Морфин (джен)

Смерть отца Морфина не сильно опечалила — наконец-то старик перестал сыпать оскорблениями и через слово проклинать всех и всё. Но нельзя было и сказать, что он обрадовался — работать Морфин не умел и не хотел, а рыть могилу пришлось самому — ночью, в дождь, потому что проклятые магглы перегородили кладбище и требовали оплату за захоронение на своей земле.

Справившись с неприятной обязанностью, Морфин решили выпить за упокой души отца и малость увлёкся — неделю точно не просыхал, а когда наконец проспался и протрезвел, констатировал отсутствие в доме не только огневиски, но и еды и даже воды. Даже черствой корки хлеба не завалялось на кухне.

С кряхтением разгибая спину, поскрёб заросший подбородок, осмотрелся и едва не подпрыгнул в испуге, оглушённый бурчанием собственного пустого живота. Перед новоявленным лордом Гонтом встал вопрос, где достать продукты.

Хоть и был он взрослым мужчиной, сам Морфин никогда ничего не делал. Как привык бездельничать с младых ногтей, так и вёл праздную жизнь все годы. Сначала матушка заботилась о нём, когда сгинула — её обязанности подхватила Меропа, а когда сестра сбежала… Отец продолжал обеспечивать себя и сына, хотя тоже никогда не опускался до труда за деньги. Морфин не интересовался, где отец берёт еду или огневиски, тот просто раз в пару дней куда-то пропадал на час-другой, а когда возвращался, в доме появлялись продукты в кухонном шкафу, а в подполе бутылки, и можно было не суетиться и жить обычной жизнью, проклиная ущербных животных-магглов и подобных им магов, отринувших или вовсе не признающих постулат о превосходстве чистой крови, да злословить на счёт Меропы. Но теперь отца не было, за неделю после похорон Морфин подъел последние запасы, а где взять новые — не представлял.

Не привыкший принимать решения и думать наперёд, Морфин несколько дней бродил по дому свежим инферналом: кряхтел, шатался, натыкался на предметы мебели. Нельзя сказать, что он на что-то надеялся, просто… не умел иначе. Но когда спазмы в желудке стихли, а им на смену пришла боль, деваться стало некуда — Морфин Гонт покинул отчий дом и отправился на охоту.

Время он выбрал вечернее; смеркалось осенью рано, который день льющий дождь прогнал с улицы последних прохожих, и насквозь промокший Морфин так и не встретил ни души. Уже дома, кое-как высушившись, он сообразил, что ему и не нужны были люди — зачем, если он всё равно собирался взять то, что нужно, независимо от их согласия, — но снова выходить в ненастье сил не нашлось.

Утром поднялась температура; некому было подать стакан воды, а сам наколдовать Морфин не мог — тело ломило, сил не было, а палочка лежала слишком далеко. Почти неделю он провалялся в забытье, путая день с ночью, принимая тени за призраки родителей или сестры-предательницы. Хоть и слаб был Морфин как маг, волшебство в крови потомка Слизерина победило хворь. Шатающийся от слабости и голода Морфин наконец осознал, что остался совсем один, что о нём некому позаботиться, отец мёртв, а сестра никогда не вернётся, и что если он сам не постарается — так и загнётся в пустом грязном доме, и никто даже не узнает об этом. И потому он заставил себя выйти из дома и побрёл к маггловской деревне.

Путь показался как никогда длинным, ноги вязли в грязи; уже через несколько минут он стал сомневаться, стоит ли идти дальше, не веря, что дойдёт. Но упрямство толкало вперёд, и он шёл, шаг за шагом приближаясь к презренным неволшебникам. Снова пошёл дождь, и Морфин заплакал — от бессилия и обиды, от голода и несправедливости судьбы, от разочарования и страха.

Дойти до центра деревни, где, как он надеялся, располагались магазины, сил не хватило. Смиряясь с неизбежным концом, Морфин с трудом поднялся по ступенькам ближайшего здания и забился в угол, прячась от ветра между стеной и дверью. Умирать не хотелось, но сил на дальнейшую борьбу не было. Прижав колени к впалой груди в попытке сохранить остатки тепла, горевал о своей судьбе, вопрошал мысленно непонятно кого, за что на его долю выпали такие испытания…

— Ох, мужчина, что же вы…

Морфин приоткрыл слезящиеся глаза и увидел перед собой женщину. В приличном пальто с повязанным на голову платком, она бестрепетно смотрела на него, и в её глазах он видел не приговор, а надежду.

— Есть… — прохрипел Морфин из последних сил. — Болел я…

— Бедняжка, — сочувственно покачала головой женщина и раскрыла сумку, что держала в левой руке. — У меня ничего и нет, кроме хлеба… Но, может, вам хватит?

Запах свежеиспечённого хлеба ударил в ноздри, и в глазах Морфина помутилось. Он потянулся за едой, и женщина не только не отшатнулась, но и сделала шаг к нему, вкладывая тёплую (или замёрзшему Морфину так показалось) булку ему в пальцы.

— Ступайте домой, а то снова заболеете, — заботливо посоветовала она и, уже сделав несколько шагов прочь, остановилась и снова обернулась к нему. — А если нужна будет работа, приходите к нашему дому, осенью не помешает лишний дворник — листвы-то вон сколько нападало. Я миссис Риддл. Спросите любого, вам подскажут дорогу.

И она ушла, оставляя Морфина в одиночестве скрипеть зубами и разрываться на части от желания выбросить хлеб, данный мерзкой магглой — мамашей того уродца, с которым сбежала Меропа, или, наоборот, съесть подачку, а появившиеся силы использовать на то, чтобы отомстить этой Риддл.

Дождь усилился, загремел гром, небо разрезало пополам молнией… И Морфин увидел в этом знак — знак Салазара Слизерина, как на украденном сестрой-мерзавкой медальоне.

— Рано мне умирать, — прохрипел он едва слышно и впился гнилыми зубами в булку. — Медальон вернуть надо, да и отомстить кроме меня теперь некому.