Помидор (джен)

Представьте: жаркий душный пыльный день в огромном промышленном городе. С утра всё рассчитано по минутам: варка обеда, подготовка к занятиям, уроки с ребёнком — мы же дома учимся, новый материал вместе проходим, стирка, сбор высохшего белья, развешивание нового, приготовление еды коту, выкидывание мусора — жарко же, всё тут гниет моментально. Потом летим на служебный автобус, потом работа. Нынче у большинства студентов экзамены, а потому моя постоянная помощница не смогла прийти на мой урок в садик.

Что в итоге: пятнадцать маленьких головорезов возрастом от двух до шести с половиной лет, двое из которых «бродилки» — то есть не могут сидеть спокойно на одном месте, а привыкли во время урока наматывать круги по классу, еще двое мелких не выспались и рыдают — их на урок выдёргивают с тихого часа. Ну и по мелочи: брат с сестрой привычно мутузят друг друга, две подружки из соседних групп зацепились языками, а потом, как водится у девочек, поругались и принялись безутешно рыдать. И в этой милой, располагающей к работе обстановке надо продержаться шестьдесят минут. Попутно научив их чему-нибудь, ну или хоть оживить в их памяти те знания, которые вообще-то должны были там за год прочно осесть.

Справиться с этим в одиночку, да еще без языка-посредника — не самая легкая задача. А после детсада, еле-еле пригладив вставшие дыбом волосы, убрав технику в классе — компьютер, колонки, диапроектор, — мы несёмся, как бешеные сайгаки, на дочкино занятие по кун-фу — на другом конце города, разумеется.

По дороге, сидя в вагоне метро — у нас же всё по минутам расписано, — изучаем особенности звука и его физическое устройство: колебания воздуха, волны, частота звука; всё по-английски, учебник-то из филиппинской школы. Вот и наша станция — «Проспект имени Озера Сине-Зелёной горы». Затем под начинающимся промозглым дождём — о, погода здесь сказочно переменчива! — мы минут двадцать ловим такси, попутно обогнав, оттеснив, запинав ногами пару десятков вклинившихся пассажиров, так же, как и мы, безумно спешащих куда-то.

И вот несёмся уже по территории учебного заведения. Когда даже в младшей школе учится пара-тройка тысяч человек, то дистанция эта, понятно, длиной со взлётную полосу. Влетаем наконец в само здание. Класс кун-фу на втором этаже.

Внизу — столовая; к вечеру там повисает поразительной силы и насыщенности аромат испорченных объедков и прогорклого масла. Как всегда, тут полумрак, ведь электричество дорого, экономия; склизкая лестница, замасленный пол. Когда на маленьком пятачке топчутся тысячи людей, там в любом случае будет грязно. Если эти люди по привычке плюют, сморкаются и бросают мусор себе под ноги, пол чище не становится. Даже если над ним стараются те, кто его моет — вернее, считают мытьём выливание на пол ведра воды и размазывание её по полу веником.

И перед финальным рывком до класса — еще пять минут до урока, можем спокойно переодеться, уф, кажется, успели! — у самого подножия лестницы мне встречается мальчишка. Из какого он класса? Ах да, из пятого — отъявленно бандитского. Даже когда их рассадили поодиночке, получилось восемь унылых рядов, это все равно не помогло, они упорно продолжали стоять на ушах.

Короткий ёжик жестких стриженных волос стоит дыбом. По ним так приятно провести рукой. «Здравствуй, малыш!» Он, этот пятиклассник, ужасно неуклюжий, нескладно пухлый. На фоне худых как жерди одноклассников это особенно бросается в глаза. Он хороший и живой, каким только может быть хулиганистый, еще не задушенный школой, непокорный и вечно фантазирующий мальчишка.

Я привычно нежно улыбаюсь на его громкое «хеллоу, тичер», и готова уже лететь вверх по лестнице. Но неуклюжий почему-то не уходит с пути. Я замираю: странно, мальчишки обычно не очень-то любят обниматься. Это забава девчонок — прихожу на урок, и на меня уже в коридоре летит пара любительниц тесных контактов. А в шестом классе, самом лучшем, стоит мне переступить порог, как ко мне маленькой рыбкой прилипает одна малявочка, крепко обхватив руками; я с ней провожу подготовку к уроку, мы вдвоём, как сиамские близнецы, степенно ходим с ней по классу; я уже привыкла к тёплому грузу сбоку.

Но мальчишки вряд ли полезут так сразу обниматься? Да, он и вправду не собирается. Замирает, жуёт губами; видно, как он пытается за ниточку выхватить слово, а потом громко и радостно вопит: «Томато!» Ох, ну круто! Ещё одно слово запомнил. Горжусь тобой, солнышко, всё уже, дай мне пройти. И я уже несусь по лестнице; но с верхней ступеньки дочь начинает вопить: «Мам, посмотри, какая гадость — он всё прямо на пол вываливает! Почему?»

Я оборачиваюсь в замешательстве перед открывшейся мне картиной: белая форма летит прямо на грязный пол, за ней следуют в спешке выкинутый наполовину протёкший термос, слипшиеся пельмени, салфетки, пара огрызков карандашей, пакетик с неизвестным содержимым, блокнот, тетради, книжки с ободранными и загнутыми краями. Наконец с глубокого дна школьной сумки торжественно извлекается… помидор! Тот самый, о котором так громко и торжественно заявлялось в начале встречи.

Глаза мальчишки горят восторгом и гордостью — и обыкновенный предмет, пойманный сразу в двух измерениях, застигнутый в своей чуждой ипостаси, торжественно на маленькой пухлой ладошке презентуется мне. Время останавливается, я разделяю вдруг это чудо осознания многогранности мира и постмодернистской его относительности: для кого «помидор», кому-то «томато», а кому-то и вовсе «сеньхуа линь»... Маленькая помидорка — кажется, у нас их зовут черри, сейчас здесь сезон, и они продаются с грузовиков, мотоциклов и велосипедов вместе с персиками и арбузами: всё это китайцы считают фруктами, а такими маленькими помидорами даже украшают торты — красным пятнышком тихо греет мне сердце.

Я помогаю щедрому отважному рыцарю, гордому победителю языков запихать обратно разбросанный по полу школьный багаж.

Вообще-то китайцы не кладут вещи на пол. Никогда. Пол же грязный. Мама мальчика, а особенно его бабушка, точно упали бы в обморок, увидев это. Пока они не пришли, мы заметаем следы преступления. Ну, в самом-то деле! Некуда же класть вещи было! По закону подлости очень нужный помидор оказался на самом дне сумки. А времени нет, надо спешить — я пролетала ведь уже мимо, вверх по лестнице, а ему так важно было поймать эту двойственность момента, похвастаться своими почти уже академическими знаниями.

Я очень рада, что дочь меня притормозила. И что я успела принять этот щедрый дар. Потом уже, когда дочь заскочила в свой класс, я вытянула ноги, сидя на стуле в коридоре и ощущая сладкий, чуть терпкий аромат помидорки, растаявшей во рту, и размышляла о том, что вот ради такого, наверное, и работаешь. Чистое движение души, радость узнавания, опьянение открытием. Мне так хочется, чтобы мир этих детей не был плоским, чтобы они чувствовали множественность измерений и радость неожиданной встречи. В любом самом тёмном и грязном месте вдруг может зажечься маленький красный огонёк.