моральная паника ставит под общественное подозрение любую женщину, не вписывающуюся в гендерные стереотипы о внешности. Широкие плечи? Короткая стрижка? Тяжёлая челюсть или большой нос? Не было печали, теперь посрать спокойно не сходить, у каждой собаки теперь есть законное право до вас докопаться, а вам придется защищаться, причем неизвестно как.

С юридической стороны все ещё хуже - государство должно учредить дополнительную процедуру для подтверждения, что женщина есть "биологическая женщина"(что это такое Верховный Суд не определил, и я хочу напомнить, что тест на кариотип стоит 300£ и возрастёт в цене при повышении спроса + административные расходы, кто за это будет платить? Страховка? Какая?). Или, может, полиция должна получить право арестовать любую женщину просто на основании подозрения, что она не "биологическая женщина", и завести на нее дело, чтобы суд официально дёрнул ее медкарту? Или же просто предоставить полиции мгновенный и неограниченный доступ к медкартам всех женщин, почему бы и нет, действительно?

Проблемы, которые Роулинг создаёт женщинам, не пробьют стен ее замка, она очень давно не думала, что покрывает ее медстраховка, а что нет, ей никогда не придется отбиваться от обвинений в трансовости, она не работает в офисе, не ходит в общественные сортиры и другие публичные пространства. У нее нет HR отдела, который мгновенно откажет ей в удовлетворении жалобы на харрасмент, поскольку для этого (уже, по решению суда), нужно доказать, что вы биологическая женщина, что бы это ни значило. И это только начало, Роулинг этого недостаточно, она хочет наплодить ещё законов (прецедентное право, напоминаю), которые фактически передадут больше власти в руки цис-мужчин (им-то ничего доказывать не надо), и государства в целом, нивелируя достигнутый за последние двадцать лет прогресс по правам человека под эгидой "Защиты женщин". Какая злая ирония.

Если вы вдруг не очень понимали, начерта вдруг они взялись переснимать Гарри Поттера - вот ответ. К сожалению, это означает, что покупка ЛЮБОГО мерча по ГП - это лопата угля в горнило дискриминационного законодательства"

(c) София Грозовская, https://t.me/sofiegrozovski_channel

Я редко делаю репосты - обычно предпочитаю писать любые публицистические тексты сам - но в данном случае я полностью согласен со своей женой. Лучше, действительно, не скажешь.

Только что - в конце апреля - известную хоккеистку (и притом цисгендерную женщину) выгнали из женского туалета в ночном клубе Флориды. Madison Packer рассказала об этом эпизоде в своих социальных сетях и выразила поддержку двум цис-женщинам, которых точно так же силой выгоняли из отеля в Бостоне, заподозрив их в трансгендерности. Спортсменка назвала это результатом анти-транс пропаганды.

Отлично "защитили" женщин в спорте, ничего не скажешь! То, что именно спортсменки, с их фигурами и ростом, среди обычных женщин будут первой целью "охоты на ведьм", никого из терф-активисток, разумеется, не беспокоит.

Вообще, если считать, что из женских туалетов нужно со скандалом выгонять любого человека, чья внешность заставляет терф и их союзниц чувствовать себя "небезопасно" (?!) - то не так уж важно, какие у жертвы хромосомы. Многие транс-женщины выглядят куда более феминно, чем эта канадская спортсменка. Их как раз на глаз часто не отличить от других женщин - просмотрите, скажем, на дочь Маска. Но если ты хоккеистка или же атлетка (впрочем, также и пловчиха, теннисистка и тд), то дело дрянь.

И это я уже не говорю о том, что в той же Великобритании лейбористы отменили свою женскую конференцию целиком - якобы для того, чтобы не допустить туда трансгендеров. Прямо игра в напёрстки. Следите за руками - сперва защищаем женщин от "ужасных" трансов, а после этого срываем мероприятия по обсуждению прав и интересов женщин под предлогом их - женщин то есть! - защиты. Давно пора было защитить женщин и заставить их, для их же безопасности, не выходить из дома.