Кровопускание (джен)

— Скажите, если станет неприятно и вы захотите остановиться, — говорит Ганнибал и берет Уилла за горло.

Первая мысль — это уже неприятно. Он не пациент; ему не нравится сюда приходить. Не нравится, как давит огромное пустое пространство, не нравится темнота. Но он не открывает глаз и слушает стук своего сердца — бум-бум-бум… Кадык дергается под ладонью Ганнибала, сдвигая кожу, большой палец погружается в плоть, остро давит на яремную вену.

Пришел с дружеским визитом, называется.

Затем пространство начинает заполняться. Вопросы проникают в мозг как струйки из подтекающей дамбы: что задумал Ганнибал? почему еще не спросил? как у врача могут быть такие мозолистые руки? Уилл в свое время повидал много психиатров, и у большинства руки были гладкие и ухоженные. Эти тоже ухоженные, но следы тяжелой работы не спрячешь. На подушечках вздымаются целые гряды, как будто взрытые окопы, каждый виток которых впечатывается Уиллу в горло. Он представляет, как там расцветают желтый и фиолетовый, формируя уникальный узор, будто подпись.

Представляет свое лицо, обсыпанное тальком, чужие руки в латексных перчатках и прозрачный скотч. Думает о том, насколько сложно будет снять отпечатки с кожи, покрытой трехдневной щетиной.

Губы и нос пульсируют в такт с биением сердца. Ганнибал сжимает некрепко, но даже небольшое давление мешает оттоку крови, и чем дольше, тем явственнее по лицу распространяется щекотка. Покалывание похоже на ножки насекомых. Звон в ушах как отголосок оружейных выстрелов. Бархатная подушка под головой — обивка гроба. Дамба трещит по швам. Вокруг все еще темно, но уже не пусто: два метра земли между ним и поверхностью.

Становится холодно.

Уилл сжимает зубы; сжимает кулаки, вдавливает их в подлокотники. Призывает весь свой самоконтроль, потому что знает, что от него этого ждут. Ганнибал не в бирюльки играет — во всем, что он делает, есть смысл: головоломка, которую надо решить, испытание, которое надо пройти. Сосредоточившись, Уилл снова концентрирует внимание на руке, сжимающей трахею. Она тяжелая, горячая и странно неподвижная. Если держать руку на весу так долго, у любого человека она начнет подрагивать от напряжения, но только не у Ганнибала. А потом Уилл понимает, что не знает, как долго это продолжается.

— Доктор Лектер, — хрипит он.

— Что, Уилл?

Спокойный голос у уха вкручивается в расселины серого вещества, и Уилл снова думает о выстрелах. Руки на подлокотниках сжимаются крепче. Он вспоминает скользкую рукоятку пистолета и брызги крови на своем лице, то, как мир разверзся подобно пасти, и он стоял перед нею — трясущееся, беспомощное ничтожество. Бум-бум-бум, красные капли бьются о паркет, сводя с ума, но нет, Ганнибал рядом с ним, его широкая, грубая ладонь зажимает рану. Уилл помнит, как Ганнибал спас человека.

И думает, каково это — когда из тебя выплескивается жизнь? От потери крови тело сковывает холод и разрываются артерии. Дыхание прерывается, а легкие напрягаются, пытаясь сделать вдох. Немеют пальцы на руках и ногах. В порожней тьме все тело начинает покалывать, и Уилла охватывает холод. Когда он пытается вдохнуть, грудь сдавливает паника: у него в горле горячее лезвие. У свежей раны вскипает кровь, и только твердая хватка Ганнибала не дает ей пролиться.

— Я… — Уилл дергается в кресле и открывает рот, не получив кислорода. Не удается вдохнуть искромсанной трахеей.

— Что, Уилл? — снова спрашивает Ганнибал.

Он пытается ответить. Когда не получается, рука сама собой отцепляется от подлокотника и вслепую хватает Ганнибал за рукав. Каково это — умереть? По мере того, как нехватка кислорода берет свое, в уголках глаз собираются слезы, и все, что Уилл в состоянии сделать, это повиснуть на рядом стоящем человеке в полной уверенности, что стоит тому отпустить горло, оттуда потоком хлынет кровь.

— Уилл, — мягко говорит Ганнибал. — Скажите мне перестать.

Уилл давится возражением, и его вторая рука вцепляется в Ганнибала, удерживая за спину. Если он сдвинется, Уилл умрет. Он уже умирает.

— Все хорошо. Скажите мне остановиться.

— Нет, — сипит Уилл, его глаза все еще крепко закрыты.

— Ладно. — Ганнибал проводит большим пальцем по щеке. — Как только будете готовы.

Его голос такой невозмутимый, даже для врача! Как можно оставаться спокойным, чувствуя на своих руках пульсацию чужой крови? И тогда Уилл вспоминает… что в этом и был смысл упражнения. Он открывает глаза и видит Ганнибала так, как его видела умирающая девушка: взгляд вниз, напряженный, но не слишком эмоциональный, картинка смазана из-за повисших на ресницах слез. Не ангел, но уверенный в себе спаситель. Он пытается копнуть глубже и, встав на ее место, узнать, каково это — когда тебя вытаскивают из бездны, но в этот момент Ганнибал склоняет голову набок, очень характерно… Уилл смаргивает и видит себя его глазами: небритым человечком в старом кресле, заплаканным фантазером. Ребенком.

— Хватит, — говорит Уилл.

Ганнибал разжимает пальцы, освобождая горло. Уилл делает глубокий вдох, и из перерезанной глотки вырывается фонтанчик крови, заливая воротник горячей влагой. Часть души отмирает, и все заканчивается. Он снова становится собой.

Уилл отпускает Ганнибала, роняя руки себе на колени. Тот тоже отпускает его, но не отходит. Опершись на подлокотник, он c неким доброжелательным интересом наблюдает за тем, как Уилл приходит в себя, справляясь с собственным воображением, как наркоман отходит от дозы, глубоко вдыхая целительный воздух. С каждой проходящей секундой все в мире постепенно встает на положенные места. Бум. Бум. Бум.

Уилл проводит по глазам. Столько лет прошло, а ему все еще каждый раз стыдно, когда кто-то видит его в таком состоянии; с Ганнибалом это ощущается даже сильнее. Этот человек слишком многое понимает и при этом безо всяких театральных эффектов. Так нечестно.

Уилл поднимает глаза, выстраивая в сознании крепость из негодования и подозрительности, и спрашивает:

— Зачем?

— Любопытство. — Оттолкнувшись от кресла, Ганнибал подходит к столику у окна, где стоит кувшин с водой. Наливает стакан. — Хотел посмотреть, как вы будете себя вести.

Уилл фыркает. (Крепость готова.)

— Вы что, всех своих пациентов душите?

— Я едва вас тронул, — говорит Ганнибал легко. Он протягивает стакан, и хотя Уилл не хочет его принимать, во рту ужасно сухо, поэтому он его все-таки берет. — Кроме того, — продолжает Ганнибал, пока Уилл пьет осторожными глотками, — вы не мой пациент.

— Джек Кроуфорд так не думает, — отвечает Уилл скорее устало, чем резко.

— Он попросил меня понаблюдать, и ничего больше. — Верхняя губа Ганнибала слегка дергается, как будто сдерживая улыбку. — На другие условия я бы и не согласился. Вас не от чего лечить, Уилл.

Ганнибал снова протягивает руку, и Уилл замирает на месте. А потом вздрагивает, когда тот медленно проводит ногтем поперек шеи, отслеживая невидимый шрам. Кожа натягивается, будто сшитая нитками. Швы разойдутся, обязательно разойдутся, это лишь вопрос времени... И когда это произойдет, оттуда хлынет кровь, которую он один уже не сможет остановить.

Однако Ганнибал лишь смотрит на него с улыбкой. И затем говорит:

— Вы мне очень нравитесь. Таким, какой вы есть.