Покинутый (джен)

Я очнулся от капель дождя, что нещадно били по моему лицу. Недовольно поморщившись, открыл глаза: взору предстало лишь серое, безжизненное небо, накрытое покрывалом из тёмных, почти чёрных, кучевых облаков. Глаза уставились в пустоту, зрачки абсолютно неподвижны. Никаких мыслей не приходит в голову. Тогда мне это даже показалось странным. И внутренний голос говорил: «Парень, ты очнулся на асфальте, посреди дороги, не хочешь подумать об этом? Тебя это не смущает? Как ты оказался здесь?» И я тут же отвечал: «Не имею понятия… О чём тут можно думать?»

С тяжким стоном всё же смог немного приподняться на локтях; виски гудели, словно я до этого влил в себя несколько литров огненной воды. Огляделся по сторонам… Абсолютно безлюдная, тихая, ничем не примечательная улица. Из-за дождя всё казалось тусклым, цвета приглушёнными. Капли маленькими ручейками стекали по окнам. Что странно, ни в одном из них не было света, хотя уже вечерело. Время будто застыло. Я был один. Только макушки старых ясеней, что росли в скромном парке на территории здания, похожего на школу, немного тревожно покачивались от ветра, скрадывая моё одиночество, придавая даже некий уют и чувство спокойствия. И была лишь одна вещь, нарушающая это умиротворение. Место казалось мне совершенно незнакомым… Я не знал ни этого парка, ни этой улицы, ни дома, рядом с которым лежал. Не знал я и того, почему оказался там и как. А самое главное… Не знал, кто я сам.

— Где я?! — голос дрожал, звучал несколько растерянным. — Что мне делать?! — сжал руки в замок на затылке, прижимая со всей силы, опускаясь на колени. — Куда идти? Что же… Что же делать…

Вдалеке мне приметился молодой мужчина. Дорогой костюм его промок до нитки, шквальный ветер вынуждал закрывать лицо тыльной стороной ладони и щуриться от мелких капель, что на такой скорости били, словно льдинки. От былого покоя не осталось и следа, близилась буря, деревья трещали, дорожные знаки падали, сопровождаемые металлическим гулом и гадким скрежетом.

— Бедный, каково ему в такую погоду-то идти, аж сносит, — внутри что-то щёлкнуло. В недоумении я посмотрел на свои руки, после снова на удаляющуюся фигуру незнакомца. — Ничего не чувствую…

«Ну? — снова зазвучал голос внутри моего сознания. — А что ты думаешь по этому поводу?» — «Ничего, — в растерянности покачал головой. — Наверное, просто сильно замёрз, ведь неизвестно, сколько я здесь пролежал. Наверное, нужно найти что-то вроде больницы. Как найду? Вот чёрт… А ведь это и правда хороший вопрос. Нужно спросить дорогу. Ненавижу…»

Нервно сжав кулаки и стиснув зубы, я ступил вперёд, в надежде встретить ещё какого-нибудь безумца, который указал бы мне путь и, желательно, не в задницу. Но таковые отказывались попадаться мне на глаза, более того, казалось, упорно избегали. Неужто за время моего недолгого отсутствия в реальности, случился катаклизм, и все люди вымерли, а тот парень — последний выживший? И я его упустил!

Наконец увидел хоть одного несчастного, быстрым шагом надвигающегося на меня. Руками он пытался удержать на голове капюшон, который так и норовил сорвать усиливающийся ветер.

— Простите, не подскажете… — начал говорить я, когда мы поравнялись, но он спокойно прошёл мимо. Казалось, что и вовсе меня не заметил.

«Что же это мне, бикини надеть, чтобы он обратил на меня внимание?» — «Неплохая мысль. То, что заметит, это сто процентов». — «Но вряд ли оценит». — «Поддерживаю». Усмехнувшись собственным мыслям, я решил всё же догнать этого неразговорчивого «амиго» и выспросить дорогу, но он упорно игнорировал меня и всё дальше удалялся, ведя бессмысленную борьбу с разбушевавшейся стихией. На секунду я замер, словно вкопанный, и взглянул на вытянутые перед собой руки, изучая фактуру чёрного джемпера, что был на мне. Никаких следов ветра не было видно, абсолютная статичность.

Внутри начал постепенно зарождаться страх. «Что происходит со мной, чёрт возьми? — дыхание сбивалось от волнения. — Каким бы я не был замёрзшим, разве меня не должна сбивать с ног непогода так же, как она малодушно расправляется с этим парнем?»

Собравшись с духом, побежал следом за ним. Неужели он действительно не видит меня? Или же настолько талантлив в лицемерии?

— Эй, брат, может, сможешь помочь мне? — по-прежнему полз вперёд, даже ухом не повёл. Попробовал взять его за плечо, но рука соскользнула. На секунду мне почудилось, что она прошла сквозь тело. Тогда я пробежал вперёд и встал прямо перед ним, чтобы он уж точно обратил внимание и мимо не прошёл. — Слушай, ну, нельзя же так, я же только…

И тут я оцепенел от ужаса. Не знаю как, но он прошёл прямо сквозь меня, я это почувствовал. Словно тебя разрывает пополам, так, как взрезает кожу отдёрнутый кнут, как вонзается в плоть самурайский меч… А после облегчение, будто ты снова соединился с собой, как сливаются капли воды. Но капли эти совершенно пусты, в них вакуум. Пропали звуки, я оглох и не мог пошевелить даже пальцем, ни одним мускулом, мышцы как онемели. Просто замер и не мог сказать ни единого слова, взгляд застыл, уставленный в никуда, словно не живой. Словно… мёртвый.

— Нет… — как обезумевший шептал я, пятясь назад. В изумлении, граничащем с паникой, я смотрел на кончики своих пальцев, ощупывал своё тело, руки, которых я не чувствовал, как не чувствовал и всего вокруг, ни дождя, ни ветра — ничего! — Это невозможно!

Взявшись за голову, почти вцепившись в волосы, я продолжал пятиться назад, выкрикивая что-то невнятное, пытаясь ощутить хоть что-то, хоть малейшую физическую боль, что привела бы меня в чувство. В отчаянии, с неистовой яростью бил кулаками асфальт, но на них не оставалось царапин. Я кричал во всю глотку, умоляя о помощи.

— Чего орёшь, юнец? Мёртвых перебудишь, — послышался где-то отдаленный хриплый мужской голос.

От неожиданности я резко замолчал, будто ребёнок, которого мать застала за пьяными песнями в тринадцать лет. Медленно повернулся к источнику голоса — дряхлому старику, с длинной, грязной, спутанной бородой и в рваных лохмотьях. Он стоял совсем рядом со мной и внимательно смотрел прямо в глаза, словно пронзая взглядом. Казалось, что карие радужки горели огнём. В нос ударил запах стали и палёной плоти. Слышался порох…

— Вы… вы видите меня?! И слышите?! — резко поднялся с земли и подошёл вплотную к моей единственной надежде на объяснение.

— Разумеется.

— Кто я?! Умоляю, скажите!

— Ты никто, малыш. Ведь ты мёртв.

— Мёртв… — слепо повторил я. — Но как? Как это произошло?! Я же мыслю, дышу! Я не могу быть покойником!

— Всё поймёшь со временем, — спокойно ответил он и начал медленно удаляться от меня.

— Постойте! Но кто я?! Что мне теперь делать?!

— Это не моя забота. А точнее, выбор каждого.

Незнакомец медленно сливался со струнами дождя, в то время как я продолжал кричать вслед свои вопросы, требуя ответа. Я плакал… Наверное, впервые за долгое время. Впрочем… Я не помню. Да и могут ли призраки плакать? Может быть, тогда мне это только казалось?

Помню, что слышал, как прямо на меня ехала машина. С титаническим трудом, зажмурив глаза, в страхе кусая губы, я пригвоздил себя к месту, ибо был только один способ всё узнать. Вот-вот она собьёт меня, и кровь окропит мокрый асфальт, а тело извернётся под неправильным углом, сломанное. Еще пару секунд! Дыхание такое частое, что давно бы уже закружилась голова.

— Ну же! ДАВАЙ!

Но… этого так и не произошло. Боль молниеносно ударила по всему телу, разрывая меня. Но в сто крат больнее было осознавать, что я абсолютно невредим и остался на прежнем месте. Она проехала сквозь меня… Просто прошла мимо. В беспамятстве я рухнул на спину, полностью отключённый. Всё пропало. У меня больше ничего не было. И всё, что я видел, — одно слово. Мой приговор.

— Мёртв…

* * *

Обжигающе-холодный ветер пронизывал моё тело. Боль, которую я не чувствовал до этого, нахлынула, буквально затапливая всё внутри, вынуждая откашливаться и судорожно хватать лёгкими воздух. Меня охватила паника: осознание собственной смерти выбило у меня чувство равновесия и ощущение земли под ногами, я стал проваливаться сквозь неё так же, как и проходил сквозь людей. В ужасе вскрикивая, я полукарабкался полуплыл, стараясь выбраться из этой западни, бесконечно повторяя: «Выберусь. Не возьмёте, выберусь, встану! Я чувствую землю, чувствую землю, земля, земля, земля!» Но, тем не менее, продолжал проваливаться всё глубже, бездна затягивала тело, как болотная трясина, и чем больше сопротивлялся, тем труднее было выбраться.

Сейчас уже не помню, что побудило меня поддаться этому чувству: бессознательность, отчаяние от безысходности положения или же здравый смысл, однако стоило мне это сделать, как «зыбучий песок» перестал засасывать. Перегибаясь через земной пласт, словно ложась на него, медленно я начал вылезать, как делают это люди, попавшие в ледяную прорубь.

Примерно сообразив, как удержаться и не проваливаться, я резкими рывками прополз к старому клёну и расположился прямо под ним, чтобы хоть как-то всё это переварить. Честно признаться, у меня болело всё. Руки, ноги, волосы, зубы, ногти, причём им было совершенно без разницы, могут ли они болеть в реальном мире или нет! Вроде бы когда-то я слышал об этом или читал, медики назвали бы подобную боль остаточной или же фантомной. Часто она преследовала пациентов с ампутированными конечностями, словно напоминая таким способом о том, чего у них уже никогда не будет. Сплошная насмешка жизни, ничем не оправданная и необъяснимая, кроме защитной реакции. Так, скорее всего, и моё подсознание защищалось тогда. Будто всем своим видом оно пыталось сказать мне, что со мной всё в порядке, я чувствую боль, дышу, мыслю, что я — жив. Здравый смысл на пару с логикой воевали за право первенства с фактами: полное отсутствие памяти, либо воспоминаний, осознания собственного предназначения, меня только что должен был сбить автомобиль и затянуть к центру земного шара, что вообще в принципе невозможно. Как ни старался, я не мог найти другого объяснения, кроме очевидного — я мёртв, чёрт возьми. Да, это объясняло всё. А человеческие факторы были лишь моим желанием или даже инстинктом не признавать этого. Видимо, это и было то, о чём мне пытался сказать старый призрак, то что я должен понять «со временем». Но, несмотря на и так немалое количество доказательств, мне их, почему-то, было недостаточно. Нужно было что-то ещё. Не знаю почему, но первое, что мне захотелось сделать — это попробовать не дышать. Не так-то это просто, скажу я вам. Крайне сложно сломать многолетние устои, которые вырабатывались не одно поколение: не будешь дышать — умрёшь.

«Но ведь я уже мёртв, чего мне бояться? — рассуждал я. — Не могу же я умереть повторно. По идее…» — «Но, похоже, ты в этом не уверен, — откликнулся мой внутренний голос, единственный собеседник в течение долгого времени моего странствия. — И вообще, что за безумная мысль — попробовать не дышать?» — «А как бы ты проверил, жив ты или мёртв?» — «Эй, это не моя проблема. Ты проваливался сквозь землю, сквозь асфальт, причём, стоит заметить, никаких следов этого происшествия на тебе не осталось».

Преодолев себя, я задержал дыхание. Не раз было желание снова вздохнуть полной грудью, страх асфиксии вынуждал крепко сжимать кулаки, всеми силами стараясь это перебороть. Но и спустя минуту, пять и даже десять ничего не произошло. Совершенно расслабившись, я понял, что удушье мне не грозит, и потребности в воздухе у меня нет.

Методом подобных экспериментов я так же выяснил, что моё видимое тело тоже лишь защитная реакция, дабы не лишать человека привычности. В моих силах было отказаться от него, стать ветром, слиться со всем окружающим меня миром… Но я не захотел. Видимо, тогда просто ещё не был готов к этому. Для меня не было ничего ценнее, чем моя душа, покуда это было единственное, чем я теперь обладал. Я не знал, что мне делать, не знал кто я. И выяснить это, стало моей основной задачей. Но не сразу, нет. Тогда ведь даже было не с чего начать, ни одной мысли, что помогла бы, ни одного умения, кроме способности проходить сквозь предметы.

Долгое время я не мог смириться — меня кидало из крайности в крайность, с одной стороны, передо мной открывались безграничные возможности, я мог делать, что угодно. Но с другой… Никогда больше я не смогу сделать то, что делали люди. Моих губ более не коснётся капля воды, я не попробую куска свежеиспечённого хлеба, никогда не смогу ласкать женщин и принимать их подчас навязчивую заботу, не смогу обнять тех, кого люблю. Хотя уже тогда я не раз задавался вопросом: а любил ли я кого-нибудь? Был ли хоть кто-то рядом со мной? Кто-нибудь помнит? Скучает? Есть ли хоть кто-то, кто знает моё имя? Знает, кто я? В любом случае, одно я знал наверняка: не успокоюсь и никуда не уйду, пока не выясню, кем являюсь и кем был, положу на это все силы и не перед чем не остановлюсь.

Конечно, вначале, именно как призрак, я совершал немало ошибок. Хотя бы потому, что мыслил и рассуждал, как живой человек. После очередного наплыва страха, тогда, под клёном, я, кое-как совладав со своими переживаниями, смог подняться и идти так же спокойно, как любой человек, постоянно внушая себе способность твёрдо стоять. Я был слаб и напуган, и мне вполне естественно хотелось укрытия, потому я решил зайти в один из домов и хотя бы переждать эту бурю на каком-нибудь чердаке. Район густонаселённый, поэтому с домами не то, чтобы не было проблем, а, напротив, предстал широкий ассортимент. Выбрав самый симпатичный, хотя на самом деле все они выглядели почти одинаково, подошёл к парадной и привычным движением руки попытался дёрнуть дверь на себя. Но, разумеется, она и не думала так просто поддаваться бестелесному дурачку, что вот так запросто решил потревожить мирных жителей, которых она защищала. Предприняв ещё несколько неудачных попыток сражения, я сдался её воле. Оставалось только пройти насквозь, хоть я и знал, что скорее всего это будет нестерпимо больно. Но выбора не было.

Вздохнув поглубже, я ступил вперёд, проникая сквозь металлическое полотно, старался делать это несколько медленнее, в надежде, что мучения будут не такими сильными, да и пришла в голову глупая и одновременно забавная мысль: а что, если я могу проходить не через все двери, вдруг какие-то закрыты? Однако препятствие было успешно преодолено. Я почти ничего не почувствовал, кроме лёгкого холода и неприязни, скорее даже от осознания того, что способен на подобное действо. По какой-то неведомой мне причине проходить через стены было не так болезненно, как через живых людей или же если предмет сам вторгся в моё пространство, а потому впредь я старался всячески избегать подобного контакта с физическим миром.

Очутившись в старой парадной с местами облупленной краской и покосившимися почтовыми ящиками, я постарался как можно быстрее подняться наверх, дабы не столкнуться с кем-нибудь. Дверь на чердак, естественно, была заперта, но это уже вызвало меньше вопросов, так что спустя пару секунд я уже был на месте. Первым, что меня радостно встретило, было сражение двух жирных крыс за какой-то затхлый кусок белого хлеба, что в этой потасовке стал серым, почти чёрным. Жалобно пища, уже истекая кровью из рваной раны на шкурке, более мелкая воительница отступила, оставляя победителю сей сомнительный трофей. Но отпраздновать это грызун так и не смог, покуда стоило мне подойти поближе, как поведение зверька из агрессивного превратилось в непонятные метания из стороны в сторону с неведомыми звуками, похожими больше на шипение загнанной в угол кошки, чем крысы. Бросив своё «добро», она скрылась в неизвестном направлении.

Миновав это небольшое «поле боя», я присел у полуоткрытого окна. Мне не хотелось спать, не хотелось есть, в сущности всё это было и недоступно для меня. А потому я просто сидел и слушал звуки дождя, как монотонно он барабанил по крышам, чем-то напоминая шкварчание поджаристого, сочного куска мяса. Как жалел я в тот день, что не чувствовал этот запах сырости, не ощущал влагу на коже… Такие простые вещи, но боже, как же мне их не хватало! Ничто более из мира людей не было мне подвластно — ни запахи, ни вкусы, ни детская радость попрыгать по лужам или же возможность сказать кому-то то, что хочешь. Ничего. Кроме боли. Единственное, что осталось и от чего я всем сердцем хотел бы отказаться.