Хочу быть твоей луной (гет)

Как считала Гермиона Грейнджер, судьба обходила ее стороной. На этот вывод талантливую сотрудницу Министерства магии наводили некоторые эпизоды из ее бурной юности. Иногда она даже пыталась фантазировать, что именно может произойти с ней в будущем, но воображение, богатое и неисчерпаемое, в этом случае почему-то начисто отказывалось помочь ей. Тогда, натолкнувшись на пустую стену в очередной раз, она говорила себе: "То, что мне предназначено, всего лишь вопрос времени. Самое главное — вовремя увидеть знаки, которые нам посылает провидение". Слабое утешение, но другого она придумать не могла. Взять, допустим, Гарри Поттера, самого близкого ее друга. Суждено ли было, что его родители умерли такими молодыми? Может, судьба специально так подстроила, что, пройдя все выпавшие на его долю испытания, он тоже должен был погибнуть от палочки Темного Лорда? Но для того лишь, чтобы потом выйти из смертной тени и одолеть самого могущественного волшебника, какого только знал магический мир.

Откровенно говоря, она не считала, что судьба имеет к этому хоть какое-то отношение. Дело заключалось в великом множестве ошибок, неверно принятых решениях, излишней самоуверенности, стремлению к власти и неспособности видеть дальше собственного носа, которого, на поверку, не оказалось вовсе. То же самое можно было сказать и о других случаях так называемого "вмешательства судьбы".

Человек вступал в брак потому, что искал общения, привязанностей и не хотел оставаться в одиночестве. Дети рождались не по мановению волшебной палочки, а потому, что людям хотелось их иметь. Всему можно найти научное обоснование. У мира свои собственные правила, и понятие судьбы нельзя обосновать никакой логикой.

Словом, отношения с судьбой у Гермионы были крайне натянутые. А та, по-видимому, вообще забыла о существовании молодой женщины, иначе чем еще можно было объяснить, почему мисс Грейнджер сегодня не спешит вернуться домой. Гермиона так привыкла жить у нее на задворках, что не заметила ни одной подсказки, которые эта капризная дама всегда рассыпала на ее пути полной горстью. Ибо истина заключается в том, что судьба всегда подстерегает нас именно тогда, когда мы меньше всего этого ожидаем.

Итак, Гермиона медленно шла по заснеженному переулку. И хотя декабрь в этом году выдался не слишком холодным, выйдя из теплого здания на улицу, она немного озябла, а потому плотнее запахнула на шее серебристо-серый шарфик.

Длинный рабочий день подошел к концу. Напарник ее ушел домой намного раньше, оставив в качестве подарка кучу исписанных размашистым почерком бумаг и ворох книг, разбросанных по их общему столу.

Гермиона любила свою работу, но в последнее время, приходя в офис, ей почему-то становилось очень грустно — до рождественских, а за ними и новогодних, праздников оставались считанные дни, и сотрудники, предвкушая вполне заслуженный отдых, то и дело делились друг с другом планами на предстоящие выходные. Зависти в ее сердце не было, но слушая чьи-нибудь восторженные реплики, сердце ее тоскливо сжималось. И тогда она снова с головой погружалась в океан пергаментных свитков.

Ее школьные друзья давно уже жили своей жизнью. Родители, после того, как она вернула им память, уехали в Штаты и, покоренные солнечными пляжами Флориды, даже слышать не хотели о возвращении. Да, она все еще оставалась их любимой дочерью, но со временем Гермиона обнаружила себя несколько отстраненной от их жизни. Проблемы подруг разительно отличались от ее собственных: если Джинни и Луна могли часами обсуждать новинки детского питания, то она могла рассказать только о новых поправках к закону о налогах.

Даже с Роном и Гарри все обстояло не так, как прежде: ее мальчики больше не были мальчиками. Они стали мужчинами, а, значит, поступали так, как и должны поступать взрослые мужчины ответственные за свои семьи. Дни легендарных приключений Золотого трио безвозвратно канули в Лету. Теперь они были просто друзьями, которые собираются один-два раза в месяц, чтобы вместе поужинать и обсудить, кто из их общих знакомых женился или вышел замуж, а также, сколько в этих браках появилось детей со времени их последней встречи.

У Гермионы детей не было. Мужа не было тоже. У Гермионы Грейнджер не было даже собаки, кошки, крысы, хомячка или рыбки. Окруженная книгами и горячим шоколадом, она жила в своем коттедже (насчитывавшем аж четыре спальни!) абсолютно одна. Практически пустой холодильник содержал в себе несколько бутылок минеральной воды, тюбики с салатной заправкой, остатки китайской еды на вынос и ее любимое вино, купленное в Сейнсбери.

Вечера не отличались разнообразием и были похожи один на другой, как песчинки на ладони: она входила в дверь и снимала в прихожей ту верхнюю одежду, что носила сегодня. Потом бросала на затрапезный кухонный стол сумочку, ставила в микроволновку принесенную с собой еду, и после этого наливала себе большой бокал пино-нуар. Пока еда разогревалась, она поднималась по лестнице на самый верхний этаж дома и поворачивала налево. Туда, где располагалась ее спальня.

Туфли будут сброшены уже там, и потом непременно затеряются под тщательно застеленной кроватью. Узкая юбка и настолько же тесная блузка полетят вслед за обувью, где и пролежат до воскресного утра, когда она поднимет их, чтобы отправить в стирку. Потом она растирала плечи и поясницу, задеревеневшие от постоянного сидения на стуле, и ныряла в старый махровый халат. Спускалась вниз, ужинала и оставшуюся часть вечера просто отдыхала, стараясь ни о чем не думать.

Не сказать, что одиночество ее очень уж расстраивало, но проходя сегодня вечером мимо местного паба, она поймала себя на мысли, что беспрестанно думает о том, что впереди ее ждет еще один пустой вечер.

Согревая мощеную булыжником улицу и темные каменные дома, из узких окон бара лился золотистый, теплый свет. Это было похоже на сцену из какого-то старого фильма, который Гермиона видела когда-то вместе с родителями. И, прежде чем она смогла себя остановить, ноги сами принесли ее к окну. Девушка неотрывно смотрела на развернувшееся перед ее глазами зрелище, совсем не замечая того, что с неба одна за другой начали падать пушистые снежинки.

Наблюдая за сидящими внутри людьми, ей показалось, что она даже может слышать то, о чем они говорят. Посетители от души веселились. У стойки бара она увидела миниатюрную женщину, которая улыбалась бармену, протянувшему ей бокал. Тот улыбнулся в ответ и, прежде чем обратиться к следующему клиенту, загадочно ей подмигнул. Да и парень, получивший свой заказ, тоже оказался не промах — повернулся к женщине и, подняв внушительных размеров стакан, произнес в ее честь какой-то тост, отчего она зарделась и смущенно опустила глаза.

Возле высокого столика у камина шумела толпа фанатов квиддича, распевавших песни по случаю победы любимой команды. Пестрые рубашки украшали эмблемы знаменитых "Соколов Фолмута" и имена наиболее отличившихся игроков. Лица их раскраснелись то ли от тепла, то ли от выпитого пива. Выглядели они очень счастливыми, и Гермиона пришла к выводу, что, пожалуй, это самое главное, а причина не имеет никакого значения. Даже с того места, где стояла, она чувствовала их радостное возбуждение и предположила, что сейчас они, должно быть, разбирают игру, раз за разом обсуждая самые яркие моменты. Она знала, что нисколько не ошибается, потому что в юности Гарри и Рон вели себя точно так же.

Заглядывая через стекло, Гермиона словно вернулась в прошлое и мягко улыбнулась. Но в следующий момент ее с новой силой захлестнуло одиночество. Она сперва оцепенела, потом с усилием заставила себя отвернуться, отрываясь от теплой атмосферы бара, и вновь пошла своим путем. Однако ушла она недалеко — всего в нескольких футах от входа в паб стоял газовый фонарь, освещающий скамейку, почти прилепившуюся к его столбу. Гермиона присела на нее и подняла глаза к небу, чтобы увидеть луну. Снежинки, медленно падающие с неба, в рассеянном свете фонаря казались россыпью бесценных бриллиантов. Они беспечно кружили вокруг ее головы, падали на лицо, и ей почему-то подумалось, что луна сегодня тоже одинока.

* * *

А вот Люциус Малфой, в отличие от мисс Грейнджер, был не в ладах со случаем. Человек дела, большую часть своей жизни он провел заведомо зная, что должно произойти, а что нет. Ведь он всегда отличался редкой наблюдательностью, а политические веяния и мнение общества еще никто не отменял. Взять, к примеру, его бывшую жену, Нарциссу Блэк. Что стало бы с волшебным миром, если б она не солгала Темному Лорду? Это ли не лучшее доказательство того, что всего лишь одно слово способно изменить все? Разве случайно она, на шестом году обучения Драко в Хогвартсе, попросила Северуса помочь их сыну выполнить задание Волдеморта? Нет, это была судьба. Собственной персоной и со всеми своими атрибутами.

Люциус не считал, что случай имеет к этому хоть какое-то отношение. Не случайность, а судьба распорядилась так, что Нарцисса должна была спасти Гарри Поттера, а вместе с ним и весь волшебный мир. Своеобразное искупление семьи Малфой ценой предательства и лжи во благо. Именно судьба направила ее к Снейпу, чтобы умолять того о помощи: Драко не должен был становиться преступником и разменной фигурой в играх, подобных тем, что затеял Том; к тому же, Дамблдор уже погибал от действия проклятия, и не стало ли милосердием то, что Северус избавил его от страданий? "Все это — дело рук судьбы, — думал Люциус, возвращаясь темным декабрьским вечером к себе домой. — И я верю в то, что все происходит лишь благодаря ее вмешательству".

Окружающие вступали в брак не из-за того, что искали общения, привязанностей или просто не хотели оставаться в одиночестве. Люди женились и выходили замуж потому, что судьба свела их с теми, кто мог разделить их чувства, мысли и быт. Дети рождались не от того, что клетки начинали дробиться и определенным образом складываться, формируя пока еще абстрактную личность, а от того, что два человека любили друг друга и хотели создать новую жизнь, которая несла бы в себе частичку их самих. Всем этим и управляет судьба. Так устроен мир, и ни о каких случайностях не может быть и речи, когда судьба начинает раскручивать свое колесо.

Таким образом, у лорда Малфоя со стечением обстоятельств отношения были крайне натянутые. Да и как они могли становиться на пути столь могущественной дамы, как судьба? Но, рассуждая так, он забыл, что судьба определяется всеми произошедшими с нами случайностями, а, следовательно, подобными мелочами и определяется наша дальнейшая жизнь.

Итак, Люциус медленно шел по заснеженному переулку. Налетевший на него вихрь снежинок заставил его слегка поморщиться и плотнее укутать шею меховым воротником.

Рабочий день выдался долгим. Точнее, это был еще один скучный день, который он провел, управляя делами своей империи.

Обычно ему нравилось следить за превращением кната в галлеон, но, поразивший его в последнее время истинно королевский недуг (являющийся ни чем иным, как скукой) даже это невинное удовольствие свел на нет. Ему до зеленой тоски надоели условности и правила его круга. Все эти принципы и черты принадлежности к высшему сословию сводили скулы, но, в то же время, он прекрасно понимал: чтобы сохранить место в бизнесе и обществе, необходимо поддерживать устоявшиеся традиции, поэтому и жил он так же, как и всегда. А осуждать его за подобные настроения давно уже было некому.

Его помощники занимались составлением собственных планов проведения праздников и вели себя как ненормальные, бурно обсуждая рождественские скидки и туристические агентства. Сын давно женился и теперь интересовался только своей семьей, в которой подрастали дети. Дедушка Люциус все еще был включен в их жизнь, но теперь иногда ощущал себя несколько отстраненным от их повседневности, как если б он смотрел на них со стороны. Проблемы людей, с которыми он общался, не имели ничего общего с его собственными: пока его друзья или коллеги обсуждали, кто из бизнес-партнеров ведет нечестную игру, а кто сорвал на сделке большой куш, он говорил о размеренной жизни в поместье и рассказывал, какой роскошный урожай яблок дал этой осенью его сад.

Даже с самим Драко все было не так, как раньше. Его мальчик больше не был тем мальчиком, который страдал от последствий неправильного выбора. Он стал мужчиной. Взрослым мужчиной, который сумел взять на себя ответственность быть лучшим мужем и отцом, чем сам Люциус. Те дни, когда сын, не справляясь со своими проблемами, просил у него помощи, давно миновали. Теперь они были просто двумя мужчинами с одинаковым цветом волос и глаз, что встречаются раз в неделю, чтобы выпить и поговорить о том, кого из их бывших соратников приговорили к поцелую дементора, и какую фирму следует перекупить, чтобы увеличить капитал еще больше.

Заботы о грядущем Люциуса не беспокоили: у него было все, о чем другие могли только мечтать. Потеря сикля, кната или даже галлеона его не пугала, настолько твердо стояла на ногах его компания. Он так и жил в своем огромном особняке из ста восьми комнат, окруженный антиквариатом и фамильными ценностями, бережно передаваемыми из поколения в поколение. Роскошно убранные комнаты украшали портреты в золоченых рамах — предки часто хвалили его за то, что он, в основном, оправдывает их надежды, но никогда не стремились подсказать ему то, что, по их мнению, он еще должен был сделать.

Вечера состояли из привычного ритуала, который оставался неизменным на протяжении многих лет: он входил через массивные двери в особняк, отдавал домовику мантию и свою знаменитую трость и, вслед за этим, прихватив с собой портфель, поднимался по внушительной мраморной лестнице в столовую. Прекращал работать он тогда, когда усаживался за бесконечно длинный обеденный стол. Ужин, приготовленный многочисленными эльфами, уже дожидался его. Но, прежде чем приступить к трапезе, обычно он делал пару глотков вина и, вытянув из волос ленту, принимался разбирать почту.

Одиночество не слишком его обременяло, но, по какой-то совершенно необъяснимой причине, он поймал себя на том, что почувствовал его проходя мимо паба.

Согревая мощеную булыжником улицу и темные каменные дома, из узких окон бара лился золотистый, теплый свет. Это напомнило ему о тех временах, когда он был совсем еще ребенком: на зимних праздниках у них всегда были гости, и ему очень нравилось смотреть с улицы на ярко освещенные окна мэнора. Из них тогда проливался точно такой же мягкий свет. И, прежде чем он смог себя остановить, Люциус обнаружил, что уже стоит перед окном, а глаза с любопытством изучают легкую и непринужденную атмосферу, царящую внутри. Тихо падал снег, но он его сейчас даже не замечал — настолько его захватило открывшееся перед ним зрелище.

Ему казалось, что он слышит оживленные разговоры, эхом отдающиеся от деревянных перекрытий: сработанные из мореного дуба они придавали залу еще больший уют. Некий мужчина поднимал тост за сидящую рядом с ним женщину. После произнесенных им слов та покраснела и загадочно улыбнулась. Глаза молодого человека блеснули, и Люциус мог бы поручиться чем угодно: это была любовь. Самая настоящая. О какой говорят: "с первого взгляда и до последнего вздоха".

Недалеко от входной двери сидела пожилая пара. Малфой предположил, что мужчина — это их сын, а женщина — невестка. Лица их лучились радостью и весельем, потому что сын только что рассказал им кое-что важное и при этом коснулся живота жены. Даже не сходя с места, Люциус почувствовал, насколько они сейчас счастливы: потому что помнил, как был счастлив сам, когда несколько лет назад сын сказал ему те же самые слова, что и этот неизвестный ему молодой человек. Стоя у окна, Люциус жадно впитывал в себя увиденное и... улыбался. Но, внезапно вспомнив, что из перспективы на вечер в его меню только величественный старинный особняк да тени бесшумно снующих вышколенных домовиков, помрачнел и задумался. Еще никогда одиночество не казалось ему таким острым, как сегодня.

Он с трудом заставил себя отвернуться от теплой атмосферы бара и, зябко поежившись, неспешно побрел по переулку. Достиг припорошенной снегом скамейки, стоящей рядом с фонарем, поднял голову и посмотрел в темное зимнее небо, с которого то и дело срывались задорно пляшущие снежинки. Волшебное, чарующее зрелище. Прищурившись, Люциус нашел взглядом огромный, словно подсвеченный изнутри, светлый диск и почему-то подумал, что луна сегодня тоже одинока.

Если верить Гермионе, факт того, что неподалеку от нее сидит ее бывший враг, всего лишь простая случайность, которая никак не сможет повлиять на их жизнь. Но если вы согласны с Люциусом, то встреча бывших врагов состоялась исключительно по воле провидения и, благодаря его вмешательству, у них мог появиться шанс раз и навсегда изменить свое будущее.

Так что же это все-таки было? Судьба или случайность?

Человек, сидящий на другом конце скамейки, чуть пошевелился, и Гермиона медленно перевела на него взгляд. Как только в поле ее зрения попала густо припорошенная снегом грива шелковистых светлых волос, она сразу узнала Малфоя. Выглядел он почти так же, как и всегда: трость, с рукояткой в виде змеиной головы, дорогие кожаные перчатки... Вот только выражение лица стало другим. Глаза его были закрыты, но если бы он сейчас посмотрел в ее сторону, то (в этом она была совершенно уверена) можно было вновь увидеть в них острый, живой ум. И снова потеряться в их бездонной серой глубине.

Она нисколько не сомневалась, что перед ней все тот же Люциус Малфой. Единственная разница, отличавшая его от прежнего, заключалась в том, что он сидел с ней на одной скамейке и вряд ли придавал этому хоть какое-то значение. Хотя, вероятно, он просто не узнал ее, а всего лишь смотрел на луну, так же, как и она.

Люциус услышал чей-то тихий вздох и очнулся от задумчивости. Повернул голову и увидел сидящую неподалеку женщину. Конечно он понял, кто перед ним, ибо ни одна ведьма в его мире не обладала такими же густыми и непослушными кудрями. Она практически не изменилась, разве что стала старше. Впрочем, как и он. Она все еще носила одежду простецов и любила книги: краешек одной из них робко выглядывал из ее приоткрытой сумочки. Глаза ее были закрыты, но если б она сейчас их открыла, то (в этом он был совершенно уверен) можно было увидеть, как в них по-прежнему плещется неистребимая жажда знаний и желание сделать что-то хорошее.

Он нисколько не сомневался, что перед ним все та же Гермиона Грейнджер. Единственная разница, отличавшая ее от прежней, заключалась в том, что она сидела с ним на одной скамейке и вряд ли придавала этому значение. Хотя, вероятно, она его просто не узнала, а всего лишь смотрела на луну, так же, как и он.

Что же касается самой луны, то она стала единственным свидетелем того, что произошло дальше. Светило с восторгом наблюдало, как двое бывших врагов обнаружили, что они здесь не одни и, смущенно улыбаясь, запоздало обменялись неловкими приветствиями. Видело, как во время тихой беседы в их глазах время от времени вспыхивают отблески прошлого. А потом, придав их разговору оттенок интимности, луна слегка приглушила свет, и тогда мужчина протянул женщине руку, приглашая ее подойти к окну бара.

К слову, оба они ошибались, считая луну одинокой — у нее было солнце. Оно дополняло ее, и в их простом взаимодействии заключалось все совершенство мира: каждое утро луна умирала для того, чтобы родилось солнце; но каждый вечер оно уступало ей дорогу, и без одного из них не было бы и другого. И еще: в отличие от Люциуса и Гермионы, она полагала, что, независимо от случайностей и судьбы, в мире возможно все.

Совершенно не понимая, почему ее рука лежит на рукаве меховой мантии Люциуса Малфоя, Гермиона нервно переминалась с ноги на ногу. И не могла понять, почему позволяет себе чувствовать тепло его тела, ощутимое даже сквозь слои одежды и плотную шерсть перчаток. Еще ее занимал вопрос, зачем они стоят возле окон бара и вместе смотрят на веселящихся внутри людей. Но больше всего ее интересовало, почему ей так приятно его общество.

И тут в голове ее зародилась мысль, сперва робкая и неприметная, но затем все более и более отчетливая: может, это и есть ее судьба?

Обстоятельства сложились таким образом, что между ними не могло быть даже элементарной дружбы — слишком далеки они были друг от друга. И не только внешне: ведь он был вдвое старше и вращался в совершенно иных кругах. Да и убеждения его очень уж отличались от ее собственных.

Но, все же, несмотря на то, что все эти причины лежали на поверхности, ей все равно ужасно хотелось открыть дверь паба и войти туда вместе с ним. Может, чтобы просто посидеть за одним столиком и поболтать о каких-нибудь пустяках. О погоде, например, или о чем-нибудь таком, что постепенно переведет разговор на другую тему. И, возможно, они даже выпьют чего-нибудь...

А Люциус попеременно смотрел то на женщину, чья рука так доверчиво покоилась на его рукаве, то на посетителей бара, и никак не мог найти подходящего объяснения, почему он стоит здесь? Да еще и с Гермионой Грейнджер? И при этом у него даже в мыслях нет, чтобы запустить в нее каким-нибудь проклятием или сделать любую другую гнусность. Он не мог объяснить, почему так спокойно воспринимает ее прикосновение к своему плечу. И еще тысяча разных "почему"... Но что его интересовало более всего — почему ему так приятно ее присутствие?

Где-то на задворках сознания, среди бесконечных бумаг и папок с расчетами, у него вдруг возникла странная мысль. Скорее, не сама мысль, а некий образ, который сперва являл собой всего лишь смутное пятно. Но, по мере того, как оно росло, Люциус вдруг ясно увидел: вот он, тот самый случай! Или, если угодно, шанс. Мисс Грейнджер послана ему искуплением за все его прошлые проступки. Только ее доброта и здравомыслие могли с лихвой искупить его ошибки, которые не давали ему обрести покой в жизни. Ведь, несмотря на огромную разницу в возрасте, социальный статус и убеждения, противоположности все же притягиваются.

Он не был уверен, что она — его настоящая судьба, но почему-то, совершенно случайно, ничего больше ему так не хотелось, как присесть рядом с ней за столик бара и потеряться в жажде жизни этой удивительной женщины. Чтобы у него вновь появились силы противостоять испытаниям, которые и определяют наше бытие. А еще, ему очень хотелось говорить с ней. Неважно о чем, но только чтобы это длилось как можно дольше. И потом, после того, как они пропустят по стаканчику, он мог бы проводить ее домой...

* * *

Побледневшая в утреннем свете луна должна была отправляться на отдых: солнце, ее вторая половина, уже давно вышло из-за горизонта. Но луне никак не хотелось уходить, не узнав, чем же закончится эта история. За все время своего существования она много повидала, но к этим двоим у нее было особое отношение. Словно подслушав ее мысли, двери паба распахнулись, и оттуда вышла пара, что смотрела на нее вчера вечером. Мужчина и женщина держались за руки и, глядя на их сияющие лица, смело можно было утверждать — одиночество, терзавшее их накануне, рассеялось без следа. Покачиваясь от усталости, бессонной ночи и выпитого эля, они шли по переулку и настолько были поглощены друг другом, что никого и ничего вокруг себя не замечали.

Успокоенная луна обратила взор на улыбающееся солнце, которое уже простерло над землей свои блистающие лучи. Один из них медленно достиг бредущей пары, ласково коснулся умиротворенных лиц и взлетел в стремительно светлеющее небо: круг замкнулся, и в тот же момент начался отсчет нового дня. Или, быть может, новой жизни.

* * *

— О чем ты думала вчера вечером? — тихо спросил Люциус у дремлющей на его плече женщины.

Не открывая глаз, Гермиона мягко улыбнулась:

— Я смотрела на луну и мечтала о тебе, — сонно пробормотала она и теснее прижалась к его груди.

Ответа на это признание не последовало — Малфой молчал до тех пор, пока она не заснула. Но как только ее ровное дыхание донеслось до его слуха, он перевел взгляд на окно: в этой части его особняка было хорошо видно, каким истаявшим и бледным стало ночное светило в сиянии солнца. Не сводя глаз с прозрачного светлого круга, Люциус быстро прикоснулся губами к виску Гермионы и прошептал луне слова благодарности, как если бы она могла их услышать. Еще через мгновение он тоже заснул, спокойно и безмятежно, подумав напоследок о том, до чего же замечательно устроен этот мир, не зависящий ни от случайностей, ни от судьбы.