No time to die (джен)

Сириус понятия не имел, сколько прошло дней, месяцев, а может быть даже и лет с того самого дня, когда его за спиной сомкнулись каменные стены возвышавшейся посреди Северного моря крепости. Первое время он ещё ждал справедливого суда, был готов дать согласие на применение к себе легилименции или на глоток сыворотки правды. Но пророческая надпись на стене его камеры «Desine sperare qui hic intras»»⁽¹⁾, выведенная кем-то из узников прошлого, вероятно, давно покинувшего этот бренный мир, всякий раз напоминала ему, что надежды нет. Никто не встанет на его защиту. Никто не усомнится в его виновности. Всё, что его ждёт — лишь бесконечные горечь и отчаяние, ледяной ужас от приближения дементоров, к которому, как ни старайся, невозможно привыкнуть, безумие, смерть и, наконец, холодная безымянная могила. Шалость не удалась. Шалость провалилась.

За стеной кто-то то и дело начинал выть, раскачиваясь из стороны в сторону. Похожий звук издавал околдованный злыми чарами полной луны Ремус, до крови царапая когтями собственную морду. Издалека слышался высокий безумный смех Беллатрисы, и Сириус вспоминал тело Доркас Медоуз, пронзённое зелёным лучом, красиво выгибающееся в свете заходящего солнца…

— Нужно прикончить того крысёныша, из-за которого исчез мой господин, — среди общего уныния и невнятного бормотания громкий голос Беллатрисы звучал почти весело, и впервые в жизни Сириус был с ней согласен. Мысли его, неупорядоченные, спутанные, разорванные, вновь собирались в одной точке, в один узелок на память, удерживающий его у самой черты, за которой притаилось безумие. Хвост. Он не вправе терять рассудок, пока убийца на свободе. Он, Сириус, здесь по ошибке, ведь он невиновен.

— Слышишь, я невиновен, — шепчет он неизвестно кому, срываясь на лай. Превращение в пса — его единственное спасение от кошмаров. Он знает, что стоит ему уснуть, как он снова и снова на мягких лапах будет безуспешно гоняться по кладбищу за шустрой крысой без одного пальца. Надписи на надгробиях такие знакомые — Карадок Дирборн, Фабиан Пруэтт, Марлин Макиннон, Джеймс Поттер — но Сириус пёс, а собаки не умеют читать, да ему и некогда. Скорей, скорей, вон там, за памятником, изображающим мужчину и женщину с маленьким ребёнком, мелькнул длинный облезлый хвост…

Иногда его не спасает даже Бродяга. У самой решётки ему мерещатся пустые глаза инфернала, тянущего к нему бледную руку, с пальцев которой на каменный пол камеры стекает вода. Сириус вспоминает, что точно также эта рука тянулась когда-то и к снитчу. Регулус Блэк поймал снитч, игра окончена. Все игры закончились, все проиграли. Оба его брата, по крови и по духу, мертвы, иначе почему тело Сохатого валяется на полу в коридоре, словно тряпичная кукла… Где-то совсем рядом раздаётся детский плач — символ продолжающейся жизни, но это обман, жизнь ушла, потухла в зелёных глазах Лили. Меньше всего он хотел быть тем, кто их однажды закроет. Он прикасается губами на прощанье к её холодному лбу — прости, я облажался, прости, принцесса, прости …

— А вот здесь у нас особые заключённые, осуждённые на пожизненное, — голос Януса Сметвика, коменданта тюрьмы, внезапно врывается в сознание Сириуса. Он непроизвольно отмечает, что дементоров рядом нет — конечно же, их куда-то прогоняют, если Азкабан посещают гости. К сожалению, случается это крайне редко. Сириус шумно вздыхает, чувствуя, как по спине стекает холодный пот, и усаживается на пол по-турецки. Кто бы ни прошёл мимо его камеры — он не должен увидеть его измученным и растоптанным. «Ты же Блэк, — кричит Вальбурга, отвешивая ему хорошую затрещину. — Немедленно выпрями спину!».

— А, мистер Блэк, — приземистый полный человек в полосатой мантии и светло зелёном котелке на редких седых волосах осторожно заглядывает к нему в камеру. Память услужливо подсказывает, что его фамилия Фадж и он работает в Отделе магических происшествий и катастроф. Странно, раньше ему казалось, что такое место как Азкабан способно начисто стереть все воспоминания, но Сириус отчётливо помнит каждое лицо, что мельком встречалось на его пути, оттого ему ещё тяжелей осознавать, что впереди его ждут встречи лишь с изголодавшимися по его отчаянию дементорами. — Я Корнелиус Фадж, министр магии, — человек неуклюже вертит в руках газету, явно не зная, что сказать. Лицо его позеленело в тон головного убора — вероятно, с охранниками тюрьмы он всё же успел познакомиться — и Сириус не может сдержать презрительной усмешки. — Как Ваши дела?

— Доедаю свой ланч и собираюсь сыграть в плюй-камни. Не составите компанию? — хрипло отвечает Сириус, поражаясь тому, что человеческая речь всё ещё при нём. Вряд ли он издавал что-либо кроме лая и нечленораздельных стонов последние пару лет. Фадж вздрагивает всем телом и тупо пялится, открывая и закрывая рот. — Я пошутил, министр. Глупая шутка, ха-ха.

Сириусу не смешно, вокруг тела убитых маглов, а Хвост обратился и нырнул куда-то в канализацию. Он обманул, провёл их всех, так изящно и легко оставил его, Сириуса, в дураках. Смех, безумный хохот помимо воли рвётся наружу — с точки зрения Питера, славная вышла шалость!

— Ха-ха, — отвечает Фадж всё с тем же выражением ужаса на лице. Адекватный человек посреди сумасшедшего дома — мурашки по спине от такого диссонанса. — Могу я что-нибудь для Вас сделать?

«Выпусти меня отсюда», — вертится на кончике языка у Сириуса, но один взгляд на надпись на латыни удерживает его от обречённой на отказ просьбы.

— Вы можете отдать мне свою газету, — пожимает плечами он. — Я соскучился по кроссвордам. Здесь совершенно нечем себя занять.

Фадж кивает и с готовностью протягивает свежий номер «Ежедневного пророка» за решётку, вероятно, радуясь, что так легко отделался. Когда Сириус подходит, он чуть заметно отстраняется, словно боится, что узник бросится на него. Но Блэк лишь делает в знак благодарности небольшой поклон и возвращается на своё место. Газету он откроет только после того, как шаги делегации стихнут во мраке спутанных коридоров, и сразу же, по иронии судьбы, найдёт в ней то, что искал так много лет.

Крыса, прикорнувшая на плече у высокого худощавого мальчика, завидев его, беззвучно пищит и кидается в хозяйский карман, но Сириус успевает заметить её длинный облезлый хвост.

«Это он, — чёрные строчки пляшут перед его глазами, но смысл их не доходит до сознания. — Это он, он, он, он…»

— Министр! — орёт Сириус, кидаясь к решётке. Никакого ответа. — Министр, я знаю, где искать настоящего убийцу! Министр!

— Тебе никто не поверит, — раздаётся за его спиной тихий, но твёрдый голос Джеймса.

Поттер выглядит так же, как в день своей смерти — домашние штаны, мятый свитер, съехавшие чуть-чуть набок очки, взлохмаченные волосы... В серьёзном взгляде читается сожаление, но где-то в его глубине Бродяга замечает то самое выражение, которое появляется всякий раз, когда Сохатый замышляет очередную шалость.

— Это Хвост, — объясняет ему Сириус, тыча пальцем в газету.

— Я знаю, — кивает Джеймс. — Теперь он разыгрывает домашнего питомца сына четы Уизли. Мальчик учится в Хогвартсе, как и Гарри.

— Кто-то должен поймать его.

— Кроме тебя некому.

— Но я застрял в этой дыре!

— Значит, пора отсюда бежать.

— Это невозможно!

— Кто ты и куда дел моего друга? — теперь в глазах Сохатого ярко загорается огонь предвкушения. — Разве для мародёров существует слово «невозможно»?

Они смотрят друг на друга как много лет назад, с удовольствием подмечая, что у дураков мысли сходятся. Сириус хорошо помнит тот путь, по которому его вели в его камеру — по левой лестнице, наверх, направо и прямо, снова вверх, налево, опять налево… Вход запирать нет нужды — присутствия дементоров вполне хватает для того, чтобы никто из узников даже не подумал сбежать. Всё, что ему нужно — лишь выбраться из своей камеры, а потом бежать, просто бежать, не думая ни о чём, кроме своей цели…

— Но я не смогу пробраться сквозь решётку, — хрипло отмечает он. Губы Джеймса растягиваются в улыбке.

— Зато Бродяга сможет.

Сириус кивает. Ближайшие пары снов он будет гоняться за крысой не по кладбищу, а по коридорам крепости Азкабан. «Здесь его нет, — подсказывает ему Сохатый. — Он в Хогвартсе». Каменные плиты под его лапами сменяются пушистым мхом, вдалеке появляется хижина Хагрида. Вперёд, Бродяга, вперёд, он в Хогвартсе, в Хогвартсе.

— Не время умирать, Бродяга, — шепчет ему Джеймс, гладя по тёмной шерсти. Совсем рядом возникает фигура дементора, впереди неё по воздуху медленно плывёт тарелка с какой-то баландой, которую кто-то по ошибке решил называть едой. — Сейчас или никогда…

«Клянусь, что замышляю шалость и только шалость», — проговаривает про себя Бродяга, проскальзывая мимо тёмной фигуры. Он ещё успевает заметить, как дементор в замешательстве останавливается, натолкнувшись на тень, что отбрасывают раскидистые крепкие оленьи рога… Это не патронус — его бы Сириус не смог здесь вызвать, даже будь у него при себе волшебная палочка — это лишь тень, созданная из горечи, ненависти и жажды справедливости его собственным чуть свихнувшимся воображением. «Клянусь, что отомщу за всех нас, Сохатый…»

Но сейчас нужно бежать. Быстрее ветра, быстрее смерти, быстрее мысли. А потом плыть, невзирая на боль в мышцах, не поддаваясь усталости и не оглядываясь.

Где-то вдалеке показалась земля. Славная вышла шалость…

* * *

Очнулся Сириус уже на берегу — море вынесло его на пустынный пляж, немного заросший грязными сетями тины. Ноги и плечи болезненно ныли, и Сириус не мог не обрадоваться этому — значит, он жив. Всё ещё жив.

— Fuck you, Azkaban! — во всю глотку выкрикнул он, вскидывая в сторону утихших волн средний палец. Мысли путались в его голове, он понятия не имел, какой сейчас день, месяц, год… Кажется, он разговаривал с мёртвым Джеймсом, и это была далеко не самая худшая из посещавших его в тюрьме галлюцинаций. Сложенная вчетверо газета с фотографией семьи Уизли и Хвоста совсем размокла, но он знал заклинание, чтобы её восстановить — осталось лишь раздобыть где-нибудь волшебную палочку. И отправляться в Хогвартс, но сначала…

— Позаботься о Гарри, — напомнил Джеймс, взлохматив волосы.

— Гарри… Гарри… — прошептало бьющееся о берег море. Сириус зажмурился с непривычки, подставляя лицо яркому солнцу. Если сейчас лето, значит, Гарри, должно быть, у тётки. Литтл Уингинг — кажется, это где-то недалеко от Лондона… Вероятно, он даже сможет трансгрессировать на одну из тихих малолюдных улочек столицы, если перед этим хорошенько выспится и набьёт желудок. Наследнику древнего чистокровного рода не пристало выискивать еду в мусорных баках, зато Бродяга и не на такое пойдёт ради того, чтобы выжить и свернуть однажды одному мерзкому крысёнышу шею…

— Он не должен больше видеть тебя, — прошептала Лили, беря мужа за руку и нежно кладя голову ему на плечо. Джеймс неотрывно следил за худым облезлым хромающим псом, неторопливо трусящим по пустынному пляжу.

— Я знаю, — её дыханье приятно щекотало шею, солёный запах моря был почти как при жизни, и только сердце, затихшее однажды, уже больше никогда не предпринимало попыток стучать. — Но мне кажется… Мы встретимся с ним раньше, чем мне бы того хотелось…

— Как бы то ни было, это будет когда-нибудь потом, — мягко возразила Лили. Её зелёные глаза лучились светом. — А пока, господин Сохатый…

Джеймс усмехнулся, нежно прижал её руку к губам и сам закончил фразу:

— … славная вышла шалость.

1) (лат) Оставь надежду всяк сюда входящий

Вернуться к тексту