Morituri Te salutant (джен)

Ночь была тихой и ясной, на черном небе, переливаясь, сияли звезды, а под горой темная река бесшумно несла свои воды к морю. Полная Луна уже поднялась высоко, ее мягкий свет пролился на реку сверкающей дорожкой. Легкий ветерок шевелил листья деревьев в оливковых рощах, временами откуда-то доносился приторный маслянистый аромат роз, потом сменялся сладкой и нежной мимозой или томным, дурманящим рододендроном. Сумрачные кипарисы стояли неподвижно, как стражи, и спорили с ночью своей непроницаемой чернотой.

Север не замечал ни красоты ночи, ни ее запахов. Он торопил своего вороного коня, у него было мало времени, он должен был успеть увидеть старца Альбина и переговорить с ним раньше, чем здесь будет гвардия Фомы — наместника провинции.

На окраине города перед одним из домов, по виду ничем не примечательным, Север наконец остановил неистовую скачку. Он спешился и постучал в ворота — оттуда тотчас выбежал слуга, молодой бойкий сириец.

— Добро пожаловать, господин. Однако ты опоздал, Литургия уже давно идет...

— Неважно. Позаботься о моем коне, дай ему напиться и немного отдохнуть... Я его едва не загнал.

Оставив коня на попечение слуги, Север быстрым шагом вошел в дом и уверенно, не путаясь в лабиринте лестниц и переходов, направился туда, куда ему было нужно.

Задержавшись у дверей, чтобы омыть руки, Север вошел в большую горницу, полную людей — старые и молодые, мужчины и женщины, свободные и рабы, они были как одна семья. Посредине, у стола, заставленного хлебами и сосудами с вином, высокий худощавый старик с длинной белой бородой священнодействовал и негромко молился, обратив взор к мозаике на стене, изображавшей рыбу, и к начертанию креста.

— Господи, ниспошли благодать Твою на хлебы и чаши сии... — услышал Север. — Боже, очисти меня, грешного, и помилуй...

Присутствующие умолкли, слышны были только тихие вздохи.

— Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков... — продолжал тем временем Альбин. И, повернувшись к людям, произнес: — Со страхом и любовью и верою приступите к причащению Святых Таин Христовых, Тела Его, за нас, за наши грехи принесенного в Жертву, и Крови Его, за нас пролитой⁽¹⁾.

Люди начали подходить к Святому Причастию, а Север стоял поодаль, за колонной, не желая мешать таинству. Лишь на миг омрачилось его лицо, когда Минерва подвела к столу худенького мальчика лет семи, с черными взъерошенными волосами и зелеными глазами — маленького Гая.

Гай был сыном Сусанны и Иакова, пять лет назад погибших за истинную веру. Север в детстве и юности жил по соседству с Сусанной, зеленоглазой и медноволосой, прекрасной, как сама Венера (или как Суламифь — однажды Альбин рассказал Северу о царе Соломоне и дал прочесть Песнь Песней, и с тех пор ему врезались в память строки оттуда). Север любил ее — так, как не любил больше уже никогда и никого. Однако она предпочла Иакова, единоверца — а Север был язычником — и умерла, приняв мученический венец, растерзанная львами, вместе с мужем. Их сына Альбин, глава местной христианской общины, взял на воспитание, заменив ему отца, а Минерва, пожилая бездетная вдова, стала мальчику вместо матери.

Север никогда не мог избавиться от тяжелой ревности, охватывавшей его каждый раз, когда он видел Гая — не мог забыть, что отцом его был не он, а Иаков, что Иакова любила Сусанна, а не его... Но никому, даже Альбину не признавался он в этом чувстве. И сознавал, что обязан сделать все, чтобы с головы мальчика не упал ни один волос.

Когда Сусанна погибла, Север впал в глубокое отчаяние. Он тогда отправился на очередную войну, бился яростно и бесстрашно, искал гибели — но война слишком быстро закончилась. Он пошел в гладиаторы, чтобы умереть на арене цирка, как Сусанна — однако и тут всякий раз избегал смерти, словно заговоренный. Тогда-то его заметил и приблизил к себе ректор⁽²⁾ Фома, прозванный Чернокнижником. Внебрачный сын сенатора, Фома каким-то образом снискал покровительство цезаря и еще молодым получил должность, правда, не в Риме, а в провинции. О нем говорили, что он занимается колдовством — и Север знал, что это правда.

Север пытался забыть Сусанну — в ревностной службе у наместника, в оргиях с куртизанками, которые тот часто устраивал, в вине — и не мог. И однажды он вдруг подумал, что хочет знать, каков этот Бог, ради которого Сусанна не пожалела себя, своей молодой жизни, оставила сиротой маленького сына. Что в Нем такого, что Сусанне было дороже всего в мире? Вот тогда Север пришел к старцу Альбину — долгие беседы с ним, чтение Евангелия, а потом и совместные молитвы — привели к тому, что Север тоже уверовал в Христа. Но, пожалуй, сильнее всего он уверовал в то, что Сусанна не умерла, что она где-то на небе и смотрит на него, и когда он, Север, умрет — то, может быть, встретится с ней снова. Если, конечно, будет добрым христианином — ведь в противном случае он отправится в ад, а Сусанна, само собой, находится в раю, рядом с Христом.

Север с радостью принял крещение, а крестным отцом стал, разумеется, Альбин. Однако службы у ректора Север не оставил — Альбин полагал, что хорошо иметь своего человека при дворе Фомы, который, к тому же, ненавидел христиан и далеко превзошел в жестокости самого императора Диоклетиана. Все, впрочем, до поры до времени было довольно спокойно, но полгода назад некая Сивилла, бывшая жрица Аполлона, ныне промышлявшая гаданием, предсказала Фоме, что скоро вырастет тот, кто сокрушит его, лишит власти — и все приметы указывали на Гая, сына Сусанны...

Север не знал, насколько можно верить этому предсказанию — сделала ли его гадалка по наитию Духа, либо просто выпила чересчур много старого фалернского (водился за ней такой порок) — но Фома с тех пор лишился покоя и по всем городам и селениям провинции рассылал своих соглядатаев, чтобы найти, где прячут маленького Гая.

* * *

Когда все причастились, Альбин произнес, светло улыбаясь:

— У нас в общине две свадьбы: Рем и Нимфадора, — он показал рукой на темноволосую девушку, держащуюся за руку высокого, не слишком молодого мужчины — это был вольноотпущенник Рем по прозвищу Волк, из которого Альбин когда-то изгнал беса уныния. — Билиус и Флора, — эти слова относились к другой молодой чете — рыжему юноше и белокурой, очень красивой девушке⁽³⁾.

А Альбин добавил, дождавшись, пока радостные возгласы и поздравления утихнут:

— Дети мои возлюбленные, да ниспошлет вам Бог свое благословение, любите друг друга, да будет ваш брак честен и ложе непорочно⁽⁴⁾, по слову святого апостола Павла.

Тут он наконец заметил Севера, который уже вышел из-за колонны и смотрел на Альбина, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

— Север, сын мой! Давно ли ты здесь? Почему ты не причащался? — и шепотом добавил: — Что-нибудь случилось?

Север кивнул.

— Да, отец мой. Ректору известно, где находится Гай. Я не знаю, откуда он узнал, может быть, среди нас есть предатель... К утру гвардия ректора будет здесь. Нужно немедленно увезти Гая. Тебе, отец, тоже оставаться небезопасно, да и остальным. Я думаю, вам всем грозит гибель, не только Гаю...

Альбин задумался, потом тяжело вздохнул.

— Придется уходить через подземелье в катакомбы. И лучше уйти всем, ты прав. Сейчас я скажу им, пусть отправляются по домам, соберут пожитки и снова придут сюда... Ты с нами?

— Нет, — покачал головой Север. — Я не говорил тебе, отец, но я тайно крестил Драко. С его отцом, Люцием, я дружен с войны, как ты знаешь, он сейчас казначей ректора. Однако юноша слаб духом и без наставника снова впадет в грех. Не могу его оставить одного среди соблазнов и пороков.

— Что же, Север... — задумчиво ответил Альбин, — это добрая весть, что тебе удалось привести к Господу еще одну душу. Но если тебе станет опасно оставаться в столице, то приезжай сюда, найди на базаре египтянина Скарабея — это его прозвище, под которым его все знают, он мошенник, но человек добрый. Он тебя проводит к нам через горы. В подземелье же гвардейцы за нами последовать не смогут, даже если найдут вход — и никто после нас не сможет. Когда все пройдут, я обрушу стену — там есть тайное приспособление, я сам его придумал на случай, подобный нынешнему.

— Это очень хорошо, отец мой. Но я должен спросить тебя — ты уверен во всех людях, с кем собираешься покинуть город? Ведь наверняка нас кто-то предал... Или, может быть, кто-то перестал приходить на молитвенные собрания?

— Сын мой, даже среди апостолов Господа нашего Иисуса Христа нашелся предатель. Так что, конечно, я не могу быть уверенным в каждом... Но да будет воля Господня! В конце концов все нечестивцы получат свое по правому и справедливому Божьему суду. Как не ушел от наказания Иуда. Но ты спросил, нет ли таких, кто перестал приходить к нам... Я уже несколько недель не вижу двоих — Сергия и Петра. Беспокоюсь — не случилось ли с ними чего-нибудь. Посылал расспросить о них, но никто ничего не знает, ни слуги их, ни домочадцы.

Север молча кивнул. Эти двое дружили, хотя Сергий происходил из семьи богатых патрициев, в их роду были и жрецы, и сенаторы. Петр же был плебеем и, как думал Север, завидовал своему приятелю. Однако само по себе это ни о чем не говорило.

— Так, отец мой, я поеду. А вы не медлите, скорее уходите.

— Езжай, Север, да благословит тебя Бог. Прими Святое Причастие — ты ведь давно не причащался.

Север опустил голову.

— Недостоин я, отец. Опять осквернил себя развратом и пьянством, и идоложертвенной пищей... Уклониться от приглашений во дворец на пиры у ректора нет возможности, а там... И в суде, хоть я и стараюсь действовать по справедливости, но не всегда это удается. Так что в творящемся повсюду беззаконии есть и моя вина — сам знаешь, отец, как грабят народ жадные откупщики...

Альбин тяжело вздохнул:

— Поедают домы вдов и сирот, как сказал Господь⁽⁵⁾... — и настойчиво повторил: — Но все же, прими Причастие как лекарство от греха, сын мой.

* * *

Обратно Север ехал уже не спеша, так что в столице провинции оказался далеко за полдень. Дома он долго молился в уединенной комнате — о том, чтобы Альбин и его община успели уйти, чтобы их не схватили гвардейцы ректора Фомы. Потом, поужинав, просмотрел судебные дела, назначенные на завтра и требовавшие его присутствия.

А вечером, когда солнце уже село, двое солдат принесли письмо от наместника с приказом немедленно прибыть во дворец.

У ворот его встретил Люций — непохожий на себя, как будто постаревший разом, одетый без привычной роскоши — в старый серый паллий⁽⁶⁾. Север и не подозревал, что у богача, больше всего на свете любившего красиво одеваться, может найтись в доме такая вещь.

— Что случилось, Люций? Ты здоров? — спросил Север озабоченно.

Тот не ответил на вопрос, лишь махнул рукой.

— Ректор приказал мне встретить тебя и привести к нему. Поспешим же, пока он не разгневался.

Север пожал плечами и последовал за Люцием. Он пытался казаться спокойным, но был крайне встревожен. Может быть, вид и поведение Люция как-то связаны с Драко, крестником Севера? Все ли с ним в порядке?

Ректор Фома ожидал его в зале, где обычно вершил суд. Он сидел на троне и выглядел явно взбешенным — тонкие губы были плотно сжаты и побелели, в глазах полыхали искры, а бледная рука так яростно сжимала посох с набалдашником в виде змеиной головы, что вздулись вены.

Когда Север, сопровождаемый Люцием, вошел в зал, Фома поднялся и заговорил обманчиво добродушным голосом:

— Где ты был ночью, Север? Мои люди искали тебя. По всем кабакам и лупанариям прошлись, но тебя нигде не было.

— Я не знал, что буду нужен тебе, господин, — пробормотал Север.

— Так где же ты был?

Север помолчал. Дело явно принимало нехороший оборот.

— Господин мой, — заговорил он наконец, — я должен признаться, что провел эту ночь у замужней женщины, имя которой назвать не могу.

Ректор расхохотался. В его смехе не было ни капли искреннего веселья, он звучал откровенно издевательски.

— Это ты хорошо придумал, Север. Я бы, пожалуй, мог и поверить... Однако я знаю, — подчеркнул он это слово, — знаю, что ты предупредил старого Альбина из Аполлонии⁽⁷⁾, чтобы он скрылся вместе со своей общиной, и самое главное — с Гаем, которого я давно ищу!

— Я не понимаю, господин... О чем ты говоришь?

— Север! — Фома явно разозлился. — Перестань так глупо и по-ребячески врать и упорствовать. Говорю тебе, я знаю все. Сегодня утром мои гвардейцы ворвались в дом Альбина, но он был пуст! Также покинули свои дома и те, кто состоял в его общине, вместе со своими рабами. Бежали также несколько чужих рабов. Я знаю их имена! И про тебя мне все известно. Ты отрекся от веры отцов и принял лживую веру рабов, которые, не имея ничего в земной жизни и не будучи в силах изменить свою судьбу, надеются получить все удовольствия в жизни небесной, за гробом! Ты разочаровал меня, Север. Не думал я, что ты настолько жалок и убог. Чего тебе не хватало у меня на службе? Золота? Женщин? Почестей? — он ударил посохом в пол. — Я знаю также, что ты совратил в свою веру Драко, сына Люция, этого глупого мальчишку!

Север вздрогнул и искоса поглядел на Люция. Лицо того было бледно и блестело от пота.

— Кстати, едва Драко увидел яму со змеями, он тут же отрекся от твоего жалкого бога, Север! — насмешливо продолжал Фома. — Видя такое похвальное благоразумие, я решил его помиловать. Я и тебя помилую, — тут голос наместника стал вкрадчивым и ласковым, но это производило еще более жуткое впечатление, чем гнев. — Ты слышишь? Я и тебя помилую, Север... если только ты тоже отречешься от своего бога. И если поможешь мне найти Гая. Наверняка Альбин сказал тебе, куда они бежали. Сказал, не так ли? Молчишь? Взять его! — обратился он к солдатам своей гвардии.

Двое подошли и схватили Севера за руки.

* * *

Следующие три дня почти слились для Севера в один, полный непрекращающейся боли. Его били кнутами, подвешивали на дыбе, но время от времени снимали и давали выпить какое-то снадобье, от которого боль утихала и в голове прояснялось. Делалось это всякий раз перед приходом Фомы — он все ждал, что Север станет, как он выражался, "разумнее и сговорчивее" и откроет тайну, куда Альбин увел свою общину. Север молчал.

— Хочешь знать, кто выдал тебя и всю вашу общину? — вдруг спросил ректор на третий день. — Это Петр, которого у вас считали глуповатым, как он сам мне сказал. Петр уже два месяца у меня на службе, просто я велел ему не показываться тебе на глаза. Еще один из ваших — Сергий, муж благородного рода, но опозоривший себя — как-то узнал об этом, выследил Петра и хотел убить. Но Петр отнюдь не так глуп, как вы о нем думали. Он устроил Сергию ловушку — и тот в нее угодил. Сейчас он уже в Риме и скоро будет казнен за злоумышление против жизни цезаря. Вот так, Север. Подумай еще, времени у тебя мало, ибо мое терпение не безгранично. Открой тайну — и ты снова будешь уважаемым человеком при высокой должности... даже более высокой, чем до сих пор занимал. Я знаю, к богатству ты равнодушен, а вот почет любишь. Не стесняйся этого, ваш бог не одобряет гордость, потому что он сам жалкий, казненный позорной казнью неудачник, о котором выдумали, будто он воскрес. Но ты умный и сильный, Север. Тебе гордость к лицу.

Север молчал.

— Все, мое терпение лопнуло. В яму его! Но сначала пусть немного отдохнет, до завтра — чтобы мог в полной мере почувствовать свое наказание... А может, еще и передумает?.. — с этими словами наместник встал, круто развернулся и вышел.

* * *

Утром Севера подняли и со связанными руками повели на казнь, которая должна была произойти в одной из потаенных комнат дворца наместника.

Он шел, едва переставляя ноги, в голове была какая-то странная пустота. Север знал, что ему сейчас нужно молиться — более нужно, чем когда-либо прежде — но не мог вспомнить молитвы. Зато почему-то ярко представилось, как когда-то давно он в ряду других гладиаторов шел по площади к цирку и кричал вместе со всеми: "Ave, Caesar, morituri te salutant!"⁽⁸⁾

— Morituri Te salutant... — произнес он хриплым голосом и подумал, что к Господу Иисусу Христу так обращаться не подобает. Хотя... он ведь идет на смерть, разве нет? И разве не ради Господа, не ради Его вящей славы?

Нет, признался Север самому себе — он идет умирать для того, чтобы его отец, его братья и сестры и среди них маленький Гай, сын возлюбленной Сусанны, у которого ее глаза, не попали в руки изверга... Да, прежде всего для этого.

Север вдруг почувствовал себя слабым и жалким — не приведи Господи, он тоже, как Драко, не выдержит... Что тогда будет?

— Боже, укрепи, дай мне силы... — взмолился он из глубины сердца.

Тем временем его наконец подвели к яме, кишащей змеями. Наместник уже был тут, встретившись глазами с Севером, он холодно усмехнулся и ткнул своим длинным посохом в самую гущу змей, от чего те взвились, вздыбились и зашипели, показывая раздвоенные языки, с которых капал яд.

Север невольно отшатнулся.

— Ну что, по-прежнему будешь упорствовать? — раздался холодный насмешливый голос ректора. — Хорошо посмотри туда, в яму, чтобы знать, какая смерть ждет тебя, Север, друг мой...

Север задрожал, но не произнес ни слова. И тут же, ощутив сильный толчок в спину, упал туда, вниз — к змеям. Ему показалось, что он прямо сейчас умрет от ужаса и омерзения — и взмолился: да, пусть так и будет! Но в ту же минуту почувствовал укусы — и закричал, завыл отчаянно, забился, как связанный веревками. Да он и был связан веревками — только живыми и жалящими...

— Нет! Нет! — кричал он. — Не надо, прошу... Сусанна... Гай... отец мой Альбин... простите меня... Боже, за что?

— Да, пусть твой лживый бог тебя спасет, Север, — снова слышал он холодный насмешливый голос.

В какую-то минуту он почти перестал ощущать свое тело и вместе с ним боль — вероятно, яд некоторых змей имел парализующее действие. Сознание меркло, но последнее отчаяние терзало сердце больше, чем змеиный укус: ему было страшно — вдруг действительно все обман, вдруг Бога, в которого он верил, нет? Вдруг наместник прав?

— Боже, нет... Верую! Сусанна... — простонал он.

Сусанна... Неужели она так же умирала, так же страдала, когда ее прекрасное, нежное, как лепестки лилии, тело — "О, нарцисс Саронский, лилия долин!"⁽⁹⁾ — раздирали зубы голодных и нарочно разозленных зверей? За что? Ради чего?

Он сейчас не помнил ни слова из проповедей Альбина, он просто должен был убедиться, что Сусанна жива, что все не напрасно... Но перед глазами был мрак — как и в душе.

"Господи, нет... Не может быть. Господи, помилуй! Верую, Господи, верую, ибо как же иначе?"

Смертный холод уже почти сковал сердце. Север не видел и не чувствовал ничего — когда перед его внутренним взором возникла Сусанна. Да, это она, ее глаза, ее дивные волосы, ее нежные руки. "Сестра моя, невеста!"

И вот эти руки повлекли его куда-то сквозь темноту. А впереди — теперь Север это ясно видел — был Свет.

1) Твердо установленного чина Божественной Литургии у древних христиан не было. Молились в основном своими словами, а главным в богослужении было Причастие, как и сейчас

Вернуться к тексту

2) Ректор — при императоре Диоклетиане так стали называться наместники провинций

Вернуться к тексту

3) Чина венчания в древней Церкви не было. Брак заключался по законам и обычаям страны, где жили брачующиеся

Вернуться к тексту

4) Послание святого апостола Павла к Евреям 13:4

Вернуться к тексту

5) Евангелие от Матфея 23:14

Вернуться к тексту

6) Паллий — верхняя одежда типа плаща

Вернуться к тексту

7) Аполлония — город в Малой Азии, существовавший во времена Римской Империи

Вернуться к тексту

8) Славься, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя! (лат.)

Вернуться к тексту

9) "Нарцисс Саронский, лилия долин" и далее "Сестра моя, невеста!" — цитаты из Песни Песней

Вернуться к тексту