Сквозь листву она видела звезды (гет)

Цуко отряхнула школьную юбку, стряхнула с парты остатки раскрошившегося карандаша, выглянула в окно. Там, почти вплотную к стеклу покачивалась массивная унизанная ярко-зелеными почками ветка, то и дело скребущая его, будто просящая впустить ее внутрь. Цуко фыркнула, поднялась. Именно из-за этой ветки окно никогда не открывали, но и спиливать ее никто не спешил. Цуко нравилось следить за ее обитателями во время уроков, нравилось, как с весны по осень пробивающийся сквозь густую листву свет рисовал узоры на ее парте.

Из-за этого Цуко было даже немного жаль, что совсем скоро она перейдет в другой класс и больше не увидит полюбившуюся ветку.

Как бы грустно ни было это признавать, друзей у Цуко не было. Ну разве что ветку и щебечущих на ней птичек и лазающих белочек можно было назвать приятелями, если бы Цуко не смотрела на них, отделенная толстым стеклом. При таком раскладе это больше походило на поход в зоопарк, и от этого делалось совсем уж печально.

Не то чтобы Цуко была одиночкой, не то чтобы была из тех, кого обычно травили в школе. У Цуко был старший брат, лицо которого знал едва ли не каждый житель Намимори от мала до велика. Цуко не посчастливилось родиться с точно таким же лицом спустя почти год после рождения брата, так что шишки она собирала вместо него. У них были не то чтобы хорошие отношения, скорее обычные, прохладно-нейтральные на уровне привет-как дела-пока. Они учились в разных школах, но оба были во втором классе, так что их принимали за близнецов чаще, чем Цуко это устраивало. Она, честно говоря, в глубине души надеялась поступить в старшую школу в Токио, Киото или Осаке и переехать туда, где никто не знал ее лица. У нее были достаточно хорошие оценки, чтобы попытаться, но на переезд и проживание в другом городе требовалось много денег, а единственным условием во многих школах, которые она рассматривала, было то, что ученики не должны работать. В общем, если сократить, Цуко предстояло каждый день смотреть на саму себя в брюках и с грозным выражением лица еще как минимум четыре года.

Цуко потянулась, забросила сумку на плечо поверх натянутого кое-как пальто. Если бы в ее школе был Дисциплинарный комитет, ее бы непременно отругали за колготки вместо чулок, яркую резинку для волос с пушистой оранжевой с фиолетовой серединкой хризантемой и расстегнутую на две верхних пуговицы блузку. Но в ее школе Дисциплинарного комитета не было, так что Кея мог разве что шипеть на нее дома. Цуко было давно и прочно плевать на все его замашки драчуна и придирки по поводу ее внешнего вида.

На улице еще было прохладно, так что она поплотнее запахнула пальто, дернула болтающуюся на одной нитке пуговицу, оторвала и сунула ее в карман. Стоило попросить маму пришить, когда та вернется домой.

Практически все ученики уже разошлись по домам, за исключением разве что дежурных и членов клубов, так что во дворе было пусто и тихо. На улицах оказалось практически также, редкие прохожие покачивали пакеты из магазинов, время от времени мелькали несколько расцветок школьной формы. Учащиеся расходились по домам после прогулок и развлечений, постепенно наступало время возвращающихся с работы взрослых, гуляющих студентов и разгульной молодежи. Цуко, не имевшая привычки задерживаться дольше определенного времени, неспешно брела домой.

Снег, довольно редкий в Намимори гость, если и был в этом году, то давно сошел, уступил место все еще жухлой прошлогодней траве и пробивающимся сквозь холодную землю новым росткам. Пахло сыростью, хотя дождя давно не было, с неба светило солнце, еще далекое и колюче-прохладное. Домики, расположившиеся почти вплотную друг к другу, выглядели совершенно одинаково, и только именные таблички возле калиток давали знать, кто живет именно здесь. Цуко разглядывала фасады и искала между ними отличия, заглядывала в не зашторенные окна и подтверждала собственные догадки. Конечно, за два года она успела запомнить все фамилии на пути от школы до дома и обратно, и тем более интригующе было искать крохотные неуловимые изменения.

У Цуко была довольно странная привычка-хобби, она знала большинство приметных жителей Намимори в лицо и заочно, любила бродить по улицам и слушать, собирая сплетни. Часто полученная информация была ей полезна, потому что враги ее братца, бывало, приходили к ней в поисках отмщения. С помощью информации Цуко могла за себя постоять.

Это было не так уж и сложно — знать все обо всех. Хватало хорошего слуха, длинных волос, чтобы иногда скрывать за ними характерное лицо и брата-грозы города. Да, с помощью Кеи Цуко иногда получала даже больше, чем планировала. Шантажировать Дисциплинарным комитетом средней Намимори во главе с братом она умела прекрасно.

Недалеко послышался крик. Цуко, имевшая неплохую память на голоса тоже, без труда узнала по характерным интонациям Миуру Хару, девочку из ее школы. У Миуры, раньше тоже не пользовавшейся популярностью из-за дурацких замашек косплеерши и странного навязчивого поведения, не так давно появилось несколько друзей во главе с бывшим Никчемным Тсуной из средней школы Намимори.

Никчемный Тсуна резко изменился чуть меньше года назад, когда в его доме появился странный якобы репетитор Реборн, одетый в костюм и шляпу младенец. Сначала Савада бегал голышом по улицам и признавался в любви, затем переполошил свою школу, а с ней и весь город заодно, заимел несколько похожих на бандитов друзей и даже несколько раз сталкивался с братом Цуко и остался жив. Цуко никак не могла понять, как так получилось, потому что до появления странного репетитора Никчемный Тсуна если и привлекал внимание, так именно своей никчемностью и потрясающей бесполезностью.

Когда Цуко завернула за угол, чтобы выяснить, что происходит, Миуры Хару там не оказалось. Зато оказался только что припомненный Савада вместе со своим репетитором в шляпе и еще одним мальчишкой. Цуко знала и его тоже, это был Бовино Ламбо, зовущий себя Ламбо-саном, еще один появившийся из ниоткуда ребенок в доме Савада.

— Хи-и, Хибари-сан! — завизжал Савада. — Ламбо, остановись!

Цуко закатила глаза, на всякий случай посмотрела на школьную юбку, открывающую обтянутые колготками колени. Ее еще ни разу не путали с братом, когда она была одета как девочка. Никому в целом свете в голову бы не пришло, что гроза всея Намимори может носить юбки.

— Разуй глаза, Никчемный Тсуна! — ребенок в черном костюме подпрыгнул, ловко залепил Саваде затрещину. — Это девочка.

Цуко никогда прежде не видела его так близко, и теперь он производил на нее еще более странное ощущение. От этого Реборна веяло силой, неправдоподобной для ребенка его возраста, а то, как он подпрыгнул на высоту человеческого роста, поражало. Цуко заинтересованно прищурилась.

Бовино Ламбо, про которого с ее появлением все забыли, растерянно переводил взгляд с Савады и Реборна на Цуко и обратно, шмыгал носом и утирал ладошкой выступающие слезы. Вот уж кто был похож на настоящего ребенка, крикливого и капризного, льющего слезы по пустякам, и не преодолевал предел человеческих возможностей. Этот ребенок был одет в пятнистый комбинезон с капюшоном в виде афро-прически и пускал из носа сопли. Этот ребенок почему-то очень пристально смотрел на Цуко.

— Цуко-чан! — всхлипнул он неожиданно. — Реборн снова меня обижает!

Цуко вздрогнула. Бовино Ламбо подлетел к ней, вцепился в ногу мертвой хваткой и принялся вытирать сопли о новые серые с черными звездочками колготки. Никчемный Тсуна и Реборн перестали спорить.

Они так и стояли молча несколько минут, пока один ребенок вытирал об нее вытекающие из организма жидкости, а другой тупо пялился на это. Реборн в черной шляпе, меньше всех здесь на самом деле похожий на ребенка, приблизился, взглянул на Цуко снизу вверх, мило улыбнулся и пнул Ламбо по попе. Цуко вздрогнула снова, на этот раз от пробравших все тело мурашек. Ламбо на мгновение перестал плакать, утер рукой нос, завопил «Цуко-ча-а-ан!» и вскарабкался по ней, как по дереву.

— Эй, Л-ламбо, — промямлил стоящий как не родной Савада, осторожно протягивая руки, — т-ты знаешь эту девушку?

Цуко ощутила, как у нее задергался глаз. Кажется, никто не собирался снимать с нее этого прилипчивого ребенка, так что стоило самой с этим что-нибудь сделать. Новые колготки было жаль, но они уже были безнадежно испорчены, а Бовино Ламбо все карабкался и приближался опасно близко к школьной юбке и подолу светлого пальто.

— Савада, — прошипела Цуко разозленно, — если ты сейчас же не снимешь с меня своего ребенка, дальнейшая жизнь покажется тебе адом.

Очень хотелось добавить «загрызу до смерти», но Цуко сдержалась. Подражать голосу брата было полезно, но не стоило забывать, что у него тоже есть уши по всему Намимори. Не то чтобы Кея бы ей что-то сделал, но часовая лекция от Кусакабе-сана, его заместителя, тоже не казалась местом отдохновения.

— В-вы знаете мое имя? — этот мальчишка, кажется, совсем не умел расставлять приоритеты. — П-простите, я сейчас… ну же, Ламбо, мама наверняка купила виноград, так что слезай…

Ребенок не слушался, продолжал реветь, сползал вниз по ноге Цуко и подтягивался обратно. Другой ребенок, Реборн в черном костюме, успел куда-то исчезнуть. Цуко снова показалось, что она слышала голос Миуры Хару, но оглядываться сейчас было не с руки.

— Цуко-чан добрая, — донеслось сквозь неразборчивое мычание, — Цуко-чан всегда кормит Ламбо-сана конфетами и виноградом… Ламбо-сан любит Цуко-чан и маму, а не этого придурка Реборна.

Цуко глубоко вздохнула, покосилась на скрывшиеся за телом ребенка испорченные серые с черными звездочками колготки, осторожно коснулась пальцами черного афро. Нечто, напоминающее волосы, оказалось упругим и затягивающим, и Цуко едва смогла отдернуть руку. В этот момент Савада наконец смог отцепить от нее прилипчивое тело, и они вместе с ребенком полетели назад. Цуко как в замедленной съемке наблюдала, как из черной копны вылетает фиолетовая труба (похожая, внезапно, на базуку?), и летит прямо в нее. Она не успела отскочить, вдохнула окутавший ее бледно-розовый дым и закашлялась.

Когда Цуко распахнула глаза, она оказалась вовсе не на улице. Голова немного кружилась из-за странного дыма, ей казалось, будто все вокруг куда-то летит и вращается. Цуко вцепилась в подлокотники изо всех сил.

Она сидела в кресле за письменным столом с ровной стопкой бумаг в углу и несколькими фотографиями. Написанные латиницей буквы плясали перед глазами и складывались в как будто знакомые слова, но это совершенно точно был не английский. Цуко сделала глубокий вдох и зажмурилась. Она не знала, где и как оказалась, но с этим совершенно точно нужно было что-то делать.

Одна из фотографий привлекла ее внимание яркими красками и знакомыми черными звездочками на сером фоне, но прежде, чем Цуко смогла ее рассмотреть, чья-то рука опустила рамку картинкой вниз. Цуко едва не завизжала от неожиданности.

Поднимать глаза было страшно. Чужая рука исчезла из поля зрения, но Цуко не слышала шагов, так что могла предположить, что таинственный незнакомец все еще стоял перед столом. Губы неожиданно задрожали, и Цуко прикусила язык только чтобы не разреветься от страха.

— Вы меня похитили? — наконец выдавила она из себя неверным голосом.

Цуко все еще смотрела вниз, разглядывала отполированную столешницу и собственную выглядывающую из-под пальто школьную юбку. Сопли и слюни Бовино Ламбо на ее колготках все еще были свежими и липкими, так что она поспешно отмела мысль о том, что могла надолго потерять сознание.

— Конечно нет, — незнакомец вздохнул, — ты вернешься обратно примерно через три минуты. Извини, я не засек точное время твоего появления.

Цуко осторожно приподняла голову, тряхнула волосами, так чтобы они скрывали ее лицо, уставилась на все еще стоящего напротив незнакомца исподлобья. Его голос звучал мягко и совсем не страшно, но Цуко все еще не спешила подниматься с места, неуверенная в устойчивости собственных ног.

— Ты кто? — выдохнула она осторожно.

Выглядел он тоже совсем не страшно. У него были мягкие черты лица, пушистые каштановые волосы, торчащие во все стороны, и яркие карамельные глаза, глядящие точно Цуко в лицо. Она почувствовала, что краснеет, и снова опустила голову, занавесившись волосами.

— Это вопрос для следующего раза, — незнакомец снова вздохнул.

Цуко вздрогнула. Как это — следующего раза?

— Ты что, собираешься похитить меня еще раз?

Цуко зыркнула на него, сдула с лица мешающие пряди. После ее слов лицо незнакомца изменилось: он как будто испугался чего-то, на мгновение расширил глаза и усмехнулся. Цуко подавилась воздухом, закашлялась, не успела отреагировать на открывшуюся дверь. В помещение, оказавшееся кабинетом, вошел еще один человек.

— Десятый, это от Варии, они снова просят разрешение устранить… О, — человек с пепельными волосами и сигаретой в зубах, заметив Цуко, растянул губы в ехидной улыбке, — маленькая Цуко-сан. Это первый раз, да?

На последней фразе он снова вернул свое внимание незнакомцу с карамельными глазами. Цуко прищурилась, пристально следя, как один незнакомец забирает у другого какие-то документы. Они оба казались ей знакомыми, но второй совершенно точно был похож на Гокудеру Хаято, одного из новых друзей Никчемного Тсуны. К тому же именно Гокудера Хаято называл последнего Десятым.

— Спасибо, Гокудера-кун, — Цуко показалось, будто она начала стремительно падать.

Дверь за спиной незнакомца с пепельными волосами и сигаретой захлопнулась. Незнакомец с каштановыми волосами и карамельными глазами положил полученные бумаги на верхушку стопки, снова вздохнул и сунул руки в карманы. Только теперь Цуко обратила внимание, что одет он был в серые брюки, белую рубашку и жилетку с пересекающей солнечное сплетение золотой цепочкой от часов.

— Это просто совпадение, — пробормотала Цуко, впиваясь пальцами в подлокотники кресла, — всего лишь дурацкое совпадение.

— Ацуко, — Цуко вздрогнула; от мягкого мелодичного голоса незнакомца у нее мурашки расползлись по загривку, — открой, пожалуйста, верхний ящик слева.

Цуко послушно сделала то, что он сказал. Ей вдруг снова стало страшно, так что она едва заставила себя отлепить ладони от уютных подлокотников, несколько раз промазала мимо ручки. Голова снова закружилась, в горле пересохло. У Цуко в мыслях проносилось то, что она могла увидеть в этом ящике — от пистолета до компромата и смертельного яда. Время тянулось оглушительно медленно, и Цуко почувствовала, как что-то будто сваливается ей на голову, когда ящик оказался полностью выдвинут.

Вопреки ее глупым ожидания там не оказалось ни пистолета, ни странных таблеток или приборов. Поверх нескольких ручек, карандашей, ластиков и блокнотов лежала упаковка серых с черными звездочками колготок. Совсем таких же, какие были на ней прямо сейчас, тех, которые напрочь испортил Бовино Ламбо.

— Это, — от внезапного облегчения хотелось смеяться и плакать одновременно.

Цуко не закончила, оборвалась на полуслове. Незнакомец с каштановыми волосами и карамельными глазами смотрел на нее тепло, будто они были давным-давно знакомы, улыбался уголками губ. Цуко подавилась воздухом, закашлялась, неловко схватила колготки и прижала их к груди. Сердце отчего-то оглушительно громко стучало.

— Не злись на Ламбо за это, — его голос потонул в странном гуле, — похоже, время вышло.

В следующее мгновение, стоило Цуко моргнуть, она снова оказалась посреди улицы с Никчемным Тсуной и Бовино Ламбо. О странном происшествии напоминали прижатые к груди колготки.

* * *

Тсуна сидел посреди дороги, прижимал к себе хлопающего глазами и хлюпающего носом Ламбо и настороженно смотрел на постепенно рассеивающийся розовый дым. Эта девочка, Цуко-чан как ее назвал Ламбо, та, кого он от неожиданности принял за Хибари-сана, только что исчезла от взрыва базуки десятилетия. Это значило, что вот-вот должна была появиться ее взрослая версия, и Тсуна заранее не предполагал ничего хорошего. Тсуне хватало постоянных появлений Ламбо-через-десять-лет и редких попаданий под раздачу его неуклюжести И-пин. Тсуна совсем не хотел видеть кого-то еще из будущего и на всякий случай готовился кланяться и все объяснять.

— Цуко-чан! — Ламбо, до этого сидевший смирно подозрительно долго, радостно засмеялся. — Цуко-чан пришла поиграть! Цуко-чан принесла Ламбо-сану конфеты!

Розовый дым рассеивался, Тсуна постепенно начинал видеть длинные ноги в узких брюках, сложенные на груди руки и распущенные черные волосы. Тсуна не видел лица, потому что оно было слишком высоко, но даже не подумал встать с земли. Вместо этого взрослая Цуко-чан присела перед ними на корточки.

— Ламбо-сан ведь обещал Цуко-чан бережно хранить базуку и не размахивать ею на улице, — ее глаза угрожающе сверкнули.

Тсуна непроизвольно пискнул, сглотнул. Ее лицо, путь более взрослое и женственное, совершенно точно было копией лица Хибари-сана, самого страшного человека, которого Тсуна когда-либо встречал. Ламбо, похоже, думал также. Он прижался к боку Тсуны, задрожал и забормотал что-то нечленораздельное. Только теперь Тсуне пришло в голову, что, раз мелкий Ламбо знает ее, она, вероятно, тоже является мафиози.

Цуко-чан наконец обратила на него внимание, и Тсуна, честно слово, был совершенно не рад. Ее лицо все еще выглядело грозно, глаза были сощурены, а рот капельку приоткрыт, так что Тсуна видел, как она касается языком верхних зубов. Он и сам был готов распахнуть рот и завопить от страха, но почему-то чувствовал, что эта женщина не сделает ему ничего плохого.

Ее лицо вдруг изменилось. Глаза расширились, взгляд стал теплым, губы расползлись в улыбке. Цуко-чан больше не выглядела взрослой копией Хибари-сана, и Тсуна вдруг подумал, что она очень красивая. Цуко-чан протянула ему раскрытую ладонь, склонила голову набок:

— Ацуко, — и, подумав, добавила, — Хибари.

Тсуна как по команде дернулся, вскочил, стряхивая с себя подозрительно притихшего Ламбо, и принялся оглядываться. Если Хибари-сан здесь, у него большие проблемы, потому что Хибари-сан страшный, а Тсуна наверняка опять нарушил какое-нибудь правило.

Женщина с лицом Хибари-сана рассмеялась, звонко и чисто, так, как смеются маленькие дети, и до Тсуны наконец дошло. Он остановился, втянул голову в плечи и, кажется, покраснел до корней волос. Конечно, Хибари-сана здесь не было, потому что прямо сейчас Хибари — это всего лишь фамилия Цуко-чан.

— Ацуко, — повторила она, отбрасывая волосы за спину и склоняя голову набок, — не зови меня Цуко-чан.

— А… но я, — только подумал об этом, а не сказал, пронеслось в голове Тсуны; но вслух он произнес другое, — х-хорошо, Ацуко… сан.

Ацуко-сан удовлетворенно кивнула, а Тсуна почувствовал, как только сошедшая краска возвращается на его лицо. Накрывший ее розовый дым не дал Тсуне додумать мелькнувшую в голове мысль, он распахнул рот, чтобы что-то сказать, но проглотил слова.

Ацуко-сан из этого времени тоже была красная, Тсуна видел, как у нее трясутся колени, к тому же она прижимала к груди какой-то плоский пакет. Она была совсем не такая, как взрослая Ацуко-сан, более мягкая и низкая. Тсуна скосил глаза на грязные от соплей Ламбо колготки, и его будто молния ударила. У нее ведь фамилия Хибари, а мелкий Ламбо испортил ее вещи!

— Я… это, — к счастью, Ацуко-сан из этого времени, похоже, не собиралась забивать его до смерти, — пока!

Она просто развернулась и сбежала в мгновение ока! Тсуна подумал, что стоило сделать также еще давно, когда он столкнулся с ней пять минут назад, но сожалеть было поздно. Неправдоподобно тихий Ламбо держался за его штанину и смотрел убегающей Ацуко-сан вслед широко раскрытыми глазами.

— Цуко-чан классная, — выдохнул он, краснея, — Ламбо-сан любит Цуко-чан.

Тсуна дернулся, попытался отцепить ребенка от себя, но Ламбо как всегда держался достаточно крепко.

— Ты знаешь эту девушку, Тсуна-сан? — голос Хару заставил его дернуться снова. — Она такая красивая.

Реборн, исчезнувший в никуда пять минут назад, появился из ниоткуда. Он сидел на плече сложившей руки лодочкой и мечтательно улыбающейся Хару, и глаза его подозрительно ярко сверкали. Тсуна знал, что этот блеск не предвещает ничего хорошего никому и в первую очередь ему самому.

— Давай, Тсуна, — Реборн спрыгнул на землю, заломил Тсуне руку, — пригласи ее в семью.

Тсуна отчаянно взвыл.