Самайн (гет)

Вечер приходит незаметно.

За окном гаснут фонари, только свет свечей колеблется, спрятанный в жутких тыквенных мордах. Гермиона завела для себя это правило на Самайн — только свечи, никакой магии. Тыквы скалятся с крыльца, выглядывают из-за занавесок; у входа сидит большой черный кот, натуральный настолько, насколько хватило фантазии.

Она выбирает маленькое черное платье, приталенную мантию и колдовской колпак — точную копию Распределительной шляпы. Зеркало одобрительно хмыкает. Она улыбается, пару раз крутится вокруг себя и... вдруг резко останавливается и качает головой. Убирает туфли обратно в шкаф. Зеркало разочарованно стонет.

— Детка, что с тобой не так?! Верни каблуки!

Она хмурится, оглядывая аккуратно разложенные по поверхности туалетного столика заколки. Камешки на них блестят, тускло сверкает перламутр в одиноком свете ночника. Гермиона сдувает с лица челку и закалывает распущенные волосы палочкой для суши.

— Зачем ходить по дому в обуви? Рон давно меня знает, мне незачем пытаться его соблазнить.

Зеркало показательно закатывает воображаемые призрачные глаза.

— Детка! Я нажалуюсь твоим родственникам на тебя в эту ночь! Верни туфли!

Гермиона поджимает губы и сильнее запахивает мантию на груди.

— Они магглы. Если ты хотя бы попытаешься открыть рот, я разобью тебя десятком заклинаний. За минуту.

Зеркало умолкает. Уже выходя из комнаты Гермиона слышит недовольное:

— Если не для идиота-мужа, так хоть для гостей бы принарядилась!

Она плотно закрывает за собой дверь.

Гермиона не любит готовить. У нее всегда так много дел, а сегодня не то чтобы очень важный праздник, поэтому она заказывает тыквенный суп и пасту из ближайшего ресторана и накрывает на стол, тщательно проверив, выглядят ли «устрашающе страшные кексы» действительно страшными. Она расставляет свечи в кухне, в гостиной, задумчиво останавливается возле спальни, но все-таки проходит мимо.

Когда все приготовления сделаны, милые часики со скалящейся тыквенной мордой показывают девять.

Свечи гаснут в полночь.

* * *

Ее будит отчаянный стук в дверь.

Кто-то на улице громко ругается, но Гермиона не может разобрать слов. Она вскакивает, судорожно пытаясь вспомнить, запирала ли дверь, и пытается понять, почему Рон не воспользовался Отпирающими. Свечи не горят, и она никак не может найти свою палочку. Шарит руками по колючей обивке, но стук становится все громче, и она бросается к двери. У входа хватает черный фонарик в виде летучей мыши и резко распахивает дверь.

— Спасибо, Грейнджер! Ты что, спишь там что ли? Еще дольше ползти не могла?

Малфой стоит на крыльце, бледный, сердитый и отчаянно зажимающий рукой левое плечо. Гермиона моргает пару раз и переводит взгляд на расплывающуюся у него под ногами лужу крови.

— Да, я тоже очень рад тебя видеть, еще век бы без тебя спокойно прожил. Войти дашь?

Она будто отмирает. Распахивает глаза, переводит встревоженный взгляд с досок на Малфоя и никак не может поверить, что это он.

— Да, конечно, входи…

Он закатывает глаза и протискивается мимо нее в дверь. Она глубоко вздыхает и стискивает переносицу на мгновение, прежде чем обернуться полностью собранной и готовой к любым нападкам Малфоя.

— Что случилось?

Он растерянно замирает посреди коридора, слепо оглядываясь в темноте. Делает шаг в сторону и тихо шипит сквозь зубы, больно ударяясь о тумбочку.

— Я был бы тебе премного благодарен, если бы ты вспомнила, для чего тебе нужна палочка, и наколдовала светильник.

— Раз такой умный, почему не наколдуешь сам? И ты не ответил.

Гермиона, пожав плечами, проходит мимо. Со стороны слышится болезненный вздох.

— Если ты еще не заметила, я слегка не в форме.

Со светом фонарика отыскать палочку оказывается гораздо легче. Гермиона мысленно просит у себя прощения и делает короткий взмах, заставляя свечи по всей комнате вспыхнуть. И тут же тихо вскрикивает, несдержанно прижав руку ко рту.

Малфой подпирает плечом стену, и кровь, крупными каплями срываясь с его пальцев, капает прямо на ее персидский ковер — подарок Флер ко дню свадьбы. Гермиона переводит тяжелый взгляд на нежданного гостя. Он с трудом сглатывает и медленно машет ей здоровой рукой, едва удерживаясь на месте.

— Да, я здесь, и я умираю. Может, поможешь мне с этим, мисс Всезнайка?

Она кидает быстрое Очищающее, пока кровь не впиталась слишком глубоко в шелк.

— Миссис, Малфой.

На ее шипение он только довольно ухмыляется.

— Миссис Малфой? А не слишком ли быстро? Может, сначала вытащишь меня с того света?

Она срывается с места, громко топая пятками по полу, бежит в ванную за бадьяном и кроветворным, на ходу вспоминая все лечебные заклятья, а перед глазами только бледное лицо с огромными серыми глазами и синими тенями под ними.

Она хватает бутылочки, краем глаза замечая пустую кровать в спальне. Оскорбленная гордость волком воет, мельком проскальзывает мысль о том, что Рон мог бы отпроситься в честь праздника или хотя бы предупредить ее, что задержится, но она отмахивается от нее — не хочет сейчас об этом думать. Внизу ждет Малфой.

Она спускается так быстро, как может — лишь бы не упасть на крутой лестнице. Малфой встречает ее очередным закатыванием глаз и медленным сползанием по стенке. На предвзятый взгляд Гермионы он делает это чересчур театрально, но она молчит, поджимая губы. Подставляя под его руку плечо, с тихим смирением думает, что, по крайней мере, угадала с нарядом — черный замечательно скрывает кровь. Малфой шипит, путается в ногах и опирается на нее, кажется, всем телом. С каждым шагом Гермиона все чаще посматривает в сторону палочки.

— Только попробуй.

— И как, интересно, ты мне помешаешь?

У Малфоя каменеет челюсть, и он показательно вскидывает голову, добираясь до дивана в два больших шага. Правда, платить за эту демонстрацию гордости приходится сбитым дыханием и расфокусировкой зрения, но Гермиона только мстительно усмехается и открывает первую бутылочку.

— Почему ты пришел ко мне, Малфой?

Он усмехается, слабо щурясь.

— В современной Магической Британии у меня не такой уж и большой выбор полезных знакомств, тебе так не кажется, Грейнджер?

Гермиона помогает ему стащить тяжелый, пропитавшийся кровью плащ и аккуратно подворачивает рукав рубашки. Пытаясь совладать со скользкими пуговицами, она раздраженно выдыхает:

— Я не верю, что никого не осталось.

— Если я знаю, к примеру, где находится крестный, что я тут, по-твоему, делаю? — он стискивает зубы, когда на плечо падают первые капли бадьяна.

— Понятия не имею. Действуешь мне на нервы?

— Да ты с первого курса нервная, зачем усугублять сейчас, когда у тебя в руке мое потенциальное спасение?

— Очень лестно. Спасибо, Малфой. — Гермиона тщательно отмеряет дозу, а потом достает платок и старательно промывает края затягивающейся на глазах раны.

— Снейп свалил в неведомые дали и, как по мне, правильно сделал. После всего того, что сотворил с ним магический мир, оставаться в нем — самоубийство чистой воды.

Он усмехается получившемуся каламбуру и тут же вновь сжимает зубы — у Гермионы дрожат руки.

— Гарри найдет его. Он упорно ищет.

— Что бы ни было нужно Поттеру от Снейпа, он его хорошенько достал во время своей учебы. Не думаю, что крестный согласится терпеть его еще и после.

Гермиона вздергивает подбородок и смотрит прямо в насмешливые серые глаза.

— У него получится! Не смей наговаривать на него! — она прищуривается и тычет пальцем прямо перед его носом, заставляя смешно скосить глаза. — И только попробуй сглазить!

И Малфой вдруг улыбается. Бледный, растрепанный, но улыбается. Гермиона отводит взгляд.

— Уизли просто идиот.

Он усмехается и тихо шипит, когда Гермиона, поджав губы, с силой проводит платком по свежим затягивающимся шрамам.

— Не надо оскорблять моего мужа, Малфой.

Он смотрит на нее насмешливо, но молчит. Она чувствует, как скользит его взгляд по ее лицу, путается в волосах, падает на затянутые в тонкий шелк плечи. Вздох вырывается сам — слишком сложно сидеть так, сгорбившись над распоротой рукой школьного врага.

Свечка колыхается вслед за ее дыханием. Тени пляшут по стенам, из углов тихо смеется тьма. Гермиона тянется убрать мешающую прядь, но чужая ладонь легко перекидывает ее волосы, касается мимолетно шеи, и дрожь бежит по позвоночнику — руки холодные.

Она отстраняется, поднимает глаза. Малфой смотрит на нее спокойно, без насмешки, без издевки. Гермиона не знает, что делать: хочется задрать подбородок, оттолкнуть его руки, выставить за дверь…

Она вновь склоняется над его рукой.

— Почему ты не сменила фамилию, Грейнджер?

Она в последний раз трет чистую уже кожу и поднимается, прихватив с собой пузырек. Сует ему в руки кроветворное и отворачивается. Смотреть в серые глаза не хочется, отвечать на его вопросы не хочется, видеть его не хочется. Но приходится. Гриффиндорское ли милосердие, ее ли собственное чувство ответственности — кто разберет.

Малфой сидит в ее доме, в ее гостиной, в ее кресле, в то время как собственный муж пропадает ночи напролет. Еще год назад она так обрабатывала раны Рона, вернувшегося из очередного рейда, а сейчас…

— Зачем ты здесь, Малфой? Не верю, что ты не знаешь простейших заживляющих.

Он усмехается и опускает глаза, поправляя задранный рукав. Расстегивает пару пуговиц, чтобы спустить манжеты, и Гермиона вдруг замечает. Неровные светлые полосы вдоль локтя с тыльной стороны предплечья, точечные отдельные шрамы. Она их просто не увидела из-за того, что крови показалось слишком много. А сейчас, когда бадьян частично смыл красные разводы, она может проследить взглядом каждый рубец.

Он замечает ее взгляд и кривит губы, поддергивая рукава теперь уже на обеих руках. Крутит ими пару секунд, давая рассмотреть во всей красе, и отвечает на ее незаданный вопрос:

— Знаешь ли ты, Грейнджер, как любит ваш новый замечательный мир бывших Пожирателей? Знаешь ли ты, заместитель Министра Магии, что нам можно и нельзя? Можно ли, к примеру, занимать управляющие должности? — он смеется, горечь складками собирается в уголках рта. — Нет, смешной пример, давай лучше так: можно ли нам получить квалифицированную медицинскую помощь? Или хотя бы у какой-нибудь медведьмы взять рецепт для получения зелья? Особенно если мы сами «практикуем темную магию и потом идем у честных людей помощи просить»?

Гермиона стискивает кулаки — руки дрожат, в комнате почему-то слишком холодно — и взгляд не может отвести от его сцепленных в замок пальцев. Он наклоняется вперед, упирается в колени локтями и качает головой.

— Они оставили мне наследство. После смерти отца у меня остался особняк в Англии, поместье во Франции, счет в Гринготтс… Но у меня нет палочки, Грейнджер, я беззащитен даже перед вчерашними школьниками. Которые откуда-то вычитывают заклинания моего крестного.

Она сжимает губы в тонкую нитку и говорит четко, бросая ему в лицо каждое слово:

— Ты сам виноват. В каждом своем поступке, в каждом шраме. Ты. Виноват. Сам.

Пальцы цепляются за запястье, ладонь накрывает уродливое «грязнокровка» на предплечье. Гермиона отворачивается и крепко стискивает настойку бадьяна.

— Убирайся, Малфой. Один раз ты нашел здесь помощь, второй раз приходить не смей!

Он молчит. Поднимается легко, берет в руки плащ и подходит так близко, что дыхание касается ее волос.

— Спасибо.