Если есть лишь зима (джен)

Идет третий декабрь после окончания войны, и Гермиона Грейнджер снимает квартиру в магловском Лондоне, потому что иногда лучший способ исчезнуть — это вернуться к своим корням.

Она смотрит в окно и считает в уме снежинки. Знает, что ледяные кристаллы имеют форму правильного шестиугольника. Кроме того ей известно, что в 1998 году Расмуссен опубликовал работу, в которой рассказал, что интенсивность снегопада нельзя определить на глаз — необходимо учитывать тип снега и время суток.

Сейчас вечер, пятнадцать минут восьмого, и снег валит сплошной пеленой. Едва Гермиона досчитывает до двести тридцать шестой снежинки, как за ее окном, прорезая гущу снега и темноту ночи, вниз летит темная фигура человека. Гермиона заворачивается в самый теплый халат, сбегает по лестнице и вскоре растерянно смотрит на бледного светловолосого парня, который распластался на земле, запутавшись в гирлянде, и теперь потирает копчик и яростно, но приглушенно ругается. Точно трепещущие складки ледяного плаща, вокруг него кружат снежинки.

Это тысячная спокойная ночь после войны, а Драко Малфой только что выпал из окна магловского дома, потому что иногда лучший способ исчезнуть — это отправиться туда, где ты никогда не был.

*

Он дрожит, стоя в ее скромных размеров гостиной. В волосах у него тают снежинки. Гермиона водит вдоль его тела палочкой и шепчет слова согревающего заклинания.

Малфой застыл, но она замечает, какими глазами он провожает ее руку. Кошка, которая наблюдает за мышкой, или пойманная птица, что стремится в небо? Гермиона не знает, какая из аналогий подходит больше, поэтому выбирает непринужденный тон, который точно его разозлит:

— Как проходит испытательный срок?

— Чудесно, — рявкает он. — Ты-то откуда здесь?

— Отпуск, — беззаботно отвечает она. — А ты вешал за окном гирлянду в самую метель, потому что?..

Его взгляд с палочки соскальзывает на пол.

— Просто... — невнятное бормотание, — ...и все.

— Что?

— Мне было нечего делать, ясно? — в его голосе слышны жалоба и раздражение. — Я без палочки уже полтора года, я схожу с ума!

Гермиона смеется. Когда ты в Риме...

*

Драко продолжает сражаться с Рождеством — чем весьма смешит Гермиону. Однажды днем, возвращая соседу потерявшегося пуделя (и с нежностью вспоминая поиски лягушки в поезде, что были, кажется, сто лет назад), она чует, как что-то горит в квартире точно над ней.

Драко открывает дверь с седьмого удара. В холл вываливаются клубы дыма.

— А ты отчаянный, — иронизирует она, вытаскивая из духовки противень. Пряничные человечки больше напоминают угли.

Сложив руки на груди и прислонившись к кухонному острову, Малфой сверлит ее взглядом. Даже его поза непостижимым образом пышет негодованием.

— Я решил, что здесь как с зельями.

— Так и есть. Отмеряешь и смешиваешь. Просто ты еще не освоил таймер.

Неясное бормотание и...

— ...дурацкие магловские штучки.

Поджав губы, Гермиона обозревает сваленные в кучу ингредиенты, плошки, а потом — ответственного за этот беспорядок человека. Обычно уложенные волосы торчат под странными углами, а на щеке у него след от муки.

— Ты похож на сумасшедшего ученого.

Его взгляд становится еще мрачнее.

— Видимо, я уже свихнулся.

— Это просто черта характера. Ты увлеченный человек. Чем бы ты ни занимался, ты отдаешь всего себя.

— Уж кто бы говорил.

Гермиона закатывает рукава, и вот тогда он с неприкрытой паникой в голосе спрашивает, какого черта она задумала. Наверное, решил, что она вновь его ударит, как на третьем курсе. Гермиона помнит, как вложила в тот удар всю душу.

И улыбается до ушей.

— Я научу тебя печь пряничных человечков.

*

И, кто бы мог подумать, Драко возвращают палочку за две недели до Рождества. Какой-то шутник из Министерства даже прицепил к посылке праздничный бант.

Они в ее квартире. Гермиона украшает елку, а Драко разлегся на диване и заколдовывает все, что попадается ему на глаза. Заставляет предметы исчезнуть, левитирует, трансфигурирует. На холодном выражении его лица написана привычная скука, которую Гермиона назвала «Драко Малфой отдыхает», но линия губ расслаблена, поэтому ей не хватает решимости сказать, чтобы он прекратил издеваться над ее гостиной.

Терпения хватает до того момента, как прозрачная фигурка маминого трубящего ангела взмывает в воздух, совершает круг у головы Гермионы и с ювелирной точностью опускается на верхушку елки.

— Нет, — ее голосом можно резать стекло. — Игрушки не трогай.

Она не смотрит на Драко, но чувствует его взгляд.

— Почему?

Война меняет людей. Старая Гермиона Грейнджер никогда бы не доверилась Драко Малфою, не смеялась бы над его шутками, не учила бы делать эгг-ног, не поспособствовала бы его сомнительному знакомству со «Звездными войнами: Праздничным спецвыпуском». Старая Гермиона Грейнджер в принципе не спряталась бы в этой страшной квартирке, променяв на нее ужины в «Норе», встречи с друзьями и обмен подарками на работе.

Но эта Гермиона Грейнджер однажды провела канун Рождества на кладбище и шла по следам живого трупа. Эта Гермиона Грейнджер чуть не купила подарки людям, которых больше никогда не увидит. Эта Гермиона Грейнджер смотрела на лица собравшихся за столом или у камина и мысленно заштриховывала пустые места, где должны были быть столь многие.

Она все-таки подбирает слова, вытаскивая их из глубины.

— В детстве вот это все, — ее взгляд замер на лежащем на ладони блестящем украшении в виде леденца, — гирлянды, пряничные человечки, елка... это была моя единственная магия.

Драко Малфой не издевается, даже не улыбается. Война меняет людей. Гермиона не успевает даже моргнуть, как он оказывается рядом, молчаливый и напряженный, тянется к коробке с украшениями и вытаскивает красную упряжку с золотыми колесами.

— И куда это вешать? — ворчит он.

Гермиона склоняет голову, изучая профиль Драко на фоне еловых веток. Пахнет пылью, блестками, хвоей и им.

— Пока не знаю, — бормочет она. — Давай подумаем вместе.