ReidaLinn

Впервые вышел из дома после полутора недель в кровати с гриппом. Недалеко - всего лишь в магазин за молоком. Но это было совершенно восхитительно. Одеваясь, чтобы идти на улицу, я громко распевал:
"Comin' round to a new kind of view of it,
Never did it before we we're doin' it
Now!.."
И, действительно, удивительно яркие впечатления буквально от всего. Люди такие симпатичные, улицы такие красивые, деревья такие необыкновенные... Я то и дело вытаскивал телефон и делал фотографии. Хотя, справедливости ради, деревья в Лионе действительно настраивают на что-то волшебное и средневековое не меньше, чем готические церкви.

И вообще, несмотря на то, что на другом конце земного шара рыжий орангутанг со своим зигующим шимпанзе вышли на тропу войны, жизнь все же продолжается... Я чувствовал особенную нежность к французам за то, что они не американцы и не русские (а также не китайцы, не корейцы, не арабы etc), что есть ещё на этой несчастной планете маленькая, но упрямая Европа, которая стоит скалой посреди океана фанатизма, мракобесия и человеконенавистнических предрассудков, и настаивает, что все люди рождены свободными и равными в своих достоинствах и правах, и что никто не может и не должен говорить тебе, как тебе жить, с кем спать, что тебе делать с твоей бессмертной душой и смертным телом - твоя жизнь принадлежит тебе, а не другим, аминь!

В общем, я начал выздоравливать и пережил прилив физиологического оптимизма. Ведь я с самого детства - может быть, с начальной школы - не болел так сильно, чтобы лежать с температурой больше недели кряду. Впрочем, времени как такового я не ощущал - я спал, потом сколько хватало сил вычитывал перевод "Истинного имени" и донимал МС своими комментариями, а потом снова засыпал - по шесть или даже по семь раз в сутки, так что в общей сложности я бодрствовал меньше, чем спал. В расстройство пришло абсолютно все - даже глаза воспалились и гноились, так что, чтобы читать перевод, приходилось то и дело зажмуриваться и ждать, пока пройдет жжение и резь.

В общем, мне было мерзко - и тогда я стал воображать, что я будто бы помираю и пишу Ирему прощальное письмо - "не волнуйся, я не посвящу тебе больше ни строчки...". Ирем в моем воображении закатывал глаза и говорил - после всего, что ты изволил написать до этого, мне волноваться уже поздно!
В результате я развеселился и почувствовал себя гораздо лучше. Нет, пожалуй, такой мерзкой ситуации, которую нельзя было бы сделать лучше за счёт юмора. Вот только для того, чтобы шутить, нужен богатый внутренний ресурс - поэтому, я думаю, людям бессмысленно советовать такое средство - панацеи из него не выйдет. Не будь со мной Сони, не будь у меня в жизни все так хорошо - навряд ли я сумел бы веселиться, когда мне плохо.

Представьте: в Лондоне успешно стартовал спектакль, поставленный знаменитым драматургом-геем. Главную женскую роль сыграл юноша, одетый в женское платье. Романтическая сцена между ним и главным актёром-мужчиной вызвала бурное одобрение аудитории, включая женщину, возглавляющую британское правительство. Страшный сон традиционалиста и консерватора, кричащего, что либералы все заполонили и душат своей повесткой.
Хотя, в сущности, это не более чем описание обычной постановки "Ромео и Джульетты" во времена Шекспира

Октавиан Август пишет о себе:

"...Консулом я был тринадцать раз. Когда я это писал, я был тридцать седьмой год обладателем трибунской власти.

Диктатуру, дававшуюся мне и в мое отсутствие, и в моем присутствии и народом, и сенатом, когда консулами были Марк Марцелл и Луций Аррунций, я не принял"

Классика жанра. Каждый раз, как какой-нибудь тип тридцать седьмой год подряд занимает общественные "выборные" должности - он непременно хвалится, что не диктатор!

А вот это, смотрите, по своей нелепости не уступит истории одного знаменитого российского орденоносца, начавшего свою политическую и спортивную карьеру при отце тоже в пятнадцать лет:

"Сыновей моих... Гая и Луция Цезарей, чтобы почтить меня, сенат и народ римский, когда им было пятнадцать лет, назначил консулами, чтобы они вступили в эту должность через пять лет. И с того дня, когда они были выведены на Форум, чтобы они участвовали в обсуждении государственных дел, постановил сенат.
А все римские всадники обоих их провозгласили начальниками молодежи, дав серебряные щиты и копья"

Справедливости ради, сыновья Октавиана хотя бы не доказывали свою "доблесть", расправляясь в тюрьмах с политзаключёнными.

И, конечно -

"все граждане единодушно непрестанно во всех храмах за мое здоровье молились"

Обязательно! Ведь не дай Бог же, помрёт благодетель - что же тогда будет? Кто, если не он?..

Вышел у нас с коллегой по писательскому цеху интересный разговор о настоящем, абсолютном счастье.

Сам я с детства умел быть счастливым и всю жизнь носился с мыслью, что "люди должны быть счастливы!". То есть по-настоящему счастливы, а то многие из них, кажется, и не верили, что счастье вообще существует. (Я в подростковом возрасте и даже после всех своих знакомых обязательно спрашивал о счастье, это был маст-хэв вопрос в беседе с любым человеком).

Сначала я увлекался обществознанием, и поэтому решил, что для счастья людей важнее всего - справедливое общество и разумно устроенное государство. С этим я пошел на факультет государственного управления. Там я быстро понял, что мне скорее в протест и в революцию, потому что по закону ничего не сделаешь, так все загажено и запущено.

Потом на фоне всего этого я нестерпимо страдал от несчастливой любви, буквально умирал на каждом вдохе - и решил поэтому, что надо стать психологом. Потому что внутренние страдания могут быть такими жуткими, что совершенно вытеснят внешнюю жизнь, а значит - для выполнения задачи "люди должны быть счастливы!" лучше всего быть психологом.

Потом я был психологом и разговаривал о чувствах с людьми, которым не на кого оставить родственника-инвалида, некуда уйти от мужа-насильника, нечем лечиться или нечего есть. И тогда я решил, что для задачи "люди должны быть счастливы!" нужно оставить всю эту болтовню и пойти реально делать что-то для людей руками. Потому что _помощь_ людям чаще всего нужна куда больше, чем любые консультации и даже чем понимание собственных чувств и мотивов - что толку их понимать, если ты самой реальностью связан по рукам и ногам?!

Но всё-таки я верю в настоящее и полное счастье. Даже не то что верю - а просто знаю это чувство и считаю невозможным и несправедливым, что другие его не испытывали никогда и не испытают, скорее всего, без наркотиков.

В беседах о предельном, абсолютном счастье важно то, что люди почти всегда смешивают понятия "абсолютное" и "постоянное, непрерывное". Что чувство счастья в какой-то момент уступает негативными впечатлениям и ощущениям - это так же естественно, как то, что оно уступает сну. Спящий человек находится в покое, а абсолютное счастье - переживание активное. Я подразумеваю под ним ощущение пронзительной осмысленности и необходимости собственного существования, восхитительности своего призвания, уникальности и ценности своей личности и отсюда же - нежность к другим людям с их такой же удивительной личностью, желание обнять весь мир... и тд и тп.

Я со своей склонностью к сильным чувствам и восприятиям вынужден был на фоне маминой смерти, войны, смерти и тюремных сроков своих бывших товарищей и друзей по протесту и других трагических событий принимать антидепрессанты - я страдал и бессонницей, и тяжёлыми кошмарами. Ну и, конечно, таблетки немного притупили мое восприятие во всех областях сразу, потому что в вынужденных мерах нельзя получить плюсов без минусов. То есть я вполне себе наслаждаюсь счастливой жизнью с Соней, вкусной едой, всякими приятными впечатлениями и тд и тп, но ощущение небывалой эйфории и счастья, буквально сотрясающего мироздание, мне сейчас доступно куда меньше, чем обычно - только редкими и ослабленными проблесками.

Я думаю, что счастье как явление - и в том числе то счастье, о котором я говорю выше - это аффективно-когнитивная конструкция, такая же, как любовь. То есть биохимическая основа плюс сознательные убеждения (вроде идеи исключительности объекта любви и его неземных достоинств, вечности и святости самого этого чувства и тд). И если в прошлом у философов, мыслителей и писателей в распоряжении была только сознательная составляющая счастья, то в современном мире можно было бы влиять и на природную, сводящуюся к биохимии основу.

Но проблема в том, что невозможно быть счастливым таким способом, когда действительность делает острые чувства источником страданий и вынуждает не искать полного и острого восприятия, а притуплять его, спасая себя от страдания и от безумия.

Но я всё-таки думаю, что каждый человек, которому знакомо истинное чувство счастья, поймет мое убеждение, что человек рождён для этого ощущения точно так же, как для любви, вдохновения или труда. И что все это _должно быть_ у человека, а всего, что этому мешает - быть вовсе не должно.

За 15 лет до отмены крепостного права Гоголь считал его благом для народа и давал такие вот советы:

"Возьмись за дело помещика как следует за него взяться в настоящем и законном смысле. Собери прежде всего мужиков и объясни им, что такое ты и что такое они. Что помещик ты над ними не потому, чтобы тебе хотелось повелевать и быть помещиком, но потому что ты уже есть помещик, что ты родился помещиком, что взыщет с тебя Бог, если б ты променял это званье на другое, потому что всяк должен служить Богу на своем месте, а не на чужом, равно как и они также, родясь под властью, должны покоряться той самой власти, под которою родились, потому что нет власти, которая бы не была от Бога. И покажи это им тут же в Евангелии, чтобы они все это видели до единого.

Потом скажи им, что заставляешь их трудиться и работать вовсе не потому, чтобы нужны были тебе деньги на твои удовольствия, и в доказательство тут же сожги ты перед ними ассигнации, чтобы они видели действительно, что деньги тебе нуль, но что потому ты заставляешь их трудиться, что Богом повелено человеку трудом и потом снискивать себе хлеб, и прочти им тут же это в Святом Писании, чтобы они это видели. Скажи им всю правду: что с тебя взыщет Бог за последнего негодяя в селе и что по этому самому ты еще больше будешь смотреть за тем, чтобы они работали честно не только тебе, но и себе самим, ибо знаешь, да и они знают, что, заленившись, мужик на все способен — сделается и вор и пьяница, погубит свою душу, да и тебя поставит в ответ перед Богом.

И все, что им ни скажешь, подкрепи тут же словами Святого Писания; покажи им пальцем и самые буквы, которыми это написано; заставь каждого перед тем перекреститься, ударить поклон и поцеловать самую книгу, в которой это написано. Словом, чтобы они видели ясно, что ты во всем, что до них клонится, сообразуешься с волей Божьей, а не с своими какими-нибудь европейскими или иными затеями. Мужик это поймет, ему не нужно много слов. Объяви им всю правду: что душа человека дороже всего на свете и что прежде всего ты будешь глядеть за тем, чтобы не погубил из них кто-нибудь своей души и не предал бы ее на вечную муку. Во всех упреках и выговорах, которые станешь делать уличенному в воровстве, лености или пьянстве, ставь его перед лицом Бога, а не перед своим лицом; покажи ему, чем он грешит против Бога, а не против тебя.

И не упрекай его одного, но призови его бабу, его семью, собери соседей. Попрекни бабу, зачем не отваживала от зла своего мужа и не грозила ему страхом Божьим; попрекни соседей, зачем допустили, что их же брат, середи их же, зажил собакой и губит ни про что свою душу; докажи им, что дадут за то все ответ Богу. Устрой так, чтобы на всех легла ответственность и чтобы все, что ни окружает человека, упрекало бы и не давало бы ему слишком расстегнуться.

Собери силу влиянья, а с нею и ответственность на головы примерных хозяев и лучших мужиков. Растолкуй им ясно, что они не затем, чтобы только самим хорошо жить, но чтобы и других учить хорошему житию, что пьяница не может учить пьяницу и что это их долг. Негодяям же и пьяницам повели, чтобы они оказывали им такое же уваженье, как бы старосте, приказчику, попу или даже самому тебе; чтобы, еще завидевши издали примерного мужика и хозяина, летели бы шапки с головы у всех мужиков и все бы ему давало дорогу; а который посмел бы оказать ему какое-нибудь неуваженье или не послушаться умных слов его, то распеки тут же при всех; скажи ему: «Ах ты невымытое рыло! Сам весь зажил в саже, так что и глаз не видать, да еще не хочешь оказать и чести честному! Поклонись же ему в ноги и попроси, чтобы навел тебя на разум; не наведет на разум — собакой пропадешь».

...Мужика не бей. Съездить его в рожу еще не большое искусство. Это сумеет сделать и становой, и заседатель, даже староста; мужик к этому уже привык и только что почешет слегка у себя в затылке. Но умей пронять его хорошенько словом; ты же на меткие слова мастер. Ругни его при всем народе, но так, чтобы тут же обсмеял его везде народ; это будет для него в несколько раз полезней всяких подзатыльников и зуботычин. Держи у себя в запасе все синонимы молодца для того, кого нужно подстрекнуть, и все синонимы бабы для того, кого нужно попрекнуть, чтобы слышала вся деревня, что лентяй и пьяница есть баба и дрянь. Выкопай слово еще похуже, словом — назови всем, чем только не хочет быть русский человек.

...Замечания твои о школах совершенно справедливы. Учить мужика грамоте затем, чтобы доставить ему возможность читать пустые книжонки, которые издают для народа европейские человеколюбцы, есть действительно вздор. Главное уже то, что у мужика нет вовсе для этого времени. После стольких работ никакая книжонка не полезет в голову, и, пришедши домой, он заснет как убитый, богатырским сном. Ты и сам будешь делать то же, когда станешь почаще наведываться на работы. Деревенский священник может сказать гораздо больше истинно нужного для мужика, нежели все эти книжонки. Если в ком истинно уже зародится охота к грамоте, и притом вовсе не затем, чтобы сделаться плутом-конторщиком, но затем, чтобы прочесть те книги, в которых начертан Божий закон человеку, — тогда другое дело. Воспитай его как сына и на него одного употреби все, что употребил бы ты на всю школу. Народ наш не глуп, что бежит, как от черта, от всякой письменной бумаги. Знает, что там притык всей человеческой путаницы, крючкотворства и каверзничеств. По-настоящему, ему не следует и знать, есть ли какие-нибудь другие книги, кроме святых.

...Заведи, чтобы священник обедал с тобою всякий день. Читай с ним вместе духовные книги: тебя же это чтение теперь занимает и питает более всего. А самое главное, — бери с собой священника повсюду, где ни бываешь... Сделай так, чтобы он не нуждался в дому своем, чтобы был обеспечен относительно собственного своего хозяйства и через то имел бы возможность быть с тобой беспрестанно.
...У К священник не говорит никакой проповеди, но, зная насквозь всех мужиков, поджидает только исповеди. И на исповеди так проймет из них всякого, что он как из бани выходит из церкви. З послал к нему нарочно исповедовать 30 человек рабочих с своей фабрики, пьяниц и мошенников первейшего разбора, а сам стал на паперти церковной, чтобы посмотреть им в лица в то время, как они будут выходить из церкви: все вышли красные, как раки А кажется, немного и держал их на исповеди; по четыре, по пяти человек исповедовал вдруг. И после того, по сказанию самого З**, в продолжение двух месяцев не показывался ни один из них в кабаке, так что окружные целовальники не могли приложить ума, отчего это случилось" (с)

В этом тексте прекрасно все. Сожги ассигнацию перед мужиками, которые тебе ее заработали - ведь не помещик же ее заработал! Покажи, что деньги, добытые тебе мужиком в поте лица - то есть их время и их труд - для тебя ничто, а занимают тебя только свои придури.
Попрекни бабу пьянством мужа - пусть он не только лишает ее вместе с детьми одежды и еды, чтобы идти в кабак, а ещё бьёт ее за то, что она его пилит и ему перечит. Как это она посмела не желать себе побоев и не выполнять свой "долг", отваживая мужа от сивухи?! Что ей, бедной, деться некуда, что ни уйти от мужа ей нельзя, по существующим законам, ни от скотского с ней обращения ее никто не защитит - до этого Гоголю и дела нет, он тут дрейфует в собственном делирии и раздает, как Шариков, советы космического масштаба и космической же глупости. Мужику своей руганью всячески показывай, что "баба" - это нечто самое постыдное и низкое, а с бабы требуй быть авторитетом в глазах мужа. Ну, болван...
Вообще - не заботься о несправедливости законов, не стесняйся быть рабовладельцем - это воля Божья! - а оправдывай себя тем, что ты - необходимый и полезный купленным тобою людям человек, блюститель их нравственности. Нравственность насаждай тем, что принудительно требуй от своих рабов кланяться тем соседям, кого лично ты сочтешь образцом нравственности, а ещё устраивай для них спектакли с сожжением денег и заставляй целовать перед тобой церковные книги. Для закрепления эффекта загоняй людей на исповедь, чтобы там священник, который ест за твоим столом на их счёт, стыдил их за безделье и за пьянство.

Какой гнусный тип!..
И до чего же в головах у русских "моралистов" и сторонников своей "священной миссии от Бога" и сегодня ничего не изменилось.

Я внезапно заинтересовался восстанием Монмута и прочёл "Михея Кларка" Конан-Дойля. В очередной раз поражаюсь, какие странные вещи нравятся людям. Вот у Конан-Дойля, например, все взахлёб читали и читают рассказы про Холмса, хотя, как по мне, Холмс ничего не стоит по сравнению с "Найджелом Лорином". И непонятно, почему мне в детстве так настойчиво совали совершенно не интересующего меня Холмса, а про само существование романа "Михей Кларк" я и узнал-то случайно, лет на двадцать пять позже, чем мне стоило его прочесть. Мне он и сейчас понравился, и в детстве был бы куда более интересен, чем Холмс или "Затерянный мир".

С литературой так всегда. Недавно открыл "Мэнсфилд-парк" Джейн Остин - остался в убеждении, что это куда более удачное произведение, чем культовая "Гордость и предубеждение". В "Мэнсфилд-парке" герои, по крайней мере, хотя бы иногда разговаривают о чем-то осмысленном и интересном. А в "Гордости..." вся книга наполнена только чепухой и пустословием, и все герои - удивительно неинтересные, пустые и скучные личности.

Зато внезапный интерес к Монмуту открыл мне глаза на то, что про эту эпоху вообще много потенциально интересных книг. И что из литературных персонажей не один только Питер Блад и Михей Кларк предстали перед знаменитым судьей Джеффрисом (это же какую известность надо было снискать этому судье, чтобы самые разные писатели не отказали себе в удовольствии столкнуть с ним своих персонажей! Блад вот, например, предрек ему скорую смерть).

Планирую заняться всеми этими романами, когда покончу с перепиской Гоголя. Вышло так: мы пару дней назад сидели ночью с Соней и беседовали о литературе. И речь зашла о Гоголе - Соня вспомнила, что писала о нем сочинение, когда поступала на филфак МГУ. Я ей процитировал письмо Белинского Гоголю - "Проповедник кнута, апостол невежества... что вы делаете?". Соня говорит - а чего это он так разошёлся? В итоге мы стали читать взбесившую Белинского книгу Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями" и читали ее всю ночь, цитируя друг другу самые занятные места. А потом я заодно перечитал уцелевшие отрывки второго тома Мертвых душ. Лучше бы Гоголь первый сжёг, а этот бы остался. Тем более, что из писем Гоголя ясно видно, что он его сжёг не потому, что раздумал его писать, а просто собирался все переписать заново. Думал, что, несмотря на болезнь, все успеет. Как неосмотрительно с его стороны!

Ну и ещё - в какой-то момент мне понадобилось перевести дух от елейного тона и иезуитских поучений в письмах Гоголя (хорош гусь - не сумел прослужить на государственной службе больше полутора лет, а других гонит служить, сам десять лет живёт со всем комфортом за границей - а других гонит в Россию, проповедуя любовь к отечеству!) - и я, чтобы отвлечься, открыл автобиографию Петрарки. И меня очень развеселило первое же предложение.

"Коли ты услышишь что-нибудь обо мне - хотя и сомнительно, чтобы мое ничтожное и темное имя проникло далеко сквозь пространство и время,- то тогда, быть может, ты возжелаешь узнать, что за человек я был и какова была судьба моих сочинений"

Вот засранец!..

Я сейчас больной, и от этого тугодумный и косноязычный. Но, как говорится, не могу молчать. Подхватил я на прощанье от своих коллег наш общий грипп, которым все переболели ещё до меня, и вчера слег с температурой, тошнотой и ломотой в костях. И было мне так плохо, как обычно и бывает человеку в таком состоянии - читать не могу, голова раскалывается. Музыку слушать тоже не могу. Тут бы заснуть и отключиться от реальности - но я и спать тоже не мог. И это, несомненно, был бы очень долгий, совершенно нестерпимый день - но Соня со мной сидела, отвлекала меня разговорами, и в результате я не только не страдал, а даже много хохотал и произносил страстные монологи о литературе восемнадцатого века.

А ещё мы рассказывали друг другу разные истории. Я поделился фантазией в духе Фрэнсис Бернетт - девочка, оставшаяся сиротой после смерти родителей в чопорной старой Англии, сначала попадает к многодетным родственникам, где ей совсем не рады, а потом ее решают сплавить к совсем дальней родственнице - сумасшедшей тётке, о которой все рассказывают самые нелепые истории. Девочка попадает в мрачное поместье с запущенным старым парком, и после всех слухов о ненормальной родственнице готовится к чему-то жуткому. А ее тетка оказывается вовсе не сумасшедшей, а, напротив, очень умной, хоть и желчной дамой, которая просто не желает играть с обществом по его правилам. Переводит с древнегреческого и латыни, одевается, как в голову взбредёт, и насмехается над английскими законами о браке, утверждая, что только полоумная женщина может согласиться выйти замуж на таких условиях - это все равно, что добровольно продать себя в рабство! Девочка сначала побаивается тётку и не знает, как себя с ней вести, но в конце концов они становятся лучшими друзьями.

А Соня мне пересказывала придуманный ей сюжет в жанре космической фантастики - про столкновение христианского сектанта с транспортного грузового корабля с представителем высокотехнологичной и ударившейся в трансгуманизм цивилизации, в которой понятия пола и гендера сошли на нет в связи с тем, что детей никто больше не вынашивает, а геном будущего ребенка собирается, как правило, от нескольких родителей. И вот биотехнолог, получающий второе высшее образование и путешествующей на живом корабле с искусственным интеллектом, и упёртый, но принципиальный транспортник-сектант волею случая попадают в переплет с космическими пиратами и оказываются в положении союзников. А сектант, несмотря на возмущение своим "противоестественным" новым знакомым и всей его отвратительной цивилизацией, еще и начинает испытывать к биотехнологу неоднозначные чувства - а поэтому склонен считать, что неопределенный пол и гендер его нового знакомого - скорее женский. Потому что если допустить, что нет - то это уже форменное безобразие!

Так мы болтали, смеялись, ели мандарины (от любой другой еды меня тошнило, но витамин С пришёлся ко двору), и в результате я сегодня утром встал с чувством, что вчера был совершенно замечательный день. Несмотря ни на что. Пошел в гостиную восхвалять Соню и рассказывать о том, как мне с ней повезло - а получил чудесную горячую яичницу с беконом.
Я - самый счастливый человек на свете. Если кто-то станет говорить, что брак - это, мол, не такая уж большая ценность - не верьте ему и не слушайте его. Счастливый брак - это буквально способ сделать каждый день, включая даже самые тяжёлые из них, источником радости и удовольствия.

Смотрите, ребята - это буквально сцена из "Властелина колец"! Не думаю, что Питер Джексон читал поэмы Скотта, но их вИдение темы полностью совпало)

"...Паж торопливыми руками
Развел костер, и взвилось пламя,
И стало красным в тот же миг
Все небо над твердыней башен.
Как знамя, взвился, дик и страшен,
Пурпурный пламени язык.
За ним с холмов другие встали,
Цепочкой убегая в дали.
Передавая весть войны
Среди зловещей тишины,
Они горят в округе горной,
Как звезды в небе ночью черной,
Горят над чашами озер,
В краю орлов на высях гор,
Где прах вождей укрыт камнями
И мирно спит над облаками.
Известье в Данидин дошло
Из Солтри и Дампендер-Ло.
С призывом к Лотиану мчится
Гонец — в опасности граница!"

(с) В. Скотт, "Последний менестрель"

Как-то я писал о том, как мы с женой приютили рыжего соседского кота, который сбежал из квартиры, а потом долго смеялись, узнав, что его зовут Джанго. С таким именем - как не сбежать от хозяев... А сегодня в пять утра под дверью раздаётся такое громкое и архетипическое мяуканье, что кажется - это какой-то человек изображает кошку. Настоящие коты такое отчётливое "мяу!" произносят редко. Мы переглядываемся - уж не Джанго ли? Открываем дверь.
- Джанго, ты?..
Эта рыжая бесстыжая подушка тут же по-хозяйски заходит в квартиру, как будто только и ждал, что мы ему откроем. Ходит везде, как в прошлый раз, лезет ко мне целоваться, и вообще, похоже, полагает, что кто ходит в гости по утрам - тот поступает мудро.
Опять сбежал! И главное, по его мягкой и ухоженной шерсти и отвислому брюшку сразу видно, что дома с ним превосходно обращаются. Не знал бы, что это самец - решил бы, что эта кошка вот-вот разродится у нас прямо на полу.

Наскоро пишу на стикерах две записки - одну на дверь его хозяевам, другую в лифт. Если бы не коляска у двери - то не грех было бы и позвонить в дверной звонок. А то в прошлый раз его хозяйка нам строила козью морду, что она, видите ли, волновалась, где ее котик, пока котик был у нас.

Пока я чищу зубы, собираясь на работу, Джанго забирается в ванну и мяукает. Я говорю:
- Ты что, совсем дурной? Помыться решил?..
Но потом он начинает облизывать кран, и до нас с Соней доходит.
- А, это мы дурные. Ты пить хочешь!
Налили ему воды в тарелку, он тут же все вылакал. Может быть, он и сбежал не утром, а вечером. В конце концов, в прошлый раз я нашел его, возвращаясь с работы. Так что можно предположить, что его хозяин работает в ночную смену и уходит вечером. А этот балбес, выскользнув вслед за ним за дверь, потом торчит в подъезде до утра.

Но, кажется, он уже понял, что необходимо делать в таких случаях. Впустили один раз - впустят и в другой... Вот так всегда - думаешь, что сделал хорошее дело один раз, и не подозреваешь, что в глазах другого человека или же кота ты теперь - очевидный кандидат на оказание дальнейшей помощи и источник каких-то благ.

Из детства

Я тут вспомнил трогательный момент. Когда мне было десять лет, и я впервые уехал один далеко от дома - в летний лагерь на море, в украинском Судаке - мама положила мне в сумку блокнот, весь целиком исписанный от руки словами о том, как она меня любит. Мама думала, что это должно меня поддержать, если я стану скучать по дому или почувствую себя одиноко. Исписать целый блокнот с начала до конца - это, по правде говоря, ужасно трогательный жест. Особенно, если учесть, что путевку в этот лагерь нам предложили в последний момент, и мама примчалась в дом отдыха, куда я на неделю поехал с бабушкой, чтобы забрать меня оттуда. Наутро я должен был сесть на поезд и поехать на море - впервые без родителей и родственников. То есть весь этот блокнот с одним огромным письмом поддержки и любви мама написала для меня в ночь перед моим отъездом, пока сам я спокойно спал.

Я решил скоротать вечер после тяжёлого рабочего дня, читая "Опасные связи" Лакло. Но, хотя начало в этой истории занятое, довольно быстро наблюдать за персонажами становится невыносимо.

Хоть бы раз какая-нибудь героиня в мировой литературе, когда ей говорят о мужчине, что он негодяй и соблазнитель, не взялась доказывать себе и всем вокруг обратное и не вообразила бы, что он исправился! Ну как можно жалеть такую героиню? Ей говорят - не пей, это отрава. Она - нет, эта отрава уже выдохлась! И вообще, я думаю, что она даже превратилась во что-то полезное...

И можно было бы сочувствовать, если бы лицемер действительно старался ввести даму в заблуждение. Если бы он успешно притворялся понимающим и чутким другом, вел бы долгую осаду, приводя разные доказательства своего бескорыстия и благородства, а сам выжидал удобного момента, когда какие-нибудь не связанные с ним события в жизни этой женщины толкнут ее в его объятия. Но нет, такому донжуану всегда невтерпёж, и он вскрывается буквально сразу же и прется напролом, как носорог. Сперва стремительное, как понос, признание в любви, потом манипуляции. Слова об уважении к желаниям и чувствам женщины - и тут же, не сходя с этого места, явное насилие. Женщина говорит - не пишите мне, и что он делает? Пытается подсунуть ей свои цидульки под видом счётов за платья, изменяет почерк, буквально насильно забивает свои "любовные" послания ей в пищевод. И при этом она - что наиболее досадно - вместо того, чтобы прекратить всякое общение и убраться от этого токсичного товарища как можно дальше, снова и снова пытается выразить своё негодование словами, думая, что он послушается слов! Хотя все его поведение - свидетельство обратному.

Как бы хотелось найти хотя бы одну книгу, где бы женщина, услышав об ужасной репутации мужчины, сказала бы себе - если я ошибусь, подумав о нем плохо, то никто не пострадает. На мне свет клином не сошёлся. Если ему нужно, чтобы кто-нибудь поверил в его исправление - то пусть это будет другой мужчина, которому вера в то, что он больше не собирается соблазнять женщин и уродовать им жизни, ничем не грозит. Или же пусть ищет поддержку своей новообретенной добродетели у какой-нибудь добродетельной старухи лет восьмидесяти. Оно и ему будет полезнее - меньше соблазна сбиться с пути истинного. А мне-то оно зачем? И вообще, если уж человек, который в прошлом был распутником, действительно раскаивается, то он прежде всего будет стараться избегать молодых и красивых женщин. А если он этого не делает, то можно сразу биться об заклад, что все его раскаяние - просто трепотня.

Ах да, и ещё - безо всякой связи с романом Лакло - очень хотелось бы, чтобы какой-нибудь очередной сумрачный романтический герой в романе или же в поэме, как обычно это у них водится, томно сказал бы женщине - "вам следует держаться от меня подальше...", а она сказала бы - "спасибо, что предупредили!", встала и ушла.

Читаю Феогнида из Мегары. Он совершенно очарователен в своей мизантропии.

"Ежели ты за добро благодарностью мне не заплатишь,
Я бы хотел, чтоб с нуждой снова пришел ты ко мне"

И потом, в другом стихотворении:

"Лучше теперь поищи другого. Мне незачем это
Делать. За прежнее мне будь благодарен еще"

Люди редко позволяют себе открыто передаваться мечтам о мести или же злорадству, и поэтому занятно набрести на такого поэта, который нисколько не стесняется выражать горечь или мстительные чувства. Иногда особенно изящно - характерное для греческой поэзии общее рассуждение усыпляет бдительность своей обыденностью и даже вторичностью, чтобы сразу же вслед за этим обернуться резким личным выпадом:

"Ты не хвали человека, узнать не успев хорошенько,
Что за нрав у него, что за характер и склад.
Часто бывает, что люди со лживой, лукавой душою
Прячут ее, что ни день мысли меняя свои.
Душу этих людей лишь время откроет правдиво.
Вот ведь и я поступил с разумом здравым вразлад:
Я поспешил с похвалой, во всем тебя не проверив.
Впредь я, как судно скалу, буду тебя обходить"

Или:

"Можешь остаться у нас. Но тебя приглашать мы не станем.
Бремя для всех на пиру, мил ты за дверью, как друг"

Обсуждали с женой комментарии к романам и читателей, которые их не пишут. Я говорю: эх, люди не понимают, что внимание читателей к произведению - это буквально топливо для вдохновения! И тут Соня выдает гениальное:
- Ну, я не пишу людям, творчество которых мне нравится, потому что у меня ощущение, что эти люди - вообще на вечеринке у Иисуса. Что им комментарии простого смертного!
- Типа - они там с Иисусом разговаривают, как можно их отвлекать?..
- Вроде того.

Про вечеринку мне понравилось. В этом, конечно, что-то есть. Хотя, когда у автора в разгаре "разговор с Иисусом", то есть приступ истинного вдохновения, ему ничто не помешает и не отвлечёт. А вот потом, когда за приступом внезапной эйфорической энергии приходит спад, как раз необходимо подтверждение того, что ты сумел своим трудом доставить людям удовольствие.

А началось все с комментария коллеги. Я неоднократно жаловался ей, что мне не хватает обратной связи при работе с моими впроцессниками - "Жанной", "Потерянным Раем" и романа о первой жене Валларикса, который я пока что называю просто "Королева", потому что не сумел придумать подходящего названия. Коллега - с опорой на собственный опыт - посоветовала мне рекламу. Говорит, что этот механизм действительно работает.

Я долго думал, прежде чем признаться ей в своем предубеждении против любой рекламы. Сейчас, будучи безнадежно взрослым человеком, я уже и сам не вполне понимаю, на чем оно держится. Наверное, это последние остатки подросткового наивного образа мира, в котором, если текст хороший, он обязательно сам делает свою свою судьбу - привлекает читателей, попадается на глаза издателю или реактору и тд и тп. Притом что я отлично знаю, что это чушь, и что, скажем, в истории любой печатной книги (кроме, может быть, тысячной доли процента) так или иначе работает система личных связей автора, а приход читателей связан с механизмами литературных сайтов. Но все равно почему-то (я долго сидел, тревожно морщил лоб и размышлял, почему это так) очень не хочется отказываться от этой нелепой установки. Может быть, это я так заискиваю перед самим собой из прошлого.

UPD. С утра в беседе о рекламе произошел интересный поворот. Коллега предположила, что это одна из тех детско-совковых установок, в соответствии с которыми нужно быть скромным и нельзя искусственно привлекать к себе внимание. А реклама - это вообще "зверский оскал капитализма", притом в ней всегда обман.

Я часто встречал эту точку зрения про внушенную в детстве скромность. Но, признаться, сам я думаю, что все совсем наоборот. Это скорее мысль "я слишком талантлив, умен и неординарен, чтобы рекламировать себя за деньги, как другие авторы! Мои тексты должны читать потому, что восхищённый друг посоветовал, или потому, что человек проникся блогом автора и захотел прочесть и его книги тоже, или ещё по какой-то такой достойной моего величия причине" 😆

Скажем, когда на АТ опросили 20 известных критиков, какие произведения сайт должен рекламировать, и "Истинное имя" три месяца форсили наряду с другими выбранными ими текстами (с очень впечатляющими результатами - я тогда понял, насколько меняется отклик на рекламируемый текст!), то это было "достойно", а заплатить денег - "недостойно" авторского величия.

Ну, в общем - это спесь такая.

Плюс - идея, что хороши все "литературные" способы рекламы текста - посты, общение с другими авторами и читателями, участие в конкурсах и тд и тп, а внелитературные - личные связи или деньги - "нехороши"

Начальница нагрубила коллеге из нашего отделения. На пятиминутке я сказал, что после этого эпизода она не имеет права на столь милые сердцу всех французов формулы любезности из серии "простите, что приходится вас беспокоить...", во всяком случае - со стороны кого-то из моих коллег. И вообще, если она не умеет себя вести, то ей не стоит работать с людьми. Коллеги соглашаются.
Координаторка на это - да, но вы же понимаете, что она может аннулировать рабочий контракт любого из вас?..
Я говорю - Подумаешь!
Рашель - Нет, я серьезно. У тебя над ней нет никакой власти, а у неё есть власть над каждым сотрудником на замене!
Я фыркаю - пффф, "власть"! Рашель, я и так уже политический беженец!..
(Господи, обожаю, как это звучит!)
Рашель - Ну ладно, ты особый случай...

На самом деле - не такой особый. У нас есть коллега М., она как-то раз опоздала на десять минут (она живёт в соседнем городе). Приходит она на работу - а там у нас директор всего отделения Рон-Альп. Он ей - почему вы опаздываете? Она - а вы, собственно, кто такой? Директор - вы не знаете, кто _я_ такой? Да я мсье такой-то, директор этой ассоциации!.. Она на это - да мне все равно. Я здесь работаю не для вас, а для моих резидентов.

Наш человек.

А вообще - мы как-то здорово сдружились за последнее время. Решение праздновать Рождество и Новый год с коллегами возникло у меня не на пустом месте. Я в этой команде чувствую себя гораздо более комфортно, чем в других местах. И мы действительно рады друг друга видеть, обнимаемся при встрече, говорим друг другу комплименты, постоянно шутим... Таких неформальных отношений у меня раньше с коллегами не было. Но, правда, я и сам как-то оттаял. Начал больше говорить с людьми вместо того, чтобы только работать, как машина. Хотя мне по-прежнему в кайф вкалывать и делать больше, чем другие - но теперь часто для этого приходится кричать кому-то из особенно любимых мной коллег - "э нет, не делай этого, я сам! Надо делиться!.." А то тут и без меня находятся любители ударного труда. Не успеешь отвернуться - а все уже сделано.

Священные традиции (Николай I в воспоминаниях Н. Е. Врангеля) :

"...Подкупом и страхом всегда и везде все достигается, все, даже бессмертие. Николая Павловича современники его не «боготворили», как во время его царствования было принято выражаться, а боялись. Необожание, небоготворение было бы, вероятно, признано государственным преступлением. И постепенно это заказное чувство, необходимая гарантия личной безопасности, вошло в плоть и кровь современников и затем было привито и их детям и внукам. Покойный великий князь Михаил Николаевич имел обыкновение ездить лечиться к доктору Дрехерину в Дрезден. К моему удивлению, я увидел, что этот семидесятилетний человек во время службы все время опускался на колени.
— Как ему это удается? — спросил я его сына Николая Михайловича.
— Скорее всего, он все еще боится своего «незабвенного» отца. Он сумел внушить им такой страх, что им его не забыть до самой смерти.
— Но я слышал, что великий князь, ваш отец, обожал своего отца.
— Да, и, как ни странно, вполне искренне.
— Почему же странно? Его обожали многие в то время.
— Не смешите меня.

Эту точку зрения внука Николая I, не желая того, подтвердил уже немолодой генерал-адъютант Алексей Илларионович Философов, бывший флигель-адъютант Николая Павловича, который при всяком удобном и неудобном случае с восторгом рассказывал о том, как вся Россия «боготворила» покойного Государя. Однажды довольно неудачно он в подтверждение своих слов привел случай, доказавший чуть ли не противное. Государь гулял около Зимнего дворца, поскользнулся и упал, и моментально вся набережная до самого Летнего сада опустела. Все испугались и попрятались по дворам, кто куда мог.
— Помилуйте, Алексей Илларионович, — сказал я, — при чем же тут любовь? Просто боялись, чтобы с досады кого-нибудь не разнес.
— И разнес бы. Беда, коль сердитому ему попадешься под руку.
— А вы его любили?
— Боготворил. Он был настоящий Государь! Его любили все! Это был наш священный долг — любить его.

Тот же Философов является хорошим примером того, как долго не покидал людей страх. Как-то раз, вскоре после покушения на Александра II, он сказал мне:
— Не понимаю, отчего происходят все эти покушения против этого хорошего Царя, а ведь в прошлое царствование их не было совсем и в голову ничего подобного никому не приходило. — Отчего же не приходило? — сказал его сын Дмитрий. — Совсем недавно князь, забыл его фамилию, рассказал мне о таком случае.
— Чепуха. Этого не было.
— Да я и сам этому не поверил. Старики часто говорят чепуху. Но он сказал, что ты можешь это подтвердить, поскольку был там.
— Я ничего не знаю. Это неправда.
— Он сказал, — продолжал Дмитрий, — что это случилось в N-ckom уезде, осенью, в лесу. Государь и князь ехали в одной коляске, а твоя следовала за ними.
— А, ты об этом… Ради Бога, молчи, пожалуйста. Государь тогда приказал нам никому ничего не говорить.
Прошло с тех пор почти пол века, и Государь давно обратился в прах, но Философов все еще продолжал хранить молчание.

Однажды я спросил генерал-адъютанта Чихачева, бывшего морского министра, правда ли, что все современники боготворили Государя.
— Еще бы! Меня даже за это раз высекли и — пребольно.
— Расскажите!
— Мне было всего четыре года, когда меня, как круглого сироту, поместили в малолетнее сиротское отделение корпуса. Там воспитателей не было, но были дамы-воспитательницы. Раз моя меня спросила — люблю ли я Государя. О Государе я первый раз слышал и ответил, что не знаю. Ну, меня и постегали. Вот и все.
— И помогло? Полюбили?
— То есть во как! Прямо стал боготворить. Удовольствовался первою поркою.
— А если бы не стали боготворить?
— Конечно, по головке бы не погладили. Это было обязательным, для всех и наверху и внизу.
— Значит, притворяться было обязательно?
— В такие психологические тонкости тогда не вдавались. Нам приказали — мы любили. Тогда говорили — думают одни гуси, а не люди.
Эту аксиому и я ребенком неоднократно слыхал.

...В начале Крымской войны, мне было тогда около семи, помещики занимались формированием отрядов ополчения. Люди для ополчения брались не как обыкновенно по народу, но дарились помещиками, это были, так сказать, жертвы, приносимые дворянами Царю и Отечеству... отец приказал и мне сшить форму ополченца: серого сукна казакин на крючках с красными погонами и открытым на груди воротом над красной рубахой. В таком наряде я с няней ранней весной отправился гулять в Летний сад. Снег только что сошел, дороги размокли, и по ним были проложены узкие деревянные подмостки, по которым мы и шли. Вдруг мы увидели Государя; величественный и громадный, в солдатской серой шинели (эти шинели были только что по случаю войны введены, и высший офицерский состав должен был в них ходить), в каске с шишаком, он прямо шел нам навстречу. Мы оробели, но бежать не было возможности, и мы сошли с мостков. Я стал во фронт, снял фуражку — тогда нижние чины, носившие фуражки, а не каски, не отдавали честь, прикладываясь, а обнажали голову (всем этим тонкостям меня научил Миша) — и замер. Государь меня зорко оглядел и остановился:
— Ополченец?
— Так точно, Ваше Императорское Величество! — прокричал я.
— Не так громко, молодой человек, легкие надорвешь.
— Так точно, Ваше Императорское Величество.
Государь как будто усмехнулся. Уверяют, что он любил маленьких детей. Впрочем, как мы уже говорили, в детских домах пороли даже четырехлетних детей.
— Чей сын?
Я сказал.
— А, знаю. Ну, молодой человек, кланяйся отцу. Скажи, что его помню. Да скажи, чтобы он из тебя сделал мне хорошего солдата.
— Рад стараться, Ваше Императорское Величество.
— Да передай, чтобы сек почаще. Чик, чик, чик — это вашему брату полезно.
— Так точно, Ваше Императорское Величество.
Государь чуть заметно кивнул головой и величественно удалился. И в шутке с малым ребенком этот воин не мог забыть о своем излюбленном средстве воспитания"

(с)

Комментарии, я думаю, излишни. Приведенные автором диалоги по своей выразительности превосходят даже диалоги персонажей Шварца из пьесы "Дракон".

И самое обидное - результат победы над каждым очередным драконом тоже, как у Шварца. Все радостно мчатся лобызать лапы следующему.

Продолжаю читать мемуары Врангеля. Нашел смешное:

"... Заходил Никита Всеволожский. Однажды во время какой-то ревизии начальник дивизии спросил, есть ли у кого-нибудь из стоящих в строю какие-нибудь жалобы. Всеволожский, тогда еще младший офицерский чин, вышел из строя к всеобщему недоумению.
— Моя красота, Ваше Превосходительство.
Всеволожский был действительно необычно красив"

На месте "превосходительства" я бы точно спросил - "Это подкат?.."

Или вот ещё из тех же мемуаров, происшествие из эпохи Николая I :

"Однажды Потапов в разговоре со мной упомянул своего брата.
— У вас есть брат? Странно, что я никогда не слышал о нем.
Александр Львович улыбнулся и рассказал мне, что произошло с его братом. У его брата, двадцатилетнего гусара, миниатюрного, как у всех Потаповых, сложения, были удивительно красивые руки. Однажды он явился в том маскарад переодетым женщиной и привлек к себе внимание Царя. Молодой человек был остроумен и находчив, и Царю понравился. Бродя по залам маскарада и разговаривая, они вошли в небольшую гостиную, открытую обычно для всех. Но на этот раз гостиная для посетителей маскарада была закрыта, о чем Потапов, разумеется, знать не мог. Когда они остались вдвоем, Царь начал целовать руки маски и клясться в любви. Переодетый гусар, как легко себе можно представить, страшно испугался. Он выбежал из комнаты, смешался с толпой, добрался до лестницы, сбежал вниз, сел в коляску и уехал.
— Узнайте, кто эта женщина, — приказал Царь начальнику полиции Кокошкину. — Я буду ждать вашего доклада.
Разъяренный Царь отправился во дворец. Прошел час, другой. Нетерпение и гнев Царя возрастали, а Кокошкина все не было. Наконец он появился.
— Ну? — спросил Николай Павлович.
— Офицер гвардии Потапов, Ваше Величество.
— Идиот. Я приказал тебе узнать, кто скрывался под маской, а ты суешь мне в нос гусара Потапова. Кто скрывался под маской?
— Офицер гвардии Потапов, Ваше Величество.
Потапова отчислили из гвардии и выслали в деревню где-то на краю света, откуда он не имел права никуда выезжать. Только при Александре II ему было позволено выехать за границу, но без разрешения когда-либо вернуться в Россию"

Вообще, очень рекомендую Врангеля. Потрясающие мемуары, и к тому же - просто талантливо написанная книга

Друг читает книгу о творчестве Рэя Брэдбери. Прислал цитату - "Ход моей работы над повестями "Вино из одуванчиков" и "Лето, прощай" можно описать при помощи такого сравнения - "Я иду на кухню пожарить яичницу, и вдруг начинаю готовить праздничный обед".
Я посмеялся. Мне как раз сейчас нужно отредактировать главу, с которой я около двух лет назад _начал_ писать свою "Жанну". Потом я подумал, что нелишне будет всё-таки рассказать о том, как герои дошли до жизни такой, и откатился аж к детству главного героя. И вот, двадцать авторских листов спустя, "флэшбек" благополучно завершён.
Написание маленькой повести о королеве, рыцаре и темном маге шло по плану... Ещё десять тысяч вёдер - и золотой ключик будет наш!

Великая русская культура. Пушкин (тот, который "наше всё") писал:

«Прадед мой Александр Петрович был женат на меньшой дочери графа Головина, первого андреевского кавалера. Он умер весьма молод, в припадке сумасшествия зарезав свою жену, находившуюся в родах… Дед мой был человек пылкий и жестокий. Первая жена его, урожденная Воейкова, умерла на соломе, заключенная им в домашнюю тюрьму за мнимую или настоящую ее связь с французом, бывшим учителем его сыновей, и которого он весьма феодально повесил на черном дворе. Вторая жена его, урожденная Чичерина, довольно от него натерпелась. Однажды он велел ей одеться и ехать с ним куда-то в гости. Бабушка была на сносях и чувствовала себя нездоровой, но не смела отказаться. Дорогой она почувствовала муки. Дед мой велел кучеру остановиться, и она в карете разрешилась чуть ли не моим отцом… Все это знаю я довольно темно. Отец мой никогда не говорил о странностях деда, а старые слуги давно перемерли»

Мемуаристка Сабанеева застала в живых старушку, бывшую у ее прабабушки, супруги Алексея Ионовича, сенной девушкой. Пелагея, так звали ее, была тихой и набожной, только кривой на один глаз. Сабанеева вспоминает: «Будучи ребенком, бывало, спросишь ее:
Пелагеюшка, отчего у тебя глазок кривой?
Это, сударыня-барышня, — отвечает она, — прадедушка ваш Алексей Ионович изволили выколоть…»
Жила в Богимове и юродивенькая Дарья, странности у которой начались с тех пор, как прадедушка мемуаристки ее «чем-то напугал».
А то еще приснилось барину, что зарыт где-то на его землях большой клад. К поиску приснившихся сокровищ Алексей Ионович отнесся обстоятельно. По его приказу богимовские крепостные крестьяне были согнаны со своих участков и в течение полугода, забросив хозяйство, отыскивали местонахождение клада, перерыв едва ли не всю округу. О результатах вспоминали старики, что барин ничего, конечно, не нашел, «а народу много заморил».
Но печальная память о хозяине осталась не только среди слуг. Супруга Алексея Прончищева, Глафира Михайловна, женщина добрая и кроткая, в молодости лишилась рассудка. Произошло это в результате какой-то семейной драмы, подробности которой столь отвратительны, что Сабанеева не решилась привести их в своих записках. Она пишет только, что умопомешательство прабабушки произошло оттого, что прадедушка ее чем-то «сильно оскорбил».

Что это были за «оскорбления», можно узнать из множества других воспоминаний очевидцев о том, какие нравы господствовали в помещичьих семьях. Сельский священник рассказал в своих записках, как знакомый ему помещик Лачинов обращался со своей женой. Лачинов, мужчина крепкого сложения, напившись пьян, имел обыкновение вытаскивать барыню во двор к колодцу, раздевать ее догола и обливать ледяной водой. Потом он едва живую женщину пинками заталкивал в конюшню и там, велев лакеям держать ее, принимался пороть розгами, причем приговаривая: «Вот я тебя согрею, вот я тебя согрею!» Рассказчик продолжает: «Или изорвет на ней все дочиста, привяжет к столбу, да и примется с кучером в две розги. Если увидит, что кучер сечет легко, то и начнет хлестать его комлем розги по рылу. Сорвавши на ней и на кучере зло, отвяжет и погонит, также нагою, в дом. Несчастная споткнется, упадет, а он начнет ее подстегивать с обеих сторон, пока она, на четвереньках, не доползет до жилья…»
Завершает священник свой рассказ характерным замечанием: «Много ли в то время было не лачиновых? Все почти помещики были лачиновыми, если не по отношению к женам, то непременно по отношению к крестьянам».

Традиционные семейные ценности во всей красе.

А вообще - очень рекомендую книгу Бориса Юрьевича Тарасова - "Россия крепостная". Все, на что "гуманные и просвещенные" историки и авторы учебников предпочитают закрывать глаза, сосредотачивая все своё внимание на восхвалении правителей и их имперских войн.

Еврипид устами Андромахи и других троянок делает Елену виновницей войны, и вообще изображает её удивительно талантливым манипулятором - она может добиться, чтобы троянцы не выдали ее ахейцам и десять лет воевали за неё, а потом мгновенно помириться с бывшим мужем (Менелаем) прямо на развалинах разрушенного города, несмотря на его желание ее убить.

А вот другие греческие авторы, тем временем, видели в Елене жертву клеветы и коллективных заблуждений:

"Не по правде гласит преданье:
Не взошла ты на палубу судна,
Не плыла ты в Пергам троянский"

Стесихор

Или же:

"...Если бы Елена была в Илионе, то ее выдали бы эллинам с согласия ли или даже против воли Александра (Париса). Конечно, ведь ни Приам, ни остальные его родственники не были столь безумны, чтобы подвергать опасности свою жизнь, своих детей и родной город для того лишь, чтобы Александр мог сожительствовать с Еленой. Если бы они даже и решились на это в первое время войны, то после гибели множества троянцев в битвах с эллинами, когда, если верить эпическим поэтам, в каждой битве погибало по одному или по несколько сыновей самого Приама — после подобных происшествий, я уверен, что, живи даже сам Приам с Еленой, то и он выдал бы ее ахейцам, чтобы только избежать столь тяжких бедствий. Притом царская власть переходила не к Александру (так что он не мог править за старого Приама). После кончины Приама на престол должен был вступать Гектор, который был и старшим, и более мужественным. Без сомнения, он не стал бы потворствовать своему преступному брату, тем более что тот навлек такие страшные бедствия и на него самого, и на всех остальных троянцев. Но ведь троянцы не могли выдать Елену, потому что ее не было там, и эллины не верили им, хотя троянцы и говорили правду"

Геродот

Тут можно придумать какую угодно историю.
Ну, например:

Елена несчастлива в браке (я напоминаю - ее первый раз похитил с целью "жениться" на ней ещё Тесей, когда ей было семь лет! А после этого все женихи Эллады собрались вокруг нее и щелкали зубами, словно псы, надеясь урвать себе лакомый кусок). В какой-то момент от такой жизни молодая женщина приходит в полное отчаяние и топится в озере или, скажем, бросается со скалы. Может быть, даже Тарпейской (Спарта всё-таки).

К несчастью, ее смерть некстати совпадает с отъездом хозяйского гостя, троянского царевича Париса, и Менелай, который слишком хорошо знает, как относятся мужчины к его жене (ещё бы, он ведь сам такой!), немедленно решает, что Парис совсем потерял голову и убедил Елену плыть с ним в Трою. Ревность до такой степени ослепляет Менелая, что он даже не ищет тело - ведь ему и в голову не приходит, что его жена мертва! Он слишком занят, представляя ее в объятиях Париса.

Все его помыслы сводятся к одному - найти и отомстить. Убить обоих. Или снова овладеть Еленой. Или сперва овладеть, потом убить. Или наоборот. Главное - восстановить свои права и успокоить свою попранную гордость. Но Менелай осознает, что, если призывать своих соседей воевать с Троей исключительно ради своих семейных дел - они наверняка откажутся. Поэтому он добавляет, что Парис не только похитил его жену, но и украл вместе с ней царские сокровища. И вообще нарушил долг гостеприимства, страшно оскорбив богов.

А дальше ясно - ахейцы приплывают в Трою и требуют вернуть им Елену и сокровища. У иллионцев отвисает челюсть. Какая Елена? - говорят они. - Какая царская казна?.. У вас там что, совсем уже эвое Вакх, допились у себя в Элладе до троянских царевичей в глазах?
Менелай: Они врут!
Агамемнон, из родственной солидарности: Понятно, врут!
Все остальные, посмотрев на Трою и ее предместья и облизываясь: Ничего, мы им сейчас покажем, как воровать наших жен и наши деньги!..
Десять лет спустя: будь проклят тот день, когда мы сюда притащились!... Но не уплывать же теперь домой ни с чем, вся Греция от смеха лопнет. У нас теперь только одна возможность не остаться в веках в роли комических персонажей - захватить Трою и устроить в ней такую эпохальную резню, чтобы рапсоды пели о ней ещё три тысячи лет. Бей их, коли, руби! Все равно помирать!

Ну а рапсоды потом, в самом деле, постарались.

В то время, как религиозные фундаменталисты говорят о человеческой душе у эмбрионов (впрочем, их риторику трудно рассматривать по существу - эта хлипкая ширма не скрывает невротической потребности авторитарной личности во власти, "стабильности" и контроле), я - между прочим, верующий человек, для которого понятия "Бог", "бессмертие души" и "Царствие небесное" имеют не только поэтический, но и философский смысл, - убежден, что даже и родившийся младенец обладает человеческой душой только потенциально. Если психика как таковая возникает на основе сложно организованной материи, то душа возникает на основе сложно организованной психики в результате тех отношений, которые складываются у индивида с Миром Человека, то есть с царством человеческой культуры. Если, например, человек попадает в ситуацию ребенка-маугли и в результате не овладевает речью и не приобщается к культуре (а такие случаи бывали), то его высшие психические функции не развиваются, и потенциальная возможность появления человеческой души остаётся нереализованной.
При этом состоявшегося человека (вошедшего в мир культуры) не опишешь через высшие психические функции и даже через фрагментированные понятия из психологии, такие, как "ценности", "личность", "мотивация", "характер", "самость", "Я", и прочее, и прочее... Все эти термины, как нетрудно заметить, отражают лишь какой-нибудь частный аспект той квинтэссенции нашей отдельной, персональной человечности (не в смысле доброты и сострадания), которая рождается и развивается только в пространстве человеческой культуры и необходимо вводит нас в координатную систему абсолютно не материалистических понятий и дихотомий - добро и зло, истина, счастье, смысл, красота et cetera.