Последняя фантазия  (гет)

«Ладно, не так уж он и плох», — думала Гермиона, мечтательно опустив подбородок на ладонь и постукивая пальцами другой руки по столу.

Несведущий человек ни за что бы не догадался, о ком конкретно так весело и энергично кружились мысли в её голове. О том парне в очках с тёмной густой шевелюрой и немного замученным взглядом? Или о рыжем, что сидел рядом с ним, набивая рот куриными ножками с таким аппетитом, будто они были самым желанным деликатесом в мире. Или… Или, может, она всё-таки оценивала красоту того мрачного блондина, изящно вытирающего рот салфеткой и смотрящего на свой обед с некоторым обвиняющим презрением?

На самом деле… Ни на одного из них. Потому что… потому что Гермиона всегда смотрела сразу на всех.

С некоторых пор она обзавелась странным хобби — без устали рассматривать людей на обеденном перерыве в Министерстве Магии, находя в этом что-то невероятно расслабляющее.

Если быть точными, то рассматривала она всегда только один конкретный столик. Вся проблема заключалась в том, что красивых парней в Министерстве работало всего раз-два — и вот они уже закончились, а потому выбирать-то особо не приходилось. Но она и не думала жаловаться. Какие уж тут жалобы, когда пять дней в неделю тебе предстаёт возможность всласть любоваться тремя успешными аврорами, от одного взгляда на алую форму которых моментально захватывало дух.

Гарри Поттер. Он так вырос, так повзрослел за эти годы, что стоит ему забыть на пару дней про бритву, и ведьмы с сединой в волосах уже не в состоянии пройти мимо, не бросив жадный взгляд на молодого спасителя. Отросшие волосы, новые стильные очки, складная фигура, мужественные скулы и, конечно, зелёные глаза — всё это делало из него страстный объект желаний для большей части женского магического населения. И этой части было глубоко плевать, что у Гарри Поттера были жена и маленький сын. Они где-то там, дома в Годриковой Впадине, а он здесь — в своей шикарной форме и со смущёнными, граничащими с томной сексуальностью улыбками.

Рядом с Гарри Гермионе хотелось болтать о всякой ерунде, напиваться, ездить в отпуск, обсуждать нерадивых коллег и петь до утра глупые магловские песни, которые знали только они вдвоём. Но, тем не менее, она бы никогда не стала переходить границы дозволенного.

И всё же… он был хорош. Даже просто как друг… очень и очень хорош.

Пару лет назад, она бы, наверное, не смогла отозваться о Роне Уизли положительным образом, но теперь, избавившись от всех осадочных чувств и став совершенно свободной ведьмой, ей приходилось быть честной с самой собой. Он был красавцем.

О да. Он был самым высоким из троицы и самым плечистым. Его мускулы проступали даже через плотную ткань аврорской мантии, огненно-рыжие волосы смотрелись идеально в новой аккуратной стрижке, а гартера для палочки на бедре сексуально охватывала кожаными ремешками стройные, но невероятно сильные ноги.

Рон был из тех парней, что очаровывали дам непосредственностью, природной харизмой и яркой внешностью, а его бесконечные шутки могли разбить самообладание любой чопорной леди.

Если бы они всё ещё общались как раньше, то Гермиона обязательно гуляла бы с ним до утра даже в лютый холод, ругала бы его за то, что он не пишет отчёты, каталась бы с ним на машине по ночному Лондону и заставляла бы ходить с ней за покупками, потому что… ну просто потому что: «Рон, ты же такой сильный, почему бы тебе не понести все эти пакеты? Нет-нет, их ни в коем случае нельзя уменьшать, просто неси». Как-то так.

И другое дело — Малфой. Проглотивший стебель бамбука или, может быть, трость своего отца, потому что иначе никак не объяснить эту его особенную манеру сидеть за столом словно тупой кусок дерева. Но сам он, конечно, тупым вовсе не был, даже наоборот. Начитанный, воспитанный, умный, наблюдательный, сдержанный и всегда — всегда — до ужаса отстранённый от всех.

Гермиона до сих пор не могла понять, как эти трое уживались вместе. Рон и Гарри — старая история, здесь всё ясно как день, но как к ним вписался кто-то вроде Малфоя? Кто-то со своей холодной красотой, твёрдым взглядом, изящными движениями и молчаливым укором ко всем окружающим едва ли не в каждой прожитой секунде.

Она вскользь подумала, чего бы ей хотелось с Малфоем, и мозг услужливо подсказал: «Трахаться! С Малфоем только трахаться!» — но пришлось эти мысли запихнуть подальше. Иначе у неё начинало краснеть лицо, потели ладони, раздвигались бёдра и приходилось уходить с обеда на десять, а то и на пятнадцать минут раньше, вот как прямо сейчас например.

Вот блин.

А ведь весь её отдел с самого утра только и делал, что обсуждал мятный пирог миссис Пэм, которым она баловала все Министерство перед Рождественскими праздниками, но Гермиона унеслась из кафетерия так быстро, что не успела облизнуть угощение даже взглядом.

Безусловно, эту ужасную потерю ей придётся записать на счёт заносчивого блондина.

В следующий раз она не станет размениваться на лучшего друга, бывшего парня или кого-нибудь ещё, даже если они вдруг начнут танцевать стриптиз и бросаться аврорскими мантиями во взбудораженных зрителей.

О нет, Малфой, ты не скроешься за спинами своих напарников. Отныне тебе придётся принять весь удар жадного взгляда одинокой женщины на себя, и ни одно Протего тебя не спасёт.

Едва не потирая руки со злобной усмешкой на губах в лучших традициях комедийных злодеев, Гермиона поднялась на свой этаж и, полная предвкушений на завтрашний обед, немедленно приступила к работе.

Но кто же знал, что аврор Малфой окажется тем ещё джентльменом и сам придёт к ней для уплаты долга!

Правда, если говорить начистоту, пришёл он не к ней, а к Элизабет — заместителю начальника Отдела магического правопорядка, в который Гермиона как раз-таки недавно перевелась. В просторном кабинете сектора борьбы с неправомерным использованием магии работало двенадцать человек, и её стол находился в крайне выгодной позиции для наблюдения.

Едва Малфой переступил порог их канцелярии, женская часть присутствующих заметно оживилась. Даже сама Элизабет — женщина средних лет, дважды замужняя и трижды мать, не смогла держать себя в руках и смущённо покраснела, словно юная студентка Хогвартса перед главным старостой школы.

Впрочем, сам Малфой на её цветомузыку едва ли обратил внимание. Он был мрачен и серьёзен до самой крайней степени, прямо-таки крича всем окружающим: «Со мной шутки плохи», но Гермиону эти приёмчики никогда не пугали.

Она отложила в сторону папку с делом о волшебнике, который превратил собаку своего соседа-магла в окуня, и склонилась над свежим пергаментом, делая вид, что составляет предупреждение.

Малфой был зол. О, как он был зол — искрило, кажется, аж до Букингемского дворца. В этот раз на нём не было классической алой мантии аврора: только белая рубашка и тёмные шерстяные брюки с высокой посадкой, но даже несмотря на отсутвие главного атрибута своей профессиональной формы, он всё равно умудрялся выглядеть до невозможности притягательно.

Тот же Рон, когда возвращался домой и облачался в простую свободную одежду, моментально терял эту ауру брутальности мракоборца и превращался в самого обыкновенного парня без какого-либо намёка на сексуальность, и, с одной стороны, такой контраст Гермионе даже нравился. Настоящий сердцеед на работе и пушистый кролик дома — такая фантазия нередко посещала её в минуты сладкого уединения, но Малфой…

Мерлин, если бы такой мужчина, как он жил у неё дома, то Гермиона моментально превратилась бы в сумасшедшую нимфоманку. Серьезно, разве можно сохранять душевное и физическое спокойствие, когда с тобой рядом круглые сутки этот… этот…

— Чёрт! — Малфой несильно хлопнул ладонью по столу, заставив Элизабет вздрогнуть и поднять на него испуганное лицо.

Гермиона подставила ладонь под щёку и окинула его напряжённую фигуру слегка замутнённым взглядом.

Возле стола Элизабет не было стульев для посетителей, и Малфой нависал над ней, оперевшись ладонями в стол. Он что-то напряжённо ей объяснял, наклоняясь и периодически тыча кончиком палочки в стопку пергаментов на столешнице, и его классические брюки выгодно подчёркивали очертания стройных бёдер.

Гермиону завораживало всё: и светлые волосы, мягкие пряди которых то и дело выпадали из укладки и ложились на его лоб и скулы; и напряжённая линия челюсти, и ледяной взгляд, и злой изгиб тонких губ. Малфой так полыхал там, разоряясь из-за какого-то отчёта, что Гермиона простила бы ему потерю не только пирога, но и целой кондитерской фабрики, где производили её любимый шоколад.

Она так увлеклась своим наблюдением, что не сразу заметила ответную слежку. Сначала Малфой только безразлично посмотрел в её сторону: случайно, совершенно неосознанно, мимоходом; но через пару секунд его взгляд вернулся, полный плохо скрываемого удивления…

* * *

Грейнджер всегда была с приветом, но сегодня Драко самолично убедился в том, что это был далеко не единственный её диагноз.

Естественно, он не ожидал ничего другого от девушки, которая по доброй воле встречалась с Уизли, ведь чтобы пойти на такой подвиг, нужно быть действительно пришибленной, но вот парадокс — после скандального разрыва знаменитой парочки всё стало как будто бы только хуже.

Насколько знал Драко, Грейнджер с тех пор ни с кем не встречалась, хотя с того момента прошло почти два года и за ней пыталось ухаживать почти всё Министерство Магии. Да что там Министерство! Целая квиддичная команда Палдмир Юнайтед едва ли не передралась, споря на одной из вечеринок в честь победы о том, кто первым пойдёт приглашать её на свидание.

Драко тогда еле отбился от их капитана, который очень настойчиво просил познакомить его со знаменитой ведьмой, потому что он, видите ли, не осмеливался подходить с такой просьбой к Поттеру и страшно опасался ревности Уизли.

Сама Грейнджер на той вечеринке уже еле-еле передвигала ногами, и даже если бы Драко согласился стать сводником и привёл к ней настойчивых женихов, то не было абсолютно никакой гарантии, что кто-нибудь из них смог бы добиться успеха.

К счастью, Поттер не спускал с подруженции глаз, а когда её огневисочная кондиция дошла до стадии «я умею садиться на шпагат, вот, смотрите», аппарировал смутьянку домой, спасая от позора.

Однако на работе Грейнджер всегда оставалась собой, не давая ни малейшего повода для упрёка. Суетливая, исполнительная, заносчивая и нудная — со времён школы не изменилось решительно ничего. Драко был рад тому, что они крайне редко пересекались по службе, пока она работала в Отделе регулирования и контроля за магическими существами, потому что в Министерстве с самого её назначения ходили слухи, будто Грейнджер заставляла по десять раз перезаполнять рапорты и отчёты даже главного аврора и министра, если хоть одна запятая стояла не там, где нужно.

Но его страхи не оправдались даже после её перевода в Отдел магического правопорядка. Они всё ещё не имели никаких совместных дел, а если таковые и появлялись, то за свой сектор неизменно отвечала Элизабет.

Драко считал эту женщину откровенно недалёкой и терпеть не мог разбирать с ней отчёты и дела, потому что это занимало уйму времени и редко приносило желаемый результат. Сегодня он шёл в их отдел как на плаху — последнее задание авроров оказалось провалено, и он был абсолютно уверен в том, что Поттеру изначально предоставили неверные данные об объекте, и по этой причине всё сорвалось. Но доказать это витающей в облаках Элизабет было сродни попытке научить слепого читать. Без шансов на успех.

Разговор не клеился, и Драко сдерживался изо всех сил. Он не хотел привлекать Поттера, потому что тот и так зашивался в Аврорате, с трудом вырываясь даже на обед, но вести какой-либо конструктивный диалог с этой ведьмой было просто… невыносимо!

Нервы начинали сдавать, и Драко, логически рассудив, решил прийти в другой раз с более весомыми аргументами. Он уже собирался поспешно покинуть этаж Отдела магического правопорядка, когда его взгляд случайно зацепился за Грейнджер.

Она выглядела больной. Реально больной.

Глаза блестят, щёки алые, губы красные, тело напряжено, будто ей приходится терпеть невыносимые спазмы боли, волосы прилипают к влажным вискам.

Если бы Драко был на задании, то он немедленно вызвал бы отряд колдомедиков, чтобы те поскорее забрали Грейнджер в Мунго, потому что он и сам от её вида как-то непреднамеренно взбледнул. Не каждый аврор после серьезного ранения или напряжённого боя выглядел так… пугающе.

Через несколько секунд обмена трудно распознаваемыми взглядами Драко всерьёз забеспокоился. Если с этой сумасшедшей что-то случится, то Поттер бросит весь Аврорат на его плечи и первым побежит ставить на уши руководство Мунго и даже британскую королеву, если потребуется.

Драко бросил бормочущей Элизабет что-то неопределённое, забрал свои пергаменты с отчётами и медленно подошёл к столу Грейнджер, удивляясь тому, что больше никто из присутствующих не заметил её бешеной лихорадки.

— Грейнджер, ты здорова? — в лоб спросил он, прикидывая, нужно ли будет ловить её в случае чего. Вблизи она выглядела ещё хуже, чем на расстоянии, и что самое странное — он чувствовал от этого какую-то необъяснимую неловкость.

— А? — тихо отозвалась она, часто моргая и тяжело дыша.

Всё ясно. Совершенно не в адеквате.

— Так. Пойдем-ка со мной, — уверенно заключил Драко, кое-как сложил свои пергаменты и небрежно сунул их в задний карман брюк. Он подхватил Гермиону под локоть, осторожным движением поднял её с места и повёл к выходу, всё ещё готовый в любой момент поймать девушку на руки.

Она слабо сопротивлялась и мотала головой, но послушно шла вместе с ним, по-прежнему глупо хлопая глазами.

— У тебя жар, Грейнджер, зачем пришла на работу в таком состоянии?

— Я…

— Ты что, спать спокойно не сможешь, пока не станешь чёртовым Министром Магии? — ворчал Драко. — На этом этаже есть камин. Идём, я провожу тебя в Мунго.

Тут Грейнджер вдруг встрепенулась, выпрямилась, и в её темных глазах даже проскользнул слабый намёк на осознанность.

— Нет, Малфой, всё в порядке, — покачала головой она и смущённо улыбнулась. — Ты просто… неправильно понял.

Драко нахмурился, и они остановились в пустом коридоре четвёртого этажа. Он с невозмутимым лицом поднял свободную руку и приложил её костяшками к горящему лбу Гермионы.

— Ты полыхаешь хуже Адского пламени, может, хватит уже строить из себя героиню на пару с Поттером, а? Свежие новости: война закончилась.

В ответ он получил только пьяную улыбку.

— Прости, но ты действительно неправильно понял, — Грейнджер осторожно убрала его ладонь, одёрнула руку и заправила за уши непослушные пряди. — Я просто… кхм… засмотрелась.

— Засмотрелась? — Драко невольно склонил голову к плечу. — На что ты засмотрелась?

Грейнджер вдруг покраснела, пожевала губы и неловко переступила с ноги на ногу. В осоловевшем выражении её лица всё ещё оставался лёгкий налёт болезненности, но Драко уже не был уверен в том, что это не было следствием внезапного повреждения мозга. Что с ней такое в самом деле?

Тем временем пришибленная подняла глаза и, еле шевеля искусанными губами, сказала:

— Эм… на… тебя?..

И тут Адское пламя ударило прямо по затылку. Драко открыл рот, чтобы что-то сказать. Закрыл. Моргнул. Кашлянул. С усилием втянул носом воздух. Сжал челюсть. Нахмурился. В общем, усиленно изображал какую-то кривую пантомиму.

— Грейнджер? Ты точно здорова?

— Вполне.

— Голова не болит?

— Нет?

— Колдовать можешь?

— Да.

— Ты понимаешь, что я говорю?

— Думаю, я ещё не потеряла способность к распознаванию речи.

— Не умничай.

— Не держи меня за руку.

— Что?

— Что?

И тут Драко, наконец, осознал, что он действительно держит Грейнджер за руку. Не за локоть, как он вёл её в самом начале, будто какую-то нашкодившую хулиганку, а за руку, как подружку!

Он осторожно выпустил её горячую ладонь из своей и выпрямился, делая вид, что ничего не случилось.

— По-моему, ты действительно не в себе, — с расстановкой проговорил Драко, словно общаясь с душевнобольной. — Уверена, что не пила сегодня никаких запрещённых зелий? Никто из незнакомцев на улице не предлагал тебе подозрительных вещей?

— Малфой!

— Нет, я серьёзно. Ты сама на себя не похожа, и периодически бредишь к тому же…

— Мерлин, Малфой! — вскипела она, становясь почему-то поразительно похожей на Поттера. — Мне уже сто лет никто не предлагал секс, понимаешь? Секс! Трахаться! Сношаться! — Грейнджер выкрикивала последние слова с такой яростью и чувством, будто призывала горожан на митинг у ратуши: «за свободу! за равенство! за эльфов! за секс!». — У меня уже год никого нет, ясно тебе? Год, Малфой! И да, когда я вижу мужчину вроде тебя или Гарри, меня начинают преследовать вполне определённые фантазии, как и каждую женщину в этом Министерстве. Теперь ты оставишь меня в покое?

Драко смотрел на неё ошалевшими глазами и не мог поверить в услышанное. Его голова то пустела, то набиралась целым ворохом странных мыслей, заполняющих до самых краёв, и на ум не пришло ничего лучше, чем:

— Так ты хочешь Поттера? Но мелкая Уизли вроде бы твоя подруга…

Грейнджер зарычала. Вот прямо взяла и зарычала как животное, которое делает последнее китайское предупреждение. Драко инстинктивно попятился и заметил, как сжались её руки в кулаки.

— Ты забудешь всё, что только что услышал, — спокойно и чётко проговорила она, превращаясь обратно в учёную зануду. — Этого разговора не было. А если я вдруг случайно узнаю, что ты кому-нибудь проболтался, то устрою тебе такой Обливиэйт, что забудешь даже какой стороной надеваются штаны. О, Господи…

И, пробормотав себе под нос что-то вроде «я уже совсем схожу с ума», Грейнджер быстро исчезла в глубине коридора, оставляя Драко на растерзание собственному негодованию.

* * *

Это был настоящий провал. Гермиона никак не могла поверить, что всё это действительно случилось с ней, с лучшим сотрудником Отдела магического правопорядка, человеком, метящим в следующим году на пост его руководителя. Она сказала Малфою. Нет, она-таки прокричала ему в лицо о том, что у нее проблемы с личной жизнью. А ещё до кучи намекнула на своё откровенное желание, чтобы он эти самые проблемы собственноручно, или же скорее собственночлено, решил.

И если бы от стыда можно было умереть, Гермиона сделала бы это уже несколько тысяч раз, потому что по её нескромному мнению, женщины, не умеющие держать себя в руках и в открытую предлагающие себя мужчинам, только такого исхода и заслуживают.

Гермиона никогда не думала, что её могут коснуться подобные проблемы. Она же всегда была такой рассудительной, зрелой и даже в некотором роде безразличной к подобным делам, а теперь что? Стоит ей один раз взглянуть на Малфоя, и мозг распадается на куски, уплывая поближе к бёдрам. Да ведь он ей даже никогда не нравился! Бледный, вредный, высокомерный отпрыск элитной семейки.

И, конечно, ей наплевать, что при этом он ещё и высокий, статный, стройный, светлоглазый, обаятельный, когда сам того желает, и безумно сексуальный, когда с беспокойством заглядывает ей в глаза и поджимает бледно-алые губы. И аврорская мантия ему тоже ничуть не идёт. Она ведь совсем не подчёркивает эту его аристократичную бесцветность и не сидит чуть более чем идеально в плечах. Конечно же, нет.

В любом случае, сымитировать собственную смерть у Гермионы никак не выходит, и утром следующего понедельника она выходит на работу, борясь при этом с желанием наложить на себя несколько слоёв маско-чар. Она быстро добирается до своего этажа, обходя при этом за милю любые помещения, где могут работать авроры, зарывается головой в свитки и даже пропускает обед.

Как ни странно, но это срабатывает, и уже после нескольких часов усердного труда её организм оказывается не в состоянии размениваться на такую ерунду, как сексуальное напряжение. Даже младший аврор Ричардс — голубоглазый шатен с невероятно симпатичным и привлекательным лицом не вызывает в ней ни капли интереса, заглянув вечером к Элизабет за какими-то разъяснениями. Этот факт воодушевляет Гермиону, и она окончательно убеждается в победе духа над плотью, когда Ричардс игриво подмигивает ей между делом, а у неё внутри «бушует» самый настоящий штиль.

Секундное помешательство, говорит она сама себе, закусывая торжествующую улыбку. Нервы сдали, стресс сказался, а в прошлом месяце она вообще почти не спала, готовя квартальный отчёт, вот звёзды и сложились, ничего ненормального. Главное, чтобы ещё Малфой поскорее обо всём этом забыл, и тогда она снова сможет со спокойной душой ходить на обеды и без риска стать постоянным клиентом колдомедиков Мунго разглядывать в своё удовольствие красивых, интересных мужчин.

Порешав, что с недостойными мыслями и желаниями окончательно покончено, Гермиона отправила Гарри короткую служебную записку, предупреждающую о том, что она задержится и занесёт ему отчёт по проверке нелегального цирка с магическими существами после восьми вечера. Гарри в ответ написал, что в шесть ему нужно будет забрать из садика детей, и обозначил, каким заклинанием открывается дверь в его кабинет.

В итоге, задержавшись даже дольше планируемого, в начале десятого вечера Гермиона прошлась по пустующему зданию Министерства прямо до аврорского сектора. Она чувствовала себя непривычно легко и свободно, откровенно радуясь тому, что её наваждение не приняло серьёзных оборотов, однако веселье не продлилось слишком долго.

Произнося простенькое заклинание на отпирание замков, Гермиона и подумать не могла, что в кабинете может кто-нибудь быть. И этим кем-то, конечно же, мог оказаться только Малфой.

Голый по пояс Малфой!

Она даже не успела никак среагировать или незаметно уйти. Он стоял к ней спиной, с небрежно спущенной на предплечьях рубашкой и, кажется, накладывал на себя какие-то лечебные заклинания, но, увидев неожиданную гостью, Малфой тут же опустил палочку и, поморщившись от боли, повёл белыми плечами.

— Грейнджер?

Его голос был тихим и хриплым, а интонации слишком интимными. Гермиона страшными усилиями заставляла себя смотреть только на его лицо, но взгляд сам собой опускался ниже, оглаживал рельефы стройного тела, задерживался на белых выступах боевых шрамов и почти недовольно упирался в пояс брюк.

Она нервно сглотнула.

— Что ты здесь делаешь?

— Только что вернулся с задания.

— С задания? — эхом повторила Гермиона и закусила губу, заметив довольно серьёзную гематому на чуть выступающих под кожей рёбрах.

— Ограбление в Косом переулке, — равнодушно пояснил Малфой и снова поднял свою палочку, направляя её кончик на место удара. — Вот уж не думал, что кому-то взбредёт в голову среди ночи залезать в лавку мороженщика. Эпискеи.

— Нет! — всполошилась Гермиона, позабыв о всяких дурных мыслях, и подлетела к нему так быстро, что волосы ударили её по щекам. — Это заклинание нельзя использовать на себе, если ты чётко не видишь очаг повреждения. Кость может срастись неправильно. Позволь мне.

Малфой как-то странно на неё посмотрел, но послушался и отвёл руку, предоставляя Гермионе свободу действий. А та, всё ещё испытывая некоторый дискомфорт от его присутствия, но при этом сохраняя частичную твёрдость ума, быстро пробежалась по синяку тёплыми пальцами, сочувственно покачала головой и, приложив свободную ладонь на рёбра рядом с местом удара, направила палочку и тихо произнесла несколько исцеляющих заклинаний, которые выучила ещё в Хогвартсе.

Малфой едва заметно дёрнулся, сдавленно рыкнул сквозь сжатые губы, а через несколько секунд расслаблено выдохнул и даже упёрся ладонью в стол от облегчения.

— Спасибо, — сказал он и размял уставшую шею. — Мне не хотелось лезть с этим в камин до Мунго.

— Угу, — Гермиона слушала его, и никак не могла убрать руки с горячего тела. Её мозг подсказывал яркими всплывающими сообщениями, будто надоедливой рекламой, что такой возможности у неё, возможно, больше никогда не будет, и тело решило воспользоваться секундной вседозволенностью и натрогаться всласть. Она даже ничего не делала. Просто прижимала ладонь к заживающим рёбрам и чувствовала своей кожей их ровные очертания.

Малфой же затих, отдышался, а затем медленно повернулся к ней всем телом и неторопливо набросил рубашку на плечи. Гермиона едва не застонала от негодования, когда её рука соскользнула вниз, но взгляд упёрся в выступающие ключицы, и сердце заметалось по груди, как заключённая в тесную клетку птица.

— Ты сказала тогда… — тихо начал Малфой, всё ещё не отходя от неё. — Ты сказала, что…

— Я вообще-то приказала тебе забыть.

— Да, но… — он протянул руку и неуверенно коснулся её лица кончиками пальцев, вызывая такой сумасшедший скачок температуры, что она могла бы убить какое-нибудь небольшое животное. — Я думал над этим и…

— Малфой.

— И я бы хотел, чтобы ты на меня смотрела, — закончил он и сделал ещё один крошечный шаг, который спасал их от ужасной ошибки. — Я совсем не против.

Гермиона задрожала и приказала себе держаться до последнего, хотя видит Мерлин, держаться рядом с этим человеком равнодушно у неё вообще никогда не получалось.

Покажите ту, у кого получалось.

— Я была не в себе, — тихо призналась она, и его ладонь уверенно легла на её скулу, мягко поглаживая. Гермиона вдруг со всей ответственностью для себя приняла, что это прикосновение было самым нежным, самым желанным за долгие месяцы её одиночества. Таким, как ей давно мечталось.

— Тогда я, наверное, тоже не в себе, если хочу тебя поцеловать? — прошептал Малфой и наклонился к её лицу, обозначая свои намерения.

Вся кровь моментально хлынула к лицу и обожгла кожу изнутри.

— Не смей этого делать.

— Не буду, — он наклонился ещё немного, и они неловко соприкоснулись носами.

— Малфой, — Гермиона сглотнула и прикрыла глаза, понимая, что её предупреждающий тон не имеет никакого эффекта. Она и сама ему не верила. — Драко.

— Я же сказал, что не буду ничего делать, — медленно сказал он, и каждое слово она смогла почувствовать осторожным касанием тёплого воздуха на собственных губах. Так близко они были друг к другу.

— Пожалуйста.

— Хорошо.

— Пожалуйста…

И тёплые, мягкие губы накрыли её собственные нетерпеливо, но нежно.

Если бы она могла закричать в этот момент, она бы закричала, но сил хватило только на какое-то подобие жалобного стона. Гермиона тут же устыдилась своей реакции и попыталась отстраниться; бёдра упёрлись во что-то твёрдое, горячее прикосновение обожгло рот, голова разорвалась петардой, и они одновременно углубили поцелуй, врезавшись в стол.

Всё остальное было похоже на нарезку быстро сменяющихся кадров. Дышать было трудно, руки почти не слушались, тело дрожало под прикосновениями то ли в агонии, то ли в удовольствии.

Малфой укусил её за плечо, оставив на коже красный след, сразу после того, как расправился с её форменной рубашкой. В голове у Гермионы мячиком для пинг-понга билась мысль: «Я в кабинете у Гарри, на столе у Гарри, на каком-то отчёте Гарри отдаюсь аврору Малфою, будто отчаянная фанатка, только что выпустившаяся из Хогвартса. Я сошла с ума».

Однако буйство разума ничуть не помогало в ослаблении возбуждения; напротив — чувства обострялись, сердце колотилось быстрее, между ног становилось горячее, ладони тянулись к вожделенному телу, прикосновений катастрофически не хватало.

Малфой, будто слепец, изучал её кожу губами, руками, языком и при этом вовсе не был похож на сдержанного, высокомерного сотрудника Аврората. В нём было столько страсти — она почти душила, заставляя горло судорожно сжиматься.

С каждой секундой его дыхание становилось всё более глубоким и громким, вдохи и выдохи выходили частыми и грубыми; он еле сдерживался.

Гермиона сама расстегнула тугой ремень на его брюках и сама обнажила твёрдый, бледно-розовый член, блестящий на головке от смазки. Чёртов Малфой был везде прекрасен, даже здесь. Не то чтобы у Гермионы был большой опыт, чтобы сравнивать или анализировать в такой момент внешнюю эстетику чьих-либо половых органов, но как самая обычная женщина она не могла не восторгаться; не могла не возжелать то, что держала сейчас в своей руке.

— Грейнджер, — выдохнул Малфой, слегка толкнувшись в тёплую ладонь, впервые подав голос за эти минуты обоюдного сумасшествия.

Гермиона ничего не ответила и легко провела некрепко сжатым кулаком вниз и вверх, с приоткрытым ртом глядя на Малфоя. Тот хмыкнул, сглотнул и с силой сжал волосы у неё на затылке в кулак.

Ей понравилась эта неожиданная грубость.

Она повторила свою нехитрую ласку, и Малфой наклонился к её губам, выдыхая прямо в рот:

— Хватит.

— В чем дело? — хрипло спросила Гермиона и оставила в уголке его покрасневших губ звонкий поцелуй.

— Ты дразнишь меня.

— Ты дразнил меня каждый день, разгуливая по Министерству в своей мантии, как чёртова фотомодель.

— М. Как кто?

Гермиона и сама не поняла, откуда в ней взялась смелость на такие открытые и дерзкие комплименты мужчине, но с членом в руке думать о скромности и порядочности было уже как-то слишком поздно. Малфой почти забрался к ней под юбку: горячая ладонь двигалась по бедру всё выше и выше, сминала воспалённую кожу, оставляя свой пламенный след, а затем минула резинку простых чулок и почти упёрлась в насквозь промокшую ткань белья. А затем…

— Грейнджер!

Гермиона дёрнулась, потому что голос Малфоя чуть не оглушил её. И зачем так громко?

— Грейнджер, аллё! Ты там жива вообще?

Она часто заморгала и резко остановилась на вдохе, будто оказавшись под потоком ледяной воды, а когда с глаз спала мутная пелена, Малфой почему-то стоял не рядом с ней, а на расстоянии нескольких шагов и застёгивал свою рубашку. Он хмурился и смотрел на неё снисходительно-вопросительным взглядом, бледные губы были плотно сжаты, пальцы ловко заправляли пуговицы в петли. Неужели она всё это себе…

— Ты так и не ответила, зачем пришла, — монотонно проговорил Малфой, делая паузы между словами, будто опасался, что его могут как-то не так понять.

— Отчёт, — хрипло ответила Гермиона, сжимая бёдра, и прокашлялась. — Отчёт. О нелегальном…

— Да, Поттер что-то говорил. Я не помню подробностей, потому что он самостоятельно занимается этим делом, — покачал головой Малфой и снял с вешалки алую мантию. — Про какой-то цирк.

Какой-то цирк происходит со мной прямо сейчас, отчаянно думала Гермиона, пытаясь унять тяжёлый гул в голове.

Зашуршала плотная ткань, звякнули кольца застёжек и кнопок. Малфой быстро взглянул на себя в зеркало и поправил идеально уложенную причёску. Только сейчас Гермиона заметила в кабинете ещё один стол, который, по всей видимости, принадлежал Малфою, и именно поэтому он оказался в этом кабинете сразу после задания.

Её сердце всё ещё гулко стучало, а низ живота распирало от не вовремя прерванной фантазии. Она с ужасом и сожалением подумала о том, что если бы громкий голос Малфоя не привёл её в чувства, то она бы так и кончила, стоя здесь прямо перед ним и предаваясь своей сумасшедшей галлюцинации.

И тут возбуждение быстро сменилось стыдом и разочарованием. Все слова, все поцелуи, все прикосновения — абсолютно всё оказалось плодом её воображения, и от осознания этого факта на душе становилось так горько, что под веками мгновенно запекло.

Гермиона попробовала проморгаться, но ничего не выходило. Челюсть сжималась, в носу щипало, а чувство собственного достоинства радостно укатывалось в далёкие дали под звуки малфоевских каблуков. Сама придумала, сама возбудилась, сама разочаровалась и сама довела себя до состояния отчаяния. И почему с таким уровнем самоорганизации она до сих пор не возглавила Министерство, спрашивается?

Тем не менее на иронию сил почти не осталось, Гермиона чувствовала себя такой опустошённой, что невольно возвращалась во времена Хогвартса, к дням, проведённым в агонии по поводу безответной любви к Рону Уизли.

Она допускала крошечную мысль, что была влюблена в Малфоя, в конце концов, её способность к самоанализу ещё никуда не делась, и Гермиона вполне могла признать, почему всё время на него засматривается, однако…

Однако он вряд ли воспринимал её всерьёз, или хотя бы рассматривал в качестве компаньона для похода в бар, и оттого покидать иллюзорность своих мыслей было почти невыносимо. Тот Малфой, которого Гермиона сама себе придумала, принадлежал только ей, а этот, настоящий и чужой, не имел с ней ни одной точки соприкосновения.

И уж конечно он не стал бы заниматься с ней тем, что она себе напридумывала. Они никогда и ни за что не будут…

В этот момент Малфой прошёл мимо Гермионы, и её лица коснулся слабый аромат его свежего парфюма. Она сглотнула и опустила голову, стыдясь смотреть ему в глаза после своих бесстыдных фантазий и одновременно сожалея о том, что так и не воспользовалась предоставленным шансом в пустом кабинете пустого Министерства.

Гермиона с ужасом ждала, пока захлопнется тяжёлая дверь, ознаменовав её позор характерным звуком, но этого почему-то не случилось. Малфой остановился, не донеся ладонь до тёмного дерева, а затем повернулся, окинул её быстрым, изучающим взглядом и со спокойным лицом сказал:

— Грейнджер, а пошли на свидание?

Гермиона вскинула брови и еле сдержалась, чтобы не приложить к сердцу вспотевшие ладони. Это всё ещё галлюцинация или уже реальность?

— Я знаю, знаю, ты запретила мне вспоминать о том… — Малфой немного замялся, качая головой и забавно кривя губы. — Ну, о твоей, кхм, ситуации. Но я без всяких задних мыслей! — Он вскинул руки ладонями вперёд, будто бы показывая, что безоружен, а Гермиона подумала про себя: «А жаль!»

— Это будет просто ужин, — продолжал Малфой, украдкой заглядывая в её глаза. — Но это не значит, что ты мне не нравишься, нравишься, и даже очень! Просто я не хотел, чтобы ты подумала, будто я решил воспользоваться… Ведь ты одна и...

Гермиона улыбнулась, слушая его бормотание, и в груди стало так легко, будто с неё наконец сняли гигантский, чугунный утюг, который вот-вот должен был её раздавить.

В конце концов, это правильно — сначала ходить на свидания, затем скромно фантазировать, и уже потом срывать друг с друга одежду, а у неё чуть было не случилось всё наоборот. Но ведь даже лучшие работники иногда пренебрегают инструкциями, так?

Гермиона успокоила дыхание и кивнула непривычно беспокойному Малфою, который всё ещё пытался неловко объясниться. Всё-таки он был прекрасен в своей красной мантии, что ни говори; и предвкушение от будущей встречи с ним окрашивало её щёки в оттенок яркой аврорской формы. И пусть, всё что случилось между ними несколько секунд назад оказалось всего лишь неожиданным, но прекрасным наваждением, Гермиона хотела в эту секунду только одного — чтобы впредь это была её последняя фантазия!