Цепная ищейка Сивиллы (гет)

Просыпаясь, я всегда вижу одно и то же. Вот уже двадцать два года я пленник общества, игрушка в руках бездушного компьютера. Я — Масамуне Акай, потенциальный преступник с самого детства. Я — тот, кого наше общество не принимает, ведь такие, как я, «не одобрены» Сивиллой.

Сивилла контролирует каждую сферу современной жизни, но тех, у кого коэффициент преступности превышает сотню, она не признаёт членами общества.

Белые стены, белая кушетка с белым постельным бельём. Стол. Прозрачная дверь и окошко — для предметов. Еда появляется при помощи механизма, встроенного в стену. Вот уже двадцать два года я живу в этой клетке размерами два на пять метров. И отсюда нет выхода.

В моей «клетке» много книг. Нам разрешают читать. У меня есть турник, созданный восемь лет назад специально для меня. Мой коэффициент преступности всегда неизменен — сто девяносто один. Так было в детстве, так остаётся и сейчас.

«Стабильный потенциальный преступник...»

Через пять минут появится голографический помощник и будет зудеть над ухом… Его болтовню я привыкла пропускать мимо ушей. Он всё равно ничего нового не скажет, я уже выучила все его речи наизусть… Вот и сейчас.

— Доброе утро, потенциальные преступники! Сегодня — двенадцатое июня две тысячи сто четырнадцатого года, восемь-ноль-ноль утра! Рекомендуемые лекарства будут добавлены в ваш завтрак, — питайтесь правильно, поправляйтесь и в скором времени выйдете отсюда!

Я шевелю губами, повторяя всё за голограммой. Я знаю этот текст наизусть — выучила его от и до. Встаю и потягиваюсь. Уже привычно — зарядка, разминка, растяжка. Я игнорирую завтрак, вот уже десять лет, до тех пор, пока не сделаю разминку. Всё, что остаётся делать тут, сидя в клетке, это развивать тело и разум. Более — ничего.

— Выдача вещей! Выдача вещей! — зудит бот.

А, ну да, сегодня же приходят посылки. Стучу по стеклу в ожидании, пока бот выдаст мне причитающееся. Плоская коробка протискивается в отверстие с трудом, но это не важно. Тут новые эластичные бинты для рук, несколько книг — «Государство» Платона, «Маленький Принц» Антуана де Сент-Экзюпери, «Хроники Амбера» Роджера Желязны, переведенные на японский. А ещё — тут опять нет ни красок, ни кистей. Рисовать мне нельзя. А даже жаль… Бросаю посылку, наполовину распакованную, на стол, и сажусь завтракать. Не спешу — всё равно спешить мне некуда. Нас не выводят на прогулки, нас не выпускают из наших клеток. Некоторые умирают здесь же… И я, похоже, буду одной из них — идеальная во всём, кроме психопаспорта. Да, я не скромничаю, потому что не вижу смысла. Я могу врать другим, но не себе. Я — та, что сделала себя сама, и могу гордиться своим творением.

Так проходит почти весь день… Я читаю новые книги, отжимаюсь, подтягиваюсь, делаю растяжку. И мимо моего сознания проходит, что усыпляющий газ заполняет почти все соседние камеры, кроме моей. Чужие, непривычные слуху шаги раздаются по металлической поверхности пола. Я стою на локтях, вытянув тело в струнку, и читаю «Маленького принца». Книга рассказывает о многом, и я как раз дошла до фразы «Мы в ответе за тех, кого приручили». Что же — интересно: все те, кто сидят тут — это больше зверушки в зоопарке или всё же прирученные лисы, не желающие менять клетку с лёгкой жизнью на трудности и невзгоды неволи?

Я знаю, как звучат шаги каждого, кто тут есть. У врача, посещающего меня чаще всего, шаг тяжёлый, чеканный. Он похож на властелина этого места, на кормчего для пленных лис. Медсестра Цунамори ходит легко, её шаг похож больше на шелест ветра — его звук я помню из детства. Медсестра Аой миниатюрная, и её шаги похожи на перестук капель дождя. Тоже детское воспоминание. Но эти шаги… Так ходит пёс у ноги хозяина. Он опасен, но не дёрнется без команды. И за шагами пса — стелющимися, лёгкими и с отчётливым стуком воображаемых когтей по металлу — слышатся ещё одни. Это чеканный, слегка пружинистый шаг, так идёт по питомнику охотник, выбирая себе нового пса. Но вряд ли он идёт ко мне, а даже если и так… Что же, я негостеприимна, и пусть всё, что у меня есть — это клетка, это все же моя клетка.

— Масамуне Акай, двадцать два года, — раздался бархатный баритон. Меня решили испытать на прочность? — потенциальный преступник, определенный в центр реабилитации в возрасте семи лет. Коэффициент преступности — сто девяносто один, стабильно. За пятнадцать лет показатель не изменился ни разу, поразительно. Рост — метр семьдесят четыре, вес — пятьдесят два килограмма.

Я скосила глаза на стоящих у стеклянной перегородки и усмехнулась. Заложив закладку в книгу, я закрыла её, но больше действий не предпринимала. А зачем? Тем, кто пришёл надо мной насмехаться, я не вижу смысла отвечать…

— За пятнадцать лет пребывания тут прочла множество книг, с первого дня занимаешься своей физической формой. Зарядка, растяжка, упражнения на гибкость, элементы рукопашного боя — и как только позволили?.. Ты в хорошей физической форме, многое знаешь. И очень хочешь рисовать, как я посмотрю, — к прозрачному стеклу поднесли голо-экран с количеством отклонённых заявок на кисти и краски.

— Обо мне ты знаешь много, но вот кто ты? — я повернула голову к стеклянной решётке.

Что же, по крайней мере, мой собеседник — симпатичный молодой человек. Чёрные волосы средней длины, тренированное тело и странная куртка поверх офисного костюма. Интересно, кто он?..

— Когами Синъя, исполнитель бюро общественной безопасности.

Я вернулась в исходное положение — ногами вниз, головой кверху. Что нужно от меня ищейкам бюро?.. Отсюда я не выходила ни разу, преступлений за мной не числится, а значит, я нужна им для другого.

— И что же цепным псам Сивиллы понадобилось от лисы, которую вырастили в неволе? — хмыкнула я. Мой собеседник ухмыльнулся уголками губ и бросил взгляд куда-то за пределы моего поля зрения. Хозяин пса, вторые шаги. Чеканные, но слегка пружинистые… Нестабильный человек, переживший потрясение…

— У нас к тебе есть предложение, от которого ты вряд ли окажешься. Мы предлагаем тебе так же стать исполнителем.

— И променять одну клетку на другую? Когами, я ведь правильно запомнила твоё имя? — мужчина кивнул. Что же, посмотрим, каков ты на прочность, хозяин цепной ищейки… — Послушай, Когами… Посмотри на меня. Я единственная, кто продолжает развиваться. У меня стабильный психопаспорт, мне предоставляют почти всё, что я заказываю. Я живу в этой клетке почти всю сознательную жизнь и не вижу смысла отсюда выходить. Что я получу там, вне этих стен? Я изгой, Когами, и я не знаю, кем был ты до того, как стать исполнителем, но мне там не место. Я слишком обособленная личность, не социальная, и работа… да пусть даже и на цепи — это не для меня. Я хочу развиваться, а не гоняться за призраками под началом сурового дядьки с шилом в заднице и Сивиллой вместо мозгов.

— МОЛЧАТЬ! — рявкнули со стороны, и в поле моего зрения показался ещё один мужчина.

Худой, бледный, с растрепанной причёской. Синие глаза за стёклами очков, сжатые до побледневших костяшек кулаками, плотно сжатые в тонкую линию губы. Взгляд сверкал гневом. Интересно, он всегда такой?.. А его можно разозлить ещё больше?..

— Ты не знаешь о чём говоришь, и даже прогулка на поводке для тебя будет приятнее этой, как ты выразилась, клетки. Цени то, что тебя вообще не устранили как угрозу обществу, а заботятся о тебе!.. — что он там ещё хотел сказать, меня не волновало. Типичный раб системы.

— Ты когда-нибудь занимался сексом, красавчик? — вскинула я бровь, подходя к стеклянной перегородке почти вплотную. — Говорят, это очень приятно. А у тебя, наверное, такая страстная натура… Вон как глаза сверкают. Ты не считаешь себя рабом системы? Или ты считаешь, что я должна молиться на Сивиллу до конца своих дней?

Я смотрела в глаза этого «охотничка» и понимала, что хожу по тонкой грани. Но меня было не остановить, ведь… хоть какое-то развлечение за последние годы!..

— Красавчик, я не помню, как выглядит небо. Я не знаю, каков на вкус кофе и чем отличается осень от зимы. Я не знаю, живы ли мои родные или Сивилла сгноила их в такой же клетке, в какой сижу я. Я не прикасалась к человеку уже пятнадцать лет, я не выходила отсюда столько же времени. Ты действительно предлагаешь мне пойти с тобой и с этим сероглазым красавчиком, твоим цепным псом?.. Подумай хорошенько. Тебе придётся приставить ко мне куратора, ведь одно дело — читать и слышать о том, что вне этих стен, а совсем другое — уметь это использовать. Попробуй понять, чего ты хочешь на самом деле, и тогда приходи. Я буду ждать, — я ухмыльнулась и поцеловала стекло прямо напротив губ инспектора.

Пусть подумает над тем, чего хочет, и действительно ли хочет, чтобы я была там, рядом с ним. Для гончей собаки нужен не ошейник, а гаррота.

Вообще-то я не всегда играла с огнём. Просто мой психопаспорт всегда один и тот же, и я не контролировала это. Я стрессоустойчива; один из докторов бил меня шокером, чтобы изменить показатель моего психопаспорта… Что же — у него не вышло. Но с тех пор у меня остались ожоги. Один медбрат изнасиловал меня, с тех пор он сидит двумя этажами выше. Оно и понятно — живая красивая девушка всегда предпочтительнее виртуальной куклы или робота. А у меня есть на что посмотреть!..

Инспектор со своей ищейкой остались по ту сторону стекла, наблюдая за мной. Я понимала пса: ему интересно, на что способна гончая, всю жизнь не знавшая азарта погони за добычей. Но мне было интересно, что держало тут инспектора?.. Впрочем, одна провокация ничуть не хуже другой — к тому же, я не принимала сегодня душ. Я начала расстёгивать рубашку и увидела в отражении, как расширяются глаза инспектора. Пёс — Когами — только ухмыльнулся и покачал головой. Я пожала плечами — мне нечего стесняться. Они наблюдали за мной круглосуточно, и ничего нового никто не увидит. Все мы — люди взрослые…

Следом за рубашкой на пол упали и штаны, и я скорее почувствовала, чем увидела, изумление и неверие пса, а за ним и инспектора. Да. Там было чему удивляться…. Они просмотрели всё моё личное дело, но не добрались до старых копий, в которых ещё не было цензуры. Ведь из официальных отчётов вырезали детали о том, что происходило тут со мной… не вполне законного. Изнасилование, насилие, избиения… На моей шкурке, столь нужной им за какие-то заслуги, полно отметин. Спина в ожогах, на бёдрах несколько длинных рваных шрамов, а на шее — странгуляционная борозда и немного выше — следы от ошейника. На запястьях тоже следы от заживших кровавых мозолей — подтверждение того, что тут не всё было гладко. Я распустила пучок волос, завязанный на затылке, и почти всё тело, до самых колен, скрыла густая копна рыжих волос, слегка вьющихся. Сидя тут, я могла себе позволить уход за ними, вот и отрастила такую гриву…. Состригут, наверное, если соглашусь.

Двери в душ разъехались передо мной, и я, не оглядываясь, махнула назад. Двери с тихим шелестом закрылись за моей спиной, и инспектора с его псом отрезало от меня. Или меня от них — не важно.

В любом случае, они оба ещё вернутся за мной. В этом я была уверена.

Эта система, Сивилла, она эгоистична. Это проявление, которое следовало назвать современным оксюмороном, потому что бюрократический эгоизм — это что-то новое, с чем человечество ещё не сталкивалось. Эгоистичная система, определяющая степень всего в нашей жизни, в том числе и степень необходимости нас в этой системе. Мы — лишь детали машины, запасные и рабочие винтики, шестерёнки и гайки, которые сменяли друг друга по мере износа. Мы жили в коробках, которые для нас красили в разные цвета, давая видимость контроля и свободы воли. Ради интереса я бы посмотрела, что будет, если обвалить эту систему и лишить людей заранее предопределенного пути в этом городе. Что будет, если развалить эгоизм системы?

Эгоизм не в том, что человек живет как хочет, а в том, что он заставляет других жить по своим принципам.

Это — слова Оскара Уайльда, и я считала, что он полностью прав. Ведь Сивилла — это тот разум, что вознёс свой эгоизм в недостижимую для нас степень. Мы теперь всего лишь части этого эгоизма, способ подавления сопротивления через заранее предопределенные пути развития каждого индивидуума в закрытой системе. И если этот мир лишится таких, как мы — потенциальных преступников, не вписывающихся в систему, портящих идеальную картину эгоизма сверхразума, — то вскоре этот эгоизм сгниёт и будет разрушен. Для существования творения должны быть критики, которые постараются его уничтожить. Этот мир — как те стеклянные шарики с замками и снегом внутри. Он так переполнен собой, что совершенно пуст — и это не мои слова. это очередная цитата, в этот раз — Томаса Фуллера. «Так полон, что пуст...» И только те элементы, что портили картину — преступники и кандидаты в них, ищейки системы и их поводыри — лишь мы заставляли систему развиваться, делая её эгоизм ещё более совершенным, а контроль — более полным.

Но что толковать о системе, сидя в клетке?.. Я ведь даже не знала, как оно — жить снаружи….

Выйдя из душа, ни инспектора, ни исполнителя я не обнаружила. Что же, они либо придут, либо нет, и я склонялась к первому варианту. Осталось только ждать…

* * *

Ждать пришлось недолго. Меньше чем через неделю за мной пришли старик, девчонка в куртке инспектора и Когами. Я лишь вежливо приподняла бровь, выходя из стойки на руках через шпагат. Стоило мне только подойти к стеклу, как Когами мне улыбнулся.

— Привет. Мы за тобой.

— Масамуне Акай, вы согласны стать исполнителем бюро общественной безопасности? — спросил меня старик. Я только ухмыльнулась.

— Я дала своё согласие ещё в прошлый раз. То, что красавчик в очках его не понял, — это его проблемы.

— Масамуне Акай, меня зовут Цунамори Акане, инспектор бюро общественной безопасности. Ваши вещи будут собраны дронами и доставлены в жилой комплекс бюро для исполнителей. Прошу, воспользуйтесь выбором одежды на всплывающем терминале. После того, как вы будете готовы к выходу, на вас наденут контролирующий браслет, а затем ваш куратор — Когами Синъя — расскажет вам о вашей роли в работе бюро общественной безопасности и работе по охране правопорядка. Ожидаем и рассчитываем на вас! — и девочка поклонилась мне.

— Инспектор, а вы милашка. Спасибо за заботу. Скоро буду, — и я прикусила губу, пытаясь понять, что же за одежду такую мне предлагает этот терминал. В чём-чем, а вот в этом «голопроекторе одежды» я явно не разбиралась…

— Впрочем, трудный выбор и мучения — это сарказм, если что, — прервал Кагами.

Этот ищейка постучал по стеклу, отвлекая меня. На гневный взгляд он только ухмыльнулся мне и указал на терминал.

— Листай ниже. Ещё.

Я выполняла его рекомендации-советы. Ну, и что же он мне предложит?..

— Стой, — я остановила листер. — Третий снизу, выбирай чёрный.

Через пару мгновений бот-разносчик просунул в отверстие запакованную в вакуумный пакет одежду. Кружевной комплект нижнего белья — интересно, пёс об этом знал? — кожаные брюки в обтяжку, со множеством карманов, чёрная футболка с вырезом, куртка-косуха со стоячим воротником и высокие, до колена, сапоги на шнуровке. Перчатки без пальцев, шарф, бархатка — широкая мягкая лента с медальоном посредине в виде головы гончей собаки. В общем, приодел он меня так, чтобы не было видно шрамов. Переодеваться я решила в ванной — всё же смущать девчонку не хотелось, такая забавная… Переодевшись, я вышла из ванной и с лёгким налётом неверия уставилась на отсутствующую стеклянную перегородку и Когами, сидящего на моей кровати и листающего «Маленького Принца».

— Интересно? — спросила я, беззастенчиво разглядывая ищейку системы.

Он был высоким, намного выше меня. Его тело было тренированным, с рельефными тугими жгутами мышц, которые не скрывала даже свободная белая рубашка. Под чёрными брюками классического кроя крылись берцы. Да, он надел чёртовы берцы под официальный костюм, странный человек. Поверх был накинут пиджак, из кармана которого торчали сигареты. В другой руке он крутил какой-то браслет, но я пропустила это мимо внимания.

— Да. Дашь почитать? — вскинул он бровь.

Я только кивнула и весьма недоверчиво глянула на отсутствующую стеклянную перегородку. А ещё мне жутко хотелось провести там рукой, чтобы убедиться, что я не спятила окончательно от одиночества и замкнутого пространства своей клетки и меня действительно решили выгуливать под поводком.

— Вопрос, который ставит меня в тупик: сумасшедшая я или все вокруг меня? — прошептала я.

— Скорее всего и то, и другое.

Я не услышала, как Синъя подошёл ко мне. А потом я едва не взвизгнула: он толкнул меня в сторону выхода из камеры, и я вылетела за её пределы. Первое мгновение у меня был шок, и я не сразу поняла, что этот… этот… этот пёс шелудивый обнял меня со спину и взял за запястье правой руки.

— Гаррота для породистой ищейки, — прошептал он мне на ухо, защёлкивая браслет на моей руке.

Не знаю, от чего — от его голоса, от его действий или от непонятного ощущения лёгкости и предвкушения, — но у меня по телу прошла дрожь. Синъя выдохнул мне в шею, хотя это было больше похоже на хмык, и отстранился. Я тряхнула головой и задела этого пса волосами. Мы двинулись на выход из здания, а боты собирали мои вещи…

Люди не могли бы жить в обществе, если бы не водили друг друга за нос. В эту игру можно играть вдвоём, Когами Синъя…

* * *

Когами Синъя

Зачем нас отправили в центр реабилитации, я догадывался. За очередным исполнителем, которого нам предстояло уговорить. Кто это будет, Гинозе не распространялся, но по его лицу было понятно, что он не особо доволен кандидатурой, да ещё и эта новая инспектор… Дурёха дурёхой!.. Наивная девочка, первым делом которой стало уничтожение одного преступника и парализация жертвы. Ей трудно пришлось, хотя этому мелкому недоразумению придётся трудно в бюро. Но — это не моё дело. Я был инспектором — а стал цепным псом системы, и теперь моя задача… Найти ещё одного пса и уговорить его не кусать руку, что надевает на него ошейник.

Нам пришлось подниматься на сороковой этаж — тот этаж, на котором содержались потенциальные преступники более десяти лет. Кого же нам пророчили в ищейки в этот раз?

Стоило нам только выйти из лифта, как в камеры начали подавать сонный газ. Странно, на самом деле, и весьма, весьма необычно. Раньше я такого не видел. Гинозе шёл к дальним камерами, и я наконец-то заметил одну-единственную камеру, в которую не был пущен газ.

Девушка, стройная и миниатюрная, стояла на локтях и читала какую-то книгу. В камере стоял турник, лежало множество книг и альбом для рисования. Но ни красок, ни карандашей там не было. Гин остался вне поля зрения потенциальной, а я как обычно пошёл собирать шишки. Что же, такова доля пса, и кто, как не пёс, лучше всего поймёт другого пса?.. Девушка вытянула тело в струнку, и идеально вертикальное положение её тела говорило о том, что её физическая форма весьма хороша. Я открыл досье на эту девушку, которое только что мне скинул Гин. Что же, любопытно…

— Масамуне Акай, двадцать два года, — прочитал я, смотря на фотографию нагло улыбающейся красавицы. Факт, не более, — девушка была весьма привлекательна и явно следила за собой и своим состоянием. — Потенциальный преступник, определенный в центр реабилитации в возрасте семи лет. — Это же сколько она тут уже? Пятнадцать лет? Она явно сойдётся с Кагари… — Коэффициент преступности — сто девяносто один, стабильно. За пятнадцать лет показатель не изменился ни разу, поразительно. Рост — метр семьдесят четыре, вес — пятьдесят два килограмма.

Она действительно поддерживала себя в отличной форме. У неё идеальные пропорции тела, баланс она держало отлично и видно, что не устаёт. Скосила на меня глаза — ну, что же, смотри, будущая ищейка. А я пока что посмотрю на тебя… Одно меня удивило — рукава кофты были натянуты до самых костяшек пальцев.

— За пятнадцать лет пребывания тут прочла множество книг, с первого дня пребывания тут занимаешься своей физической формой. Зарядка, растяжка, упражнения на гибкость, элементы рукопашного боя — и как только позволили?.. Ты в хорошей физической форме, многое знаешь. И очень хочешь рисовать, как я посмотрю.

Я открыл количество отклонённых заявок. Восемьдесят четыре заявки на карандаши, краски, кисти… И все их отклонили без объяснения причин.

— Обо мне ты знаешь много, но вот кто ты?

Девушка повернула ко мне голову. У неё были поразительного оттенка зелёные глаза, большие и — если бы не общее выражение лица — наивные. В обрамлении пушистых рыжих ресниц они казались ещё зеленее, но в глубине этих глаз плясали черти. С ней не будет скучно…

— Когами Синъя, исполнитель бюро общественной безопасности.

Она выгнулась дугой и через шпагат вернулась в исходное вертикальное положение, заложив книгу закладкой и отложив её. Что же, посмотрим, какие ты поставишь правила игры — и смогу ли я поменять их под себя… Каждый цепной пёс бюро — это отдельная история. Где-то это игра, а где-то это гитарный риф или повесть…. Каждый исполнитель и каждая ищейка — особенные, и мне было интересно, что же такого в ней — помимо стабильно-преступного психопаспорта, — что Сивилла сочла её пригодной для работы исполнителя.

— И что же цепным псам Сивиллы понадобилось от лисы, которую вырастили в неволе?

Я ухмыльнулся — она всё же интересная. Скосив глаза на Гина, который постукивал указательным пальцем по уголку губ, я посмотрел на девушку, почти глаза в глаза. Она заинтересовала меня, хотя после того дела трёхлетней давности я мало чем интересовался, кроме того, кто же убийца моего напарника. Моего бывшего напарника, ныне превратившегося в горстку пепла…

— У нас к тебе есть предложение, от которого ты вряд ли окажешься. Мы предлагаем тебе так же стать исполнителем.

— И променять одну клетку — на другую? Когами, я ведь правильно запомнила твоё имя? — я кивнул, попутно отмечая: хорошая память, способности к анализу находятся под вопросом. — Послушай, Когами… Посмотри на меня. Я единственная, кто продолжает развиваться. У меня стабильный психопаспорт, мне предоставляют почти всё, что я заказываю. Я живу в этой клетке почти всю сознательную жизнь и не вижу смысла отсюда выходить. Что я получу там, вне этих стен? Я изгой, Когами, и я не знаю, кем был ты до того, как стать исполнителем, но мне там не место. Я слишком обособленная личность, не социальная, и работа… да пусть даже и на цепи — это не для меня. Я хочу развиваться, а не гоняться за призраками под началом сурового дядьки с шилом в заднице и Сивиллой вместо мозгов.

— МОЛЧАТЬ! — рявкнул неожиданно даже для меня Гинозе.

Он весь побледнел. губы сжались в плотную линию, а костяшки сжатых в кулаки ладоней побелели. Гина я столь злым не видел с того момента, как стал исполнителем, и мне было понятно, что девушка играла с огнём. Она ходила по тонкой грани, и её стоило отвлечь от Гина — ведь если и он станет потенциальным преступником… Я себе этого не прощу, а сам Гин вскоре съедет с катушек окончательно, потому что для него это будет крах всей его жизни.

— Ты не знаешь, о чём говоришь, и даже прогулка на поводке для тебя будет приятнее этой, как ты выразилась, клетки. Цени то, что тебя вообще не устранили, как угрозу обществу, а заботятся о тебе!.. — лицо девушки враз поскучнело, и слегка дрогнули губы.

Гин, ты слишком прямолинеен, дипломатия — это явно не твоё…

— Ты когда-нибудь занимался сексом, красавчик? — Гин квадратными глазами уставился на рыжую девку, а я ухмыльнулся. Что она хотела этим добиться? — Говорят, это очень приятно. А у тебя, наверное, такая страстная натура… Вон как глаза сверкают. Ты не считаешь себя рабом системы? Или ты считаешь, что я должна молиться на Сивиллу до конца своих дней?

А потенциальная быстро преобразилась. Акай смотрела на Гинозе и улыбалась, хитро и призывно, ну точь в точь лисица. Она медленно двигаясь к перегородке, разделявшей её камеру и нас, и смотрела в глаза Гину. Я же отмечал, что походка у неё плавная, да и фигура, пусть и скрытая бесформенной больничной формой, ничего так.

— Красавчик, я не помню, как выглядит небо. Я не знаю, каков на вкус кофе и чем отличается осень от зимы. Я не знаю, живы ли мои родные или Сивилла сгноила их в такой же клетке, в какой сижу я. Я не прикасалась к человеку уже пятнадцать лет, я не выходила отсюда столько же времени. Ты действительно предлагаешь мне пойти с тобой и с этим сероглазым красавчиком, твоим цепным псом?.. Подумай хорошенько. Тебе придётся приставить ко мне куратора, ведь одно дело — читать и слышать о том, что вне этих стен, а совсем другое — уметь это использовать. Попробуй понять, чего ты хочешь на самом деле, и тогда приходи. Я буду ждать, — с ухмылкой она поцеловала стекло прямо напротив губ Гинозе.

И, пока он осознавал, что только что произошло, развернулась к нам спиной и начала раздеваться.

Я не мог понять, чего она этим добивается, пока не заметил шрамы на шее. Странгуляционная борозда — след от удушения. След от протёртой кожи — как будто от ошейника. Мелкие и средние ожоги по всей спине. Запястья — по всей окружности руки следы от заживших кровавых мозолей. Но этого не было в её личном деле!.. На её шее были и другие следы, а на бёдрах — несколько длинных, рваных шрамов. Я всматривался в это совершенное тело с испорченной шкуркой и кое-чего не понимал. Что произошло с ней? В досье были её детские фотографии — этих шрамов не было. И на дальнейших её фото — тоже. Что-то тут было нечисто.

Когда она буквально укрылась волосами и исчезла в душевой, я потащил Гина к машине. Он всё ещё находился под впечатлением, и это надо было обдумать.

Гин поручил именно мне договориться с Масамуне Акай о становлении её исполнителем. И мне пришлось очень сильно потрудиться, чтобы не послать Гина, ведь что-то в деле этой рыжей было не так. Впрочем, как я ни пытался найти информацию, у меня не получалось. Пришлось идти на поклон к Каранамори. Она-то и пролила свет на это жутковатое дело: Масамуне Акай была несколько раз изнасилована в стенах учреждения реабилитации, а так же подвергалась избиениям, воздействию электрошокера и психологическому давлению. Один из докторов слегка тронулся на почве попыток сдвинуть показатель её психопаспорта хотя бы в одну сторону. Несколько медбратьев настолько сильно желали её тела, что опустились до изнасилования. Мне было искренне жаль эту девушку, но больше, чем жалости, я испытывал… восхищение. Она выдержала всё это, и осталась прежней, и смогла жить и развиваться дальше. Меня это восхитило, и я решил, что такое поведение достойно восхищения.

За день до следующего визита к Масамуне от Гинозе пришло сообщение, что куратором этой девчонки назначен я. На вопрос о логичности и справедливости, а главное — разумности такого решения — ответа не было; Гин свалил всё на руководство, и мне не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Впрочем, я не был против. Это было познавательно и могло отвлечь меня от дела трёхлетней давности. Я понимал, что потихоньку съезжаю с катушек, но ничего не мог поделать с собой. Я поклялся себе отомстить за Сасаяму, и я сдержу это слово…. Но порой и мне был нужен отдых. И она обеспечит мне его.

* * *

Поездка в центр реабилитации на сей раз была куда как забавнее. Ехали мы с Цунамори — новенькой инспектором. Она всё время порывалась извиниться передо мной: всё же выстрел парализатора в позвоночник — это по меньшей мере больно. И тем не менее я сказал ей, что не нуждаюсь в её извинениях. Как обычно в самый пикантный момент вмешался старик, портя всё веселье. В этот раз усыпляющий газ не понадобился, мы решили обойтись без него. Я подошёл к камере первым, и когда Масамуне скосила глаза на меня, ухмыльнулся. Её было сложно прочитать, и её психологический портрет был пока ещё для меня загадкой.

— Привет. Мы за тобой.

— Масамуне Акай, вы согласны стать исполнителем бюро общественной безопасности? — влез старик. Что же, ему тоже хотелось развлечений… А ещё ему было интересно, что же в этой девчонке так зацепило Гинозе, что он решил спросит совета у собственного отца?..

— Я дала своё согласие ещё в прошлый раз. То, что красавчик в очках его не понял — это его проблемы.

— Масамуне Акай, меня зовут Цунамори Акане, инспектор бюро общественной безопасности. Ваши вещи будут собраны дронами и доставлены в жилой комплекс бюро для исполнителей. Прошу, воспользуйтесь выбором одежды на всплывающем терминале. После того, как вы будете готовы к выходу, на вас наденут контролирующий браслет, а затем ваш куратор — Когами Синъя — расскажет вам о вашей роли в работе бюро общественной безопасности и работе по охране правопорядка. Ожидаем и рассчитываем на вас! — и девочка поклонилась потенциальной. Что же, эта её дурацкая привычка меня скоро выведет из себя.

— Инспектор, а вы милашка. Спасибо за заботу. Скоро буду, — Акай прикусила губу.

Судя по мелкой моторике и мимике, она растерялась и не знала, что делать с голопроектором…. Я покачал головой. Это будет интересно… Где-то я видел то, что ей подойдёт. Слегка напрягая память, я вспомнил, что же я читал подходящим для Масамуне Акай. А заодно — и весьма провокационным для Гина, Кагари и конкуренцией для Каранамори.

— Листай ниже. Ещё, — она послушно листала. — Стой. Третий снизу, выбирай чёрный.

Пока потенциальная преступница забирала вещи и переодевалась — видимо, чтобы не смущать Цунамори, — я осмотрел комнату. Книги были сложены аккуратно, по тематике и алфавиту, сразу видно что Акай — перфекционистка. Аккуратная, ни единого следа беспорядка. Я поднял книгу, которую она сегодня читала, и посмотрел на обложку. «Маленький Принц», автор — Антуан де Сент-Экзюпери. Вещи сложены аккуратно, постель заправлена, свободного пространства большею чем кажется. Я уселся на кровать и открыл книгу. интересуясь содержанием. Через пару минут послышался звук открывающейся двери, и я скосил глаза на Масамуне. Да, ей определенно шло. А теперь… стоило бы её заинтересовать в сотрудничестве именно со мной, иначе из ищейки я превращусь в добычу цепных псов.

— Интересно? — спросила она, пока Цунамори в сопровождении старика что-то там обсуждали с докторами и раздавали команды ботам. Это могло затянуться…

— Да. Дашь почитать?

Акай кивнула и перевела взгляд на отсутствующее стеклянное заграждение. Потом она повернулась к нему всем телом, и на её лице явно читалось недоверие.

— Вопрос, который ставит меня в тупик: сумасшедшая я или все вокруг меня? — прошептала Акай.

— Скорее всего и то, и другое, — ответил я, подходя к ней со спины, а затем резко толкнул. Она вылетела за пределы камеры и остановилась. Реакция хорошая, глаза забегали в анализе ситуации и поиске потенциальной опасности. Хо-ро-шо… А теперь закрепим результат. Я подошёл к ней, прижал её к себе спиной и поднял её правое запястье, защёлкивая на нём контролирующий браслет, положенный каждому исполнителю.

— Гаррота для породистой ищейки, — прошептал я ей на ухо, а затем хмыкнул, тихо выдыхая ей в шею тёплый воздух. По её телу, всё ещё прижатому ко мне спиной, прошли мурашки. Её глаза на мгновение распахнулись ещё больше, а затем сузились, в предвкушении и угрозе. Отлично!..

Игра удалась. И теперь мы с ней ещё не раз сцепимся и будем провоцировать друг друга. К тому же было приятно играть не только с умным, но и с красивым соперником, а Масамуне Акай именно что была красивой. И столь же ненормальной, как и я, зацикленной на чём-то, чего я ещё не понял и не нашёл.

Я предложил ей игру — и она приняла её правила. Теперь жизнь станет интереснее…