Эскиз на веере (джен)

Сычжуй выбрал эту дорогу не потому, что это был кратчайший путь к Облачным Глубинам (если бы речь шла только о времени, он свернул бы направо сразу за рекой, чтобы избежать нелегкого восхождения), но из-за открывающегося вида: по его мнению, нигде горы не выглядели так впечатляюще, как здесь. Особенно по утрам. Правда, добравшись до границы владений клана Лань, он уже так вымотался, словно проделал подряд все упражнения утренней, дневной и вечерней разминки, а потом целый час танцевал с мечом или плавал в озере, но усилий не жалел ни капельки. Только сейчас он почувствовал, что вернулся домой. Он бродил по знакомым тропинкам еще со вчерашнего дня, проходил мимо знакомых поселков, разговаривал с людьми, но только когда поднялся выше и своими глазами увидел Калеку-нищего — скалу, которую прозвали так из-за похожих на культи камней, умоляюще тянувшихся к небу, — от счастья у него на минуту перехватило дыхание.

Спешить ему не требовалось — до Верхних ворот оставалось не более четверти часа пути. Поэтому вместо того, чтобы пуститься бегом — что наверняка сделал бы Лань Цзинъи, для которого терпение было чисто теоретическим понятием, — он прошел еще немного и остановился на склоне, чуть ниже одной из «рук» Калеки. Вокруг пахло травами, ветром и сыростью — накануне прошел легкий дождь. Облака рисовали над головой Лань Сычжуя истории, такие же прекрасные и сложные, как те, что складывал мастер Павильона Историй.

— Теперь всё будет хорошо, — прошептал Сычжуй, прикрывая глаза от солнца. — Теперь всё будет так, как должно быть.

В тот момент он действительно верил в это.

Опустив взгляд, чтобы проверить, не засыпало ли где-нибудь тропинку камнями, он случайно заметил пучок целебных трав — мелкие белые цветочки, изгоняющие яд из раны, — и нагнулся, чтобы сорвать их. Учитель всегда говорил, что таких запасов никогда не бывает слишком много, особенно в путешествиях. Он как раз клал добычу в мешок — аккуратно, чтобы ненароком не поломать веток, — когда услышал звуки пастушьей флейты, доносившиеся откуда-то сверху, возможно, даже от Верхних ворот.

«Пастухи? Здесь?» — удивился он, потому что здесь не пасли никаких стад или, во всяком случае, не делали этого на его памяти. Ниже располагались куда более подходящие места: и плодородные луга, и доступные тропинки. Да и соседство с Облачными Глубинами, полными духовной силы, не поощряло жителей деревень рисковать здесь без видимой причины.

Музыкант, кем бы он ни был и чем бы ни занимался здесь, играл блестяще — искушенное ухо Лань Сычжуя уловило это почти сразу. Мелодия, хотя и простая (а, может быть, именно поэтому), затрагивала за живое. Она была чиста и ясна, как горный источник. «Может, это кто-то из адептов?» — подумал Сычжуй, оглядываясь по сторонам в надежде заметить таинственного странника. Он не припоминал, правда, чтобы кто-нибудь из его собратьев ради забавы резал из дерева пастушьи флейты, а потом устраивал на горных лугах представления на радость облакам и хищным птицам, но его не было дома несколько месяцев, и за такое время многое могло измениться. Неужели в Облачных Глубинах проявился новый талант? «Как только доберусь до места, — решил он про себя, — выведаю у Цзинъи все самые свежие слухи».

Бодрая мелодия сопровождала его до самого поворота, а затем оборвалась так же внезапно, как и началась.

— Далеко еще?

Лань Сычжуй чуть не подпрыгнул, услышав голос. Он обернулся, но тропинка, видимая, как на ладони, почти до самой долины, была пуста, как и окружающие склоны и выступы скал. Единственными живыми существами поблизости были бабочки, кружившиеся в танце над кустами у края перевала.

— Как повезет. — Голос прозвучал знакомо. Но только кто это мог быть?

— И от чего же это зависит?

Мелодия вспыхнула яростно, где-то наверху, и напоминала смех. Сычжуй задрал голову, но на камнях тоже ничего не увидел. Только высокие травы покачивались под ветром, а среди них жужжали насекомые, занятые своими насекомьими делами.

— От того, встанешь ли ты когда-нибудь с этого камня. Ты встанешь или мы останемся здесь до вечера? А-Яо?

Сычжуй потряс головой. Ему это попросту чудится, решил он. Такое иногда случалось, когда человек слишком долго бродил без отдыха, не обращая внимания ни на погоду, ни на потребности собственного тела.

Яо, Яо, Яо, Яо, — повторило эхо, будто смеясь.

Под подошвами чьих-то сапог зашуршали камешки...

Это было для Сычжуя уже слишком. Вдруг испугавшись, он безрассудно побежал вперед, словно за ним гналась стая демонов, и, кажется, только чудом не свернул шею в какой-то расщелине. Он едва отдышался. Успокоился он только тогда, когда прошел столбики, отмечавшие границу владений клана Лань, а увидев очертания Верхних ворот, упрекнул себя в недостойной трусости и пообещал для искупления этой глупости провести долгие часы в медитации под звуки циня.

«И что за муха меня укусила? — ругал он сам себя, преодолевая последний кусок дороги, к счастью, вымощенный ровными камнями. — Это просто ветер и мои расшатанные нервы. Отдохну пару дней, хорошенько поупражняюсь, займусь повседневными делами, и сразу перестану видеть всякую небывальщину».

Спустя мгновение он перестал думать об этом, потому что попал в объятия Лань Цзинъи, который ждал его у входа в Облачные Глубины.

— Ну, наконец-то! Где тебя носило? — Цзинъи мало изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. Он немного похудел, черты его приобрели резкость, но характер остался прежним, и Сычжуй сразу почувствовал, что бояться больше нет смысла. — Ты что, и вправду решил прогуляться по всем окрестным горам? Где твой дядя?

— Дядя Вэнь? — Сычжуй отступил на шаг. — Мы расстались вчера, у реки. Ему нужно было закончить кое-какие дела. Он сказал, что придет через две-три недели, и тогда останется в Облачных Глубинах подольше.

Цзинъи набрал воздуха, словно хотел что-то сказать, но передумал в последний момент и шумно выдохнул. Он только покачал головой.

— Цзинъи? — встревожился Сычжуй. Он осторожно коснулся плеча друга. — Что случилось?

— Цзэу-цзюнь исчез, — выпалил тот, — а Учитель не выходит из Павильона Молчания и не хочет ни с кем разговаривать. Вот что случилось. Я так рад, что ты вернулся! — Он еще раз обнял Сычжуя. — А то я даже понятия не имею, что со всем этим делать!

Они так долго стояли, не в силах разомкнуть объятия, пока, наконец, Сычжуй не сумел уложить в голове то, что только что услышал.

Он надеялся, что Цзинъи фыркнет от смеха и скажет, что он просто пошутил, но ничего подобного не произошло. Судя по всему, он говорил совершенно серьезно.

— Что значит «исчез»? — Они двинулись по тропинке вниз, к павильонам. Идти приходилось медленно, потому что камни здесь были скользкими и влажными после недавнего дождя. — Как может глава клана просто исчезнуть?

— А так, — ответил Цзинъи, — что уже несколько дней его никто не видел. Он никого не предупреждал, что собирается в какое-то путешествие, на охоту, куда угодно, просто в один день был, а на следующий его уже нет. Все его вещи на своих местах. Остался даже... — голос Цзинъи слегка дрогнул, — остался даже его меч. А сам Цзэу-цзюнь исчез.

Вот это совсем нехорошо, подумал Сычжуй, чувствуя, как холодный пот стекает по его спине. Раз остался меч, дело было действительно серьезным. Ни один заклинатель не отправился бы в путешествие без своего оружия!

— Что сказал Учитель, когда ему сообщили об этом?

Цзинъи остановился. Они только что добрались до перекрестка дорог: одна тропинка вела в жилую часть, другая — к учебным павильонам, третья — к окраине, где располагались отдельные здания. Повсюду царила едва ли не потусторонняя тишина, даром что было утро, то есть самое занятое время суток. Сычжуй улавливал отдельные звуки, но их было немного, и они доносились издалека. Видимо, занятия для учеников пока что приостановили. На тренировочной площади вместо танца с мечами танцевали засохшие листья, которые при обычных обстоятельствах убрали бы уже два часа назад.

— Он потерял сознание, — сказал Цзинъи, и Сычжуй в очередной раз подумал, что это шутки, причем не лучшего сорта. — Мы его еле подхватили. Потом заперся в Павильоне Молчания и...

Сычжуй жестом попросил его замолчать.

Показалось ли ему, или он действительно услышал ту же мелодию, которая сопровождала его на пути к Верхним воротам?

На пробу он сделал несколько шагов вниз, и мелодия как бы затихла, но когда он отступил к исходной точке, а потом пошел в противоположную сторону, выбрав самый нехоженый путь, она стала вдруг гораздо отчетливее. Исполнял ее тот же музыкант, что и раньше, на склоне горы. Таинственный виртуоз с пастушьей флейтой.

— Что ты делаешь? — Цзинъи недоверчиво посмотрел на него. — Ты можешь объяснить мне, почему бегаешь туда-сюда, как будто тебя целый рой мух покусал?

— Ты что, не слышишь?

— Чего? — Цзинъи шире открыл глаза. — Сычжуй, ради всех богов, что я должен слышать, здесь же тихо, как в гробнице!

— Пастушья флейта, — шепнул Сычжуй скорее себе, чем товарищу. Он сделал шаг вниз и снова вернулся. Первое впечатление его не обмануло: музыка действительно становилась громче, когда он выбирал одну, конкретную дорожку — ту, которая исчезала за деревьями. Что это могло означать? Или он терял рассудок? — Там дальше павильоны для медитаций, те, которые подмывает вода, да?

— Ты серьезно меня спрашиваешь? Ты же сам помогал переносить свитки оттуда в другое здание.

— А дальше? — Сычжуй словно не слышал его. — Что дальше? На самом откосе? Над водопадом?

Цзинъи пожал плечами.

— Домик Травника, — ответил он. — Я много лет туда не заходил, но, насколько мне известно, он всё еще там стоит... хотя не буду ручаться головой, что еще не развалился. Там тоже всё проверяли, если ты об этом, но Лань Сичэня не нашли. Это старое дряхлое здание, Сычжуй, с тех пор, как умер старый Мастер Целитель, там никто не бывает! Он, должно быть, и до следующей весны не простоит.

Сычжуй закусил губу. Какая-то мысль, настойчивая, как головная боль, требовала его внимания, но он еще не был готов воспринять ее. Сначала ему нужно было разобраться кое с чем еще. Поэтому он еще раз посмотрел на дорожку — забавно, что он никогда раньше не обращал на нее внимания, хотя ходил тут тысячу раз, — а потом, вместо того, чтобы слушать призыв музыки, пошел за Цзинъи в сторону Павильона Молчания.

Хотел ли Учитель этого или не хотел, он все равно должен был попытаться поговорить с ним. Это было одно из важнейших правил, которые действовали в Облачных Глубинах, — каждый, кто вернулся из поездки, должен был официально сообщить об этом, а затем внести свое имя в список. Благодаря этому всегда было известно, кто на месте, а кто, возможно, нуждается в помощи, потому что за пределами дома его настигло несчастье. Сычжуй не собирался пренебрегать этим долгом.

Цзинъи отнесся к этой идее несколько скептически.

— Он тебя даже не заметит, — пробормотал он, когда они поздоровались с группой адептов, которые дежурили у павильона. При виде Сычжуя на лицах юношей отразилось явное облегчение. — Он погружен в глубокую медитацию.

— А если даже и заметит, — отозвался один из учеников, устремив взгляд куда-то в сторону, лишь бы не смотреть Сычжую в глаза, — то он велит тебе убираться. Может, даже что-то бросит в тебя! Тебе лучше туда не заходить, старший брат, честно советую!

— Всё будет хорошо, — отрезал Сычжуй и выпутался из объятий самого маленького мальчика, всего нескольких лет, который тут же скривил лицо в полной отчаяния гримасе. — Не плачь, А-Лю, когда я вернусь, принесу тебе подарок! Я привез его для тебя из очень далеких мест.

Павильон выглядел именно так, как Сижуй его помнил: просторный, светлый, облицованный деревом, с распахнутыми прямо в лес широкими окнами. Не подходил только запах. Вместо легкого бодрящего аромата, благоприятного для медитации, смешанного вдобавок с ароматом чая, по комнате клубился дым траурных благовоний. Такой тяжелый, что Сычжую сразу захотелось чихнуть.

— Учитель? — спросил он, прикрывая лицо рукой. Но это мало помогло, потому что дым все равно крутился в носу, и от него было не защититься. — Это я, Лань Сычжуй. Я только что вернулся с...

Он оборвал себя, заметив наконец помост, на котором сидел в позе медитации Лань Цижэнь, выпрямившись как струна и закрыв глаза. Он выглядел... ужасно, как человек, которого пожирает изнутри смертельная болезнь. Сычжуй замер на месте, увидев эти признаки истощения — борозды на лице, поседевшие и поредевшие волосы, темные круги под глазами, руки, покрытые старческими пятнами. Как он мог так постареть за такое короткое время? Ведь еще недавно он показывал адептам танец меча, и ни один не мог поспеть за ним на тренировочной площадке!

Он почувствовал, как кто-то коснулся его плеча. Цзинъи решил присоединиться к нему, как обычно, выбрав наиболее подходящий момент.

Он подошел еще ближе и встал точно напротив учителя, который никак на это не отреагировал. Капли крови краснели в уголках его рта, а это означало, что он исчерпал свои духовные силы почти до нуля, и теперь использует резервы. «Может быть, он пытается найти Лань Сичэня?» — промелькнуло в голове у Сычжуя; это было бы самым логичным объяснением. Но нет, что-то здесь не сходилось. Будто в потоке мелодии зазвучала вдруг фальшивая нота.

— Я же говорил, что нет никакого смысла, — прошептал Цзинъи. — Он так уже долго сидит. Его разум блуждает далеко... я подозреваю, что он слишком далеко и не может вернуться.

— Тсс, — прошипел Сычжуй, потому что начинал понимать, чему стал свидетелем.

Лань Цижэнь не пытался найти Лань Сичэня. Он оплакивал его. Это была не спасательная операция, а траур: по какой-то причине учитель был уверен, что его племянник мертв.

От понимания этого Сычжуя проняло холодом до мозга костей.

Он мог только поклониться, выказывая учителю должное уважение, но этого казалось недостаточно, поэтому он упал на колени. Он никогда не делал этого раньше. Неважно, осознавал тот его присутствие или нет, важен был сам жест и то, что он символизировал.

— Сычжуй, что ты... — начал было Цзинъи, но Сычжуй не обратил на него внимания.

— Учитель, — сказал он, склонив голову, — я сообщаю о возвращении в Облачные Глубины и обещаю, что справлюсь со своими обязанностями так хорошо, как только смогу, — он помолчал немного и посмотрел на Лань Цижэня. Показалось ли ему, или действительно в уголках его рта появилось больше красных капель, а веки слегка дрогнули, как крылья бабочек? — Я также прошу разрешения поселиться в бывшем павильоне Мастера Целителя, называемом Домиком Травника.

Конечно, никакого ответа не было; не могло быть. Тем не менее, в глубине души Сычжуй был уверен, что только что получил одобрение.

Он встал.

— Спасибо, — сказал он. — Я не подведу вас, учитель.

«Что бы здесь ни случилось, — подумал он, подхватив ошеломленного Цзинъи под руку и вытащив его на свет из траурной атмосферы, — я всё выясню и сделаю правильные выводы. Это то, чего ожидал бы от меня Ханьгуан-цзюнь... И это — то, чего требует от меня таинственный флейтист».

* * *

Выражение, с каким Лань Цзинъи прочесывал все уголки Домика Травника, было таким забавным, что Сычжуй не мог удержаться от улыбки. На лице его друга восхищение смешивалось с искренним и неприкрытым отвращением.

— Здесь что-то сдохло! — заявил он, заглядывая в следующую комнату, где когда-то, судя по засохшим веникам, повисшим на гвоздях, хранили травы. — А потом пришло что-то еще и тоже... сдохло, наверное, за компанию! Сычжуй! — взорвался он. — Я не могу позволить тебе тут оставаться! Всё здание нужно, я не знаю, продезинфицировать?.. Потому что из того, что я вижу, простой уборки тут недостаточно!

— В спальне, кажется, вполне сносно.

Сычжуй выглянул в окно. Вид открывался прекрасный, хоть и слегка страшноватый, потому что сразу же под Домиком Травника земля внезапно шла под уклон, создавая оползень, усыпанный деревьями, сломанными во время недавних дождей. Цзинъи был прав, когда утверждал, что домик не переживет еще одну зиму. Он стоял в таком уязвимом месте, что каждый сильный ливень мог стать для него последним.

Несмотря на это, здесь было действительно красиво, и Сычжуй не удивлялся, что старый Мастер Целитель облюбовал именно этот уголок. Добираться сюда и вправду было нелегким делом, потому что дорога почти все время шла вертикально вверх, и к тому же камни так и норовили выскользнуть из-под ног, но зрелище вознаграждало все усилия. «Отличное место, чтобы отдохнуть от мира», — подумал Сычжуй и толкнул двери, которые поддались только со второй попытки. И к тому же так близко, в пределах Облачных Глубин, всего в нескольких минутах ходьбы от основных павильонов!..

— С ума сошел? Убиться хочешь? — На террасу выглянул Цзинъи. — Может, доски прогнили, или...

— Совсем нет. Давай! Сам взгляни, как здесь красиво.

Так оно и было, пришлось признать, наконец, Цзинъи. Они встали рядом у перил, стараясь не слишком высовываться, и долгое время любовались пейзажем. Небо делалось серым; день подходил к концу. Сумрак между деревьями становился всё гуще, и последние лучи солнца гасли на поверхности воды.

«Длинный выдался день», — подумал Сычжуй, чувствуя разливающуюся по мышцам усталость. С Цзинъи они потрудились за десятерых, в особенности — не давая младшим братьям сидеть без дела. Большинство адептов, по указанию Учителя, отправились навестить родню (тот отдал распоряжение еще до того, как заперся в Павильоне Молчания), но не у каждого был дом, да еще и поблизости, готовый его принять, и некоторые всю жизнь воспитывались в Облачных Глубинах. Нужно было успокоить их, а следом отправить на занятия или на тренировки, чтобы не дать скатиться в полную лень. Цзинъи обещал, что, как только спустится обратно, соберет всех у павильонов, проверит успехи в заданных упражнениях, накормит, а потом, с помощью старших юношей, уложит спать.

— Если бы год назад мне кто-то сказал, что вместо охоты на чудовищ я буду нянчить детей, я ни за что не поверил бы, — пробормотал он, разминая шею. — Ты действительно хочешь остаться тут? — Он с сомнением посмотрел на Сычжуя. — Не проголодаешься? Мы принесли чай и немного запасов, но...

— Мне больше ничего не нужно, — улыбнулся Сычжуй. — И как только ты уйдешь, я лягу спать.

Он был благодарен, что друг не стал вновь возвращаться к странному посещению Учителя и пытаться убедить его, что лучше всего в этой ситуации будет вызвать Ханьгуан-цзюня. Сычжуй понятия не имел, почему так настаивал не делать этого, но он знал, что прав. Ханьгуан-цзюнь выбрал другой путь, ушел по своей собственной воле, и его не следовало нагружать делами клана. Они сами должны были справиться с возникшими трудностями.

О Домике Травника спорили чуть дольше — Цзинъи не мог взять в толк, отчего Сычжую так важно было устроиться в этой лачуге, но в конце концов, когда Сычжуй рассказал ему о случае с пастушьей флейтой, согласился на его план. Даже если ему просто это примерещилось, проверить всё равно следовало. Речь ведь шла об исчезновении главы клана! О том, что, по его мнению, речь следовало вести не об исчезновении, но о смерти, Сычжуй уже не стал говорить: во-первых, у него не было этому никаких доказательств, а во-вторых, он и сам не мог смириться с подобной версией событий.

— Ну, хорошо. — Цзинъи поднял глаза от перил. — Уже темнеет. Если не спущусь сейчас, то сломаю себе шею на этих проклятых каменюках, а этого я предпочел бы избежать. И, пожалуйста, не заставляй меня приходить сюда утром на чай, лучше спускайся сам! Я пошлю кого-нибудь в деревню за свежими овощами и фруктами.

Сычжуй кивнул.

— Попрактикуемся завтра утром в танце меча? — спросил он, провожая Цзинъи к выходу. Они прибрались немного, но в углах по-прежнему лежали клубы пыли, взлетавшие в воздух при каждом неосторожном шаге. — Я совсем потерял форму, пока был в дороге.

— Никаких проблем. С превеликим удовольствием отлуплю тебя на тренировочной площадке. Спокойной ночи, Сычжуй. Спи крепко, а если что-то... — Цзинъи слегка поморщился. — Если я понадоблюсь, просто подай сигнал.

Конечно же, он пообещал, что так и сделает (не пообещай он, Цзинъи бы ни за что не ушел), хотя очень сомневался, что ему потребуется помощь. Музыка, которая преследовала его поутру, за день умолкла совсем, словно бы оскорбилась отсутствием его интереса там, на перекрестке, и больше не зазвучала. Вокруг царило спокойствие. Сычжуй заварил чай и сделал несколько дыхательных упражнений, но медитация совершенно не удавалась, так что в конечном счете он сдался и пошел спать. Он уснул за считанные мгновения.

Ему снилось, будто он снова маленький ребенок и блуждает в пещере, большой и темной, не в силах отыскать выход. Каждый раз, когда ему казалось — уже вот-вот, и он у цели, и за поворотом показывалась полоска света, он снова ударялся о стену, да так сильно, что вскоре разбил в кровь щеки и лоб. Он шел, куда попало, вслепую, и плакал: поначалу отчаянно и громко, потом тише, и, наконец, совершенно беззвучно, на последних остатках сил.

— Сичэнь...

Это было что-то между шепотом и вздохом, звук на границе сна и яви, но Сычжуй, чувствительный к подобному, тут же открыл глаза.

Само собой, он ничего не увидел: была глубокая ночь, и в Домике Травника царила непроглядная тьма. Несмотря на это, весь дрожа в тонкой нижней одежде, он сел, подтянув колени к подбородку и пытаясь высмотреть в темноте нечто большее, чем размытые очертания предметов.

— Сичэнь... я...

— Иди ко мне.

Темнота вокруг Лань Сычжуя была словно живым существом: густая от значения, готовая расплескаться, точно напиток в ладонях. Сычжуй моргнул, но странное чувство не желало исчезать, наоборот, лишь усиливалось: его чувства одержимы были призраками звуков минувшего — шепотами, шелестами, вздохами и скрипами, но одновременно слышались и звуки ночи сегодняшней — ветер, терзающий перила террасы, шелест листвы, громкое биение сердца. То, что было когда-то, и то, что происходило сейчас, слилось воедино. Сычжуй не пытался защитить себя. Он знал: тот, кто привел его сюда, ждет от него чего-то и не успокоится, пока не проведет его сквозь этот лабиринт чувств — от начала и до конца.

Мелодия, которая зазвучала минуту спустя, ничем не напоминала ту жизнерадостную народную песню, которую Сычжуй услышал около горных ворот. Она была другой, более вдумчивой, равно как и другим, более благородным, был инструмент, на котором та исполнялась, и в котором обученное ухо сразу же распознало сюнь. Тот, кто извлекал из сюня столь совершенные звуки, был, без сомнения, великим виртуозом. «Как так вышло, что я никогда раньше его не слышал? — подумал Сычжуй, прижимая пальцы к виску, словно бы опасался, что потеряет голову. — Я ведь знал бы, если бы кто-то из братьев выбрал бы себе в качестве духовного орудия сюнь!»

— Мне нравится, как ты играешь на нем. — На сей раз голос раздался так близко, что Сычжуй протянул руку, желая коснуться невидимого гостя, но его пальцы прошли сквозь воздух. — На сюне.

Мелодия оборвалась внезапно, на середине ноты. Зашелестела постель.

— Сяо тебя не устраивает? — прозвучал вопрос. — Лань Цижэнь был бы безутешен! Считается, что это благороднейший инструмент из всех, наряду с цинем. Мой отец, кажется, был виртуозом...

— Меньшим, чем ты. Но я не об этом. Сюнь... Не знаю, как сказать.

— Ты всегда знаешь, что и как сказать, А-Яо.

Яо. Сычжуй знал, что ему следовало с чем-то связать это имя (то был уже второй раз, когда он слышал его после возвращения в Облачные Глубины), но как бы он ни старался, у него это не выходило. Правильный ответ по-прежнему оставался вне досягаемости.

— Ты выглядишь больше собой, когда играешь на нем. Музыка восходит напрямик к сердцу и извлекает оттуда нечто, что невозможно облечь ни в какие слова.

Сычжуй не выдержал и схватился за свечу, тут же разжигая огонь. Он и сам не знал, чего ожидал — что духи, которых он подслушивал, обретут тела у него на глазах? Назовут свои имена и принадлежность к клану? Любезно встретят и выложат начистоту, зачем явились и чего ожидают от него, Лань Сычжуя, лишь наполовину обученного адепта? Конечно, ничего подобного не произошло. Шепоты смолкли, темнота сделалась обычной ночной темнотой, лишенной всяких признаков сверхъестественного, а музыка, точно капли дождя, просочилась сквозь стены Домика Травника и утонула в шуме потока внизу.

— Дурак! — прошипел Сычжуй себе же под нос. — Ну что ж я так сглупил?

Быть может, выжди он минутой дольше, он узнал бы что-то еще и разрешил бы загадку в течение одной ночи? А теперь что? Единственное, что он мог сейчас сделать, это ждать, пока невидимые гости наведаются к нему снова. Что, по-хорошему, могло случиться как спустя пару мгновений, так и спустя добрых пару часов.

Ну почему он хотя бы раз в жизни не мог повести себя так, как повел бы на его месте Ханьгуан-цзюнь, то есть — благоразумно и с полным спокойствием?

Воск обжег ему пальцы — так быстро он вернул на место свечу, между делом заметив в ее неверном свете, что на полу, между постелью и шкафом, виднеется какой-то предмет. Скорее по наитию, чем из любопытства, Сычжуй нагнулся, чтобы подобрать его...

И вздрогнул, осознав, что держит в руке.

Это был сюнь.

Обычный глиняный сюнь без каких-либо украшений, на первый взгляд не отличавшийся ни особенной стариной, ни, тем более, ценностью. Сделанный — по крайней мере, насколько мог судить об этом Сычжуй, — со знанием дела, а потом используемый на протяжении многих лет: об этом свидетельствовал потертый мундштук и сколы на полировке по всей поверхности.

Инструмент еще хранил тепло чьих-то рук.

После случая с духами Сычжуй попытался заснуть еще раз, но только всю ночь беспомощно переворачивался с боку на бок, мучимый собственными мыслями. Присутствие яйцеобразного предмета, лежавшего рядом (на всякий случай Сычжуй предпочел не убирать его далеко) не давало покоя — сюнь был слишком реальным для бреда, сна или плода воображения. Оттягивал ему ладонь точно так же, как любая другая вещь. Его можно было потрогать, понюхать, да что там — даже попробовать на вкус, убеждаясь, что он и в самом деле существует.

«Если это сотворено заклинательством, — думал Сычжуй, лежа на спине с широко открытыми глазами, — то указывает на кого-то с очень большими запасами духовной силы, потому что лишь немногим заклинателям под силу подобное. А если нет...»

То сюнь был просто обычной вещью, которую кто-то оставил в Домике Травника.

Кто знает: может, он принадлежал старому Мастеру Целителю?

Когда за окнами начало светать, поначалу робко и совсем незаметно, а следом всё явственнее, Сычжуй перестал бороться с самим собой и поднялся с постели. Шанс урвать последний час сна был уже весьма невелик. Свечи зажигать не требовалось; тусклого утреннего света ему вполне доставало. Он быстро оделся, проделал несколько обычных физических упражнений, а следом, повинуясь порыву (чего, разумеется, никогда не допустил бы Цзинъи), распахнул дверь и вышел на террасу, влажную от росы и окутанную со всех сторон нитями медленно расходящегося тумана.

При виде силуэта, маячившего на другой стороне террасы, он чуть не уронил чашку с чаем.

Мужчина стоял ровно на том самом месте, где они с Цзинъи вчера восхищались видом на оползень, вырванные с корнем деревья и воду, бушующую между скал. Он опирался на перила спиной к Сычжую и был одет свободно, по-домашнему, а волосы его не скалывала даже самая простая заколка.

Сычжуй боялся даже вздохнуть. Как зачарованный он глядел на эту фигуру, реальную и нереальную одновременно, и сам уже не знал: смотрит он на живого человека, на духа, или, может, на чье-то воспоминание. Мужчина, между тем, вздрогнул и откинул волосы со щеки. Теперь он стоял к Сычжую боком, и молодой заклинатель видел его профиль: тонкие, почти мальчишеские черты лица напоминали эскиз на веере; впрочем, во всей его фигуре было что-то от наброска, словно бы намеренно созданного рукой художника.

Скрипнули доски террасы.

«Это был я?» — Сычжуй аж вздрогнул от страха, в ужасе от собственной неосторожности. Но вправду ли он пошевелился? Ему казалось, что он уже долго стоит неподвижно, недаром у него уже занемели мышцы в неудобно поставленной ноге. Нет, на сей раз источником звука стал не он, Сычжуй был почти уверен. Но кто же тогда? Еще один призрак, или, может быть, Цзинъи, который, вопреки своей неприязни к Домику Травника, решил проверить, что друг всё же пережил эту ночь целым и невредимым?

Мужчина у перил тоже услышал звук. Он обернулся тотчас же, и одно краткое мгновение Сычжуй был убежден, что тот глядит прямо на него... но нет, его взгляд устремлен был в другую сторону: вправо и чуть вверх. В сторону двери, ведущей на террасу. На его лице промелькнули одна за другой несколько эмоций — от неверия до страха, и, наконец, робкой радости, — но лучше всего Сычжуй запомнил самую последнюю, хотя не мог бы назвать ее. Быть может, у него бы вышло ее сыграть. Вот только что за инструмент мог бы выразить этот изумительный покой, озаряющий лицо с такой пронзительной яркостью, что та словно лучится из глаз, как чистая духовная энергия? Цинь? Сяо? Сюнь? Сычжуй глядел, как зачарованный, не в силах оторвать глаз от этой картины, а между тем незнакомец (незнакомец ли?..) еще несколько мгновений стоял в нерешительности на середине террасы, но следом слегка улыбнулся и сделал шаг вперед, потом еще один, еще, и, наконец...

Исчез.

Сычжуй со свистом выпустил воздух из легких. Пришлось сесть — не сделай он этого, и ноги просто отказались бы повиноваться. День в конце концов одолел ночь, и остатки тумана исчезли среди деревьев, оставив после себя капли влаги, но Сычжуй не заметил даже, что сидит на мокрых досках, — так сильно взволновало его то, о чем он только что подумал.

Он узнал человека, которого видел только что. Проблема заключалась в том, что это было совершенно, абсолютно, полностью невозможно.

— Хозяин Сычжуй?

Он поднял голову, удивленный появлением этого нового голоса. Поначалу ему подумалось, что это еще одно наваждение.

— Молодой хозяин Сычжуй! Так нельзя, вы же простудитесь, как нечего делать! Доски совершенно мокрые!

— Дядюшка Тун?

Старый слуга осклабился. Он подал Сычжую руку, и тот крепко ухватился за нее, поднимаясь. Из Домика Травника долетали какие-то звуки — что-то вроде разговора, таскания тяжестей, даже споров, — так что молодой заклинатель, заинтригованный еще сильнее, заглянул внутрь... и остолбенел, увидев целое множество младших братьев, которые с не особенно счастливыми выражениями на лицах занимались уборкой.

— А кто ж еще! Собственной персоной! — Дядюшка Тун долго не выпускал Сычжуя из объятий. — Почему хозяин вчера ко мне не заглянул? Я такое сварил — м-м-м!

— Всё не теряешь надежды, что я однажды отведаю твоего самогона, не правда ли? — усмехнулся Сычжуй, потому что знал, что такое столь замечательно «варил» дядюшка.

— Ничуть! Пока я жив — надеюсь! А как вам наш маленький сюрприз? — Дядюшка указал подбородком на суетящихся вокруг адептов. Один как раз опрокинул ведро, разлив воду во все стороны. Сычжуй закрыл глаза, чтобы этого не видеть. — Молодому хозяину Цзинъи пришла в голову эта мысль, и он решил, что это будет хорошая разминка перед дневными лекциями. И, раз уж возможность выдалась, отмоем Домик Травника так, чтоб блестело! Уже давно следовало этим заняться. Просто позор, что любимый павильон нашего Цзэу-цзюня находился в таком состоянии, особенно... особенно после всего.

Любимый павильон Цзэу-цзюня? Сычжуй широко распахнул глаза. Чего-чего, а такого поворота он не ожидал.

И это его немного напугало.

— Любимый павильон Лань Сичэня? — спросил он, вперив в дядюшку любопытствующий взгляд. — Как так? Я всегда думал, что он принадлежал старому Мастеру Целителю.

Дядюшка Тун покачал головой.

— Ну, ясное дело, принадлежал. Страшные времена! Годы и годы нам приходилось взбираться по этому проклятому склону всякий раз, как что-то начинало болеть! Учитель Лань Цижэнь не раз умолял Мастера Целителя: переселяйтесь вниз, подыщите себе жилище получше, но нет! — тот уперся и до самой смерти сидел тут, как курица на насесте. Страшный был отшельник, но в лечении понимал, как никто другой. Такой нарыв мне как-то раз вырезал, что...

— И Лань Сичэнь?.. — Сычжуй попытался вновь направить разговор в нужное русло.

— Лань Сичэнь — да, он ведь интересовался целительским искусством. Когда был маленьким мальчиком, он часто приходил в Домик Травника и единственный мог выдерживать плохое настроение Мастера Целителя. Думали даже, что переймет его дело...

— Лань Сичэнь? — повторил Сычжуй недоверчиво. — Мастер Целитель?

— Да, у нашего Цзэу-цзюня к этому были склонности, он ведь и по-прежнему, когда нужно, много что может вылечить. Разбирается в травах. Но выбрал другой Путь.

Сычжуй сжал губы в нитку. Какая-то мысль, головокружительная и не вполне конкретная, толкалась в голове, но он решил не обращать на нее внимания. Взамен он крепко сжал глиняную вещицу, которую не выпускал из рук с тех самых пор, как нашел возле своей постели. Сюнь, разумеется, был важной подсказкой. Вот только на что именно он указывал?..

— Дядюшка Тун... — начал Сычжуй задумчиво. Краем глаза он заметил, что младшие братья закончили бесчинствовать в спальне и переключились на другие комнаты, откуда теперь долетали такие звуки, словно в Домик Травника вторглась банда грабителей. — Я хотел бы узнать... Лань Сичэнь всегда играл только на сяо?

— Нет, еще и на цине. Как и его брат.

— Да, это само собой. — Сычжуй покачал головой. — Только я не совсем об этом. Игра на цине — важный элемент самосовершенствования, полезна во многих ситуациях, и важно знать основные техники разговора с духами, лечения или атаки струнами. Но я про другие инструменты, обычные. Может, поперечная флейта, или... — он на мгновение замолчал. — Или сюнь?

— Я ничего не знаю ни о каком сюне, хозяин, — ответил дядюшка. — Знаю только, что хозяин Цзинъи очень расстроится, если вы не спуститесь к завтраку. Он целую гору всего наготовил! А о молодежи не беспокойся. — Он махнул рукой в сторону младших адептов. — Я уж позабочусь, чтобы они сделали всё, как надо. Во всем Домике Травника ни единого клочка пыли не останется!

* * *

После очередной глупой ошибки Сычжуя, которому тренировка давалась не просто плохо, а еще хуже, Цзинъи опустил меч и с сожалением покачал головой.

— Немного чести побеждать того, кто витает в облаках, — объявил он. — Что с тобой, Сычжуй? Тебя даже А-Лю сегодня уделал бы за пару движений!

Сычжуй вздохнул. Он вложил меч в ножны и отошел на несколько шагов, потягиваясь, чтобы размять уставшие мышцы. Сначала ему было тепло — его согрел бой, — но уже через минуту он почувствовал, как ледяной ветер, гулявший по горам с самого утра, пробирается под халат и промораживает насквозь.

Это было их любимое место для тренировок. Когда-то они, как и большинство адептов, танцевали с мечом на площади у павильонов, но с некоторых пор предпочитали подниматься выше, на плоскую вершину, возвышающуюся над окрестностями, как гигантский стол над холмами-табуретами, и сражаться именно здесь. Причин было несколько, но главной было спокойствие. Здесь никто не беспокоил их, не заглядывал через плечо, не делал глупых замечаний и не давал столь же бесполезных советов. Они могли тренироваться так, как хотели — в конце концов, они были уже почти взрослыми заклинателями! — и овладеть теми навыками, которые считали наиболее полезными на будущем пути.

— Извини, — сказал Сычжуй, подходя к краю скального уступа. Некоторое время он упражнялся в равновесии, балансируя на самом краю обрыва. — Я все время думаю обо всем этом. Об исчезновении Цзэу-цзюня. О музыке. О призраках. Думаешь, кто-то пытается свести меня с ума?

Цзинъи сделал несколько танцевальных оборотов. Он остановился в последний момент, прямо перед самой пропастью, сделав вид, что с размаху падает в нее; по мнению Сычжуя, это было не очень смешно.

— Понятия не имею, — ответил он, — но мне это совсем не нравится. Это напоминает... то дело, ну ты понимаешь, с Вэй Усянем. Неужели ты не хочешь сообщить обо всем Ханьгуан-цзюню? — спросил он с надеждой. — Он бы точно знал, что мы должны делать.

Сычжуй не ответил. Они уже столько раз говорили об этом, что у него действительно не было желания приводить все аргументы заново.

— Ну, хорошо. — Цзинъи правильно понял его ответ, хотя он и не произнес ни единого слова. — Тогда у меня есть другая идея. Что ты думаешь о том, чтобы отправить кого-нибудь в Ланъя и попросить совета у старого мастера Линь Чэня?

В Архивы Ланъя обращались из самых дальних уголков Китая, чтобы получить ответы на важные вопросы, но эти ответы всегда было сложно понять. По правде говоря, они чаще множили проблемы, чем решали их. Поэтому Сычжуй только бледно улыбнулся и пожал плечами.

— Тебе мало загадок? — спросил он. — Хочешь добавить к ним еще одну?

— Можно хотя бы попробовать, — не унимался Цзинъи. — Даже если мы ничего не поймем из подсказок мудрецов из Архивов Ланъя, хуже, чем сейчас, все равно же не станет. А брат Фэн доберется туда меньше чем за два дня, он быстр, как ветер. Ему не помешает немного проветриться, он уже давно просит послать его с какой-нибудь миссией... именно так он выразился, «миссией», представляешь?.. потому что в Облачных Глубинах он чувствует себя голубем в клетке. Соединим приятное с полезным и отправим парня в Ланъя. Очень сомневаюсь, что кто-нибудь из мастеров будет возражать, — добавил он с усмешкой. — Они все равно не интересуются делами клана... то есть, что им есть и что жечь в своих курильницах. Ну что, ты согласен? Осчастливим младшего брата заданием?

Сычжуй некоторое время обдумывал все за и против, но вынужден был признать, что в одном Цзинъи прав: поймут ли они совет от старого мастера Линь Чэня или нет (если вообще получат его), положение в Облачных Глубинах не ухудшится. А может быть, новость, пришедшая из Архивов Ланъя, позволит им взглянуть на проблемы с совершенно другой стороны?

Сычжуй кивнул. Он по-прежнему не очень понимал, почему именно они, пусть и старшие из учеников, но всё же только ученики, а не полноправные члены клана, должны решать такого рода вопросы, — но, видимо, дело тут было не столько в понимании, сколько в способности действовать. «А я был так уверен, — подумал он с грустью, — что всё уладится, как только я вернусь домой». Он закрыл глаза и на мгновение вдохнул свежий горный воздух, по которому скучал столько недель, а затем, как бы случайно, взлетел ввысь, сделал выпад и приземлился по другую сторону скалы.

— Ну, хорошо же! — крикнул ему вслед Цзинъи, уперев руки в бедра. — Неужели господин Лань Сычжуй хочет второй раунд?

На этот раз он не совершал столько ошибок, сколько в начале тренировки, но всё равно с трудом поспевал за Цзинъи, который, похоже, усиленно тренировался всё время, пока Сычжуй бродил с Вэнь Нином, потому что теперь без труда отбивал любую, даже самую жесткую атаку. Они порхали по всему Столу (как окрестили это место) и были счастливы, что могут хоть ненадолго забыть о других делах. Счастливы, что они просто живут, дышат, и их тела работают так, как должно. Потом они спустились ниже, к Источнику Живой Воды, и пили, пока не утолили жажду, а когда решили, что пора вернуться в Облачные Глубины, Сычжуй стиснул плечо Цзинъи и сказал ему, что на рассвете, на крыльце Домика Травника, встретил главу клана Цзинь, Цзинь Гуанъяо.

Цзинъи посмотрел на него, как на сумасшедшего.

— Цзинь Гуанъяо мертв, Сычжуй. Напоминаю, если вдруг ты забыл. Ты сам был свидетелем его смерти... в некотором роде. Или ты хочешь сказать, что он вернулся из мертвых и теперь изводит Облачные Глубины?

Сычжуй не ответил, только протянул перед собой сюнь, найденный в Домике Травника.

— Сюнь? — Цзинъи поднял брови. — Ты меняешь инструмент? Мне показалось, что Ханьгуан-цзюню больше всего понравился цинь...

«Как мне объяснить ему? Как мне рассказать обо всем, что я испытал прошлой ночью и утром?» — с отчаянием подумал Сычжуй, но тут же пришел простейший ответ: медленно, спокойно и по порядку. Точно. Точно так же, как поступил бы на его месте Ханьгуан-цзюнь.

Он глубоко вздохнул и заговорил.

Он говорил (а Цзинъи слушал молча, что совершенно не было ему свойственно — и не предвещало ничего хорошего), пока не увидел на горизонте крыши первых павильонов.

— Цзинъи? — начал беспокоиться Сычжуй. — Ты что-нибудь скажешь?

Лань Цзинъи резко остановился посреди тропинки. Он посмотрел на Сычжуя с жестким блеском в глазах и безотчетно сжал пальцы на рукояти меча.

— Ты вернешься в эти развалины только через мой труп, — объявил он. — Ты слышишь? Даже не думай, что будешь там ночевать!

— Я должен вернуться. Это единственный способ узнать больше.

— Тогда я пойду с тобой. — Цзинъи пнул камешек, который покатился вниз, к ручью. — И я не желаю слышать никаких возражений!

Сказав это, он развернулся на пятках и двинулся дальше, не дожидаясь Сычжуя, который еще на мгновение застыл сзади, пока, наконец, не пустился бегом и не догнал друга как раз в тот момент, когда тот проходил через площадку.

До вечера они ни разу не вернулись к этой теме. Впрочем, у них было так много занятий, что на споры уже не оставалось времени. Прежде всего возобновились поиски главы клана — вернее, каких-либо следов, связанных с ним, ибо на то, что они найдут его в какой-нибудь из пещер или в одном из отдаленных павильонов для медитации, никто уже толком не рассчитывал. Сычжуй отправился проведать учителя, тщетно надеясь, что Лань Цижэнь всё-таки очнется, но увы, тот находился точно в таком же состоянии, что и накануне, и только выглядел еще хуже, словно лишь шаг отделял его от смерти. Попытки установить контакт — как обычные, так и через цинь — ничего не дали. Учитель всегда был очень упрям, и теперь он, видимо, решил, что продержится в своем отчаянии (горе, подумал Сычжуй еще раз, но вслух этого не сказал), пока не умрет от истощения.

Еще два-три дня, и всё будет кончено; Сычжуй покинул Павильон Молчания с тяжелым сердцем. Нельзя помочь тому, кто этого не хочет! Учитель был сильным заклинателем и смелым человеком, но даже самый сильный заклинатель и самый смелый человек может дойти до своего предела. А когда он пересечет этот предел... Сычжуй даже не хотел думать, что будет с Облачными Глубинами, когда рухнет эта последняя, пожалуй, самая важная их опора.

— Брат Сычжуй! Брат Сычжуй! — А-Лю, словно маленький шарик, прокатился по всей площадке и приземлился у ног молодого человека. — Я искал тебя весь день! Где ты спрятался?

— Целый день? А что скажет Мастер Историй? — Сычжуй погладил малыша по голове. — Помнится мне, ты сегодня должен был выслушать важные истории.

— Должен был... — А-Лю скривил рот. — Но я не слушал! Я смотрел на птиц.

— Птиц?

— Да! Вон, смотри, — он протянул руку в сторону ближайшего павильона. — Они там сидят. Такие белые, совсем не похожи на наших. Почему наши голуби уродливее этих, брат Сычжуй? Мы можем оставить себе тех, что сидят на той крыше?

Сычжуй посмотрел в ту сторону, куда указывал ребенок, и действительно увидел сидящих на крыше голубей, таких белых, что их безупречный цвет слепил глаза. Насколько он помнил, подобных птиц в Облачных Глубинах не разводили — здешние были гораздо меньше и в основном серые.

Интересно, откуда прилетела эта белоснежная парочка?

— Не можем, А-Лю, — твердо заявил он. — Эти птицы наверняка кому-то принадлежат! Они, наверное, принесли письма и скоро улетят.

— Письма? — удивился малыш.

— Да, письма. Ты тоже будешь писать такие письма и отправлять их с голубями, но сначала ты должен научиться рисовать знаки. Обещаешь, что будешь внимателен на следующих уроках?

Мальчик нахмурился. Кажется, смена темы ему не понравилась.

— А я должен? — спросил он, задрав голову вверх.

— А ты хочешь быть умным и писать письма?

А-Лю мгновение поколебался и тихо кивнул.

— Хочу.

— Тогда возвращайся скорее к мастеру! Тебя здесь больше нет! — Сычжуй принялся щекотать малыша так, что тот захохотал, а потом убежал на своих коротких ножках в Павильон Историй.

Сычжуй тяжело вздохнул.

«Очень хотелось бы знать, — подумал он, — что случилось с нашим главой клана. Почему он исчез? Куда ушел? Почему оставил свой меч?» Учитель, конечно, знал об этом больше — возможно, даже всё, — но он был последним человеком, которого можно было спросить об этом.

Он снова безотчетно достал сюнь и принялся перекладывать его из руки в руку. Поразмыслив, он отошел немного дальше — так, чтобы его не было видно с площадки, — затем спрятался между деревьями возле ручья и поднес инструмент к губам.

Первые звуки прозвучали... не очень хорошо, мягко говоря.

Сычжуй, хотя и предпочитал струнные инструменты, знал также азы игры на флейте — он практиковался в основном на поперечной флейте, но с сяо тоже мог бы справиться, — а вот с сюнем ему не приходилось иметь дело никогда в жизни. Опыт был новым и немного странным. Инструмент совершенно не хотел его слушать.

— Не думаю.

Слова прозвучали так неожиданно и так близко, что Сычжуй даже уронил сюнь на траву.

— Что, простите? — спросил он, смутившись.

— Я не думаю, я не могу сосредоточиться ни на одной проблеме. Всё просачивается сквозь меня, как сквозь сито. — В голосе звучала паника, смешанная с восторгом.

— Это хорошо. Не думай. Просто дыши.

Опять они здесь, подумал Сычжуй. Призраки. Он нигде не видел их, но отчетливо ощущал их присутствие. Неужели их приманила сюда его неумелая игра на сюне?

Он снова попытался извлечь из инструмента несколько неуверенных звуков.

— Мне нужно вернуться в Ланьлин.

— Останься.

Возле ручья показался чей-то силуэт. Мужчина поднял обе руки к голове, но передумал на полужесте и снова опустил их. Его руки на долю секунды сжались в кулаки.

— Отсюда я не смогу контролировать ситуацию.

— Останься, А-Яо.

Сычжуй еще раз дунул в сюнь, извлекая из него такую чудовищную фальшь, что все духи в округе должны были немедленно разбежаться из Облачных Глубин, но, как ни странно, те, что разговаривали у ручья, будто и не слышали ни звука. На фоне скал по-прежнему рисовался силуэт только одного человека, в то время как его спутник существовал лишь потенциально — важный, но всё же бестелесный участник диалога.

Руки главы клана Цзинь (который, кажется, еще не был здесь никаким главой — он не носил своей шапочки, а одежды у него были простые, лишенные обычной для Цзиней роскоши в материи и покрое) снова взметнулись вверх, вцепившись в волосы у основания головы.

— Хорошо, — раздался наконец тихий ответ, почти заглушенный шумом водопада. — Хорошо.

Сычжую пришлось прекратить дуть в сюнь — у него кончился воздух. Этой секунды хватило: когда он снова посмотрел в сторону ручья, там уже никого не было.

Он встал и подошел ближе, чувствуя на лице мелкие капельки. Близлежащий водопад был не слишком большим, но всё равно брызгал водой во все стороны, особенно здесь, где ручей разливался во что-то вроде небольшого озерца. Холодок, идущий от воды, немного отрезвил Сычжуя; по крайней мере, его мысли снова начали складываться в единое целое. То, что он видел на террасе, и то, что он видел минуту назад, убедило его, что осью этой загадки является именно Цзинь Гуанъяо, хотя Сычжуй пока не мог понять, по какой причине. Однако что-то подсказывало ему, что призраки, которых он видит и слышит, не имеют против него злых намерений. Они чего-то от него хотели, но вряд ли планировали причинить ему вред.

Неподалеку, за спиной Сычжуя, что-то зашуршало. Молодой человек молниеносно обернулся, хватаясь за меч, но вместо призраков, которых он подсознательно ожидал, увидел только бабушку-собирательницу, выходящую из-за деревьев с набитым мешком на спине. Старушка собирала растения, пропитанные духовной силой, и больше всего их росло именно здесь, на территории Облачных Глубин, по вполне понятным причинам. Лани неохотно пускали за ворота чужаков, но для нее делали исключение. Она была безобидной, к тому же не вполне в здравом рассудке. Растения она использовала, чтобы лечить жителей деревни и их скотину, а поскольку обладала крохами врожденной силы, то обычно правильно распознавала симптомы болезни.

— Доброе утро, бабушка. — Сычжуй вежливо поклонился и в этот самый момент заметил на траве какой-то предмет, который поначалу счел куском коры. Он быстро поднял его. Это была старая кожаная заколка, пропитанная влагой. — Вижу, урожай сегодня удался. Что вы ищете? Может быть, я могу указать вам дорогу?

Бабушка ахнула и поставила мешок на землю. Что-то в нем мерцало, возможно, лунная трава, которую добавляли в корм, чтобы коровы давали больше молока. Или, может, огненная трава, что помогала от диареи?

— А ты что? — Старушка окинула Сычжуя подозрительным взглядом. — Ты не торопишься, мальчик? Друзей не ищешь?

— Друзей? — Сычжуй помог завязать мешок и снова взвалил его на бабушкины плечи. — Я пришел сюда один, бабушка. Помедитировать. Никаких друзей со мной не было.

— Отойди немного, ты топчешь кровавые цветы, — пробормотала она, указывая палкой, служившей ей опорой, на стебли рядом с ногами Сычжуя. Юный заклинатель послушно отошел на несколько шагов. — Они растут только здесь, у самого ручья. Помедитировать ты пришел, говоришь... — начала она, но тут же оборвала себя, увидев, что Сычжуй опустился на колени и начинает срывать растения. Она замахала руками. — Нет, не трогай цветы, я сама их сорву! Ты же корни испортишь!

— Извините.

— Нечего извиняться, просто оставь кровавик в покое. — Что-то хрустнуло у нее в хребте, когда она нагнулась, чтобы сорвать растения. Тем не менее она упорно продолжала свою работу. — Иди лучше, догоняй друзей. Я видела их на опушке леса, у засохшего дерева. Один был в желтых одеждах, как боги добрые, желтых, как само солнце, а другого я знаю, потому что именно он разрешил мне приходить сюда.

Сычжуй отряхнул руки. Его белые одежды адепта были сплошь испачканы землей.

— Кто это был, бабушка? — спросил он, глядя на женщину с явным напряжением. — Кто разрешил тебе приходить сюда?

— Что значит кто? — искренне удивилась она. Очередные веточки, усыпанные кровавыми цветами, исчезали в маленьком кожаном мешочке. — Лань Сичэнь, ваш глава. Поторопись, мальчик, может, ты его еще догонишь!

* * *

Нет ничего таинственного в Запретной Библиотеке, когда у тебя есть от нее ключи, а потому Сычжуй, спускаясь по лестнице, вместо волнения — он весьма редко получал разрешение заглянуть сюда, может быть, раз пять или шесть за всю жизнь, — чувствовал, прежде всего, печаль.

Помещение было по-настоящему красивым, со вкусом обставленным, и, кроме того, полным свитков, за которые многие адепты перерезали бы себе горло. Он, однако, пришел не для того, чтобы изучать свитки или играть на цине новые, полные силы, мелодии. Его целью были вещи, перенесенные сюда из павильона главы клана.

Меч и сяо лежали на низком столике, столь же лишенные жизни, как любые другие предметы.

Только когда Сычжуй подошел ближе, осторожно ступая по отполированным до блеска доскам пола, с флейтой Лань Сичэня начало происходить нечто странное. На несколько мгновений та подпрыгнула, а следом задрожала, да так сильно, что затрясся сам столик под ней.

— Спокойно, — прошептал Сычжуй, как если бы обращался к испуганному ребенку. — Всё будет в порядке.

К сожалению, он оказался неправ. Стоило ему вытащить из рукава сюнь, как флейта буквально сошла с ума — взмыла в воздух и принялась вращаться вокруг своей оси, выстреливая вокруг искрами. Раздался протяжный, отчаянный звук, похожий на рыдание. Одновременно с этим сюнь в руках у Сычжуя нагрелся докрасна, и молодой заклинатель мог только уронить его — иначе бы обжег пальцы. Только меч остался неподвижен, словно бы то, что происходило вокруг, совсем его не касалось.

— Спокойно, — повторил Сычжуй, обращаясь скорее к себе самому, чем пытаясь угомонить инструменты.

Сюнь подпрыгнул тоже и повис на уровне лица Сычжуя. Только теперь он увидел, что под воздействием тепла на инструменте проявился какой-то рисунок: замысловатый растительный узор, отпечатанный в глине. Сюнь выглядел по-другому, почти что увеличился на глазах. Если у Сычжуя и были до сих пор какие-то сомнения, кому он принадлежал и какое тот занимал положение, то теперь он лишился их вовсе.

Это тоже было духовное оружие Лань Сичэня. И притом такое, о котором никто в Облачных Глубинах не имел понятия.

Сычжую не требовалось больше ничего проверять. Осторожно, сквозь ткань одежды, он схватил сюнь (всё-таки обжегшись при этом) и спрятал его в прежнем месте; стоило ему сделать это, как флейта последний раз крутанулась под самым потолком, а потом опустилась вниз, будто опавший лист, и ударилась о поверхность столика. Еще какое-то время она сияла внутренним светом, совершенно так же, как тогда, когда Лань Сичэнь извлекал из нее насыщенные духовной силой звуки, а потом погасла. Снова сделалась обычной сяо. Так же, как сюнь был просто сюнем, поднятым с пола в Домике Травника.

Сычжуй с тяжелым сердцем вернулся к своим обязанностям.

«Как это возможно, — думал он, согнувшись над бумагами, которые ему следовало разобрать вместо Учителя, — что, даже прожив здесь почти всю свою жизнь, я даже на миг не задумывался, что у Цзэу-цзюня могут быть какие-то тайны? Что мы, на самом деле, знали о Цзэу-цзюне? Он был главой клана и, с помощью Лань Цижэня, управлял им. Он занимался делами, которые нас, учеников, совершенно не интересовали: например, дипломатией. Порой вел у нас занятия, но чаще этот делал Ханьгуан-цзюнь, так что именно его мы признавали за нашего непосредственного старшего. Лань Сичэнь был, конечно, неотъемлемой частью Облачных Глубин, условием их существования, но был еще и... очень далек, будто звезда на небе. Мы не пытались до него дотянуться. Мы привыкли к мысли — или, вернее, нас к ней приучили с раннего детства, — что порядок, который установлен внутри клана, является наилучшим, и единственное, что мы должны делать, это позаботиться, чтобы всё оставалось по-старому».

— Так и просидишь здесь до ночи? — Уже смеркалось, когда в Павильон Свитков заглянул Цзинъи, нагруженный корзинами, полными фруктов. — Да хватит, завтра помогу тебе с учетными записями, потому что сам ты с ними точно не разберешься. Хотя, признаться, от тебя я ожидал большего.

Сычжуй закатил глаза, но вынужден был согласиться: в том, что касалось расчётов, Цзинъи действительно превосходил его на голову.

Но зато, даром что принадлежал к клану Лань, совсем не разбирался в музыке.

— Хорошо, — отозвался Сычжуй. — Ловлю на слове. Ты всё еще настаиваешь на том, чтобы подняться вместе со мной в Домик Травника? Не нужно, правда, — добавил он, с удивлением отмечая, что Цзинъи скривился, как будто выпил слишком много горькой настойки. — Не думаю, будто мне там что-то грозит... ну, может быть, кроме холода, потому что стены у домика немного дырявые.

— Лучше я тогда прихвачу несколько дополнительных одеял, — отрезал Цзинъи и отправился относить фрукты в хранилище.

После генеральной уборки Домик Травника выглядел... ну, довольно странно. Дядюшка Тун сдержал слово, и здесь теперь было очень чисто, но еще и немного пусто, а вдобавок — странно пахло, словно бы кто-то из адептов в пылу уборки разлил какое-то зловонное вещество. Сычжуй быстро зажег благовония и свечи, а Цзинъи тем временем подсуетился с чаем. Совсем немного — и они оба уже сидели на циновках с чашками в руках и глядели, как солнце исчезает за вершинами ближайших холмов.

Сычжуй вытащил из рукава сюнь и заколку для волос и положил их перед собой.

— Две вещи, — медленно проговорил он. — От двух людей. И два посетивших меня духа.

— Ты уверен, что это духи? — Цзинъи уже успел прикончить содержимое своей тарелки. — Потому что как по мне, здесь что-то не так.

Сычжуй покачал головой.

— Ты прав, я выразился неточно. Две тени. Или два эха. Так тебе больше нравится?

— Больше, — согласился Цзинъи. — Пока ты трудился в Павильоне Свитков, я пошел в библиотеку, потому что эти твои видения не давали мне покоя. Просмотрел там парочку свитков. Это не похоже на призраков, Сычжуй, те ведут себя по-другому, более... агрессивно? — Он нахмурился. — Ну, в любом случае, они больше вмешиваются в события, а твои, кажется, обитают в своем собственном мире. Не пытаются напасть на тебя. Только повторяют то, что случилось давным-давно.

Сычжуй в задумчивости сделал глоток чая. Цзинъи попал в самую точку насчет того, с каким явлением они имели дело. С чем-то вроде эха, ходившего по Облачным Глубинам, — одним богам известно, как давно. А может, и не давно — только с тех пор, как Цзэу-цзюнь растворился в воздухе? Трудно было сказать наверняка: у них не было доказательств ни того, ни другого.

— Ты в самом деле видел сегодня Цзэу-цзюня? — спросил Цзинъи. В его голосе звучала надежда. — Тогда, у ручья?

«Наверное, он всё еще надеется, что Лань Сичэнь вернется», — подумал Сычжуй, поглаживая кончиками пальцев лежащий рядом с ним сюнь. Инструмент вновь выглядел таким невзрачным, чуть ли не... сермяжным, что мысль о какой-либо его связи с главой клана казалась почти смехотворной.

— Нет, не я, — ответил он, наконец, в соответствии с истиной. — Бабушка-сборщица видела, но ты же ее знаешь: она с таким же успехом могла говорить как о том, что было недавно, так и о том, что видела десять лет назад. Кроме того, мы понятия не имеем, видела ли она реальных людей или их отголоски. У нас ни о чем нет никакого понятия, Цзинъи, — закончил он почти с отчаянием. — Мы заблудились, точно дети в тумане! Что мы вообще знаем про Лань Сичэня?

— Ну-у... — начал Цзинъи, но следом прервался, чтобы доложить себе овощей с другой тарелки. — Мы знаем, что он втайне играл на сюне и даже на пастушьих флейтах, отличался странными предпочтениями в жилище, разбирался в травах, а еще любил бродить по горам вместе с Цзинь Гуанъяо.

Цзинь Гуанъяо. Да. Всё сводилось к этому человеку.

Сычжуй поднял заколку для волос. Она погнулась и покоробилась от влаги, но рисунок на ней сохранился очень хорошо и удивительно напоминал тот, что под влиянием жара проявился на сюне: переплетение веточек, мелких цветов, лунных и солнечных узоров.

— Ты хорошо помнишь Цзинь Гуанъяо? — спросил он, вертя заколку в пальцах. — Тех времен, когда он появлялся в Облачных Глубинах?

Цзинъи помолчал, грея руки об чашку с чаем. За окнами Домика Травника сделалось почти совсем черно. Где-то вдалеке, среди деревьев, перекликались ночные птицы.

— Не носил шапку, — выпалил он наконец. — Он не носил тогда эту дурацкую шапку... или не носил ее вообще в Облачных Глубинах. Это я точно помню. Знаешь, — добавил он спустя какое-то время, — когда я теперь об этом думаю, то мне кажется, что он здесь часто бывал. Забавно, я ведь совсем не обращал на это внимания!

Он был прав, определенно. Сычжуй пришел точно к такому же выводу. Когда он мысленно обращался ко временам до возвращения Вэй Усяня, глава клана Цзинь возникал в его разуме, точно настойчивый сон: всегда присутствующий, хоть и несколько в стороне, а оттого до какой-то степени незаметный. Он ничем не напоминал того человека, чье падение Сычжуй наблюдал несколько месяцев назад. Он выглядел моложе... гораздо моложе, и вместо вежливой улыбки политика и дипломата на его лице можно было видеть другую — менее эффектную, но, определенно, более искреннюю. Этого человека Сычжуй не боялся (что он отметил с удивлением), равно как и не чувствовал к нему отвращения. Ему только было удивительно: как в одном человеке могут сосуществовать столько противоречий.

Сычжуй поднял сюнь к губам и сыграл несколько звуков.

Цзинъи поперхнулся чаем.

— Умоляю, только не это! — фыркнул он. — Я глух, как пень, но даже я могу понять, когда кто-то так немилосердно фальшивит!

Сычжуй не смог заставить себя обидеться. Тем более, что Цзинъи был прав.

— Духам... это не мешало, — сказал он только. — Мне даже казалось, что сюнь их привлекает.

— Это мертвые тени, Сычжуй! А я живой и очень прошу тебя прекратить эти кошачьи вопли. Пойдем спать? — Цзиъни широко зевнул. — Ты говорил, что странные вещи здесь происходят перед рассветом, так что, наверное, стоит сначала немного выспаться?

— Всё так, — согласился Сычжуй. — Но если будешь храпеть, окажешься на террасе, предупреждаю заранее.

— Да ну? — Цзинъи уже поднялся и застилал постель. К сожалению, кровать в Домике Травника была только одна, что означало — придется потесниться, и ни в одном из молодых людей это не вызывало чересчур теплых чувств. — А если вы, господин Лань Сычжуй, будете пихаться, как тогда, зимой, в Павильоне Упражнений, клянусь, что сброшу вас на пол! Кто бы мог подумать, — фыркнул он. — Такой вроде бы уравновешенный, медитирует часами, а ночью лягается, как бешеный осел!

Они еще немного попререкались, убрали за собой после ужина, а следом, наконец, легли спать, и не прошло даже пяти минут, как оба уже похрапывали на два голоса, безразличные к любым тайнам Облачных Глубин.

Только утренний свет заставил Сычжуя пробудиться ото сна.

«О нет, — простонал он про себя. — Неужели я пропустил час теней?»

Он сел, протирая глаза и пытаясь прогнать из-под век остатки сонного оцепенения. Цзинъи, конечно же, спал без задних ног, так широко растянувшись на постели, что для Сычжуя осталось только немного места на самом краешке. По некоторому рассмотрению, Сычжуй решил оставить его в покое и отомстить как-нибудь потом. Вместо этого он опустил ноги на пол и вздрогнул — холодные доски сразу же выстудили ему пятки.

В Домике Травника было очень холодно. Настолько, что для того, чтобы вылезти из-под одеяла, требовалось столько же храбрости, как для сражения с чудовищем.

Но зато рассвет своей красотой искупал все страдания.

Сычжуй накинул на себя всё, что только мог, включая дополнительное одеяло, которое принес Цзинъи, заварил чай, а потом, в точности, как и накануне, вышел на террасу, чтобы насладиться видом.

То, что за этим последовало, тоже выглядело очень похоже.

Терраса не была пуста. У одного ее края, там, где перила почти заслоняли вид на камни и поток, за столом, перенесенным сюда из центрального помещения, сидел мужчина в бело-голубых одеждах клана Лань. Он что-то читал, подперев голову ладонью, и его длинные, ничем не стянутые волосы развевал ветер. Сычжую не составило труда узнать его: то был глава клана, Лань Сичэнь. Их пропавший Цзэу-цзюнь. Он перевернул страницу, взял чашку с чаем, стоявшую неподалеку от его руки, сделал глоток, а потом поставил ее на прежнее место. Он, казалось, не замечал, что за ним наблюдают, и вел себя совершенно свободно. Время от времени он отрывал взгляд от текста и смотрел на горы, поправлял волосы, падавшие на глаза, и первые лучи солнца рисовали на его одежде мерцающие узоры теней.

На этот раз скрип досок не спугнул духа, и Сычжуй, затаив дыхание, глядел, как на террасу выходит другой человек. Тот прошел всего на волосок от Сычжуя (можно было бы протянуть руку и прикоснуться), но не обратил на него никакого внимания, словно молодой заклинатель был для него совершенно невидим. В руках у мужчины был плащ из плотного материала. Или, может, одеяло? Нет, пожалуй, именно плащ. Осторожно ступая по скользким доскам, он подошел к Лань Сичэню и набросил плащ ему на плечи, на что тот ответил улыбкой и задержал руку Цзинь Гуанъяо в своей ладони чуть дольше, чем это было необходимо.

— Спасибо, — сказал он, опуская книгу на колени. — И в самом деле немного похолодало — погода меняется. Выпьешь со мной чаю?

— Разумеется. — Цзинь Гуанъяо придвинул к столу второе кресло. — За тем и пришел. А это что? — Он протянул руку к манускрипту и улыбнулся одними глазами. Сычжую в очередной раз подумалось, что это совсем другая разновидность улыбки, чем те, которые глава клана Цзинь оставлял для всего остального мира. — Поэзия? Что бы на такое сказал Лань Цижэнь?

Лань Сичэнь слегка потянулся. Он посмотрел на Цзинь Гуанъяо, и в глазах у него замерцали непослушные искорки.

— Ты кое-чего не знаешь о моем дяде, А-Яо. Например, о том, что касается содержимого его личной библиотеки. Когда я был маленьким, то несколько раз влезал туда...

— В самом деле?

— ...и только один раз меня поймали. Подожди. — Он отложил книгу и потянулся за чайником. — Я сам тебе налью. Я привез этот чай прямо из Юньнани, так что он тебе наверняка понравится.

Сычжуй не должен был чувствовать запах несуществующего чая, и всё же аромат — удивительно свежий, терпкий и очень крепкий — донесся до него с еще одним дуновением ветра. Ему странно было наблюдать эту сцену, которая отчего-то казалась ему слишком интимной, но и отвести взгляд он тоже не мог. Себе он объяснял это так: он не увидел бы ничего подобного, если бы кто-то не хотел ему это показать. Он должен был решить загадку до конца! А потому вместо того, чтобы вернуться в дом, как велел рассудок, он остался на месте, прислонившись к холодной шероховатой стене Домика Травника, весь дрожа, несмотря на множество слоев ткани, наброшенных один поверх другого. Его собственный чай — гораздо худшего качества, чем тот, который пили духи, — давно остыл. Сквозь окно из спальни доносилось мирное похрапывание Цзинъи.

— Ты был прав, вкус восхитительный. — Цзинь Гуанъяо сидел так близко от Лань Сичэня, что они соприкасались руками. Когда он потянулся через весь стол, чтобы достать до вазы с фруктами, пальцы главы клана Лань на какое-то время запутались в его волосах. — Отложишь немного для меня, чтобы я мог отвезти в Ланьлин?

— Конечно, ты получишь всю банку целиком. И кроме того... — Лань Сичэнь протянул руку за предметом, лежавшим на меньшем столике, под еще одной книгой. — Я хотел бы, чтобы ты забрал с собой кое-что еще.

Цзэу-цзюнь закрыл глаза, и серебряный поток заструился из-под его пальцев, обволакивая какую-то вещь, которую Сычжуй поначалу не признал, — зато Цзинь Гуанъяо узнал сразу, судя по тому недоверию, какое отразилось у него на лице. Эта самая вещь, что заканчивалась длинной белой кистью из тщательно уложенных нитей, вспыхнула на краткий миг и погасла. А следом пролетела над столом и опустилась прямо поверх руки главы клана Цзинь, в которой по-прежнему была зажата чайная чашка.

«Я даже и не знал, что он грыз ногти», — совершенно некстати подумал Сычжуй, глядя, как эта рука, на самом деле не то чтобы красивая, с израненными кончиками пальцев, отпускает чашку, чтобы коснуться Знака Перехода.

А это был именно Знак Перехода. Ключ, который в любое время дня и ночи, без какого-либо контроля со стороны стражей, позволял войти в Облачные Глубины. Мало кто вне клана мог пользоваться такой привилегией. Насколько Сычжуй был осведомлен, таких людей было... да, только трое, ну или четверо, хотя, например, странствующая заклинательница Баошань санжэнь не пользовалась такой возможностью вот уже много десятилетий.

Голос Цзинь Гуанъяо, когда он наконец заговорил, звучал немного глухо.

— Я не могу это принять.

Лань Сичэнь внимательно посмотрел на него, а затем перехватил его ладонь, вложил туда Знак Перехода и сжал на нем его пальцы. Сквозь сплетенные ладони сочились струйки серебристого света.

— Можешь. Я хочу, чтобы он был у тебя. Ты сделаешь это ради меня, А-Яо?

Сычжуй сглотнул слюну. Ладони у него были мокрые от пота. Он знал, конечно, что ничего из того, что он только что видел, не происходило на самом деле — вернее, случилось давным-давно, в совсем другом мире, — но, несмотря ни на что, чувства этих двоих ударяли в него, словно стрелы в мишень. Он чувствовал так много всего одновременно — своего и чужого, вперемешку, — что с трудом ориентировался в собственной голове. В конце концов, он прижал пальцы к виску и силой воли заставил себя дышать спокойнее. Между тем, Цзинь Гуанъяо — не то циничное чудовище, что чужими руками совершило столь много преступлений, а просто молодой человек со слишком выразительным лицом и сверкающими от эмоций глазами, — медленно кивнул. Лань Сичэнь отпустил его ладонь и кончиками пальцев, еще блестящих от силы, которую использовал для активации Знака, обвел контур его лица, останавливаясь, наконец, на губах.

— Это хорошо, — произнес он тихо. — Я очень рад этому.

— Сычжуй, ради всех богов, ты заболеть хочешь?!

Сычжуй резко моргнул. Казалось, его только что ударили по лицу. Контраст между тем, чему он только что был свидетелем, и резким, полным упрека, голосом Цзинъи (более реальным, чем всё другое) был настолько велик, что он остолбенел.

— Тише, Цзинъи, я...

Он хотел предупредить того, чтобы не выходил на террасу, не говорил, даже не дышал, но было уже слишком поздно — духи исчезли, а вместе с ними и аромат чая из Юньнани. Только отголоски их чувств еще клубились в голове Сычжуя, который вдруг ощутил что-то, чего не чувствовал вот уже очень, очень давно.

Гнев.

— Да тут чуть ли не мороз! — Цзинъи, закутавшись в плащ, встал с ним рядом. Его волосы и нижняя одежда были в беспорядке, что означало — проснулся он всего самую малость назад. — А ты выходишь на улицу... ну хорошо хоть одеяло захватил... полюбоваться на восход солнца?

Внутри Сычжуя что-то оборвалось. Вместо того, чтобы повести себя так, как должно, с полнейшим спокойствием (Ханьгуан-цзюнь никогда не одобрял истерик), он прошипел:

— Оставь меня в покое! — И, оттолкнув друга в сторону, бросился в дом в такой спешке, что сбил с полок несколько банок с травами. Точно вихрь, он промчался сквозь весь Домик Травника, а затем выбежал с другой стороны, ничуть не беспокоясь о том, что выглядит, точно сумасшедший, в наряде, ничуть не подобающем серьезному молодому заклинателю из клана Лань. Он промчался по каменистому спуску так, словно за ним кто-то гнался. Гнев и духовная сила распалили его до такой степени, что он больше не чувствовал холода, а когда он добрался, наконец, до тренировочной площадки, ему было так жарко, что охотнее всего он разделся бы прямо до исподнего.

— Брат Сычжуй, что тако... — начал было адепт, исполнявший обязанности стража перед Павильоном Молчания, но Сычжуй не дал ему договорить.

— Мне нужно увидеть Учителя.

— Но...

— Отойди, младший брат, — попросил он, силясь оставаться спокойным. — У меня сейчас нет времени объяснять.

Дым траурных благовоний был еще гуще, чем раньше, почти до черноты, и напоминал полосы темной духовной силы. Сычжуй, по-прежнему одержимый чувствами, с которыми не мог справиться (и которые принадлежали не ему), подбежал к стойке и сбросил курильницу наземь. Одну, потом и следующую, и, в конце концов, самую большую, установленную в центре помещения. Обеспокоенные шумом адепты заглянули в павильон, но никто не осмелился вмешаться. Что-то в облике Сычжуя подсказывало им, что лучше отойти и подождать, пока всё более-менее не успокоится.

— Это благовония не для медитации, а для траура, — сказал он громко, становясь перед возвышением, на котором неподвижно сидел Лань Цижэнь. — Цзэу-цзюнь не исчез, и его не похитили, он просто ушел навсегда. Я знаю об этом, Учитель. И я также знаю, почему он выбрал именно такой Путь.

Только сейчас он вспомнил о поклоне, так что поклонился низко и почтительно, как велел обычай. Он чувствовал, как быстро и сильно бьется его сердце.

— Лань Сичэнь ушел добровольно, — повторил он уже чуть тише, потому что злость, овладевшая им в Домике Травника, стала уступать место грусти. — Потому что не хотел жить в мире, в котором не осталось любви.

«Он собирался уйти раньше, — подумал Сычжуй одновременно с этим. — Тогда, в храме, когда история главы клана Цзинь подошла к концу, а с ней и многие другие истории. Я ведь был там. Я всё видел. И всё-таки не смог сделать правильный вывод».

Поначалу ничего не произошло. Разбитые курильницы в предсмертных судорогах выплевывали последние клубы дыма, на тренировочной площади ударили в гонг, что означало еще один безвозвратно минувший отрезок суток. Потом, однако, Лань Цижэнь вдруг напрягся, выдохнул, поднял голову... только затем, чтобы сжаться, точно проколотый фонарик, и осесть на землю, выплевывая сгустки темно-красной крови.

— Помогите! — крикнул Сычжуй, бросившись на колени рядом с Учителем. — Кто-нибудь, позовите Мастера Целителя!

И тогда в Павильоне Молчания разразился хаос.

* * *

Он и сам не знал, сколько просидел на лестнице перед Павильоном Молчания, глядя на собственные окровавленные руки, но, должно быть, прошло немало времени, потому что у него онемели все мышцы.

Мастер Целитель сказал, что Лань Цижэнь, выплюнув «отравленную кровь», должен восстановиться.

«Это хорошо», — подумал Сычжуй, услышав об этом, но он так устал, что не мог даже обрадоваться. Адепты разошлись по своим делам, мастера вернулись в павильоны, а он, совершенно неспособный к каким-либо действиям — даже пойти и вымыться, — сидел на ступеньках и пытался вернуть себе душевное равновесие, хотя с таким же успехом мог попытаться поймать ветер дырявым мешком.

Он все еще не был уверен — то ли он чуть не убил Лань Цижэня, то ли, наоборот, спас его. Или то, что произошло, на самом деле не имело никакого отношения к откровениям, с которыми он пришел к нему, а было результатом длительного напряжения духовных сил?

Он даже не заметил, что голуби — та белая, чужая пара, привлекшая внимание маленького А-Лю, — сорвались с крыши и уселись неподалеку, впившись в него черными бусинками глаз. Сычжуй бездумно смотрел на них, пока его разум был занят другим, а они смотрели на него и время от времени негромко ворковали.

Наконец один из них, более смелый, подошел ближе, почти к ногам Сычжуя, потом захлопал крыльями и вдруг вспорхнул ему на плечо, вцепившись когтями в ткань халата.

— Уходи, — сказал Сычжуй и махнул рукой, но безуспешно. Голубь даже не вздрогнул. — Иди домой, где бы он ни был!

— В Ланьлине, — ответил кто-то, подошедший как раз со стороны хозяйственных построек. Это был дядюшка Тун, потный и черный от копоти. — Это голуби из Ланьлина, молодой хозяин Сычжуй, мы таких не разводим. Наши...

— ...серые и намного меньше, да, я знаю. — Сычжуй с новым интересом посмотрел на второго голубя, который склонил голову, словно прислушиваясь к их разговору. Тот, взяв пример с товарища, тоже придвинулся ближе, но занять другую руку не решился — довольствовался коленями.

— Кажется, они прониклись к вам чувствами, хозяин Сычжуй, — рассмеялся дядюшка Тун, хлопнув руками по бедрам. — Умные птицы! Я их хорошо знаю, они часто прилетали сюда, то один, то другой, а иногда и оба одновременно. Я даже подготовил им отдельную кормушку в голубятне, чтобы они не спорили за место с нашими. В последнее время я их давно не видел, — добавил он через некоторое время, — но, видно, вернулись на старое место. Смотрите, у одного даже к ноге привязана желтая лента!

И правда, к правой лапке птицы кто-то привязал ленточку в цветах клана Цзинь, однако никакого футляра с письмом при ней не было. Казалось, на этот раз голуби не принесли в Облачные Глубины никаких известий.

— Я слышал, Лань Цижэнь очнулся? — заметил дядюшка Тун.

Молодой заклинатель протянул руку и осторожно коснулся голубя. Птица не только не убежала, но даже заворковала с явным одобрением, позволив поглаживать себя по нежным, как шелк, перьям.

— Не совсем, дядюшка, но Мастер Целитель настроен на лучшее. Он говорит, что Учитель скоро поправится, и к тому же...

— Кыш! Пошли отсюда, дармоеды!

Этого голуби уже не могли снести, и оба почти одновременно сорвались в полет, отчаянно хлопая крыльями. Они приземлились на ближайшую крышу, а Лань Цзинъи присел на ступеньки рядом с Сычжуем и обнял друга за плечи.

— Ты похож на кровавого призрака, — заявил Цзинъи, глядя на него со смесью беспокойства и сожаления. — Почему бы тебе не пойти помыться?

— Правильный совет, молодой хозяин Цзинъи! — подхватил дядюшка Тун. — Тогда почему бы мне не приготовить бадью с горячей водой?

— Готовь, готовь, тебе тоже пригодится. — Цзинъи окинул его измазанное лицо неодобрительным взглядом, на что дядюшка Тун смущенно кивнул и исчез за павильонами.

Сычжуй, не найдя никаких аргументов против (кроме детского «мне не хочется»), согласился на всё и даже позволил отвести себя в купальню. При этом он чувствовал в ногах странную слабость, в чем обвинял пережитое недавно потрясение. Как хорошо, что Лань Цижэнь вышел из транса, подумал он еще раз, с облегчением избавившись от грязной одежды. Вода, как и обещал дядюшка, была приятно теплой и успокаивала тело. Жаль только, что кровь смывалась с кожи не так легко, как хотелось бы Сычжую.

— Не бойся, я не вхожу и не смотрю. Посижу здесь, за ширмой, — объявил Цзинъи через некоторое время. Видимо, он всё уладил и вернулся в купальню, чтобы послушать рассказ о последних событиях. — Расскажешь, наконец, что такое ты сказал Учителю, что он чуть не сошел с ума?

— Цзинъи! — Сычжуй возмущенно шлепнул рукой по воде.

— Что Цзинъи? — фыркнул тот. — Жаль, что ты сам себя не видел! Ты вывалился из Домика Травника, как будто в тебя вселились демоны! Младший брат рассказал мне, что ты разбил все курильницы в Павильоне Молчания и даже накричал на Лань Цижэня.

— Неправда.

— Курильницы действительно разбиты, я сам проверял.

— Неправда, что я кричал, — сказал Сычжуй, и ему пришлось прикрыть глаза, потому что кто-то отодвинул ширму, пропустив в купальню полосу яркого света.

Незваным гостем оказался не его друг, как он сперва решил, а старый и хрупкий, как фарфор, Мастер Историй, для которого дядюшка Тун приготовил соседнюю бадью.

— Извините, — сказал он с улыбкой. — Не думал, что застану здесь кого-нибудь в такой час... обычно я один, только я и мои мысли. Лань Сычжуй, я прав?

— Да.

— Я слышал, мальчик, что ты отлично справляешься. Ханьгуан-цзюнь наверняка был бы тобой доволен.

Ширмы вернулись на свои места, и купальню наполнил розовый аромат, такой сильный, что стало трудно дышать. Сычжуй на несколько секунд погрузился с головой — подводный мир, даже в бадье, был тих и спокоен, в отличие от того, что на поверхности, — а потом резко вынырнул, разбрызгивая пенистую воду.

Цзинъи убежал, смущенный присутствием Мастера Историй, которого всегда немного боялся (непонятно почему, ведь это был самый мягкий из наставников в Облачных Глубинах), так что некоторое время царила тишина, если не считать треска горящих бревен и бормотания отогревшегося в тепле старика. Сычжуй почувствовал, что его охватывает сонливость, поэтому, услышав вопрос: «Слышал ли ты, дорогой мальчик, рассказ о Мастере Дао, которого одолело отчаяние?», сначала решил, что ему показалось.

— Ты знаешь историю о Мастере Дао, которого одолело отчаяние? — повторил Мастер Историй, и голос его казался совсем другим, чем в начале, когда он здоровался с Сычжуем у входа в купальню. Звучный и гораздо сильнее.

Сила практически вибрировала в нем.

— Нет, не знаю.

— В таком случае слушай. Мастер Дао, один из самых благородных мужей своего времени, бродил по миру, борясь со злом, которого в те дни было куда больше, чем сейчас, и было оно куда сильнее. Его сопровождал брат, такой же храбрый и благородный. Они бродили целыми днями, а ночами охотились, и каждая их охота становилась песней. Но однажды удача покинула их: они попали в засаду, и слишком много оказалось врагов для них двоих. Черный меч погиб, пронзенный отравленным клинком, и дух его покинул тело и исчез из этого мира навечно, ибо не существовало другого сосуда, крови от крови, плоти от плоти, в которую он мог бы воплотиться. Мастер Дао, Белый меч, понял это сразу, но не смог с этим смириться. Сначала, в течение семи дней и ночей, дух мастера боролся с тьмой, которая залегла в его голове, — и победил ее, и тьма впиталась в землю, делая ее бесплодной во веки веков. Затем, три дня и три ночи, он так обильно плакал, что его слезы образовали озеро, которое затопило луга, пока, наконец, его глаза не высохли раз и навсегда, и в них больше никогда не сверкала влага. Затем он танцевал с мечом, высоко в горах, там, где летают только хищные птицы, и делал это три дня и три ночи без отдыха. Говорят, он сходился в бою с собственной тенью, пока, наконец, его тень не вцепилась ему в горло и не лишила духовной силы. Наконец, окровавленный и измученный, он сел на камень и заиграл на сюне. Ах! Никогда раньше и никогда позже не слышали такой игры! Плакали с ним горы, плакали потоки, плакала даже луна в небе, и вот, после трех дней и трех ночей, само Отчаяние было так тронуто его печалью, что явилось к Мастеру Дао и сказало: «Пойдем со мной, и я утешу тебя!» «Как ты можешь утешить меня? — спросил он. — Я потерял всё, что любил, и у меня ничего не осталось». «Тогда почему ты так крепко держишься за землю?» Отчаяние было удивлено, потому что не могло понять суть Пути, так же, как Мастер Дао не мог понять Отчаяние. «Оторвись от нее, Белый меч, и я обещаю, ты обретешь покой!» Мастер Дао закрыл глаза и думал, думал очень долго, и между тем день превратился в ночь, а ночь в утро, пока, наконец, он не посмотрел Отчаянию в глаза и не ответил: «Хорошо, я пойду с тобой!» Так оно и случилось. Сначала люди еще видели Мастера Дао на горных тропах, говорили ему «доброе утро» и угощали хлебом, но вскоре он стал похож на тень, и только дети и безумцы находили его отражение в быстрых ручьях. Потом он исчез совсем. Неужели Отчаяние выполнило свое обещание? Этого никто не знает. Нам остается верить, что так же, как луна встречает солнце на рассвете, как мелодия сюня встречает ухо нетерпеливого слушателя, так Белый меч с Черным тоже когда-нибудь встретятся и обретут должный покой.

Голос смолк, и снова раздалось довольное бормотание старика.

Сычжуй даже не заметил, что у него остыла вода. Он еще долго сидел в бадье, вертя в голове слова истории, которую только что услышал, но в конце концов решил, что такое сидение ничем ему не поможет, а только сведет с ума окончательно. Поэтому он попрощался с Мастером Историй (который, казалось, не помнил, что он что-то рассказывал), надел чистые одежды и побежал искать Цзинъи, надеясь, что друг крутится где-то поблизости в ожидании последних новостей.

И он был прав. Он поймал Цзинъи возле Павильона Свитков.

— Ты должен мне помочь, — выдохнул Сычжуй, хватая его за руку. Мокрые волосы прилипли к его шее, и вода стекала на спину халата. — Это очень важно!

Цзинъи нахмурился.

— Что, мы собираемся вдвоем нападать на враждебное государство? — спросил он в шутку. — Даже не пообедав?

Сычжуй отрывисто покачал головой.

— Мы построим часовню, — пояснил он.

* * *

Цзинъи так рванулся вперед, что Сычжуй даже не пытался за ним угнаться — все равно не получилось бы. Впрочем, здесь никак нельзя было заблудиться: тропинка была всего одна и вела прямо наверх, к скалистым вершинам. Он шел медленно, прогулочным шагом, останавливаясь каждую минуту, чтобы сорвать какую-нибудь траву или сыграть пару нот на сюне, а голубь — тот, что поменьше, из белой ланьлинской пары, — кружил над его головой с явным нетерпением.

Собственно, голуби и были их проводниками.

— Ты, наверное, сошел с ума, если думаешь, что я буду бегать по горам за какой-то пернатой крысой! — возмутился Цзинъи, услышав задумку Сычжуя, но быстро забыл о своей неприязни, заглядевшись на птицу, которая то исчезала между кронами деревьев, то появлялась снова. В конце концов оказалось, что именно Цзинъи и более крупный из голубей указывают дорогу, а Сычжуй со своим пернатым спутником плетутся позади, словно бы не выдержав слишком быстрого темпа.

— Лети, если хочешь, — сказал Сычжуй голубю. Разговаривать с птицами было не слишком умной идеей, но за последние часы он успел к этому привыкнуть. Кажется, ему это даже нравилось. — Мне еще надо... кое-что попробовать. — Он махнул голубю сюнем. — Скоро догоню, обещаю!

Голубь сел на ближайшую скалу и даже не вздрогнул. Он только впился в Сычжуя бесстрастным взглядом.

— Ну ладно, как хочешь, — вздохнул он. — Только не говори, что я не предупреждал! Цзинъи прав, я ужасно фальшивлю.

Он действительно помнил мелодию, которую услышал ночью в Домике Травника, и которую — теперь он был в этом уверен — Лань Сичэнь играл когда-то для Цзинь Гуанъяо. Он помнил ее так хорошо, что, когда попытался воспроизвести ее на цине, пальцы сами находили нужные струны. К сожалению, когда он играл то же самое на сюне, ничего не получалось — ноты звучали вразнобой, что-то хрипело и визжало, а мелодия ничем не напоминала прекрасный прототип. Сычжуй даже думал, что причина в самом сюне — он был, в конце концов, духовным оружием Цзэу-цзюня и мог не пожелать себе другого господина. Но когда он для проверки взял другой сюнь, позаимствованный из Павильона Инструментов, результат был тот же самый. «У меня просто нет к этому таланта», — решил он наконец. Это был самый логичный вывод — он, Лань Сычжуй, адепт, наделенный отличным слухом и чувствительностью к музыке, совершенно не справлялся с духовыми инструментами. Цзинъи был прав, его предназначением был цинь... ну, возможно, еще какие-нибудь струнные, но игра на сюне безусловно оставалась за пределом его возможностей.

Тем не менее, Сычжуй не прекращал попыток извлечь из сюня нечто большее, чем несколько фальшивых нот. Возможно, это было так же глупо, как разговаривать с голубями, но что-то подсказывало ему, что настанет момент, когда мелодия, которую он услышал в Домике Травника, должна будет прозвучать заново. И кто, если не он, сможет сыграть ее тогда?

Силуэт Цзинъи уменьшался и уменьшался, пока не исчез совсем, когда он миновал выступ скалы, торчащий рядом с тропинкой, словно указательный палец. Куда их вели голуби? Где, по их мнению, должна стоять святыня? Сычжуй еще не знал этого, но был уверен, что рано или поздно он всё узнает, как узнал другие вещи. Он сел на камень и снова оживил сюнь своим дыханием. Солнце нежно согревало ему шею, а ветер, в этот день исключительно мягкий, овевал щеки и лоб.

«Вы приходили сюда после его смерти? — пронеслось у Сычжуя в голове, хотя он и сам уже не знал, о ком он на самом деле думает: о Белом мече из рассказа мастера или, может быть, о Лань Сичэне. — Неужели именно здесь вы зачаровали музыкой отчаяние, так что оно решило вам помочь?»

Он медленно и неумело воспроизводил звуки, которые в его памяти переливались, как вода в ручье, а теперь напоминали камни, падающие на дно реки. Тем не менее краем глаза он заметил какое-то движение справа, поэтому повернулся в ту сторону, не прерывая игры ни на секунду. Между скалами мелькали длинные волосы с вплетенными в них лентами синего цвета, а белый траурный халат обметал опушку цветущих кустарников и на долю секунды зацепился за выступающий камень. Он еще видел его: стройный силуэт, голова высоко поднята, ноги едва касаются земли, — но туман уже стирал фрагменты эскиза. Человек — призрак — тень — растворился в воздухе. Сычжуй продолжал играть, чувствуя, как по щекам текут слезы. Наконец он оторвал сюнь от губ, грустно улыбнулся и двинулся дальше, с голубем, хлопающим крыльями прямо над его плечом.

Цзинъи ждал его у самого перевала, немного раздраженный и немного скучающий. Лицо у него покраснело от напряжения.

— Где ты был? — спросил он резко. — Я уже думал, что ты свалился в какую-то пропасть! Твой голубь, кажется, что-то нашел, только посмотри. — Он махнул рукой в сторону скал, тех самых, которые Сычжуй видел снизу, когда играл на сюне. Тех, между которыми исчезла тень Лань Сичэня. — Он давно там сел и сидит!

— Это не мой голубь, — запротестовал Сычжуй, но Цзинъи только пожал плечами. — Я знаю эти скалы, это же Дворец Духов! Мы сюда убегали, когда были маленькими, помнишь? Мы тогда играли, будто это крепость, которую мы должны защитить от нашествия врагов.

— Такое забудешь, — пробормотал Цзинъи. — У меня до сих пор болит спина, когда я вспоминаю плети, которые мы получили после одного из таких побегов... Кстати, вполне подходящее название. Дворец Духов. Идеальное место, чтобы построить святыню.

— И то верно.

— Но ты уверен, что это правильно? — На этот раз Лань Цзинъи смотрел уже серьезно. Он нахмурил брови. — Тело главы клана не найдено. Никто не знает, действительно ли он умер. Я не уверен, что мы можем самовольно решать такие вопросы.

Сычжуй понимал сомнения друга, но не разделял их.

— Мы строим не могилу, Цзинъи, а место памяти. Это совсем другое, — пояснил он. — Ты прав, тело Цзэу-цзюня не найдено, но я думаю, что его никто никогда не найдет. Это не значит, что мы не можем проявлять к нему уважение, не так ли? И жечь благовония в знак памяти. Нет, Цзинъи. — Сычжуй покачал головой. — Я уверен, что мы поступаем правильно. Если бы всё было иначе, тени дали бы мне какие-то знаки.

Голубь, сопровождавший Сычжуя с самого начала похода и некоторое время сидевший у него на плече, вдруг взвился в воздух. Что-то встревожило его. Оба заклинателя, как по команде, посмотрели в сторону тропы, которая по вершинам гор уходила далеко за пределы владений клана Лань, и с удивлением увидели небольшой силуэт, бегущий к ним. Он был еще далеко, так что даже быстроглазый Цзинъи не смог его узнать, но, очевидно, направлялся к Верхним воротам.

— Кажется, у нас гость, — заметил Цзинъи с усмешкой. — Как вовремя!

— Ну, тогда мы с ним разберемся, — отрезал Сычжуй. — Но сначала помоги мне с этой святыней. Если мы объединим духовную энергию, всё пойдет гораздо быстрее!

Дворец Духов действительно хорошо подходил для таких начинаний, потому что скалы давали укрытие от напастей природы: дождя, бурь, сильного ветра. «Часовня здесь будет в безопасности, — подумал Сычжуй, оглядываясь по сторонам. — Ничто ей не угрожает, даже так высоко в горах. Лань Сичэнь был бы рад такому месту. Впрочем, он сам его и выбрал — я ведь видел его тень между скалами, и голуби указали нам путь сюда, не колеблясь ни на секунду».

Всей часовни и было — памятная табличка, под которой висела каменная полка, предназначенная для благовоний и других даров. Больше ничего не требовалось. Ну, может быть, кроме соответствующей надписи.

Сычжуй хотел позаботиться о ней сам.

— Цзинъи, может, ты посмотришь, не дошел ли наш таинственный гость до поворота? — спросил он, чувствуя укол раскаяния. Он не любил обманывать друга, но другого выхода у него не было. Все-таки это была не его тайна. — Интересно, кто это такой?..

— Да, мне тоже любопытно, — ответил тот, молниеносно заглотив приманку, и скрылся с глаз Сычжуя.

Молодой человек прикрыл глаза и глубоко вздохнул. В его руках появились предметы, которые сопровождали его последние дни: сюнь, принадлежавший Лань Сичэню, и старая кожаная заколка, которую много лет назад потерял в лесу Цзинь Гуанъяо. Обе вещи вспыхнули внутренней энергией, словно с нетерпением ждали того, что Лань Сычжуй собирается с ними сделать.

— Прощайте и... удачи, — прошептал Сычжуй, а затем быстрым жестом выставил сюнь и заколку перед собой — так, что они должны были удариться о мемориальную табличку, но вместо этого впитались в нее, как вода в ткань, не оставив после себя ни одного видимого следа.

По крайней мере, на первый взгляд.

Когда Сычжуй подошел ближе, он увидел в центре каменной плиты небольшое серебристо-золотое пятнышко духовной энергии. Он прикусил губу и осторожно провел по ней пальцем, а затем начал писать, стараясь, чтобы каждый из знаков был начертан как можно древнее:

Лань Хуань

Мэн Яо

Он и сам не знал, почему использовал их первые имена, но что-то подсказывало ему, что так оно и должно быть. Знаки мелькали перед его глазами, как звезды, отраженные в озере.

— Ты не поверишь! — раздался где-то неподалеку голос Цзинъи. — Ты не поверишь, кто вернулся!

Сычжуй еще раз взмахнул рукой, и обе надписи наложились одна на другую, смешались, а потом начали меняться. Теперь там было только одно имя, которое увидят все, кто посетит это место и сейчас, и в далеком будущем:

Лань Сичэнь

Глава клана Лань

— О, я вижу, ты сам справился с надписью, — заметил Цзинъи, вставая за спиной Сычжуя и критически разглядывая готовую доску. — Отличная каллиграфия! Ханьгуан-цзюнь гордился бы тобой.

— Не смейся надо мной, — ответил Сычжуй, чувствуя, как быстро бьется его сердце, — только скажи наконец, кто нас посетил!

— Сам посмотри! — Цзинъи широко улыбнулся, вытаскивая Сычжуя обратно на перевал. — Ему немного стыдно, потому что он весь испачкан грязью и пылью, но если ты его позовешь, он обязательно подойдет ближе!

Неожиданным гостем оказался не кто иной, как младший брат Фэн, которого несколько дней назад отправили с миссией в Архив Ланъя. Он устал и был весь покрыт грязью (на обратном пути, как он объяснил, приключились небольшие неприятности с участием болотного демона), но зато был цел и здоров, и к тому же горд, как павлин, из-за висящего на поясе мешочка, завернутого для верности в кожу.

— Ты действительно виделся со старым мастером Линь Чэнем? — недоверчиво спросил Цзинъи. — Да не может быть! Говорят, он редко принимает просителей лично.

А-Фэн гордо вздернул подбородок.

— Он принял меня! — заявил он. — Он даже угостил чаем и расспрашивал о разных делах в Облачных Глубинах!

«Ну да, — подумал Сычжуй, — наверняка мудрецы из Ланъя уже знают о нас все. От них ничего не скроешь, даже внутренние дела клана. Интересно, о плохом урожае редьки тоже успели узнать?»

— И? — Терпение никогда не было сильной стороной Лань Цзинъи. — Ты получил от него какое-нибудь сообщение?

Младший брат отцепил мешочек и протянул Сычжую. Тот долго смотрел на него, не решаясь открыть в этот момент, но в конце концов вздохнул и нехотя заглянул внутрь.

Он быстро пробежал взглядом сообщение...

А потом, к глубочайшему удивлению друзей, фыркнул от смеха и так долго смеялся, что и Цзинъи, и А-Фэн подумали, будто он совсем сошел с ума.

— Дай сюда, — потребовал Цзинъи и, не дожидаясь согласия, вытащил из его руки помятый листок. — Ты только что поставил поминальный алтарь покойному главе клана, так что же тебя так развеселило, ради всех богов?

Сообщение содержало только одно предложение:

«Отдай сюнь владельцу и возвращайся к циню».