Сестре (джен)

Иногда люди говорят мне: «Ого, у тебя есть сестра? Повезло же! Это так круто!» Как правило, у них самих нет ни братьев, ни сестёр, поэтому они ничего не понимают. Но я молчу. Я не могу рассказать слепому, какого цвета небо.

Как это быть сестрой? Сложно. Родители уверяют, что я не имела ничего против сестры, но мне было два года, когда она родилась. Что я вообще понимала?

Я помню наши ссоры и споры: они случались буквально по любому поводу. Чья кукла наряднее? Чей солдатик сильнее? Чей плюшевый пёс новее? Кого родители любят больше? Мы дрались. До последней игрушки, до соплей, до крови. Не уступим врагу ни пяди ковра в детской. Если кто-нибудь когда-нибудь скажет вам, что девочки не устраивают драк, молчаливых и яростных, плюньте ему в лицо. Много этот кто-то знает о жизни.

Мы пошли в школу, перестали драться. Но я помню, что всё равно била её. Отвешивала оплеухи, раздавала пинки, залепляла пощёчины. За то, что не уступила качелей; за то, что сжульничала в игре; за то, что усомнилась в моём авторитете. Она же — нет, никогда. У неё имелось другое оружие, не менее действенное. Она умела и любила ябедничать. Пряталась за спины взрослых, ехидно улыбалась оттуда, зная, что мне до неё не дотянуться. Наша война длилась годами, и победителя в ней не было.

Потом мы узнали, что гораздо больнее, если бить словами. Главное — точно знать цель. Теперь мы не звали на помощь взрослых, не распускали руки — мы шипели рассерженными кошками друг на друга за закрытыми дверями. Обзывались последними словами, на которые доставало фантазии, припоминали обиды, доводили до слёз и истерик.

А потом как-то вдруг выросли.

Иногда люди говорят мне: «О, у тебя есть сестра? Бедняга, ну и не повезло же тебе! Это такая морока!» Как правило, у них самих с братьями и сёстрами огромная разница в возрасте, поэтому они всё понимают не так. Но я молчу. Я не могу рассказать слепому, какого цвета небо.

Как это быть сестрой? Прекрасно. Мне не хватит слов, чтобы описать то чувство единения, которое возникает с другим человеком, знающим тебя порой лучше, чем ты сам. Что, в конце концов, ты вообще понимаешь в себе? Со стороны-то оно виднее.

Я помню, как защищала сестру. Она всегда казалась мне куколкой. Маленькой, хрупкой, с широко распахнутыми глазёнками. И я, трусиха и тихоня, редко кому говорящая слово поперёк, бросалась на хулиганов и дворовых наглецов, когда эти глаза наполнялись слезами. Когда сестре делали больно. Когда её обижали.

Однажды сестре прострелили руку пулькой. До сих пор помню, как была готова драться с тем мальчишкой во дворе, который сотворил такое. Я до смерти боялась — он был наглый и ершистый, тот мальчишка, — но сестра плакала от боли, у неё вся рука была в крови, и от этого мой собственный страх отступал куда-то в сторону, становился мелким и незначительным. Наверное, я могла бы разорвать тогда того мальчишку.

Я помню, как просыпалась по ночам, если её мучили кошмары. «Не бойся, — говорила я и хватала ручку своей младшей. — Ты не бойся. Если там сидит монстр, он сначала съест меня. Я же больше. А пока он будет есть, ты успеешь сбежать. Не плачь. Хочешь спою песенку? Или расскажу сказку?» Сказки и песни я придумывала на ходу. На следующий день ни я, ни она уже не помнили, о чём они были, но сестре нравилось. Под них она засыпала, улыбаясь.

Я научила её читать и писать, помогала ей с уроками, когда родители были заняты. Мне нравилось быть умной, полезной и нужной старшей сестрой, на которую младшая смотрит с восхищением. На которую хочет равняться. Которой хочет подражать. Я выдумывала для неё игры и истории, выслушивала её секреты, давала ей советы, пыталась стать поддержкой и опорой. Надеялась быть её предметом для гордости.

Да, мы часто ссорились. Ругались. Дрались. Но кто так не делает? Просто потом я подходила к ней и говорила: «Прости». И она говорила: «Прости». И этого было достаточно. Нам никогда не требовалось много слов, чтобы почувствовать и понять самое главное.

Иногда я говорю людям: «У меня есть сестра» — и они кивают в ответ. Они не восхищаются и не ужасаются этому. Просто принимают как факт. Как правило, у них самих есть братья и сёстры. И они достаточно близки с ними, чтобы не хуже меня понимать: невозможно рассказать слепому о цвете неба.

У меня есть сестра. И это самый бесценный дар, который у меня есть. Я знаю, что могу прийти к ней в любое время, протянуть свою душу, и она примет её любой. Не оттолкнёт. Не сломает. Не испортит.

Я знаю, что могу поверить ей любую — даже самую страшную тайну — и эта тайна останется только между ней и мной. Ни одна живая душа никогда ни о чём не узнает, если я того не захочу.

Я знаю, что могу попросить совета и совет этот получить. Он может мне понравиться, а может не понравиться, но он будет дан от чистого сердца, ведь всё, что делает сестра, она делает из любви ко мне. Как и всё, что делаю я, продиктовано моей любовью к ней.

Как это быть сестрой? Это значит никогда не быть одной. Это значит знать, что где бы ты ни была, через расстояние к тебе тянется рука, которая поддержит и поможет. Это значит всегда ощущать родное тепло и делить с кем-то напополам мысли. Это значит, что даже если волосы твои поседеют, а кожу покроют морщины, даже если те, кем ты дорожила, предадут тебя или умрут, да даже если небо обрушится на землю, у тебя останется кое-что ценное.

Любовь твоей сестры.