Приемыш сятихоко (джен)

Мальчик осторожно приблизился к реке, похожий на настороженного зверька, бдительно рассматривающего водную гладь. Не может быть никаких сомнений: он ее видел. Она показалась очень аккуратно, мельком, но так, чтобы была очевидна неестественная природа. И ее увидел человек. Было трудно поверить в такую удачу: она ждала оммёдзи так долго, что почти забыла, как звучит песнь родного океана. Если бы она была расторопнее, она бы вырвалась отсюда еще пару веков назад, но того человека перехватили горные тэнгу, и ничего не осталось кроме как ждать дальше. Этого-то она не упустит! Совсем еще юный, много моложе предыдущего, значит будет проще. Она внимательно рассматривала мальчика, присевшего на берегу, но готового сбежать сразу, если нечто подозрительное, показавшееся из воды, окажется опасным.

Худой, но не тощий, а жилистый. Мягкие пушистые волосы цвета соломы и карие с красным отливом глаза. Руки в мозолях, по всему телу мелкие травмы вроде синяков и порезов, костяшки сбиты, на коленях ссадины. Будущий воин, или они сами себя называют — шиноби. Люди, использующие чакру, чтобы убивать друг друга. Предложить силу? Но ей совсем не хочется участвовать в этой бойне, которую люди зовут войной. Надо придумать что-нибудь другое, присмотреться поближе, не может же быть, чтобы такую юную жизнь интересовали лишь убийства? Но и терять время опасно, снова упустить свой шанс? Да, конечно, пока мальчик вырастет и достаточно окрепнет для дальней дороги пройдут годы, но что для нее человеческий срок — роса поутру! А следующий оммедзи в этих местах, еще неизвестно через сколько веков объявится. Мальчик тем временем осторожно зачерпнул воды, все еще готовый в любой момент отпрыгнуть. До чего забавно он выглядел! А не подшутить ли?

Старательно маскируясь в воде, она резко подплыла к ребенку, боднув головой опустившуюся за водой руку. Мальчик отскочил с удивительной для ребёнка скоростью, уже с оружием в руках, готовый обороняться от чудища:

— Сятихоко! — хрипло выдохнул ребенок, разом потеряв большую часть своей уверенности. А приятно, что люди про них еще помнят, ей-то уже казалось, что после треклятого Хагоромо память о тропе теней унесло течением жизни.

— Рей, — странно, она вроде вежливо представилась, так почему мальчик напугался еще больше и отпрыгнул еще дальше? — А ты кто?

Кажется, она недостаточно хорошо изучила людские нормы общения. Как иначе объяснить, что ребенок вспыхнул чакрой, вздрогнул и убежал, кинув в ее сторону кунай. Нет, конечно, на реке она видела такое достаточно часто, но была уверена, что оружием люди приветствуют тех, кого будут убивать. А какой человек сможет убить ёкая? Пусть и одаренный, но без обучения, он не имеет шансов даже против кодамы, что уж говорить о ней. И что она успела ему сделать? Не найдя ответы на возникшие вопросы, ёкай разочарованно погрузилась глубоко в воду, размышляя о странных существах, именуемых людьми и их не менее странных привычках. А ей надо как-то их изучить, иначе договориться с мальчиком не получится.

Летя по лесу, он даже не рисковал обернуться, дабы проверить, следует ли чудище за ним — в легендах упоминалось, что сятихоко может принимать обличие тигра и гнаться за своей жертвой по земле. От него нигде не спрятаться, не скрыться, его не обманет ни вода, ни запутанные следы, а привести такое в селение — пусть лучше погибнет он один! И он бежал в иную сторону, как можно дальше от семьи, надеясь, что по пути монстру не попадется кто-нибудь другой. И дернуло же его обратить внимание на рыбу со странной головой! Подумаешь, может она просто несъедобная, вот и не видел такую никогда, увидел и увидел, пошел бы дальше, глядишь, монстр бы им не заинтересовался.

А теперь он оказался в скверной ситуации, пусть и на клановых землях, но и тут можно наткнуться на врага, и помощь не придет — он ушел далеко в сторону от обычных маршрутов патрулирования. Отбежав так далеко, как только возможно, чтобы не потерять необходимые для боя силы, он наконец выбрал место для засады. Тигра не было, а потому он обустроил ловушку с теми невеликими возможностями, что у него были, и приготовился ждать, максимально скрыв следы чакры и замедлив даже дыхание.

Ловушка сработала как и предполагалось, только попался в нее молодой олень, а ожидаемый противник так и не появился. Конечно, было вероятность, что сятихоко просто обнаружил его раньше и ждет, что его приведут к клану, но, поразмыслив над этим, пришлось признать, что в таком случае их найдут люди, высланные на его поиски, а значит он все равно приведет опасность к клану. Тогда лучше вывести его к селению, больше шансов отбиться. Но сначала разобраться с добычей.

По пути ему пришлось признать, что-либо маскировка демона на слишком высоком для него уровне — что было бы обидно, но не удивительно — либо ёкай и вовсе остался у реки. Хорошо бы если так.

— С возвращением! Я думал, ты ушел тренироваться, а не охотиться! — первым дома его встретил старший брат.

— Я тренировался ставить ловушки и в одну из них угодил олень, — мама уже была дома, недовольная его долгим отсутствием, но принявшая объяснения, а потому лишь легким подзатыльником показавшая недовольство, она удалилась с принесенным мясом.

— Это ж на кого ты ставил ее изначально? — почесал затылок аники, снова растягивая губы в этой идиотской улыбке, которой невозможно не ответить, хотя он очень старался.

— Ни на кого. Я подготовил засаду из подручных материалов, не рассчитывал, что кто-то или что-то попадется, — буркнул в ответ, все же улыбнувшись уголком рта, когда в общей комнате на него налетели младшие братишки, до этого сервировавшие стол. — Я даже не опоздал?

Хохот старшего брата однажды разрушит их дом, до того он был громким и сильным.

— Если бы опоздал, то столкнулся бы с отцом! — и то верно, отец не одобрял пропуск ужина и завтрака, хотя обед можно было и самому сообразить, если тренировался слишком далеко от дома.

Ужин прошел тихо, разговоры за столом в присутствии отца не велись уже давно, потому как слишком часто они оканчивались ссорами отца и аники. После пары случаев, когда на пол летела еда, мама очень доходчиво объяснила обоим, что-либо они за столом молчат, либо питаются сами. Спорить с Акане Белой Волчицей по пустякам остерегались даже самые упертые старейшины, тем более что она была права, отстаивая возможность для семьи спокойно поесть.

Однако это не означало, что они не ссорились позже: аники слишком отличался от других детей, желая мира с другими кланами, а не мести за павших в войнах. Отец никогда не одобрял такие мысли и мечты и обычно, чтобы хотя бы немного его успокоить, он тренировался до полного опустошения, демонстрируя верность клановым идеалам и ненависть к врагам. И никогда никому не говорил, что идеи брата его увлекали по-настоящему сильно, что он тоже с трудом сдерживает слезы на похоронах, особенно, когда хоронят детей, всякий раз опасаясь, что однажды также положат в могилу его братьев. Но мир казался недостижимым, особенно с проклятыми демонами с кроваво-алыми глазами.

Слишком много крови пролилось, слишком многие ушли в Чистый мир на этой войне и противостояние казалось вечным: до них веками сражались и будут после, возможно, тоже века. Бесконечный цикл смертей и мести, который чем больше он слушал брата, тем более бессмысленным ему казался. Но остановить это колесо, смириться с потерей и жить, зная, что убийца еще живет под этим небом?! Это было просто выше человеческих сил.

Он никому не рассказал об увиденном на реке, подозревая, что родные решат, что он попал под гендзюцу, потому как никогда не замечали ничего подозрительного вокруг. Они не обращали внимание на то, как шелестит листва, будто деревья общаются между собой, единственное, что их беспокоило, не скрыто ли этими листьями присутствие врага. Они никогда не ощущали холода возле могил, что пронзает самую суть, и кажется, будто задержавшись там лишнее мгновение, он замерзнет насмерть, оставаясь теплым и живым снаружи. И они никогда не видели край белоснежного кимоно в те редкие дни, когда зимой шел снег и выходить за пределы селения приходилось очень осторожно, потому как на снегу сложнее затирать следы. Он же замечал все это, но давно перестал говорить из страха, что его сочтут сумасшедшим и не позволят сражаться за клан. Со временем он тоже научился не замечать, игнорировать, и почти два года у него это получалось, а теперь что ж, все с начала? Или вовсе не ходить к реке?

Мальчик снова пришел тогда, когда она уже почти потеряла надежду и собиралась сама выйти на берег его поискать. Все такой же побитый, худой, с пушистой копной волос, настороженный и наверняка опасающийся — как он тогда припустил! — но он пришел сюда сам, невзирая на угрозу, пусть и нацепил на себя все это железо. Снова показаться? А после смотреть в удаляющуюся спину. Спасибо, не хочется. Люди едят рыбу, может выкинуть парочку на берег?

— Покажись! — требовательный тон не скрыл ноток страха, но она не спешила вылезать. Много чести по такому зову являться. Неизвестно, как часто она будет нужна ему больше, чем он ей, так что надо наслаждаться возможностью. — Я знаю, что ты здесь!

Она продолжила выжидать, пока нервно оглядывающийся ребенок не приблизился к воде достаточно близко, чтобы можно было плеснуть немного ему в лицо. Паренек шарахнулся в сторону, снова с железом в руках, но швырять в ее направлении ничем не стал.

— Людские нормы общения такие странные, — проворчала она вслух, все же высунувшись из воды. Контакт надо налаживать, а то опять кто-нибудь из-под носа уведет. — Опять будешь железками бросаться?

— Кто ты?! — голос мальчика резко взлетел и истончился. Неудивительно, с такими размерами она могла бы проглотить его целиком, так что чудо, что он не сбежал еще.

— Рей. Я говорила, — прорычала в ответ, не понимая, настолько ли плоха у ребенка память, насколько это выглядит. В таком случае, возможность улучшить ее можно добавить в список пунктов «почему надо соглашаться на договор с грозным и страшным ёкаем». — А ты?

— Не скажу! — звонко ответил мальчишка, уже не так сильно дрожащий, но определенно все еще ее боящийся. — Я знаю, что ёкаем нельзя называть имена!

— Почему? — какой-никакой разговор уже наладился, что она засчитала в личные победы. А то, что он такой странный — в людские причуды.

— А то я не знаю, что вы можете сотворить, зная имя, — уже куда решительнее отрезал мальчик, приободрившись ее спокойным поведением.

— Здорово. А что мы можем сотворить? — что толку от имени человека? Звуки обычные, ничего особенного в них нет. Это ёкаем можно управлять при должных навыках и знании имени, оно у них одно, уникальное и единственное, людьми обычно и без того просто манипулировать. Должно быть просто, тут же поправилась про себя, кажется, этому тоже надо учиться.

— В легендах сказано, что зная имя, можно наслать болезни или вовсе проклясть! — зачем такие сложности, когда достаточно просто знать, кого проклинаешь? — Ты монстр!

— Я не умею проклинать по имени и даже не знаю, кто так может, — во время разговора, ребенок не двигался с места, все больше успокаиваясь и готовясь к чему-то. — Зачем тогда ты вернулся?

— Чтобы изгнать тебя! — это еще что за новости? — Здесь лучшее место для рыбалки и я продолжу сюда ходить.

— Так я не запрещаю, — отлично, значит есть и время, и возможность сблизиться с ребенком. Только как она его раньше тут не встретила? Видимо, по случайности не сталкивались. — Приходи и лови.

— Чтобы ты меня под воду утянуло?! Не выйдет, я тебя насквозь вижу! — а вот это уже интересно. Сятихоко медленно изогнулась всем телом, внимательно разглядывая доступную его часть на предмет просвечивания.

— И как ты это делаешь?

— Делаю что? — озадаченный мальчик переложил орудие для уничтожения себе подобных в другую руку, но взгляда не отвел.

— Видишь меня насквозь. Я не прозрачная, — еще раз взглянув на себя она уставилась на мальчика не менее озадаченно. — У тебя какие-то особенные глаза?

— Нет! Я не один из этих проклятых демонов! — резко разозлился мальчик. — Убирайся от сюда!

— Не уберусь, — до чего наглый малец. У прошлого характер был лучше, ямабуси от него были в полном восторге, особенно от восхищенных присвистываний. Кстати, о тэнгу… Обратиться что ли к Карасумару? Карасу-тэнгу непревзойденные мастера боя, можно будет предложить мальцу хорошего учителя в обмен на договор. Да и ей спокойнее будет, мальчик нужен живым, а с постоянными людскими дрязгами слишком легко умереть. Люди хрупкие.

— Тогда… Тогда я заставлю тебя! — ребенок резко приблизился, угрожающе занеся меч.

Монстр не двигался с места, никак не реагируя на него и не пытаясь защищаться, а потому меч легко вошел в плоть прямо посреди тигриного лба. Вернее, прошел там, где должна быть плоть, прошел насквозь и он почти упал в воду, в последний миг сохранив равновесие и контроль над чакрой. Отпрыгнув, спешно пересмотрел стратегию, напряженно прикидывая, стоит ли использовать одну из редких взрывных печатей, полученных в качестве приза с поединков на прошлом дне детей. Монстр же просто смотрел на него, выражение морды, если он правильно его интерпретировал, было самым что ни на есть удивленным. Чего он?

— Что ты делаешь? — он над ним издевается!

— Не смей смеяться надо мной!

— Моя речь похожа на звуки смеха? — еще более удивленное выражение. У тигров нет таких выразительных морд!

— Сражайся со мной! — разгневанный, он снова напал, но меч как и в прошлый раз пронзил пустоту, хотя на сей раз он не потерял равновесия и даже рискнул ступить на воду, дабы было сподручнее атаковать ёкая.

— Зачем? — в другое время он описал бы увиденное, как крайне забавное зрелище: существо озадаченно склонило голову в одну сторону, в то время как рыбье тело скрутилось в другую, дабы не перевернуться, выражение морды было озадаченным, будто оно и правда не понимало, что происходит.

— Это мое место!

— Ты ходишь сюда за рыбой. Я же сказала, что ты можешь продолжать ее ловить, — отвечал… отвечала сятихоко, не пытаясь напасть. — Ее хватит на многих, не переживай.

— Да не переживаю я! — взорвался он окончательно и рванул вперед, рубя монстра и с отчаянием понимая, что все его попытки причинить хоть малейший вред буквально уходят в воду. А выражение морды монстра, определенно сбитого с толку, только добавляло ощущения, что он в иллюзии. Но он уже несколько раз останавливал ток чакры и ничего не менялось. От запредельного идиотизма ситуации хотелось рычать, ёкай же добавила масла в огонь, уточняя, является ли попытка проткнуть кого-то железом обычным для людей приветствием.

— Да что за! — он все же нашел в себе силы признать глупость происходящего и отступил назад, сев на берегу, уже не беспокоясь, что ёкай нападет на него, все равно он ей сделать ничего не сможет.

— Ты сейчас будешь ловить рыбу? — деловито уточнила тигриная голова, будто не ее он пытался покрошить как редьку дайкон.

— Нет, я готовился сражаться, а не рыбачить, — он уже не огрызался на глупые вопросы. В конце концов шиноби должен иметь много терпения, а он так позорно потерял над собой контроль, что узнал бы отец — его ждало бы наказание. К тому же иногда аники заносит в такие дебри, что только контроль над собой удерживал от рукоприкладства. А сейчас… он просто устал. Неделями сидеть и ждать, когда гипотетическое чудовище нападет на селение было невыносимо. Он никогда не видел ёкаев так близко. Никогда не разговаривал с ними. И никогда не хотел этого делать в будущем.

— Тогда может возьмешь? — плеснуло, он снова подхватился, готовый ко всему, но только не к еще живой рыбе, отчаянно прыгающей на берегу и желающей вернуться в родную стихию. — Тебе надо поесть, ты тощий.

Тощий. Замечательно, теперь его еще и демоны будут жалеть. Когда мир успел сойти с ума? Но рыбу он подобрал, задумываясь над возможным ядом и обещая себе, что дома внимательно все выпотрошит и изучит на предмет возможных опасностей.

— Спасибо, — ёкай, не ёкай, но за угощение стоит поблагодарить. Как бы безумно это не звучало в такой ситуации.

Мальчик вернулся опять, уже гораздо раньше чем в прошлый раз. Наверное, надо дать ему еще рыбы, тогда он станет приходить чаще.

— Рыбалка требует тишины, — возвестил ребенок, устроившись на берегу, все еще во всеоружии, но хотя бы не пытающийся нашинковать ее мечом. Что такое меч, как с ним обращаться, чтобы не самоубиться, и что именно пытался претворить в жизнь мальчик, она прекрасно понимала, но сочла за неплохое начало. Говорят, какие-то оммедзи начинали с попыток убить тенгу, тем им и нравились, так что может это что-то вроде традиции. Самопроизвольно возникшей.

Последующие три встречи они так и просидели: он — на берегу с удочкой, кося на нее глазами, она — в воде, открыто рассматривая. Рей запомнила про тишину, но не успевала хоть как-то наладить общение в то время пока мальчик устраивался на берегу или собирался домой. Будет довольно обидно, если его кто-нибудь перехватит, пока она молча на него пялится. Но на шестую встречу случился прорыв — мальчик пришел без удочки и даже без доспехов.

— Ёкаи умеют воскрешать мертвых?

— Нет, — удивленная вопросом, она заинтересовалась почти против воли. — А есть те, кого бы ты хотел вернуть?

— Нет! То есть… я просто спросил, — отвернулся мальчик, пряча слезы.

— Не надо возвращать ушедших, — попробовала разговорить она ребенка. — В Чистом мире намного лучше, чем здесь.

— Откуда ты знаешь? — мальчик так резко повернул голову, что на мгновение она испугалась, что он ее просто свернет. — Демоны могут попасть в Чистый мир?

— Конечно. Чистый мир — одна из областей изнанки, она для людей, но ёкаям тоже можно туда заглядывать, были бы причины. Тем более что люди там недолго, всего-то века два или три, потом они перерождаются.

— Два-три века?! — подскочил мальчик. — Это по-твоему недолго?! Сколько тебе лет?

— Не знаю, — моргнула пару раз, проверяя, не ослышалась ли. — Пять тысячелетий точно есть, а сколько сверх того — не знаю, но до шести не дошло.

Ребенок ошеломленно присел обратно, уже не пытаясь сжаться, отвернуться, просто во все глаза смотрел на нее.

— Тысячелетий? Стоп, как так! Пять тысячелетий, а не знаешь, что люди просто так ни на кого не нападают?

Сятихоко удивилась. Открыла рот. Закрыла. Задумалась, потому как не далее как вчера на ее реке люди именно тем и занимались, что просто так набрасывались друг на друга с оружием, убивая и калеча точно таких же людей. Причины не было, во всяком случае она ее не поняла, о чем и рассказала мальчику, все же втянув его в разговор. По мере расспросов ребенок все больше бледнел, пока не вскочил на ноги и не заорал:

— Это были Учихи! Проклятые демоны! Да как ты вообще можешь говорить, что без причины?! Ты хоть знаешь, скольких Сенджу они убили? Сотни и тысячи!

— А вы сколько? — слегка обалдев, все же спросила Рей.

— Это была месть, наши родные не упокоятся с миром, пока их убийцы живы!

— Почему это? — еще больше удивилась она, уверенная, что в Чистом мире ребенок еще не бывал. Да и волнуются там люди обычно не о своих убийцах, а о своих родственниках, в основном детях, она что-то не припомнит, чтобы кому-то было дело до тех, кто его убил или его потомков, только если они не угроза оставшимся близким.

— То есть как, почему? — чуть тише переспросил мальчик.

А услышав ее пояснение, не поверил, возмутился "наглой ложью" и снова сбежал. Неужели и правда придется идти за ним на землю?

Он не ходил к реке уже почти два месяца, и аники начал странно на него поглядывать и задавать еще более странные вопросы. Младшие от него не отставали, но с ними было намного проще, их легче отвлечь, все же большая часть унаследованного непрошибаемого упрямства досталась Хашираме, видимо как старшему. Хотя за годы он немного, но научился противостоять той волне энтузиазма, которая бурлила в его старшем брате и грозила затопить все вокруг… пока не натыкалась на скалу по имени Буцума Сенджу. Отец всегда был несгибаемым, жестким и упрямым человеком, а боль от потери старшего брата и легшая на плечи ответственность за клан ухудшили и без того непростой характер. Теперь когда отец был дома, с ним говорила только мать, они же предпочитали молчать и ждать, пока старшие не заговорят с ними сами.

Из-за этого обстановка становилась все тяжелее, он почти мог видеть, как темнеет дом, как гулко звучит неосторожный, не до конца отточенный шаг, как все реже улыбаются младшие и не мог понять, как ему это остановить. А еще в переставшем быть уютным доме слова сятихоко всплывали в памяти сами собой, будто вбитые в голову. Может ёкай и правда его заколдовала, даже без имени, а может это от того, что успокоившись, он куда проще отнесся к мысли, что мертвым и правда не нужна их месть. Потому что ему, например, она точно будет не нужна, ему хватит, если братья будут жить так долго, как это возможно. Наверное, все потому что он еще не вступал в сражения и не терял семью? Но тогда кому на самом деле нужна месть, мертвым или живым, и если последним, то почему никто прямо об этом не скажет?

— Неожиданно хороший вопрос, — протянула старая, если не древняя, куноичи и задумчиво повертела чашку в руках. — Хороший, но лучше его не задавать. Никому из молодых.

Учитывая, что для Сенджу Акико даже некоторые старейшины считались недостаточно зрелыми, он опасался узнавать, сколько ей лет. Пять тысячелетий-то, конечно, не ее случай, но вот застать его деда в колыбели женщина вполне могла, поэтому в совете старейшин к ней относились с большим уважением. Почему, устав мучиться вопросами, он пошел именно к ней, он и себе не мог объяснить, просто во время тренировки неожиданно заметил слишком живой и внимательный взгляд той, что обычно смотрела далеко за пределы селения. Заметил, а после тренировки подошел сам, и теперь сидел на энгаве, пил чай и размышлял, что с ним сделает отец, когда узнает о неподобающих для сына главы клана мыслях. Хаши наказывали бамбуковой палкой, но возможно для него выдумают что-то новенькое, из-за обмана-то.

— Месть на самом деле никому ничего не дает, ни живым радости, ни мертвым упокоения, — продолжила она, когда он решил было, что женщина заснула с открытыми глазами. — Я-то это точно знаю, эти проклятые войны унесли всех, кого я любила и за кого мстила как одержимая, не зная ни сна, ни покоя. А когда мстить стало некому, стали приходить уже ко мне, по мою душу. Тоже мстили. Наверное тогда и сломалось что-то во мне, когда, в очередной раз выжив, я оставила умирать ребенка чуть старше тебя, желавшего отмстить то ли за отца, то ли за мать, то ли еще за кого — я даже не задумывалась об этом. Просто убивала всех, с кем сражалась, не думая, не чувствуя, — глубокий вздох, — и не живя ни до сражений, ни во время, ни тем более после них.

— Только им, — кивок в сторону, — этого не объяснишь и не докажешь. Потому что боль затуманивает разум, а ненависть закрывает сердце. А когда ни сердцем, ни разумом не смотришь, то и не видишь, что на другом конце меча такой же человек как и ты, с живым сердцем и душой, у которого тоже есть семья, те, кто будет по нему горевать и мстить тебе в ответ. Сам наверное не раз слышал, что о тех же Учихах только как о демонах и говорим. Демоны с алыми как пролитая кровь глазами, холодные и безжалостные. И дети знают их только такими, отучаются думать и видеть во врагах людей. Да, так легче убивать, но это не меняет главного: мы становимся не меньшими монстрами, чем те, кого зовем демонами.

Придавленный ее словами, он тихо сидел, позабыв и про чай, и про настоящего ёкая, из-за которого так глубоко задумался над существующей ситуацией. На вопрос, почему она все это рассказывает ему, а не другим взрослым, особенно старейшинам и главе клана, ведь все решения принимают они, женщина устало и горько усмехнулась:

— Они меня не услышат. Даже я сама, но лет на двадцать моложе, себя бы не услышала. А если все же сказать, то назовут сумасшедшей и никакой тогда возможности хотя бы смягчить ситуацию не будет.

— Тогда почему вы рассказали мне?

— Сложно объяснить, — она улыбнулась, уже не горько, но все равно печально. — Наверное, я увидела надежду. Надежду на более мирную жизнь, более безопасную, хотя бы для вас, детей.

Надежду? В нем? Но это Хаширама мечтает о мире, он же никогда не подавал виду, что хотя бы задумывается над «бреднями» старшего брата, стараясь быть идеальным сыном идеального шиноби, не позволяя себе ни слез, ни чувств, во всяком случае на людях.

— Да, твой брат мечтает о мире и в отличие от тебя не скрывает этого, но кое-чего он не понимает. И вряд ли сможет понять. Да, он любит и испытывает боль от потери, но он не ощущает желания отомстить, причинить такую же боль в ответ. Бывают и такие люди, — она продолжала улыбаться, на сей раз глядя ему в глаза, наблюдая, понимает ли он о чем она говорит. И ками видят, он понимал. Пусть не разумом, но сердцем он всегда это знал, Хаширама не похож на остальных Сенджу в самой своей сути. — Они не умеют ненавидеть так, чтобы до самого сердца этот яд добрался, пронзил насквозь и пропитал человека целиком. И это неумение, невозможность ощутить такую жажду мести — оно не дает им до конца понять тех, кто может. Тех, кто ненавидит, кто мстит, кто пытается облегчить свою боль, причиняя ее другим, но не понимает, что это путь в никуда. А ты… Когда твои дядя и кузены погибли, ты хотел отомстить. Ты пылал этим желанием, горечью от потери и скрытым страхом за семью, это было видно даже полуслепой сумасшедшей старухе, вроде меня. А сегодня ты спрашиваешь, кому на самом деле нужна месть. Я может и полуслепа, но разум мой все еще при мне. Ты уже не жаждешь мести, как твоя сестра.

Он вздрогнул. Сенджу Тока, его кузина, отказалась от опеки его семьи, выбрав дальнюю родственницу, и мотивировала это тем, что у тети она будет не только жить, но и учиться, и с тех пор практически не вылезает с тренировочных площадок. Ее глаза горели безо всякого шарингана, ее успехи привлекли внимание главы клана и похвалу старейшин, но все в нем буквально застывало как лед, потому что его сестра умирала внутри и никто этого не видел. Никто не пытался это остановить.

— Вы думаете, есть способ примирить враждующие кланы?

— Я его не нашла. Возможно, тебе повезет больше, а если нет — верю, ты тоже найдешь причину надеяться, что это случится в будущем. Как я сейчас.

В смятенных чувствах он покинул дом старейшины, с удивлением понимая, что пробыл там несколько часов и дома его ждет нагоняй за пропущенный ужин. Нагоняй был, но не сильный: Хаши видел, как он пошел к старейшине, и предупредил родителей. Конечно, их интересовало, зачем его вызвали — что он сам пошел никому в голову не пришло, это же старейшины! Да, опытные и сильные шиноби, но это не делает их менее ворчливыми и вредными стариками, от которых молодежь только нотации и поучения слышит.

— Старейшина Акико наблюдала за моей тренировкой. Мне было интересно ее мнение, — отцу нельзя знать об их разговоре, это он понимал как никогда четко. Но врать в лицо было нельзя, не только из-за неуважения, но и потому что не умел лгать так хорошо, чтобы обмануть опытного шиноби.

— Акико-сама опытная куноичи, сильнейшая в свое время, — кивнул своим мыслям отец. — И что она тебе сказала?

— Она сказала, что увидела надежду на лучшее будущее, — ни слова лжи, но отец не поймет, что скрывается за этими словами.

— И все? — разочарованно протянул Каварама. — Ты сидел с ней несколько часов!

— Мы пили чай.

— Чайную церемонию проводили?! — тут пришли в ужас остальные братья. Для них, непосед, единственная однажды проведенная чайная церемония сохранилась в памяти как пытка, которую они готовы променять на бамбук не задумываясь, все трое. Ему тоже не понравилось, но не требованием сидеть спокойно несколько часов, слушая витиеватые беседы взрослых и наслаждаясь чаем, а невозможностью сделать что-нибудь более полезное: потренироваться, почитать старые свитки, или продолжить изучение окружающего мира.

— Нет, старейшина Акико не любит чайные церемонии, — ответила мама. — Но тебе пришлось долго ждать, прежде чем она что-нибудь скажет?

— Старейшина говорит редко, но никогда — просто так, — подчеркнул важность слов отец. И одобрительно на него взглянул. — Помни, что теперь ты сын главы клана, пусть и второй, и будь этого достойным.

— Я буду помнить, отец, — а еще у сына главы клана есть неофициальный допуск почти ко всем документам клана, кроме самых секретных, а потому запечатанных, по той простой причине, что находиться они будут в кабинете Буцумы. Это определенно важное напоминание.

Мальчик вернулся сам, когда она уже потеряла надежду. Пришел без доспехов, без удочки и вроде не такой расстроенный, как в прошлый раз. Или ей показалось? И даже сам попробовал завязать беседу.

— Живой человек может поговорить с ушедшими в Чистый мир? — а, нашел свободный источник информации. Стоит поощрить его любопытство, тогда он будет приходить чаще.

— Смотря какой человек. Ёкаев видят далеко не все, — а вернее таких крайне мало, даже тех, кто видел хотя бы смутные силуэты, меньше сотни на весь мир, а уж так ясно и точно, как видит этот ребенок — и того меньше.

— А я бы смог? — а вот и крючок. Но взгляд мальчика ей понравился, серьезный и решительный, его дух укрепился за время, что она его не видела.

— Тебе нужно обучение, — намек столько тонкий, что его бы и слепой увидел. Вот и собеседник понял, губы сжались в тонкую полоску, но взгляда не отвел.

— Что я могу предложить взамен?

— Себя, — ребенок поперхнулся воздухом и осторожно уточнил, желает ли она его все-таки съесть. От такой трактовки она тоже захлебнулась воздухом, потому как только человек мог сделать такой вывод. — Мне нужен договор с человеком, чтобы путешествовать вместе с ним. Я не была дома свыше тысячелетия…

Кажется, последнее повлияло на мальчика больше всего:

— Хорошо, сятихоко. Я помогу тебе добраться до твоего дома, а ты поможешь мне принести мир на эти земли.

— Я Рей.

— А я — Тобирама. Сенджу Тобирама.