Ученик гравера (джен)

Мастер Эворос... это какие старые дела вы вспомнили-то, господин хороший!

Тому уж лет сорок минуло, как я у него закончил обучение и ушёл в Стахиру наниматься в тамошнюю гильдию граверов... да, женился вот на дочке мастера Филокалоса, сам теперь уже мастер... трое сыновей у меня, все мастера тоже... наше искусство, оно семейное, вот и к мастеру Эворосу меня дед устроил.

Мастер тогда молодой был. Кудри до плеч, борода в косы заплетена, мантия такая красивая с золотым шнуром. Руки у него сильные были — а попробуй слабыми-то руками доски резать. Он правда своими сильными руками не столько резал, сколько гвозди-подковы гнул девкам на радость.

Девки у него дома вечно водились.

Но вы не подумайте, не за чем таким.

Мастер Эворос был честный человек, женатый.

Но наш брат, он человек подневольный, что скажут, то и делаем. А говорят обычно что? Или священную историю, или, чаще — девок покраше, на стенку повесить. Нормальные люди их из головы выдумывают, а мастер Эворос приглашал соседских дочек и углем их рисовал, а потом эти рисунки на доски переводил. И меня тому же учил.

Я это дело не любил.

Девчонки были глупые, сидели, сласти жрали — кузнечиков там в меду или пряники какие — и трещали так, что в ушах звенело, и вертелись, вертелись, вертелись — будто их иглой в несказуемое место кололи. И лица у них получались какие-то такие же, набок свёрнутые, а ругал мастер Эворос почему-то меня.

Смеяться будете: сорок лет минуло, у меня жена, своя лавка, трое детей — а как вспомню этих дурищ вертлявых и тумаки, которые мне из-за них доставались, так и злость разбирает.

Что ещё...

Арестовывали его за то, что могилы разорял — но это пустые толки. Он был, повторю, честный человек, женатый, и никаким дурным колдовством не занимался. Даже девок в дом водил только чтоб рисовать. А что граверское дело позже бросил и какой-то чушью увлёкся — это ведь не такой и большой грех.

Во все времена, господин хороший, истинно преданных делу людей было мало, мало. Единицы. Вот взять моего соседа Софиодороса — у него сын так и вовсе в кожевенное дело подался, за лёгкой прибылью, а я ни его не осуждаю, что не воспитал как следует, ни сына, что дурью мается.

И мастера Эвороса не осуждаю.

Но я о чём? Я о девчонках.

Так мне надоело их рисовать, что я однажды не выдержал — и говорю мастеру:

— Вот зачем мы столько времени на них тратим вообще? Сначала терпеть их болтовню, рисовать их, потом рисунок на доску переводить, вырезать, красить, печатать, потом ещё слой, ещё... вот бы сделать, знаете, такое — наборы. Столько-то разных глаз, столько-то губ, шей там, платьев.

— Зачем это, Моронис? — спросил он.

— Тогда можно будет просто раз, раз, раз — собрать из деталей очередную девку, и сразу в печать.

Мастер тут посмотрел на меня этак так странно и говорит:

— Повтори-ка, что ты сказал? Собрать из деталей — и сразу в печать?

Я кивнул, но, конечно, напомнил ему, что гильдия такого ни за что не позволит. Они и рисунки эти с натуры не одобряли, а тут уж совсем через край.

— Гильдия, гильдия... — отмахнулся мастер. — Да что мне та гильдия!..

Вот, а через неделю граверское дело и бросил. Он тогда за границу, а я в Стахиры уехал. Грустил одно время, конечно, больше всего — по пирогам, которые госпожа Эворос пекла, но и только.

А он, говорите, в честь меня наборный шрифт назвал?

Известным человеком в ваших краях стал?

Бывает же!..