Августа (джен)

Из всего, что есть на земле, только людская глупость неисчерпаема.

Согласитесь, классная мысль для вечера понедельника? А главное, очень позитивная. Маршрутка дергалась, как припадочная, в пробке — ни туда ни сюда. Болели уставшие за целый день беготни ноги. Хотелось в душ.

Размышлять о вечном вроде бы некогда, но приходится. С тех пор, как мост перекрыли на ремонт, переезд на другой берег превратился в тот еще квест с приключениями.

Знакомьтесь, эта усталая и чуть помятая дама на втором сиденье и есть я.

Я, которая еще не знает, в какую нереальную историю попадет или вляпается — не суть важно. Уже совсем скоро.

А пока, выйдя на нужной остановке, я даже повеселела. До дома оставалось каких-то несчастных сто метров, а там меня ждал отдых. Промежуточным пунктом был магазин, где к чаю, для поднятия бодрости духа, предполагалось приобрести пирожное или хотя бы печенье. По сторонам я не смотрела. Больше занятая лентой инсты, чем окружающей действительностью. За что и поплатилась...

Что именно меня прихлопнуло и отправило в долгое путешествие, я до сих пор так и не поняла.

Просто сильный удар и первые отголоски боли, которую толком не успела прочувствовать, а дальше темнота. Из которой меня вытащило в крайне занимательное место.

Первым моим ощущением в новом мире была резкая боль в груди и горечь какой-то отдающей полынью гадости, которую мне насильно вливали в рот. Затем какие-то разноцветные вспышки, которые приносили за собой тепло в измученное болью тело. Едва слышные сквозь вату голоса, а потом забытье.

Очнулась я толком лишь на второй день. И едва не отправилась обратно на тот свет от шока, когда поняла, что тело-то у меня… не мое. Как и мир.

Из зеркала на меня смотрела пожилая, но все еще представительная дама. Бледная и с такими кругами под глазами, что любая панда умерла бы от зависти. Длинная белая сорочка с тонкими кружевами скрывала худое, но жилистое тело. Совсем не мое. Черные, вьющиеся крупными локонами, волосы щедро посеребрила седина. Тонкие губы сжаты в полоску. Острые скулы, об которые при желании порезаться можно было. Породистый крупный нос, который, как ни странно, гармонировал со всем хищным лицом. Вместо моего маленького и аккуратненького родного носика...

Руки у меня тряслись, как и ноги.

Но осанку, несмотря на болезненный вид, я удерживала королевскую. Кое-как добралась до кресла. В голове был вакуум. Абсолютная пустота. И ужас, от которого болезненно начинало колотиться сердце.

Комната, в которой я находилась, была достаточно большой. Незнакомая темная и тяжелая мебель, кровать с балдахином на четырех резных столбиках. Красивый мягкий ковер на полу. Темно-синие задернутые шторы не пропускали яркие лучи солнца. Я встала из кресла, подошла к стоящему в углу у окна старинному секретеру. Красное дерево, пузатые ячейки с золочеными ручками, мраморный письменный прибор.

Я взяла в руку перо и машинально вывела на бумаге уверенным почерком имя на английском языке — Августа.

Имя всколыхнуло что-то внутри. Узнавание, что ли?

— Госпожа очнулась?

Тоненький голос едва не заставил меня подпрыгнуть под потолок. Я обернулась. Позади меня, совсем рядом, стояло лопоухое существо в наволочке. Ростом достающее мне до бедра. Серая кожа, глаза круглые, как чайные блюдца. Домовой эльф? Ужас... По стеночке доползла до полюбившегося уже кресла. Где это я? И кто я? Эльф таращился на меня встревоженно. Внезапно мне захотелось расхохотаться, как ненормальной — знал бы Джон Толкин, что именем его прекрасных перворожденных прозвали такое странное существо...

Смех умер на губах, стоило заметить, как трясется домовой эльф, с тревогой глядя на меня.

Стало мерзко. Нельзя его так пугать... В голове всплыло имя Милки.

— Милки, давно я сплю?

Вопрос вышло задать ровно и даже как бы с снисходительным спокойствием. Лупоглазый сразу же успокоился. Видимо пока обмана не распознал.

— Госпоже стало плохо вчера. Бедный хозяин Фрэнк и молодая госпожа Алиса...

Сердце на эти имена отдалось такой болью, что у меня перехватило дыхание и в глазах потемнело. Домовик завопил что-то покаянное и исчез, чтобы через секунду явиться с представительным человеком в мантии. Меня отпаивали зельями и лечили с помощью палочки — волшебной палочки. Мои худшие опасения оправдались.

Уже в постели я выслушала выговор от врача. То есть колдомедика. Он сказал, что мне нельзя нервничать.

Конечно, мое горе велико, но Фрэнка и Алису моя смерть не вернет. А внук останется не пойми с кем и совсем один в этом мире.

Мне настолько полегчало, что я сделала вид, что сплю, позволив колдомедику, который так и не представился, набросить на себя сигнальное заклятие, чтобы он знал, если мне снова станет плохо. Лекарство мне оставили и обещали проведать завтра, наказав лежать и не отсвечивать. "Иначе за результат я не поручусь, Августа". Колдомедик, судя по интонациям, знал ту, чье место я заняла, и был с ней на короткой ноге.

Как-то возражать или вообще качать права мне было не с руки. Я до обморока боялась открыть лишний раз рот и выдать себя чем-то... Даже не представляю, что с такими самозванцами делают, но вряд ли что-то хорошее.

Колдомедик был доволен моей покорностью, хотя и удивлен такой переменой в моем поведении.

Значит, женщина, в чьем теле я сейчас, не привыкла, что ей диктуют чужую волю.

Да и отражение в зеркале говорило о непреклонности характера данной особы.

Алиса... Фрэнк... И Августа. Тут не нужно быть гением, чтобы сложить два и два. Я в теле леди Лонгботтом, бабушки тюфяка Невилла. Того самого, что забывал все на свете, панически боялся Летучую мышь Слизерина и убил змею Лорда мечом Годрика. Какой сейчас год? Судя по книге, старая перечница, то есть Августа, и в Последней Битве участвовала и пришедших ее арестовать авроров положила. И это в почтенном возрасте-то... Так с чего у нее сердце прихватило? Горе? Стресс?

Милки после влитого в меня питательного бульона на травах был готов выполнить любую просьбу. Видимо, домовик не привык видеть свою хозяйку такой покладистой. Принес газету и поведал, что Невилл уже покушал и погулял. Сейчас нянюшка готовит его баиньки.

Вот уж ценная информация... Но внутри меня имя чужого внука отдалось теплом и странной смесью горечи и болезненной любви. Настоящая Августа, что ли, реагирует так на упоминание дорогих людей? В любом случае мне нужен покой, только покой. Иначе эти эмоциональные качели, похожие на американские горки, меня доконают. Газеты "порадовали" настолько, что я выдала длинную сплошь нецензурную тираду на родном языке. Правда, мысленно.

Падение Темного Лорда... Мальчик-который-выжил... Годрикова Лощина... Пожиратели смерти схвачены.

Щелкнула по носу движущаяся картинка — черноволосая ведьма с буйными кудрями невменяемо скалилась в камеру. Беллатрикс Лейстрендж. Та самая, что довела моего сына и невестку до помешательства. Странно, но приступа боли не последовало. Как и каких-либо эмоций. Только пустота. Словно Августе эта ведьма была так же безразлична, как и мне, впервые увидевшей ее фото на передовице Ежедневного Пророка. Странно...

* * *

Мои дни были однообразными. Прием зелий. Визит колдомедика, который был доволен тем, что пациентка выполняет все его рекомендации.

Короткие визиты "внука" — пухленького черноволосого бутуса, которого приносила старая домовушка-няня.

Попытки освоиться в новом мире.

Большой и старый особняк, по которому я гуляла, заново узнавая чуть мрачноватые темные залы. Трость с головой птицы, смахивающей на гарпию, на которую я опиралась, чтобы пройти до гостиной и не хвататься за стены. Чтение газет и писем, на которые я не отвечала. В письмах были только соболезнования по поводу состояния Фрэнка и Алисы. Милки уверял, что незваных гостей не стоит ждать. Перед тем как свалиться без чувств, я защитила дом каким-то хитрым и мощным барьером.

Красивый сад, беседка, теплицы за каменной оградой. Черные глухие платья, трапеза в парадной столовой — фарфор, серебро, свечи, длинный стол, застеленный белоснежной скатертью. И острое чувство одиночества. Но не мое, а Августы. Я-то как раз была рада тому, что одна. Будь в доме кто-то, кроме малыша и по-собачьи преданных домовиков, меня бы живо вывели на чистую воду.

Мне медленно, но все же становилось лучше. И я начинала капризничать.

Вместо стягивающего волосы дурацкого пучка, делающего породистое лицо просто лошадиным, удивленный домовой эльф делал низкие узлы с выбивающимися кудрями, обрамляющими красивое лицо. Долой тьму в комнатах — пусть редкое осеннее солнце гостит у нас подольше. Первые, большей частью удачные, попытки использовать темную, с извилистым узором на рукояти, волшебную палочку. Своенравная деревяшка, которую я неосмотрительно схватила в первый раз, едва не сожгла мне руку — самым верным решением было отбросить ее от себя. Проступившие волдыри на руке плачущий Милки сводил бадьяном. Но я откуда-то знала — терпи до тех пор, пока не укротишь палочку.

И правда, больше гадких фокусов не было.

Осторожные разговоры с колдомедиком, лечившим меня. Сметвика, так звали колдомедика, я всегда принимала в большой гостиной, либо в спальне. Стопка старых учебников в кабинете почившего супруга леди Лонгботтом. Попытки разобраться в себе, в мире и в делах семьи. Вот чем мне запомнилось то беспокойное, но отчасти и спокойное время.

Понимание, что леди работать неуместно... А на руках кроме ребенка двое больных, которым нужен круглосуточный уход. Который обходится недешево. И это с изрядно похудевшим состоянием семьи.

Поскольку Фрэнк и Алиса были мракоборцами и пострадали во время войны, то логично, что им положены льготы от Министерства Магии? Хоть какие-то. Кстати, Августа, похоже, не ощущала к властям ничего, кроме брезгливого презрения. Может, она и была слишком гордой, чтобы просить или напомнить о себе, но я нет. Просто необходимо снять часть груза с плеч, иначе я сломаюсь, потому что не такая сильная, какой была настоящая леди Лонгботтом.

Письмо министру вышло вежливым, ровным, нисколько не униженным, скорее даже высокомерным.

Я стала отвечать на приходившие письма, опираясь на эмоции бывшей владелицы тела, на имена корреспондентов и черновики переписок, которые предусмотрительно были сохранены. Написала также и старому другу Альбусу Дамблдору, от которого регулярно получала послания, полные беспокойства.

Да, я осваивалась, но твердой уверенности в себе не ощущала. Поэтому дом оставался закрытым от посторонних.

Надежда, что произошедшее временно — в мире самой настоящей Магии что только не случается — таяла с каждым прожитым днем.

Чужое лицо все больше становилось моим родным отражением.

Я постепенно привязывалась к очень активному малышу, который уверенно топал ко мне с любого конца комнаты, лепеча что-то на своем детском языке. Невилл засыпал, держа меня за руку, когда я рассказывала ему новую сказку...

Наверное, моей первой победой, позволившей ощутить что-то среднее между гордостью и довольством, стало то, что счета из Святого Мунго за лечение теперь оплачивало Министерство, а Невиллу выплатили компенсацию за потерю родителей. Неравноценно, но все же.

Основной доход их семье приносили теплицы с редкими, дорогими и ценными растениями, которые продавались зельеварам со всего мира.

Я в этом не понимала ничего. Хорошо, что были чары, которые избавляли от многих проблем. Таких, как полив по часам или прополка. Кроме того, был эльф, который ведал там всем.

Но все же это не заменяло человека, который разбирался со всем этим сложным ботаническим хозяйством.

Фрэнк стал аврором, решив не продолжать семейное дело, сама Августа не имела ни тяги, ни таланта к травологии. И я, попаданка, которая аконит от подорожника едва отличит. Неудивительно, что вся надежда была на подрастающее дарование.

Невилл не взрывал тарелки с нелюбимой кашей, не поджигал шторы и не левитировал игрушки, а это, как я поняла, обычное дело для детей волшебников... Но зато от одного прикосновения его маленькой ладошки самый чахлый кустик на следующий день начинал зеленеть и идти в рост. Вообще, отправляясь проверять чертовы теплицы, я брала на руки ребенка, потому что тогда местная флора прикидывалась милой и неопасной. И не пыталась меня задушить, отравить или сожрать.

* * *

От некоторых визитов не отвертеться. Особенно если это обеспокоенная твоим состояниями давняя подруга. Да еще и такая решительная, как Минерва Макгонагалл.

— Августа, нужно хотя бы иногда появляться на людях, — Минерва покачала головой.

Строгий взгляд, уверенный голос, неизменный пучок пока не поседевших иссиня-черных волос. Изумрудно-зеленая мантия, которая больше бы подошла декану противоположного факультета.

— Минерва, я стараюсь не обращать внимания на глупые слухи, — маленький глоток чая. — Просто в затворничестве мне легче.

Минерва рассказала, что из-за моего нежелания бывать на людях и вообще из-за закрытого образа жизни ползут всякие слухи. Пока еще робкие, ведь все причины для траура и затворничества у меня есть. Но все же...

— Августа, то, что тебе пришлось пережить, это ужасно, — на мгновение сквозь сдержанность прорывается сострадание. — Но не нужно хоронить себя живьем. Подумай о Невилле, в конце концов. Ему нужны будут друзья и компания.

— Он еще слишком маленький для друзей и тоскует по матери и отцу, — я промокнула уголок глаза платком, хотя слез там и в помине не было. — Не волнуйся за нас. Я не собираюсь хоронить заживо ни себя, ни тем более внука.

— Понимаю твое желание покоя, — Минерва обвела взглядом посветлевшую гостиную и внимательно посмотрела на подругу.

Августа была в черной глухой мантии, без украшений, но лицо не выдавало той страшной изможденности, которую она наблюдала в прошлый раз. Похоже, Августа потихоньку оправлялась и стала будто спокойней. Хорошая новость. Будет о чем рассказать тревожившемуся за нее Альбусу.

— Завтра суд над Сириусом Блэком. Ты будешь присутствовать?

Августа вздрогнула. И немудрено... Блэк. Предатель в их рядах, из-за которого погибли Лили и Джеймс. А ведь все, и Минерва в том числе, считали, что мальчик совсем не похож на свою сумасшедшую родню. И все они ошибались. Даже проницательный директор Хогвартса не разглядел гнильцы в Блэке. А ведь она так радовалась дружбе этих талантливых, пускай и хулиганистых, ребят...

И что в итоге?

Джеймс был предан лучшим другом и убит, Питер погиб, пытаясь призвать предателя к справедливости, Ремус исчез. Сколько горя принесла это война...

— Конечно, — уверенно и сосредоточенно кивнула Августа, что-то для себя решив. — Спасибо, что напомнила мне об этом. Я стараюсь не читать газет.

— Это неудивительно. Пророк совсем скатился. Пропаганда и желчные пасквили, — совсем по-кошачьи фыркнула негодующая Макгонагалл.